CC BY
24
УДК 7.036.1+929 ГРНТИ 18.31.21
И.К. Викторов
СИБИРСКИЙ КЛАССИК
Очерк о скульпторе и писателе П.П. Карякине
I. K. Viktorov
SIBERIAN CLASSIC
Sculptor P.P. Karyakin Character Sketch
К одной из годовщин освобождения Омска Красной Армией от Колчака решили седельниковцы увековечить память о комиссаре партизанского отряда Григории Федосе-евиче Захаренко. На крутом берегу реки, в сквере, где братская могила расстрелянных партизан, уже стоял бюст командира отряда Артема Ивановича Избышева, работы омского скульптора П.П. Карякина. Образ мужественного командира, запе-чатлённый в мраморе, нравился многим. Естественно, выбор вновь пал на Каряки-на. Работая над памятником, он часто бывал в районе, стал своим человеком.
В те годы я работал первым секретарем райкома партии. Помню нашу первую встречу... Однажды утром ко мне в кабинет зашел Коля Лебеденко - наш районный комсомольский секретарь и доложил, что прибыл скульптор Карякин. Я попросил устроить с ним встречу. Через некоторое время Коля представил мне довольно крупного человека со шкиперской бородкой, в очках. Здороваясь, я ощутил силу в его руках. Подумал, что такому только на медведя ходить да глину месить. Между прочим, я не ошибся. Как выяснилось, он оказался большим любителем и знатоком охоты, знал настоящих таёжников. А глины и бетона за жизнь перемесил немало.
Разговор наш начинался осторожно. Мы в своей работе привыкли говорить о конкрет-
© И.К. Викторов, 2017
ных земных делах, а здесь речь зашла о литературе, искусстве. Но после нескольких минут взаимных приглядов беседа оживилась, одна за другой потекли интересные истории. Гость оказался великолепным рассказчиком. Его низкий с хрипотцой голос звучал то ровно и тихо, то вдруг взрывался.
Мы высказали свои предложения о необходимости создания мемориала се-дельниковским партизанам. Нам хотелось увековечить всех погибших и замученных в Гражданской войне, создать карту района с местами боёв и поставить скульптурную группу, а пока решили сделать бюст Сергея Васильевича Абрамова, который после смерти Артема Избышева в июле 1919 года, возглавил партизанское движение в округе, после освобождения Омска с отрядом добровольцев добивал колчаковцев на Востоке, а позднее воевал с Врангелем. Погиб Сергей Васильевич в годы Великой Отечественной войны, посмертно был награждён орденом Ленина. Впрочем, нам хотелось сохранить память обо всех, кто погиб или был расстрелян в годы колчаковщины. Оказалось, что Петр Петрович уже думал об этой теме и даже пообещал в следующий раз привезти наброски, варианты такого памятника. Скульптор сдержал слово, привез свои предложения. Гипсовая модель мемориала «За власть Советов» долго стояла в райкоме комсомола, но возникли финансовые трудности, и
мы не смогли осуществить задуманное, да и мне вскоре пришлось уехать из района.
В ту первую встречу Лебеденко предложил увековечить память Героя Советского Союза Михаила Васильевича Кропотова, который родился в районе, учился в Седель-никовской школе, отсюда ушел в военное училище. Во время Великой Отечественной войны М. В. Кропотов командовал взводом, ротой и геройски погиб.
Помню, Карякин сказал: «Я и сам был взводным». Я посмотрел на него с недоверием. Как-то не вязалась его шкиперская бородка и тяжелые очки с ролью взводного.
- На войне как бывало, - продолжал он, -убило отделённого (он так и сказал «отделённого»), сразу приказ: «Принимай отделение!». Назавтра убило взводного - приказ: «Принимай взвод!» Ребята смеялись надо мной: «Ну, если так дела пойдут, то быть тебе, Петя, генералом!»
Памятник Михаилу Кропотову он вылепил, и мы открыли его уже на следующий год. Стоит он в райцентре возле средней школы. Ежегодно весной и осенью к его подножию приносят цветы. Но не все, наверное, знают, что создал его человек, который был ровесником героя, как и он, хлебнул полной чашей горечь войны, был тяжело ранен, чудом остался жить.
