CC BY
12
УДК 811.161.1
А. А. Буров, Г. П. Бурова
СИНТАКСИЧЕСКАЯ НОМИНАЦИЯ В ПОЭТИЧЕСКОЙ КАРТИНЕ МИРА: ЛИНГВОРИТОРИЧЕСКИЙ РАКУРС
В статье рассматриваются некоторые аспекты линг-вориторического употребления синтаксически средств наименования, которые участвуют в формировании русской поэтической картины мира, отражающей «логику» построения стихотворного текста. Представляется актуальным вслед за Ю. М. Лотманом рассматривать данный текст как художественную структуру, «протяженную в пространстве» и конструирующую сложные смыслы по «принципу возвращения», когда поэт, повторяя уже сказанное, сыгравшее свою роль в тексте, открывает в нем новые, до этого скрытые и подчас неожиданные смысловые оттенки. Употребление фразовой номинации, чей риторический прагматический потенциал является предметом исследования в работе, определяется, в отличие от лексического наименования, такой структурацией внутренней формы описательного обозначения, которая основана на предицировании признака или ряда признаков обозначаемого. Автор поэтического текста получает в этом случае не только полную и имманентную свободу выбора и основной атрибутики денотата, и ее деталей, и обстоятельств раскрытия признаков,
но и возможность включить в пространство номинации элементы метакомментария, фиксирующие авторское присутствие в тексте. Авторы раскрывают на материале стихов А. А. Ахматовой, Б. Ш. Окуджавы, А. С. Кушнера специфику употребления предикативных наименований как структурных элементов, приобретающих в поэтическом тексте особую семантическую нагрузку риторической направленности. Анализ того, как раскрывается лингвориторический потенциал фразовой номинации в языке поэзии, позволяет сделать вывод о правомерности подробного и всестороннего анализа внутренней формы данного наименования как поэтической структуры, участвующей в формировании индивидуально-личностного авторского диалога (полилога) с адресатом стихотворного текста. В статье отмечается, что употребление синтаксической номинации как структуры «остановленного мгновения» поэтического бытия связано с лингвориторикой катарсиса.
Ключевые слова: поэтическая картина мира, номинационно-синтаксический семиозис, фразовая наименование, прагматика, внутренняя форма, предицирование признака, лингвориторика, катарсис.
Alexander Burov, Galina Burova
SYNTAXIC NOMINATION IN THE POETIC PICTURE OF THE WORLD: VIEW FROM LINGUISTIC AND RHETORIC POSITION
The article examines some aspects of the linguistic use of syntactic means of the name, which are involved in the formation of the Russian poetic picture of the world, reflecting the "logic" of constructing a poetic text. It seems relevant after Yu. M. Lotman to consider this text as an artistic structure "extended in space" and constructing complex meanings according to the "principle of return", when the poet, repeating what has already been said, which played a role in the text, reveals in it new, previously hidden and sometimes unexpected semantic shades. The use of a phrasal nomination, whose rhetorical pragmatic potential is the subject of research in the work, is determined, in contrast to the lexical name, by such a structuring of the internal form of a descriptive designation, which is based on predicating a feature or a number of features of the denoted. In this case, the author of a poetic text receives not only complete and immanent freedom of choice and the main attributes of the denotation, and its details, and the circumstances of the disclosure of signs, but also the opportunity to include meta-commentary
elements in the nomination space, fixing the author's presence in the text. With the reference to the works by A. A. Akhmatova, B. Sh. Okudzhava and A. S. Kushner, the authors reveal specificity in the use of predicative names as structural elements that acquire a special semantic load of rhetorical orientation in a poetic text. An analysis of how the linguistic potential of phrasal nomination in the language of poetry is revealed allows us to conclude that a detailed and comprehensive analysis of the internal form of this name as a poetic structure participating in the formation of an individual-personal author's dialogue (pol-ylogue) with the addressee of the poetic text is legitimate. The article notes that the use of the syntactic nomination as the structure of the "frozen moment" of poetic life is associated with the linguistics of catharsis.
Key words: poetic picture of the world, nominal-syntactic semiosis, phrasal naming, pragmatics, internal form, predicate a feature, linguistics, catharsis.
Как следует из формулировки темы настоящего исследования, в поле зрения оказывается поэтическая картина мира - объект, который являет собой «национально-культурное видение действительности, смысловое конструирование мира в соответствии с художественной «логикой» построения поэтического текста» [18, с. 33] и всегда представлен в своем индивидуально-авторском варианте [19, с. 159]. Синтаксическая номинация как область единиц синтаксиса, участвующих в процессе речевых наименований, в поэтическом тексте часто выражается своей наиболее яркой и интересной в функционально-прагматическом отношении разновидностью - фразовой. Фразовая номинация (далее - ФН) - уникальное средство аналитического обозначения денотатов, денотативных состояний и целых ситуаций. Это значимая единица речи, в которой динамически
уравновешены, с одной стороны, структурно-семантическая синтаксическая модель местоименно-соот-носительного придаточного нерасчлененных сложноподчиненных предложений, образующего вместе с коррелятом главной части предикативную перифразу в составе единицы коммуникации [13; 2; 3; 4 и др.], а с другой - прагматика вербального закрепления предметно-понятийной фиксации фрагментов картины мира, иными словами - номинативная функция.
