CC BY
23
СИСТЕМА ИДИОКОНЦЕПТОВ В АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЙ ПРОЗЕ ГЮНТЕРА ГРАССА
П.Ф. Иванов
Ключевые слова: рефлектирующее переживание как способ организации биографического текста, идиоконцепты, исходный текст, концептуальное пространство текста. Keywords: reflector experience as a way to organize biographic text, ideoconcepts, original text, text conceptual space.
Становление лингвистики текста как особой лингвистической научной дисциплины относится к трем последним десятилетиям и далеко еще не может считаться завершенным. Изучение дискурса художественной литературы на уровне форм выражения авторского сознания связано с выявлением особенностей его композиции и специфического для данного автора концептуального пространства.
Опираясь на теоретические положения работ М.М. Бахтина и В.В. Виноградова, мы провели анализ романа лауреата Нобелевской премии по литературе немецкого писателя и поэта Гюнтера Грасса «Луковица памяти». Данное произведение можно отнести к жанру романа-автобиографии, это - роман-дневник встреч со своим «двойником из прошлого», роман, включающий жизнь нескольких поколений с 1937 года по 1958 год. Воспоминание, на наш взгляд, выполняет структурообразующую функцию, определяет особенности художественной формы произведения.
В интервью, данном для журналистов немецкого издания «Focus», Грасс признается: Wer «Beim Häuten der Zwiebel» gelesen hat, weiß um die Scham, die ich darüber empfinde, der Waffen-SS angehört zu haben. Ich habe erst nach dem Krieg festgestellt, in welch einer verbrecherischen Organisation ich war. - Кто прочел «Луковицу памяти», знает о том, какой стыд я испытываю, признаваясь в принадлежности к частям СС. Лишь после войны я осознал тот факт, в какой я был преступной организации. Как считает профессор В.Г. Борботько, в каждом из литературных дискурсов создается особая система идиоконцептов, присущих именно этому автору и данному произведению. Носители системных концептов подверга-
ются автором семантической модификации, переосмыслению, обращаясь в дискурсивные идиоконцепты [Борботько, 2009, с. 7].
Пространство автобиографического нарратива часто связано с расщеплением сознания повествователя. Так Грасс противопоставляет «Я» в настоящем времени своему двойнику, то есть себе в прошлом. Создание автобиографического текста включает подобное субъект-субъектное взаимодействие, что позволяет авторскому «Я» сознательно отделить свои ментально-психические реакции от самого себя и посмотреть на себя со стороны. Расщепление личности проявляет «Я» как наблюдающее, чувствующее, оценивающее. Проблема «непреодоленного прошлого» оставалась центральной в литературе Германии после 1945 года. Национал-социализм и его преступления явились своеобразным водоразделом между поколениями «участников» и «детей», старших из которых относят к так называемым «тушителям фугасов». Строго определенная граница между «тушителями» и «участниками» проходит по 1927 году рождения: родившиеся в этом году достигли 18-летия в 1945 году и по возрасту не могли принимать непосредственного участия в преступлениях нацизма. Грасс как личность и автор романа-воспоминания не укладывается в эти искусственные рамки, он родился в октябре 1927 года и был призван в нацистскую армию в ноябре 1944 года. Не случайно рассказчик называет себя «обожженное дитя войны» [Грасс, 2008, с. 327].
В следующем фрагменте романа речь идет о послевоенной работе главного героя произведения на соляной шахте. Рассказчик возвращается на десятилетия назад, в прошлое. Возникает «система диалогов» (по М.М. Бахтину), диалога авторского «Я» и второго «Я» из прошлого. Отношение «Я» - Время характеризуется противопоставлением настоящего времени прошлому: Эта абсурдная ситуация предстает передо мной настолько живо, что я до сих пор слышу, как спрягаю латинские глаголы. Нет никаких сомнений: тот юный сцепщик, который на горизонте 950 метров учит латынь, пытаясь расширить свои убогие познания, -это я. Как в гимназические времена он корчит гримасы и твердит... Посмеиваясь над ним, я называю его чудаком, но он не дает себя смутить [Грасс, 2008, с. 306].
