CC BY
13О.В. Попова
СИСТЕМА ЦЕННОСТЕЙ СОТРУДНИКОВ РЕГИОНАЛЬНОЙ ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ ВЛАСТИ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
Понятие «ценности» в отечественной общественной науке остается многозначным. В социологии эту категорию традиционно определяют как «нехватку чего-либо, имеющего в сознании людей значимость». В рамках теории политического сознания ценности рассматривают как базовый компонент сознания, включающий ценности смысложизненные и собственно политические, на основе которых формируются политические установки, ориентации и предпочтения граждан, затрагивающие их оценки политической жизни и формирующие определенный стиль поведения в публичной политической жизни. Кроме того, ценности в политической науке рассматриваются как стандарты правомерности представлений, норм действий и собственно действий индивидов.
В данной статье ценности понимаются как недоступные непосредственному наблюдению, но выражающиеся в повседневной практике и спонтанном дискурсе «глубоко скрытые общие принципы, лежащие в основе мотиваций, установок и ориентаций, направляющих те или иные человеческие действия» [Рукавишников, Халман, Эстер, 1998, с. 255]. Ментальные структуры обладают достаточно высокой степенью устойчивости во времени и детерминируются как сложившимися в обществе отношениями, так и некоторыми личностными характеристиками; безусловное влияние на систему ценностей индивидов оказывают их пол, возраст, особенности социализации, жизненный опыт и т.д. Представления индивида о себе, семье, работе, религии, экологии, политике и межличностных отношениях, как показали эмпирические исследования
конца 1990-х годов - первого десятилетия XXI в., соотносятся с двумя шкалами поляризации: а) традиционных и секулярно-рацио-нальных ценностей; б) ценностей выживания и самовыражения. Однако прямой каузальной связи между ценностями и точкой зрения их носителя на тот или иной вопрос, а также его поведением как эмпирически фиксируемой зависимостью «стимул - реакция» чаще всего не наблюдается. Кроме того, дискурсивные практики и действия людей обычно являются производными не одной самостоятельно проявляющейся ценности, а целого их спектра.
У современных исследователей не вызывает сомнений основной тезис теории ценностей Рональда Инглхарта, согласно которому социально-экономическое развитие государства влияет на трансформацию ценностей в сознании граждан этой страны. Считается, что ценности влияют на характер деятельности людей и в результате - на характер модернизационных процессов в стране. Но хотя социально-экономическое развитие государства оборачивается предсказуемыми изменениями в мировоззрении людей, культурные традиции социума также оказывают существенное влияние на их мировоззрение. Преобладающие ценностные ориентации любой социальной группы - продукт взаимодействия движущих сил модернизации и сдерживающего влияния традиции. Распространение ценностей самореализации (самовыражения) превращает процесс модернизации социума в процесс развития человека, повышающего степень его индивидуальной свободы и расширяющего спектр выбора в широком смысле этого слова.
Р. Инглхарт выделяет ценности материальные и постматериальные. Ценности самореализации / самовыражения (согласно его терминологии, они относятся к разряду постматериальных) напрямую связаны с демократизацией режима. Как отмечает Р. Инглхарт, «модернизация влечет за собой изменения культурного характера, результатом которых становится формирование и расцвет демократических институтов. Лейтмотивом процессов модернизации, утверждения ценностей самовыражения и демократизации является усиление личной независимости. Эти процессы придают обществу все более гуманистический характер, т.е. ставят в его центр человека» [Инглхарт, Вельцель, 2011, с. 16-17]. В связи с этим неизбежно возникает вопрос о смысложизненных и идеологических ценностях, которыми руководствуются элитные группы, прежде всего, связанные с исполнительными структурами власти, поскольку именно они имеют реальные возможности влиять на качество жизни других
людей, организовывая, преобразуя экономические, социальные и политические условия и управляя ими.
