CC BY
140
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ФОРУМ, 2019, №43
«СКАЗКА О ЦАРЕ САЛТАНЕ» (СЮЖЕТ ATU 707) И ЕВРАЗИЙСКО-АМЕРИКАНСКИЕ ПАРАЛЛЕЛИ Юрий Евгеньевич Березкин
Европейский университет в Санкт-Петербурге 6/1А Гагаринская ул., Санкт-Петербург, Россия Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН 3 Университетская наб., Санкт-Петербург, Россия berezkin1@gmail.com
Аннотация: Коснувшись особенностей сюжетного указателя ATU (Aarne-Thompson-Uther) и представлений С. Томпсона о мировом фольклоре, автор анализирует ареальное распределение эпизодов, характерных для сюжета № 707. Русскоязычным читателям он известен по сказке А.С. Пушкина. Как и многие сюжеты ATU, № 707 встречается от Ирландии и Магриба до Индии и Монголии, а также зафиксирован в Африке. В то же время он популярен в Сибири, за исключением ее северо-востока. сибирские и некоторые восточноевропейские тексты содержат особенности, свойственные как ATU 707, так и рассказам о «Выброшенном и Домашнем» братьях, с которых начинаются мифологические повествования у индейцев Северной Америки. Отсутствие фиксаций мотива на северо-востоке Азии, равно как и на северо-западе Северной Америки при наличии аналогий в удаленных от Берингии областях Старого и Нового Света характерно для эпизодов и образов, принесенных из Евразии в Америку на ранних этапах ее заселения. Особенность ATU 707 — развитие действия на протяжении жизни двух поколений героев (замужество и гибель или унижение женщины, спасение ее обладающих сверхъестественными способностями детей и их торжество над антагонистами). Это нетипично для евразийских сказок, но характерно для америндейских повествований. Прежде чем попасть в новый Свет, подобная сюжетная схема должна была быть распространена в восточной половине Евразии. Ключевые слова: указатель фольклорных сюжетов, сказочный фольклор Евразии, заселение Нового Света. Для ссылок: Березкин Ю. «Сказка о царе Салтане» (сюжет ATU 707) и евразийско-американские параллели // Антропологический форум. 2019. № 43. С. 89-110. doi: 10.31250/1815-8870-2019-15-43-89-110
URL: http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/043/berezkin.pdf
ANTROPOLOGICHESKIJ FORUM, 2019, N0. 43
"THE TALE OF TSAR SALTAN" (TALE TYPE ATU 707) AND EURASIAN-AMERICAN PARALLELS
Yuri Berezkin
European University at St Petersburg 6/1А Gagarinskaya Str., St Petersburg, Russia Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (Kunstkamera),
Russian Academy of Sciences 3 Universitetskaya Emb., St Petersburg, Russia berezkin1@gmail.com
Abstract: After discussing the ATU index of tale types (Aarne-Thompson-Uther) and Stith Thompson's views on world folklore, the author analyzes patterns of the areal spread of the episodes which are commonly found in type 707 tales. Russian readers are familiar with this type thanks to Alexander Pushkin's fairytale. As many other ATU tale types, no. 707 is found from Ireland and Maghreb, to India and Mongolia; it has also been recorded in Africa. At the same time, it is popular in Siberia, excluding its Northeastern part. Siberian and some Eastern European texts contain details that are typical both for ATU 707 and for the "Lodge-Boy and Thrown-Away" stories about the adventures of two brothers. These brothers are protagonists of many Amerindian mythological tales recorded across the greater part of North America. The absence of parallels for such tales in the Asian Northeast and North American Northwest — and their wide spread across territories more distant from the Bering Strait — is typical for episodes and images that had been brought from Eurasia to the New World at the early stages of its peopling. In ATU 707, the deeds of two generations of heroes are described: the marriage and ruin (humiliation) of a young woman and the survival and triumph of her children who possess magic qualities and overcome the antagonists. Such a scheme is much more typical for Amerindian than European tales. Before being brought into the New World, this scheme had to be popular in the eastern part of Eurasia. Keywords: index of tale types, Eurasian folktales, peopling of the New World.
To cite: Berezkin Yu., '"Skazka o tsare Saltane" (cyuzhet ATU 707) i evraziysko-amerikanskie paralleli' ["The Tale of Tsar Saltan" (Tale Type ATU 707) and Eurasian-American Parallels], Antropologicheskijforum, 2019, no. 43, pp. 89-110. doi: 10.31250/1815-8870-2019-15-43-89-110
URL: http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/043/berezkin.pdf
Юрий Березкин
«Сказка о царе Салтане» (сюжет АТи 707) и евразийско-американские параллели
Коснувшись особенностей сюжетного указателя АТи (Аагпе-ТИотрБоп-^Иег) и представлений С. Томпсона о мировом фольклоре, автор анализирует ареальное распределение эпизодов, характерных для сюжета № 707. Русскоязычным читателям он известен по сказке А.С. Пушкина. Как и многие сюжеты АТи, № 707 встречается от Ирландии и Магри-ба до Индии и Монголии, а также зафиксирован в Африке. В то же время он популярен в Сибири, за исключением ее северо-востока. Сибирские и некоторые восточноевропейские тексты содержат особенности, свойственные как АТи 707, так и рассказам о «Выброшенном и Домашнем» братьях, с которых начинаются мифологические повествования у индейцев Северной Америки. Отсутствие фиксаций мотива на северо-востоке Азии, равно как и на северо-западе Северной Америки при наличии аналогий в удаленных от Берингии областях Старого и Нового Света характерно для эпизодов и образов, принесенных из Евразии в Америку на ранних этапах ее заселения. Особенность АТи 707 — развитие действия на протяжении жизни двух поколений героев (замужество и гибель или унижение женщины, спасение ее обладающих сверхъестественными способностями детей и их торжество над антагонистами). Это нетипично для евразийских сказок, но характерно для америндейских повествований. Прежде чем попасть в Новый Свет, подобная сюжетная схема должна была быть распространена в восточной половине Евразии. Ключевые слова: указатель фольклорных сюжетов, сказочный фольклор Евразии, заселение Нового Света.
