CC BY
328. Туголуков В.А. У эвенков западной части Эвенкийского национального округа и Туруханского района Красноярского края // Советская этнография. - 1963. - №3. - С. 159-165.
9. Шапошникова Э. Коллективизация // Северный край. - 2004. - № 27.
References and Sources
1. Belich Ig.V., Belich Ir.V. K voprosu o kul'tovyh mestah tazovskih sel'kupov // Vestnik arheologii, antropologii i etnografii. - Tyumen', 1997. - № 1. - S. 99-112.
2. Gemuev I.N. Sem'ya u sel'kupov (XIX - nachalo XX v.). - Novosibirsk: Nauka, 1984. - 156 s.
3. Pelih G.I. Sel'kupy XVII veka. Ocherki social'no-ekonomicheskoj istorii. - Novosibirsk, 1981. - 177 s.
4. Prokofeva E.D. Nekotorye religioznye kul'ty tazovskih sel'kupov // Pamyatniki kul'tury narodov Sibiri i Severa (vtoraya polovina XIX - nachalo XX v.). Sb. MAE, T. 33. - L.: Nauka, 1977. - S. 66-79.
5. Stepanova O.B. Rodovye svyatilishcha i izobrazheniya rodovyh duhov v sakral'nom landshafte Taza i Turuhana // Vestnik Bryanskogo gosudarstvennogo universiteta. - 2020. - № 4. - S. 93-104.
6. Stepanova O.B. Mifologicheskij obraz materi-dereva v tradicionnom mirovozzrenii sel'kupov // Arheologiya, etnografiya i antropologiya Evrazii. -2007.- № 3.-S. 115-118.
7. Stepanova O.B. Social'naya politika gosudarstva po otnosheniyu k korennym malochislennym narodam Severa v nachale XXI v. (na primere severnyh sel'kupov) // Social'nye otnosheniya v istoriko-kul'turnom landshafte Sibiri. - SPb., 2017. - S. 349-444.
8. Tugolukov V.A. U evenkov zapadnoj chasti Evenkijskogo nacional'nogo okruga i Turuhanskogo rajona Krasnoyarskogo kraya // Sovetskaya etnografiya. - 1963. - №3. - S. 159-165.
9. Shaposhnikova E. Kollektivizaciya // Severnyj kraj. - 2004. - № 27.
СТЕПАНОВА ОЛЬГА БОРИСОВНА - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Отдела Сибири, Музей антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН (Россия, Санкт-Петербург) (stepanova67@mail.ru).
ГАЛЕЕВА НАИЛЯ ФАЗЫЛОВНА - аспирант Института этнологических исследований им. Р.Г. Кузеева Уфимского федерального исследовательского центра РАН (Россия, Уфа)
СУМИН ВИТАЛИИ ВИКТОРОВИЧ - заместитель генерального директора Свердловского областного краеведческого музея по IT&PR (Россия, Екатеринбург) (vitsumin64@gmail.com).
РЯБИЦЕВ АРТУР ВАДИМОВИЧ - кандидат биологических наук, ведущий инженер Арктического научно-исследовательского стационара Института экологии растений и животных УрО РАН (Лабытнанги) (riabitsev@yandex.ru). STEPANOVA, OLGA B. - Ph.D. in History, Senior Researcher at the Department of Siberia, Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (the Kunstkamera) of the Russian Academy of Sciences (Russia, Saint Petersburg). GALEEVA, NAILYA F. - post-graduate student of the Institute of Ethnological Research named after A.I. R.G. Kuzeev, Ufa Federal Research Center RAS.
SUMIN, VITALY V. - Deputy General Director of the Sverdlovsk Regional Museum of Local Lore for IT & PR.
RIABITSEV, ARTHUR V. - Ph.D. in Biology, Arctic Research Station, Institute of Plant and Animal Ecology, Urals Branch of the
Russian Academy of Sciences, Labytnangi, Russia.
УДК 397;325.1:394.014 DOI: 10.24412/2308-264X-2022-5-268-277
сподина в.и., попова с.а. сколько стоит женщина: свобода выбора или «говорящая вещь»? (к вопросу о положении женщины в традиционной культуре обско-угорских и самодийских народов западной сибири)
Ключевые слова: остяки (ханты), вогулы (манси), самоеды (ненцы), брачные обычаи, калым, семейно-брачные отношения, социальные предпочтения, обычное право, «песни о судьбе», многоженство, брак «убёгом».
Статья посвящена исследованию такого аспекта соционормативной культуры, как положение женщины в семье в контексте брачных обычаев обских угров и самодийцев. На основе исторических свидетельств и материалов фольклора раскрывается понятие брачного выкупа (калыма), рассматривается социальная роль женщины сквозь призму внутрисемейных гендерных отношений, «женской дозволенности», что позволяет представить рамки свободы выбора женских ролей в традиционном социуме. Отмечается, что имеющиеся материалы если и не дают оснований считать женщину «рабой», тем более «вещью», то лишний раз убеждают в мужском характере обско-угорского и самодийского социума рассматриваемого исторического времени. В то же время, уже к началу XIX в. свадебный обряд потерял многие традиции, причем в большей степени, чем родильный и погребальный. Если в начале XVIII в. женщину можно было продать, обменять, заложить, то во второй половине XVIII в. муж уже должен был считаться с её правами на свободу, а не относиться к ней, как к купленной вещи, что объясняется возрастанием регулирующей роли государства и церковных норм.
SPODINA, V.L, POPOVA, S.A. HOW MUCH DOES A WOMAN COST: FREEDOM OF CHOICE OR A "TALKING THING"? (TO THE ISSUE OF THE STATUS OF A WOMAN IN THE TRADITIONAL CULTURE OF THE OB-UGRIC AND SAMOYED PEOPLES OF
WESTERN SIBERIA)
Key words: Ostyaks (Khanty) people, Vogul (Mansi) people, Samoyed (Nenets) people, marriage customs, kalym, family and marriage relations, social preferences, customary law, "songs about fate", polygamy, marriage by "running away".
The article is devoted to the study of such an aspect of socio-normative culture as the status of a woman in a family in the context of the marriage customs of the Ob Ugrians and Samoyeds. On the basis of historical evidences and folklore materials, the notion of marriage ransom (kalym), the social role of a woman through the prism of intra-family gender relations, "female permissiveness" is revealed, which allows us to present the framework of freedom of choice of female roles in traditional society. It is noted that the available materials, if they do not give grounds to consider a woman a "slave", let alone a "thing", once again convince of the masculine
character of the Ob-Ugric and Samoyedic society of the considered historical time. At the same time, by the beginning of the nineteenth century. the wedding ceremony has lost many traditions, and to a greater extent than maternity and funeral ones. If at the beginning of the XVIII century. a woman could be sold, exchanged, mortgaged, then in the second half of the 18th century. the husband already had to reckon with her rights to freedom, and not treat her like a purchased thing, which is explained by the growing regulatory role of the state and church norms.
1. Положение женщины в традиционной культуре хантов, манси и лесных ненцев.