Таким образом, автор и его «лики» (ипостаси) вступают в диалог друг с другом, с читателем, композиционно связывают «рвущийся фильм воспоминаний в единое целое».
В художественном дискурсе Грасса, прототипом которого является биография писателя-автора, происходит не только воссоздание концептуальной системы прототипов, но и ее представление уникальным обра-
зом. В романе «Луковица памяти» фантасмагорические модели реальности выражены в дискурсе рассказчика с частотной регулярностью. Обращения к луковице, хранящей воспоминания, желание очистить луковицу и увидеть прошлое возвращают читателя в придуманный автором фантастический мир, параллельный реальному настоящему, например: Всякий раз, когда мое второе подсобное средство, воображаемая луковица, не желает разглашать секреты или же кодирует свои послания в почти неразгадываемых линиатурах, запечатленных на влажной пергаментной кожице, я протягиваю руку к ящику над конторкой в моей бе-лендорфской мастерской... [Грасс, 2008, с. 76].
Анализ романа «Луковица памяти» позволил нам выделить особую систему идиоконцептов, присущих именно этому автору и данному произведению. Концепт, как элемент понятийной сферы, принадлежит данной лингвокультуре - общенациональному языку. Он понимается всеми носителями языка одинаково. Идиоконцепт, в отличие от универсальных общенациональных концептов, коннотируется дискурсивным контекстом. Это - то, как переживаются данные текста автором. Само название романа «Beim Häuten der Zwiebel» можно считать паремией и сильной позицией произведения, концентрирующей стержневую идею. Более того, можно было бы передать эту идею более точным вариантом перевода заглавия романа по-русски, например: «Очищая лук», что точнее передавало бы основную идею романа. Слезы раскаяния душат рассказчика-повествователя и двойника писателя Грасса. Автор воспринимает собственную память в образе Дамы-луковицы, он олицетворяет ее: Память, если донимать ее вопросами, уподобляется луковице: при чистке обнаруживаются письмена, которые можно читать - букву за буквой. Только смысл редко бывает однозначным... Когда чистишь луковицу, вольно или невольно хочется заплакать. У луковицы не одна пергаментная кожица. Их много. Снимаешь одну - появляется новая. Если луковицу разрезать, потекут слезы [Грасс, 2008, с. 10]. Вероятным толчком для автора отправиться в это далекое путешествие в прошлое послужило желание освободиться от морального груза. Вина целого поколения немцев - основная тема и один из основных концептов романа «Очищая лук», вина является также стержневой идеей произведения. «Schuld» и «Schulden» в немецком языке слова, имеющие почти одинаковое звучание, но имеющие разное смысловое наполнение. Автор обыгрывает в тексте значения этих слов во второй главе романа: Die nachweisbare wie die verdeckte oder nur zu vermutende Schuld jedoch bleibt. Immerfort tickt sie und ist selbst auf Reisen ins Nirgendwo als Platzhalter schon da. Sie sagt ihr Sprüchlein auf, fürchtet keine Wiederholungen, läßt sich gnädig auf Zeit ver-
gessen und überwintert in Träumen. [Grass, 2006, s. 36]. - Вина, доказанная ли, скрытая от глаз или даже только предполагаемая, не исчезает. Ее часы продолжают тикать. От нее никуда не деться. Она твердит свою речовку, не боясь повторов, но иногда милостиво позволяет забыть о себе, чтобы перезимовать в ночных снах [Грасс, 2008, с. 41]. Вина в данном контексте выступает как одушевленный объект, вина -как символ и олицетворение.
