CC BY
37
А.С. Курилов
ШЕКСПИРОВСКИЙ КРИТЕРИЙ ОЦЕНКИ А.С. ПУШКИНА В.Г. БЕЛИНСКИМ
Аннотация
В статье рассматриваются обращения Белинского к Шекспиру как критерию при оценке произведений Пушкина.
Ключевые слова: Шекспир, А.С. Пушкин, В.Г. Белинский.
Kurilov A.S. The Shakespearian criterion in the works of V.G. Belinski on A.S. Pushkin
Summary. The article deals with the Shakespearian criterion used by V.G. Belinsky in his works on A.S. Pushkin.
Традиция использовать имена одних писателей в качестве критериев при характеристике и оценке других появляется еще во времена Античности. К таким именным критериям прибегает уже Аристотель в своей «Поэтике». Необычайно популярными они становятся в эпоху Классицизма, когда было престижно в каждой национальной литературе иметь своих Гомеров, Горациев, Пинда-ров, Ювеналов, Корнелей, Расинов и т.д., чьи создания почитались верхом искусства, а их имена автоматически превращались в соответствующие критерии достоинств и недостатков произведений отечественных писателей, мерилом их мирового уровня и значения. Литературоведы и критики последующих эпох наследовали такой способ оценки писателей и постоянно прибегали к подобного рода критериям. В.Г. Белинский не исключение.
Он охотно пользовался именными - гомеровским, байронов-ским, гётевским, шиллеровским и другими - критериями, в том числе и шекспировским, обращаясь к творчеству отечественных и зарубежных писателей. И особенно Пушкина1. Представление
Белинского о Шекспире и ложится в основу соответствующего именного критерия, определяя его составляющие.
Шекспир для нашего критика «есть высочайший зенит художественного совершенства», вершина искусства, когда поэт, отрешившись от всего личного, временного, отражает жизнь такой, какая она есть в действительности. «Каждая его драма, - отмечает Белинский, - есть мир в миниатюре; у него нет... любимых идей, любимых героев», как у Байрона или Шиллера. «Это беспристрастие, эта холодность поэта, который как будто говорит вам: так было, а, впрочем, мне какое дело!»2 Создания Шекспира выделяются «по оригинальности и самоцветности персонажей, по разнообразности картин и их калейдоскопической подвижности», «тонким анализом человека со всеми изгибами его души и сердца». Он «навсегда помирил и сочетал» поэзию «с действительною жиз-нию...» [1, 72, 74, 144].
«Для Шекспира нет ни добра, ни зла: для него существует только жизнь, которую он спокойно созерцает и сознает в своих созданиях, ничем не увлекаясь, ничему не давая преимущества» [2, 9-10]. «...Он не думает ничего развивать и доказывать, а изображает жизнь как она есть...» [2, 177]. Его величие заключается во «всеобъемлющей многосторонности» [2, 252].
К Шекспиру как критерию при оценке произведений Пушкина Белинский впервые обращается в марте 1838 г. И не случайно.
К этому времени он коренным образом изменил свое представление о роли Пушкина в истории отечественной литературы и масштабе его дарования. От «Литературных мечтаний» до смерти Пушкина Белинский пребывал в убеждении, что поэт имеет для нас уже исключительно историко-литературное значение и его роль исчерпывается, хотя и «самым цветущим», но только одним периодом, который критик и называет собственно Пушкинским [1, 92]. Он продолжался десять лет, а его начало было ознаменовано появлением «Руслана и Людмилы». «...Тридцатым годом, - скажет Белинский, - кончился, или, лучше сказать, внезапно оборвался период Пушкинский, так как кончился и сам Пушкин, а вместе с ним и его влияние; с тех пор почти ни одного бывалого звука не сорвалось с его лиры» [1, 111]. В глазах Белинского, вплоть до смерти Пушкина, он оставался лишь единственно «истинным поэтом... на Руси» [9, 38].