Применительно к женской теме, следует признать, что на протяжении длительного времени она находилась на обочине гуманитарных и социальных исследований, не занимая сколько-нибудь существенного места в отечественном общественном дискурсе. И хотя в последние десятилетия ситуация постепенно меняется, феномен тендера, а женская тема является важной его составляющей, остаётся вне основных направлений антропологии и других наук о человеке [1, 2]. Между тем исследователи отмечают огромный познавательный потенциал гендера, изучение которого в самое последнее время привело к появлению новых значимых научных концепций социальных норм, неравенства, позволило углубить наши представления о «субъектности и телесности» [2, с. 8].
Замечательные образцы исторических этнокультурных исследований гендера дали отечественные учёные Н.Л. Пушкарёва [3], Л.П. Репина [4], Т.Ю. Дашкова [5]. Гендер, «женская тема» обозначились и в финноугроведении, в том числе в этнологии обских угров, где исследуются: «женская» проблематика в общем контексте этнической культуры обских угров и самодийцев (С.А. Попова [6,], М.А. Лапина [7], В.И. Сподина [8]); женские образы в картине мира (Т.А. Молданова [9], А.Г. Киселёв и др. [10], С.Д. Дядюн [11]); в свадебной обрядности (Я.А. Яковлев [12], С.А. Попова [13]).
В качестве предмета исследования в нашей статье выбрано положение женщины, её реальный статус в традиционной семье обских угров и самодийцев определённого исторического времени. Имеющийся в распоряжении исследователей комплекс источников ограничивает хронологические рамки XVIII - началом ХХ вв., хотя традиция этого исторического времени сохраняла в себе, как пережиточные, также явления более ранних эпох (например, наличие у одного лица нескольких брачных партнёров).
Необходимо отметить, что имеющиеся источники XVIII - начала ХХ вв., являясь плодом соответствующих авторских наблюдений и оценок, всецело вызваны их этнокультурными представлениями, которые, в свою очередь, несут на себе выраженную печать той субкультуры, представителями которой эти авторы и являлись. На протяжении всего обозначенного времени о хантах, манси и ненцах, их социуме и культуре, в том числе и об их гендерных аспектах, писали и судили отнюдь не представители этих народов. О них писали российские и иностранные путешественники, предприниматели, администраторы, учёные. И хотя между взглядами В.Ф. Зуева (60-80-х гг. XVIII в.), с одной стороны, и финских лингвистов и этнографов - М.А Кастрена (40-е гг. Х1Х в.) и К. Доннера (1911-1914 гг.), несомненно, существуют различия, их объединяет известный «европеизм» с присущими ему просвещенческими предрассудками. Ю.Л. Слёзкин хорошо показал, что «кривизна» арктических зеркал, в которых представители интеллигенции рассчитывали увидеть Север, была задана априорными представлениями самих наблюдателей [14]. В афористичной форме исследователь так обозначил качества коренных народов Севера в глазах путешественников XVII-XVIII вв. - «некрещённые», «непросвещённые», «неразвращённые» - качества, внушавшие необходимость патерналистского отношения.
Наличие этих «просвещенских очков» надо иметь в виду, также когда читаешь источники XVIII-ХХХ вв., да отчасти и ХХ века. Даже современные авторы, оценивая развитие традиционных социумов, нередко отдают дань слегка отредактированным просвещенским позициям.
Прямое отношение эта оценка имеет и к анализу положения женщины в обско-угорском социуме. Н.А. Миненко, например, ссылаясь на наблюдателей - современников, отмечает применительно к XVIII - началу ХХ в. резкое неравенство в отношениях между полами, отождествляя положение женщины с рабским [15, с. 61]. Источники действительно дают немало оснований для таких оценок. О купле-продаже женщин и детей у хантов писали Г.И. Новицкий (1715 г.) [16, с. 43] и И.С. Поляков (1876 г.) [17, с. 69]. О рабстве женщины, об её положении, подобном положению скота или вещи, свидетельствовали участник экспедиции академика П. С. Палласа, студент Петербургской Академии Наук В.Ф. Зуев [18, с. 151, 184], полярный
путешественник Ю.И. Кушелевский (1868 г) [19, с. 59, 102]. Похожие оценки отношения к женщине у северных инородцев находим у тобольского врача Ф.Н. Белявского (1826 г.) [20, с. 119], финского исследователя, этнографа М.А. Кастрена (1845-1849 гг.) [21, с. 45].
Бесправное положение усматривалось внешним наблюдателем и в загруженности женщины домашним трудом. Некоторые из них сравнивают ведение хозяйства с невольничьей службой: вычистить, обработать, сберечь и упрятать улов или добычу мужа, который, вернувшись с промысла, уже ни о чём и не думает. Перечень разного рода домашних работ самодийских женщин встречается, например, у П.С. Палласа: ставит и разбирает чум, снаряжает аргиш, обрабатывает шкуры, поддерживает очаг, готовит пищу, шьёт одежду, воспитывает детей «и ко всему мужей своих услугами невольнически должна быть готова» [22, с. 94]. Аналогичную оценку трудолюбия самодийской женщины отмечал и К. Доннер [23, с. 147].
Бесправие женщины провоцирует семейное насилие. Это известное следствие разделялось просвещёнными российскими и европейскими наблюдателями северных реалий и в XVШ-ХIХ вв. В женских мансийских личных песнях находим жалобы на жестокие побои мужей [24, с. 45]. И.С. Поляков приводит случай принуждения свёкром к сожительству с ним жены сына, который не только не препятствовал отцу, а даже желал этого. Но на такую роль была не согласна молодая женщина. За несогласие она подвергалась страшным побоям, как от мужа, так и свекора, любым подвернувшимся под руки предметом [17, с. 150].
Для того, чтобы обобщить вышеприведённые суждения, воспользуемся ещё одной частной оценкой, подчёркивающей приниженный (до положения «вещи») статус женщины. Ю. Кушелевский отмечал практику, когда за насилие над замужней женщиной насильник должен был уплатить мужу за бесчестие [19, с. 102]. Объединив эти данные можно сказать, что вышеназванные свидетельства - суть факты и оценки. Первые заслуживают или не заслуживают доверия, как сами по себе, так и в части типичности/исключительности - вне зависимости от этого не могут служить достаточным доказательством для оценок: «рабыня», «вещь», «положение подобное положению скота». Вторые - оценки, выступают скорее, как эмоциональная реакция (не случайно использование метафор) на чрезвычайные с точки зрения условного «европейца» факты.