Русский язык показателен тем, что в его поэтическом тексте синтаксическая номинация носит ярко выраженный лингвориторический характер. Этому способствует сам структурный речевой потенциал обозначения, дающий материал для расширения возможностей антропогенного выражения автора как языковой личности. Представить привычные
смыслы особым образом, донести до адресата свой личный, свободный от любых форм социального вмешательства, синергетический взгляд на мир - это значит убедить реципиента средствами языка. Об этом свидетельствует применяемый в данной работе метод номинационно-синтаксического анализа употребления фразового обозначения в поэтическом тексте. Эффективность данного подхода, имеющего ярко выраженную антропоцентрическую направленность, достигается в сочетании с уже апробированными способами характеристики языкового материала, такими как структурно-семиотический анализ, когнитивно-дискурсивое моделирование мира и фрагментов его картины, интерпретационно-герменевтическая реконструкция внутренней формы текста и его единиц и др.
Любое употребление ФН как производных номинационно-синтаксического семиозиса обусловлено необходимостью восполнения индивидуальной ощущаемой недостаточности привычных единиц словаря как «лексико-фразеологического сообщества», по определению Н. М. Шанского [20, с. 79]. «Спрос» говорящего (автора) находит встречное «предложение» языка в виде универсальной и емкой предикативной перифразы, способной называть сложные денотативные локусы, в частности - связанные с внутренним миром человека. Личностным интенциям авторского познания в процессе развертывания дискурса соответствуют естественно сформированные языковой материей средства более высокого, субъективно ощущаемого уровня словарности -текстового. Они и включаются автором в процесс «называния и вычленения фрагментов действительности и формирования соответствующих понятий о них» [17, с. 336], но уже в качестве не лексических, а синтаксических наименований [см.: 2].
Языку поэзии, с его имманентным стремлением к свободе авторского самовыражения, как нельзя более соответствует сложная расчлененная фактура ФН. Ю. М. Лотман совершенно справедливо подчеркивал, что поэзия есть структурная форма идеи: «...стихотворение - сложно построенный смысл. Положение это следует понимать таким образом: входя в состав единой целостной структуры, значащие элементы языка (в первую очередь семантические) оказываются связанными сложной системой соотношений, со- и противопоставлений, невозможных в обычной языковой конструкции. Это придает и каждому элементу в отдельности, и всей конструкции в целом совершенную особую семантическую нагрузку» [24, с. 88]. В поэтическом тексте в целом и в отдельных его отрезках раскрывается «неожиданное, вне стиха невозможное новое семантическое содержание. Более того: «...семантическую нагрузку получают элементы, не имеющие ее в обычной языковой структуре» [там же]. Конструкция поэтического текста, по мысли Ю. М. Лотмана, представляет собой художественную структуру, «протяженную в пространстве» и выражающую сложные смыслы по «принципу возвращения», когда поэт, повторяя уже сказанное им и сыгравшее свою роль в тексте, в процессе его развертывания открывает в нем новые, до этого скрытые и подчас неожиданные смысловые оттенки.
В самом деле, рассмотрим текст второго посвящения «Поэмы без героя» А. А. Ахматовой:
Ты ли, Путаница-Психея, Черно-белым веером вея, Наклоняешься надо мной, Хочешь мне сказать по секрету, Что уже миновала Лету И иною дышишь весной. Не диктуй мне, сама я слышу: Теплый ливень уперся в крышу, Шепоточек слышу в плюще. Кто-то маленький жить собрался, Зеленел, пушился, старался Завтра в новом блеснуть плаще. Сплю - она одна надо мною, -Ту, что люди зовут весною, Одиночеством я зову. Сплю - мне снится молодость наша, Та, е г о миновавшая чаша; Я ее тебе наяву, Если хочешь, отдам на память, Словно в глине чистое пламя Иль подснежник в могильном рву. Весна как «остинатный бас» текста ощущается автором контрастно по отношению к собственному состоянию, для выражения которого уже найдена емкая лексическая номинация - одиночество. Лингвориторический ракурс употребления номинационно-синтаксической перифразы «Ту, что люди зовут весною», когда наблюдается контаминация синтаксической и лексической номинаций, здесь связан с метакомментарием поэта, заложенным в трансформации «весна ^ та, что люди зовут весною ^ одиночество». Отметим два момента, актуализирующих непосредственное участие автора в формировании ФН и вскрытии ее энергетического потенциала.
Во-первых, это сам выбор предикативной формы номинации-перифразы, когда описательное обозначение осуществляется не прямо, а косвенно -посредством предицирования не самого атрибута называемого, а отношения к нему со стороны, здесь -за счет модуса авторского предположения, вносящего сомнение в реальности денотата, и актуализации выбора другой номинации, с соответствующей денотату внутренней формой [14]. «То, что люди зовут весною», в сознании автора звучит по-другому, что и подтверждает употребление в правом тексте (главная часть сложноподчиненной конструкции) лексической номинации «одиночество».