Теория Р. Инглхарта зиждется на эмпирическом доказательстве тезиса о том, что в богатых странах межпоколенческие разрывы связаны с доминированием среди молодежи секулярно-рациональных ценностей и ценностей самовыражения, в то время как в бедных странах эти разрывы связаны не с межпоколенчески-ми разрывами, а с изменениями исторического характера. Но в любом случае, становясь старше, люди не становятся большими приверженцами традиционных ценностей, как это можно было бы ожидать, исходя из теории «жизненного цикла».
Р. Инглхарт в своей теории исходит из тезиса о связи ценностей и институтов, как сам он признает, «очень спорного тезиса» [Инглхарт, Вельцель, 2011, с. 21]. По мнению этого исследователя, формирование пула постматериалистических ценностей формирует серьезные предпосылки для демократизации политических институтов. Эта концепция развивается ученым с конца 1970-х годов и прошла серьезную апробацию в рамках четырех волн исследований программы «Values survey», основанной на анкетировании с жестким альтернативным вербальным выбором ценностей, последняя из которых - «World values survey» - охватила уже 80 стран. Про Россию часто шутят, что она - всегда исключение. Однако в исследованиях по методике Р. Инглхарта она занимает некое «срединное положение».
Крупное межрегиональное социологическое исследование «Рекрутирование политических лидеров муниципального и регионального уровня в современной России: проблемы оптимизации и повышения общественно-политической эффективности», проведенное членами Российской ассоциации политической науки в 2012 г. в девяти субъектах Российской Федерации (Алтайском крае, Воронежской области, Краснодарском крае, Ленинградской области, Омской области, Пермском крае, Республике Коми, Республике Татарстан, Санкт-Петербурге), основано на сочетании качественных и количественных методов. Основные методы сбора информации - глубинное нестандартизованное интервью (90) и фокус-группы (18), в том числе с представителями региональной политической элиты - 54 и девять фокус-групп. Интервью и фокус-группы были посвящены личной и профессиональной биографии региональных политиков, становлению и развитию их карьер. Задача вычленить в ходе свободных интервью (продолжительностью от 35 минут до 2 часов) и фокус-групп (длившихся от 1 до
1,5 часов) значимые для представителей этой группы ценности представляется весьма интересной как в содержательном, так и в методическом отношении. Свободный, спонтанный характер речи в неформализованном интервью и фокус-группе дает прекрасную возможность с помощью качественных методов выявить систему ценностей респондентов.
Мы исходим из представления о том, что в современном российском обществе именно элитные группы являются ведущей силой социальных и политических изменений - основными политическими акторами, поскольку именно эти группы обладают основными социальными ресурсами. В силу этого от их установок и доминирующих ценностей во многом зависят изменения в стране. Предполагается, что значимым субъектом модернизационных процессов в стране могут быть представители региональной политико-административной элиты как наиболее вероятные и преданные проводники политики федерального центра.
Российская региональная политическая элита объединяет собственно публичных политиков, избираемых на уровне субъектов Российской Федерации (депутаты региональных законодательных собраний и госсоветов республик, а также губернаторы регионов), и административно-управленческой элиты, включающей членов регионального правительства («команду губернатора» (вице-губернаторов), ведущих сотрудников административного аппарата, руководителей и ведущих сотрудников комитетов и отделов и т. д.). Но отнюдь не избранные избирателями депутаты, а административно-управленческая элита обладает большим объемом ресурсов, позволяющим ей существенно влиять на социально-экономические и политические процессы в субъектах Российской Федерации. В настоящее время эта группа оказалась в достаточно неоднозначной ситуации, поскольку занимаемые этими людьми должности, с одной стороны, дают им серьезные социальные и экономические преимущества, обеспечивая высокий (по российским меркам) и стабильный материальный уровень жизни их обладателям и позволяя активно участвовать в экономических, социальных и политических реформах; с другой стороны, принадлежность к региональной политической элите сопряжена с достаточно высокими рисками, связанными с возможностью утраты этих преимуществ и с морально-психологическими особенностями работы в политико-управленческой сфере. По сравнению с 1990-ми - первой половиной 2000-х годов принципиально изменились расстановка сил на региональной политической арене, харак-
тер отношений региональной власти и федерального центра, системные характеристики политической жизни в стране, что существенным образом влияет на особенности самоопределения российской региональной политической элиты и их ценности.