Война прошла через всю его жизнь, она отпечаталась и в скульптурах, и в литературном творчестве.
Вскоре после нашего знакомства я прочитал его повести «Прощание славянки», «Локотков», военные рассказы.
Повесть «Прощание славянки» Карякин написал в 1963 году. Повесть автобиографична, вынашивалась долго. Об этом не раз говорил сам автор. Видимо, недаром писал Э. Хемингуэй, что писатель должен побывать на войне, а если побывал, то не писать об этом нельзя.
- Я долго искал композицию повести, бросал и принимался снова, - вспоминал Ка-рякин. - В конце концов, решил, что не надо выдумывать никаких историй, надо написать правду, что и обязан делать писатель, только облечь эту правду в художественную форму.
Характерно, что очень любивший и почитавший свою мать писатель дал своему герою ее девичью фамилию - Зарубин. Другие прообразы героев повести - действительные
участники событий. Фамилии погибших сохранены автором.
После празднования 20-летия Победы над фашистской Германией на нас обрушилась лавина литературы о войне. Издавались мемуары маршалов и генералов, вышли «Живые и мертвые», «Солдатами не рождаются» Константина Симонова, «Победа» Александра Ча-ковского и многие другие произведения. Книги писали бывшие командующие фронтами, армиями, дивизиями, военные корреспонденты и профессиональные литераторы, которые встречались с участниками боев, пользовались дневниками, архивами, хорошо знали и видели, как сражались люди войны.
А какую войну мог видеть рядовой солдат? Войну из окопа, войну на уровне взвода, роты. Войну, где приказ: «Только вперед, ни шагу назад!». Войну, где каждый день убивало, убивало на твоих глазах, убивало без пощады. Войну, где мерзли в окопах, где на передовую не всегда привозили пищу, приходилось голодать. Такая война выпала на долю Петра Карякина, и было ему в ту пору 18 лет, как и герою его повести «Прощание славянки» Роману Зарубину.
В 1942 году Петр Карякин добровольцем ушел в армию. В училище стал минометчиком, через полгода он уже на фронте.
О войне он рассказывал неохотно, никогда не бахвалился своей отвагой, как приходилось ему наступать, стоять в обороне, сдавать позиции. Он вспоминал, что где-то под Витебском напор немцев был такой силы, что наши пехотинцы бежали со своих позиций, и их минометная батарея осталась без прикрытия. Минометы стояли в низине, немцы подошли так близко, что стрелять из минометов было нельзя, так как можно было накрыть огнем своих. Командир, оценив позицию, велел всем залечь на краешке невысокого берега. Фашисты добежали до речушки метров семь шириной. Она не замерзла в ту зиму. Они остановились. Никто из них не хотел лезть в студеную воду. Лишь один самый толстый, подоткнув полы шинели, намеривался ее форсировать. Петр резанул его очередью из автомата. Началась стрельба. Еще три темных фигуры остались лежать на снегу, а остальные скрылись в низкорослом чернолесье. Вскоре оттуда дружно ударили пулеметы, над головой просвистели снаряды. Командир минометчиков скомандовал: «Минометы на вьюки!» Вмиг
разобранные орудия были на плечах, и солдаты устремились с холма, но не оценили обстановку. Пока они находились под прикрытием берега, враг их не видел. А когда побежали через поле - их накрыли артогнем. Петр упал в снег, прикрыв голову опорной миномётной плитой. Снаряд разорвался совсем близко, и мерзлая земля, как наждачка, прошлась по спине. Душа ушла в пятки. Он верил, что в одно место снаряд дважды не попадает, и, как бы ни было страшно, поднялся и пробежал несколько метров, упав в дымящуюся воронку. Остальным тоже повезло.
Когда заняли новые позиции, вспомнили, что забыли повозку с лошадьми, на которой были минометы третьего расчета. Из этого расчета сержант Лисин погиб, а остальных увезли в госпиталь. Командир батареи приказал Карякину и солдату Приходько вернуться и найти лошадей.
- Ох, натерпелся я страха, - вспоминал Петр Петрович. - Мы, минометчики, всегда позади пехоты. А тут приказ идти в самое пекло. А вдруг там немцы. Кое-как нашли мы этих коней, привезли стволы. На старой позиции осталось еще сорок ящиков мин. Командир послал за минами, но я отказался. Командир ругался матом, грозил трибуналом. Старшина, парторг роты Вторушин, награжденный орденом Славы, вызвался поехать со мной. Мины мы привезли.