Во-вторых, показателен авторский выбор компонентов местоименно-соотносительного блока «та, что...» во ФН. В свое время Н. Ю. Шведова, характеризуя специфику местоименных слов и определяя направление материализации языкового смысла с помощью «разноуровневых языковых единиц», так обозначила статус местоименного «исхода» при относительном подчинении: в «придаточной части, вводимой исходом, определенность смыслов тот, туда, тогда получает индивидуальную отнесенность к единичной (данной, отдельной) ситуации» [22, с. 37]. Индивидуализация местоименного значения в тексте обусловлена тем, что «оно находится в процессе постоянного движения и развития, в ходе своего существования обрастая 'оттенками' и порождая новые единицы...» [22, с. 50]. В рассматриваемой нами «отдельной ситуации» местоименный коррелят «та» употреблен в форме женского рода,
соотносясь с номинацией «весна», способной персонифицироваться и подвергаться метафоризации. В то же время релят «что» употреблен в форме среднего рода, вызывая ассоциации с неодушевленным денотатом, что и подтверждает правый текст ФН. Нейтрализация гендерного пола-рода, его авторское «усреднение», соотнесение с неодушевленным денотатом означает только одно: весна для автора -это просто время года, не более. Полемический диссонанс, заложенный в самом тексте ФН и приобретающий здесь аппроксимационный функциональный оттенок, разрешается автором за счет контекстного синонима всей перифразы одиночество (одиночеством я зову). Появление лексической номинации усиливает употребление ФН как тенденциозно экспрессивное, лингвориторическое.
Функционирование ФН, а значит - и ее лингво-риторика маркированы субъективным авторским восприятием картины мира. Чтобы выразить свое собственное сложное состояние, поэт обращается к синтаксической форме обозначения, чья энергетическая емкость и риторические возможности обусловлены структурно-семиотической спецификой. В первую очередь это предикативная структура ФН, чья внутренняя форма основана на свободном, индивидуально ощущаемом выборе тех признаков, которые кладутся автором в основание поэтической номинации, выступающей динамическим «именем» сложного денотативного состояния и соответствующего концепта.
Можно предположить, что лингвориторика поэтической картины мира основана на внутреннем убеждении автора в приоритете имманентной свободы авторского взгляда на мир и возможности выбора средств субъективного речевого выражения индивидуально ощущаемых образов. Последние требуют поиска резервов речевой организации поэтического текста - тех единиц номинации, которые имеют ярко выраженный антропогенный характер своей внутренней формы, выражающей лингвориторику эйдоса - души автора. Только так может сформироваться образ мира, запечатленный в наиболее правдивых и значимых в нравственном и эстетическом плане текстах, чьи авторы руководствуются принципами служения Красоте, Добру и Любви как воплощением Духа, что полностью соответствует законам поэтической гармонии [23]. Поэтому представляется некорректным обращение некоторых современных филологов, преимущественно исследующих взаимодействие различных дискурсов, ко взаимопересечению поэтической картины мира с «дискурс-практиками», погруженными в социальные, идеологические или политические сферы. Убеждающая речевая образность настоящей поэзии потому и убедительна, что далека от лингвориторики социокультурной коммуникации, основанной на моделировании тенденциозной картины мира и максимально эксплицированной в феномене политической пропаганды [6; см.: 4]. Нелишне вспомнить в этой связи бессмертную пушкинскую формулу: «Гений и злодейство - две вещи несовместные».
Возвращаясь к ФН и ее лингвориторическому употреблению в поэтическом тексте, отметим целесообразность широкого подхода к предикативной форме обозначения и включения в состав ее репрезентантов перифрастических номинаций не только
местоименно-соотносительного, но и присубстан-тивно-атрибутивного типа [13; 1 и др.]. Тем самым не только расширяется спектр номинационно-синтаксических средств риторического воздействия в поэзии, но и проявляется тесная связь между лексическим и синтаксическим способами номинации [11]. Присуб-стантивно-атрибутивная модель ФН представляет собой контаминационное «звено», синтезирующее лексическую и синтаксическую формы наименования [2]. Ср. еще пример из А.А. Ахматовой:
Что войны, что чума? - конец им виден скорый, Их приговор почти произнесён. Но кто нас защитит от ужаса, который
Был бегом времени когда-то наречен? ФН «ужас, который // Был бегом времени когда-то наречен», представляет тот случай, когда в описательном обозначении автором задействованы контаминированные единицы номинации, обладающие двойным лингвориторическим потенциалом. Специфика синтаксической номинации здесь обусловлена тем, что позицию коррелята ФН занимает лексическое наименование - субстантив «ужас», получающий атрибутивное распространение в виде развернутого предицируемого признака, который автор выделяет во внутренней форме обозначаемого, чтобы дать свою оценку сложного денотативного состояния. Поэт, употребляя вторичную оценочную лексическую номинацию (ужас), включает ее в пространство фразового обозначения как индивидуально ощущаемую экспрессему - альтернативу общепринятой метафоре (бег времени) и создает тем самым полемический оксюморон, вносящий риторический диссонанс в поэтический текст. Заметим, что для идиостиля А.А. Ахматовой весьма показательно обращение к лингвориторической модели обозначения, основанной на столкновении синтаксического и лексического способов номинации одного и того же денотата.