Юрий Евгеньевич Березкин
Европейский университет в Санкт-Петербурге / Музей антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН, Санкт-Петербург, Россия berezkin1@gmai1.com
Рассматриваемый фольклорный сюжет № 707, известный русскоязычным читателям по сказке А.С. Пушкина, — один из популярнейших в Старом Свете [Thompson 1946: 121-122]. Как и многие в указателе ATU (Aarne-Thompson-Uther), он состоит из совокупности эпизодов (точнее, мотивов-эпизодов, наряду с которыми мы выделяем мотивы-образы), причем присутствие любого из них в отдельных текстах необязательно [Березкин 2019]. Если в определении С. Томпсона [Aarne, Thompson 1961: 242243] эта совокупность была по крайней мере четко структурирована (хотя и не все варианты были отражены), то в определении Г.-Й. Утера [Uther 2004] элементы, характерные для большинства текстов, оказались перемешаны с необязательными и локальными. Распространение отдельных эпизодов оценить по приводимым в ATU ссылкам невозможно. Сделать это удается лишь на основе нашего собственного фольклорного каталога [Березкин, Дувакин]. Ему соответствуют приводимые номера мотивов. Результаты анализа и исторические выводы, которые из работы следуют, изложены ниже.
«Сказка о царе Салтане» и указатель ATU
Сюжеты ATU редко представляют собой устойчивые единицы. Чаще это сочетания нескольких, а порой многих эпизодов, фабульные сцепления между которыми имеют разную прочность — от достаточно жестких до едва намеченных. Для сложных сюжетов, в том числе для «Царя Салтана», нельзя поэтому предложить определение, учитывающее все варианты. С. Томпсон подразумевал под эпизодами последовательные шаги в развитии определенного повествования, а варианты текста считал возникшими по мере его распространения из небольшого первоначального ареала [Thompson 1946: 23-35, 188]. Последнее обстоятельство Томпсон не акцентировал, но из его сочувственного пересказа рассуждений известного фольклориста К.Ф. Ранке можно сделать именно такой вывод. Мы под мотивами-эпизодами имеем в виду самостоятельные единицы, локализовать происхождение которых редко возможно: они подвержены репликации, содержатся в текстах многих традиций и нередко встречаются в нескольких разных сюжетах ATU. Тексты со сложной, но устойчивой структурой являются конечными продуктами развития, а не исходными образцами.
Любые определения эпизодов можно переформулировать таким образом, чтобы им соответствовало больше или меньше текстов. Выбор определяется тем, насколько четкие или, напротив, размытые ареалы распространения мотивов получаются в результате. Совокупность текстов представляет собой скорее континуум с отдельными сгущениями, нежели наборы дискретных единиц, так что только от исследователя зависит, где именно проводить границы между текстами, которые к соответствующему мотиву относятся, и теми, чье сходство с другими не столь очевидно.
Некоторые наши мотивы есть частные версии других, имеющих более общее определение. Необходимость выделения новых мотивов — общих или частных — появляется по мере того, как становится ясной ареальная специфичность отдельных особенностей текстов. Повествовательные единицы, встречающиеся повсеместно или хаотично, исторической информации не несут и для нас интереса не представляют.
Для «Царя Салтана» можно выделить в том числе следующие мотивы-эпизоды.
1. Три девицы, K72 (здесь и далее — номера по нашему каталогу [Березкин, Дувакин]). Персонаж высокого статуса встречает трех (реже двух или четырех) девушек. Одна (обещает родить и) рожает ему сына (детей) с необычными свойствами, две другие (обещают заняться и) занимаются ремеслом и хозяйством либо выходят замуж за людей более низкого статуса из окружения главного персонажа (ил. 1).
Ил. 1. Распространение мотива «Три девицы» (см. определение в тексте)
2. Дети младшей жены, K73. Молодая женщина рожает чудесных детей (или одного сына). От нее и ее детей пытаются избавиться, оклеветав перед мужем. Претерпев страдания и преодолев трудности, дети или их мать добиваются успеха.
3. Подмена ребенка, K73a. Недоброжелательницы роженицы подменяют младенца животным или неодушевленным предметом (сообщают отцу младенца, что его жена родила животное или предмет).
Несмотря на то что эпизоды 1 и 3 читателями воспринимаются как однозначные маркеры сюжета, при учете не только европейских и кавказских, но и других вариантов оказывается, что как минимум в трети случаев эти эпизоды не сочетаются. Эпизод 2 («Дети младшей жены») также нередко встроен в другие сюжеты, например ATU 706 («Безручка») — особенно в Африке, Юго-Восточной Азии и Китае. Тем не менее зоны распространения всех трех вышеназванных эпизодов по своей конфигурации достаточно сходны. Это указывает на прочность фабульных сцеплений и позволяет предполагать, что на большей территории Старого Света сюжет распространялся как относительно единое целое.
Ил. 2. Сестра просит брата добыть невозможное (см. определение в тексте)
Однако в повествованиях есть и регионально специфичные эпизоды.
4. Сестра просит брата добыть невозможное, J62c. Недоброжелательницы роженицы выбрасывают ее маленьких сына и дочь, но те спасаются и вырастают. Чтобы погубить юношу, недоброжелательница возбуждает у его сестры (редко — у него самого) желание обладать чудесными предметами, попытка достать которые смертельно опасна. Юноша отправляется добывать их (ил. 2).
В отличие от предыдущих, данный эпизод имеет хотя и широкое, но все же более ограниченное распространение — от атлантической Европы до Северной Индии. Что это за территория?
С. Томпсон охарактеризовал ее как "Western Civilization", или "From Ireland to India", и противопоставил остальному миру — "Primitive People" [Thompson 1946: 13-20]. Он полагал, что во внешней по отношению к «западной цивилизации» зоне сюжеты его указателя обнаруживаются лишь как редкие и поздние заимствования [Ibid.: 14]. Подобные термины следует, по-видимому, считать условными ярлыками — вряд ли Томпсон
Ил. 3. Распространение мотива «Кошка со светильником». Персонаж научил кошку
(обезьяну, собаку) держать свечу (лампу) либо по сигналу гасить свечу. Увидев мышь (крысу), кошка за ней бросается и в результате роняет (не гасит) свечу
мог всерьез относить народы Восточной Азии к числу "Primitive People", хотя насчет остальных регионов такой уверенности нет. В любом случае Томпсон почти вовсе игнорировал сибирский и центральноазиатский фольклор. Пространством, к которому вполне приложим его указатель, созданный на основе первоначальной версии А. Аарне, была для Томпсона только территория «от Ирландии (и Марокко) до Индии». Поэтому сюжеты (эпизоды, мотивы), рассеянные в пределах этой зоны Старого Света, удобно именовать «томпсоновскими».
Мотивов-эпизодов (сюжетов ATU), демонстрирующих «томп-соновскую» модель распределения, много. Вот взятый наудачу типичный пример — «Кошка со светильником», K27z3, он же ATU 217 (ил. 3).
