CC BY
22
УДК 616-091:378.6661(470.61-25)(091)
ШАЛВА ИОСИФОВИЧ КРИНИЦКИЙ
© 2006 г. Е.А. Домбровская
Более 40 лет назад умер Шалва Иосифович, нет в живых и многих его учеников и врачей, которые знали его. За плечами долгая жизнь и длинный, длинный шлейф воспоминаний. Видимо в силу каких-то биологических причин они всплывают в памяти более рельефно и ярко, чем события настоящего времени.
Впервые непосредственно встретилась я с Шалвой Иосифовичем в июне 1945 г. при сдаче экзамена по патологической анатомии на 3-м курсе Ростовского государственного медицинского института. После разбора макропрепарата я легко ответила на вопросы вытянутого билета, потом он еще долго спрашивал меня по отдельным разделам общей и частной патологической анатомии. Остался доволен моим ответом и спросил, кем я хочу стать. Я, не задумываясь, ответила - хирургом. Он усмехнулся и сказал:
- Если передумаешь, я тебя возьму.
И действительно, к концу 5-го курса я изменила свое решение, пришла к нему и напомнила о его предложении. Он сказал:
- Помню, но в кружке ты не работала, на кафедру не возьму, только в прозектуру ЦГБ - врачом-патологоанатомом.
Это было 1 июля 1947 г. Он попросил меня выйти на работу 1 августа, прочитав учебники А.И. Абрико -сова и И.В. Давыдовского. Я прочла, и началась большая, тяжелая, но очень интересная и продуктивная форма подготовки врача-патологоанатома. Шалва Иосифович заведовал прозектурой ЦГБ, которая была базой кафедры. Объем секционной и аналитической работы был всегда большой, и это позволяло готовить кадры патологоанатомов для больниц г. Ростова-на-Дону и области.
Большое внимание уделялось аутопсии. Шалва Иосифович сам прекрасно владел техникой вскрытия. Вскрывал методом Абрикосова и сам выделял три органокомплекса. Вокруг секционного стола всегда стояло много врачей и студентов. По мере выделения органов он давал описание их, показывал и объяснял найденные патологические процессы. На моей памяти он вскрывал редко, обычно это были умершие сотрудники медицинского института или же сложные вскрытия с неясными клиническими диагнозами, редкими заболеваниями.
Часто присутствовал, когда мы сами производили вскрытие, требовал, чтобы мы были соответствующе одеты, все должно было быть чисто и аккуратно. Требовал от санитаров, чтобы секционные ножи были острыми, и очень раздражался, если это было не так. Протоколы вскрытий всегда диктовались в секционном зале лаборанткам-машинисткам. В день вскрытия, помимо протокола, должен был быть написан диагноз. Если же необходимо было гистологическое исследование, то мы писали предварительный развернутый диагноз. После вскрытия мы шли к машинистке, диктовали выписки из истории болезни, эпикриз. Протокол считался оформленным, когда впечатывались данные гистологического исследования и вклеи-
вались фотографии макро- и, если что-то сложное, микропрепаратов.
В конце каждого месяца Шалва Иосифович просматривал все протоколы и, если находил какие-то дефекты, недоработки, он каждого вызывал к себе в кабинет и делал соответствующие замечания. Мы очень боялись этих вызовов.
В конце года все протоколы подшивали в книги по 100 штук и хранили в архиве. Они представляли большую ценность и нередко использовались при выполнении научных работ.
Шалва Иосифович на примере наших ошибок показывал, как тщательно надо вскрывать и правильно описывать обнаруженные изменения.
Вспоминаю, как я вскрыла ребенка трех лет, умершего от туберкулезного менингита. Спустилась из секционного зала, и Шалва Иосифович спрашивает, кого я вскрывала. Я ему говорю - редкий случай, у ребенка типичный туберкулезный менингит, а в легких нет даже первичного аффекта. Сказала, что читала о подобных наблюдениях. Он у меня спрашивает, как долго и тщательно я искала первичный аффект, отвечаю минут 20. И он повышенным голосом при всех говорит:
- Великий Людвиг Ашофф 5 часов не выходил из секционного зала, пока не нашел аффекта, а графиня Домбровская за 20 минут решила этот вопрос. Иди в секционный зал, попроси санитаров расшить труп и поищи еще.