Биографический контекст произведения образует смысловой и композиционный фон романа. Диалог автора с читателем в романе часто актуализируется при помощи прямых авторских обращений: Nein, keine Zeitung hat mich so heldengläubig gemacht, vielmehr ist es die Wochenschau gewesen, die mich mit schwarzweiß geschönten Wahrheiten bediente [Grass, 2006, s. 81].— Нет, не газеты прививали мне подобную веру в героев, пожалуй, веру эту укрепили еженедельные киножурналы, снабжавшие меня приукрашенными черно-белыми новостями. «Вера» как ключевое слово и как авторский концепт неоднократно повторяется на протяжении всего романа, например...Насколько твердо продолжал я верить в Вождя, несмотря на трещины в фасаде веры, на усиливавшиеся, хоть и передаваемые шепотком слухи, на пятящийся фронт — теперь уже и во Франции. Веровать в него было несложно, даже по-детски легко [Грасс, 2008, с. 122]. Концепт «вера» на протяжении текста романа неоднократно меняет свое наполнение: первоначально речь идет о католической вере, о набожности авторского двойника, о вере в сверхъестественное существо, подросток из Данцига своеобразно воспринимал бога и Деву Марию: Не отличаясь чрезмерной набожностью, мать лишь изредка побуждала меня к посещению церкви, однако католическое воспитание рано наложило на меня свой отпечаток; это как крестное знамение между исповедальней, главным алтарем и алтарем Богоматери. Но во что же я верил до того, как начал верить только в Вождя? Святой Дух был для меня более реальным, нежели Бог Отец и Сын. Многофигурные алтари, пропитанная ладаном химера церкви Сердца Христова питали мою веру, которая была не столько христианской, сколько языческой [Грасс, 2008, с. 56].
В целом концептуальное пространство романа «Луковица памяти» образовано следующими доминантными смысловыми оппозициями:
• вина (Schuld) - долг, долги (Schulden) - стыд (Scham) - покаяние (Sühne);
• вера, вера в Вождя (Glaube) - потеря веры, CB«T0TaTCTB0(Glaubciis\ crlust. Frevel);
• любовь (Liebe) - ненависть (Hass).
Грасс-рассказчик вступает в диалог с Грассом-двойником, с этим «маменькиным сынком», с этим гимназистом из Лангфура (пригород Данцига), с этой «Дамой-Памятью - самой сомнительной из всех свидетелей». Возникает сложная система диалогов: внутренне диалогичные самодостаточные миры рассказчиков - диалог этих миров как основа самодостаточности мира мнимого автора. Отчетливо этот диалог слышит читающий такие строки: Aber das Belasten, Einstufen und Abstempeln kann ich selber besorgen. Ich war ja als Hitlerjunge ein Jungnazi. Gläubig bis zum Schluß. Kein Zweifel kränkte den Glauben... [Grass, 2006, s. 43]. - Только я сам могу найти на себя компромат, сформулировать обвинение и вынести себе приговор. Да, я состоял в организации «Гитлерюгенд», был юным нацистом. До конца веровал в идеи национал-социализма. Мою веру не омрачали сомнения... [Грасс, 2008, с. 50]. Герой произведения пытается оправдываться, приводя разные аргументы в свое оправдание.
«Война» как ключевое слово образует в романе свою отдельную концептосферу. Война фигурирует как один из концептов романа «Луковица памяти». Рассказчик очень точно наделяет войну качествами живого существа, война - это сила, способная подчинять, подавлять себе человека. Таким образом, идиоконцепт «война» в романе может быть представлен путем выделения двух смысловых групп: 1) война, как некое живое существо (сильное, активное), например: «Deshalb taugt die mir geläufige Behauptung, während der Woche, in der mich unablässig der Krieg im Griff hatte, nie über Kimme und Korn ein Ziel, nie den Druckpunkt gesucht, keinen einzigen Schuß abgegeben zu haben, allenfalls im nachhinein als Beschwichtigung verbliebener Scham» [Grass, 2006: s. 164]. - «Поэтому мои обычные заверения, что за ту неделю, когда война цепко держала меня, я ни разу не совместил мушку с прорезью, наводя их на цель, не затаил дыхание, чтобы спустить курок, и вообще не сделал ни единого выстрела, лишь немного заглушают пришедшее позднее чувство стыда. » [Грасс, 2008, с. 187].
У братьев Гримм есть «Сказка о том, кто ходил страху учиться». Грасс как бы отсылает к ней читателей названием небольшой четвертой главы «Как я страху учился», которая повествует о том, что ему пришлось пережить в последние месяцы войны. Реальный факт биографии писателя стал основой целой главы романа.