Наряду с «томпсоновской» моделью встречаемости мотивов (от Европы и Северной Африки до Южной и отчасти Юго-Восточной Азии) заметна другая, в которой Европа, Средиземноморье и Кавказ связаны не с Южной, а с Центральной Азией. Такую модель хочется назвать «потанинской». Г.Н. Потанин не
Ил. 4. Распространение мотива «Сорок лошадей или сорок ножей». Женщине предлагают на выбор сорок (семь, три и пр.) лошадей либо столько же ножей или что-либо в том же роде. Женщина обычно не понимает, что речь идет о способах казни
проследил систематически распространение центральноазиат-ско-европейских фольклорных аналогий, но отстаивал важность подобных связей и в этом, по-видимому, был прав [Потанин 1899: 841-856; Березкин 2018а]. В качестве примера можно упомянуть хотя бы наши мотивы «Зашифрованное послание», M39а6d [Вегегкт, Биуакт 2016], и «Сорок лошадей или сорок ножей», K32g1 (ил. 4).
Связи Западной Евразии с Центральной Азией и Индией, разумеется, неальтернативны. Большинство популярных в Старом Свете мотивов-эпизодов нашего каталога представлены и в Европе, и в Монголии, и в Индии. С. Томпсон, как только что было сказано, центральноазиатским фольклором не интересовался [Вегегкт 2018: 61], но если бы он его знал, то, может быть, все же присоединил соответствующий регион к «западной цивилизации» — уж слишком многочисленны здесь совпадения с Кавказом и Европой. Иное дело Западная Сибирь.
Ни «томпсоновские», ни «потанинские» мотивы в Западной Сибири не распространены. Они здесь либо отсутствуют вовсе,
Ил. 5. Распространение мотива подмены чудесных детей различными предметами или существами. 1. Метла, К73а1. 2. Камень, К73а2. 3. Кукла, К73а3. 4. Котенок, К73а5
либо встречаются единично, причем позднее русское влияние нередко выглядит очевидным. Это касается даже одного из самых распространенных в мире приключенческих мотивов «Подмененная жена», К32. Поэтому популярность здесь эпизодов, типичных для сюжета АТи 707, вызывает интерес.
При внимательном рассмотрении оказывается, что западносибирские и некоторые восточноевропейские тексты, которые в целом близки по содержанию к «Царю Салтану», систематически отличаются от остальных версий и содержат мотивы, для фольклора Старого Света нехарактерные.
Вернемся к третьему из выделенных эпизодов. Среди существ и предметов, которыми подменяют чудесных детей, есть несколько наиболее типичных: 1) метла, 2) камень, 3) кукла, 4) котенок, 5) щенок (прочие варианты единичны). Первые три варианта локализованы в Северной Африке и Южной Азии, а еще один (ребенка подменяют котенком) дает обычное для АТи «диагональное» распределение от Европы в направлении Индии (ил. 5).
Ил. 6. Распространение мотива подмены чудесных детей щенками, К73а4
Вариант со щенком распространен шире всего (ил. 6). Во многих текстах, где говорится о котенке, щенок тоже упоминается — они составляют пару. Лишь в Африке мотив подмены ребенка щенком редок, зато в Сибири этот вариант является единственным, а в Восточной Европе абсолютно преобладает. И самое главное: в ряде сибирских, а также восточноевропейских текстов (украинцы, башкиры, тундровые ненцы, северные и южные селькупы — см. резюме ниже) щенок или щенки — это не случайные объекты с ничтожной ценностью, что призвано подчеркнуть высокую ценность чудесных детей, а субъекты действия, играющие важную роль в его дальнейшем развитии.
Сибирско-американские параллели
Обратимся теперь к мотиву-эпизоду, характерному уже не только для Старого, но и для Нового света — «Выброшенный и Домашний», |27 (ил. 7). Маленький мальчик (или пара младенцев) был выброшен (выходит из чрева погибшей матери) и обитает в реке, в лесу и т.п. Он встречается со своим родным братом (с братьями; с другими детьми из своего рода; со вскормленным его матерью ребенком-щенком; обычно они все вместе
Ил. 7. Распространение мотива «Выброшенный и Домашний» (см. определение в тексте). Обведены основные ареалы его фиксации в Старом и Новом Свете
играют), который вырос среди людей. В конце концов выброшенный воссоединяется с родителем или воспитателем. Обычно отец, мать или воспитатель с трудом ловят и приручают его.
Данный мотив — один из главных в повествовательных традициях североамериканских индейцев, с него начинаются рассказы о важнейших деяниях племенных героев [Thompson 2000: 104-108, 319-322, № 44]. На северо-западе континента и в при-тихоокеанской зоне этот мотив отсутствует, однако вновь появляется в Евразии, но не на северо-востоке Сибири, а дальше вглубь континента — в Приморье, Прибайкалье, Западной Сибири и Восточной Европе. На Кавказе он зафиксирован в осетинском нартском эпосе, где, вероятно, имеет степное аланское происхождение. Белуджский текст [Dames 1893, 3: 294-300, № 14] изолирован в своем ареале, его связи непонятны. Североамериканские параллели были нами давно замечены у бурят (точнее у эхиритов и булагатов) и осетин [Березкин 2006а] (см. также: [Рахно 2018]), остальные выявлены в последние годы.
Отсутствие фиксаций мотива на северо-западе Северной Америки и на северо-востоке Азии при их наличии в более удаленных от Берингова пролива районах Старого и Нового Света — характерная особенность тех явлений культуры, которые оказались перенесены в Америку на ранних этапах ее заселения. Чем ближе территориально друг к другу американо-азиатские параллели, тем позже должны были происходить миграционные
процессы, ответственные за их перенос из Старого Света в Новый, а чем они друг от друга дальше, тем более ранним временем их можно датировать [Васильев и др. 2015: 379-400, 417-433; Березкин 2018б; 2018в: 73; Вегегкт 2019].
Для нас сейчас существенно, что рассматриваемые западносибирские и восточноевропейские тексты основаны на мотиве «Выброшенный и Домашний», но вместе с тем содержат мотивы-эпизоды, типичные для «Царя Салтана». По сути дела эти версии связывают евразийский сказочный сюжет с индейскими мифами. Вот резюме некоторых из них.
Украинцы. Увидев царевича, первая девушка обещает накормить всех одним караваем хлеба, вторая — сшить из аршина ткани одежду для всего войска, третья — родить златокудрых сыновей. Царь женился на третьей и отправился на войну. При первых родах повитуха подменила златокудрого сына собачкой, а его самого бросила в колодец, при вторых — подменила жабой, при третьих — сухим и недужным младенцем. Царь велел заключить жену и ее отродье в бочку и кинуть в море. Выбравшись на берег, Песинський, Жабинський и Сухинський строят дом и мост в другое царство, добывают яблоню с золотыми и серебряными яблоками и чудесного кабана. Они выманивают из колодца трех златокудрых мальчиков. Узнав от торговцев солью о чудесах, царь казнит повитуху и возвращает жену и детей [Чубинский 1878: 40-45, № 9].
