CC BY
133
А. А. Ермичев
СЕЗОНЫ САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКОГО ОБЩЕСТВА
И пусть над нашим смертным ложем Взовьется с криком воронье, —
Те, кто достойней, Боже, Боже,
Да узрят Царствие Твое!
А. Блок
В культурной и общественной жизни России начала ХХ в. роль Религиозно-философских обществ (РФО) была значительна. Об этом писал Н. А. Бердяев: «Одно время религиозно-философские общества были довольно популярны, публичные доклады и диспуты посещались очень хорошо. Культурная элита охотно ходила на собрания, это были умственные и духовные центры. .. Споры происходили на высоком культурном уровне и доходили до больших умственных утончений. Справедливость требует признать, что тут действовали люди самого высокого уровня умственной культуры, которую только знала Россия»1.
Между тем мы совсем не знаем истории этих объединений. Например, имеются вполне достоверные указания на существование РФО в Нижнем Новгороде и Ярославле, о которых только и известно, что они — были... А религиозно-философское общество в Тифлисе? Возможно ли, что оно стало примером для инициаторов Московского общества, среди которых первые роли играли уроженцы Тифлиса В. Ф. Эрн и П. А. Флоренский? А, быть может, Тифлисское РФО стало примером и для Петербургских Религиозно-философских собраний (опять-таки, имея в виду тифлисскую родину З. Н. Гиппиус)?
В ряду обществ такого рода Петербургское занимало особое место уже потому, что оно было столичным. Речь идет не только о том, что Петербург был местом рождения русского декаданса и символизма, скоро шагнувших в религиозные искания, но и о другом, не менее важном для нашей темы, — о том, что Петербург-Петроград был городом трех революций.
Конечно же, сейчас никто не путает уже упомянутые Собрания и Петербургское/Петроградское Религиозно-философское общество, хотя главными действующими лицами и там и там были одни и те же люди, и оба объединения решали одни и те же проблемы. Но при всех этих сходствах РФС и РФО были разными организациями, имевшими различный институциальный статус.
Известно, что инициатива создания Религиозно-философских собраний принадлежала так называемой общественности, и последняя преследовала при этом свои вполне мирные, но миссионерские цели в отношении к церкви. Тем не менее, Собрания стали элементом жизни русской синодальной церкви. Церковь позволила Собраниям быть, и церковь выделила своих представителей для переговоров с лицами, которых никто не делегировал. Как бы ни была замечательна роль Собраний, они все-таки были «полу-казенным» заведением.
Что касается Общества, то оно, напротив, вполне было делом петербургской общественности; официальные представители церкви в его работе не участвовали. Но если в новой организации, как уже сказано, те же самые «общественники» решали вопросы, не разрешенные в Собраниях, то предысторию Общества нужно начинать с апреля 1903 г., когда они были закрыты распоряжением петербургского митрополита Антония. Ясно, впрочем, что с прекращением их работы, проблемы, которыми занимались Собрания, не исчезли. Они так и остались проблемами религиозной, общественно-культурной и даже политической жизни России, вопросами для суетливого интеллигентского ума.
А вот за время, протекшее от апреля 1903 г., когда были закрыты Собрания, до февраля 1907 г., когда был сделан реальный шаг к РФО, первым и главным стал вопрос о месте русской православной церкви в продолжающемся конфликте между самодержавным государством и обществом, охваченным революционным брожением. Он стал тем более главным, что синодальное руководство вело себя подчеркнуто солидарно с государственной властью. Одним из проявлений общественного протеста против подобной солидарности стало образование «Христианского Братства борьбы», которое в свою очередь инициировало создание Московского Религиознофилософского общества памяти Владимира Соловьева. Оно начало свою работу в мае 1905 г., а в октябре 1906 г. состоялась его официальная регистрация.
Вскоре по инициативе Н. А. Бердяева и при его ведущем участии стало создаваться Петербургское РФО. Николая Александровича к такой инициативе подвинули москвичи. В. П. Свенцицкий, рассказывая о создании Общества в Петербурге, изобразил дело так: «Фактическая сторона дела такова. Прошлой зимой (т. е. в
1906 г. — А. Е.) у основателей Московского религиозно-философского общества явилась мысль основать подобное же общество в Петербурге. Мысль эта встретила сочувствие в Петербурге»2. Более конкретно о реализации московского замысла мы узнаем из письма А. В. Карташева, отправленного им в Париж Д. В. Философову. Письмо датировано 4 февраля 1907 г. В нем сообщается: «Бердяев только что приехал из Москвы. Читал там реферат в Религиозно-философском обществе. Затевает открыть такое же здесь. В субботу у него учредительное собрание: Аскольдов, Успенский, Лосский, Нестор Котляревский, Прескочков, Тернавцев, Розанов, Ель-чанинов (теперь живет здесь), Булгаков (ожидается в члены Думы от графа Ливен Орловской губернии). Это предлагаемые члены учредители (для подписания устава) и члены правления, а потом приглашать уже в действующие члены»3. Тогда же, т. е. весной 1907 г., состоялось несколько заседаний учредителей, в ходе которых был выработан устав Петербургского РФО, написанный по образцу устава Московского
РФО. Среди прочего на второй неделе апреля 1907 г. состоялось первое — иногда его называют «пробным», иногда — «подготовительным» — заседание Общества. На нем был заслушан (И единодушно осужден!) эпатажный доклад В. В. Розанова «Отчего падает христианство», известный читателям под названием «Отчего левые побеждают центр и правых»4. Общество еще не было легализовано, но пресса сообщала о большом количестве публики, бывшей на собрании.
Наконец, из сентябрьской заметки в «Новом времени» мы узнаем, что летом
1907 г. Устав Петербургского РФО «получил утверждение и таким образом формальная и юридическая сторона дела приведена в надлежащий вид»5. Легализованное общество начало свою жизнь.
Если условиться, что сказанное выше относится к предыстории Общества, то его последующая десятилетняя история при всей ее содержательной цельности тем не менее может быть разделена на три разных по длительности временных отрезка.
Первый из них, занимавший два сезона его работы —1907/1908 гг. и 1908/1909 гг., — мы обозначим как время самоопределения Общества относительно содержания своей работы, осознания смысла своего существования.
Второй отрезок вместил в себя шесть сезонов — от 1909/1910 гг. по 1915/1916 гг. включительно. Это время разработки и проговаривания идей и целей Общества, какими они были осознаны в первые два сезона.
Третий, последний отрезок времени, занимает сезон 1916/1917 гг. Радикальным образом изменяются условия русской жизни. Для того, что было трудно и никогда не удавалось, т. е. для практической реализации смысла Общества, теперь открылись невероятные возможности. Шо ИсАсз, Ыо заНа. Осуществляй то, что ранее в разговорах, в горячечных диспутах выстрадано! В жизни Общества начинаются радикальные перемены и оно, наконец, прекращает свою работу, уступив место кружку «вторничан».
Первые два сезона. Самоопределение Общества
Итак, работу легализованного Общества можно было начинать, и она началась.
7 сентября 1907 г. собранием 17 его членов-учредителей, избравших первый Совет Общества.
Председателем Общества стал сын известного метафизика-персоналиста
А. А. Козлова С. А. Алексеев, его товарищем — А. В. Карташев, а секретарем —
A. В. Ельчанинов. Обязанности казначея взял на себя В. В. Успенский. Помимо них членами Совета выбрали Н. О. Лосского, свящ. К. М. Аггеева и В. П. Тернавцева. Впрочем, двое последних по каким-то причинам через неделю из Совета вышли.
Теперь Общество могло приступить к «всесторонней разработке вопросов религии и философии»; согласно Уставу РФО именно такой была его цель. Однако самоопределение Общества, поиск вектора движения к цели, очередность проблем, встающих на этом пути, способ их решения затянулись еще на некоторое время.