Я это сделала, искала еще около 1 часа и действительно нашла в средней доле субплеврально петрифи-цированный очаг 0,2 см в диаметре. Если на вскрытии мы обнаруживали расхождение клинического и пато-логоанатомического диагнозов или редкую патологию, то протоколы оформляли особенно тщательно, вклеивали макро- и микрофотографии, обсуждали на наших конференциях и выносили для разбора на общебольничные клинико-анатомические конференции.
Если же на вскрытии мы обнаруживали грубейшие ошибки лечащих врачей, повлекшие за собой смерть больного (забытые инородные тела, неправильно проведенные операции и др.), мы приостанавливали вскрытие, вызывали заведующего отделением, откуда поступил труп. Все описывали в протокол, делали фотографии и соответственно оформляли диагноз. Сразу же после вскрытия мы обязаны были написать рапорт на имя главного врача больницы о найденном. Рапорт подписывал вскрывавший. Шалва Иосифович объяснял нам, что этим рапортом мы снимаем с себя ответственность, и главный врач должен принять административные меры. В прозектуре был журнал, в котором хранили копии этих рапортов.
Мне запомнился один случай, когда Шалва Иосифович очень гневался на меня. Я вскрывала девушку 18 лет, которой была произведена левосторонняя верхнедолевая пульпонэктомия по поводу врожденных бронхоэктазов. Оперировал ее хирург с большим стажем, занимавший в те годы большую администра-
тивную должность. В послеоперационном периоде развились левосторонняя абсцедирующая пневмония, гнойный плеврит, приведшие к смерти больной. На вскрытии я нашла, что бронх, ведущий в нижнюю долю левого легкого, был наглухо перевязан шелковыми швами, что и повлекло за собой развитие этих осложнений. Я во всем разобралась, продиктовала машинистке протокол вскрытия, написала диагноз и попросила санитаров не зашивать труп до прихода Шалвы Иосифовича. Когда он поднялся в секционный зал, я ему все показала, он со всем согласился и спросил, послала ли рапорт главному врачу. Я ответила -нет, не послала, ждала вас. И тогда он начал ругать меня, каких только слов не говорил - «трусиха», «чиновница», «подхалимка», «двадцатница», «боишься за своего папочку, чтобы не уволили» и т.п. Я, конечно, сразу же написала рапорт. Через несколько дней, когда все успокоилось, я сказала Шалве Иосифовичу, что осознала свою ошибку и заслужила его гнев, все слова, которыми он меня назвал, понятны, но что такое «двадцатница» - не знаю. Он рассмеялся и сказал, что раньше 20-го числа каждого месяца всем платили зарплату.
Вспоминаю очень тяжелое для меня вскрытие молодой женщины, умершей от разлитого гнойного перитонита после произведенного по показаниям кесарева сечения. Познакомилась с историей болезни, пошла вскрывать, стою в секционном зале и переодеваюсь. Пришла лаборант машинистка, санитарка готовит труп, и вдруг она кричит мне:
- Елена Александровна, подойдите сюда.
Я подхожу и вижу - вся брюшная полость прикрыта коричневого цвета пеленкой, которую забыли убрать после кесарева сечения (обычно ею отделяют малый таз от брюшной полости). В это время приходит акушер-гинеколог, оперировавшая эту больную. Она врач с большим стажем, всеми уважаемая, грамотная, и я лично ей очень была благодарна за помощь при моих родах. Когда она все это увидела, стала умолять меня забыть об этой находке, ничего не писать о ней. Мне было очень тяжело, но я ей сказала:
- Если я это сделаю, я уже не смогу работать патологоанатомом, мне придется поменять специальность, которую я очень люблю.
После вскрытия пришел Шалва Иосифович, и я ему доложила, показала копию рапорта. Он сказал, что тоже очень ценит этого врача, знает ее высокую квалификацию, понимает, как мне было тяжело писать этот рапорт, но иначе поступить было нельзя.
Помимо вскрытий в обязанности врачей патологоанатомов входит дача заключений на биопсийный и операционный материал. Этому разделу нашего обучения Шалва Иосифович уделял большое внимание. Это самая сложная, большая и ответственная работа. Нередко от наших заключений зависит судьба больного.