Украинскому варианту близки по содержанию белорусские [Романов 1901: 169-188, № 18, 19, 199-201, № 21]. Русские варианты из Архангельской и Вологодской губерний с ними тоже сходны, хотя в них все сыновья, как выброшенные, так и оставшийся с матерью, антропоморфны [Афанасьев 1958: 386-380, № 284; Гура 1965: 238-239, № 24]. Вот резюме текста из сборника В.В. Гуры.
Русские (Вологодская обл.). Сын купца Иван слышит под окном разговор трех девок. Одна обещает обшить всю Россию одной иголкой, вторая — прокормить одним зернышком, младшая Маша — родить 9 пареньков по локоть в золоте, по колено в серебре, во лбу красно солнышко, в очах месяц. Иван на ней женится. Она родила трех обещанных пареньков, Яга-баба была повитухой, отнесла их на болото под колодину, подменила щенками. Иван простил жену. То же во второй раз. На третий раз Яга отнесла двоих детей, а третий остался с матерью. Иван велел заколотить Машу с этим ее последним сыном в бочку, пустить в реку. Бочку унесло в море, прибило к берегу, парень вышиб дно, стал жить с матерью. Корабельщики рассказали об этом царю, царь хочет побывать в том месте, Яга отговаривает. Парень стал мухой, полетел и все разузнал. Он велит матери
в
испечь пирожков, принес их своим братьям, которые под ко-лодиной. После этого они пришли к матери. Корабельщики рассказывают Ивану о братьях, тот забирает жену и сыновей к себе. Ягу расстреляли на воротах.
К западу от Урала помимо восточно-славянских вариантов опубликованы сходные с ними сетуский, мордовский и башкирский. Они могут быть, конечно, (частично) заимствованы от русских, но существенно не наличие или отсутствие записей у конкретных этнических групп, а распространение мотивов в определенном регионе. В Западной Европе, на Балканах или в Передней Азии ничего подобного нет.
Сету. Отец пропал на болоте. Три дочери плачут, ручей слез | увидел царь, пошел к истоку, привел сестер к себе. Старшая
обещала ржаным зернышком накормить войско, средняя — шерстинкой одеть его, младшая — родить сыновей с солнцем на затылке, месяцем во лбу, звездами на теле. Царь на ней женится, она родила близнецов с обещанными признаками. Старшая сестра бросила их в то болото, где пропал отец, подменила щенками. История повторилась после вторых родов. На третий раз один из сыновей попросил мать спрятать его под мышкой. Царь велел поместить жену в бочку и бросить в море. Бочку прибило к пустому острову, сын выбил дно. Подошедший старик дал исполняющий желания посох (с его помощью возникает дворец) и перо (на нем можно летать). Царский вельможа трижды навещает остров и рассказывает царю о виденном. Каждый раз сестра жены говорит, что есть большее чудо, а прилетевший на пере юноша все подслушивает и велит посоху перенести это чудо к себе во дворец. Первое чудо — золотая свинья с серебряными поросятами, второе — дуб, на котором кот рассказывает сказки, третье — окно на болоте, от него пять тропинок, по каждой ходит мальчик с солнцем на затылке, месяцем во лбу, звездами на теле. Царь отправляется все сам посмотреть, возвращает жену и сыновей, сестру жены бросают в бочке в море [Normann, Tampere 1989: 73-81].
Мордовский вариант [Аникин 1989: 231-237] во многом похож на вариант сету, и мы не станем его пересказывать.
Башкиры. Уезжая, бай спрашивает четырех жен, что они приготовят к его возвращению. Одна обещает каждый день добывать воробья и кормить его мясом сто слуг, вторая — сшить сапоги из песка, третья — сшить рукавицы из кожи вшей, последняя — родить двух сыновей с золотыми головами, жемчужными зубами, серебряными волосами. Все жены сдержали свои обещания, но перед возвращением бая старшие подменили младенцев младшей черным щенком. После этого их мать отправили в лес, а детей кинули под ноги кобылицам. Младшая
жена приходит кормить щенка грудью и обнаруживает, что кобылица кормит ее младенцев. После этого младенцев бросили коровам, затем гусям, они вновь невредимы. Тогда их бросили в воду, а их матери бай велел сломать руку и ногу, выколоть глаз и замуровать со щенком в глухом срубе. Щенок выбрался наружу, увидел путника, привел его к баю, путник рассказал про виденный в лесу сруб. Старшая жена: это не чудо, возле озера кобыла жеребится на каждом шагу, на водопое выпивает по озеру. Черный щенок просит мать сделать недоуздок, приводит кобылу, за ней табун. Вторая жена: на вершине горы бриллианты и яхонты. Щенок просит у матери скатерть, приносит драгоценности. Третья жена: в речке два мальчика, выходят играть на песок. Щенок просит мать дать ему кошму и четыре рога молока — козьего, коровьего, кобыльего, своего. Мальчики стали играть на кошме, а когда выпили материнское молоко, заснули. Щенок приносит их матери, бая зовут в гости, он все понял, старшей жене предложил на выбор девять кобылиц или девять арб дров. Той больше нравятся кобылицы, ее волосы к ним привязали, где земли коснулась спина, там встали горные хребты, где волосы — болотные кочки, где зад — озера. Вторая жена выбрала дрова, ее сожгли. Третью тоже привязали к хвостам кобылиц [Бараг 1989: 336-343, № 70].
К востоку от Урала тексты, в которых функции «Домашнего» брата выполняют щенок или щенки, записаны у южных манси [Лукина 1990: 338-339, № 130], тундровых ненцев [ЬеШэаЬ 1947: 147-165, № 51; Ненянг 1997: 61-64] и у селькупов — южных [Пелих 1972: 351-352] и северных [Тучкова 2004: 208-209].
Манси (р. Ляпин). У Мось-нэ сын, у Пор-нэ — Мальчик в Образе Пестрого Щенка. Пор-нэ затолкала ребенка Мось-нэ в бочку, спустила в воду. Мальчик в Образе Пестрого Щенка ушел от Пор-нэ, живет с Мось-нэ, носит еду к землянке у реки. Он рассказывает Мось-нэ, что в землянке старик и старушка, у них сын, с которым он играет. Это и есть ребенок Мось-нэ. Мальчик в Образе Пестрого Щенка попытался его удержать, но тот вырвался. Когда они снова стали играть, Мось-нэ сама схватила сына и привела к себе, он согласился жить с ней, а не с «отцом из землянки». Они богатеют, Мось-нэ снова выходит замуж, Пор-нэ разорвали лошадьми. Мальчик в Образе Пестрого Щенка снял с себя собачью одежду, стал красавцем.
