CC BY
9
фгратота
ISSN 2782-4543 (online) ISSN 1997-2911 (print)
Филологические науки. Вопросы теории и практики Philology. Theory & Practice
2022. Том 15. Выпуск 7. С. 2124-2130 | 2022. Volume 15. Issue 7. P. 2124-2130
Материалы журнала доступны на сайте (articles and issues available at): phiLoLogy-journaL.ru
RU
Символизм vs экспрессионизм
(на примере стихотворения Д. Б. Хетагурова «Арвжнгас» («Похожее на небо»))
Хетагурова Д. К.
Аннотация. Цель работы - определение путей репрезентации эстетики символизма и экспрессионизма в рамках одного поэтического текста Д. Б. Хетагурова. Научная новизна заключается в углубленном анализе межлитературных связей в осетинской лирике начала ХХ века, впервые в истории осетинского литературоведения прослеживается влияние идей экспрессионизма на творчество Д. Б. Хета-гурова и определяется специфика проявления модернистского мировоззрения на национальной почве. В результате исследования выявлена основная мысль о трагическом расколе между вечной природой и смертным человеком, где символизм представлен в образном воплощении водной стихии, а экспрессионизм - во внутреннем мире лирического героя.
EN
Symbolism vs Expressionism
(by the Example of D. B. Khetagurov's Poem «ApB^Hrac» ("Skylike"))
Khetagurova D. K.
Abstract. The aim of the work is to determine the ways of representing the aesthetics of symbolism and expressionism within the framework of one poetic text by D. B. Khetagurov. The scientific novelty lies in an in-depth analysis of interliterary ties in the Ossetian lyrics of the early XX century, for the first time in the history of the Ossetian literary criticism, the influence of expressionism ideas on D. B. Khetagurov's creative work is traced and the specifics of the modernist worldview manifestation on ethnic grounds are determined. As a result of the study, the main idea of the tragic split between eternal nature and a mortal man has been revealed, where symbolism is presented in the figurative embodiment of the water element and expressionism - in a lyrical hero's inner world.
Введение
Актуальность научной работы заключается, с одной стороны, в определении механизмов конвергенции русского, зарубежного и осетинского искусства; с другой - в выявлении различных герменевтических пластов в анализе осетинской поэзии начала ХХ века, что углубляет осмысление литературного процесса данного периода.
Для достижения цели исследования ставятся следующие задачи:
1) выявление элементов поэтики символизма и экспрессионизма в анализируемом произведении;
2) обоснование необходимости сосуществования эстетики символизма и экспрессионизма в пределах одного стихотворения;
3) интерпретация структурной композиции текста в его эксплицитной и имплицитной семантике.
Для решения поставленных задач использовались следующие методы исследования: сравнительно-исторический, сравнительно-типологический, метод целостного анализа художественного произведения.
Теоретической базой явились работы, посвященные изучению символизма (Колобаева, 2017; Бальмонт, 2018; Эпштейн, 1990) и экспрессионизма (Пестова, 2010; Терехина, 2009; Топоров, 1990; Балль, 2001).
Практическая значимость результатов исследования заключается в научно-методологической и прикладной сфере, где они могут использоваться для написания глав учебников и лекционных курсов по истории осетинской литературы ХХ века для филологических факультетов РСО-А.
Научная статья (original research article) | https://doi.org/10.30853/phil20220374
© 2022 Авторы. ООО Издательство «Грамота» (© 2022 The Authors. GRAMOTA Publishers). Открытый доступ предоставляется на условиях лицензии CC BY 4.0 (open access article under the CC BY 4.0 license): https://creativecommons.Org/licenses/by/4.0/
Основная часть
Главенствующим направлением в осетинской литературе начала ХХ века был реализм. Однако влияние модернизма, который господствовал в этот период в русском и европейском искусстве, ощущалось и в осетинской культуре. Идеи символизма прослеживаются в творчестве таких ярких национальных поэтов и писателей, как А. И. Токаев (1893-1920), Д. А. Гатуев (1892-1938); экспрессионистические мотивы наблюдаются в лирике Д. Б. Хетагурова (1882-1964).