Вполне понятно, почему так произошло. Каждый из семнадцати членов-учреди-телей Общества занимал славное и заметное место в русской культуре и, надо полагать, имел свой собственный взгляд на будущее Общества. Вот что об этом писал
B. П. Свенцицкий: «Вокруг задач петербургского Общества собрались люди самых разных взглядов. Горячее участие в делах Общества принимают лица философского склада, которые еще не выяснили своего отношения к религии и не обдумали еще соответственного тома своей системы; вместе с ними есть и такие, которые,
оставаясь еще теоретиками, уже вплотную подошли в своих размышлениях к религиозной проблеме; рядом с ними выступают люди, всеми своими корнями сидящие в религии, одни — в православии, другие — вообще в христианстве, третьи — вообще в религиозности. Но эта разноголосица не предмет трений в работе, так как задача Общества — теоретически способствовать постановке и решению религиозных проблем, обща всем участникам Общества от В. В. Розанова до священника Аггее-ва»6.
В. П. Свенцицкий предвкушает теоретические споры: «“Мережковисты” будут задавать вопросы православным; “московская группа” будет спорить с “мережкови-стами”, а философы будут делать попытки свести и тех и других на логическую
7
почву. ..» 7.
Самоопределение Общества в более или менее завершенном виде состоялось только во втором сезоне, а точнее после того, как Мережковский и его единомышленники заняли в Обществе руководящую роль и стали формировать из него и посредством его «религиозную общественность».
Это произошло следующим образом. По-видимому, первоначальным настроем большинства учредителей был настрой исследовательский, теоретический. Так, во вступительной речи к первому Заседанию 3 октября 1907 г. А. В. Карташев сказал: «Мы хотим сбросить личины, с одной стороны, общественных деятелей, а с другой — врагов церкви. Мы представляем просто общество людей, желающих рассуждать»8. И, действительно, Общество начинает свою работу с аналитического доклада С. А. Алексеева «О старом и новом религиозном сознании».
Доклад очень хорош. В нем с точки зрения социально-научной и с точки зрения философско-богословской очерчено содержание нового религиозного сознания в толковании Мережковского и его группы и показана его несовместимость со «старым» христианским сознанием.
Но, кажется, на этом и закончилось замышляемое инициаторами Общества спокойствие и теоретичность. Сам предмет алексеевского доклада был слишком неспокоен, слишком актуален для петербургской публики, развращенной декадансом и политикой, чтобы относиться к нему только исследовательски, только теоретически. Для участника религиозно-общественного движения спокойное обсуждение неспокойной проблемы было равнозначно попытке голыми руками удержать раскаленный кусок металла. За алексеевским последовали доклады В. В. Розанова (один из них — печально известный, с названием «О сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира»), Д. С. Мережковского «О Церкви грядущего», имевшего для неохристиан программное значение, возражения Н. А. Бердяева на второй доклад В. В. Розанова,
В. Ф. Эрна о христианском прогрессе, В. П. Свенцицкого об аскетическом христианстве. Если все доклады именовались академическими, то трудно понять, что же академизму противоположно... Напор современного был очень силен и, чтобы превратить религиозно-культурную актуальность работы Общества в актуальность религиозно-политическую, нужен был приезд Мережковских.
Дело в том, что с 25 февраля 1906 г. по 12 июля 1908 г. чета Мережковских и Д. В. Философов проживали во Франции, где накоротко сошлись, с одной стороны, с представителями католического модернизма, а с другой — с русскими революционерами эсеровского толка. Главным теоретическим результатом поездки во Францию стала их интерпретация русской революции как религиозной по своей сущности. Оказывается, самодержавие и православие связано догматически; потому «низвержение русского единовластия» есть одновременно низвержение православия. В ко-
нечном счете русская революция возможна только в случае, если революционеры-позитивисты, революционеры-атеисты и т. п. соединят свои усилия с участниками религиозного движения, выступающими против византизма. Паденье самодержавия и православия означит начало царства Христа на земле — Единого Первосвященника и Единого Царя9.
На это же время, т. е. на октябрь-ноябрь 1908 г. приходится дискуссия о цели и задачах Общества, прошедшая по страницам столичных газет. Поводом для нее стал выход первых двух выпусков «Записок Санкт-Петербургского Религиозно-философского общества». Дискуссию начали Д. В. Философов и С. Л. Франк, а приняли участие в ней Н. А. Бердяев, А. А. Блок, Л. Е. Галич, А. А. Мейер, Д. С. Мережковский. Не касаясь содержания дискуссии во всей ее полноте, укажу лишь на главное в ней, как оно было охарактеризовано С. Л. Франком. Возражая Д. В. Философову, он писал, что последний «исходит из какого-то априорного убеждения, что гражданские идеалы интеллигенции суть нечто столь же незыблемое и абсолютно достоверное, что всякое религиозное обновление осуществимо лишь, если оно не идет в разрез с этими идеалами»10. Такую позицию С. Л. Франк справедливо именует тенденциозной религиозностью, утверждая, напротив, что «религиозное отношение к жизни есть верховная и абсолютно независимая инстанция миросозерцания, которой должны быть подчинены все остальные убеждения личности»11.
Дискуссия, как это всегда бывает, не привела к выработке общей позиции, но прояснила положение. «Мережковисты», естественно, остались при своем мнении, рассматривая работу РФО как религиозно-общественное служение. Борьба происходила не только на страницах печатных изданий. Совет РФО еще 18 октября 1907 г. вписал троицу Мережковских—Философова в число его учредителей. Теперь дело подвинулось дальше; еще не успев распаковать свои парижские чемоданы, Мережковские приходят к прямому руководству Обществом. В октябре 1908 г. Председателем РФО становится профессор-византолог И. Д. Андреев, его Товарищем — Д. С. Мережковский, а секретарем — Д. В. Философов. З. Н. Гиппиус вспоминала: де, Общество «затеянное Бердяевым и брошенное им, едва прозябало. Мы его взяли на себя. Сильно подняли и оживили»12.
Как раз второй сезон — осени 1908 — весны 1909 — и был памятен большим количеством выступлений по темам, близким Мережковским. Они предоставляли великолепную возможность пропаганды «религиозной общественности», чем и не замедлили воспользоваться сторонники «религиозной революции». Обсуждались вопросы о демотеизме, т. е. народобожии, о богостроительстве и его отношении к богоискательству (авторами были Г. А. Баронов, А. А. Блок, В. В. Розанов, Вяч. Иванов, Д. В. Философов). В связи с этим обсуждался очень актуальный доклад П. Б. Струве «Религия и социализм»; 21 апреля обсуждался и был осужден сборник «Вехи». Дело дошло до того, что свое антивеховское выступление Д. С. Мережковский закончил возгласом: «Да здравствует русская интеллигенция, да здравствует русская революция!».
Группа Мережковского — а в нее помимо З. Н. Гиппиус и Д. В. Философова входили также А. В. Карташев, С. П. Каблуков и другие, менее заметные лица — сознательно навязывала Обществу новые ориентиры — религиозно-общественные и даже религиозно-политические, оттесняя исследовательски-теоретические цели работы РФО.
Так сложилось дуальное самоопределение Общества: на его заседаниях философское исследование сменялось «выбросом» общественного возмущения, вопрос из
христианской истории выворачивался оценками современного положения православия и т. п. Постоянно питаемый возможностью различного толкования «социального христианства», такой дуализм не мог не стать источником напряженности и даже конфликта внутри Общества. Первый звонкий сигнал несогласия с новыми веяниями подал В. В. Розанов. 17 января 1909 г. в газете «Новое время» он публикует «Письмо в редакцию», заявляя о своем выходе из Совета РФО: «Вследствие совершенно изменившегося характера религиозно-философского общества в Петербурге», когда оно «превращается в литературное, с публицистическими интонациями», он, Розанов, чтобы «не нести ответственности за измену прежним, добрым и нужным для России целям», покидает Совет и прямо называет Д. С. Мережковского, З. Н. Гиппиус и Д. В. Философова виновниками нового положения дел в Обществе13. Розанов заявил, что «Общество, имевшее задачи в России, превратилось в частный, своего рода семейный кружок без всякого общественного значения». Конечно, Розанов увлекся. Как раз, напротив, общественный успех Общества и был достигнут благодаря этой самой «публицистике», но на суть дела он указал точно.