Южные селькупы. После серии приключений девушка приходит в деревню, живет у старика и старухи, ее берут замуж. При родах свекровь залепляет ей хлебом глаза, бросает ребенка в прорубь, приносит щенка. То же во второй раз. Она велит сыну оставить женщину вместе со щенками в лесу. Та жует колечко, возникает дом. Подросшие щенки бегают к реке, рассказывают,
в
как из проруби выходят два мальчика, они с ними играют. Женщина просит щенков отнести ее к проруби, выманить парней подальше от воды, забирает их. Приезжает ее муж, жена ему все рассказывает. Он разорвал мать конями, кочка на болоте — ее голова.
К числу вариантов с мотивом «Выброшенный и Домашний», в которых «домашний» сын не ассоциируется с собакой, относятся энецкий [Сорокина, Болина 2005: 82-88, № 13] и еще один мансийский [Попова 2001: 21-37, № 3]. В Приморье у орочей вместо собаки некоторые функции «домашнего» мальчика выполняет козел — не вполне типичный персонаж местного фольклора [Аврорин, Лебедева 1966: 139-142, № 13].
| Орочи. Девушка застает в доме мужчину, он на ней женится.
Приходит Стриженая (Пэгэликту), настаивает, чтобы женщина разрешила искать у себя в волосах, усыпляет ее, выплевывает ей в ухо расплавленное олово, бросает труп в лес. Надев одежду убитой, она объясняет мужу, что ее длинные волосы обгорели над очагом, предлагает переселиться на другой берег реки. Там живут шестеро младших братьев мужа. Им не нравится жена брата, они велят супругам жить отдельно, находят труп женщины, извлекают олово, убитая оживает, муж забирает ее назад, а Стриженую превращает в служанку. Жена рожает, Стриженая предлагает ей взять младенца и плыть на другой берег за черемухой, бросает младенца в реку и говорит мужу, что женщина по небрежности утопила ребенка. Муж бьет жену, оставляет одну за рекой. Шестеро братьев уходят. Мышь лечит женщину, козел называет ее сестрой, достает утварь, зажигает огонь, ловит рыбу, велит его убить, из шкуры и костей сделать дом, после этого вновь оживает. Однажды он рассказывает, что целыми днями играет со своим маленьким племянником, выходящим из воды. Женщина оставляет на берегу грудное молоко и еду. Когда ребенок выбирается на берег из люльки, мать хватает его, он ее не признает. Тогда киты объясняют мальчику, что они лишь его воспитатели, а не родители. Козел уходит. Мальчик охотится, стрела попадает в дом его старика-отца. Мальчик рассказывает ему свою историю. По просьбе жены, муж убивает Стриженую, приносит ее глаза, женщина пронзает и сжигает их, шестеро братьев возвращаются.
Для сравнения приведем типичный вариант североамериканских индейцев, записанный на севере Великих Равнин.
Сарси. Муж не велит беременной жене выглядывать из типи, если та что-то услышит. Жена нарушает запрет. Входит старик, отказывается отведать еду, предложенную на подносе из дерева, из высушенного желудка, из коры, на одеяле женщины, на ее мокасине, наголеннике, на снятом ею с себя платье. Когда она
кладет еду себе на голый живот, пришедший съедает предложенное вместе с ее плотью, извлекает из чрева двух младенцев, одного бросает в ручей, другого — за полу типи. Муж замечает на золе отпечатки маленьких ног. Оставив на холме свое одеяло для маскировки, он подлетает в виде перышка и слышит, как у реки один мальчик зовет другого, чтобы тот вышел из воды поиграть. В следующий раз отец хватает Домашнего, а Речной ускользает. Убедив Домашнего выманить Речного на берег, отец хватает и его. Братья пускают над телом матери стрелы, та оживает. Отец не велит ходить в определенных направлениях, но братья идут, уничтожают чудовищ. Это бизон, медведь, убивший их мать старик, живой холм, который втягивает и глотает людей (далее о других приключениях) [Curtis 1976: 136-140].
Заключение: Западная Сибирь как фольклорный рефугиум
Была ли Западная Сибирь местом первоначального формирования повествований, из которых развились как американские, так и евразийские варианты? Необязательно. Скорее Западную Сибирь можно считать фольклорным рефугиумом, тогда как в Восточной ранняя мифология оказалась в значительной мере вытеснена в ходе миграций тунгусов и якутов. Можно лишь полагать, что эпизоды и образы, которые зафиксированы, с одной стороны, на Амуре, а с другой — в Западной Сибири, были распространены и на промежуточных территориях [Березкин 2006б; 2018в]. Кроме того, до распространения оленеводства и тем более в плейстоцене в пределах Якутии, Эвенкии, Колымы и Чукотки с их крайне суровым климатом демографическая плотность должна была быть наиболее низкой, что понижало вероятность сохранения здесь элементов фольклора при смене населения.
Можно с достаточной вероятностью реконструировать два этапа развития сюжета 707. Первый — это формирование его ядра на сибирской прародине задолго до появления волшебной сказки как жанра. Под прародиной мы имеем в виду раннюю область распространения тех мотивов, которые присутствуют также у американских индейцев. Некоторые мотивы, достаточно часто встречающиеся в текстах на рассматриваемый сюжет, наверняка имеют иное происхождение. Поскольку в индейских вариантах все герои антропоморфны и о щенках речи нет, соответствующий мотив, как и весь эпизод подмены детей малоценными объектами или существами, должен был соединиться с мотивом выброшенных детей позже. Когда именно это произошло, определить невозможно. Не исключено, что именно те сибирские и восточноевропейские версии, в которых все протагонисты антропоморфны, прямо восходят к древнейшим вариантам, а наделение «Домашнего» брата чертами собаки
произошло под внешним влиянием. Второй этап истории сюжета — его широкое распространение в пределах Евразии, когда региональное мифологическое повествование оторвалось от своих истоков и превратилось в «международный сказочный тип» — один из многих. Однообразие европейских или кавказских версий есть довод в пользу того, что формирование сюжета происходило не здесь.