Также очевидно, загруженность домашним трудом является необходимым, но недостаточным доказательством женского бесправия. Долгое время никто из сочувствовавших женской доле не задавался вопросом, а не является ли характер и объём женского труда условием выживания человека на Севере, практически столь же важным, как и промысел мужчины. Мужчина ведь только добывал. Сохранить, переработать добычу, превратить её в еду, одежду, обувь, другие предметы потребления должна была женщина. Первым на эту оборотную сторону женского бытия обратил внимание В.Н. Чернецов, правда, в более поздний период, заметивший, что, в известном смысле, роль женщины в мансийской семье бывает даже более важной, нежели роль мужчины [25, с. 136-137]. М.А. Лапина убедительно показала наличие в бытовании обских угров двух миров со своими особыми функциями, набором хозяйственных занятий, особенностями ментальности - женского и мужского. По её оценке, именно эти различия позволяют двум мирам органично соединиться в единое целое, в гармоничное сообщество - семью [7, с. 44-56]. Известным «утешением» по поводу жизненного удела для женщины служило своеобразное освещение её традиционных забот и трудов мифологическим заветом Торума, связанным с нарушением запрета: не смотреть на разделку мужчинами первого добытого оленя [26, с. 133].
Наконец, характерно и то, что сами женщины бывали склонны не только оплакивать свою долю, но случалось и гордиться своим трудом. Соответствующие мотивы встречаем, в частности, в женских мансийских личных «песнях о судьбе» [24, с. 48-49, 73]. Хотя, понятно, что угнетённая рабыня не могла подняться до гордости за свой труд.
Кроме того, нельзя не признать, что факты попрания женского достоинства - отнюдь не северная специфика. Несколько позднее рассматриваемого исторического времени, в 1929 г. деятель Комитета Севера С.А. Бутурлин заявил, что положение женщины на Севере лучше, во всяком случае, положения женщины в Средней Азии, а его коллега С.И. Мицкевич высказался ещё решительнее - лучше, чем в средней России [14, с. 224].
Более внимательный наблюдатель, стремящийся заглянуть «внутрь» традиционного социума, семьи обнаружил бы, что семейное рукоприкладство здесь не одобрялось. Если остяки
(ханты) полагали, что впервые пойманного на рукоприкладстве мужа достаточно пожурить, то у вогулов (манси) мужчина, распускающий кулаки по отношению к своей жене, рисковал остаться и без жены, и без детей, и без денег. Отец женщины имел право забрать обиженную дочь вместе с детьми домой. А общество было обязано проследить, чтобы муж-деспот в целости и сохранности вернул тестю приданное. Многих мужей это отрезвляло [24, с. 119].
2. Брачный выкуп: равноценный обмен или купля-продажа невесты.
В поисках примеров угнетённого положения женщины Севера зарубежные и отечественные исследователи, путешественники не могли не обратить внимания на калым -брачный выкуп. Что представлял собой этот феномен? Куплю-продажу невесты или, учитывая наличие приданного, взаимный обмен дарами? Сама семантика слова «калым» в мансийском языке связана с понятием «дело», «договор» (потыртахтыланг вармаль 'договариваться дело'), а слово «жена» понимается как «добыча» (нэ тотсум 'жену принёс/добыл'). В свою очередь, «женитьба» (как и рождение ребёнка) в языке звучит так же, как и добыча охотника - катн паттыслум 'уронил/поймал в руки'.
В научной литературе существуют две точки зрения на природу калыма обских угров. Если Г.А. Старцев считал его даром в обмен на приданое [27, с. 68], то З.П. Соколова, как и Н.М. Талигина, говоря о равном стоимостном отношении калыма и приданого, косвенно допускают наличие «коммерческой» подоплеки [28, с. 423; 29, с. 17].
Равноценным приданому калым зачастую был и у ненцев. На это единодушно указывают Е.Г. Сусой, Г.П. Харючи, Л.В. Кирипова, не признающие самого понятия купли-продажи невесты (не'-мир''). В то же время Е.Г. Сусой трактует выкуп как «возмещение приданого» [30, с. 39], а А.В. Головнёв, интерпретируя вышеизложенные оценки, при определении размеров калыма говорит о нём как об «экономической сделке» [31, с. 43].
В пользу предположения о калыме-обмене может свидетельствовать факт необязательной уплаты калыма при сватовстве. Брак с выплатой калыма нередко назывался «браком-покупкой» невесты и в XX веке (нэ тын - 'женщины стоимость'; не '-мир'' 'плата за женщину') [29, с. 51; 31, с. 43]. В.С. Иванова отмечает, что информанты-манси при рассказах о свадебном обряде всегда употребляют слово «продал» [32, с. 16]. С другой стороны, говорят «купили», поскольку считают, что свадьба - это мань нэ ёвтунгкве вармаль 'невестку покупать дело' и за неё мет 'плату' дают [Информант Г.К. Алгадьева, д. Хулимсунт, 2008 г.]. В фольклоре, если речь идёт о свадьбе, повествование обычно начинается со слов: «выдали-продали одну хантыйскую девушку... ».
Относительно размера калыма у обских угров и самодийцев сведения различны. Чаще всего его стоимость зависела от состоятельности семьи. В XIX в. бедные ханты за невесту отдавали 710 платьев, либо пуд муки, ведро водки, хмель для пива на свадьбу, а богатые платили 100-150 оленей или 1-2 тыс. руб. В районах, где не было оленей, калым богача состоял из 200-300 руб. или скота - лошади, быка и коровы [21, с. 232, 265]. На Васюгане за девочку платили 10-20 руб. и полведра водки, а за взрослую девушку - 20-50 руб., сукно невесте на верхнее платье, ситцевую рубаху, шаль тёще и полведра водки тестю [33, с. 12]. З.П. Соколова приводит сведения, полученные о стоимости калыма у зажиточных манси К.Д. Носиловым в начале XX века. Общая сумма составляла 350-500 руб.: 100-200 руб. выплачивали деньгами, остальную часть калыма составляли олени (5-15 голов), медные котлы (2-3 штуки), ткани (2-3 куска по 3 аршина), кафтан, соболя (2-3 шкурки.), лисиц (4-5 шкурок.), 100 белок на шубу, мелочи на 10 руб.» [28, с. 424]. Бедный манси с Верхней Лозьвы, например, платил за невесту от 10 до 20, реже - 25 рублей [34, с. 18]. Калым богатых самоедов доходил до 200 оленей, 200 песцов, свыше 10 чернобурых и красных лисиц, несколько саженей тонкого разноцветного сукна, медный котёл; оленеводы средней руки - 25-60 оленей, 25-50 песцов, 3 сажени сукна недорогой цены, медный котёл. Брачный выкуп у бедных ограничивался от 10 до 20 оленей, «несколько сукна и медный котёл» [35, с. 127-128].
Малоимущие молодые мужчины не всегда могли собрать необходимый выкуп. По этому поводу возникали и кредитные отношения. Например, остяк из Ендырских юрт, чтобы выплатить назначенный за жену калым в 150 рублей, вынужден был занимать их у отца на 14 лет под кабальные проценты, средством платежа при этом должны были служить меха и орех [17, с. 54]. Заметим, что северные группы хантов, манси, ненцев акцентируют внимание не на размере калыма, а на его основной натуральной части - оленях (от 10 до 200 голов), пушнине, ткани.
Оправдывая законность калыма, родители говорили, что берут они его за труды, что дочь хорошо воспитали, и чтобы в новой семье у девушки было всё - от посуды до оленей.