Ситуация усугублялась тем более, что Мережковские вели в Обществе двойную игру. Широкая публика, посещавшая Общество, разумеется, превосходно представляла цель его — соединение религии и общественности. Но только немногие знали, что руководители Общества в своем кругу ведут бесконечные переговоры о сокровенном — о возможном облике новой церкви, почти встав на путь ереси. Еще в 1901 г. Мережковские создали свою независимую от официальной церкви религиозную общину, в которую входили Т. Н. и Н. Н. Гиппиус, А. В. Карташев, С. П. Ремизова,
В. В. Кузнецов. В общинных молениях в разные годы принимали участие Андрей Белый, Е. П. Иванов, А. А. Мейер, М.С.Шагинян и др.14 В частности, такие потуги на новую церковь были одной из причин прохладного отношения москвичей к Петербургскому РФО15.
Также немногим было известно о настойчивых попытках Мережковских организационного оформления пресловутой религиозной общественности. С апреля 1909 г. у них начались интенсивные контакты со старообрядческим епископом Михаилом, в ближайшем будущем создателе секты «свободных христиан» и одним из идеологов «голгофского христианства». Мережковский подчеркивает, что Обществу «чрезвычайно дорого» участие преосвященного. Переговоры с Михаилом были длительны и многосторонни — от вопросов канонических до организационных. В центре этих переговоров были взаимные отношения старой и новой церкви.
Организация работы РФО и его участники
Согласно Уставу Санкт-Петербургское/Петроградское Религиозно-философское общество — это просто все участники его работы — «общество составляют члены: почетные, действительные и члены-соревнователи». Что касается почетных членов, то, кажется, их не было, а основную работающую массу Общества составили действительные члены. Изначально ими стали семнадцать членов-учредителей. Они постепенно пополняли свой круг из числа членов-соревнователей (о них ниже). Три действительных члена рекомендовали новичка и, если за него подавалось 2/3 голосов, то счастливчик вступал в их ряды.
Действительный член имел право решающего голоса при обсуждении вопросов жизни Общества: он мог избирать Совет Общества и мог быть избранным в него. По своему хотению он мог быть членом любой из секций, организованных при Обще-
стве и мог рекомендовать в Секцию кого-либо из соревнователей. Наконец, только действительные члены могли решать радикальные вопросы жизни РФО: изменение устава, исключение членов или ликвидация Общества. Такие вопросы решались на общем закрытом собрании 2/3 голосов присутствующих в Петербурге действительных членов. Но больший контингент Общества составляли члены-соревнователи. Ими были все, кто изъявлял желание вступить в него, а вступив, исправно платил членские взносы в размере 5 рублей в год. На собраниях он имел право совещательного голоса. Правда, когда желающих вступить в Общество стало слишком много, то сложилась неучтенная Уставом практика рекомендации неофитов. Например, охотно давал рекомендации А. В. Карташев. Иным рекомендующим Совет указывал, как нужно правильно рекомендовать. На заседании 16 февраля 1916 г. Совет постановляет: «просить действительного члена И. С. Книжника представлять Совету при рекомендации им новых лиц в члены-соревнователи мотивированное ходатайство о желании данных лиц вступить в Общество»16. Более того, еще раньше, 4 февраля 1914 г., на заседании Совета было принято следующее решение: «В виду большого числа членов-соревнователей принимать новых представляется нежелательным, а потому временно принимать лишь тех, кто будет рекомендован не только действительными членами, но членами Совета Об-ва»17.
При обычных обстоятельствах Обществом (а мы помним, что Общество — это его участники) руководил Совет, состоящий из Председателя Общества, его Товарища и пяти членов Совета, среди которых были предусмотрены должности секретаря, библиотекаря и казначея.
Для проверки финансовой стороны работы РФО общее собрание выбирало ревизионную комиссию из трех человек; причем члены Совета в ее состав входить не могли.
Совет располагал широким кругом полномочий: от заведования текущими хозяйственными, издательскими и административными делами Общества до созыва общих собраний и предварительного рассмотрения предоставляемых докладов. Обязанности Председателя Общества и его Товарища, равно как секретаря Совета не прописаны в Уставе; по-видимому, их определила сама практика РФО. Имена Председателя и его Товарища обозначали стратегию жизни Общества, а в ведении секретаря — находилась непосредственная организационная работа согласно с начертанной стратегией. Он занимался неизбежной, но необходимой рутиной: ведение документации, составление приглашений на заседания, их распечатка и рассылка по сотням и тысяче адресов, подыскание и наем помещения, поездки к градоначальнику за разрешениями на заседания и приглашение полицейских приставов... Не случайно, что исполнение должности секретаря очень скоро стало платной. Первоначально оклад был положен в 25 рублей в месяц, а потом был поднят до 50 рублей.
С большей или меньшей отчетливостью отдельные авторы подчеркивают связь руководителей Петербургского РФО с масонством18. Действительно, некоторые рядовые члены РФО были масонами, а некоторые из них, такие как В. Я. Богучарский или А. Я. Гальперин, занимали видные посты в масонских ложах. Более того, руководители РФО — Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, А. В. Карташев, А. А. Мейер тоже стали масонами в годы Первой мировой войны, когда «Великий Восток народов России» создал специальные ложи — «Литературную» и «Мережковский». На этом основании горячие авторы сообщают, что Петербургское РФО «быстро превращалось во враждебный всему русскому центр масонства». Для такого резкого
вывода нет никаких оснований. Данных, которые свидетельствовали бы о масонском характере деятельности столичного РФО, не существует19.
Итак, Совет был руководителем, вожаком, инициатором дел Общества, но, повторюсь — согласно Уставу, радикальные вопросы его жизни решались на общих собраниях путем голосования. Общие собрания были различных типов: закрытые (для членов Общества), открытые (с приглашением посторонних, но — за плату), очередные (когда читался какой-то очередной доклад. Так что в повестке могло значиться: «Общее и очередное заседание... » и всем был понятен этот набор слов). Регулярность собраний Уставом не оговаривалась; однако сложилась практика сбора участников 8-9-10 раз в сезон, начинавшийся осенью — в октябре и завершавшийся в мае следующего года.
Для более специального и глубокого изучения каких-то вопросов Устав предусматривал образование секций. В составе Общества одно время — отдельно, со своим руководящим Советом, но не автономно — работали две секции — христианская и по изучению истории и философии религии.
Финансы Общества складывались из членских взносов, денег, вырученных от продажи входных билетов на открытые заседания и от продажи выпущенных Советом «Записок Санкт-Петербургского Религиозно-философского общества». Всего вышло четыре выпуска. Таким образом, финансовое положение Общества было весьма скромно и несравнимо с тем, как подпитывалось Московское общество, имевшее своего мецената в лице М. К. Морозовой.
Своего постоянного помещения Общество не имело, а арендовало залы у какой-либо организации. Чаще всего местом встречи его участников были залы, предоставляемые Географическим обществом. Оно располагалось сначала в здании Министерства народного просвещения (Чернышева площадь, 2), а когда Географическое общество получило свой особняк в Демидовом переулке и переехало по новому адресу (дом 8а), то РФО последовало за ним. Впрочем, заседания время от времени происходили и в других местах Петербурга.
Бытует представление о какой-то «кружковой» малочисленности и потому ма-лозначимости Общества, интимности и почти келейности проводимых заседаний. Следует со всей определенностью отказаться от такого заблуждения. Количество участников его работы было большим, весьма большим и их культурный статус высоким. Одно это делало Общество серьезным фактом русской жизни начала ХХ в. Как бы Совет Общества не предпринимал усилия по регулированию притока новых членов в Общество, но, в итоге, и, заметьте, по неполным данным, сложилась следующая картина.