Особенностью «Царя Салтана» является рассказ о событиях, связанных с героями сперва старшего, а затем младшего поколений. История матери чудесных детей кончается торжеством ее противников, практически ее смертью, поскольку активной роли в действии она более не играет. Затем следует история ее детей, которые не только остаются живы, но и сами приводят антагонистов к гибели. Подобная схема нетипична для сюжетов АТи, но представлена в целом ряде индейских повествований Нового Света, составляющих ядро соответствующих мифологических традиций. В них тоже рассказывается о гибели женщины от рук антагонистов, чудесном спасении ее обладающих магическими способностями сыновей и их торжестве над противниками. Варианты подобных мифов зафиксированы как в Центральной и Южной, так и в Северной Америке. Главных сюжетных схем две.
Согласно первой, женщина гибнет, но персонаж из окружения ее убийц сохраняет ее детей. Они вырастают и уничтожают убийц, а нередко и своего воспитателя. Этот сюжет характерен для Южной Америки [Березкин 1983] и не имеет точных параллелей за ее пределами: в структурно близких североамериканских мифах герои мстят за смерть не матери, а отца или дядей. Согласно другой схеме, одна из женщин убивает другую, а дети убитой мстят за нее, убивая детей убийцы, либо спасаются бегством. Далее либо антагонистка гибнет, бросившись в погоню, либо младшая героиня повествования вновь встречает ее в новой ипостаси, после чего развертывается следующая спираль повествования. Некоторые западносибирские тексты такого рода были нами недавно проанализированы [Березкин 2018в].
Три основных ареала, где известна рассматриваемая сюжетная схема (западносибирский, тибето-саларский и североамериканский) компактны и внутренне однородны, но разделены огромными территориями (ил. 8). Содержание текстов не оставляет сомнений в их развитии из одного источника, однако на промежуточных территориях аналогий нет. Перед нами реликты раннего состояния фольклорной традиции, от которой сохранились изолированные фрагменты. В Южной Америке, в Чако, есть одна точная параллель североамериканским вариантам (в варианте индейцев матако женщина-ягуар убивает женщину-
Ил. 8. Распространение текстов, основанных на мотивах «Дети убивают детей, мстя за родителей» (152) и «Одна из подруг убивает другую» (154). Стрелками показан поздний перенос вариантов за пределы основных ареалов распространения, см.: [Березкин 2008: 133-134; Васильев и др. 2015: 416-417]. Во всех вариантах две женщины живут вместе, занимаются собирательством, обе имеют детей. Выйдя из дома, одна убивает и съедает другую. 1. Западносибирская группа. Дети убитой спасаются бегством. Женщина-жертва иногда ассоциируется с зайчихой (фратрия мось), женщина-убийца — демонический персонаж, иногда ассоциируется с медведицей (фратрия пор). 2. Тибето-саларская группа. Сын убитой убивает сына убийцы и убегает. Женщина-жертва — крольчиха, женщина-убийца — медведица. 3. Североамериканская группа. Дети убитой убивают детей убийцы и спасаются бегством. Убийца нередко гибнет во время преследования. Женщина-жертва — обычно олениха или черная медведица, женщина-убийца — медведица-гризли
пуму [Wilbert, Simoneau 1982: 43-44, № 4]). Еще в нескольких текстах матако и чамакоко убийца и жертва являются мужскими персонажами [Califano 1974: 49; Wilbert, Simoneau 1982: 38-42, № 2, 3; 1987: 403-419, № 101-103]. Наличие параллелей в Южной Америке позволяет уверенно относить распространение сюжета в Евразии как минимум к финальному плейстоцену. Тот же сюжет в изводе, который ближе тибето-саларскому и североамериканскому, нежели западносибирскому, записан на востоке Индонезии на Хальмахере, Нумфоре и островах Сангихе [Baarda 1904: 438-441, № 12; Dixon 1916: 229-231, 338]. Связан ли он с австронезийцами или с более ранним субстратом, сказать трудно.
Не выглядит слишком рискованным предположение, что лежащая в основе «Царя Салтана» основная схема (мать гибнет, но ее дети торжествуют над ее противниками) была широко распро-
■I странена в той части Евразии, где обитали предки американских
Ü индейцев до своего переселения в Новый Свет. При этом рас-
с пространение сюжета 7Q7 за пределы области его первоначаль-
ä ного формирования происходило, скорее всего, недавно. В ран-
§ них письменных памятниках Средиземноморья, Передней Азии,
I Индии, Японии и Китая он отсутствует.
U
Источники
je
|g Аврорин В.А., Лебедева Е.П. (сост.). Орочские сказки и мифы. Новосибирск:
Д. Наука, 1966. 235 с.
i- Аникин С.В. Плодная осень: Рассказы, сказки. Саранск: Мордовское
5 кн. изд-во, 1989. 256 с.
н
I Афанасьев А.Н. Народные русские сказки: В 3 т. / Подгот. текста, предисл.
.Ü и примеч. В.Я. Проппа. М.: Гослитиздат, 1958. Т. 2. 51Q с. ü
i [Бараг 1989] Башкирское народное творчество. Уфа: Башкирское кн. изд-
¡I во, 1989. Т. 4: Бараг Л.Г. (отв. ред.). Волшебные сказки. Сказки
щ о животных. 512 с.
œ
^ Гура В.В. (сост., ред.). Народное устно-поэтическое творчество Вологод-
3 ского края: Сказки, песни, частушки: В 2 т. Вологда: Сев.-Зап.
3 кн. изд-во, 1965. Т. 1. 332 с.
¿ Лукина Н.В. (сост.). Мифы, предания, сказки хантов и манси. М.: Наука,
! 199Q. 568 с.
¿ Ненянг Л.П. Ходячий ум народа: Сказки, легенды, мифы, предания, эпи-
'I ческие песни, пословицы, поговорки, поверья, обереги, народные
S приметы, загадки таймырских ненцев. Красноярск: Фонд северных
литератур «Хэглэн», 1997. 24Q с.
Пелих Г.И. Происхождение селькупов. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1972. 424 с.
Попова С.А. (пер. и сост.). Рассказы-сказки народа Сосьвы-Сыгвы. Томск: Изд-во Томского ун-та, 2QQ1. Вып. 1: Сказки оленевода. 1Q7 с.
Потанин Г.Н. Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе. М.: Геогр. отд. Имп. О-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии, 1899. 893 с.
Романов Е.Р. Белорусский сборник. Могилев: Тип. Губ. правления, 19Q1. Вып. 6: Сказки. 528 с.
Сорокина И.П., Болина Д.С. Энецкие тексты. СПб.: Наука, 2QQ5. 35Q с.
