CC BY
6левыкин с.в. сфера профессиональной ответственности в оценке геоэкологических последствий целины
Социологический анализ научного творчества свидетельствует о том, что ученые-естествоиспытатели неравнодушны к предмету своих исследований. Неподдельное обожание того, на чем сконцентрирована научная мысль, невольно способствуют тому, что ученый на определенном пути карьеры начинает лоббировать свой предмет изучения, возвеличивая его в глазах общественности.
Умелое лоббирование научных приоритетов дает возможность держаться на плаву бытия, получать финансовую поддержку и определенную популярность. Безусловно, в этом есть доля истины. Но лоббировать «дикую природу» в России, пока очень сложно. Зачастую это «неблагодарное занятие» - требующее концентрации альтруистического энтузиазма. Своеобразная российская ментальность по отношению к природным ресурсам общеизвестна: мы, по сути, активные потребители благ, накопленных биосферой. Таким образом, сфера профессиональной ответственности ученых-естественников - это вполне определенная гражданская позиция, выстроенная на личном осознании потенциальных проблем устойчивого развития земной цивилизации.
К ученым периодически прислушивались. Крылатые фразы, оброненные известными деятелями науки, зачастую становились неким эпохальным эпиграфом, оправданием принимаемых управленческих решений. Это остается только приветствовать, если бы периодически не переворачивали благие идеи и концепции с «ног на голову», выдергивая из текстовых преамбул только то, что может оправдать порой далеко не научные действия правящей элиты.
Классический тому пример, гений отечественной селекции, безусловно говоря о сфере профессиональных интересов в области селекции культурных видов, отметил: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее - наша задача». Сегодня, спустя почти 2/3 столетия, нам понятен истинный смысл этих умозаключений. Но тогда этим умело воспользовалась власть, воздвигнув эту фразу на знамена оголтелого наступления на дикую природу. На многие десятилетия упомянутый лозунг стал «крышей» для разработки и осуществления грандиозных проектов по преобразованию природы.
В череде этих свершений особого внимания и оценки заслуживает грандиозная целинная компания 50-х годов прошлого века. Никто тогда «не ждал милостей от целинных степей, распахать их все - было нашей задачей». Так тогда собственно и поступали, каждый на своем рабочем месте. Ученые-аграрии обосновали «сухое» целинное земледелие, почвоведы смогли смириться с распашкой миллионов гектаров светлокаштановых почв под богарное земледелие. Гидрологи, предвкушая грандиозные свершения и финансовые ресурсы, чуть не повернули на юг северные реки, чтобы оросить распаханную ранее сухую степь. Эта тенденция развивалась как действие наркотика - цепная реакция действий, пропитанных покорительским синдромом. Освоение природы затягивает, стоит лишь начать с реализации одного абсурдного проекта, и он как «вампир» потянет за собой следующие, более значительные уровни пласта преобразований биосферы. Возможно ли сегодня, глядя с 50-ти летнего юбилея объективно оценить целинную компанию? Возможно ли это сделать корректно, с учетом того, что сколько сфер профессиональной ответственности, столько и различных мнений.
Для консервативных аграриев (ученых, руководителей) первоцелинник, по личной инициативе перевыполнивший план распашки в 2 раза и прихвативший солонцы и прочие низкопродуктивные земли, все равно будет прав - он стремился накормить страну. Он ведь хотел как лучше, да еще и больше! А «больше» вылилось в распашку всех зональных степей Северной Евразии, в том числе сухих и опустыненых.
В жертву «покорительному синдрому» были принесены и созданные ранее степные заповедники. Ощипанные от степных экосистем, на минимальных площадях, они выжили 96 ВОПРОСЫ СТЕПЕВЕДЕНИЯ
только в своих названиях и музефицированных микровариантах. Лишь в Аскании-Нова удалось отстоять 9 тыс. га заповедной целины, а то покорители бы оставили потомкам на порядок меньше. Диких же степей нам и вовсе не оставили. Вместо 13 млн. га распахали 42 млн. га, а потом еще 5-7 млн. га под видом коренного улучшения кормовых угодий. И после этого закупили хлеб за «кордоном». Да так увлеклись импортом, что пришлось заново разрабатывать продовольственную программу. Теперь уже новой жертвой преобразования было выбрано «переувлажненное нечерноземье». Мощные ведомства, потирая руки, успели «лихо пройтись» по болотистым ландшафтам России. Но эпоха профессиональных покорителей уже клонилась к закату, и второй целины все же не получилось.
Так кто же виноват в коренном преобразовании дикой природы страны на больших площадях, с весьма противоречивым эколого-экономическим эффектом: Мичурин, Хрущев, тракторист - рекордсмен пахоты? На мой взгляд, сегодня незачем искать виноватых в грубейшем нарушении аграрно-природоохранного компромисса. Это дело бесполезное, ибо синдром покорения природы (целины) мог вырасти до огромных размеров только на «благодатной почве» потребительской ментальности.