Начальное количество членов Общества, образованное членами-учредителями (они же — действительные члены) составляло 17 человек. В 1909 г. в Обществе числилось 712 человек. В годичном отчете за 1913 г. названо 1263 участника работы Общества. Данных о поступивших в Общество в 1914 г. у автора нет; зато точно известно, что в следующем 1915 г. Общество пополнилось 188 членами-соревнова-телями, а в 1916 г. еще 163. По данным на 2 февраля 1917 г. в Общество вошло
8 человек.
Разумеется, по разным причинам Общество теряло своих членов: естественная кончина, переезд на иное место жительства, служба в армии, даже демонстративный выход из РФО в связи с несогласием с какими-то акциями его руководства... Все это было, но ведь и выбывшие тоже были членами Общества. Таким образом, даже эти далеко не полные данные дают нам внушительное число членов Об-
щества, равное более полутора тысячам участников (1263 + 188 + 163 + 8= 1622!). В работе Общества принимали участие студенты и курсистки, семинаристы и учащиеся Санкт-Петербургской Духовной академии, священники и офицеры, инженеры и чиновники, писатели поэты и критики, политики и журналисты, профессора и письмоводители, домохозяйки и депутаты Думы, скульпторы и живописцы, мистики и позитивисты, толстовцы и марксисты, социал-демократы и кадеты, масоны и люди без всяких тайн ... В списке множество неизвестных имен, но, кажется, еще более имен известных, очень известных (как, допустим, Пешков Алексей Максимович, вступивший в Общество в 1916 г.), просто известных (теоретик марксизма и его пропагандист Любовь Исааковна Аксельрод или скульптор Леонид Шервуд), и известных лишь в узком кругу специалистов (например, психолог Кро-гиус Август Адольфович или литератор Тиняков Александр Иванович). Возможно, что кто-то только числился в Обществе исправно (или неисправно) уплачивая членские взносы. Это, в конце концов, не так уж важно, ибо никак не колеблет представления о востребованности работы РФО со стороны столичной интеллигенции.
Осень 1909 — лето 1916 гг. Часть 1. Руководство Д. В. Философова
Таковы временные рамки семи сезонов очень насыщенной жизни Общества со многими выдающимися докладами и заседаниями. Авторитет РФО среди петербургской публики укреплялся; о том свидетельствовал неуклонный рост численности его рядов. Общество живо реагировало на события в стране, понуждая прессу писать о себе. Мережковские вместе с группой единомышленников окончательно закрепили свое руководящее положение в Обществе, а в Петербурге уже некому было претендовать на руководство РФО.
29 ноября 1909 г. на пост Председателя был избран Д. В. Философов; его Товарищем стал Д. С. Мережковский (через год он уступил место Вяч. Иванову), а секретарем — близкий знакомый З. Н. Гиппиус, знаток духовной музыки, гимназический учитель Сергей Платонович Каблуков. Впервые в истории Общества это руководство отработало весь свой трехлетний, оговоренный Уставом срок. Уход этого руководства не изменил стратегии Общества, ибо в октябре 1912 г. пост Председателя занял «мережковист» А. В. Карташев. Его Товарищем стал Д. В. Философов, секретарские обязанности в 1914 г. приняла на себя К. А. Половцова — возлюбленная А. А. Мейера, очень близкая по своим взглядам к Мережковским.
При руководстве Философова—Мережковского—Каблукова (осень 1909 г. — осень 1912 г.) было сделано очень много.
Созданная в марте 1909 г. Секция по изучению вопросов истории философии и мистики христианства; ее так и именовали — христианской — успешно работала в течение двух лет. Ею руководил Вяч. Иванов. На ее пятнадцати заседаниях (последнее состоялось в марте 1911 г.) заслушивались и обсуждались доклады К. М. Аггеева, Н. А. Бердяева, Вяч. Иванова, В. В. Розанова, Ф. А. Степуна и других теперь известных деятелей русской культуры. Среди них был основательный доклад Н. А. Бердяева «О христианской свободе», изящное исследование В. В. Борода-евского о «Религиозной правде К. Леонова», интереснейший доклад Ф. А. Степуна «Мистическое переживание и религиозное сознание».
В ноябре 1909 г. по инициативе З. Н. Гиппиус была создана другая секция — по
изучению истории и философии религии. Правда, инициатива эта имела вполне политический характер, о чем позднее писала Зинаида Николаевна. «Общество многолюдное и чисто интеллигентское не удовлетворяло нас. И мы вздумали создать секцию — нечто более интимное, но в то же время более широкое по задачам. Чтобы обойти цензуру, назвали секцию секцией по изучению истории религий»20. Что все это значило — пояснила конечно, тоже много позднее юная приятельница «декадентской мадонны», а потом известная советская писательница М. Шагинян: секция была задумана для «подбора и единения душевно-духовно схожих людей, стоящих на платформе «религиозной революции»21. Быть может, из-за этой искусственности секция и просуществовала недолго — менее полугода, проведя семь заседаний; кажется, никем не замеченных.
Что касается общих заседаний, состоявшихся за время руководства этого триумвирата, то по сезонам они распределились следующим образом: в 1909/1910 гг. состоялось 9 заседаний, в 1910/1911 — 8, а в последнем 1911/1912 — только три. Первые два сезона были весьма удачны. В 1909/1910 Общество «открестилось» от теософии при обсуждении доклада председательницы Русского теософического общества А. А. Каменской, выслушало доклады философов-профессионалов С. И. Гессена, Н. О. Лосского и С. Л. Франка, обсудило остроумные наблюдения Корнея Чуковского о наступлении массовой культуры и, конечно, рассматривало свои излюбленные темы об отношении христианства к миру (доклады Д. В. Философова и Н. А. Бердяева). Второй сезон также был удачен. Не имея возможности перечислить все интересные доклады и последующие их обсуждения в этом сезоне — а выступали Д. В. Философов, Вяч. Иванов, Ф. А. Степун и другие — укажу лишь на три, по-своему выдающихся, заседания. В первую очередь, речь идет о заседании 22 ноября 1910 г., посвященного памяти скончавшегося Льва Николаевича Толстого. Оно было подготовлено особенно тщательно, и только оно одно могло бы выделить этот сезон от прочих. Выступавшие на заседании — а их было девять авторитетных и уважаемых деятелей РФО22 говорили о пропасти, разделявшей Л. Н. Толстого и синодальную церковь и самодержавие. А заключительное пение евангельских «блаженств» и «вечной памяти» человеку, в сущности, отлученному от церкви, сделало это заседание почти политической демонстрацией.
К несчастью, другое выдающееся заседание тоже было памятным. Вспоминали скончавшегося Василия Андреевича Караулова — в прошлом народовольца, а до кончины бывшего членом Государственной Думы от партии народной свободы. Для Общества он был человеком, который сумел в своей душе «совместить горячее и живое общественное чувство ... с глубокой христианской религиозностью»23, т. е., согласно представлениям РФО он и был реальным представителем чаемой «христианской общественности».
Наконец, для отечественной науки — в данном случае речь идет об историографии философии — совершенно выдающееся значение имело заседание 22 ноября 1910 г. На нем выступил московский гость Общества В.Ф.Эрн, прочитавший доклад об «Основном характере русской мысли и методе ее изучения». Автор приезжает в Петербург после отзвучавшей в журнале «Русская мысль» его полемики с С. Л. Франком о природе философского знания и, в частности, об особенностях русской философии. Надо сказать, что позиция С. Л. Франка в этой полемике не выглядела убедительной. Наверное, многие ожидали жаркой схватки диспутантов, но этого не произошло. Позицию рационалистов отстаивал редактор «Логоса»
С. И. Гессен, а С. Л. Франк, к сожалению, был в этот день болен, о чем он и известил
секретаря Общества. Между тем выдающееся значение доклада в том, что в нем впервые в отточенной форме была предложена концепция русского национального мышления, которая сегодня считается почти общепринятой.