Тучкова Н.А. (сост.). Мифология селькупов / Науч. ред. В.В. Напольских. Томск: Изд-во Томского ун-та, 2QQ4. 382 с.
Чубинский П.П. Труды Этнографическо-статистической экспедиции в Западно-русский край, снаряженной ИРГО: Материалы и исслед.: В 7 т. СПб.: Тип. В. Безобразова, 1878. Т. 2. 688 с.
Baarda M.J. van. Lodasche texten en varhalen // Bijdragen tot de Taal-, Landen Volkenkunde van Nederlandisch-Indie = Journal of the Humanities and Social Sciences of Southeast Asia. 19Q4. Vol. 56. P. 392-493.
Calífano M. El concepto de enfermedad y muerte entre los mataco costaneros // Scripta ethnologica. 1974. Vol. 2. No. 2. P. 33-73.
Curtis E.S. The North American Indian: In 20 vols. N.Y.; San Francisco; L.: Johnston Reprinting Corp., 1976. Vol. 18. 253 p.
Dames M.L. Balochi Tales II Folk-Lore. 1893. Vol. 4. No. 2. P. 195-206; No. 3. P. 285-302; No. 4. P. 518-528.
Dixon R.B. Oceanic [Mythology]. Boston: Marshall Jones Co, 1916. 364 p. (The Mythology of All Races. Vol. 9).
Lehtisalo T. (Hrsg.). Juraksamojedische Volksdichtung. Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1947. 615 S.
Normann E., Tampere H. Marjakobar ja teisi setu muinasjutte. Tallinn: Eesti Raamat, 1989. 135 lk.
Библиография
Березкин Ю.Е. Мифология индейцев Латинской Америки и древнейшие фольклорные провинции (анализ одного мифологического сюжета) II Фольклор и историческая этнография. М.: Наука, 1983. С. 191-220.
Березкин Ю.Е. Выманивание и поимка Батрадза: сибирско-североамери-канские параллели к мотиву нартского эпоса и генезис героических образов II Бородатова А.А., Тишков В.А. (отв. ред.). Власть в аборигенной Америке. М.: Наука, 2006а. С. 410-422. (Проблемы индеа-нистики).
Березкин Ю.Е. Фольклорно-мифологические параллели между Западной Сибирью, северо-востоком Азии и Приамурьем-Приморьем (к реконструкции раннего состояния сибирской мифологии) II Археология, этнография и антропология Евразии. 2006б. № 3 (27). С. 112-122.
Березкин Ю.Е. Сибирско-саамские связи в области мифологии на фоне сюжета ATU 480 II Natales grate numeras? Сборник статей к 60-летию Георгия Ахилловича Левинтона. СПб.: Изд-во Европ. ун-та в Санкт-Петербурге, 2008. С. 119-143. (Studia Ethnologica. Вып. 6).
Березкин Ю.Е. Сибирь и Центральная Азия как инновационный регион (материалы фольклора) II Антропологический форум. 2018а. № 39. С. 33-51.
Березкин Ю.Е. «Степной», «таежный» и «тундровый» компоненты в сибирской и североамериканской космонимии II Этнографическое обозрение. 2018б. № 6. С. 114-123.
Березкин Ю.Е. Странствующая героиня и ее братья: незамеченный сибирский сюжет II Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2018в. № 3 (21). С. 67-75.
Березкин Ю.Е. Возраст мотива и способы его определения II Фольклор: структура, типология, семиотика. 2019. № 3. C. 17-45.
Березкин Ю.Е., Дувакин Е.Н. Тематическая классификация и распределение фольклорно-мифологических мотивов по ареалам: Аналитический каталог. <http:llwww.ruthenia.rulfolklorelberezkin>. [Обновленная версия загружается в декабре каждого года. Каталог online (карты распространения и определения мотивов на русском и английском языках) на сайте: <http:IImapsofmyths.com>; логин и пароль с разрешения авторов].
Васильев С.А., Березкин Ю.Е., Козинцев А.Г., Пейрос И.И., Слободин С.Б., Табарев А.В. Заселение человеком Нового Света: опыт комплексного исследования. СПб.: Нестор-История, 2015. 680 с.
Рахно К.Ю. Детство Батраза: монгольско-тибетские фольклорные параллели к осетинскому нартовскому эпосу // Вопросы литературы и фольклора. Владикавказ: СОИГСИ ВНЦ РАН, 2018. Вып. 10. Ч. 2. С. 114-130.
Aarne A., Thompson S. The Types of the Folktale: A Classification and Bibliography = Antti Aarne's Verzeichnis der Marchentypen (FF Communications, No. 3) / Transl. and enlarged by S. Thompson. Helsinki: Suomalainen Tiedeakatemia, 1961. 588 p. (FF Communications, No. 184).
Berezkin Yu. The Travelling Girl and Her Helpful Siblings: An Unnoticed Boreal Tale and the ATU Index // Folklore (Tartu). 2018. Vol. 74. P. 45-64.
Berezkin Yu. Athabaskan — Siberian Folklore Links: In Search of Na-Dene Origins // Folklore (London). 2019. Vol. 130. No. 1. P. 31-47.
Berezkin Yu., Duvakin E. The Captive Khan and the Clever Daughter-in-Law // Folklore (Tartu). 2016. Vol. 64. P. 33-56.
Thompson S. The Folktale. N.Y.: The Dryden Press, 1946. 510 p.
Thompson S. Tales of the North American Indians. Mineola, NY: Dover Publications, 2000. 387 p. (Originally published: Cambridge, MA: Harvard University Press, 1929. 386 p).
UtherH.-J. The Types of International Folktales: In 3 vols. Helsinki: Suomalainen Teideakatemia, 2004.
Wilbert J., Simoneau K. Folk Literature of the Mataco Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California, 1982. 507 p.
Wilbert J., Simoneau K. Folk Literature of the Chamacoco Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California, 1987. 744 p.
"The Tale of Tsar Saltan" (Tale Type ATU 707) and Eurasian-American Parallels
Yuri Berezkin
European University at St Petersburg 6/1А Gagarinskaya Str., St Petersburg, Russia
Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (Kunstkamera), Russian Academy of Sciences 3 Universitetskaya Emb., St Petersburg, Russia berezkin1@gmail.com
After discussing the ATU index of tale types (Aarne-Thompson-Uther) and Stith Thompson's views on world folklore, the author analyzes patterns of the areal spread of the episodes which are
commonly found in type 707 tales. Russian readers are familiar with this type thanks to Alexander Pushkin's fairytale. As many other ATU tale types, no. 707 is found from Ireland and Maghreb, to India and Mongolia; it has also been recorded in Africa. At the same time, it is popular in Siberia, excluding its Northeastern part. Siberian and some Eastern European texts contain details that are typical both for ATU 707 and for the "Lodge-Boy and Thrown-Away" stories about the adventures of two brothers. These brothers are protagonists of many Amerindian mythological tales recorded across the greater part of North America. The absence of parallels for such tales in the Asian Northeast and North American Northwest — and their wide spread across territories more distant from the Bering Strait — is typical for episodes and images that had been brought from Eurasia to the New World at the early stages of its peopling. In ATU 707, the deeds of two generations of heroes are described: the marriage and ruin (humiliation) of a young woman and the survival and triumph of her children who possess magic qualities and overcome the antagonists. Such a scheme is much more typical for Amerindian than European tales. Before being brought into the New World, this scheme had to be popular in the eastern part of Eurasia.