Подобных эпизодов на передовой он вспоминал немало. За смелость в боях мол одой боец получил медаль «За боевые заслуги», гордился наградой. А 11 января 1944 года, в день, когда Петру Карякину исполнилось 19 лет, фашистская пуля ударила ему под правый глаз и вышла в районе затылка.
- Как я остался жив после такого ранения - не знаю. Я не был генералом или старшим офицером, но меня погрузили в самолет и отправили в Москву к знаменитому нейрохирургу Бурденко. В госпитале я пролежал долго, стал плохо видеть на один глаз и слышать на одно ухо.
Если бы я не знал Петра Петровича многие годы, то счел бы все это писательской выдумкой. Но это оказалось истинной правдой. В госпитале Петру приносили письма от матери, в одном она сообщала о получении правительственной телеграммы «Карякиной Дарье Иосифовне, председателю квартального комитета 14 округа», в ней сообщалось: «Передай-
те всем хозяйкам 14-го округа Куйбышевского района города Омска, собравшим 3300 рублей на строительство эскадрильи «Омичи - фронту» и пославшим подарки и теплые вещи фронтовикам, мой братский привет и благодарность Красной Армии. Сталин». Карякин выучил текст наизусть и с гордостью зачитывал его бойцам и сестрам в госпитале.
Книги Карякина честно рассказывают о войне, о повседневном нелегком и потном солдатском труде. .. .«Окопы приказали копать полного профиля. На откосе, где грунт прочный, можно было не бояться воды. На Первом Прибалтийском фронте такая роскошь выпадала нечасто. Окопы получились на славу. Зарубин прыгнул в окоп, поднял воротник шинели, присел на корточки, хотел закрыть глаза, но над бруствером показался Богданов, скомандовал: «Минометы на вьюки! - и, мягко извиняясь, добавил: - Вперед пойдем. С темнотой подтянемся ближе к пехоте, капитан место выбрал».
Это лишь один маленький, но правдивый штришок. Война - это, прежде всего, огромная работа. Только представьте, что значит выкопать окоп в полный профиль, оборудовать позицию для минометов и, не сделав ни одного выстрела, вновь пойти вперед и тащить минометную плиту, ствол, мины и свою винтовку, вещмешок... Чтобы правдиво изобразить это, пришлось всё испытать на себе.
Мне вспоминается киносериал, созданный Константином Симоновым о полных кавалерах ордена Славы, в котором почти все герои подтвердили, что война - это тяжкий труд, а потом отвага.
Небольшая повесть «Локотков» органично переплетается с «Прощанием славянки». Главный, на мой взгляд, эпизод - когда Локотков последней из четырёх оставшихся мин поражает немецкий штаб и тем самым срывает наступление фашистов. Это тоже результат кропотливого ученья и труда Локот-кова, который «лучше всех определял расстояние на местности и быстрее всех делал вычисления для ведения огня».
Война - это и великая наука побеждать, сохранять людей. Мы знаем, как трудно давалась эта наука нашим генералам, и как ценили солдаты капитана Гаврилкина, одного из персонажей карякинской повести. «Во второй минометной роте давно выбили два расчета, а у Гаврилкина даже никого не ранило. Зарубин
объяснил это умением капитана выбирать позицию особым везением; он не раз говорил Мариманову, что с таким командиром минометчики без царапины дойдут до Берлина». Война - это и смерть, с нею Роман Зарубин встречается постоянно. То видит трупы наших солдат, запорошенных снегом, то на его глазах гибнет командир взвода Богданов и новый командир взвода, заменивший Богданова, также не уберегается от осколка. Гибнет Лисин, ранен Мишка-ездовой, и так каждый день: кровь и смерть.
«Прощание славянки» - повесть не только о войне. Построив ее как воспоминание, автор часто возвращает нас и к довоенным годам, когда мальчишки еще учились в школе, мечтали быть летчиками, шкодничали и радовались жизни. Вспоминает он и день своего 17-летия, своих друзей Игоря Куркина, Юрку Ладыжникова, Валю Тесленко, но где теперь его друзья... Игорь сгорел в танке. Юрка пропал без вести. Валя, которую он любил и которую так и не поцеловал, погибла от раны при бомбежке. Роман, возвратясь из госпиталя, ходит к родителям друзей и узнает об их судьбах. В этих маленьких эпизодах - искреннее повествование о выбитом войной поколении.