Но, похоже, руководство Философова—Мережковского—Каблукова, взяло слишком напряженный темп работы, и это имело свои не очень приятные, но закономерные последствия. Судите сами. В сезоне 1909/1910 г. состоялось вместе с секционными — 26 заседаний! Неудивительно, что в следующем году их было вполовину меньше — только 11. И уж совершенно надломился ритм в 1911/1912 г., когда было проведено всего три малозначащих заседания, а внимание руководителей отвлекалось на ленивую свару с В. В. Розановым, огорчавших их антисемитизмом и наскоками на В. С. Соловьева. С. П. Каблуков даже заговорил об исключении В. В. Розанова из РФО.
Конечно же, причиной спада активности была простая усталость руководителей, а быть может, и рядовых членов РФО. Вести работу в Обществе, в котором состояли многие творческие и амбициозные люди, не было легким занятием. Нужны были особые душевные качества, нужна была терпимость, умение держать себя в руках... Нужно было рассматривать эту работу как долг. Не всегда эти качества были у Философова и тем более у Мережковского. Да и просто масштабы работы РФО были таковы, что не все могло быть в ней удачным: приглашенный докладчик, располагая добротным материалом, не мог его складно изложить; монотонные вариации одной и той же «мережковской» темы раздражали слушателей и прессу.
И вот в начале третьего года руководства 28 сентября 1911 г. в «Дневнике»
С. П. Каблукова появляется запись, в которой он резюмирует свой разговор с Вяч. Ивановым: «Мы говорим еще о будущем Религиозно-философского общества. Оба мы согласны, что нельзя допустить ни его закрытия, ни оставления Философо-вым должности Председателя... Несомненно, что самый факт существования целой группы лиц, стоящих на высших ступенях культуры и просвещения и утверждающих как свою веру в Бога и мир невидимый, так и ценность религии с общественной точки зрения, сам по себе стал важен и значителен, что мы обязаны сохранить Общество целым до лучших времен»24. Значит, вновь возобновились какие-то разговоры о прекращении деятельности Общества25. А в октябре 1912 г. перед самыми выборами нового состава руководства у С. П. Каблукова появляется еще одна раздраженная и тревожная заметка: «... Я подумываю об уходе из Совета, где едва удержал остаться Д. В. Знаменского. Аггеев дурит во всю, публика собирается вяло, доклады заменяются собеседованиями. Философов виляет и дошел до того, что
9 октября сказал мне дерзости, назвав мое намерение отказаться от обязанностей секретаря шантажом... Струве и Франк бастуют, а А. С. Алексеев “пропал без вести”. Курсистки от Раева и убогие тихо невролгисты обоего пола наводнили наши заседания... »26.
Осень 1909 — лето 1916 гг. Часть 2. Руководство А. В. Карташева
Интенсивная жизнь Общества возобновилась при руководстве А. В. Карташева. Напомню, что он стал Председателем 18 октября 1912 г. Д. В. Философов подвинулся на место его Товарища (Вяч. Иванов покидает Петербург из-за пересудов о его личной жизни), а С. П. Каблуков еще некоторое время секретарствует, но когда на эту работу согласилась Александра Николаевна Чеботаревская, то 16 февраля 1913 г. он с облегчением покинул свой пост.
Первый сезон Карташев провел неотличным от других. Конечно же, были весьма интересные доклады: М. В. Одинцова, впервые ознакомившего русскую публику с Кьеркегоором, доклады, вызвавшие полемику, допустим, С. С. Кондурушкина об известном Илиодоре, но не было знакового обсуждения, которое могло бы придать сезону требуемую цельность. И. Книжник-Ветров, писавший об РФО в «Речи», ворчал: «Уже шесть заседаний устроено Обществом. Темы докладов были чрезвычайно разнообразны. Религиозно-философские воззрения Серена Кьеркегоора, бытовая сторона христианства, народная вера, древнее христианство. В пестром чередовании докладов не видно плана и связи»27. Раздражение ощущается в другом замечании автора: «На каждом собрании выступают одни и те же ораторы с одними и теми же речами. Интерес собраний для публики не в содержании прочитанных докладов, а в выступлениях некоторых, являющихся постоянными ораторами. В центре их стоят Мережковский и Карташев. Представьте, что они выехали из Санкт-Петербурга, и РФО перестанет посещаться. В предпоследнее заседание большой интерес возбудил Струве, но тоже лишь постольку, поскольку он подвергся рьяному обстрелу со стороны Мережковского»28.
Критика Книжника хотя и верна, но несправедлива. Указанные им особенности работы Общества такими и были, и назвать их достоинствами довольно сложно. Но, с другой стороны, Общество просто не может работать по рассчитанному плану учебного курса. Нужно какое-то особенное стечение обстоятельств, чтобы сезон обрел требуемую цельность. И, правда, следующие сезоны — вплоть до начала 1917 г. эту цельность получали.
Знаком сезона 1913/1914 гг. стала неуклюжая и даже — по ее окончании, — в чем-то фарсовая попытка исключения В. В. Розанова из РФО. Дело Бейлиса волновало всех, а Мережковский с его склонностью к энергичным фразам назвал его «духовнонравственным разгромом России» и «кощунством» над первоисточником христианства — Израилем. И тут очень кстати подвернулся Розанов с его антисемитизмом и издевками над благородной общественной позицией руководителей РФО.
Фактическая сторона заседания 26 января 1914 г., на котором исключали Розанова, получила достаточное освещение в литературе. Нужно подчеркнуть другое. В этом событии, как в каком-то искусно подготовленном эксперименте, выразилось основное противоречие русского социального христианства и, значит, идеологии Общества. Об этом превосходно написал П. Б. Струве в своей статье «Почему застоялась наша духовная жизнь?»29 Мережковский, указывал автор, напрямую увязывает свое христианство с какими-то странными формами социализма и социальной оппозиционности. Потому, поучительно делает вывод Струве, пресловутое заседание РФО Розанова стало не демонстрацией религиозной независимости, а «общественной шумихой», дискредитирующей и религию и политику.
Искупая «грехи России перед еврейством» (это выражение принадлежит Мережковскому), РФО в этом сезоне провело еще три заседания, выясняя природу иудаизма. 19 октября 1913 г. Д. С. Мережковский прочитал доклад «Об отношении Ветхого Завета к христианству», 25 апреля 1914 г. Общество радушно принимало знаменитого неокантианца и проповедника иудаизма Г. Когена, а 3 мая недавно принятый в действительные члены РФО философ С. О. Грузенберг сделал доклад «Ветхозаветная мораль в истолковании В. С. Соловьева».
Следующий сезон, 1914/1915 гг. тоже был целен, хотя и по другим основаниям: он прошел под знаком начавшейся мировой войны. А. А. Мейер по этому случаю писал: «В истории Общества наступила новая эпоха, оно явилось местом, где свободно
обсуждались темы войны, но чисто теоретическая деятельность его, направленная к сближению религии и общественности, была оставлена и, в сущности, должна быть признана незаконченной»30. А «свободное обсуждение тем войны» было делом неблагонадежным и, быть может, небезопасным. Первый год войны всю Россию охватил патриотический подъем, который нередко принимал форму агрессивного национализма. Гражданский долг велел философам высказаться о происходящем. В первыми на своем заседании 6 октября сделали это москвичи из Соловьевского общества. Блестящие выступления Г. А. Рачинского, С. Н. Булгакова, Вяч. Иванова, Е. Н. Трубецкого, В. Ф. Эрна религиозно, культурно и политически оправдывали войну. Тысячная аудитория Политехнического музея с энтузиазмом внимала каждому слову ораторов.