Гораздо более целесообразней объективно оценить геоэкологические последствия синдрома покорительства как социального явления.
Итак, мы уже близки к обоюдному осознанию того, что каждая сфера человеческой деятельности имеет профессиональный и экономический интерес к предмету своей творческой деятельности. Действительно, чем больше раскручено и востребовано это деяние, тем выше социально-экологический статус этой группы творческих людей «по интересам».
Попробуем рассмотреть геоэкологическую трагедию степей Северной Евразии, как прямое следствие целинной компании через призму дифференцированного профессионализма и ответственности.
Начнем с государства, ибо грамотное управление социумом более чем профессия. На протяжении всей новейшей истории Российский государственный аппарат не чествовал степи своим вниманием, а тем более опекой. Общеизвестно, что аграрная политика государства строилась на экстенсивных принципах развития отрасли: площади пашни возрастали пропорционально численности населения. По большому счету государство, в лице пассионарной элиты, за последние полвека «кинуло» степи трижды: во-первых, в начале 50-х годов ликвидировало наиболее крупные по площади степные заповедники; во-вторых инициировало распашку всех технологически пригодных степных почв, вплоть до южной полупустыни; в третьих, при разработке уже современной концепции земельной реформы не было зарезервировано степных территорий под будущие ООПТ. Более того, вся порочная структура угодий превратилась в земельные паи - прообраз частной собственности. Это, практически, свело на «нет» возможности расширения сети степных ООПТ традиционным путем. Таким образом, вероятно от государства не следует ожидать каких-либо инициатив по сохранению и реабилитации степных экосистем. Эти процессы пока вне сферы высших профессиональных интересов.
Аграрии: от крупных государственных чиновников до ученых, всегда будут на плаву и в центре общественного внимания, они как бы всегда правы, и вне критики. Действительно, им поручено кормить страну, создавая «щит продовольственной безопасности». Для них юбилей целины всегда останется знаменательным событием, лишним поводом заявить о себе и о своей деятельности. При этом следует обратить внимание на то, сколько профессиональные аграрии поглотили территориально-земельных ресурсов, гумуса, энергии и какова от этого реальная отдача? Однако, процесс продолжается, лоббирование аграрных интересов трансформируется в кредиты, инвестиции, политические очки и общественную благосклонность.
Позиция почвоведов несколько более радикальна. Отстаивая свой профессиональный интерес - почвы, они по праву возмущались беспрецедентным процессом эрозии на целине
во второй половине ХХ века. Основные претензии почвоведов к качеству целинной компании заключались в констатации 25-30% потерь гумуса и распашки практически всех зональных почвенных эталонов. Заботясь о сохранении почвы как особого природного тела, почвоведы могут быть морально удовлетворены бездефицитным балансом гумуса и прекращением эрозионных процессов. При этом площадные объемы агроземов по сути ключевой роли в оценке целинной компании не играют. Наоборот, социальный заказ на разработку и внедрение различных экстремальных технологий богарного земледелия приносит определенный социально-экономический дивиденд. Ностальгия по утраченным целинным почвенным эталонам имеет и свою почвоведческую специфику. Действительно, каковы оптимальные территориальные параметры почвенного эталона - ключевого объекта мониторинга: несколько квадратных метров, гектаров или кубометров? На мой взгляд, эталонизировать целинные почвы степей надо было как минимум компактными территориальными единицами, соответствующими наиболее типичным формам конфигурации зональных почвенных разностей. Сегодня эта возможность утрачена, а если это так, то у почвоведов есть еще один повод констатировать ущемление своих исследовательских интересов.
Но, тем не менее, главный геоэкологический урок «целины» - это практически полная утрата зональной биоты степей. Вот где содержится главная профессиональная ностальгия и прямое ущемление прав и природоохранной ответственности естествоиспытателей. Мы потеряли восточный сектор целинных степей, так детально и не исследованным.
Однако и среди «зеленых» ученых нет единодушия в оценке факта утраты целинных степей. Различается также и форма этического восприятия унаследованного постстепного пространства. Насколько же велика степень негативности свершенного в экспертных оценках?
Так в представлениях ведущих российских географов утрачена только целинная растительность - «кожа» степного ландшафта. Во всех же остальных зональных чертах степь как ландшафт сохранила свои признаки: равниность рельефа, климат, почвы, потенциал регенерации. Этот так называемый «географический» подход во многом оппортунистичен по отношению к династиям покорителей. Выходит, что нет кризиса ландшафтного разнообразия, остался же без изменений климат и рельеф, зато можно изучать антропогенную ландшафтную динамику.