...Мы часто разговаривали с Петром Петровичем о литературном творчестве, и однажды он признался, что некоторые товарищи упрекают его за излишнюю описательность, за отсутствие в повестях каких-то особых сюжетных коллизий.
- Но я хочу сказать правду и показать ее такой, какой я ее знаю, - возражал он своим оппонентам. - Какая философия может быть у солдата в 19 лет? - Выжить бы в этой войне. Я мог бы поставить своих героев в экстремальные ситуации, как это делает Василь Быков, но боюсь быть неискренним. Как буду вкладывать в их молодые головы то, что знаю и думаю я, теперь почти пятидесятилетний?
Такова была его позиция. Главное -правда. На первый взгляд невероятная история с Локотковым вовсе не выдумана, а рассказал ее Петру Петровичу бывший командир минометного взвода Николай Иванович Шапкин. Чего не бывает на войне!
В 1959 году Карякиным был написан остросюжетный рассказ «Марфа». В те годы, несмотря на хрущевскую оттепель, в литературе доминировал положительный герой. И вдруг - рассказ о дезертире. Впрочем, не
только о нем, но и о горе матери. А вернее, о судьбах, сломанных войной. Карякин рассказывает, что жила в сибирском селе красавица Марфа, русоволосая, с васильковыми глазами. Вернулся с гражданской войны молодой парень Семен с орденом на груди и раной в лёгкое. Полюбила его беззаветно Марфа. Кормила, лечила, ухаживала. Окреп Семен, срубил светлую избу, а через год у них родился Антон. Но Семен простыл на охоте, старая рана открылась, и осталась Марфа с двухлетним сыном. Прошли годы. Вырос Антон похожим на отца. В 1941 году добровольцем ушел в армию. Писал письма, но потом пропал. Горевала мать, а осенней ночью кто-то тихо постучал в окно. Радость была, что вернулся живой, но, узнала, что сын - дезертир. Заболело ее сердце, от позора поседела голова, замкнулась Марфа, стала молчаливой. Просила она сына пойти покаяться, но он боялся. Однажды она напоила его снотворным, забрала пистолет и сдала спящего властям. Она не предала сына. Она считала, что если у человека совесть не чиста, то лучше не жить ему на белом свете, а если виноват, то покайся за свои поступки перед народом.
Петр Петрович послал свой рассказ в один из столичных журналов, но его отказалась печать. Не тот герой. Таким образом, и в его литературной жизни были черные дни, и не однажды. Позднее писатель Василий Песков сделал документальный очерк на такую же тему о дезертире. А через десять лет Валентин Распутин издал повесть «Живи и помни», которую с интересом приняли читатели. В ней он рассказал о трагической судьбе Настены Гуськовой, чей муж Андрей сбежал из армии. Настена, как и мать Антона, предпочла смерть позору.
В 1966 году П.П. Корякин закончил повесть «Филипповы дети». В основу сюжета легли подлинные события, трагическая судьба молодой женщины, в жизнь которой по-своему ворвалась война.