Давид Борисович Хетагуров начал творческую деятельность до революции 1917 года. В последующем выпустил два сборника произведений, писал басни, работал в крупном литературном журнале «Мах дуг» («Наша эпоха»). Поэзия Хетагурова отличается глубоким лиризмом и богатой метафоричностью языка.
Предметом нашего анализа является стихотворение Д. Хетагурова (1961) «Арвжнгжс» («Похожее на небо»), написанное в 1915 году, где концептосфера текста функционирует в рамках модернистского миромоделирования.
Первые три строфы посвящены описанию моря с его переменной сущностью, воспевается его мощь:
Арвжнгжс денджыз, фжллад риужй, хуртж 'мж мжйтж уал калы,
Айджнау алжгъз йж ирддзжсгом диссагжн ныр Алы хуызжттжй джлдон дуртж ракжсынц иумжты малы,
Мадзура денджыз фжлмац у ныртжккж, жмыр.
Уалынджы дымгж куы радыма, дугътж куы уадза цъжх мигъжй,
Хурыцжст батар уыдзжни, фжфжлдахдзжн фурд. Арф-арфид денджыз та тарбынжй къултж фжтондзжн кжрдихжй,
Уромжг нал уыдзжн уылжнтжн: бжстж - лжбурд!
Урс-бжх жфсждтжй, джлдонжй гжппытж кжнд-зысты ужлжмж,
Размж, фжд-фждыл, тындздзысты, кжрждзи цжстмж.
Доны чызджытж жуужрддзысты урс нымжт цжнгтжй гжзжмж,
Хъжр жмж ахстимж тулдзысты уылжн ржстмж!.. (с. 39).
На небо похожее море усталой грудью разливает солнца и луны,
А теперь на удивление его просветленное лицо разгладилось, как зеркало.
Разнообразные камни выглядывают из глубины, Молчаливое море сейчас утомленное, беззвучное.
Между тем ветер когда задует, когда устроит скачки из синих туч,
Солнца глаз затемнится, море поменяет свой вид. Глубокое-преглубокое море из темных глубин стены разорвет кусками,
Нет успокоения теперь волнам: мир - это схватка.
Белоконными армиями из глубины будут прыгать наверх,
Вперед, след в след будут стремиться друг другу на глаза.
Русалки начнут разминать скудный белый войлок руками,
С криком и шумом будут катить волну к верной цели!.. (здесь и далее все цитаты на осетинском языке приводятся в подстрочном переводе автора статьи. - Д. Х.).
Море Д. Хетагурова - это вечная сила, преображающая все вокруг, первооснова бытия - эта же концепция прослеживается в эстетике символизма. Как пишет известный философ и литературовед М. Н. Эпштейн (1990), «для поэзии начала XX века основным элементом восприятия в изображении природы выступает не пейзаж, а стихия» (с. 141), с которой сравнивает свои душевные всполохи поэт-модернист. Именно творческой личности подвластна суть природных сил, по словам К. Д. Бальмонта (2018), одного из основателей русского символизма: «...есть чародеи, которые магическою своею волей и напевным словом расширяют и обогащают круг существования. Природа дает лишь зачатки бытия... чародеи своим словом и магическими своими действиями совершенствуют Природу и дают жизни красивый лик» (с. 59). Только поэтическая воля способна преобразовать существующие знания и уподобиться «природным стихиям - в "мировом причастии" к ним» (Колобаева, 2017, с. 68):
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Море
И пышный цвет долин.
Я заключил миры в едином взоре,
Я властелин (Бальмонт, 2010, с. 315);
Я спросил у могучего Моря,
В чем великий завет бытия.
Мне ответило звучное Море:
Будь всегда полнозвучным, как я! (Бальмонт, 2010, с. 344).
Автор в тексте символистов стоит над миром, воплощая его проявления в себе: «Небо - моя высота, / Море - моя глубина» (Сологуб, 2004, с. 221). В стихотворении Д. Хетагурова, с одной стороны, есть восхищение переливами и изменчивостью морской поверхности, с которой он как бы интуитивно сливается, с другой стороны, всецелого отождествления с водными просторами не происходит, хотя репрезентация душевных метаний лирического героя через окружающий пейзаж характерна для поэзии символизма:
И с каждой песней все слышней
В моих словах - волна.
