CC BY
506
УДК 316.334 Епихина Юлия Борисовна
научный сотрудник
Учреждения Российской академии наук Института социологии РАН [email protected]
СИСТЕМА ОБРАЗОВАНИЯ В СОЦИОЛОГИИ М. ВЕБЕРА
Epikhina Yuliya Borisovna
researcher of
the Institution of Russian Academy of Sciences the Institute of Sociology RAS [email protected]
SYSTEM OF EDUCATION IN MAX WEBER’S SOCIOLOGY
Аннотация:
В статье анализируется роль и место системы образования в контексте общей социологической теории, разработанной М. Вебером. Раскрывается связь системы образования с ключевыми понятиями социологической теории немецкого ученого, а именно: понятием рациональности, теорией бюрократии и социальной стратификацией.
Ключевые слова:
система образования, рациональность, теория бюрократии, социальная стратификация.
The summary:
The article analyzes the role and place of the system of education in Max Weber’s sociological theory. The article dwells on the connection between the system of education and key concepts of sociological theory of the German scientist, namely: the concept of rationality, bureaucracy and social stratification.
Keywords:
system of education, rationality, theory of bureaucracy, social stratification.
В наследии М. Вебера отсутствуют работы, специально посвященные анализу системы образования. Вместе с тем образование оказывается тесно переплетенным с социальными процессами и явлениями, которые составляли предмет научного интереса социолога. Проблематика образования затрагивается Вебером в связи с анализом социальных явлений, которые можно считать ключевыми в его наследии, а именно: в связи с понятием рациональности, теорией бюрократии и социальной стратификацией.
Понятие «рациональность», а также связанные с ним рационализм и рационализация, занимают центральное место в работах Вебера. Появление и формирование концепта рациональности связано с поиском и определением факторов, предопределивших своеобразие развития западноевропейского общества, его специфику и уникальность. Именно особый, специфический рационализм является той чертой, которой характеризуется развитие западноевропейской науки, искусства, государства, экономики. Как пишет Вебер в «Предварительных замечаниях» к «Протестантской этике и духу капитализма», многие культурные феномены, присущие западному обществу, известны и в других цивилизациях. Однако именно наличие рационального «доказательства» и рационального эксперимента отличает, например, европейскую науку от науки Индии. Вместе с тем сам по себе рационализм не является уникальной характеристикой западной культуры: «...во всех культурах существовали самые различные рационализации в самых различных жизненных сферах» [1, с. 55]. Специфику образует то, «какие культурные сферы рационализируются и в каком направлении» [2, с. 55]. Иначе говоря, вопрос о своеобразии современного западноевропейского общества «сводится к тому, чтобы определить своеобразие западного, а внутри него современного западного рационализма» [3, с. 55]. Отличительной чертой западноевропейского общества является не сам по себе рационализм, который встречается и в других обществах, и в других культурах, но особый тип рационализма, присущий исключительно обществам Западной Европы. Исследовательская задача, таким образом, состоит в том, чтобы определить, что представляет собой, в чем заключается особость, специфика западноевропейского рационализма.
Однако, несмотря на то, что понятие «рациональность» является центральным, краеугольным в веберовской социологии, однозначного, единого определения не существует. Очевидно, что данное понятие обозначает различные социальные явления. Так, по мнению Р. Бендикса, Вебер применяет понятие «рациональность» в трех различных ситуациях: как проявление, выражение индивидуальной свободы, как синоним для теоретической ясности и в связи с различением значений рациональности, воплощенных в различных жизненных сферах человеческой деятельности [4, с. 284]. Наряду с этим Р. Брубакер пишет о наличии, по крайней мере, 16 значений понятия «рациональность» в работах Вебера [5, с. 2]. Подобная неопределенность и размытость ключевого понятия связана с общим исследовательским принципом
Вебера - избегать жестких и однозначных формулировок сложных, комплексных понятий, затрагивающих различные аспекты социальной жизни. Определение таких понятий должно быть не отправной точкой исследования, но его итогом. Например, в «Социологии религии» Вебер пишет: «Определение того, что “есть” религия, не может быть дано в начале исследования такого типа, каким является наше, - оно может быть дано только в его конце» [6, с. 5]. Или в одном из примечаний к «Протестантской этике»: «Понятие “индивидуализм” охватывает самые разнородные явления. То, что мы имеем в виду здесь, станет, надеюсь, ясным из дальнейшего изложения» [7, Прим. 23, с. 213]. Такой же подход наблюдается и в отношении понятия «рациональность»: «Если настоящая статья будет способствовать выявлению всей многосторонности якобы однозначного понятия «рациональности», то она в значительной степени выполнит свое назначение» [8, Прим. 31, с. 113].