Не менее инфантилен и так называемый «ботанический» подход к оценке этической репрезентативности остатков «целинных» деяний. Ботаники, трепетно склоняющиеся над последними экземплярами вымирающей флоры, готовы измерять степь квадратными метрами. Общеизвестны Государственные степные заповедники площадью от 9 до 200 га, на базе которых написано множество диссертаций. Все же узкая полоса степной растительности вдоль дорог, склонов, оврагов и балок, целина вдоль «геометрии» полей и на курганах -это еще далеко не степь, а лишь жалкие фрагменты степной растительности. Отмечается парадоксальная научно-практическая ситуация: чем меньше осталось степей, тем они ценнее в природоохранном аспекте, как новоиспеченные реликты антропогена.
Недвусмысленна и позиция ученых приверженцев изучения фауны степей. Для энтомологов, чем выше видовое богатство на единицу площади, тем больше раскрученное «биоразнообразие». И далеко не факт, что степная целина «дает фору» по видовому энтомологическому богатству тем же солонцам или прочим интрозональным ландшафтным элементам. Орнитологи так же больше «напирают» на антропогенную динамику изменение орнитофауны: что-то потеряли, чего-то стало больше. Агроценозы внесли определенное птицеразнообразие в степную зону. Многие виды успешно адаптировались к существованию в новых условиях. Дрофа, например, уже давно стала птицей полей. И только бедолага стрепет сохранил свою «верность» к целине и чуть не поплатился за это жизнью. Териологи - степняки, вероятно, где-то в глубине души и скорбя об утрате степных копытных и прочих крупных степных млекопитающих, делают упор на изучение излюбленного зоологического объекта - мелких мышевидных грызунов, которые, благодаря экологической пластичности, прекрасно чувствуют себя в преобразованных ландшафтах. 98 ВОПРОСЫ СТЕПЕВЕДЕНИЯ
Придерживаясь несколько разноплановых позиций в сфере профессиональных интересов и научной ответственности, ученые ряда научных направлений, к сожалению, негласно соглашаются с содеянным над степью разгромом: что-то осталось и слава Богу! Можно ведь изучить и последствия антропогенных экспедиций, а где же профессиональная этика, гражданская позиция.
На мой взгляд, именно степеведение, как консолидирующая сфера знаний, сможет объективно оценить всю глубину негатива поспешного преобразования биоты степей, взяв на себя профессиональную ответственность за дальнейшую судьбу самого пострадавшего ландшафта Северной Евразии.
С точки зрения профессионального степеведения, степь рассматривается как единое планетарное явление. Это полночленная географическая экосистема с присущей только ей биотической пирамидой жизни и круговоротом энергии. С этической точки зрения, степь воспринимается как завершенный субъект, компактная страна площадью не менее 10 тыс. га, при этом открытая линия горизонта уводит на достаточное расстояние сектора прочего ландшафтного сопряжения от взора исследователя. Оценивая с этих позиций последствия целинной компании, действительно ощущается вся этическая суть трагедии степей. Сформулировать и разъяснить обществу суть обозначенной проблемы - это главная сфера профессиональной ответственности российского степеведа. Изучая и представляя степь в оптимальном территориальном и экосистемном формате, можно научиться управлять ее продуктивностью, генеративной функцией, качеством и эстетичностью ее сезонных аспектов. Сегодня же степи, после нанесенного им сокрушительного удара, практически лишились потенциала природной самореабилитации. Это подтверждается десятилетием стихийного землепользования. Только сам человек сможет помочь степям реабилитироваться в отдельных ключевых точках их прежнего ареала распространения, под пристальным научным сопровождением.
Консервативный подход к природоохранной деятельности, провозглашающий опеку только нетронутых экосистем, сегодня безнадежно устарел, особенно в степной зоне России. С позиций своей профессиональной ответственности мы, степеведы, научно констатируя утрату ландшафтного разнообразия степной зоны, провозглашаем активные методы реабилитации и воссоздания степных экосистем для последующего изучения и освоения методов управления в интересах устойчивого развития.
Именно на этих концептуальных позициях разработан пилотный проект организации в России степного парка-биостанции «Оренбургская Тарпания». Его компактная, ландшафтоемкая территория в 16 тыс. га представляется нам как научно-практический полигон по реставрации и управлению степными экосистемами. По сути, это будет воссозданный научный стационар-прикладного степеведения XXI века. С его помощью могут быть решены многие «степные проблемы», в том числе и этического характера.
Таким образом, объективно анализируя и оценивая системные геоэкологические издержки массовой распашки степей, мы пытаемся конкретными действиями уменьшить их негативное влияние в будущем. Осуждая утрату ландшафтного разнообразия в степной зоне, мы предлагаем реализовать ряд социально значимых проектов по сохранению и реабилитации природного наследия степей Северной Евразии.