Приведённые данные о разных условиях и размерах выкупа невесты подтверждают взгляд на калым как средство подчинения женщины в новой семье. Отметим к тому же, что, наряду с оценками калыма и приданого как относительно равноценных даров, в литературе существует и иная оценка, а именно: калым, выплаченный оленями и деньгами, зачастую превышал приданое, состоявшее из предметов одежды и домашней утвари. Это обстоятельство акцентировало выкупной характер брака в глазах участников сделки, усиливавшийся в случае возможного несогласия девушки на замужество [17, с. 55; 36, с. 167, 173]. Брак против воли невесты усугублял её подчинённое положение в семье мужа. Эта ситуация хорошо описана в литературе применительно к ненцам [37, с. 57], манси [38, с. 87-88].
Стремление выдать дочь за юношу из богатой семьи нередко принимало уродливые формы. Девушку могли отдать за мальчика-ребёнка или «слабенького, молоденького юношу», естественно «женской души желание, желание не лежит [к нему]», поэтому женщина пытается убежать от него, но её возвращают к мужу её же родственники (родители, братья, сёстры) [24, с. 19]. В среде бедных семей практиковался колыбельный сговор, чем облегчалась уплата калыма, срок которой растягивается на долгие годы и будущему жениху гарантировалась невеста. Высватанная невеста жила у своих родителей до совершеннолетия. В этом случае ни желание, ни личные качества жениха и невесты значения не имели. При женитьбе обряд сватовства невесты выпускался.
Крайней формой насилия выступала продажа девушек в сексуальное рабство русским воеводам, казакам, купцам. В конце XIX века девушки шли в услужение к купцам, сопровождали их в пути, работали в кабаках, за что имели дорогие подарки: «шёлковая шаль, ценой в семь рублей; ценой в шесть рублей, с блёстками шёлковый платок» и хорошие деньги: «Благодаря моему молодому другу купцу Бумажных денег у меня много, серебренников много». Зарабатывая, таким образом, девушки, помогали выплачивать ясачные долги своим отцам и братьям: «Старый мой отец коли ослаб, у меня золота много, у меня денег много. За хорошего моего отца ясак оплачу. Прокормить его смогу» [24, с. 29-31, 121].
Вместе с тем, в условиях кажущейся безысходности, у девушки мог быть выбор. Как свободу выбора можно рассматривать появившийся в конце XIX - начале XX века брак «убёгом». Совершался он при невозможности уплаты калыма или несогласии родителей, но самое главное, по обоюдному согласию, что можно рассматривать как добровольное волеизъявление. При этом родители лишались возможности получить плату за дочь. Родители с помощью родственников пытались найти и вернуть девушку обратно в семью, но она могла вновь убежать [39, с. 103, 117119]. Спустя некоторое время, молодые приезжали к родителям невесты просить прощения. Примирение могло оттягиваться на разный срок, иногда - до рождения ребёнка. Выйдя замуж «убёгом», девушка оставляла родителей без калыма. И они также лишали её приданого. Даже в случае родительского прощения, дочь получала его меньше обычного. В 1883 г. К.Д. Носилов побывал в одном селении на Северной Сосьве у такой пары, бревенчатая изба которой «носила печать женской заботливости и чистоты», а сами хозяева производили впечатление «счастливой пары» [40, с. 31-32].
Несмотря на обоюдное согласие, иногда «убёг» срывался. Каждая мансийская девушка на выданье имела личную сумочку (тучанг) с двумя куколками в ней (он и она). Без этой сумочки девушка не могла сбежать - считалось, что счастья не будет. Известен случай, произошедший в д. Яныгпавыл на С. Сосьве, когда девушка с юношей сговорились сбежать, но бабушка спрятала сумочку внучки и та искала её три дня, а жених всё это время ждал около деревни, но олени у него устали стоять в упряжке и голодные. Так и не дождавшись невесты, он уехал. Спустя годы эта девушка была выдана замуж за вдовца с пятью детьми [Информант Г.К. Алгадьева, д. Xулимсунт, 2008].
Очевидно, брак «убёгом» манси переняли из фольклорной традиции. В одном из мифов говорится, что старший сын Верховного бога Нёр Ойка 'Гора мужчина' воспользовался отсутствием брата Тагт Котиль Ойк'и 'Средней Сосьвы мужчина (охранитель)' и украл у него жену. На просьбу брата вернуть жену Нёр Ойка откупился, отдал за неё всех своих оленей, кроме одной пары. Если так поступали боги, то для смертного это воровство не считается преступлением, стоило только откупиться.
Хотя манси снисходительно относились к добрачным связям молодых [39, с. 29] и чаще всего родители не обвиняли девушку, но они отыскивали соблазнителя, заставляя жениться на ней или заплатить калым. Интересен в этом плане традиционный мансийский Медвежий праздник, где ситуация поиска обольстителя или отца уже родившегося внебрачного ребёнка обыгрывается в сценках. Известно, что праздник отражает различные сферы общественной жизни, в том числе семейно-бытовую. Подобное поведение (брать женщину силой) присуще мифологическим обско-угорским персонажам - богам, духам, культурным героям, и не подвергается обсуждению. В мифах герой-богатырь и героиня-богатырша обычно ведут борьбу: «Женщина сильнее становится - до порога дойдут. Мужчина сильнее станет - до переднего угла дома доходят. В конце борьбы женщина сдаётся: «Что поделаешь, - говорит, . Мужчине выше быть предназначено, Женщине ниже быть предназначено» [41, с. 461]. В то же время, эта же фольклорная традиция подчёркивает известную самостоятельность женщин в прошлом, где невесты сами ищут себе мужей, которые могут оказаться братьями. В других сюжетах девушки с разных рек сами сообщают богатырю о намерении выйти за него замуж [7, с. 53].
Положение женщины в семье прослеживалось и по форме брачных обычаев, одним из которых выступало многожёнство.
3. Многожёнство как форма брачных обычаев.
Многожёнство (полигиния), при котором не возбранялось брать в жёны «братнюю жену», мачеху, сноху, двоюродную сестру по матери («когда иначе прозывается»), двух сестёр [18, с. 60], не являлось в культуре обских угров и самодийцев каким-то уникальным явлением. Оно широко представлено в литературе [21, с. 192; 42, с. 73; 43, с. 79; 44, с. 38-41]. Не случайно этот феномен был освещён в мифологии и фольклоре северных народов. В первую очередь, многожёнством отличались герои - вожди-богатыри, высота статуса которых измерялась, в том числе и количеством жён. Особо выделялись случаи женитьбы богатырей на иноземных женщинах. Взяв в жёны инородку, мужчина, не только обогащался, но и соблюдал требования экзогамии, потому что брать жену из своего рода подвергалось не только осуждению, но и строго наказывалось [45, с. 103, 111]. У простых смертных такие браки диктовались, как правило, сугубо хозяйственными соображениями, были следствием необходимости в дополнительных рабочих руках. Выше уже приводился пример брака, устраиваемого родителями между своими малолетними детьми. По мере взросления, когда мальчик становился юношей, затем мужчиной, он мог жениться вторично - уже по своему выбору. У лесных ненцев в этом случае первая жена становилась старшей женой («большая жена»), а вторая - младшей («маленькая жена»). Вторая женитьба могла быть инициативой не только мужчины-мужа, но и его первой жены, которой в большой по численности семье тяжело было вести дом - сказывались тяготы кочевого и полукочевого быта.