Вначале мы обучались обрезать доставленный материал, описывать макропрепараты и отдавать кусочки лаборантам для проводки и изготовления гисто-препаратов. Потом мы смотрели их вместе с квалифицированными врачами, читали их описания, диагнозы и сразу же обращались к книгам по обнаруженной патологии. В прозектуре была хорошая библиотека, которой мы постоянно пользовались.
После трех лет работы началась моя подготовка к самостоятельным ответам на аналитический материал.
В течение месяца мне давали доску анализов (12 штук), и я на них отвечала, делала описание и ставила диагноз. Очень часто Шалва Иосифович просил меня писать ответы по латыни, особенно когда встречались злокачественные опухоли. Я расписывалась под своим ответом. Он пересматривал мои анализы и подписывался под моей подписью. Я у него спросила:
- Ведь ответ правильный, зачем вы это делаете? Он ответил:
- Приучаю врачей верить тебе.
Когда в течение месяца не было ошибок, он разрешил мне самостоятельно давать ответы.
Шалва Иосифович неоднократно нам повторял:
- Если не уверен - не отвечай. Отложи анализ, опять пересмотри, читай книги, смотри атласы, советуйся со старшими.
В этот период времени он как-то в конце конфе -ренции сказал мне:
- Завтра мы все заняты; в 10 часов утра принесут срочную биопсию молочной железы, ответишь ты.
Я очень боялась давать ответ. Мы в течение 1015 минут должны дать заключение, и от него зависит объем предпринятого хирургами оперативного вмешательства. Просила отменить операцию, прислать старших коллег, но Шалва Иосифович даже не стал меня слушать.
На следующий день принесли сектор молочной железы женщины 40 лет. Уже макроскопически при вырезке я заподозрила рак. Приготовили микропрепараты, и я дала ответ: аденокарцинома с инвазивным ростом. Очень нервничала, сразу же взяла гистопре-параты и поехала на кафедру в мединститут. Зашла в кабинет Шалвы Иосифовича и попросила посмотреть препараты. Он спросил, дала ли я ответ, я ответила, дала - железистый рак. Он посмотрел на меня и тихо сказал:
- Бери препараты, а в 14 часов я приду в прозектуру и их посмотрю.
Я ехала обратно на трамвае, стояла на задней площадке вагона и плакала. Он пришел, сел за стол и попросил меня дать ему эти гистопрепараты. Посмотрел первые 2 стекла и сразу же сказал:
- Конечно, рак.
Я ему говорю:
- Шалва Иосифович, неужели вы не могли этого мне сказать, когда я приехала к вам в институт?
Вот тогда он произнес то, что действительно думал по этому поводу:
- Если ты ко мне приехала, значит, ты сомневалась, что это рак. Как же ты могла дать окончательный ответ? Ведь согласно ему женщине сразу же сделали бы большую калечащую операцию, которая испортила бы ее жизнь, а если бы это была твоя мать, сестра, ты бы, наверное, воздержалась от ответа.
Это показатель твоего высокого мнения о себе, зазнайства, тебе было стыдно перед клиницистами дать предварительное заключение.
Тогда мне было обидно, но с годами я все больше и больше убеждалась в его правоте. Он неоднократно говорил нам, что окончательный ответ можно давать только при 100 % уверенности, если же 99 % - воз-
держись и напиши, что полное заключение будет дано после обычной проводки.
Всю последующую жизнь я делала так и всегда с благодарностью вспоминала Шалву Иосифовича.
Огромную роль в нашем росте играли консультативные конференции, которые проводили каждую среду. На них присутствовали Шалва Иосифович, кафедральные работники, врачи отделения, и очень часто приходили патологоанатомы из других больниц г. Ростова-на-Дону и области. Они также приносили на консультацию анализы и секционные случаи. В начале конференции каждый врач докладывал секционные случаи, которые он вскрывал, зачитывал диагноз. Если было что-то неясно, смотрели гистопрепа-раты. Затем просматривали сложный аналитический материал. Шалва Иосифович спрашивал мнение всех присутствующих. По каждому случаю делал обоснованное окончательное заключение. Нередко возникали ситуации, когда необходимо было применить дополнительные методы окраски, вырезать из запаса еще кусочки, читать книги, атласы, думать, и после всего этого мы опять все вместе просматривали препараты и ставили диагноз.
Обычно мы соглашались с мнением Шалвы Иосифовича, иногда спорили, отстаивали свою точку зрения, редко, но удавалось доказать свою правоту. Тогда он соглашался и говорил:
- Пиши сама ответ, ты меня убедила.