Рациональность не является качеством, имманентно присущим тому или иному действию или явлению. Рациональность возникает в связи с тем смыслом, который сообщается действию совершающим его индивидом. Вследствие этого действие, рассматриваемое действующим как в полной мере рациональное, может интерпретироваться со стороны как иррациональное. Так, магические действия, которые с точки зрения современного понимания природы, могут казаться иррациональными, тем не менее «в их первоначальном выражении носят относительно рациональный характер»: «Так же, как трение извлекает из дерева искру, «магические» приемы умелого человека вызывают дождь из облаков» [9, с. 6]. Аналогичным образом, одна из характернейших черт современного западного капитализма - «способность полностью отдаваться деятельности в рамках своей профессии» - базирующаяся на рациональной этике призвания, с точки зрения, «чисто эвдемонических интересов отдельной личности», выглядит как иррациональная [10, с. 96].
Как указывалось выше, рационализации могут подвергаться различные сферы социальной жизни. И в каждой из этих сфер рациональность будет добавлять качества, не наблюдаемые в другой, «рационализированной» сфере. Так, содержательно различна рационализация в музыке, в литературе, в науке. Более того, как подчеркивает Вебер, «общая история рационализма отнюдь не является совокупностью параллельно прогрессирующих рационализаций отдельных сторон жизни» [11, с. 95]. Это означает, что рационализация в какой-то одной сфере не является причиной, «спусковым крючком» для последующих рационализаций в той же мере, в какой она сама не является результатом или итогом, или следствием предшествующих рационализаций (например, римское право, рационализация которого не привела к становлению современного капитализма западного типа). Иначе говоря, содержание понятия «рациональность» может изменяться в зависимости от того, что составляет предмет исследования. Применительно к анализу социального действия рациональность означает оптимальное соответствие выбранных средств для достижения поставленных целей. В этом смысле целерациональное действие представляет собой идеальный тип социального действия, который может использоваться в качестве стандарта при анализе действий индивидов. В плане истории идей или религии, рациональность означает то, что Вебер называет, используя метафору Шиллера, «разволшебствлением» или «расколдованием» мира, то есть вытеснение магического, иррационального начала (в негативном смысле), а также то, в какой степени идеи достигают логической связанности и последовательности [12, с. 51].
В зависимости от того, что подвергается рационализации и что является основой процесса, можно говорить о четырех типах рациональности. Во-первых, практическая рациональность, под которой подразумевается методическое достижение «определенной практической цели путем все более точного исчисления адекватных для этого средств» [13, с. 93]. Практическая рациональность «базируется на сознательной оценке мироздания и отношении к нему с точки зрения посюсторонних интересов отдельной личности» [14, с. 95]. Во-вторых, теоретическая рациональность, под которой «имеется. в виду все большее теоретическое овладение реальностью посредством все более точных абстрактных понятий» [15, с. 93]. В-третьих, субстантивная рациональность, которая возникает в ситуациях, когда действие напрямую подчиняется «ценностным постулатам» [16, с. 1 155]. И четвертый тип - формальная рациональность, подобно практической рациональности, представляет собой наиболее точное исчисление адекватных средств для достижения поставленной цели. Однако в отличие от практической рациональности, в формальной рациональности действие не направляется интересами отдельной личности, а подчинено соблюдению универсальных норм, правил и законов. В этом смысле формальная рациональность противоположна практической: произвольному, случайному, по сути, личному интересу противостоят универсальные, общие для всех, абстрактные нормы и законы. В отличие от практического, теоретического и субстантивного типов рациональности, которые имеют межцивилизационный характер и встречаются в обществах различного типа,
формальная рациональность наблюдается исключительно в современном капиталистическом обществе и связана с теми сферами жизни и структурами господства, которые обрели специфические черты только в рамках индустриализации: это экономика, законодательство, наука и бюрократическое господство [17, с. 1 158].