...Жила девочка Рая на железнодорожном разъезде. Отец, старший кондуктор, погиб при крушении поезда. Вместо отца она желтым флажком провожала проходящие мимо поезда. Началась война. Зимой умерла мать. В 16 лет Раиса осталась одна, взвалив на себя и дежурства на разъезде, и домашние заботы. Вскоре познакомилась она с бойцом инженерного батальона по имени Филипп. Он приходил
к ней, здоровался, иногда чистил картошку и убегал в часть. Он нежно относился к ней, не приставал, не лапал, лишь однажды, прощаясь, крепко поцеловал. В своей будке она ждала его и мечтала о замужестве. Филипп оказался серьезным парнем: «Нельзя, может на фронт придётся. А если дитя? Куда ты одна, без меня? Пропадешь. Лучше жди. Буду жив - поженимся». С фронта он посылал теплые письма, но как-то получила она солдатский треугольник и сто рублей денег. Солдаты из его взвода написали, что погиб Филипп, а сто рублей -это все, что от него осталось. Прошел год. Соседка Марья стала сватать Раису за своего брата, который служил в городе и играл в военном оркестре. Подруга не отступала, а барабанщик приносил всякий раз маленькие подарки. Задурили девке голову. Свадьбу сыграли, а через несколько дней обнаружилось, что «жених» был уже женат, оставив жену в колхозе, и их брак не зарегистрировали. В октябре родился у Раисы сын, и назвала она его Филиппом в честь первой любви, а барабанщик все чаще приходил пьяным и однажды украл у нее те самые сто рублей. Ей не жалко было этих денег, дорога была память о первой любви. Она прогнала барабанщика. Раиса устроилась санитаркой в госпиталь. В одной из партий тяжелораненных она признала среди бойцов Филиппа, оказалось, он не погиб два года назад, а раненый попал к партизанам и воевал под Полоцком. В одном из боев вновь получил тяжелое ранение и был вывезен за линию фронта. Они искренне обрадовались встрече, казалось, что счастье впереди, но после одной из операций солдат умер. Рухнула последняя надежда и радость. Раиса, назвавшись его женой, похоронила солдата на городском кладбище, а не в братской могиле.
Таких историй в жизни было тысячи. Карякин приоткрыл лишь одну страницу народной трагедии.
Автор отдал рукопись на суд членов Союза писателей. Работу хвалили, давали хорошие отзывы, но в новосибирском издательстве печатать не стали. Критик, рецензировавший повесть, отметил ее как упадническую: «Не та, мол, изображена героиня». Произведение Петра Корякина вновь вызвало неодобрение издателей.
Не могу понять, почему повесть отвергли, какую крамолу нашли в ней критики? Да! Раиса не была комсомолкой, не была передо-
виком производства, но работала постоянно и добросовестно. А что родила она вне брака, что же здесь криминального? Мало ли у нас и теперь детей без отцов.
Только после смерти Петра Петровича «Филипповы дети» вышли в омском издательстве. Но, как говорится, «дорога ложка к обеду». Всякое изданное литературное произведение придает автору новый творческий импульс.
... В год нашей Победы Петра Карякина демобилизовали по первому разряду как тяжелораненого. Возвратясь в Омск, пошел работать в уголовный розыск. Первые послевоенные годы были неспокойными. Бедность, нехватка товаров подпитывали криминальную среду, воровство, грабежи. Банды, под названием «Черная кошка», а то и просто без названий, мелкие жулики грабили население и магазины. Работа требовала напряжения сил. Но война и тут дала знать о себе, поставив подножку. В двадцать три года отправили бывшего солдата на инвалидность. Перебивался случайными заработками. Пошел работать на обувную фабрику, наладчиком оборудования, благо, что перед войной окончил ремесленное училище. Добросовестное отношение к порученному делу, общительный характер, позволили сдружиться с молодежью, которая избрала его своим комсомольским секретарем. Через много лет друзья по фабрике, в день юбилея прислали Петру Петровичу дружеский шарж, изобразив его в римской тоге, в лавровом венке, в окружении сапог, дополнив его словами:
На обувной Петро работал,
Сердца младых глаголом жег,
Есть у него от Калигулы что-то,
Ведь Калигула по-латыни - сапожок.
А потом пришло желание стать художником, и Петр Карякин поступает в Пензенское художественное училище, где учится не только рисовать, но и серьезно занимается скульптурой. Училище окончил в 1953 году, получил специальность скульптора-исполнителя.
Первый рассказ «Охота на медведя» опубликован в пензенском альманахе «Родная земля» в 1952 году. Радость пришла огромная. Накупил несколько книжек и послал друзьям и родным в Омск. А когда приехал на каникулы уже «известным» писателем, ходил гордо,
знакомясь с девчатами, как бы, между прочим, говорил о нелегком писательском труде.
На следующий год там же, в Пензе, вышел первый сборник рассказов П. Карякина «Верный друг», который позднее, в 1956 году, переиздали в Омске.
После учебы Петр Петрович работал в художественном фонде Союза художников, но литературную работу не бросил. В 1955 году вышла его небольшая книга о чемпионке мира по парашютному спорту Валентине Селивёр-стовой.