Помню, нам прислали из хирургического отделения долю легкого с диагнозом «рак». Я смотрела гис-топрепараты до прихода Шалвы Иосифовича: была необычная гистологическая картина. Сразу же читала книги, смотрела атласы. Когда пришел Шалва Иосифович, смотрели все вместе, и я высказала мысль об аденоматозе легкого. Он попросил меня пойти в библиотеку прочитать и взять всю возможную литературу по этой патологии. На нашей конференции я доложила данные литературы, показала найденные микрофотографии этого процесса, снова все просмотрели гис-топрепараты, и он согласился с моим мнением.
Очень редко, 2-3 раза в год, Шалва Иосифович посылал на консультацию гистопрепараты наиболее компетентным и уважаемым им профессорам в г. Москву - И.В. Давыдовскому и М.А. Скворцову или в г. Ленинград Н.Н. Аничкову и М.Ф. Глазунову. Мы с нетерпением ждали их ответов и очень часто радовались, так как они совпадали с мнением Шалвы Иосифовича. Я сама по просьбе Шалвы Иосифовича несколько раз возила гистопрепараты этим профессорам и видела, с каким уважением они относились к просьбе Шалвы Иосифовича и деликатно высказывали свое мнение. Помню, повезла академику Н. Н. Аничкову лимфатические узлы - мы сомневались в диагнозе. Он посмотрел и сказал:
- Когда трудно, тогда всем трудно, - и посоветовал дать описательный ответ.
В прозектурах ЦГБ и клиник мединститута Шалва Иосифович прекрасно организовал работу отделений. Он очень серьезно относился к подбору сотрудников, не только врачей, но и лаборантов и санитаров. Каждый знал свои обязанности и права, имелся график работы и отпусков. Все заранее обдумывалось и согласовывалось, и очень трудно было что-то изменить.
Хорошо была налажена отчетность отделений. Старшие лаборанты прозектуры ЦГБ - Т.В. Афанасьева и клиник мединститута М. А. Тюричева, много лет работавшие с ним, были настоящими хозяйками, которым он безмерно доверял. Они следили за дисциплиной сотрудников, за чистотой и порядком, выписывали все необходимое: реактивы, краски, спирт, оборудование. Шалва Иосифович подписывал заявки, и обычно главные врачи их удовлетворяли.
По почину академика И. В. Давыдовского с конца 30-х гг. прошлого века Шалва Иосифович начал проводить клинико-анатомические конференции, сначала внутрибольничные, а затем общегородские. Ежемесячно на них разбирали случаи с ошибочными клиническими диагнозами, сложные, но хорошо диагностированные и редкие наблюдения. На конференциях присутствовали врачи всех отделений, сотрудники кафедр, профессора, доценты, ассистенты и студенты старших курсов. В лекционных залах не было свободных мест. Существовал строгий порядок разбора каждого случая. Сначала выступали лечащие врачи поликлиник, затем стационаров, где раньше лежал больной, и потом врач отделения, в котором он умер. После этого патологоанатом докладывал данные вскрытия, и потом выступал рецензент - обычно наиболее опытный врач по разбираемой патологии. Затем задавали вопросы, и все выступавшие отвечали на них, а потом вели оживленные дискуссии. Конференции проходили очень интересно. В прениях выявляли, почему произошла ошибка и как можно было ее предотвратить.
Шалва Иосифович говорил, что основная задача клинико-анатомических конференций, чтобы на ошибке одного врача учились многие. Что это не позор, не судилище, а единственная их цель - поднять квалификацию врачей. Мы очень тщательно готовились к ним, делали диапозитивы макро- и микропрепаратов, читали литературу по разбираемой патологии. Докладывать всегда должны были устно, речь должна была быть четкой, ясной, достаточно громкой. Нередко приходилось участвовать в дискуссии, обоснованно отстаивать наше мнение.
Проводили также клинические конференции, обычно посвященные наиболее актуальным вопросам медицины, и на них мы выступали с докладами.
На такой конференции я как-то делала доклад о гемангиомах кожи в сочетании с гемангиоэндотелио-мой печени. Доклад длился 30 минут. Все как будто прошло благополучно, в прениях меня благодарили за интересное сообщение. На следующий день я была вызвана в кабинет Шалвы Иосифовича и первое, что я услышала:
- Ты что, балерина, как ты себя вела на конференции? Весь президиум смотрел, что ты вытворяла со своими ногами под столом кафедры.