Относительно сохранности браков у северян существуют документы конца XVIII в., опубликованные А.В. Андреевым, содержащие упоминания о свободе разводов и др. [46, с. 96-97], а также свидетельство В.Ф. Зуева о том, что к 1770-м гг. мужья и жёны у остяков обладали одинаковыми правами на развод [18, с. 187]. Равными с мужчиной правами на развод обладала и мансийская женщина, в случае чрезвычайных обстоятельств (в том числе в случае домашнего насилия) имевшая право уйти, забрав с собой детей, своё приданое. Данный факт З.П. Соколова объясняет тем, что в отдельных группах довольно долго существовали явления пережиточной матрилокальности, относительно свободного положения женщины в семье, детальной разработанной терминологии родства по материнской линии, культ женщины-родоначальницы [25, с. 136-137].
Исследований относительно подобных ситуаций у тундровых ненцев нет. Можно предполагать, однако, что положение женщины в этом отношении здесь было более уязвимым. Хорошо известна практика изгнания жены в случае бездетности [36, с. 173]. В то же время в одном из ненецких сказаний описан развод по инициативе младшей жены, упрекавшей мужа в том, что он, опасаясь гнева старшей супруги, перестал посещать её с сыном [47, с. 107]. В личной песне Петра из мансийской деревни д. Хал-Павыл говорится, что он мечтает привести в дом молодую жену и с неприязнью отзывается о своей настоящей жене. Вместо имени он её называет «собачья вольинская женщина» [39, с. 85].
Если тундровый ненец мог изгнать неугодную жену, то у лесных ненцев это было не принято. В случае невозможности совместного проживания, женщина могла уйти, снова выйти
замуж (но в другую семью), или возвратиться к родителям (мят кам каття 'покинуть дом'). Такие факты, скорее всего, свидетельствуют о трансформации традиционной семьи под влиянием институтов индустриального общества.
Разным было и отношение к супружеской измене. У обских угров супружескую верность обязана была соблюдать только женщина, что, впрочем, не являлось общераспространённым правилом. За сожительство с другим мужчиной хантыйскую женшину Калтащ-ими (богиня -покровительница женщин и детей) карала трудными родами. Именно в период родов, выяснялся факт измены. Считалось, что трудные роды являются следствием интимных отношений мужа с другой женщиной в период беременности жены, или её собственные внебрачные связи. Чтобы облегчить роды, следовало выяснить количество измен с обеих сторон. Их число заносилось специальными зарубками на родильных жердях (приспособление для облегчения родов на которое облокачивалась роженица), на жердь с левой стороны, делалось количество зарубок с признанием жены, с правой стороны - мужа [38, с. 94; 22, с. 96].
Исключение находим у северных хантов, живущих по соседству с ненцами, измена мужа здесь каралась более строго, чем измена жены. За измену замужняя женщина наказывалась публичным выговором, а виновного мужа могли приговорить к наказанию розгами [48, с. 31].
4. Заключение и обсуждение.
Заголовок статьи провокационен. Мы рассмотрели разные стороны положения женщины в традиционном обществе хантов, манси, ненцев. При этом учитывались различные исторические источники, созданные разными людьми, принадлежащими к разным культурам и в разное время.
Очевидно, что использование суждений и оценок сторонних наблюдателей XVIП-XIX, отчасти XX вв., требует осторожности, предварительной внешней и внутренней критики текста источника. Н.В. Лукина заметила, что нередко не верные представления о северных народах возникали у посторонних людей, не исключая исследователей, обычно вследствие наблюдения лишь внешней стороны жизни традиционной семьи [7, с. 52]. Оценки и обобщения в этих условиях рождались под влиянием отдельных и не всегда типичных фактов и обстоятельств, были более эмоциональными, нежели аналитическими. Просвещенческая парадигма, помноженная на романтизм [14, с. 440], а отнюдь не северные реалии - вот что лежало в основе «европейских» представлений о Севере, северных народах, в целом, а также о семьях обских угров и самодийцев, положении в них женщины - в частности.
Тем не менее, в условиях отсутствия письменности у коренных малочисленных народов, именно свидетельства сторонних наблюдателей - российских и зарубежных - являлись и является до сих пор ценным историческим источником, положившим начало концептуальному подходу к гендеру, «женской теме» с центральной фигурой «угнетённой женщины». В то же время, наряду с сконструированными образами, наблюдатели XVIII - начала XX вв. сообщают немало фактов, признанных современной наукой. Эти факты, если и не дают оснований считать женщину «рабой», тем более «вещью», то лишний раз убеждают нас в мужском характере обско-угорского и самодийского социума рассматриваемого исторического времени.
Анализ феномена калыма проведён преимущественно на основе современных полевых наблюдений, фольклора ханты, манси, ненцев. Его результаты свидетельствуют о том, что брак воспринимался как сделка, а значит, коммерческая составляющая брака имела место быть. Это, в свою очередь, актуализировало деловой, «коммерческий» характер брака в глазах современников, в том числе непосредственных участников организации брачного союза. Калым, порядок его определения, как у обских угров, так и у ненцев свидетельствует о дифференциации цены невесты, в том числе в зависимости от материального положения семей брачующихся. Несмотря на то, что существует и другая точка зрения на брачный выкуп, как обмен подарками, всё же возможность получить себе жену в большинстве примеров становилась возможной только после уплаты калыма. Значительный его размер обусловил появление такой формы супружества, как брак «убёгом». В противовес браку с уплатой калыма, этот союз происходил по обоюдному согласию молодых, где учитывалась и воля девушки, которая в первом случае вообще не бралась во внимание. Со временем эта форма брака приняла характер обряда в свадебной традиции обских угров.
Многожёнство, не имевшее широкого распространения в XX в., хотя и освящалось преданиями старины, основывалось преимущественно на хозяйственной необходимости
привлечения в семью новых рабочих рук. Несмотря на то, что его истоки преимущественно кроются в условиях соблюдения обычая левирата, либо в тех случаях, когда первая жена была старой и не могла справиться с хозяйством, он ещё рассматривался как свидетельство состоятельности, социального престижа.
«Искомое и обретённое» сторонними наблюдателями семейное насилие у коренных малочисленных народов Севера действительно имело место быть, но представлять его как тотальное явление нет никаких оснований. Если остяки замеченного в рукоприкладстве мужа в качестве наказания могли только пожурить, то у вогулов он рисковал остаться и без жены, и без детей, и без денег, так как согласно обычному праву обязан был вернуть тестю приданое в полном объёме. Тем более, нет оснований представлять себе семейное насилие у обских угров и самодийцев как явление уникальное, не имеющее аналогов в мировой семейной практике. У северных хантов за супружескую измену мужчины карались более строго, чем их жёны, что вероятно, объясняется соседством с ненцами и их влиянием на гендерные установки контактирующего этноса.