Фразово-номинационное «открытие» денота-ции в пространстве поэтической картины мира характеризуется поистине неисчерпаемыми экспрессивными ресурсами, реализация которых свидетельствует об изобразительно-выразительном потенциале синтаксического способа номинации. Обратимся к тексту стихотворения А.С. Кушнера «То, что мы зовем душой».
То, что мы зовем душой, (а) Что, как облако, воздушно И блестит во тьме ночной Своенравно, непослушно (б) Или вдруг, как самолет, Тоньше колющей булавки, Корректирует с высот Нашу жизнь, внося поправки; (в) То, что с птицей наравне В синем воздухе мелькает, (г) Не сгорает на огне, (д) Под дождем не размокает, (е) Без чего нельзя вздохнуть, Ни глупца простить в обиде; (ж) То, что мы должны вернуть, Умирая, в лучшем виде, - (з) Это, верно, то и есть, Для чего не жаль стараться, (и) Что и делает нам честь, Если честно разобраться. (к) [1]
В самом деле хороша, Бесконечно старомодна, Тучка, ласточка, душа! Я привязан, ты - свободна. [2]
Данный поэтический текст представляет собой индивидуально-авторское рассуждение о человеческой свободе как естественном состоянии и непременном условии духовного самопознания в процессе познания концепта Душа, относящегося к базовым ментальным константам и коррелирующего в нашем сознании с более высокой понятийной ипостасью - Дух [см.: 16; 10; 7 и др.]. Специфика когнитивно-дискурсивного раскрытия концепта здесь заключается в использовании автором целого ряда ФН в качестве его репрезентантов. То, что поэт в целях раскрытия содержания денотата задействует предикативные структуры синтаксической номинации, говорит о том, что Фн обладает значительными структурными возможностями выражения скрытых глубинных смыслов и их оттенков в процессе развертывания поэтического текста как «протяженной в пространстве» семиотической цепочки, конструирующей сложные смыслы в соответствии с лотмановским «принципом возвращения». Более того, обобщающая семантика местоименно-соотносительного блока ФН в совокупности с предицированием признаков номинации, включаемых в полипредикативные отношения связного поэтического построения, формируют некий аналитический универсальный эталон авторского подхода к характеристике и оценке любой ментальной константы, которая представляет область высоких сфер картины мира, имеющих нравственно-эстетическую значимость. Говоря современным языком, структура ФН в поэтическом тексте проявляет свойство духовной «ликвидности».
Композиция текста стихотворения «То, что мы зовем душой». структурирована так, чтобы максимально реализовать авторские лингвориториче-ские интенции. Текст включает две части: (I) - основную, в форме синтаксического периода; (II) - резюмирующую, в форме заключительного катрена.
Синтаксический период образуется в тексте за счет употребления двух цепочек ФН: первые восемь перифраз - от (а) до (з) - включены автором во вводящую часть периода, его протазис, тогда как перифразы (и) и (к) составляют вторую, заключающую, часть периода - аподозис [Кузнецова 2003]. Местоименный «исход» это (Это, верно, то и есть) выполняет две функции: связующего звена между двумя частями периода и одновременно пространственного «локуса», обобщающего семантическую энергию атрибутики всех ФН, которые входят в протазис.
Эмоционально-образная функция, в целом присущая периоду как экспрессивному риторико-сти-листическому средству «создания торжественности, взволнованности, приподнятости, лирического пафоса» [12, с. 285], формирует и общий функционально-прагматический «фон» авторского употребления ФН. Поэт, опираясь на принципы актуального членения высказывания, определенным образом распределяет функционально-коммуникативные роли между субстантивными перифразами, первая из которых « То, что мы зовем душой» (а), употребляемая в препозиции текста в качестве темы, явля-
ется основным звеном его тематического развертывания. Звенья (б), (в), (г), (д), (е), (ж), (з) вносят уточнение в атрибутику авторской индивидуализации обычного, бытового понимания человеческой души, тогда как звенья «и» и «к» формируют рематический компонент периода, решающий задачи авторского метакомментария, который тоже выражен ФН и завершает полипредикативную структурацию внутренней формы («гиперформы») всего периода как сложного синтаксического знака. Автор тем самым подводит читателя к общему выводу во II части текста, когда концепт Душа рассматривается как лексически репрезентируемый фрагмент картины мира, включающий ряд «небесных» денотатов, ассоциативно связанных со свободой: здесь и земная жизнь, и присутствие Духа, иными словами - вера в Бога, путь к которому человеческая душа должна искать всю земную жизнь, чтобы вступить на него по ее завершении; «Тучка, ласточка, душа. /Я привязан, ты -свободна». Заметим, что так рассуждать вслух в 1969 году, во времена господства коммунистической идеологии в СССР («времена не выбирают, в них живут и умирают»), мог пусть и «привязанный» к социуму своих «времен», но действительно духовно свободный, нравственно чистый и смелый поэт.