Дискурсивный анализ высказываний региональных чиновников, проведенный в рамках исследования «Рекрутирование политических лидеров муниципального и регионального уровня в современной России: проблемы оптимизации и повышения общественно-политической эффективности», позволил сделать следующие выводы.
Среди смысложизненных ценностей выделяются материальные и карьерные приоритеты. Доминирующей ценностью остается высокое материальное обеспечение («материальные стимулы в какой-то степени повлияли, потому что, конечно, я никогда не стремился к большим деньгам, но всегда хотел иметь средства для нормального комфортного проживания: хорошее жилье, одежда, машины, возможность завести детей»). Работа в сфере собственно публичной политики и политического управления признается исключительно значимой, но именно как источник и условие личного благополучия («Те люди, которых я знаю в политике, они все исключительно работоспособны, спят мало, работают много»; «Материальные, социальные какие-то вещи, которые всем дороги и с которыми не хочется расставаться»).
Ценность семьи признается как базовая, общение в семье представляет для региональных чиновников определенную ценность, но явно не доминирующую. По крайней мере, для большего числа респондентов эта ценность менее значима, чем работа. Проявляется влияние гендерного фактора: женщины в большей степени ценят межличностное общение с родными, чем мужчины («...да, важно пообщаться там с детьми, внуками, женой, естественно... да нет, достаточно» [на вопрос о потребности общаться больше. - О. П.]).
Возрастные межпоколенческие разрывы в смысложизнен-ных ценностных представлениях связаны с тремя моментами. Во-первых, ценность самовыражения в большей степени присутствует в дискурсе представителей старшей возрастной группы от 50 лет («Стимулы - это самореализация, самоутверждение, ну, материальные стимулы тоже». «Он должен найти для себя то, что будет ему соразмерно, и быть счастлив в своем деле... человек постоянно должен стремиться к совершенствованию, но помнить о том, что пределов совершенствованию нет»).
Во-вторых, представители старшей возрастной группы декларируют несущественность статусности собственной профессии («Для меня это десятая роль. Это не приоритет, даже не первая десятка, это совершенно не принципиально, кем я являюсь по должности, хотя, может быть, так видится с высоты многолетнего стажа работы... Тут главное не должность, а то, как ты работаешь»). Для молодых управленцев статусность занимаемой должности исключительно важна, и они считают необходимым говорить об этом открыто («я считаю себя профессиональным чиновником, горжусь этим»). В-третьих, представители старшей возрастной группы в административно-управленческой элите подчеркивают коллективистские ценности, в том числе значимость сплоченности коллектива по месту работы («Коллектив - это важно. Если тебя уважают, если у тебя выстраиваются конструктивные отношения в команде - это основа»; «Самое главное -принятие решений и выстраивание стратегии и тактик управления коллективом»). Молодые региональные чиновники проявляют себя как исключительные индивидуалисты, конкурирующие в коллективе и ориентирующиеся на мнение вышестоящего начальства («Как только начинается карьерный рост, отношения с коллегами сразу переходят в другую форму - сдержанного скрытого противостояния. У меня - так»). Солидарность как ценность прослеживается очень слабо.
Ценности публичной политики в дискурсе представителей региональных органов исполнительной власти связаны с двумя темами - отношением к власти и эффективностью средств контроля за поведением рядовых граждан. В отношении к власти все респонденты без исключения декларируют лояльность как добродетель, норму и ценность представлений и поведения («люди должны в принципе поддерживать власть... Фактически это даже в основных религиях зафиксировано, что всякая власть от Бога, что нужно всегда поддерживать действующую власть»). В отношении рядовых граждан подчеркивается ценность наказания как необходимого и универсального, фактически единственного средства контроля за поведением людей («он [рядовой гражданин. - О. П.] никогда не станет сознательным, пока у него не отберут машину, не оштрафуют, ну, там, на 80 тысяч рублей, он больше никогда так не сделает... Вот мы как раз будем проводить этот закон... почему пример привел, о том, что будут повышаться штрафы, будут эвакуировать машины. Конечно, людям будет очень неудобно, они будут свою машину искать, тратить время на это и т.д. Это будет наказанием. И российский
гражданин воспринимает это в штыки, потому что он не хочет признать этого человека виноватым»).