В целом, исторические социально-экономические процессы в значительной степени отразились и в среде семейно-брачных отношений. К началу XIX в. свадебный обряд потерял многие традиции, причем в большей степени, чем родильный и погребальный. Если в начале XVIII в. женщину можно было продать, обменять, заложить, то во второй половине XVIII в. муж уже должен был считаться с её правами на свободу, а не относиться к ней, как к купленной вещи, что объясняется возрастанием регулирующей роли государства и церковных норм.
Литература и источники
1. Безрукова А.А. Гендерные исследования в России: Проблемы становления и развития // Новые технологии. - 2011. - № 1. -С. 203-206.
2. Бороздина Е.А., Кондаков А.А., Шторн Е.М. Современные исследования гендера и сексуальности: Теоретические разработки и эмперические изыскания // The journal of sociology and social anthropology. - 2017. - Vol. XX. - №5. - С. 7-12.
3. Пушкарёва Н.Л. Женская и гендерная история: итоги и перспективы развития в России// Историческая психология и социальная история. - 2010. - № 2. - С. 51-64.
4. Репина Л.П. Женщины и мужчины в истории: новая картина исторического прошлого. Очерки, Хрестоматия. - М.: РОССПЭН. 2002. - 349 с.
5. Дашкова Т.Ю. Любовь и быт в кинолентах 1930-х - начала 1950-х годов // Отечественная история. - 2003. - № 6. - С. 59-67
6. Попова С.А. Нормативно-поведенческий комплекс мансийской женщины // Коренные малочисленные народы Севера, Сибири и дальнего Востока: традиции и инновации: матер. науч.-практич. конф. XV Югорские чтения (20 декабря 2016 г., Ханты-Мансийск). - Тюмень: ООО «Формат», 2017. - С. 161-172.
7. ЛапинаМ.А. Этика и этикет хантов. - Томск, Екатеринбург: Баско, 2008. - 120 с.
8. Сподина В.И. Человек в традиционной картине мира (на материалах обских угров и самодийцев). - Ханты-Мансийск: «Печатный мир г. Ханты-Мансийск», 2017. - 350 с.
9. Молданова Т.А. Сновидения в культуре хантов // Этнографическое обозрение. - 2006. - № 6. - С. 38-47
10. Динисламова О.Ю., Киселев А.Г., Молданова Н.А. Образы женщины в традиционной культуре северян и советском официозе второй половины 30-х годов // Вестник угроведения. - 2018. - Т. 8. - № 3. - С. 567-584.
11. Дядюн С.Д. Отражение концепта "женщина" в языке хантыйских народных сказок // Culture and Civilization. - 2020. - Vol. 10, Is. 5А. - С. 175-180.
12. ЯковлевЯ.А. На свадьбе и после нее. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2020. - 366 с.
13. Попова С.А. Знаки «временной смерти» невесты в свадебной обрядности верхнесосьвинских манси // Вестник угроведения. - 2021. - Т.11. - №4. - С. 751-758.
14. Слёзкин Ю.Л. Арктические зеркала. Россия и малые народы Севера. - М.: Новое литературное обозрение, 2017. - 512 с.
15. Миненко Н.А. Место и роль женщины в обско-угорском обществе XVIII - начало XX в. // Провинциальный музей в рамках разработки проектов музеефикации археологических объектов: материалы регион. науч.-практ. конф. г. Советский, 3-6 октября 2006г. - Екатеринбург: Изд-во «Волот», 2006. - 272 с.
16. Новицкий Г.И. Краткое описание о народе остяцком, сочиненное Григорием Новицким в 1715 году. - СПб.: О[-во] л[юбителей] д[ревней] п[исьменности], 1884. - 116 с.
17. ПоляковИ.С. Письма и отчёты о путешествии в долину р. Оби. - СПб.: типография Императорской академии наук, 1877. - 187 с.
18. Зуев В.Ф. Описание живущих Сибирской губернии в Берёзовском уезде иноверческих народов остяков и самоедов, сочинённое студентом Васильем Зуевым // Путешествия по Обскому Северу. Краткое описание о народе остяцком, сочиненное Григорием Новицким в 1715 году - Тюмень: изд-во Ю. Мандрики, 1999. - С.140-223.
19. Кушелевский Ю.И. Северный полюс и земля Ялмал. - СПб.: типография М.В.Д., литографии К. Штремера, 1868. - 155 с.
20. Белявский Ф.Н. Поездка к Ледовитому морю. - М.: в типографии Лазаревых, 1833. - 259 с.
21. Кастрен М.А. Сочинения в двух томах: Т. 2. Путешествие в Сибирь (1845-1849). - Тюмень: изд-во Ю Мандрики, 1999. -352 с.
22. ПалласП.С. Путешествие по разным провинциям Российского государства. Ч. 3. - СПб.: тип. Имп. Акад. наук, 1788. - 624 с.
23. Доннер К. К Оби через пустынную тундру // Ханты-Мансийский округ в зеркале прошлого: Сб. статей. - Томск; Ханты-Мансийск: Изд-во Том. ун-та, 2007. - Вып. 5. - С. 138-153.
24. Мансийские «Песни о судьбе» «Личные песни» (В записи Арттури Каннисто, 1901-1906 гг) / Автор-составитель Т.Д. Слинкина. - Ханты-Мансийск: Печатный мир г. Ханты-Мансийск, 2013. - 110 с.
25. Соколова З.П. Социальная организация обских угров и селькупов // Общественый строй у народов Севера Сибири XVII -начало XX вв. - М.: Наука, 1970. - 454 с.
26. Рандымова З.И. Оленеводческая культура приуральских хантов. - Томск: Изд-во том. ун-та, 2004. - 13б с.
27. СтарцевГ.А. Остяки. Социально-этнографичесакий очерк. - Л.: Прибой, 1928. - 152 с.
28. Соколова З.П. Ханты и манси: взгляд из XXI века. - М.: Наука, 2009. - 75б с.
29. Талигина Н.М. Обряды жизненного цикла у сынских хантов. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2005. - 17б с. 3G. Сусой Е.Г. Из глубины веков. - Тюмень: ИПОС СО РАН, 1994. - 173 с.
31. Головнёв А. В. Кочевники тундры: ненцы и их фольклор. - Екатеринбург: УрО РАН, 2004. - 344 с.
32. ИвановаВ.С. Локальные особенности в обрядности северных манси (конец XIX - начало XXI века). - СПб.: Алмаз-Граф, 2014. - 287 с.
S3. Воронов А.Г. Юридические обычаи остяков Западной Сибири и самоедов Томской губернии // Сборник народных юридических обычаев. Т. II. - СПб.: типография А. Суворина, 1900. - С. 1-5G.