Петроградское РФО заняло принципиально иную позицию. Ее формулировку дала З. Н. Гиппиус: религиозно войну осудить, но по необходимости принять ее практически. На заседании 26 октября А. А. Мейер и Д. С. Мережковский начали ряд обсуждений военной темы. Точно так же с точки зрения универсального, внеконфес-сионального христианства петербуржцы осудили национализм, расцветавший под прикрытием патриотизма. Когда приехавший из Москвы С. М. Соловьев на одном из заседаний стал развивать идеи Булгакова и Эрна, то встретил со стороны слушателей «решительную критику и отрицательную оценку»31. Постоянный критик РФО П. С. Юшкевич был удивлен: его «приятно поразили свобода и независимость духа, которую как будто утеряло наше общество». Ему показалось интересным и ценным «пестрота точек зрения, сама возможность разногласий» при взгляде на войну. Он особенно отмечал привязанность Д. С. Мережковского к европейской куль-
32
туре» 32 .
Тот же Д. С. Мережковский указал на трудный антиномизм позиции РФО. Наши Сцилла и Харибда, — сказал он на одном из заседаний, — это бескровный, неживой универсализм и кровавый национализм. «Как пройти между ними?» —спрашивал он. В этом попытался разобраться С. И. Гессен, прочитавший доклад «Идея нации». В нем он предложил светский вариант религиозного решения вопроса Мережковского; «Только пока нация не выделена, а включена в целое человечества, есть она живое творчество, обладает она своим лицом»33.
Однако в этот сезон Общество занималось не только разговорами о войне (хотя известно, что «слово поэта и есть его дело»). Первое же его собрание, состоявшееся 21 сентября, приняло практические решения об участии РФО в событиях. Общество стало содержать за свой счет три кровати в лазарете для раненых воинов (правда, из-за ограниченности средств с января 1916 г. оно обеспечивало только одну кровать). Кроме того, при Обществе была создана и работала Комиссия по оказанию помощи раненым и семействам запасных и ополченцев.
Столь же цельным, прошедшим под знаком одной темы, стал предпоследний, 1915/1916 гг. сезон существования Общества. Он был посвящен обсуждению вопроса о реформе церкви. Этот вопрос всегда был интересен для неохристиан, но в данном случае, скорее всего, поводом к столь долгому и целостному его рассмотрению послужила записка священников — членов IV Государственной думы, поданная на имя обер-прокурора Св. Синода А. Д. Самарина 4 августа 1915 г. «Записка», составленная далеко не оппозиционными думцами-иереями, констатировала катастрофическое падение авторитета церкви в народе и называла причину подобного положения — подчиненность церкви государству, ее бесправие в этих отношениях и ее бюрократизацию, когда пастырство было отстранено от дел церковного устро-
ения. Один из журналистов заметил: «Интеллигенция наша о церковной разрухе говорит давно, —но вот голос самих служителей алтаря ... Им ближе знать и им
34
можно поверить»34.
Содержание записки обсуждалось два раза (11 и 25 октября). Затем с докладами выступили В. П. Соколов (8 ноября), Д. В. Философов (28 ноября); декабрьского заседания не было из-за болезни А. В. Карташева. Обсуждение вопроса возобновилось в январе 1916 г., когда впервые в истории РФО с докладами выступили католические прелаты И. Свирский и Д. Колпинский.
28 февраля с трехчасовым докладом «Реформа, реформация и исполнение Церкви» выступил А. В. Карташев, 12 марта — Д. С. Мережковский, а затем эти вопросы обсуждались еще два раза — в марте и апреле. В длившейся целый сезон дискуссии главным автором был А. В. Карташев. Доклад его, задуманный по началу как ответы на вопросы, прозвучавшие в осенних выступлениях, стал своеобразной экклезио-логической декларацией Общества, и в ней раскрылась противоречивость церковной позиции «нового религиозного сознания». Ситуацию в отношениях церкви и общества А. В. Карташев оценивает драматически. По его мнению, в современном обществе церковь охватывает только то, что неподвижно, что не несет в себе творческого потенциала; «увы, все творчески живое, передовое, действительно увлекающее, по-истине господствующее, носящее на себе печать молодости и таящее в себе залог будущего, не может поместиться в Церковь»35. А Религиозно-философское общество хочет иного: «мы желаем расширения власти религии на все вновь открытые материки и острова человеческого творчества, чаем нового расцвета ее силы в приложении к новым проблемам человеческого духа и человеческого общества»36. При этом оказывается, что А. В. Карташев не только не признает теократию, но даже полагает, что теократичность является признаком истинной церковности. Обнаруживается также, что «положительное обогащение объема религиозной жизни» не ограничивается «теократическим объемом ее», приобретенном «в историческом воплощении Церкви»; — т. е. не ограничивается теократией, позитивно данной в форме папства, к которому Карташев относится негативно. У него речь идет о «новой теократии, основанной на автономно-теономной личности, соединенной церковными органическими узами с другими себе равными и со всем космосом»37. Докладчик ожидает, что новое качество религиозного сознания уже наступает сейчас — «в самом опознании тех религиозных запросов, которыми живет наше время» он видит «некоторую волну пророчества»38. Кажется, выше оценить русское «новое религиозное сознание» невозможно.
В начале 1916 г. в жизни Религиозно-философского общества произошло важное событие — было создано книгоиздательство «Корабль». «Мережковисты» вели деловую и идейную сторону жизни издательства, рассматривая его как альтернативу православному московскому «Пути». В течение года оно выпустило 4 книжки: А. А. Мейера «Во что сегодня верит Германия?», Г. И.Чулкова «Судьба России: беседа о современных событиях», Д. С. Мережковского «Зачем воскрес? Религиозная личность и общественность» и А. В. Карташева «Реформа, реформация и исполнение Церкви». Идейная доминанта выпущенных книжек — та же, которой вдохновлялись руководители РФО. Они же чаяли новой церкви — не просто церкви как внутреннего, невидимого общения, но и воплощенной во внешних формах церковности. Но при всей своей «видимости» она все же является вполне новой, совсем не похожей на церковь старую, хотя бы и подновленную, реформированную. Об этой новой церкви в книжках говорилось так, как будто она уже сейчас волнует всех,
как будто она есть та единственная сила, которая может вывести человечество на новые пути.
К сожалению, по ряду причин объективного и субъективного характера издательство прекратило свою деятельность в том же 1916 г.39
Последний сезон — 1916/1917 гг.
Он разделен Февралем. До Февраля все шло, как обычно, т. е. при случайном наборе заседаний обсуждали книгу Н. А. Бердяева «Смысл творчества», провели поминальный вечер по убитому еп. Михаилу, выслушали С. М. Соловьева с его докладом «Кризис славянофильств» и вычурного Андрея Белого об александрийской эпохе... Все это —до февраля и в феврале 1917 г. Но на десятом году жизни Общества наметились какие-то перемены. Ряд долгих попыток одействорения «религиозной общественности» (переговоры с еп. Михаилом, издательство «Корабль», выезд А. А. Мейера и А. В. Карташева на открытие Рыбинского РФО) увенчивается предложением созыва съезда всех Религиозно-философских обществ в России. Наверное, Петроградское РФО начинает осознавать, что оно и ему подобные объединения представляют какую-то общественную силу и для блага России они должны заявить о себе.
Совещание, оценившее возможность съезда представителей различных РФО (Петрограда, Москвы, Киева, Нижнего Новгорода, Рыбинска и Ярославля) состоялось 17 февраля. Участниками его были К. М. Аггеев, А. Белый, З. Н. Гиппиус,
С. П. Каблуков, А. В. Карташев, Д. С. Мережковский и С. М. Соловьев. На совещании А. А. Мейер заявляет: «Людям, заинтересованным религиозной культурой, пора съехаться. Это момент объединения. Задача объединительная. Она обнаружит существующие разделения. Этого бояться нечего»40. Более конкретно высказывается А. В. Карташев: «Задача — установить, что вся задача всей общественности стихийно сделать то, что не может сделать Церковь. Начать создавать религиозную культуру. Ее нет. Ее могут создавать свободные общественные люди. На этой задаче сознать себя едиными несмотря на разногласия. Съезжаются христиане в языческой стране и сознают необходимость создания религиозной культуры»41.