В ходе исследования был зафиксирован ряд противоречий в системе ценностей региональных чиновников.
Во-первых, с одной стороны, как ценность декларируется преданность системе своих принципов (одна из экзистенциальных ценностей, согласно Э. Фромму) («Человек, который не держится за свою политическую позицию, улетает из политики очень быстро, его перестают уважать. Поэтому они все очень упрямы, они все держатся за свои взгляды, держатся за свое понимание»). С другой стороны, признаются неизбежность «актерства» и нравственных компромиссов при работе в региональной исполнительной власти («Он не должен быть предателем, хотя должен быть склонным к компромиссам»), необходимость «держать лицо» и подавлять эмоции в любой ситуации («Недюжинное терпение, умение, когда есть необходимость, сдерживать свои эмоции, что, кстати, не является моей сильной стороной»). Осознаваемая чиновниками необходимость четкого встраивания в иерархическую систему, подавления на рабочем месте индивидуальности, востребованность исключительно качеств, регламентированных должностными инструкциями, в наименьшей степени вызывает психологический дискомфорт в старшей возрастной группе («Нужно задать себе вопросы и постараться на них максимально честно ответить: а способен ли я работать на госслужбе? Ведь человек берется на госслужбу, чтобы либо быть неким винтиком, либо выполнять элемент гармонично работающей системы. Для того чтобы человеку принять решение о переходе на госслужбу, он должен к себе прислушаться и сказать: "Яготов быть либо винтиком, либо элементом"»).
Во-вторых, налицо осознание противоречия между ценностью самореализации в профессии как самоцели и ценностью карьерного роста («Другое дело, сегодня в карьере или в желании выстроить карьеру какие-то такие методы используются не всегда человеческие, нормальные. В жизни много возникает таких фактов, когда искушение добиться чего-то сопряжено с необходимостью кого-то опорочить, как-то себя преподнести... Воспользоваться фактами в рамках своих интересов для того, чтобы соперника утопить или опорочить, а себя преподнести. Вот это - формы очень низкие, неприятные, и они, к сожалению, в нашей жизни сплошь и рядом»).
В-третьих, существенным образом различается отношение к населению, ради которого, собственно говоря, и работает региональная административно-управленческая элита. С одной стороны, декларируется необходимость любить этих людей и заботиться о них («Поэтому для политика, несмотря на весь цинизм политической деятельности, иногда очень существенным подспорьем является любовь к людям. Если политик реально любит людей и готов им помогать, у него лучше получается. Если он их ненавидит, как часто бывает, у него получается намного хуже»; «Кто-то не совсем приятен, кто-то агрессивен. И в этой связи должно быть желание, прежде всего внутреннее убеждение, видеть личность и желание помочь ему независимо ни от каких других факторов»). С другой стороны, очень четко проявляется убежденность в том, что те люди, которые приходят за помощью (а в органы власти именно они и обращаются), сами виноваты в своих бедах («Становление системы и работа непосредственно с теми людьми, которым тяжелее всех. Это пожилые люди, это люди, оказавшиеся в трудной жизненной ситуации, малообеспеченные, дети, инвалиды. И в этом соку приходится вариться, а это достаточно непросто»»). Более того, все неуспешные в социальном плане люди воспринимаются чиновниками как маргиналы («Им деньги дай -они пропьют. Не работали, пенсию не заработали, детям не помогали. Теперь детям не нужны, внукам тем более»).
В-четвертых, практически единичными являются высказывания сотрудников региональных исполнительных органов о необходимости работать честно, избегая любых рисков быть вовлеченными в коррупционные схемы («Когда я включаю телевизор и вижу сюжет про коллег, пойманных на коррупции и т.д., становится неудобно, поскольку человек, приходящий работать для людей, должен этим и заниматься»). При этом типичный чиновник четко осознает, что живет благодаря гражданам, «за счет которых он зарабатывает». Более того, вскрывающиеся дисфункции в социальных отношениях воспринимаются типичным региональным чиновником прежде всего как новые возможности для карьерного роста («Кущёвка, я всем это говорю. Наш отдел по приемным губернатора образовали как реакцию на кущёвские события. У нас открыли многоканальный телефон и приемную. До этого момента каких-то перспектив по расширению штата вообще не было. То есть карьерный рост только на уровне главного консультанта... на меня конкретно именно это событие повлияло»).