Поскольку основная лингвориторическая нагрузка, по замыслу автора, ложится в этом поэтическом тексте на ФН, синтаксическое обозначение становится основным средством выражения индивидуально ощущаемой внутренней поэтической формы - главного «нерва» стихотворного произведения как эстетического и нравственно маркированного знака человеческой души, или эйдоса. В рассматриваемом случае «то, что мы зовем душой» (а) находит конкретизацию и детализацию в актуализируемой атрибутике денотатов, денотативных состояний и ситуаций мира, окружающего поэта. А.С. Куш-нер делает пространство внутренней формы обозначаемого описательно предельно динамичным, гибким и «многоликим». Местоименная форма корре-лятно-релятного блока «то, что», изредка повторяясь, напоминает полую стереометрическую конструкцию, которая наполняется в правом тексте самыми разнообразными, формирующими в нашем сознании образ «того, что мы зовем душой», деталями-атрибутами: от того, «что, как облако, воздушно //И блестит во тьме ночной // Своенравно, непослушно», -до того, «что и делает нам честь, //Если честно разобраться». Автор, обнажая атрибутику обозначаемого и предицируя ее в пространстве синтаксической номинации, насыщая образными сравнениями, эпитетами, экспрессивной фразеологией и другими риторическими моментами, выстраивает многомерное пространство поэтического образа, который представлен как комплексный денотативно-концепт-ный носитель атрибуции.
Важную роль в проецировании лингворитори-ческого ракурса употребления ФН в тексте играет авторское «мы (зовем)» - не безличная форма «зовется», а активная, представленная местоименным «исходом» 1-го лица множественного числа, соответствующим плеологической установке поэта на общение со многими от лица многих, берущих на себя ответственность за правдивость и убежденность в правоте своего выбора признаков внутренней формы концепта.
Тем самым возникает взаимодействие между всеми элементами поэтического дискурса. В поэтическом тексте благодаря ФН как репрезентантам ключевого концепта Душа вскрывается подтекст и в организации пространства синтаксического наименования проявляется метатекст, включающий момент авторской модальности. Лингвориторический же вектор употребления ФН направлен на формирование надтекста - того высшего слоя поэтического дискурса, который воспринимается реципиентом и определяет личностное, субъективно ощущаемое состояние души, очарованной текстом (фасцинация), и испытывающей духовное очищение. Катарсис -неизбежное следствие восприятия поэзии конкретной языковой личностью, определяющее индивидуально ощущаемый выбор Высших духовных ценностей реципиентом - тем, кому индивидуально, лич-ностно же, адресуется поэтический текст. Думается, структурация внутренней формы синтаксического обозначения при употреблении ФН в стихотворном тексте направлена на решение именно этой лингво-риторической задачи. Внутренняя форма является связующим звеном между содержательной и формально-языковой сторонами синтаксической номинации в стихотворном тексте. Именно она требует серьезного анализа, от результатов которого во многом зависит познание «тайны» личностного поэтического катарсиса.
Риторика как речевое искусство убеждения, воплощаясь в лингвистическом пространстве, обретает вербальную форму, которая имеет определенную структуру, включающую телос, логос, этос, пафос, а также и эйдос - то, что принято считать душой. В условиях коммуникации мы часто забываем, что цель и смысл, а главное - результат любого воздействия и убеждения определяется именно эйдосом, синтезирующим содержание и форму и придающим синтезу жизненность. В поэтическом тексте коммуникация достигает обратной связи в выходе авторского монолога (ср.: иллокуция) на уровень плеолога -речи, «которая адресована более чем одной аудитории, чтобы будущее удержало это в вечном пользовании...» [9, с. 31], что, в свою очередь, предполагает неограниченную, потенциально бесконечную вариантность индивидуально-личностного полилога, многоголосия, каждый авторский голос которого диалогичен на уровне индивидуального общения конкретного реципиента и поэта. Возникновение подобного диалога и свидетельствует о достижении риторического результата (ср.: перлокуция) в каждом конкретном случае восприятия поэтического текста.
