CC BY
62
УДК 159.9
Вестник СПбГУ. Сер. 16. 2012. Вып. 4
В. М. Аллахвердов
СКВОЗЬ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ТЕРНИИ К СВЕТЛОМУ ТЕОРЕТИЧЕСКОМУ БУДУЩЕМУ1
Дорогие коллеги! Ограниченность во времени вынуждает меня представить свою позицию в виде тезисов. Зато эти тезисы буду формулировать в нарочито заостренной и провокационной форме, дабы побудить к дальнейшим дискуссиям.
Первый тезис — о соотношении теории и практики. Теория и практика — это совершенно разные вещи. Теоретик хочет понять, каков мир, а практик хочет в этом мире достигать нужного результата. Даже если теоретику удастся догадаться об устройстве мира, из этого не следует, что он умеет что-то в этом мире делать. Если у вас в доме испортится электропроводка, то вы позовете ее чинить не академика в области электротехники, который все знает об электричестве, а электромонтера, который понятия не имеет о квантовой электродинамике, но зато умеет сделать так, чтобы у вас горел свет. С другой стороны, если практическая технология приводит к желаемому результату, мы никогда не откажемся от неё, как бы ложно ни было её теоретическое обоснование. На какую бы абсурдную идею ни опирался психолог в своей практической деятельности, она может быть вполне эффективной, если клиент поверит в эту идею. Эффективность практики не доказывает верность идей, лежащих в ее основании. Как справедливо замечает А. Ш. Тхостов, процедура изгнания беса может быть эффективным психотерапевтическим приемом, но из этого не следует, что бесы существуют.
Критерием правильности практического действия является его эффективность, а не логичность или истинность. Технология в принципе применяется вне зависимости от наличия у нее какого-либо обоснования. Конечно, из теории можно выводить практические следствия, но в физике подобное произошло только в конце XIX в., после четырехсот лет упорных трудов теоретиков. До этого практика всегда опережала теорию. Еще в первой половине XIX в. Стендаль писал в «Записках туриста», выражая общепринятую тогда точку зрения: в машинах важен опыт, а не теория. И даже в середине ХХ в. физики обнаружили, что во многих отраслях промышленного производства и в различных отраслях сельского хозяйства вся деятельность осуществляется при полном отсутствии знания составляющих её операций и процедур. Например, сообщает М. По-лани, прядение хлопка — это вещь в себе, которая с трудом соотносится с физическими знаниями. Современная психологическая практика, безусловно, опережает психологическую теорию. Мы сегодня многое умеем, хотя еще очень мало знаем. Это нормально.
Теория же ориентирована на истинность. И, вопреки расхожему мнению, теоретические построения, как правило, сами по себе не могут непосредственно применяться на практике. Из уравнений Максвелла нельзя вывести устройство радиоприемника, а из психоанализа Фрейда — поведение психотерапевта в каждой конкретной ситуации. Теоретики, тем не менее, вдохновляют практиков. Без теории Максвелла никому
1 Полный текст доклада, прочитанного на Пленарном заседании V Съезда Российского психологического общества. Публикация поддержана грантом РГНФ № 8.16.500.2010. © В. М. Аллахвердов, 2012
14
бы не пришло в голову создавать радиосвязь, а без концепции Фрейда ни один психотерапевт не интересовался бы эротическими устремлениями пациента в младенческом возрасте. Но и практика, конечно, играет определенную роль в теории, вдохновляя теоретиков и побуждая их искать объяснение обнаруживаемым эффектам.
Однако теория гораздо важнее для практиков, чем практика для теоретиков. Ибо только опора на теорию позволяет оценивать подлинную эффективность практической деятельности. Эффективность построенного моста, т. е. то, простоит ли он сто или двести лет, оценивается на основании теории, а не практики. И различие между научной психотерапевтической техникой и шарлатанством проводится не по кажущейся эффективности применяемой процедуры (некоторые талантливые шарлатаны могут быть ситуативно весьма эффективны), а в первую очередь по ее теоретической обоснованности.
Второй мой тезис характеризует состояние психологических теорий. Методологи науки говорят: теоретическое знание пишется не для реальных, а для идеализированных, т. е. заведомо не существующих объектов. Введение идеализированных объектов (материальная точка, как не имеющая ни длины, ни ширины, чего быть никогда не может, идеальный газ, абстрактный труд и др.) позволяет рассматривать изучаемый процесс в не замутненном случайными обстоятельствами виде. В современных психологических теориях идеализированные объекты, однако, специально не конструируются. А потому, собственно, в психологии и нет подлинных теорий. Теорией у нас зачастую называется не слишком осмысленная игра в термины, более напоминающая средневековую схоластику, чем современные научные теории.