Я действительно нервничала и переступала с ноги на ногу.
Как-то после выступления он ругал меня, что я смотрю при выступлении не на аудиторию, а на кафедру, и люди думают, что я читаю. Он посоветовал мне выбрать кого-нибудь из присутствующих, смотреть на него и как будто ему рассказывать. Ассистент кафедры Л.С. Огородникова присутствовала при этом
разговоре, и в следующий раз при моем выступлении посоветовала смотреть на нее и говорить. Я так и сделала, и вдруг вижу, она стала смеяться, и я с большим трудом сдержалась, чтобы тоже не рассмеяться.
В конце каждого года Шалва Иосифович целую конференцию посвящал отчету о работе отделения. Долго и тщательно подбирал материал. Анализировали произведенные вскрытия по нозологии, диагностике и другим параметрам. Эти отчеты всегда с большим вниманием воспринимались администрацией и врачами больниц.
Все годы Шалва Иосифович был председателем конференций. В одно время он настоял, чтобы эта должность была избираема всеми врачами лечебного учреждения. Я помню, перед началом очередной конференции было проведено открытое голосование, и он единогласно был избран председателем. Потом к этому вопросу не возвращались, и руководство больницы считало это закономерным.
Шалва Иосифович следил за нашей внешностью, часто говорил:
- Профессия обязывает.
Ко мне он был особенно придирчив, обращал внимание, во что я одета, и, если видел на мне что-то не соответствующее его представлению о скромности, всегда, как бы шутя, делал мне замечание.
Как-то я пришла в прозектуру, и наши женщины стали мне говорить, что я бледная и мне необходимо накрасить губы. Они были настойчивы и уговорили меня сделать это. Шалва Иосифович пришел, мы уже все сидели за столом с микроскопами, он окинул нас всех взглядом, увидел меня и говорит:
- Пойди, сотри это безобразие.
Я пошла, стерла, и конференция продолжалась. На них я всегда была активна, ставила диагнозы, спорила, а на этот раз, когда он спрашивал мое мнение, я отвечала - не знаю. В конце конференции он спрашивает меня:
- Ты на меня обиделась?
Я ему ответила:
- Конечно, один раз я накрасила губы, и вы заставили стереть, а все другие женщины, что сидят перед вами, красят губы, и вы им ничего не говорите.
Он мне ответил:
- Поверь мне, ничто в твоей жизни не изменится, будешь ты красить губы или нет. Запомни, что естественно, то божественно.
И я подумала, что это действительно так, и как это мудро.
Я всегда была полной, и это постоянно являлось поводом для обсуждения, рекомендаций различных диет для похудения. И как-то я решила голодать. На третий день упала на работе в обморок. Шалва Иосифович ругал меня и говорил, что каждый человек имеет свой облик, и что я должна быть такой, какая есть, и даже позвонил папе и просил его, чтобы он не допускал этого безобразия.
На Всесоюзные, Всероссийские съезды, конференции патологоанатомов мы обычно ездили большой компанией. Каждый раз Шалва Иосифович решал, чьи доклады можно послать, кто поедет. В дороге, в других городах, куда мы приезжали, он очень заботился о нас, просил, чтобы нас разместили близко к нему, и
все вместе кушали в столовых и ресторанах. Все ведущие патологоанатомы нашей страны очень хорошо его принимали, считались с его мнением, в прениях он часто выступал по различным проблемам.
Шалва Иосифович был прекрасным педагогом, он владел своей специальностью, имел огромный опыт работы и был убежден, что врачом может работать лишь тот, кто знает морфологию, понимает патогенез патологических процессов и причину возникновения тех или иных клинических симптомов. Он всегда говорил, что самое трудное в медицине - это поставить правильный диагноз.
Я слушала его лекции, будучи студенткой и даже став преподавателем. Каждый раз удивлялась, как он умел заинтересовать аудиторию, при полной тишине он четко, последовательно излагал материал, часто приводил случаи из своей практики и показывал, что знание патологической анатомии необходимо для правильной постановки диагноза. Рассказывал об ошибках, которые совершали лечащие врачи, что приводило к смерти больного.