Проведенное нами исследование показывает, что фразовое обозначение как одно из ярких ее проявлений имеет ряд функционально-прагматических преференций, привлекающих автора поэтического текста. Главное - то, что ФН является универсальным динамическим знаком, называющим фрагменты картины мира посредством предицирования именно тех денотативных признаков и в таком коннотатив-ном ракурсе, которые определяются свободой авторского самовыражения в процессе его творческой деятельности. Воплощается сама возможность выбора любого признака номинации, который соответствует авторскому взаимодействию с миром и вйдению его фрагментов именно в том ракурсе, который опреде-
ляет субъективное, индивидуальное ощущение поэта, отвечающее его замыслу как проявлению Высшего Промысла (вспомним финальные слова драмы «Камоэнс» В. А. Жуковского: «Поэзия есть Бог в святых мечтах земли»). В своем постижении мира и самого себя в этом мире - как его открытии в поэтическом образе, или поэтической картине мира, автор поэтического текста всецело полагается на имманентность синергетической природы языка, гармонично отражающей внутреннюю динамику естественного течения жизни в мире. Иными словами, поэт следует единственно возможному принципу: «Каждый пишет, что он слышит, // Каждый слышит, как он дышит, // Как он дышит, так и пишет, // Не стараясь угодить. // Так природа захотела, // Почему, не наше дело, // Для чего, не нам судить // (Б. Окуджава. Исторический роман). И поскольку «вымысел не есть обман», а художественная правда как суть поэзии не может быть «неживой», совершенно неизбежен естественно возникающий «зазор» между вымыслом и текстом как его авторским воплощением. Более того, именно он, этот «зазор», дает поэтическому слову ту «жизнь», которая признается поэтом как данность, как естественная необходимость, индивидуально ощущаемая, субъективная, а главное - имманентная, поэтому не подвластная никакому, даже самому изощренному анализу. Налицо пресуппозиция, которая обрекает на неудачу усилия исследователей «живого» поэтического слова, пытающихся с антропоцентрических позиций речемыслительной деятельности подобрать все новые и новые «ключи» к познанию того, что открыто человеческому со-знанию просто и естественно в нашем опыте как Данность, как ко-гнозис - изначально заложенное самой природой языка нравственное бытие как представление уже данного нам генетически опыта, не требующее никаких доказательств и выражаемое поэтической внутренней формой любого называющего знака. Именно внутренняя форма составляет суть и специфику поэтического языка, который характеризуется особым уровнем когниции как познания и коммуникации как общения, но никак не может находиться «между» ними [ср.: 8]. Скорее всего, здесь наблюдается самопознание языковой личности поэта как открытие мира в себе и себя в мире, основанное на индивидуально ощущаемом и имманентном мировосприятии. В основе этого самопознания лежит синергетический выход в особое эстетическое измерение текста как знака, когда трехмерности (парадигматическое, синтагматическое и эпидигматическое измерения) недостаточно, и познающий оказывается перед необходимостью признать реальность особого «нулевого», точечного измерения, о котором, в частности, говорили В. И. Вернадский [5] и П. Тейяр де Шарден [21]. Предполагается, что здесь проявляется особый, высший уровень когниции, которая «направлена на постижение тех сторон языковой картины мира и ее элементов, которые недоступны анализу, т.е. - это прерогатива «Зазеркалья» реальности... Это особое «Ы-ное (четвертое?) измерение знака, которое мы называем измерением а ...» [3, с. 147].
Мы рассматриваем поэтический текст в качестве особого проявления дискурсивности, которая носит здесь антропогенный характер, хотя бы в силу
абсолютной индивидуальности, субъективности, имманентности самого феномена поэзии. Поэтический дискурс включает в себя особый текстовый слой, надтекст, связанный со внутренней формой текста. Ее динамика синергетически отражает поиск отдельным авторским сознанием универсальной общей гармонии как результата преодоления условностей формы внешней и ее статики (родо-видовые, жанровые, стилевые, формально-языковые моменты) выраженной языковой структурой на пути к ее синтезу с выражаемыми авторскими мыслями и чувствами. Поэтому требуется специальный анализ внутренней
формы как поэтического текста в целом, так и, в частности, такой интересной его единицы, какой является ФН, обладающая лингвориторическим потенциалом. Реализация этой задачи станет шагом на пути к созданию гибкой полифункциональной модели структу-рации авторского поэтического идиостиля, основанной на отражении в стихотворном дискурсе и тексте субъективной, индивидуально ощущаемой и имманентной поэтической картины авторского мира и реализуемого в ней лингвориторического потенциала номинации, в том числе - и синтаксической.
Литература
1. Буров А. А. Функции субстантивных местоименно-соотносительных придаточных в тексте: автореф. дис. ... канд. фи-лол. наук. М., 1979. 17 с.
2. Буров А. А. Лексический способ номинации и номинационно-синтаксическая конверсия в русском языке // Вестник Ставропольского государственного университета. 2002. №30. С. 85-91.
3. Буров А. А. Когниолингвистические вариации па тему русской языковой картины мира: монография. Пятигорск: ПГЛУ, 2003. 361 с.
4. Буров А. А. Современная отечественная медиакартина мира: innocens credit omne verbo // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. 2015. №3. С.86-91.
5. Вернадский В. И. Биосфера и ноосфера. М.: Айрис-Пресс, 2002. 575 с.
6. Ворожбитова А. А. Лингворитогрическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. М.: Флинта; Наука, 2014.
376 с.