Валентина Михайловна - личность легендарная. В 16 лет начала заниматься парашютным спортом, во время Великой Отечественной войны работала инструктором по подготовке воинов-десантников, первой покидала самолет, подавая пример молодежи. Совершила сотни прыжков. В 1950 году, на соревнованиях, посвященных 20-летию парашютного спорта в СССР, совершила ночной прыжок с парашютом с высоты 5600 метров из них 3500 в свободном падении. На следующий год установила рекорд страны, пролетев в свободном падении 6180 метров за 124 секунды. В 1954 году на соревнованиях во Франции по парашютному спорту сборная команда СССР, лидером которой была Селивёрстова, стала чемпионом мира, потом успех повторила еще несколько раз. Такой героический характер не мог не привлечь внимание писателя, и он создает яркий психологический портрет спортсменки.
Через год Союз писателей СССР и МВД СССР объявили конкурс на лучшее произведение о работниках внутренней службы. Рассказ Петра Карякина «Свое добро» отметили премией и напечатали в московском издательстве. 1959 год принес писателю ещё одну удачу: он получил телеграмму от знаменитого писателя Ф.И. Панферова, редактора журнала «Октябрь», с сообщением о предстоящей публикации рассказа «Несмотря ни на что». Редактор желал автору дальнейших успехов. В том же году в омском издательстве вышел роман П. Карякина «В пору цветения». Для овладения тайнами писательского мастерства, Карякин поступает на заочное отделение Литературного института им. Горького. В 1961 году его принимают в члены Союза писателей СССР, а на следующий год вместе с Леонидом Ивановичем Ивановым он организует в Омске отделение Союза, в который вошло всего пять человек.
Интенсивно работая как писатель, он много времени отдает созданию памятников погибшим в Великой Отечественной войне в разных районах области, трудится над образом Лизы Разгуляевой, учительницы, убитой в Тарском районе кулаками. Начинает работу над бюстами Героев Советского Союза генерала Л.Н. Гуртьева, Петра Ильичёва и партизана Артема Избышева, комиссара Г.Ф. Заха-ренко. По просьбе руководства института природно-очаговых инфекций создает бюсты великих ученых: Н.Ф. Гамалеи, А.Н. Северце-ва, Луи Пастера. По заказу областного управления культуры Карякин работал над образом экскаваторщика, Героя Социалистического труда Алексея Степановича Лазуткина. Во время сеансов они сдружились. Петру Петровичу импонировала преданность героя избранной профессии, умение осмысленно, с некоторым юмором преодолевать трудности, его необыкновенный талант рационализатора, надежного товарища и страстного охотника. Он пишет о Лазуткине большой очерк «Портрет друга», изданного отдельной брошюрой, с теплотой и доброжелательностью рассказывает о нелёгком труде рабочего человека, о смысле его жизни, направленной на созидание и укрепление Социалистической Родины. Причем это были не громкие слова, а реальные поступки. А бюст Алексея Степановича экспонировался на многих выставках.
В литературных журналах появляются новые рассказы для детей, позже вошедшие в сборники «Последний патрон» (1962 и 1985 гг.) и «Верный друг» (1953 и 1956 гг.).
...Наше знакомство переросло в дружбу. Приезжая в район, он часто останавливался у нас. Наблюдая его в непосредственном общении, я удивлялся, как он возится с ребятишками, рассказывает моему сыну невероятные истории об охоте, о войне. У Сережки глаза становились круглыми, а Петр Петрович «заливал во всю ивановскую». Иногда Сережка спрашивал:
- Дядя Петя, ты раньше не так рассказывал.
- Это не беда, Серега, все сразу не вспомнишь.
Вслушиваясь в его истории, я замечал, что в них появлялись какие-то новые детали, краски, то что-то исчезало или менялось. Я понял, что он по ходу дела оттачивает сюжеты для будущих рассказов. Он и сам любил
слушать. Бывало, покуривает и незаметно вытягивает из собеседника интересующие его детали. Любил поговорить об искусстве, о русской истории, о раскольниках, знал их обычаи. Возможно, его предки, жившие в селе Луговая Суббота, что севернее Тобольска, происходили из раскольников. Он задумал написать большую вещь о Луговой Субботе.