Нередко на лекции он выполнял и воспитательную работу. Мне запомнился его показ, как надо снимать шляпу в зависимости от твоего отношения к человеку при встрече. Если он безразличен тебе - надо наклонить голову и приподнять шляпу, если ты уважаешь его, то ниже наклони голову и сними шляпу. Если это глубокоуважаемый человек, то необходимо низко поклониться и снять шляпу на вытянутую руку. Все это он демонстрировал, снимая медицинский колпак. Интересно было наблюдать, как он демонстрировал походку человека под контролем зрения при «спинной сухотке» - третичном сифилисе. Как-то он читал лекцию после своего дня рождения и рассказал студентам:
- У меня дома вчера были гости, все уважаемые люди: профессора, доценты, их жены, и ни один из них перед тем, как сесть за стол, не спросил, где можно помыть руки. Они еще считают себя интеллигентными людьми.
Аудитория прямо впитывала произнесенное им и надолго запоминала.
Шалва Иосифович любил студентов, преподавание, много внимания уделял демонстративности и оснащению каждой лекции, каждого занятия. Заботился и о пополнении музейных макро- и микропрепаратов.
Каждый учебный год, помимо лекций, он проводил практические занятия с одной группой студентов. Новый преподаватель обязан был весь учебный год присутствовать на этих занятиях и только потом проводить их самостоятельно. Очень часто Шалва Иосифович посещал занятия преподавателей, после каждого проводил разбор и делал соответствующие замечания.
Когда я перешла работать в медицинский институт, то в течение года посещала занятия, которые Шалва Иосифович проводил с группой студентов 3-го курса. После краткой проверки подготовленности студентов, каждый из них получал макропрепарат, и потом начинался их разбор. Студенты спорили, дискутировали, дополняли друг друга. Просматривали микропрепараты. К концу занятия Шалва Иосифович резюмировал весь разбор. Большое значение придавал клинической
симптоматике заболевания и объяснял, какими изменениями обусловлен тот или иной клинический симптом.
Он был требовательным, но безупречно честным педагогом. О нем в институте ходили легенды, и студенты уже на 1-м курсе знали, что надо хорошо учить анатомию, гистологию, иначе не сдашь патологическую анатомию и не станешь врачом. Принимая экзамен, в оценке знаний был строг, но справедлив. Студенты это знали и всегда гордились, если получали хорошие оценки. К отличникам он был особенно требовательным, выяснял, как они мыслят и умеют ли сопоставлять морфологические изменения с клинической симптоматикой, и очень немногие получали у него высшую оценку - «отлично».
Его никогда никто не просил о снисхождении при оценке знаний студентов, каждый получал ту оценку, которую заслужил. Как-то позвонила мне жена Шалвы Иосифовича Наталья Дмитриевна и просила помочь на экзамене одному студенту. Она и Шалва Иосифович ежегодно летом отдыхали в г. Сухуми у его родителей, это их хорошие знакомые, они создают им все условия для отдыха. Этот студент в прошлом году не сдал экзамен по патологической анатомии и остался на второй год. Она очень просила, чтобы он сдал экзамен в этом году. Я ей сказала, что вряд ли смогу чем-нибудь помочь, так как Шалва Иосифович не выносил подсказок, он говорил, что этим мы оскорбляем его. И на этот раз я не могла ничего сделать, студент опять получил «двойку».
На кафедре был большой синий журнал, куда ежегодно во время экзаменационной сессии каждый экзаменатор должен был своей рукой вносить Ф.И.О. студента и оценку, которую тот получал. Когда кто-либо приходил к Шалве Иосифовичу и изъявлял желание стать патологоанатомом, приносили этот журнал, находили оценку, которую получил этот врач, сдавая экзамен, и, если она была ниже «хорошо», то он говорил:
- Троечников я не беру.
Шалва Иосифович привлекал врачей прозектуры к проведению научных работ. Они публиковали в центральных медицинских журналах наблюдения из практики, наиболее серьезным предлагал темы для исследований. Все работающие врачи и сотрудники кафедры, совмещавшие в прозектуре, выполняли очень большую работу. Каждый из нас должен был из протокольного архива (за 30 лет) выбрать умерших определенной возрастной группы. Мне достался возраст 6170 лет и нужно было выяснить, от каких заболеваний умирали эти люди, особенности их течения, диагностику, осложнения, сопутствующие заболевания. Все выполняли свои разделы работы, Шалва Иосифович их проанализировал, получился большой и интересный труд под названием «Возрастная патология», он был переплетен в машинописи, но издать его Шалва Иосифович не успел, а мы не смогли.