Волна стозвучная того,
Чем полон Океан,
Где все - и юно, и мертво,
Все правда и обман.
И я, как дух волны морской,
Среди людей брожу (Бальмонт, 2010, с. 257);
В мире широком, в море шумящем
Мы - гребень встающей волны (Брюсов, 1973, с. 230).
Море у Д. Хетагурова (1961) - своеобразный чуткий и чувствительный титанический организм: «...фжллад риужй, хуртж 'мж мжйтж уал калы, / <...> Айджнау алжгъз йж ирддзжсгом диссагжн ныр» (с. 39). / «.усталой грудью разливает солнца и луны / <...> просветленное лицо разгладилось как зеркало». Наделение водной стихии антропоморфными качествами (молчаливость, усталость) - это попытка приблизиться к ней в тождественности проявлений, стремление подняться до одного уровня ощущений. Человеческими эмоциями объясняются морские перемены: от безмолвного спокойствия до безумства битвы, когда волны взбивают пространство в хаотичном движении: «Арф-арфид денджыз та тарбынжй къултж фжтондзжн кжрдихжй, / Уромжг нал уыдзжн уылжнтжн: бжстж - лжбурд!» (с. 39). / «Глубокое-преглубокое море из темных глубин стены разорвет кусками, / Нет успокоения теперь волнам: мир - это схватка».
Эмоциональность природы - традиционный прием в символизме, где поэт проникает в сердце мирозданья магическим словом, находит вокруг себя проявления мятежного характера:
Море кипит и вздымается.
Волны взбегают упорные,
Мечутся, дикие, пленные,
Гибнут в борьбе, непокорные,
Гаснут, разбитые, пенные (Брюсов, 1973, с. 164).
В стихотворении Хетагурова все противоречивые, гротескные состояния водных просторов - это еще и воплощенная гармония. Ведь противоположности в символизме теряют свою резкую полярность: «.весь мир есть соответствие, строй. основанный на двойственности. сливающейся. во всеобъемлющую симфонию одного "я", принявшего в себя безграничное разнообразие правого и левого, верха и низа, вышины и пропасти» (Бальмонт, 2018, с. 23). Поэтому душа поэта видит глубже обычного взора, превращая «двойственность в единство» (Бальмонт, 2018, с. 26).
Идеосфера символизма включает в свою орбиту принципы неомифологизма, репрезентируя трансформацию художественного мышления, находя новые значения для уже имеющихся фольклорных сюжетов и образов. Так, у Д. Хетагурова волнения на поверхности воды в шторм ассоциируются с белогривыми лошадьми, с русалками, разминающими пенный войлок, который в стихотворении Хетагурова обретает национальный оттенок. Белый войлок имел широкую коннотацию как в повседневной жизни осетин (изготовление бурок, шляп, одежды), так и в сакральном смысле (амулеты, магические свойства шерсти в сказках, сказаниях). Поэтому, внося подобную аллюзию в текст, автор апеллирует к мифологической составляющей сознания, к первоосновам бытия, соединяя современность и архаику.
В следующих, заключительных трех строфах стихотворения Д. Хетагурова (1961) на первый план выходит внутренний мир лирического героя:
Бонзонгж, царды ужз фервитыи, тыхст жмж ноджы уырыджй,
Искжй куысты рагъыл рафтыдтои сонтжй мж тых. Бирж цжмжйджрты рагжй мжхи дын ыссардтон рждыджй,
Кусын кжмджридджр, размж нж хжссын мж ных.
О, фжлж, хаттжй-хатт, зжрдыл куы 'рбалжууынц уарзон ныхжстж, -
Амонды хостж фжхъары сж дзуржгжн ужд! Джихтж, фжсмонгонджй, байдайын алырджм уайтагъд йж фжстж!
Ме 'ужнгтж акжлынц, развжнд фесты фыдвжд!
Искжй жнжмжтжй худгж куы фенай йж фжн-дыржй хъазгж.
Искуы мж хъустыл куы 'рцжуы дын амонды кой, Рафт-бафт мыл бахжцы, риуы 'мбжрц балжууы ме 'нжфжразгж...
Агурын байдайын... чи ма кжна мын жккой?.. (с. 39-40).