В-пятых, справедливость как норма актуализируется в сознании опрошенных респондентов только в отношении себя и своей карьеры.
В целом результаты исследования показали, что собственно идеологический или политический ценностные расколы в рядах субфедеральной элиты проявляются в настоящее время слабо, хотя некоторые различия, связанные с членством в определенных партиях, безусловно, есть (максимально отличается риторика представителей элиты - членов КПРФ и ЛДПР). Региональные чиновники предпочитают не обозначать свои политические взгляды, четко артикулируя лояльность федеральному центру и «партии большинства» («Я вступил в партию, когда уже был на этой должности. Партия на это повлиять не могла»). Членство в любой партии, кроме «партии власти», рассматривается как серьезная угроза карьерному росту и личному благополучию, хотя само по себе наличие партийного билета «Единой России», по их признанию, никаких гарантий для продвижения по служебной лестнице не дает. Более того, некоторые региональные чиновники заявляли о якобы действующем до сих пор запрете для лиц, находящихся на государственной службе, быть членом любой партии. Таким образом, членство в партии имеет для региональных чиновников утилитарный характер, не представляя самостоятельную ценность.
Важным выводом проведенного исследования стало заключение о практически полном отсутствии у региональных чиновников высокого ранга стремления к инновационной деятельности, инициативе в своей работе. Они убеждены, что главное - действие в рамках своих должностных поручений, и это автоматически исключает из их сознания такие ценности, как самореализация и участие в решении проблем локальных территорий в интересах их населения. Как следствие, под сомнение можно поставить и инновационный потенциал российской региональной политико-административной элиты в решении задач современной модернизации нашей страны.
Как показало наше исследование, смысложизненные ценности, установки и ориентации представителей средней / старшей и относительно молодой возрастной групп заметно отличаются, поскольку в последние годы начинают сказываться необратимые культурные изменения постсоветского времени, влияющие на политическую культуру и практику современной российской субфедеральной элиты. В традиционной отечественной культуре особое место долгие годы занимали (или, по крайней мере, деклари-
ровались как ценности) коллектив и уважение к авторитету. Откровенный индивидуализм, утрата «чувства локтя», страх потерять жизненные блага «своей» статусной группы в настоящее время у чиновников начинают явно доминировать над чувствами единения с другими людьми и ответственности перед ними.
Удивительным образом трансформируется и отношение представителей власти к самой власти на субфедеральном уровне. Будучи государственниками и обладая значительными полномочиями, эти люди ощущают себя, скорее, исполнителями чужой воли. Все это сочетается с представлением о приоритете частного интереса, автономии личности и персональной ответственности каждого человека за свою собственную судьбу. Нет никаких оснований полагать, что в ситуации конфликта и необходимости реального выбора стратегии поведения российская субфедеральная административно-управленческая элита отдаст предпочтение сохранению стабильных социальных отношений и природной среды обитания человека, удовлетворению потребностей личности, а не возможности получить дополнительную прибыль или некие личные преференции.
Понятие «инновационная личность», введенное Эвереттом Хагеном для объяснения принципиальных социальных изменений в период становления капиталистических отношений, может быть успешно использовано для оценки системы ценностей российской субфедеральной элиты. При операционализации данного понятия используются четыре критерия: а) отношение к действительности, которое связано со стремлением индивида воздействовать на явления в социуме и управлять ими; б) понимание роли индивида в мире как готовность принять на себя ответственность за негативные стороны жизни и постоянно пытаться внести изменения; в) стиль лидерства, основанный на откровенности и терпимости к подчиненным, поощрение их стремлений к инновациям; г) степень склонности к созиданию и новациям, творчеству и стимулирование самобытности личности [Штомпка, 1996, с. 302]. Как показал анализ дискурса представителей российской субфедеральной политической элиты, даже отдельные проявления этих качеств -огромная редкость.