В течение первых лет работы в прозектуре Шалва Иосифович следил за моим ростом, разрешал описывать и публиковать интересные случаи, выступать на конференциях.
Как-то он вызвал меня к себе в кабинет и спросил, хочу ли я выполнить диссертационную работу. Я сказала, что можно попробовать. Он предложил мне три
темы, попросил познакомиться с литературой по этим вопросам и через две недели дать ему ответ, чем я хочу заниматься. Много пришлось прочитать (сидела целые дни в библиотеке), остановилась на теме «Хроническая пневмония с бронхоэктазами» и сказала ему об этом. Он дал согласие, просил показать план работы со сроками выполнения каждой части. Одобрил его, сказал, что по всем неясным вопросам могу к нему обращаться. По плану работа должна была закончиться через три года, и к концу этого срока я подала ему напечатанный на машинке черновой экземпляр. Он прочел, сделал некоторые замечания и встал вопрос о защите. Шалва Иосифович сказал:
- Здесь защищать не будешь. Члены совета будут голосовать в зависимости от своего отношения ко мне и твоему папе. Поедешь в Воронеж, там заведует кафедрой патологической анатомии профессор Н.И. Алякрицкий, он большой специалист по пневмониям, пусть он ее оценит.
В 1955 г. я представила в Совет Воронежского медицинского института свою диссертацию и успешно ее защитила. Н.И. Алякрицкий после защиты прислал очень теплое письмо, и Шалва Иосифович был доволен.
После этого он взял меня на кафедру на должность ассистента. На кафедре работали очень знающие, грамотные сотрудники, прошедшие Отечественную войну в должностях начальников ПАЛ фронтов и армий -доцент Е.А Дикштейн, ассистенты В.Б. Жагар, Л.С. Ого-родникова, В.И. Николаева. Все они очень хорошо себя зарекомендовали в армии, и в то время возглавлявший патологоанатомическую службу в армии (ЦПАЛ) акад. А.В. Смольянников писал и говорил, что особенно хорошо показали себя и отличились участием в Отечественной войне патологоанатомы ростовской школы.
На кафедре все сотрудники занимались научной работой, защищали диссертации, выступали на съездах и конференциях, публиковали и печатали свои работы. На кафедру были приняты на должности ассистентов кандидаты наук В.И. Терновой, К. Л. Вол-ченко, А. А. Ярошева, бывшие ранее аспирантами кафедры.
Как-то Шалва Иосифович вызвал меня в кабинет к себе и сказал:
- Темы докторских диссертаций я не даю, каждый, кто подготовлен для этого, должен сам найти ее и вплотную ею заняться.
Я к этому серьезно не отнеслась, многие были старше меня, решила - пусть они об этом и думают.
Потом вскрывала девочку с выраженными симптомами вирилизма, которую оперировали хирурги: удалили аденому левого надпочечника, а через 2 дня она погибла вследствие надпочечниковой недостаточности, наступившей в связи с атрофией правого надпочечника. Через некоторое время пришлось вскрыть женщину 40 лет, у которой хирурги удалили феохромоцитому надпочечника, и больная вскоре погибла от распространенного флеботромбоза с молниеносной формой тромбоэмболии легочной артерии. С этого времени меня очень заинтересовала патология надпочечников. Много читала, собирала материал и в присутствии Шалвы Иосифовича на ежегодной научной конференции сотрудников медицинского института сделала два доклада. Мне
Шалва Иосифович ничего не сказал, но уже потом его жена Наталия Дмитриевна передала мне его слова, которые он сказал, вернувшись с этой конференции:
- Кто будет доктором медицинских наук, так это Ляля, - так он меня называл.
В дальнейшие годы я вплотную занялась изучением патологии надпочечников и смогла осуществить его пророчество лишь в 1968 г.