Была Луговая Суббота когда-то большим селом, почти сто дворов, а в каждом дворе по пять-шесть, а то и более ребятишек. Росли дети вольно, на природе, рядом Иртыш, протоки, заливные луга, тайга. Крестьяне хлеб почти не сеяли, занимались скотоводством, рыбалкой, охотой. Работали люди не покладая рук, да и «каратеры» были сибирского по-кроя...Крепко держались веры и блюли семейные традиции.
Но после революции пришел в село Петька Макаров, как говорили бабы, - безбожник, походил вокруг деревянной церкви, посмотрел на колокольню, собрал молодых мужиков, подпилили колокольню, обвязали веревками и сдернули. Изладили из церкви клуб... Молодежь в нем пела, плясала, щелкала орехи, но что-то надломилось в душах людей, постепенно начали мужики покидать родные места. Бывая в Луговой Субботе, Карякин узнавал у старожилов судьбы земляков, об участии их в войне. У писателя скопилось немало материала, он постоянно работал, что-то искал в архиве, делал записи в блокноте мелким твердым почерком. Чувствовалось, что это будет значительное произведение, охватывающее период от революции до наших дней. Но успел опубликовать только первую часть романа.
Многое ему о той жизни рассказал отец. На германской он получил ранение шрапнелью и пулей, а после войны работал заготовителем пушнины, разъезжал по Тобольскому северу. Пушнина шла на продажу за границу, ценилась на вес золота, а оттуда шли станки, машины, оборудование для новых заводов. Отец был знаком со многими охотниками, побывал почти во всех поселениях Обского севера и рассказал много разных историй, которые пригодились позже для написания романа.
В Сургуте, где одно время жила их семья, Петр впервые увидел самолет и заболел авиацией, и когда семья переехала в Омск, хотел учиться на летчика, но подвело зрение. Отец настаивал на адвокатской карьере, но,
как рассказывал Петр Петрович, он с детства стеснялся ходить с портфелем, поэтому учебники носил за поясом или перевязывал сыромятным ремешком, потому юриста из него не получилось. А тут война.
Человек он был необыкновенно коммуникабельный. Приезжая в район, обязательно шел к деду Мите Соковину-водомеру или ехал в самый дальний угол района, в Николаевку, где жил охотник Яков Андреевич Михнов. Вместе с поэтом Геннадием Шмаковым, отличным стрелком, они хаживали в тайгу. В период работы над памятником участникам войны в Тевризе, бывал в Чудесном, Журав-лёвке, Екатериновке, перезнакомился со многими охотниками. Но охота для Петра Петровича не являлась самоцелью. Собираться на охоту, заряжать патроны, подгонять амуницию, смотреть на всю эту канитель для него было в удовольствие. А после набегов на зайчишек, ух, сколько бывало рассказов, хохота, дружеской издевки над неудачниками! Ближайшим сподвижником по охоте был Николай Иванович Шапкин, полковник, служивший на военной кафедре в автодорожном институте, такой же весельчак и балагур, как и Карякин. Он часто возил Петра Петровича на стенд у сельхозинститута, где они настреливались от души. Раздобыл где-то Шапкин старинную фузею, наверное, петровских времен, засыпали в нее чуть ли по стакану пороха и дроби. Устанавливали фузею на озере у плеса на треногу, там же расставляли деревянные раскрашенные чучела и бухали так, что все в округе содрогалось. Привозили уток мешками и были довольны, что жёнам есть работа. После удачной охоты шли в баню или в подвале Дома офицеров резались в бильярд. Шапкин неплохо рисовал, сделал портрет друга, а Карякин вылепил его портрет. Но полковнику не понравилась его голова с огромной лысиной, и пришлось скульптору одевать ее в папаху. Владимир Полтаракин на эту тему сочинил байку, над которой все потешались.
Веселый он был человек. К нему, как бабочки на свет, тянулись люди: художники Ростислав Черепанов, Евгений Куприянов, Николай Брюханов, Дмитрий Манжос; друзья по писательской организации Тимофей Бело-зёров, Владимир Полторакин, Лев Трутнев. А поэт Владимир Макаров считал себя «выкормышем» Петра. Петр Петрович ввел в
литературу и Геннадия Шмакова, которого ласково называл «стрелком из лука».