Итак, целью предполагаемого съезда было объединение свободно мыслящих религиозных людей для строительства религиозной культуры, т. е. исполнение того, чего не делает синодальная церковь. Мотив отмежевания от церкви не раз звучал на совещании. Характерна в этом отношении реплика З. Н. Гиппиус: «Только бы не был съезд церковным»42. Очевидно, инициаторы съезда хотели «опробовать» провинциальные РФО на их готовность к восприятию идей Мережковского—Карташева (Антон Владимирович проявил себя достойным продолжателем дела Мережковского— Гиппиус). Но вместе с тем участники совещания понимали различия, существующие между разными РФО. Особенно тревожила позиция Московского РФО; однако решать богословские и метафизические вопросы инициаторы съезда не собирались, думая объединиться на каких-то практических минимумах. Уверенные в том, что москвичи в Петербург не поедут, участники совещания хотели провести съезд в Москве в срок от 4 по 10 апреля. По-видимому, итогом совещания было создание «Центрального бюро по сношению религиозно-философских обществ и кружков в России». Возможно, что сильный замысел осуществился бы, если бы не Февральская революция; ровно через неделю после совещания все меняется в стране, все становится тревожным. В «Дневнике» З. Н. Гиппиус за 28 февраля появляется: «... Если
не будет власть — будет очень худо России. Очень худо! ... Будет еще борьба. Господи! Спаси Россию. Спаси, спаси, спаси. Внутренно спаси, по Твоему веди»43. Ее верный Д. В. Философов 6 марта рассказывает о разговоре Ф. Д. Батюшкова с большевиками на квартире у Горького: «Они страстно ждут Ленина, недели через две. «Вот бы дотянуть до его приезда, и тогда мы свергнем нынешнее правительство». Нашу судьбу будет решать Ленин»44.
Но, как говорят сегодня, за что боролись ...
Теперь Общество могло действовать не только в районе Демидова переулка, а непосредственно вмешаться в политическую жизнь. 11 марта Совет РФО принимает Обращение к временному правительству. Совет советует ему строить свои отношения с Церковью основательно, решительно и осторожно: во-первых, руководиться принципом отделения церкви от государства. Это необходимо и для республики, и — главное — для церкви. (В этом — единственная гарантия реальной свободы религиозной совести!). Во-вторых, упразднить коллегиально-бюрократическую форму управления церковью и устранить с ответственных постов всех иерархов, бывших оплотом самодержавия. В-третьих, взамен прежнего, создать «Временный Священный Синод». Наконец — Совет РФО в этом отношении был мудр — он подсказывал правительству, что свой внутренний строй церковь определит на соборе, который может быть созван после установления «нового правительственного 45
строя»45.
Естественно, что РФО, всегда выступавшее за перемены в стране, было востребовано новыми условиями жизни. Некоторые из его членов стали активными участниками налаживания новых отношений церкви и государства (К.М.Аггеев,
С. П. Каблуков, Б. В. Титлинов). Более того, именно в качестве Председателя РФО А. В. Карташев был назначен Товарищем обер-прокурора Св. Синода (20 марта), а потом и обер-прокурором (25 июля). Тогда же внутри Общества начинается размежевание по социально-политическим симпатиям; выделяется небольшая активная группа «левых», желающих соединить марксизм и социализм с христианством. Это — А. А. Мейер, К. А. Половцова, быть может, А. Н. Никифорова...
О мировоззрении А. А. Мейера этого времени его знакомая сообщала: «Единственно, что он берет праведно целиком сначала — это социализм. И даже сначала в виду цельности — берет и большевиков и их дух небытия с.-дэческий и уже внутри сидя — ими давится. И давится праведно. Но внутри сидя»46. Уже в марте А. А. Мейер и К. А. Половцова активно включаются в издательскую деятельность кружка «друзья свободы». За короткое время кружок выпустил 11 дешевых брошюрок (тиражом не менее 320 тысяч экземпляров), выдержанных в политических тонах социалистов-неонародников (трудовики, народные социалисты, правые эсеры). А здесь и обстоятельства складываются так, что «левым» пришлось взять руководство Обществом на себя. В самом деле, А. В. Карташев с головой ушел в работу в Синоде и у него просто нет времени, чтобы заниматься еще и Обществом, а Мережковские покидают Петроград и 8 апреля уезжают в Кисловодск. Общество было брошено на произвол судьбы.
Т. Н. Гиппиус в своих ежедневных письмах в Кисловодск сообщала, с каким трудом налаживалась новая жизнь Общества; наконец, А. А. Мейер и близкие ему люди, трезво рассудив, что «общество есть общество, а не только религиозный орган Мережковского», начинают действовать. По-видимому, основным направлением работы по реанимации общества было привлечение новых членов из числа молодежи — курсисток, загоревшихся революционным энтузиазмом, образование «демократиче-
ской секции»47 и частый выход руководителей РФО с чтением лекций перед петроградской публикой.
Отчет о работе «демократической секции» за май 1917 г. богат сведениями. Здесь и указания на лекции А. А. Мейера (семь лекций), С. Л. Франка (одна), Н. О. Лосского (одна) и три собрания секции с докладами и выступлениями его членов, и, наконец, на собрание с целью учреждения какого-то «Союза Духовной революции» г. Мясоедовым. ..48. Но главное дело, исполненное секцией, —организация последнего Общего и очередного собрания членов Общества, состоявшегося в день Святой Троицы мая 1917 г.
Подготовка его шла трудно. Поначалу новые руководители задумывали провести митинг на тему «Бог или Я». Были варианты—«Бог или мы» и «Бог, мы и я», но смысл один — Божеское или человеческое? В проекте объявления о митинге объяснялось, почему созывают его: «Пусть Московское Религиозно-философское общество устраивает почтенные ученые заседания. Петербургское Религиозно-философское общество, бывшее в существе своем социалистическим обществом, должно и проявить себя иначе, не торжественным собранием, а представлением себя, своей формы, своей организации для голоса народа. Надо услышать сейчас всех, а не учить»49. На митинге предполагалась дискуссия — наверное, по одной, может быть двум темам из следующего набора: «Церковь и государство», «Религия и революция», «Революция сознания», «Бог и наука», «Социализм и религия». Предполагалось участие А. Ф. Керенского, супругов Савинковых, А. В. Карташева, А. А. Мейера, Н. Д. Соколова, В. П. Соколова. Между двумя Соколовыми стояло имя Ленина, затем зачеркнутое карандашом, а после фамилии В. П. Соколова карандашом же были вписаны имена Н. О. Лосского, тов. Куликова и Г. В. Плеханова.
Ничего не скажешь — проект амбициозный. Слава Богу, от этой глупости ее инициаторов отговорили Т. Н. Гиппиус и А. В. Карташев, и вместо митинга состоялось уже упомянутое заседание — там же, как обычно, в Демидовом переулке в малом зале Географического общества. Но это было последним заседанием РФО. Народу было немного. Публика, отмечал в «Записной книжке» А. А. Блок, «какая-то, черт ее знает, приличная», скромная, готовая все выслушать и все ей понравится. На собрании выступили 4 человека, а главное сказали А. А. Мейер и А. В. Карташев. А. А. Мейер говорил, что боится «опустошения» революции, и предложил «креститься в марксизм», так как марксизм последователен, не останавливается на политическом перевороте, а идет дальше. В нем, конечно, имеется нечто неприемлемое — нечувствие свободы и отрицание личности, но — уверял оратор, — только будучи в марксизме и можно протестовать против этого. Иную позицию изложил А. В. Карташев. Он тоже за социализм, но считает его вопросом будущего. А что касается марксизма, то «он не марксист и никогда им не будет», а определенно и решительно видит там антихристианство, ибо раз — как сам Александр Александрович говорит, — там нет личности и свободы, следовательно нет и Христа, и это — не ошибка... И отречься от старого мира он не может бездушно, как от хлама, ибо там есть человечность. А рассчитывать соединить марксизм с религией, все равно, что крестить чорта»50. А. В. Карташев еще говорил о том, что надо было не портить войну, а продолжать ее. «За марксизм, за приказ № 1, за удар в спину — отомстится второй войной», —запомнил А. А. Блок слова Карташева51.