Скромно тяжесть жизни проживаю, встревоженным и к тому же невзрачным, На чужой работе горбатясь, глупо свои силы растратил.
С давних пор в чем-то себя находил ошибочно, Работаю везде, где можно, никуда не сую свой лоб.
Все так, но время от времени, когда вспоминаю слова любви, -
Преисполняюсь пожеланиями счастья тогда говорящему их!
Опомнившись, раскаявшийся начинаю метаться тотчас же вслед!
Мои руки рассыпаются, будучи путеводными, теперь они обернулись приносящими несчастье!
Если вижу кого-то беспечно смеющегося, играющего на фандыре,
Если когда-нибудь до моих ушей доносится молва о счастье,
Начинаю метаться, в груди равномерно подступает моя немощь.
Начинаю искать. кто бы еще подставил мне плечо?..
Следуя логике символизма, ожидаемо было проявление и соответствующей личности - уникальной, «тайнотворца» жизни, выходящего за пределы традиционного сознания, эгоцентрика, способного постигать суть всего сущего.
Совсем иной человек предстает в стихотворении Д. Хетагурова - слабый, маленький, жалующийся, потерянный, одинокий, занятый будничными проблемами, вечно неудовлетворенный. Подобный герой свойственен всей поэзии раннего периода творчества Хетагурова (1961) (до 1920-х годов):
Хин, фыдбылыз - мжн ждзухджр! Домынц ма мж низтж... Нал фжразы ныр мж къух джр Бабжттын куыристж!
Бонджын аджммж фыргуыстжй Байсысты мж тых джр. Гъе уждджр сж дзырд - ржхуыстжй; Фидынмж - хъжддыхджр! <...> ^з ржссугъд фынмж фжбжллын -Уый фжввжйы искжй! Ноджы ма мжстжй фжмжлын Иу джлфждты, искуы (с. 58).
Козни, беды - всегда мои! Изнуряют меня мои болезни. Даже моя рука теперь не в состоянии Связать сноп!
Непосильной тяжкой работой на богатых людей
Истощились мои силы также.
Эх, даже их слова - колкости;
Платить зарплату - упертые. <...>
Я устремляюсь к красивому сну -
А он становится чьим-то!
Еще со зла умираю
Где-нибудь под ногами.
Слабость - нетипичная черта характера лирического героя поэзии символизма, но нередко встречается, например, в творчестве Ф. Сологуба (2003). Однако в силу юмора, сарказма, присущего автору, немощь поэтического «Я» высмеивается, создается дистанция, уходит надрыв и вместо горечи появляется меланхолическая улыбка:
И я, как прежде, жалкий раб, Как из моих собратьев каждый, Всё так же бледен, тих и слаб, Всё тою же томлюсь я жаждой.
Мечтать о дивных чудесах
Хочу, как встарь, - и не мечтаю,
И в равнодушных небесах
Пророчеств новых не читаю (с. 499);
Всё было беспокойно и стройно, как всегда,
И чванилися горы, и плакала вода, <...>
И я, как прежде, думал, что я - большой поэт,
Что миру будет явлен мой незакатный свет (с. 359).
Герой лирики Ф. Сологуба может взглянуть на себя со стороны, тогда как у Д. Хетагурова репрезентируется личность, обессиленная под грузом земной жизни, всецело поглощенная своими страданиями. Бесконечная жалоба, исходящая из самого нутра, проходит лейтмотивом, рефреном сквозь все тексты Хетагурова, тем самым герой как бы мельчает, теряет себя, как и в поэзии экспрессионизма, где деформация мира реального и внутреннего предстает в дегероизации, растворении авторского «Я».
Для экспрессионизма остро стоял вопрос очуждения и отчуждения, человек терялся не только в колоссальном темпе развития НТР, но и в социальных, политических, религиозных проблемах. По словам одного из основателей дадаизма Г. Балля (2001), «Бог умер. Мир рухнул. <...> Рушится тысячелетняя культура. Нет ни столбов, ни опор, ни фундаментов, которые не были бы разрушены. Церкви превратились в воздушные замки. <...> Человек утерял свой небесный облик, стал материей, случайностью» (с. 116-117). Именно такое обезличивание стало одной из характерных черт психологии экспрессиониста: «К концу XIX - началу XX века ощущение чужести во всей диалектике субъектно-объектных отношений принимает глобальный характер. <...> отчуждение становится для литературы онтологически необходимым состоянием. Я перестает быть хозяином в мире» (Пестова, 2010, с. 134).