Изданные посмертно, в 1837 г., неизвестные до того произведения поэта, а среди них были «Медный всадник», «Русалка», «Тазит», «Египетские ночи» и др., заставили Белинского по-иному взглянуть на самого Пушкина и его творчество. Критик начинает сознавать, «чего лишилась в нем Россия», что Пушкин - не столько прошлое нашей литературы, сколько ее настоящее, и называет его «великим поэтом» [9, 123; 2, 275]. И не просто великим.
Откликаясь на появление в печати новых произведений Пушкина, Белинский скажет: «...как поэт Пушкин принадлежит, без всякого сомнения, к мировым, хотя и не первостепенным, гениям. Да и много ли этих первостепенных гениев искусства?» -вопрошает он и сам же отвечает: «Омир (мифическое имя), Шекспир, Гёте, Бетховен, и не знаем, право, кто в живописи» [2, 275]. И хотя Пушкин в глазах критика еще «не дотягивает» до Шекспира, но он уже считает, что истинные достоинства Пушкина можно оценить, измеряя их самыми высокими критериями, каковыми были критерии, связанные с именами «первостепенных гениев» - Гомера, Шекспира и Гёте. Так шекспировский критерий входит в систему оценок Белинским Пушкина.
К Шекспиру как критерию при оценке уже собственно конкретных произведений Пушкина Белинский обратится в октябре 1838 г., перечитывая «Бориса Годунова». Если в сентябре пушкинская трагедия для него еще только «громадное создание»3, то теперь, после второго ее прочтения, критик видит в ней уже «шекспировское создание» [9, 215-216].
Нельзя не отметить, что ранее, в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя», при характеристике самого Шекспира Белинский обращается к одному из образов «Бориса Годунова». У Шекспира, писал критик, «нет симпатий, нет привычек, склонностей, нет любимых мыслей, любимых типов: он бесстрастен, как
Думный дьяк, в приказах поседелый,
который
Спокойно зрит на лица подсудимых,
Добру и злу внимая равнодушно», —
не совсем точно цитируя Пушкина [1, 145]. Именно такое, бесстрастное, без симпатий, без любимых героев и мыслей изображение Пушкиным в «Борисе Годунове» «жизни, как она есть», при «оригинальности и самоцветности персонажей» и сделало в глазах Белинского эту трагедию «шекспировским созданием». В феврале 1841 г. он скажет, что «Борис Годунов» есть творение, «достойное занимать первое место после шекспировских драм» [3, 343].
Разделяя художественные, «воображаемые» по своей сути, миры на «действительные» и «призрачные», Белинский находит, что и Шекспир, и Пушкин принадлежат к писателям, содержание произведений которых отвечает реалиям жизни. «Мир, - пишет он, -созданный Гомером, Шекспиром, Вальтером Скоттом, Купером, Гёте, Гофманом, Пушкиным, Гоголем, есть мир "воображаемый действительный", т.е. столько же не подверженный сомнению, как и мир природы и истории», в отличие от мира «воображаемого призрачного», нереального, только «кажущегося, но что совсем не то, чем кажется», «созданные Сумароковым, Дюкре-Дюменилем, Радклиф, Расином, Корнелем и пр.» [2, 397-398]. Не считая Пушкина «первостепенным гением», тем не менее в творческом отношении Белинский ставит его в один ряд с Шекспиром, хотя и не на одно из ведущих мест. Но вскоре он самым решительным образом изменит свою точку зрения, увидев в Пушкине уже не только великого, а и «первостепенного гения». И будет это связано с появлением в печати «Каменного гостя».
Рецензируя альманах «Сто русских литераторов», изданный А. Смирдиным в начале 1839 г., где была опубликована эта «драматическая поэма», критик не может сдержать своего восторга по поводу прочитанного. Эта поэма, помещенная «на тридцати пяти страницах», пишет он, «есть целое, оконченное произведение творческого гения: художественная форма, вполне обнявшая бесконечную идею, положенную в ее основание; гигантское создание великого мастера, творческая рука которого на этих бедных тридцати пяти страничках умела исчерпать великую идею, всю до малейшего оттенка». И далее: при ее чтении перед нами «разверзалось на минуту царство бесконечного... Мы увидели даль без границ, глубь без дна, - и с трепетом отступили назад... Да, мы еще только изумлены, приятно испуганы и потому не в силах даже себе отдать отчет в собственных ощущениях... Что так поразило
нас? - Мы не знаем этого, но только предчувствуем это, - и от этого предчувствия дыхание занимается в груди нашей, и на глазах дрожат слезы трепетного восторга... Пушкин, Пушкин!.. И тебя видели мы... Неужели тебя?.. Великий, неужели безвременная смерть твоя непременно нужна была для того, чтобы мы разглядели, кто был ты?..» [2, 400-401].