7. Воропаева О. В. Лингвоконцепты «Дух» и «Душа» в русской духовной поэзии: автореф. дис. ... канд. филоло. наук. Архангельск, 2016. 18 с.
8. Демьянков В. З. Художественное творчество - между когницией и коммуникацией // Когнитивные исследования языка. 2015. №21. С. 53-57.
9. Карасик В. И. Дискурсология как направление коммуникативной лингвистики // Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. 2016. №1. С.17-34.
10. Колесникова В. В. Художественный концепт «душа» и его языковая репрезентация :на материале произведений Б. Пастернака: автореф. дис ... канд. филол. наук. Владимировна. Краснодар, 2008. 20 с.
11. Косых Е. А. Русская ономасиология: учебное пособие [Эл. ресурс]. Барнаул: АлтГПУ, 2016. 1 электрон. опт. диск (CD-ROM): ил.; 12 см.
12. Кузнецова А.А. Период // Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под ред. М.Н. Кожиной. М.: Флинта; Наука, 2003. С. 282-285.
13. Максимов Л. Ю. Многомерная классификация сложноподчиненных предложений (на материале современного русского литературного языка): автореф. дис. ... доктора филол. наук. М., 1971. 29 с.
14. Потебня А. А. Мысль и язык // Потебня А.А. Слово и миф. М.: Правда, 1989. С.17-200.
15. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию / пер. с франц. А.А. Холодовича. М.: Прогресс, 1977. 696 с.
16. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры. Опыт исследования. М.: Языки русской культуры, 1997. С.569-
573.
17. Телия В. Н. Номинация // Языкознание. Большой энциклопедический словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: БРЭ, 1998. С.336-337.
18. Чумак-Жунь И. И. Поэтический текст в русском лирическом дискурсе конца XVIII - начала XXI веков. М.: Директ-Медиа, 2014. 302 с.
19. Чумак-Жунь И. И. Когнитивно-дискурсивный ракурс языковой личности поэта и его поэтической картины мира (на материале лирики Б. Окуджавы) // Вестник Пятигорского государственного университета. 2019. №2. С. 151-156.
20. Шанский Н. М., Боброва Т. А. О национально маркированной номинации в русском языке // Русский язык в школе. 1997. №6. С. 79-83.
21. Шарден Т. де. Феномен человека /сост. и предисл. В. Ю. Кузнецова; пер. с фр. М.: ООО «Издательство ACT», 2002.
553 с
22. Шведова Н. Ю. Местоимение и смысл. М.: Азбуковник, 1998. 176 с.
23. Штайн К. Э. Гармония поэтического текста: Склад. Ткань. Фактура. Ставрополь: СГУ, 2006. 646 с.
24. Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М.: Гнозис, 1994. 560 с.
References
1. Burov A. A. Funkcii substantivnyh mestoimenno-sootnositel'nyh pridatochnyh v tekste (Functions of substantive pronominal-correlative clauses in the text). Moscow, 1979. 17 p. (In Russian).
2. Burov A. A. Leksicheskij sposob nominacii i nominacionno-sintaksicheskaya konversiya v russkom yazyke (Lexical way of nomination and nominal-syntactic conversion in Russian) // Vestnik Stavropol'skogo gosudarstvennogo universiteta. 2002. No. 30. P. 8591. (In Russian).
3. Burov A. A. Kogniolingvisticheskie variacii pa temu russkoj yazykovoj kartiny mira (Cognito-linguistic Variations on the Russian Language Picture of the World). Pyatigorsk: PSLU publ., 2003. 361 p. (In Russian).
4. Burov A. A. Sovremennaya otechestvennaya mediakartina mira: innocens credit omne verbo (Modern Russian media picture of the world: innocens credit omne verbo) // Vestnik Pyatigorskogo gosudarstvennogo lingvisticheskogo universiteta. 2015. No. P. 86-91. (In Russian).
5. Vernadskij V. I. Biosfera i noosfera (Biosphere andnoosphere). Moscow: Ajris-Press, 2002. 575 p. (In Russian).
6. Vorozhbitova A. A. Lingvoritogricheskaya paradigma: teoreticheskie i prikladnye aspekty (Linguistic paradigm: theoretical and applied aspects). Moscow: Flinta; Nauka publ., 2014. 376 p. (In Russian).
7. Voropaeva O. V. Lingvokoncepty "Duh" i "Dusha" v russkoj duhovnoj poezii (Linguistic concepts "Spirit" and "Soul" in Russian spiritual poetry): abstract of thesis. Arhangel'sk, 2016. 18 p. (In Russian).
8. Dem'yankov V.Z. Hudozhestvennoe tvorchestvo - mezhdu kogniciej i kommunikaciej (Artistic creation - between cognition and communication) // Kognitivnye issledovaniya yazyka. 2015. No. 21. P. 53-57. (In Russian).
9. Karasik V. I. Diskursologiya kak napravlenie kormmunikativnoj lingvistiki (Discourseology as a direction of communicative linguistics) // Aktual'nye problemy filologii i pedagogicheskoj lingvistiki. 2016. No. 1. P.17-34. (In Russian).