Проявление экспрессионизма в осетинской литературе можно отметить лишь в отдельных стихотворениях авторов, не принадлежавших к этому течению модернизма, ведь сходные мироощущения господствовали в умах людей искусства в целом. Так и в русской культуре образования самостоятельного направления также не произошло, хотя элементы идеологии экспрессионизма можно обнаружить в творчестве Л. Н. Андреева, В. И. Нарбута, М. А. Зенкевича, И. В. Соколова. Если для немецкого экспрессионизма ужас, изменивший реальность и суть человека, его психику, заключался в реалиях Первой мировой войны и в ее последствиях, то для России преобразующей все вокруг силой явилась Революция 1917 года и последующая Гражданская война. Само время диктовало актуальность эстетики отчаяния, страха и изломанности. Деформировалось сознание индивида, ощутившего свою ничтожность и слабость, которую он сделал искусством. Как писал в черновых тетрадях один из ярчайших представителей экспрессионизма в литературе - Франц Кафка (2003): «На ручке трости Бальзака: "Я ломаю все преграды". На моей: "Все преграды ломают меня". Общее - это слово
"все"» (с. 128). Это высказывание служит неким жизненным кредо каждого экспрессиониста независимо от границ и национальности. Именно подобные чувства владеют душой лирического героя Д. Хетагуро-ва (1961) - он сломленный, маленький, живущий в прошлом, неспособный сохранить и удержать рядом с собой ни дружбы, ни любви:
О, фжлж, хаттжй-хатт, зжрдыл куы 'рбалжууынц Все так, но время от времени, когда вспоминаю
уарзон ныхжстж, - слова любви, -
Амонды хостж фжхъары сж дзуржгжн ужд! Преисполняюсь пожеланиями счастья тогда гово-
Джихтж, фжсмонгонджй, байдайын алырджм рящему их!
уайтагъд йж фжстж! Опомнившись, раскаявшийся начинаю метаться
Ме 'ужнгтж акжлынц, развжнд фесты фыдвжд! тотчас же вслед!
(с. 40). Мои руки рассыпаются, будучи путеводными, теперь они обернулись приносящими несчастье!
Лирический субъект Д. Хетагурова потерян сам в себе, в своих рефлексиях и переживаниях, он не у дел везде, во всех сферах существования. Как и в экспрессионизме, где отчуждение «между индивидуумом, с одной стороны, и обществом, отдельным человеком, природой, Богом, самим собой - с другой» (Пестова, 2010, с. 79), становится тотальным.
Стихотворение написано в 1915 году, за два года до Революции 1917 года. Время накануне было не менее трудным, чем сам год переворота и последующих изменений и сломов: «.в сознании людей резко возросло ощущение нестабильности, текучести, анормальности происходящего, иначе. осознавалась относительность времени» (Терехина, 2009, с. 19). Настроения неуверенности в будущем, страх перед ним господствовали в умах как Европы, так и России. И Осетия не была исключением. Осознавая себя каплей в море, герой Д. Хетагурова не ощущал тем самым связь с чем-то великим, не чувствовал себя его значимой частью, как в символизме: «.человек видит себя в Мире, и весь Мир - отображенным - находит в себе» (Бальмонт, 2018, с. 50). Двойственность как единство позиционировалась в символизме, и двойственность как разобщенность культивировалась в экспрессионизме, где «с одной стороны, надо изжить "эгоизм индивидуума" и подавить в себе индивидуальность, а с другой - возвыситься над толпой и противопоставить себя ей» (Топоров, 1990, с. 12), что вносило раскол в сознание и характер человека, отсюда его отличие в повышенной «чувствительности и ранимости» (Пестова, 2010, с. 135).