К сожалению, сегодня мы не только не знаем ответов на основные вопросы, но даже не представляем, в каком направлении идти, чтобы эти ответы искать. Только один пример. Наука опирается на представление, что любое событие в природе, в том числе любое действие человека, детерминировано, т. е. обусловлено какими-то причинами. Принцип детерминизма лежит в основе любого научного исследования. Ибо в противном случае нельзя ни предсказывать события, ни управлять ими, невозможны вообще никакие разумные объяснения связей между явлениями — т. е. невозможна наука. Но с другой стороны, каждый из нас сам чувствует свое право выбирать то или иное поведение, думать о том, о чем хочется, и так, как хочется. И потому — важнейшая нравственная максима всех времен и народов — должен быть готов нести ответственность за свои деяния. Предполагается, что человек, благодаря своему сознанию, обладает свободой воли, т. е. способен совершать ничем не вынужденные поступки. Иначе говоря, свободное действие ничем не детерминировано или, как говорил Н. А. Бердяев, безос-новно и находится вне каузальных отношений бытия.
Как же принцип детерминизма может сочетаться со свободной волей? На первый взгляд, такое сочетание невозможно. Об этом писал Л. С. Выготский. Но как тогда может существовать свобода воли или свобода выбора? Или все разговоры о свободе — самообман, как утверждал, например, И. М. Сеченов? Бихевиористы даже проводят исследования, показывающие, что при принятии ничем не мотивированного свободного решения о том, какую именно кнопку из двух нажать, мозг за несколько секунд до этого уже знает ответ. Получается, что человек — раб собственного мозга. Не личность принимает решение, а мозг! Но тогда все психологические разговоры об активности личности, равно как и все политические лозунги о свободе, — ерунда на постном масле. Да нет же, говорят гуманисты, свобода выбора всегда есть. Но, по сути, и у них это остается никак не обоснованной декларацией. По логике — или свобода, или детерминизм.
15
Ничего подобного, отвечают гуманисты: свобода, несмотря на детерминизм! Это сказано красиво, только понять невозможно. Я верю, что человек — свободное существо. Но теорий, это обосновывающих, а не констатирующих, нет. В итоге одни психологи вольны думать так, а другие — эдак. И каждый из них может считать себя правым. Что же это тогда за теории?
Мой любимый методологический автор А. В. Юревич выделил три популярные и сегодня теоретические империи в психологии: психоанализ, бихевиоризм и когнитивизм. Большинство методологов науки психоаналитические построения относят к ненаучным, т. е. к принципиально непроверяемым конструкциям, да и сами психологи чаще называют психоанализ мифологией. К бихевиористским теориям одни психологи относятся с почтением, как к сциентистским теориям, а другие подчеркивают позитивистскую сущность бихевиоризма, отвергающую подлинную психологическую суть явлений как ненаблюдаемую ненадобность. Именно в борьбе с бихевиоризмом начал свой путь когнитивизм, он начинался не ЗА, а ПРОТИВ, но в итоге выродился и даже стал называться позднейшей формой бихевиоризма. Не удивительно, что от него отреклись отцы-основатели Дж. Брунер и У. Найссер. Таким образом, основные психологические концепции, признанные, так сказать, в мировом масштабе, на самом деле принимаются лишь когортой сторонников и отвергаются остальными. Разве все эти разваливающиеся империи можно всерьез считать теориями?
Тезис третий. Методологический кризис. По моему предложению, журнал «Методология и история психологии» провел опрос виднейших психологов-методологов нашей страны. Более половины из опрошенных считают, что психология находится в кризисе или — добавляют некоторые вслед за Т. Куном — даже не созрела до такого состояния, как кризис, и находится еще на допарадигмальном уровне. Чуть более трети оптимистичны: нет никакого кризиса. Но все же результат выглядит не слишком весело. При этом сегодня большинство психологов — плюралисты. Это относится и к психологам-методологам. По их мнению, одной истины нет, а потому все теории хороши и плохи одновременно.
С легкой руки Б. С. Братуся я участвовал в дискуссии на тему «монизм vs. плюрализм» на студенческой школе в Сибири, где были томские и московские студенты. Перед началом дискуссии попросил студентов-плюралистов сесть в одну сторону, монистов — в другую. Практически все студенты оказались плюралистами. Конечно, в Питере, где я читаю студентам курс методологии, распределение было бы немного другим. И все же в целом плюрализм победно шагает не только по головам студентов, но и по учебникам по методологии психологии.
Естественный итог: мнение психологов-теоретиков вообще никого не интересует. Раз, господа психологи, вы не знаете истину, говорят нам господа политики, то нам незачем к вам прислушиваться. Ведь если одни психологи на основании своих исследований говорят одно (например, о пользе или вреде рекламы на ТВ, о митингах на Болотной площади, о ЕГЭ или даже о структуре психологического образования), то всегда найдутся другие психологи, которые на основании иных исследований скажут совершенно противоположное. Психологи, преодолевая возникающий когнитивный диссонанс, называют это свободой мысли, отказом от тоталитарной идеологии и объясняют принципиальным плюрализмом психологической науки. И психологам сразу становится хорошо. Мы не знаем ответов на самые фундаментальные вопросы? И хорошо, все равно истинного ответа нет. Но если бы физики говорили: может быть так, а может быть эдак, а может быть и совсем иначе — кому бы они тогда были нужны?