Объяснение отсутствия у чиновников стремления к инновациям связано с рутинностью повторяющихся профессиональных задач («Креатив заканчивается у человека, он просто повторяет одно и то же действие несколько раз, и когда 5, 6, 7 раз одно и то же действие повторяет, он уже переходит на автоматическое
выполнение этого действия, т. е. творчество пропадает в данном случае. Это очень редко, когда человек очень много работает и постоянно что-то новое привносит»). Более того, декларируется, что инновационность может проявляться только в рамках задач / должностных инструкций, которые чиновник получает от вышестоящего руководства («Если человек креативить перестает, то ему надо двигаться уже параллельно или вертикально, главное, сменить должность, даже в этой же организации, чтобы сменились должностные инструкции, как это раньше называлось»).
Хотя мотивация достижения очевидно присутствует в рассказе политиков о своей карьере и жизни в целом, однако явно в большинстве интервью прослеживаются «синдром присоединения» и «синдром власти», которые в совокупности препятствуют конструктивной конкуренции в реализации различных программ, оригинальности, выдвижению идей.
В сознании российской субфедеральной элиты абсолютно гармонично сочетаются желание снять с себя ответственность, стремление к безопасности и эгоистической выгоде на работе, с одной стороны, и инициативность, склонность к риску и альтруизму в отношении своей семьи, с другой стороны. Пассивность, осторожность, подчиненность в действиях в общественной / публичной жизни и управлении связаны с определенным видением сотрудниками исполнительных властных структур рисков и цены активности, что сочетается с разрывом между словом и делом, дискурсивными практиками и реальным поведением. Многие представители региональной управленческо-административной элиты склонны к ритуальной (символической, не имеющей практической значимости) активности, которая лишена конструктивного содержания.
На основании проведенных интервью и фокус-групп нельзя сделать выводы о наличии у региональных управленцев синдрома «двойной речи» («структуры организованной лжи»), однако в ходе исследования были зафиксированы многочисленные ситуации, когда в доверительной атмосфере многие респонденты как бы отстранялись от своей официальной позиции и критиковали ее. В декларации значимых для чиновников явлений проявилось также известное рассогласование между декларируемыми и реальными целями, нормами и ценностями (вариант «двоемыслия»).
Региональные управленцы признают, что их личные карьерные успехи достигнуты благодаря системе, в которой они действуют. Вместе с тем наблюдаются стремление в ходе работы избе-
жать серьезных решений, перекладывая ответственность на других сослуживцев или своих подчиненных («синдром эстафетной палочки»), и ожидание, граничащее с требованием, социальных гарантий, «полагающихся по статусу» (синдром «пролонгированного инфантилизма»). «Синдром лилипута» («я всего лишь винтик в этой системе», «я - исполнитель и ничего не решаю») удивительным образом сочетается с представлением региональных чиновников о значительности и масштабе собственной личности. Все это в совокупности делает сомнительной способность данной профессионально-статусной группы выступить действительно мотором изменений в современной России, но все же оставляет возможности выполнения ей исполнительских функций в ситуации жесткого продолжения политики модернизации федеральными структурами власти.
Система ценностей региональных политико-управленческих элитных групп может измениться, однако для этого потребуется значительное время. Кроме того, это возможно только в случае, если актуальный для этих людей набор ценностей перестанет быть само собой разумеющейся доксой - представлением о легитимном наборе социальных и политических стандартов.
Литература
Инглхарт Р., Вельцель К. Модернизация, культурные изменения и демократия. Последовательность человеческого развития. - М.: Новое издательство, 2011. - 462 с.
Рукавишников В., Халман Л., Эстер П. Политические культуры и социальные
изменения. Международные сравнения. - М.: Совпадение, 2000. - 366 с. Штомпка П. Социология социальных изменений / Пер. с англ. под ред. В. А. Ядова. - М.: Аспект Пресс, 1996. - 414 с.