Бюрократия описывается Вебером как идеальный тип легального господства. Легальным называется такой тип господства, который осуществляется «в силу веры в обязательность легального установления (8а1гипд) и деловой компетентности, обоснованной рационально созданными правилами, то есть ориентации на подчинение при выполнении установленных правил - господство в том виде, в каком его осуществляют современный «государственный служащий» и все те носители власти, которые похожи на него в этом отношении» [18, с. 647]. Таким образом, бюрократия как идеальный тип легального господства требует особой деловой компетенции. Более того, как пишет Вебер, специализированное знание является основанием властных позиций бюрократии [19, с. 235]. При этом важно подчеркнуть, что не всякое знание и не всякая компетенция являются основой бюрократического господства, но только такие, которые обоснованы «рационально созданными правилами». Таким образом, речь идет о знании, полученном по особым правилам и документально подтвержденном, сертифицированном. Как пишет Вебер, только индивиды, обладающие регулируемой квалификацией, могут быть приняты на службу [20, с. 196]. «Билетом в мир человеческой карьеры» становится диплом, фиксирующий результаты экзаменов [21, с. 727].
Продвижение бюрократии, ее утверждение в различных сферах социальной жизни способствовали появлению личностного типа профессионального эксперта. Сам механизм бюрократического господства и потребность бюрократических институтов в особым образом подготовленных чиновниках привели к трансформации системы образования. Система образования в современном обществе формировалась в соответствии с запросами рациональной бюрократии. Бюрократическое господство, основанное на знаниях и квалификации, нуждалось в такой системе образования, которая, с одной стороны, обеспечивает профессиональную подготовку экспертов, с другой - дает подтверждение квалификации в виде образовательных аттестатов, сертификатов или патентов, получаемых в результате успешно сданных специализированных экзаменов. Как отмечает Вебер, специализированный экзамен не является чем-то новым, он известен в предшествующие эпохи и в других культурах, например, в Средние века в Европе, на Исламском Востоке или в Китае. Однако экзамены, вписанные в систему традиционного образования, только отчасти имеют специализированный и экспертный характер. Развитие современной бюрократии сопровождалось экспансией системы специализированных, экспертных экзаменов. Причем распространение продвигалось также за счет социального престижа аттестатов об образовании, получаемых в результате таких экзаменов.
Главное отличие современной системы экзаменов от досовременной заключается в том, что документ, получаемый в результате сдачи экзаменов и связанный с ним социальный престиж, оборачивается для владельца экономическими преимуществами на рынке труда, а также может выступать основанием для притязаний на продвижение в статусной иерархии общества. Как пишет Вебер, образовательный сертификат в современном обществе, в котором властные позиции закреплены за бюрократией, становится тем, чем была в прошлом родословная, когда власть сосредоточивалась в руках аристократии. В те времена родословная была необходимым условием, подтверждающим равенство по рождению, необходимой предпосылкой для возвышений в церковной иерархии, условием получения высокого места на государственной службе. В связи с этим, продолжает Вебер, настойчивые требования по введению регулярных специальных экзаменов означают не что иное, как желание со стороны владельцев образовательных сертификатов монополизировать и ограничить доступ к социально и экономически выгодным позициям. Таким образом, специализированный экзамен становится универсальным средством монополизации экономически выгодных должностных позиций [22, с. 240-242].