Дома у Карякина я бывал редко по причине того, что Петр Петрович имел огромного королевского дога, что изображен рядом с хозяином на портрете работы Е. Куприянова. Дог становился рядом и зорко следил за каждым движением, даже во время застолий он непрерывно смотрел своими красными злыми глазами, предупредительно изрыгая грозные звуки при малейшем желании сдвинуться с места. Жена Петра Петровича, Тамара Викторовна, пекла вкуснейшие пироги. Хозяин иногда бросал пирог собаке. Дог хватал его на лету - клац, и пирог исчезал в его пасти. А если он за руку - и нет руки.
Обычно друзья собирались у Карякина в мастерской. Травили анекдоты, хохотали от души. Вильям Озолин пел под гитару песни, а Карякин называл его «морским волком». Володя Макаров после очередной рюмочки, перебивая всех, читал свои стихи. Здесь же впервые от Геннадия Шмакова прозвучало посвящение Карякину «Классик едет на курорт»:
Вокзал гудит, как улей, Как самовар, как пасека. Вот двери распахнули -Ведут к вагону классика. Сибирского, красивого, С шотландскою бородкой И дышащего силою, И пахнущего водкой. Не золотоискателя И не купца-бобра, А поезд ждёт писателя Всех премий соискателя -Карякина Петра.
Все смеялись, зная подтекст стихотворения, а Петр Петрович брал в руку линейку, вместо шпаги, занимал боевую стойку и в ответ читал свою поэму в стихах о защитниках Камчатки в период Крымской войны. Веселые были компании!
Я никогда не видел его раздраженным. Помню, мы как-то зашли в круглый магазин на улице Ленина, и ему нахамила продавщица.
- Петр Петрович, ну как ты стерпел? -спросил я.
- А разве она знает, что перед ней классик сибирской литературы? - ответил он спокойно и тут же громко захохотал.
Он действительно мог бы стать классиком сибирской литературы. Повесть «Проща-
ние славянки» тогдашняя критика оценивала очень высоко, позднее даже ставила ее выше знаменитой повести Виктора Астафьева «Пастух и пастушка». Между прочим, написана она почти на десять лет раньше, чем повесть Астафьева.
Когда отмечали пятидесятилетие Петра Петровича, то все желали ему здоровья, новых творческих успехов. В конце ноября 1975 года дома у Карякиных собрались Евгений Куприянов и Геннадий Штабнов со своими женами-сестрами и я, приехавший из района. За дружеским столом кто-то заметил, что лицо Петра Петровича имело бронзовый оттенок.
- Это я был в Планерском, на море, еще загар не прошел! - заявил он с усмешкой.
Через неделю мне позвонила Тамара Викторовна и рассказала, что еле убедила Петра Петровича сходить в больницу и ему прописали лекарства, каких нет в Омске. Нашли препарат в Швейцарии, через Союз писателей СССР удалось добыть. В марте я приехал к Карякиным, привез брусники, клюквы, меду, рыбы. Петр Петрович сильно осунулся, но с улыбкой и юмором начал рассказывать разные истории, и о своей работе над рукописью о Луговой Субботе. В тот день он подарил мне свою повесть «Прощание славянки», вышедшую в Новосибирске. Я не мог даже предположить, что это последняя наша встреча. Через десять дней Карякина не стало. Смерть обошла его в девятнадцать, но подстерегла через три десятилетия. Остались его книги, работы в мраморе и бетоне.
Когда его хоронили, звучал марш «Прощание славянки». Таково было его желание. И мне вспомнились последние строки из повести: «Марш звенит в груди, в весеннем воздухе, несется по ветру медными струями и уводит его на войну, как уводил не одно поколение русских солдат: уводил его отца в Первую мировую и вот его самого уже во второй раз. Может быть, это в последний раз? Пусть дети парней, шагающих рядом, и его дети, если им суждено быть, не уходят под этот старинный марш в колонне по четыре. И пусть он не отправляет их на войну».
Его дети Виктор и Роман прожили свою жизнь в мирные годы, ради которых он рисковал своей жизнью, да и внуков Петра Петровича Бог не обделил талантами. Они трепетно хранят память о деде, ведь он так хотел, чтобы все жили в мире и согласии.