34. Малиев Н. Отчёт о вогульской экспедиции // Труды Общества естествоиспытателей нри Императорском Казанском университете. - 1872. - Т. III. - № 2. - С. б-19.
35. Иславин В.А. Самоеды в домашнем и общественном быту. - СПб.: тин. министерства государственных имуществ,1847. -142 с.
36. Хомич Л.В. Ненцы: Историко-этнографические очерки. - М.-Л.: Наука, 19бб. - 328 с.
37. Антонов И.Ю. Социальные нормы народов Крайнего Севера. - М.: ЮНИТИ-ДАНА: Закон и нраво, 2008. - 351 с.
38. Ромбандеева Е.И. История народа манси (вогулов) и его духовная культура (но данным фольклора и обрядов). - Сургут: Северный Дом, 1993. - 208 с.
39. Маньси махум нес йис □ргыт = Старинные песни народа манси. В записи Берната Мункачи, 1888-1889 гг. / Автор-составитель Т. Д. Слинкина. - Ханты-Мансийск: Югорский формат, 2015. - 232 с.
40. НосиловК.Д. У вогулов. Очерки и наброски. - СПб.: издание А.С. Суворина, 1904. - 255 с.
41. Мифы, сказки, предания манси (вогулов / Сост. Е.И. Ромбандеева. - Новосибирск: Наука, 2005. - 475 с.
42. Талигина Н.М. Заметки о семье и браке сынских хантов // Народы Северо-Запада Сибири. - Томск: Изд-во Том. гос. ун-та, 1998. - Вып. б. - С. 21-23.
43. Георги И.Г. Описание всех в Российском государстве обитающих народов. - Ч. 1. - СПб.: нри Артиллерийском и инженерном шляхетном кадетском корпусе типографщиком И. К. Шнором, 1776. - 89 с.
44. Богословский П.С. История правительственного обследования в XVIII в. Пермского края // Известия Общества археологии, истории и этнографии нри Казанском университете, т. XXXIV. - Вын. 3-4. - Казань: [б. и.], 1929. - С. 38-41.
45. Головнёв A.B. Говорящие культуры: традиции самодийцев и угров. - Екатеринбург: УрО РАН, 1995. - б0б с.
46. Андреев А.И. Описание о жизни и упражнении обитающих в Туруханском и Берёзовском округах разного рода ясачных иноверцев // Советская этнография. - 1947. - № 7. - С. 84-1G3.
47. Пушкарева E.H. Картина мира в фольклоре ненцев: системно-феноменологический анализ. - Екатеринбург: Баско, 2007. -390 с.
48. Миненко Н.А. В кругу семьи: женщина у народов севера Западной Сибири в XVIII - начале ХХ в. // Актуальные вопросы современной науки. - 2019. - №1(21). - С. 28-33.
References and Sources
1. Bezrukova A.A. Gendernye issledovaniya v Rossii: Problemy stanovleniya i razvitiya // Novye tekhnologii. - 2G11. - № 1. - S. 2G3-2G6.
2. Borozdina E.A., Kondakov A.A., Shtorn E.M. Sovremennye issledovaniya gendera i seksual'nosti: Teoreticheskie razrabotki i empericheskie izyskaniya // The journal of sociology and social anthropology. - 2G17. - Vol. XX. - №5. - S. 7-12.
3. Pushkaryova N.L. ZHenskaya i gendernaya istoriya: itogi i perspektivy razvitiya v Rossii// Istoricheskaya psihologiya i social'naya istoriya. - 2G1G.
- № 2. - S. 51-б4.
4. Repina L.P. Zhenshchiny i muzhchiny v istorii: novaya kartina istoricheskogo proshlogo. Ocherki, Hrestomatiya. - M.: ROSSPEN. 2002. - 349 s.
5. Dashkova T.Yu. Lyubov' i byt v kinolentah 1930-h - nachala 1950-h godov // Otechestvennaya istoriya. - 2GG3. - № б. - S. 59-67
6. Popova S.A. Normativno-povedencheskij kompleks mansijskoj zhenshchiny // Korennye malochislennye narody Severa, Sibiri i dal'nego Vostoka: tradicii i innovacii: mater. nauch.-praktich. konf. XV YUgorskie chteniya (20 dekabrya 201б g., Hanty-Mansijsk). - Tyumen': OOO «Format», 2017. -S. 161-172.
7. Lapina M.A. Etika i etiket hantov. - Tomsk, Ekaterinburg: Basko, 2008. - 12G s.
8. Spodina V.I. Chelovek v tradicionnoj kartine mira (na materialah obskih ugrov i samodijcev). - Hanty-Mansijsk: «Pechatnyj mir g. Hanty-Mansijsk», 2G17. - 35G s.
9. Moldanova T.A. Snovideniya v kul'ture hantov // Etnograficheskoe obozrenie. - 2GG6. - № б. - S. 38-47
10. Dinislamova O.Yu., Kiselev A.G., Moldanova N.A. Obrazy zhenshchiny v tradicionnoj kul'ture severyan i sovetskom oficioze vtoroj poloviny 30-h godov // Vestnik ugrovedeniya. - 2G18. - T. 8. - № 3. - S. 567-584.
11. Dyadyun S.D. Otrazhenie koncepta "zhenshchina" v yazyke hantyjskih narodnyh skazok // Culture and Civilization. - 2G2G. - Vol. 10, Is. 5A. - S. 175-18G.
12. Yakovlev YA.A. Na svad'be i posle nee. - Tomsk: Izd-vo Tom. un-ta, 2020. - 366 s.
13. Popova S.A. Znaki «vremennoj smerti» nevesty v svadebnoj obryadnosti verhnesos'vinskih mansi // Vestnik ugrovedeniya. - 2G21. - T.11. - №4. -S. 751-758.
14. Slyozkin Yu.L. Arkticheskie zerkala. Rossiya i malye narody Severa. - M.: Novoe literaturnoe obozrenie, 2017. - 512 s.
15. Minenko N.A. Mesto i rol' zhenshchiny v obsko-ugorskom obshchestve XVIII - nachalo XX v. // Provincial'nyj muzej v ramkah razrabotki proektov muzeefikacii arheologicheskih ob"ektov: materialy region. nauch.-prakt. konf. g. Sovetskij, З-б oktyabrya 2006g. - Ekaterinburg: Izd-vo «Volot», 200б.
- 272 s.
16. Novickij G.I. Kratkoe opisanie o narode ostyackom, sochinennoe Grigoriem Novickim v 1715 godu. - SPb.: O[-vo] l[yubitelej] d[revnej] p[is'mennosti], 1884. - 116 s.
17. Polyakov I.S. Pis'ma i otchyoty o puteshestvii v dolinu r. Obi. - SPb.: tipografiya Imperatorskoj akademii nauk, 1877. - 187 s.