Таким образом, образование в социологии Вебера становится источником социальной дифференциации. При этом в зависимости от своего типа образование может выступать основанием как классовой, так и статусной стратификации. В отличие от марксовой теории стратификации, которая базируется на одном понятии класса, модель, предложенная Вебером, отличается большей «полифоничностью»: наряду с понятием класса Вебер также вводит понятия «статусная группа» и «партия». Подобная полифония стратификационных групп обусловлена тем, что, согласно Веберу, связь между экономикой, политикой (властью) и обществом не является столь однозначной и прямолинейной, как в теории Маркса. Если, согласно Марксу, источник общественных отношений и господства правящего класса напрямую детерминирован экономическим базисом, то в теории Вебера подобная прямая зависимость общественных и политических отношений от экономики отсутствует.
Основу стратификационной модели, разработанной Вебером, образует понятие «порядка». «Порядок» означает способ распределения в обществе [23, с. 147-148]. В зависимости от того, что является «предметом» распределения, существуют три вида порядка: экономический порядок, представляющий собой «способ, каким экономические товары и услуги распределяются и используются»; социальный порядок - способ, «каким социальные почести распределяются в сообществе между типичными группами, участвующими в таком распределении»; и легальный порядок, под которым подразумевается способ распределения политической власти [24, с. 147-148]. Трем видам власти и трем видам порядка соответствуют три группы явлений, участвующих в распределении власти внутри общества: классы, статусные группы и партии.
Вебер определяет класс как «шансы на обеспечение и доходы, обусловленные экономически релевантным положением, следовательно, имуществом или квалификацией, позволяющей выполнять требуемую работу, и вытекающие из этого общие типичные условия жизни» [25, с. 71]. В этом смысле образование, дающее право владельцам дипломов претендовать на экономически выгодные позиции на рынке труда, выступает таким же основанием для классового деления, как и собственность. В условиях рыночной ситуации, каковой, по сути, является классовая ситуация, диплом об образовании конвертируется в экономические преимущества и повышает шансы его обладателя на овладение экономическими благами. В свою очередь статусная дифференциация основывается на шансах обрести позитивный или негативный социальный престиж. При этом формальное образование относится к числу критериев, служащих основанием для притязаний «на позитивные или негативные привилегии в отношении социального престижа» [26, с. 155].
Вместе с тем, как отмечает Вебер, социальный престиж, достигаемый через специальное образование, не является отличительной чертой, присущей только бюрократическому господству. В общем, социальный престиж возникает в связи с образованием благодаря тому, что образование открывает возможности для участия во власти. Содержание и цели образования задаются правящим слоем, который как бы через образование диктует условия попадания в верхние слои общества. В докапиталистическом и капиталистическом обществах социальный престиж, связанный с образованием, базируется на принципиально разных основаниях. Различия обусловлены изменившимися целями образованиями [27, с. 242].
Согласно Веберу, исторически существуют две противоположные цели, которые преследует образование: пробуждение харизмы, то есть героических качеств или магического дара, и специализированная экспертная подготовка [28, с. 426]. Не будучи связанными, эти две цели не противоречат друг другу и формируют два разных типа образования, соответствующих двум типам господства: харизматическому и рационально-легальному (бюрократическому). Харизматическое образование связано с представлением о харизме как о личностном даре, способности, которые могут быть заложены, обнаружены в индивиде, но которые невозможно передать. Никто не может научить или научиться харизме. Поэтому «технология» харизматического образования направлена на то, чтобы обнаружить и пробудить этот дар в индивиде. Как пишет Вебер, подлинная цель харизматического образования - перерождение, обретение новой души и развитие харизматического качества. В свою очередь, специальное и экспертное обучение ставит своей целью подготовить индивидов к выполнению вполне конкретных функций - на государственной службе, в лабораториях, на предприятиях, в армии и т.д. Различие двух видов образования заключается также в том, что объектом харизматического образования может быть только тот, кто изначально обладает харизматическим даром, тогда как получить специальное образование может любой, правда, с разной степенью успеха.
Между этими двумя крайними целями Вебер располагает все возможные виды образования, которые направлены на обучение правильному жизненному поведению (rondu^: of life). При этом Вебер подчеркивает, что жизненное поведение - это поведение статусной группы. Каким бы ни было обучение жизненному поведению, его целью всегда становится образование воспитанного человека (^^vated man), природа которого зависит от идеала воспитания в том виде, в котором он формулируется правящим слоем.