В «Каменном госте» Белинский увидел не просто то, что можно было уподобить «шекспировскому созданию», а произведение, ни в чем не уступавшее шекспировским. И уже 19 апреля в письме Н. В. Станкевичу скажет: «Пушкин предстал мне в новом свете как один из мировых исполинов искусства, как Гомер, Шекспир и Гёте» [9, 243].
В течение года шекспировский критерий остается ведущим в оценке Белинским Пушкина.
«Пушкин, - пишет он 19 августа И.И. Панаеву, - меня с ума сводит. Какой великий гений, какая поэтическая натура!.. У меня теперь три бога искусства, от которых я почти каждый день неистовствую и свирепствую: Гомер, Шекспир и Пушкин» [9, 251].
«Пушкин! - восклицает Белинский в письме к Станкевичу от 29 сентября, - какая полная художественная натура!..» «Цыганы» -«Какое мировое создание! А "Моцарт и Сальери", "Полтава", "Борис Годунов", "Скупой рыцарь" и, наконец, - перл всемирно-человеческой литературы - "Каменный гость"!.. Тут пахнет Шекспиром нового мира!» [9, 255-256].
«Радуюсь твоей новой классификации, - пишет он К.С. Аксакову 10 января 1840 г. - Гомер. Шекспир, Гоголь... Вот мы и сошлись с тобою; только у меня на месте Гоголя стоит Пушкин, который всего поглотил меня...» [9, 299].
«Пушкин, - скажет Белинский в письме к В.П. Боткину, -умер во цвете лет, в поре возмужалости своего гения, умер, когда великий мирообъемлющий Пушкин уже кончился и начинался в нем великий мирообъемлющий Шекспир. Да, мир увидел бы в нем нового Шекспира» [9, 334].
Все это время в глазах Белинского Пушкин находится среди «первостепенных гениев искусства» - третьим, после Гомера и Шекспира. В такой же последовательности он упоминает и их произведения: «Илиада», «Макбет», лирические стихотворения Пушкина [3, 217].
Оспоривая утверждение, «что будто бы только женщина и может верно и истинно изображать женское сердце, которое ей знакомо по своему собственному», Белинский замечает, что это неправда, «если говорить о произведениях творчества, о созданиях художественных... Шекспир и Пушкин были, как известно всему образованному и необразованному миру, мужчины, а между тем никакая в мире женщина не в состоянии создать таких дивно верных, непостижимо истинных женских характеров, каковы, например, Дездемона, Юлия (Джульетта. - А.К.), Офелия, Татьяна, Лаура, донна Анна» [3, 369].
«Шекспировской кистью», отметит Белинский, набросана в «Полтаве» сцена, где Мазепа добивается признания от Марии: кто ей дороже, отец или супруг? «Сколько истины и верности действительности в страхе Марии при мысли об ужасном выборе между отцом и любовником! Как естественно, что она желает уклониться от утвердительного и неизбежного ответа на этот вопрос, оледенящий холодом смерти сердце ее! Какое торжество женской натуры в ее ответе в пользу возлюбленного, как бы насильно, подобно болезненному воплю, исторгнутом из ее души!.. Тут, - скажет Белинский, - вся женщина в апофеозе любви своей, и сам Шекспир ни одной черты не мог бы прибавить к этому дивно художественному изображению нашего поэта!» [3, 309-310].