18. Zuev V.F. Opisanie zhivushchih Sibirskoj gubernii v Beryozovskom uezde inovercheskih narodov ostyakov i samoedov, sochinyonnoe studentom Vasil'em Zuevym // Puteshestviya po Obskomu Severu. Kratkoe opisanie o narode ostyackom, sochinennoe Grigoriem Novickim v 1715 godu -Tyumen': izd-vo Yu. Mandriki, 1999. - S.140-223.
19. Kushelevskij Yu.I. Severnyj polyus i zemlya YAlmal. - SPb.: tipografiya M.V.D., litografii K. SHtremera, 18б8. - 155 s.
20. Belyavskij F.N. Poezdka k Ledovitomu moryu. - M.: v tipografii Lazarevyh, 1833. - 259 s.
21. Kastren M.A. Sochineniya v dvuh tomah: T. 2. Puteshestvie v Sibir' (1845-1849). - Tyumen': izd-vo YU Mandriki, 1999. - 352 s.
22. Pallas P.S. Puteshestvie po raznym provinciyam Rossijskogo gosudarstva. Ch. 3. - SPb.: tip. Imp. Akad. nauk, 1788. - б24 s.
23. Donner K. K Obi cherez pustynnuyu tundru // Hanty-Mansijskij okrug v zerkale proshlogo: Sb. statej. - Tomsk; Hanty-Mansijsk: Izd-vo Tom. unta, 2007. - Vyp. 5. - S. 138-153.
24. Mansijskie «Pesni o sud'be» «Lichnye pesni» (V zapisi Artturi Kannisto, 1901-1906 gg) / Avtor-sostavitel' T.D. Slinkina. - Hanty-Mansijsk: Pechatnyj mir g. Hanty-Mansijsk, 2013. - 110 s.
25. Sokolova Z.P. Social'naya organizaciya obskih ugrov i sel'kupov // Obshchestvenyj stroj u narodov Severa Sibiri XVII - nachalo XX vv. - M.: Nauka, 1970. - 454 s.
26. Randymova Z.I. Olenevodcheskaya kul'tura priural'skih hantov. - Tomsk: Izd-vo tom. un-ta, 2004. - 136 s.
27. Starcev G.A. Ostyaki. Social'no-etnografichesakij ocherk. - L.: Priboj, 1928. - 152 s.
28. Sokolova Z.P. Hanty i mansi: vzglyad iz XXI veka. - M.: Nauka, 2009. - 756 s.
29. Taligina N.M. Obryady zhiznennogo cikla u synskih hantov. - Tomsk: Izd-vo Tom. un-ta, 2005. - 176 s.
30. Susoj E.G. Iz glubiny vekov. - Tyumen': IPOS SO RAN, 1994. - 173 s.
31. Golovnyov A. V. Kochevniki tundry: nency i ih fol'klor. - Ekaterinburg: UrO RAN, 2004. - 344 s.
32. Ivanova V.S. Lokal'nye osobennosti v obryadnosti severnyh mansi (konec XIX - nachalo XXI veka). - SPb.: Almaz-Graf, 2014. - 287 s.
33. Voronov A.G. Yuridicheskie obychai ostyakov Zapadnoj Sibiri i samoedov Tomskoj gubernii // Sbornik narodnyh yuridicheskih obychaev. T. II. -SPb.: tipografiya A. Suvorina, 1900. - S. 1-50.
34. Maliev N. Otchyot o vogul'skoj ekspedicii // Trudy Obshchestva estestvoispytatelej pri Imperatorskom Kazanskom universitete. - 1872. - T. III. -№ 2. - S. 6-19.
35. Islavin V.A. Samoedy v domashnem i obshchestvennom bytu. - SPb.: tip. ministerstva gosudarstvennyh imushchestv,1847. - 142 s.
36. Homich L.V. Nency: Istoriko-etnograficheskie ocherki. - M.-L.: Nauka, 1966. - 328 s.
37. Antonov I.Yu. Social'nye normy narodov Krajnego Severa. - M.: YUNITI-DANA: Zakon i pravo, 2008. - 351 s.
38. Rombandeeva E.I. Istoriya naroda mansi (vogulov) i ego duhovnaya kul'tura (po dannym fol'klora i obryadov). - Surgut: Severnyj Dom, 1993. -208 s.
39. Män'si mahum pes jis Drgyt = Starinnye pesni naroda mansi. V zapisi Bernata Munkachi, 1888-1889 gg. / Avtor-sostavitel' T. D. Slinkina. - Hanty-Mansijsk: Yugorskij format, 2015. - 232 s.
40. Nosilov K.D. U vogulov. Ocherki i nabroski. - SPb.: izdanie A.S. Suvorina, 1904. - 255 s.
41. Mify, skazki, predaniya mansi (vogulov / Sost. E.I. Rombandeeva. - Novosibirsk: Nauka, 2005. - 475 s.
42. Taligina N.M. Zametki o sem'e i brake synskih hantov // Narody Severo-Zapada Sibiri. - Tomsk: Izd-vo Tom. gos. un-ta, 1998. - Vyp. 6. - S. 2123.
43. Georgi I.G. Opisanie vsekh v Rossijskom gosudarstve obitayushchih narodov. - Ch. 1. - SPb.: pri Artillerijskom i inzhenernom shlyahetnom kadetskom korpuse tipografshchikom I. K. Shnorom, 1776. - 89 s.
44. Bogoslovskij P.S. Istoriya pravitel'stvennogo obsledovaniya v XVIII v. Permskogo kraya // Izvestiya Obshchestva arheologii, istorii i etnografii pri Kazanskom universitete, t. XXXIV. - Vyp. 3-4. - Kazan': [b. i.], 1929. - S. 38-41.
45. Golovnyov A.V. Govoryashchie kul'tury: tradicii samodijcev i ugrov. - Ekaterinburg: UrO RAN, 1995. - 606 s.
46. Andreev A.I. Opisanie o zhizni i uprazhnenii obitayushchih v Turuhanskom i Beryozovskom okrugah raznogo roda yasachnyh inovercev // Sovetskaya etnografiya. - 1947. - № 7. - S. 84-103.
47. Pushkareva E.N. Kartina mira v fol'klore nencev: sistemno-fenomenologicheskij analiz. - Ekaterinburg: Basko, 2007. - 390 s.
48. Minenko N.A. V krugu sem'i: zhenshchina u narodov severa Zapadnoj Sibiri v XVIII - nachale XX v. // Aktual'nye voprosy sovremennoj nauki. -2019. - №1(21). - S. 28-33.
ПОПОВА СВЕТЛАНА АЛЕКСЕЕВНА - кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Обско-угорского института прикладных исследований и разработок (rusina-popova@yandex.ru).
СПОДИНА ВИКТОРИЯ ИВАНОВНА - доктор исторических наук, главный научный сотрудник Обско-угорского института прикладных исследований и разработок (vspodina@mail.ru).
POPOVA, SVETLANA A. - Ph.D. in History, Leading Researcher, Ob-Ugric Institute of Applied Research and Development. SPODINA, VICTORIA I. - Doctor of History, Chief Researcher, Ob-Ugric Institute of Applied Research and Development.