Так как в досовременную эпоху притязания на власть правящих слоев в большей степени обосновывались культурными основаниями, нежели экспертным знанием, то целью образования было формирование «воспитанного человека» (^^vated man), в капиталистическом обществе, в котором реализация власти связана в первую очередь с фигурой чиновника, целью образования становится формирование эксперта.
Важно подчеркнуть, что, по Веберу, экспертное образование, цель которого состоит в подготовке специалистов для выполнения конкретных функций, относится к числу явлений, присущих исключительно современному обществу. Более того, статистические данные о конфессиональных различиях в характере среднего образования становятся отправной точкой для
теоретических рассуждений Вебера о роли протестантской этики в становлении современного капитализма. Напомним, что в начале книги «Протестантская этика и дух капитализма» Вебер ссылается на данные статистики, согласно которым доля протестантов преобладает «среди владельцев капитала и предпринимателей, а равно среди высших квалифицированных слоев рабочих, и прежде всего среди высшего технического и коммерческого персонала современных предприятий» [29, с. 61]. Далее Вебер отмечает, что факт преобладания протестантов среди владельцев капитала можно объяснить историческими причинами. Более важным и требующим поиска иных причин является то, что, согласно статистике, протестанты, в сравнении с католиками, лидируют среди тех, кто получает подготовку для технической, торгово-промышленной и предпринимательской деятельности. Тот факт, что католики предпочитают получать гуманитарное образование, а протестанты - более практически ориентированное, с точки зрения Вебера, нельзя объяснить историческими причинами: «более того, он сам должен быть использован для объяснения незначительного участия католиков в капиталистическом предпринимательстве» [30, с. 61]. Причину большей склонности протестантов к получению практически ориентированного образования Вебер видит в своеобразном складе психики, привитом воспитанием, «в частности тем направлением воспитания, которое было обусловлено религиозной атмосферой родины и семьи» [31, с. 64]. Таким образом, конфессиональные различия в образовании, подкрепленные статистическими данными, становятся связующим звеном в цепочке рассуждений о роли протестантской этики в становлении современного капитализма.
Подобно Э. Дюркгейму, Вебер также рассматривал институт образования с точки зрения его возможностей формировать мировоззрение учащихся и быть каналом трансмиссии ценностей между поколениями. В данном случае Вебер солидарен с Дюркгеймом в том, что институт образования не просто выполняет функцию по передаче знаний, осуществляет подготовку по выбранной специальности. Процесс передачи знаний оказывается сопряженным с ценностным влиянием на учащегося. Однако там, где Дюркгейм видел еще одну функцию института образования, Вебер усматривал трудноразрешимое противоречие. Различие в позициях двух социологов обусловлено тем, что Дюркгейм был убежден в существовании единого общественного идеала, который поддерживает целостность общества и ценности которого, соответственно, могут быть усвоены учащимися; тогда как Вебер отрицает саму возможность существования подобного единого общественного идеала в современном обществе и пишет о непримиримой борьбе различных ценностных порядков. Разделяемый всеми общественный идеал невозможен потому, что те ценности, на основе которых он мог бы быть сформулирован, находятся в непреодолимом противостоянии друг к другу: «истинное может не быть прекрасным и. нечто истинно лишь постольку, поскольку оно не прекрасно, не священно и не добро» [32, с. 726]. В ситуации ценностного разрыва и противостояния, единственное, что остается преподавателю -это не преступать границ полученной компетенции. Преподаватель не может навязывать свою позицию учащимся, не может быть вождем, но он может нечто большее: будучи преподавателем, то есть, находясь в сфере действия формальной рациональности, показать, какие средства необходимо выбрать для проведения в жизнь определенной позиции и какими будут последствия. Иначе говоря, преподаватель должен придерживаться сам и учить студентов следовать этике ответственности.
Ссылки:
1. Вебер М. Избранные произведения: пер. с нем. /
сост., общ. ред. и послесл. Давыдова Ю.Н.;
предисл. Гайденко П.П. М., 1990.