16
Тезис четвертый. Об особом пути российской психологии. Многие отечественные психологи-плюралисты неожиданно заявляют: хотя и нет лучшего пути, но наш-то получше будет. Ну, прямо: всяк кулик свое болото хвалит. Разумеется, психологическая мысль в нашем отечестве не находится в стадии прозябания. Но почему надо себя самим расхваливать? Советская психология вынужденно подчеркивала свою особость, потому что утверждала, что опирается на единственно верное учение — марксизм. Мы вроде бы распрощались с марксизмом, но до сих пор говорим о своем особом пути. Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев, С. Л. Рубинштейн и Б. Г. Ананьев — до сих пор самые поминаемые авторы не то что в монографиях, где важен исторический аспект, а даже в сборниках тезисов. Наши учителя были великими учеными, они масштабно мыслили, ставили те вопросы, от которых мы отказываемся сегодня, а ведь они многого не знали из того, что нам стало известно теперь. Со дня смерти этих корифеев психология прошла треть своего пути как самостоятельная наука и за это время колоссально изменилась. Нам надо не только уважительно их поминать, но главное — учиться у них тому, как созидать новое. Мы же утеряли масштаб мысли учителей, но продолжаем говорить об особости. Хотя именно рассмотрение масштабных вопросов было самой главной чертой отечественных психологических школ.
Сегодня отчетливо проявляется и другая тенденция — заявлять, что оставленная за железным занавесом и измученная марксизмом отечественная психология отстала от передовой западной психологии. Чиновничье-бюрократическая ориентация на западные рейтинги, на индекс цитирования (где оцениваются в первую очередь публикации в западных журналах) только поддерживает эту тенденцию. Обычно также честно признается технологическое превосходство исследовательского уровня западных университетов по сравнению с большинством отечественных психологических центров. Я с почтением отношусь к корректности исследований и считаю полезными публикации в западных журналах. Однако сверхтщательные западные исследования сами по себе не только не обеспечивают прорыва по части новых идей, но и в какой-то мере мешают поиску. Ведь ориентация на чистый эмпиризм никогда к добру в науке не приводила. В конце концов, познание — это поиск ненаблюдаемых причин, стоящих за наблюдаемыми явлениями. В опыте же ненаблюдаемые причины в принципе не могут обнаруживаться. А бюрократизация науки, кроме вреда, вообще ничего принести не способна.
Тезис пятый. Что же делать? Мне кажется, надо перестать надувать щеки и хвалить свое болото или, наоборот, увлекаться чужим, а следует максимально стимулировать развитие теоретических исследований. Трагедия вся в том, что эмпирическое обобщение дает только вероятное, а потому ненадежное знание о реальности, а теория дает достоверное знание, но зато о не существующих в реальности предметах. Поэтому только сочетание эмпирических исследований с теоретическими построениями может претендовать на истинность. Построение теоретической психологии сделает нашу науку действительно востребованной. Пора выйти из того состояния, которое В. М. Розин остроумно назвал «методологическим одичанием психологов». И не бояться ставить перед собой масштабные задачи.
Необходимо также перестраивать всю систему академического образования. Ни в коем случае не следует рассматривать обучение в университете как подготовку психологов к практической деятельности. Практика в своем высшем проявлении — это искусство. Не случайно издревле она связывалась с техникой (от греч. те^г| — искусство).
17
Великим мастерам-практикам в начале их пути, конечно, надо помогать, но невозможно в университете обучать тому, как творить Великое Искусство. Впрочем, правильнее, наверное, рассматривать практику не как искусство, все-таки доступное лишь избранным, а как ремесло. А ремеслу уж точно надо учить не в университете, а за его пределами.
С другой стороны, бездумное заучивание правил употребления психологических терминов в наших университетах зачастую выдается студентам за образец теоретической мысли. Но если заставить людей заниматься бессмыслицей, называя это теорией, то вызвать можно лишь ненависть к теории. Этот подход ярко проявляется в вопросах, которые на сайте НИИ мониторинга качества образования задают студентам для проверки их остаточных знаний по психологии. Составители заранее знают, какой ответ они считают правильным. Вот уж у них нет никакого плюрализма. Психологи, например, спорят о том, что является предметом психологии, проводят круглые столы, а создатели сайта точно знают — это психика. И студенты не имеют права сомневаться. Нельзя даже спросить, что именно понимается под психикой, ведь сами составители вряд ли способны дать однозначный и вразумительный ответ.
Психология стоит перед потрясающим рывком в будущее. Получено столько новых идей, столько новых методов исследования, столько фантастических результатов, которые еще лет десять назад никто и предположить не мог. Давайте перестанем себя уговаривать, что мы много знаем. Давайте будем (следуя призыву плюралистов) строить много разных теорий, но при этом помнить, что есть критерии, которые позволяют из многих теорий выбрать одну, наилучшую, потому что она более всего истинна (и в этом солидаризоваться с монистами). И тогда, пробираясь сквозь самые разные методологические тернии, мы придем к светлому теоретическому будущему.
Статья поступила в редакцию 28 мая 2012
18