Keywords: index of tale types, Eurasian folktales, peopling of the New World.
References
Aarne A.,Thompson S., The Types of the Folktale: A Classification and Bibliography = Antti Aarne's Verzeichnis der Märchentypen (FF Communications, no. 3), transl. and enlarged by S. Thompson. Helsinki: Suomalainen Tiedeakatemia, 1961, 588 pp. (FF Communications, no. 184).
Berezkin Yu. E., 'Mifologiya indeytsev Latinskoy Ameriki i drevneyshie folklornye provintsii (analiz odnogo mifologicheskogo syuzheta)' [Latin American Indian Mythology and the Earliest Folklore Provinces (A Case Study of One of the Plots], Folklor i istoricheskaya etnografiya [Folklore and Historical Ethnography]. Moscow: Nauka, 1983, pp. 191-220. (In Russian).
Berezkin Yu. E., 'Vymanivanie i poimka Batradza: sibirsko-severo-amerikanskie paralleli k motivu nartskogo eposa i genezis geroiche-skikh obrazov' [Luring and Catching of Batradz: Siberian-American Parallels for a Motif of the Nart Saga and the Genesis of Heroic Imagery], Borodatova A. A., Tishkov V. A. (eds.), Vlast v aborigennoy Amerike [Power in Native American]. Moscow: Nauka, 2006, pp. 410-422. (In Russian).
Berezkin Yu. E., 'Folklore-Mythological Parallels among Peoples of Western Siberia, Northeastern Asia, and the Lower Amur — Primorye Region', Archaeology, Ethnology & Anthropology of Eurasia, 2006, no. 3 (27), pp. 112-122.
Ü Berezkin Yu. E.,'Sibirsko-saamskie svyazi v oblasti mifologii na fone syuzheta
| ATU 480' [Siberia — Saami Links in Mythology against the ATU Tale-
¡2 Type 480], Natales grate numeras? Collection of articles on the
g 60th anniversary of George Akhillovich Levinton. St Petersburg:
£ European University at St Petersburg Press, 2008, pp. 119-143. (Studia
i Ethnologica, vol. 6). (In Russian).
! Berezkin Yu. E., 'Sibir i Tsentralnaya Aziya kak innovatsionnyy region
g (materialy folklora)' [Siberia and Central Asia as a Region of Innovations
'I (Folklore Data)], Antropologicheskij forum, 2018, no. 39, pp. 33-51.
ü (In Russian).
= Berezkin Yu. E., '"Stepnoy", "taezhnyy" i "tundrovyy" komponentyv sibirskoy
o i severoamerikanskoy kosmonimii' [The Steppe, the Forest and the
= Tundra Components in Siberian and North American Cosmonymies],
^ Etnograficheskoe obozrenie, 2018, no. 6, pp. 114-123. (In Russian).
g Berezkin Yu. E., 'Stranstvuyushchaya geroinya i ee bratya: nezamechennyy
^ sibirskiy syuzhet' [Travelling Heroine and Her Siblings: An Unnoticed
U Siberian Tale], Tomskiy zhurnal lingvisticheskikh i antropologicheskikh
§ issledovaniy, 2018, no. 3 (21), pp. 67-75. (In Russian).
& Berezkin Yu., 'The Travelling Girl and Her Helpful Siblings: An Unnoticed Boreal
o Tale and the ATU Index', Folklore (Tartu), 2018, vol. 74, pp. 45-64.
" Berezkin Yu., 'Athabaskan — Siberian Folklore Links: In Search of Na-Dene
^ Origins', Folklore (London), 2019, vol. 130, no. 1, pp. 31-47.
! Berezkin Yu. E., 'Vozrast motiva i sposoby ego opredeleniya' [A Motif's Age
S and Ways to Determine It], Folklor: struktura, tipologiya, semiotika,
.2 2019, no. 3, pp. 17-45. (In Russian).
^ Berezkin Yu., Duvakin E., 'The Captive Khan and the Clever Daughter-in-Law',
Folklore (Tartu), 2016, vol. 64, pp. 33-56.
Berezkin Yu., Duvakin E., Tematicheskaya klassifikatsiya i raspredelenie folklorno-mifologicheskikh motivov po arealam: Analiticheskiy katalog [The Electronic Analytical Catalogue of Folklore-Mythological Motifs: Thematic Classification and Areal Distribution]. <http://www.ruthenia. ru/folklore/berezkin>. (In Russian).
Rakhno K. Yu., 'Detstvo Batraza: mongolsko-tibetskie folklornye paralleli k osetinskomu nartovskomu eposu' [Mongolian-Tibetan Folklore Parallels for the Ossetian Nart Sagas], Voprosy literatury i folklora [Problems of Literature and Folklore Studies]. Vladikavkaz: North Ossetian Institute for Humanitarian and Social Research Press, 2018, is. 10, part 2, pp. 114-130. (In Russian).
Thompson S., The Folktale. New York: The Dryden Press, 1946, 510 pp.
Thompson S., Tales of the North American Indians. Mineola, NY: Dover Publications, 2000, 387 pp. (Originally published: Cambridge, MA: Harvard University Press, 1929, 386 pp).
Uther H.-J., The Types of International Folktales: In 3 vols. Helsinki: Suomalainen Teideakatemia, 2004.
Vasilyev S. A., Berezkin Yu. E., Kozintsev A. G., Peyros I. I., Slobodin S. B., Tabarev A. V., Zaselenie chelovekom Novogo Sveta: opyt kompleksnogo issledovaniya [Peopling of the New World: A Multidisciplinary Study]. St Petersburg: Nestor-Istoriya, 2015, 680 pp. (In Russian).
Wilbert J., Simoneau K., Folk Literature of the Mataco Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California, 1982, 507 pp.
Wilbert J., Simoneau K., Folk Literature of the Chamacoco Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California, 1987, 744 pp.