2. Там же.
3. Там же.
4. Bendix R. Max Weber: An Inte^^al Portrait. London and New York. Rutledge, 1998.
5. Brubaker R. The Limits of Rationality: An Essay on the Sodal and Moral Thought of Max Weber. London: Allen & Unwin, 1984.
6. Работы М. Вебера по социологии религии и культуре. Выпуск 1. Специализированная информация по общеакадемической программе «Человек, наука, общество: комплексные исследования». М., 1991.
7. Вебер М. Избранные произведения...
8. Там же.
9. Работы М. Вебера по социологии.
10. Вебер М. Избранные произведения.
11. Там же.
References (transliterated):
1. Weber M. Izbranne proizvedeniya: transl. from German / comp., ed. by Davydova Y.N.; pref. by Gaydenko P.P. M., 1990.
2. Ibid.
3. Ibid.
4. Bendix R. Max Weber: An Intellectual Portrait. London and New York. Rutledge, 1998.
5. Brubaker R. The Limits of Rationality: An Essay on the Social and Moral Thought of Max Weber. London: Allen & Unwin, 1984.
6. Raboty M. Webera po sotsiologii religii i kul'ture. Issue 1. Spetsializirovannaya informatsiya po obshcheaka-demicheskoy programme «Chelovek, nauka, obsh-chestvo: kompleksne issledovaniya». M., 1991.
7. Weber M. Izbranne proizvedeniya.
8. Ibid.
9. Raboty M. Vebera po sotsiologii.
10. Weber M. Izbranne proizvedeniya.
11. Ibid.
12. From Max Weber: Essays in Sodology / Translated, edited, and with an introdudion by H.H. Gerth and C. Wright Mills. New York: Oxford University Press, 1946.
13. Работы М. Вебера по социологии.
14. Вебер М. Избранные произведения.
15. Работы М. Вебера по социологии.
16. Kalberg S. Max Weber's Types of Rationality: Cornerstones for the Analysis of Rationalization Processes in History. Ameren Journal of Sodology, 1980. Vol. 85. № 5. P. 1 145-1 179.
17. Ibid.
18. Вебер М. Избранные произведения.
19. From Max Weber: Essays in Sodology...
20. Ibid.
21. Вебер М. Избранные произведения.
22. From Max Weber: Essays in Sodology.
23. Вебер М. Основные понятия стратификации //
Социологические исследования. 1994. № 5.
С. 147-156.
24. Там же.
25. Вебер М. Избранное. Образ общества. М., 1994.
26. Вебер М. Основные понятия стратификации.
27. From Max Weber: Essays in Sodology...
28. Ibid.
29. Вебер М. Избранные произведения.
30. Там же.
31. Там же.
32. Там же.
12. From Max Weber: Essays in Sociology / Translated, edited, and with an introduction by HH Gerth and C. Wright Mills. New York: Oxford University Press, 1946.
13. Raboty M. Webera po sotsiologii.
14. Weber M. Izbranne proizvedeniya.
15. Raboty M. Webera po sotsiologii.
16. Kalberg S. Max Weber's Types of Rationality: Cornerstones for the Analysis of Rationalization Processes in History. American Journal of Sociology, 1980. Vol. 85. No. 5. P. 1 145-1 179.
17. Ibid.
18. Weber M. Izbranne proizvedeniya.
19. From Max Weber: Essays in Sociology.
20. Ibid.
21. Weber M. Izbranne proizvedeniya.
22. From Max Weber: Essays in Sociology.
23. Weber M. Osnovne ponyatiya stratifikatsii // Sotsiologicheskie issledovaniya. 1994. No. 5. P. 147-156.
24. Ibid.
25. Weber M. Izbrannoe. Obraz obshchestva. M., 1994.
26. Weber M. Osnovne ponyatiya stratifikatsii.
27. From Max Weber: Essays in Sociology.
28. Ibid.
29. Weber M. Izbranne proizvedeniya.
30. Ibid.
31. Ibid.
32. Ibid.