10. Kolesnikova V. V. Hudozhestvennyj koncept "dusha" i ego yazykovaya reprezentaciya: na materiale proizvedenij B. Paster-naka (The artistic concept of "soul" and its linguistic representation: based on the works of B. Pasternak) : abstract of thesis. Krasnodar, 2008. 20 p. (In Russian).
11. Kosyh E. A. Russkaya onomasiologiya (Russian onomasiology): textbook [electronic resource] Barnaul: AltSPU publ., 2016. 1 elektron. opt. disk (CD-ROM): il.; 12 sm. (In Russian).
12. Kuznecova A. A. Period (Period) // Stilisticheskij enciklopedicheskij slovar' russkogo yazyka / ed by M.N. Kozhina. Moscow: Flinta; Nauka publ., 2003. P. 282-285. (In Russian).
13. Maksimov L. Yu. Mnogomernaya klassifikaciya slozhnopodchinennyh predlozhenij (na materiale sovremennogo russkogo literaturnogo yazyka) (Multidimensional classification of complex sentences (based on the material of the modern Russian literary language): abstract of thesis. Moscow, 1971. 29 p. (In Russian).
14. Potebnya A. A. Mysl' i yazyk (Thought and language) // Potebnya A. A. Slovo i mif. Moscow: Pravda publ., 1989. P.17-200. (In Russian).
15. Sossyur F. de. Trudy po yazykoznaniyu (Works on linguistics) / translated be A. A. Holodovicha. Moscow: Progress publ., 1977. 696 p. (In Russian).
16. Stepanov Yu. S. Konstanty: Slovar' russkoj kul'tury. Opyt issledovaniya (Constants: Dictionary of Russian Culture. Research experience). Moscow: YAzyki russkoj kul'tury publ., 1997. P. 569-573. (In Russian).
17. Teliya V. N. Nominaciya (Nomination) // Yazykoznanie. Bol'shoj enciklopedicheskij slovar' / ex. ed V.N. YArceva. Moscow: BRE publ., 1998. P.336-337. (In Russian).
18. Chumak-Zhun' I. I. Poeticheskij tekst v russkom liricheskom diskurse konca XVIII - nachala XXI vekov (Poetic text in Russian lyric discourse of the late 18th - early 21st centuries). Moscow: Direkt-Media publ., 2014. 302 p. (In Russian).
19. Chumak-Zhun' I. I. Kognitivno-diskursivnyj rakurs yazykovoj lichnosti poeta i ego poeticheskoj kartiny mira (na materiale liriki B. Okudzhavy) (Cognitive-discursive perspective of the poet's linguistic personality and his poetic picture of the world (based on the lyrics of B. Okudzhava) // Vestnik Pyatigorskogo gosudarstvennogo universiteta. 2019. No. 2. P. 151-156. (In Russian).
20. Shanskij N. M., Bobrova T. A. O nacional'no markirovannoj nominacii v russkom yazyke (About the nationally marked nomination in Russian) // Russkij yazyk v shkole. 1997. No. 6. P. 79 - 83. (In Russian).
21. Sharden T. de. Fenomen cheloveka (Human phenomenon) / comp. and introdaction V.YU. Kuznecov. Moscow: OOO «Iz-datel'stvo ACT», 2002. 553 p.
22. Shvedova N. Yu. Mestoimenie i smysl (Pronoun and meaning). Moscow: Azbukovnik, 1998. 176 p. (In Russian).
23. Shtajn K. E. Garmoniya poeticheskogo teksta: Sklad. Tkan'. Faktura (Harmony of poetic text: Warehouse. The cloth. Texture). Stavropol': SSU publ., 2006. 646 p. (In Russian).
24. Yu. M. Lotman i tartusko-moskovskaya semioticheskaya shkola (Yu.M. Lotman and the Tartu-Moscow semiotic school). Moscow: Gnozis publ., 1994. 560 p. (In Russian).
Сведения об авторах
Буров Александр Архипович - доктор филологических наук, профессор кафедры словесности и педагогических технологий филологического образования Института переводоведения и многоязычия Пятигорского государственного университета (Пятигорск) / professorburov@rambler.ru
Бурова Галина Петровна - доктор филологических наук, доцент, заведующая кафедрой русского языка и литературы филиала ГБОУ ВО «Ставропольский государственный педагогический институт» в г. Ессентуки / professorburov@rambler.ru
Information about authors:
Burov Alexander Arkhipovich - Doctoral of Philology, professor, Chair of the Russian Language, Literature Studies and Philological Education, Translation Studies and Multilingualism Institute, Pyatigorsk State University (Pyatigorsk) / professorburov@rambler.ru
Burova Galina Petrovna - doctor of Philology, Associate Professor, Head of Chair of the Russian Language and Literature, the Essentuki branch of Stavropol State Pedagogical Institute (Essentuki) / professorburov@ rambler.ru