Пушкин и Шекспир, напишет Белинский, «крепко держатся земли... Шекспир, - поэт действительности, а не идеальности. Пушкин тоже». И добавит: «Оставляя в стороне вопрос о превосходстве (которого мы и не думаем отрицать или оспоривать) Шекспира перед Пушкиным, можно смело сказать, что только слепые могут не видеть, что оба эти великие явления творческой силы принадлежат к одному разряду, суть явления родственные» [3, 406-407]. Такая точка зрения сохранится у Белинского неизменной, и в дальнейшем он разъяснит ее, имея в виду «слепых». Есть, скажет он, «род великих поэтов», что «с печатью олимпийского происхождения на челе, изображают мир, как он есть, принимая его действительное состояние, во всякий данный момент, за непреложно разумное: и таков был величайший представитель этого рода поэтов - Шекспир, и к такому разряду поэтов принадлежит наш Пушкин» [7, 36].
В один ряд ставит Белинский Шекспира и Пушкина, говоря о творчестве Гофмана. «Это, - скажет он, - не художественная поэзия, как Шекспира, Вальтер Скотта, Купера, Пушкина, Гоголя...» И спустя некоторое время подтвердит, что к «высшей художественной поэзии» принадлежат Шекспир, Гомер, Вальтер Скотт, Купер, Байрон, Шиллер, Гёте, Пушкин, Гоголь, отнеся Гофмана к представителям «поэзии религиозной» [9, 363, 426].
Шекспировский критерий является центральным в цикле статей Белинского «Сочинения Александра Пушкина».
Разнообразием своей поэзии, «удивительной способностью легко и свободно переноситься в самые противоположные сферы жизни... независимо от мыслительной глубины содержания, Пушкин, - пишет Белинский, - напоминает Шекспира» [6, 294]. По-шекспировски он решает «нравственный вопрос», поставленный Мазепой перед Марией, отмечая схожесть судеб ее и Дездемоны [6, 345-346, 354]. «Борис Годунов» - «новый Макбет», сама трагедия «есть драматическая хроника, образец которой создан Шекспиром», а «последнее слово трагедии»: народ безмолвствует -«заключает в себе глубокую черту, достойную Шекспира» [6, 449, 453].
В «Моцарте и Сальери» Пушкин «поражает нас шекспировским знанием человеческого сердца». «Скупой рыцарь» - «по выдержанности характеров (скряги, его сына, герцога, жида), по мастерскому расположению, по страшной силе пафоса, по удивительным стихам, по полноте и оконченности, - словом, по всему эта драма - огромное, великое произведение, вполне достойное гения самого Шекспира» [6, 475, 478]. Вообще, пишет в это время Белинский, «о некоторых пьесах Пушкина можно сказать, что Шекспир не постыдился назвать их своими» [5, 44], а образом Алеко не «погнушалась бы даже трагедия Шекспира» [6, 324].
Вместе с тем Белинский отметит и принципиальное, с его точки зрения, отличие Пушкина от Шекспира. В Шекспире, как и в Гомере, говорит он, вас «останавливает прежде всего не художник, а глубокий сердцевед, мирообъемлющий созерцатель... В Пушкине, напротив, прежде всего увидите художника, вооруженного всеми чарами поэзии, призванного для искусства как для искусства, исполненного любви, интереса ко всему эстетиче-
ски прекрасному, любящего все и потому терпимого ко всему» [6, 264]. И если Шекспир останется для всех «глубоким сердцеведцем, великим живописцем мира души», то Пушкин, дав нам «поэзию как искусство, как художество... навсегда останется великим, образцовым мастером поэзии, учителем искусства» [3, 314, 6, 492].
См.: КуриловА.С. Гомеровский критерий в системе оценок А.С. Пушкина В.Г. Белинским // Пушкин и Античность. - М., 2001. - С. 63-90; Он же. Гё-тевский критерий оценки А.С. Пушкина В.Г. Белинским // Гёте: Личность и культура. - М., 2004. - С. 77-94.
Белинский В.Г. Собр. соч.: В 9 т. - М., 1967. - Т. 1. - С. 59. Далее ссылка на это издание в тексте с указанием тома (курсивом) и страницы. БелинскийВ.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. - М., 1953. - Т. 11. - С. 530.
2
3