Активность памяти как психического процесса, лежащего в основе деятельности по возвращению прошлого опыта в сферу сознания повествующего субъекта, предполагает заведомую неточность воспоминаний, так как «творческий, преображающий элемент памяти способст-
вует постоянному отбору, выдвижению многого на первый план и забвению, сознательному или бессознательному многого другого» [Бердяев, 1998, с. 8].
В памяти вспоминающего свое прошлое прототипа автора обрывки воспоминаний чередуются с подробным описанием родительского дома, улиц пригорода Данцига, отношений с родителями и описанием первой любви. Город Данциг занимает особое положение в автобиографической прозе Грасса. Район Данцига Лангфур рассказчик описывает с почти документальной точностью. Почти с картографической точностью рассказчик называет улицы, по которым когда-то ходил, церковь, в которой исповедовался в своих детских грехах. Мотив утраченной родины неоднократно повторяется и в других произведениях Грасса. Город Данциг для автора становится символом утерянной родины, местом, с которым связаны почти все детские воспоминания. Концептором (термин, предложенный В.Г. Борботько) организующим основную идею романа-биографии Грасса является процесс воспоминания, - sich erinnern, sich im Rückspiegel ansehen - вспомнить, посмотреть на себя в зеркало заднего вида. В первой главе романа рассказчик сравнивает процесс воспоминания с игрой в прятки: Воспоминания любят играть в прятки. Таятся. Склонны к лести и прикрасам, часто безо всякой на то нужды. Препираются со сварливой памятью, которая с мелочным педантизмом пытается доказать свою правоту [Грасс, 2008, с. 9]. - Die Erinnerung liebt das Versteckspiel der Kinder. Sie verkriecht sich. Zum Schönreden neigt sie und schmückt gerne, oft ohne Not. Sie widerspricht dem Gedächtnis, das sich pedantisch gibt und zänkisch rechthaben will [Grass, 2006, s. 8].
В качестве выводов можно выделить основные положения данной статьи:
1. Автор и его «лики» (ипостаси) вступают в диалог друг с другом, с читателем, композиционно связывают «рвущийся фильм воспоминаний» в единое целое. Концептором, организующим основную идею романа-автобиографии, является процесс воспоминания - sich erinnern, sich im Rueckspiegel ansehen - вспомнить, посмотреть на себя в зеркало заднего вида. Нарратор занимает некое промежуточное положение между прошлым, настоящим и будущим.
2. Концептуальное пространство романа Гюнтера Грасса «Луковица памяти» образовано доминирующими смысловыми оппозициями: вина - преступление (Schuld -Verbrechen) - долг, долги (Schulden) -Scham(CTbw) - покаяние (Sühne); - голод (Hunger, Hungerleider) - вера (Glaube, gläubig) - Glaubensverlust, Frevel (потеря веры, святотатство); -любовь (Liebe) - ненависть (Hass).
3. В художественном дискурсе Грасса, прототипом которого является биография автора, произошло не только воссоздание концептуальной системы, но и ее представление уникальным образом в результате творческой энергии вспоминающего «Я».
Литература
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
Бердяев Н.А. Самопознание: опыт философской автобиографии. М.,1991.
Борботько В.Г. Фактор оппозиции в дискурсивной рефлексии // Лингвофевраль-2009. Сочи, 2009.
Борботько В.Г. Принципы формирования дискурса. От психолингвистики к лингвоси-нергетике. М., 2006.
Виноградов В.В. Проблемы русской стилистики М., 1981.
Грасс Гюнтер. Луковица памяти / Перевод с немецкого Б. Хлебникова. М., 2008.
Grass Günter. Beim Häuten der Zwiebel. Steidl Verlag. Göttingen, 2006.
Grass Günter. Grimms Wörter. Eine Liebeserklärung. Deutscher Taschenbuch Verlag. München, 2012.
Frankfurter Allgemeine Zeitung- Günter Grass im Interview «Warum ich nach sechzig Jahren mein Schweigen breche». 2006. Nr. 186.