Лирический герой Д. Хетагурова (1961) констатирует свою немощь, зависимость от сиюминутных потребностей и неспособность наслаждаться полноценной жизнью:
Искжй жнжмжтжй худгж куы фенай йж фжндыржй Если вижу кого-то беспечно смеющегося, играю-хъазгж. щего на фандыре,
Искуы мж хъустыл куы 'рцжуы дын амонды кой, Если когда-нибудь до моих ушей доносится молва
Рафт-бафт мыл бахжцы, риуы 'мбжрц балжууы ме о счастье,
'нжфжразгж... Начинаю метаться, в груди равномерно подсту-
Агурын байдайын... чи ма кжна мын жккой?.. пает моя немощь.
(с. 40). Начинаю искать. кто бы еще подставил мне
плечо?..
Чужая радость, счастье напоминают о бессилии и бесконечном одиночестве. Герой в последней строке полон тщетных поисков помощника, того, кто разделит с ним тяготы бытия, того, кто подставит плечо. Это жалобы маленького человека, покинутого всеми. Ощущение потерянности, брошенности - сходное для многих поэтов-экспрессионистов, как классических - немецких: «Кто-то оставил тебя на распутье, и ты долго смотришь назад» (Тракль, 1996, с. 193), так и русских: «А небеса стеклом сквозят. / И грустно-грустно почему-то. / Не то я потерял кого-то, / кто дорог был душе моей, / не то - в глуши родных полей / меня баюкает дремота.» (Нарбут, 1990, с. 135).
Следует отметить, что экспрессионизм не проявился в первой части стихотворения, в воспевании водной стихии. Связано это с тем, что в эстетике экспрессионизма репрезентируется пропасть между человеком и природой, которая не восхищает, а пугает, она деформирована глазом смотрящего и полна отталкивающего физиологизма:
Серп месяца вспорол утробу мрака (Гейм, 1990, с. 17);
Лес в злобе ощетинился колючими соснами <.>
Запад с больным румянцем чахоточного (Соколов, 2017, с. 16);
Небо благодарность восприняло втуне: <.>
и облака под ним повиснули, как слюни (Нарбут, 1990, с. 94);
Луна, как голова, с которой
кровавый скальп содрал закат... (Нарбут, 1990, с. 100);
Уж земля в горниле трубном плавится,
Мрет скотина и хлеба не родятся,
Только небо зорями кровавится,
Да росою плачет Богородица (Зенкевич, 1994, с. 72).
Окружающий мир в лирике экспрессионизма - живой, пульсирующий организм, воссозданный при помощи ярких, антропоморфных метафор. Красота природы для символистов - это вечность и трансцендентность, для экспрессионистов - уродство и непостижимая чужесть.
В стихотворении Д. Хетагурова море подобно зеркалу, в котором отражается небо, лик Бога - самодостаточные и постоянные сферы воды и эфира. Вечная стихия противопоставлена мелкому человеку, а то единственное, что его роднит с морем, - изменчивость проявлений: он тоже мечется от грусти к сомнениям, от радости к горю, но его крайности мизерные по сравнению с гордыми состояниями водных просторов.
Заключение
Таким образом, приходим к следующим выводам. Стихотворение Д. Б. Хетагурова «Похожее на небо» репрезентирует эстетику двух противоположных течений модернизма - символизма и экспрессионизма. От символизма в тексте - восхищение могучей переменчивой, двойственной стихией, уподобление ее человеку с его эмоциями и проживаниями, визуализация через мифологические образы (конные армии, русалки). Автор оживляет водную стихию, соединяя архаическое сознание и современное, также вносит и национальный элемент в поэтику произведения (белый войлок).
Влияние экспрессионизма прослеживается во второй части стихотворения в образе лирического героя -слабого, потерянного, живущего обидами, воспоминаниями прошлого, лишенного надежды, погрязшего в рутине жизни - характеристика личности, актуальной для мировосприятия экспрессионистов.
Гротескные противопоставления вплетены в идеосферу текста (мощь и бессилие, вечное-преходящее, гордость-убожество), констатируют не только ощущение самого автора накануне великих событий (Революция 1917 года, Гражданская война), но и смутное диффузное состояние всей культуры как в России, так и в Осетии, когда смешение происходит во всех сферах жизнедеятельности человека и в искусстве в целом. Бинар-ность как единство и движущая сила творчества позиционировалась в символизме, для экспрессионизма она, напротив, воплощает разобщенность, надлом, разрыв между привычными связями вещей и надкол в сознании. Стихотворение строится на двойственности эксплицитной (две части по три строфы каждая: море/ человек) и имплицитной (глубина водная и подсознание человека, мощь природная и немощь людская). Произведение Д. Хетагурова - это своеобразное зеркало, отражающее актуальные идеи модернистского времени, в произведении представлены идеи и символизма, и экспрессионизма, поскольку сама реальность начала ХХ века диктовала их равнозначность в эпоху глобальных поисков и свершений.