В 1960 г. МЗ РСФСР спустил новый план прохождения курса патологической анатомии. Был введен цикловой метод преподавания общей и частной патологической анатомии. Лекции, как и прежде, читались 1 раз в неделю, а на практические занятия студенты приходили на 10 дней, 2 раза в каждом семестре. Это нарушало всю систему обучения, апробированную многими годами. Лекции должны всегда предшествовать практическим занятиям, только тогда студенты смогут планомерно, систематически усваивать обширный материал нашего, столь важного для врачей другой специальности предмета. На заседании совета института Шалва Иосифович выступил по поводу этого нововведения и сказал, что это - вредительство, только так можно объяснить этот приказ.
Ростоеский государственный медицинский университет
После этого совета он пришел домой и, как рассказывала Наталия Дмитриевна, у него начался тяжелейший приступ «грудной жабы», он сам поставил себе диагноз - инфаркт миокарда. Через несколько дней он умер.
Его вскрывала ассистент кафедры, кандидат медицинских наук Е.А. Кишкина, нашла обширный инфаркт миокарда с истинным разрывом сердца. Как он просил, мозг и сердце оставлены на кафедре и до сих пор там хранятся.
Образ Шалвы Иосифовича Криницкого и его фанатичная любовь к патологической анатомии, честность, добросовестность, требовательность, неподкупность навеки останутся в нашей памяти.
Считаю нашим долгом, чтобы не только патологоанатомы, но и врачи других специальностей узнали об этом человеке, его истинно моральных ценностях, которыми он руководствовался всю свою жизнь.
После защиты докторской диссертации я зашла к Наталье Дмитриевне, и она мне сказала, что мой долг перед Шалвой Иосифовичем - продолжить его дело и сохранить его школу. Мне кажется, я выполнила свой долг.
2 ноября 2006 г.
УДК 616-091:378.6661(470.61-25)(091)
ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ КАФЕДРЫ ПАТОЛОГИЧЕСКОЙ АНАТОМИИ РОСТОВСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО МЕДИЦИНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
© 2006 г. В.В. Волошин
Заведующий кафедрой патологической анатомии (1974-2005 гг.) И.И. Дорохов отличался разносторонностью интересов. Он умел увидеть и поддержать новые, интересные перспективные направления, кото -рые были в научной работе и в практической деятельности врача-патологоанатома.
На кафедре была создана хорошо оснащенная гистохимическая лаборатория.
Практически все научные работы кафедры 7080-х гг. содержали обширные разделы гистохимических исследований.
Так, И. С. Дерижанова изучала изменения эпителия желчного пузыря при холециститах и в связи с возникновением рака;
В.П. Кабанова - особенности структурной перестройки слизистой оболочки желудка при наиболее частых предраковых процессах и узловых формах рака;
Е.Т. Волошкин - морфогенез меланом кожи и их взаимоотношение с пигментными невусами;
К.В. Непомнящая - отношение базальноклеточной гиперплазии, эпидермоидной метаплазии и стратификации эпителия бронхов к возникновению рака;
М.А. Атиф-Эль Айать - гистологическую и гистохимическую характеристики простых и аденоматоз-ных полипов желудка;
М.Н. Кулик - некоторые морфологические особенности малигнизации аденоматозных полипов толстой кишки.
Цитологический метод, отличающийся простотой, относительно низкой себестоимостью и быстротой выполнения исследования, начал использоваться на кафедре с 1971 г. с легкой руки Светланы Петровны Федякиной - врача-цитолога, целевой аспирантки кафедры. Метод быстро освоили большинство сотрудников кафедры. Он хорошо зарекомендовал себя при диагностике заболеваний щитовидной и молочной желез, мочевого пузыря, шейки матки и эндометрия.
В 1974 г. С. П. Федякина защитила кандидатскую диссертацию «К морфологической характеристике и цитологической диагностике основных предраковых процессов щитовидной железы». Ростов-на-Дону, 1974 г.
Е.С. Трипутин овладел методом пункционной биопсии молочной железы и сам выполнял пункции. В 1975 г. он защитил кандидатскую диссертацию «К морфологической характеристике и цитологической диагностике фиброаденом женской молочной железы» (рисунок).
А.А. Покидко занимается массовым цитологическим скринингом заболеваний шейки матки. В 1977 г. им была защищена кандидатская диссертация «Вопросы диагностики прогнозирования дисплазий эпителия шейки матки».
Л.Я. Ломоносов интенсивно занимается диагностикой заболеваний мочевого пузыря. Им предложен метод цитологического исследования смывов, дающий очень хорошие результаты, и в 1979 г. защищена кандидатская диссертация «К гистологической харак-