Перспективы исследования строятся на дальнейшем изучении поэтики модернизма в осетинской лирике начала ХХ века с точки зрения межлитературных связей и влияний.
Источники | References
1. Балль Г. Кандинский // Дадаизм в Цюрихе, Берлине, Ганновере и Кёльне / отв. ред. К. Шуман; пер. с нем. С. К. Дмитриева. М.: Республика, 2001.
2. Бальмонт К. Д. Поэзия как волшебство. М.: РИПОЛ-Классик, 2018.
3. Бальмонт К. Д. Собрание сочинений: в 7-ми т. М.: Книговек, 2010. Т. 1.
4. Брюсов В. Я. Собрание сочинений: в 7-ми т. / под общ. ред. П. Г. Антокольского. М.: Художественная литература, 1973. Т. 1. Стихотворения. Поэмы. 1892-1909.
5. Гейм. Г. Где только что шумели карусели / пер. с нем. В. Топорова // Сумерки человечества: лирика немецкого экспрессионизма / сост. В. Л. Топоров, А. К. Славинская. М.: Московский рабочий, 1990.
6. Зенкевич М. А. Сказочная эра: стихотворения. Повесть. Беллетристические мемуары. М.: Школа-Пресс, 1994.
7. Кафка Ф. Неизвестный Кафка. Рабочие тетради. Письма / пер. с нем. Г. Ноткина. СПб.: Академический Проект, 2003.
8. Колобаева Л. Н. Русский символизм. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2017.
9. Нарбут В. И. Стихотворения. М.: Современник, 1990.
10. Пестова Н. В. Лирика немецкого экспрессионизма. Профили чужести. Екатеринбург: Изд-во Урал. пед. ун-та, 2010.
11. Соколов И. В. Бунт экспрессиониста. Стихи и манифесты / сост. и прим. А. Шермана. Б.м.: Salamandra. P. V. V., 2017.
12. Сологуб Ф. К. Собрание сочинений: в 8-ти т. М.: Интелвак, 2003. Т. 7.
13. Сологуб Ф. К. Собрание сочинений: в 8-ти т. М.: Интелвак, 2004. Т. 8.
14. Терехина В. Н. Экспрессионизм в русской литературе первой трети ХХ века: генезис. Историко-культурный контекст. Поэтика. М.: ИМЛИ им. А. М. Горького РАН, 2009.
15. Топоров В. Л. Поэзия эпохи перемен // Сумерки человечества: лирика немецкого экспрессионизма / сост. В. Л. Топоров, А. К. Славинская. М.: Московский рабочий, 1990.
16. Тракль Г. Превращения зала (2-я редакция) / пер. с нем. Н. Болычева // Тракль Г. Стихотворения. Проза. Письма. СПб.: Symposium, 1996.
17. Хетагуров Д. Б. Нагорный луг (стихи на осетинском языке). Орджоникидзе: Северо-Осетинское книжное издательство, 1961.
18. Эпштейн М. Н. «Природа, мир, тайник вселенной.»: система пейзажных образов в русской поэзии. М.: Высшая школа, 1990.
Информация об авторах | Author information
RU
EN
Хетагурова Дзерасса Казбековна1, к. филол. н. 1 Владикавказский научный центр Российской академии наук
Khetagurova Dzerassa Kazbekovna1, PhD
1 Vladikavkaz Scientific Center of the Russian Academy of Sciences
1 dze-khe@yandex.ru
Информация о статье | About this article
Дата поступления рукописи (received): 31.05.2022; опубликовано (published): 29.07.2022.
Ключевые слова (keywords): символизм; экспрессионизм; пейзажная лирика; лирический герой; Д. Б. Хетагуров; symbolism; expressionism; landscape lyrics; lyrical hero; D. B. Khetagurov.