Так закончилась история Санкт-Петербургского/Петроградского Религиознофилософского общества.
Жизни Обществу было десять лет — с 1907 по 1917 г. Значение их для России, ее культуры, религии, для любого русского огромно и понятно. ..
Общество было большим — за эти годы в нем числилось не менее 1600 человек, а, скорее, их было больше. Зная темпы прироста численности участников в 1915 и 1916 гг., можно предположить, что общее число РФО переваливало за 1800 человек. А ведь нужно учитывать еще и тех, кто? не будучи членом Общества, посещал доклады и собеседования РФО ...
За эти десять лет Общество вместе со своими секциями провело не менее 109 заседаний, на которых было заслушано и обсуждено 114 докладов, 11 развернутых вступительных слов, не считая выступлений на фиаско-знаменитом собрании по исключению В. В. Розанова и уж тем более не считая всяких-разных (иной раз весьма пространных!) выступлений в прениях! Еще состоялось не менее 8 публичных лекций, прочитанных от имени Общества! Все или почти все эти выступления углубляли, раскрывали, поясняли, конкретизировали, разжевывали одну главную-пре-главную идею Общества — идею возможного одействорения христианства: «Прии-дет Царствие Твое!». Это было осью РФО52. Затем доклады и прочие выступления, «объективировались» статьей, брошюрой, книгой, либо как-то какой-то идеей обогащали выступления автора или его единомышленника или его оппонента. В пределах петербургской культуры авторы и слушатели РФО создавали определенную субкультуру, излучавшую общественное мнение относительно много важного в русской жизни— «Вехи», богостроительство, кончина Л.Н. Толстого, политика вообще и политика Синода, дело Бейлиса, мировая война ... И это мнение было критичным, подчас остро оппозиционным в отношении наличной России ...
Петербуржцы — Д. С. Мережковский, З.Н. Гиппиус, В. В. Розанов, другие — первыми поставили вопрос о религиозном оправдании культуры, став инициаторами Религиозно-философских собраний 1901-1903 гг., преемником которых стало РФО.
«К историческому христианству предъявлены были огромные неоплаченные векселя. Мережковский закричал, завопил, пожалуй, визгливо и нескладно, но с совершенной искренностью о правах “натуры и культуры”, о том, что, ведь, должна же история иметь какой-то смысл, если она тянется после Голгофы две тысячи лет?»53. Однако значительности проблем, поставленных на Религиозно-философских собраниях, не соответствовала ни религиозная, ни философская сила в их разрешении54. Мережковский,—замечал Н. А. Бердяев, — «слишком остался в литературе и нереальной политике». И тогда приоритеты в теоретической разработке вопроса об «одействорении» христианства перешли к москвичам. Они развивают два замечательных учения — о мире как богочеловеческом процессе и софиологию.
Почему не петербуржцы осиливали эти идеи, в общем и целом — понятно... Философский климат в Петербурге был враждебен метафизике (Ал-др И. Введенский, И. И. Лапшин и их Философское общество, С. И. Гессен и Философское собрание); Н. О. Лосский, С. Л. Франк, Л. П. Карсавин еще только растут в метафизику, хотя и верят в нее... Москва же, бывшая всегда центром русского философского движения, была усилена С. Н. Булгаковым и Н. А. Бердяевым, перешедшим от марксизма к метафизике.
Таким образом, в процессе религиозного пробуждения русской интеллигенции между Московским и Петербургским РФО произошло своеобразное разделение труда. С оговорками, но можно утверждать, что москвичи взяли на себя теоретическую
разработку темы «Бог и мир»; петербуржцы — ее общественно-политическое и церковное применение. Но и первые, и вторые образовали общий фронт борьбы за Хал-кидонский догмат — против монофизитского отрицания мира и его несторианского
55
самодовления .
Вместе с тем, нельзя не видеть, что предмет занятий петербуржцев был опасен и соблазнителен для всякого рода «революционеризмов». Конечно, называть Петербургское РФО революционной организацией было бы неверно, но «свою долю политической и идейной демократизации среди обывательской интеллигенции Общество вносило»56.
Вожаки Общества в каком-то романтическом ослеплении вызывали революцию, совершенно не представляя себе ее катастрофических масштабов. Как писал один из современников «страшных лет России», «у большинства революция не вызывала ужаса, но лишь возбуждала их любопытство. Пили, ели, женились, с улыбкой говорили “углубляйте революцию”, и не предчувствовали, что это лишь первые порывы бури, первые содрогания идущего циклона, что “что придет потоп и утопит всех”»57.
0 волке речь, а волк навстреч. И руководители РФО и руководимые в РФО опомнились только после Февраля, а то и после Октября, когда встретились с разгулявшейся народной вольницей. Советские судьбы большинства участников РФО были трагичны...
Прошло сто лет. Оставляя в стороне еще не исследованный теоретический пласт, оставленный Обществом, скажем, что их вопросы о соотношении христианства и жизни и их ответы на эти вопросы — это наши нынешние вопросы, это наши нынешние ответы. А что касается их революционных грехов, то, во-первых, грехи эти не так уж велики, а, во-вторых, они понесли за них незаслуженно жестокое возмездие. Можно ли винить участников РФО за то, что они стали жертвами русской истории?
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Н. А. Бердяев. Самопознание. Опыт философской автобиографии. М. 1991. С. 159.
2 С. В. Религиозно-философское общество в Петербурге // Живая жизнь. 1907. 27 ноября. № 1. С. 57.
3 Temira Pachmuss. Intellect and Ideas in Action. Selected Correspondence of Zinaida Hip-pius. Munchen, 1972. C. 673.
4 П. Б. Струве об этом докладе заметил, что в нем содержалась «совершенно некритическая идеализация материалистического радикализма 60-х годов, преподносимая рядом с довольно грубым высмеиванием христианства». (Струве П. Б. Patriotica. Политика, культура, религия, социализм. 1997. С. 273).
5 Розанов В. В. О возобновлении Религиозно-философских собраний // Новое время. 1907. №11311. 8 сентября. М., 1997. С. 273.
Первые два сезона. Самоопределение Общества
6 Свенцицкий В. П. Религиозно-философское общество в Петербурге // Живая жизнь.
1907. №1. С. 582.
7 Там же. С. 61.
8 Записки Санкт-Петербургского Религиозно-философского общества. Вып. 1. СПб.
1908. С. 3.
9 См.: Соболев А. Л. Мережковские в Париже (1906-1908)// Лица. Вып. 1. Биографический альманах. М.; СПб., 1992. С. 319-371; Павлова М. М. Мученики великого религиозного процесса // Д. С. Мережковский, З. Гиппиус. Д. Философов. Царь и революция. М. 1999. С. 7-56.
10 Франк С. Л. О задачах религиозно-философского общества. По поводу статьи Д. В. Философова// Слово. 1908. 21 октября. №596.
11 Там же. — Свою особую и невнятно выраженную позицию в газете «Новое время»
8 сентября №11311 заявил В. В. Розанов. Согласно ей, «Общество тщательно отгородило себя от всякого академического духа и хочет быть местом встречи верующих людей, а не людей религиозно-осведомленных, не ученых, для которых религия есть пережиток старины, любопытный только для исследователей и исследования». Василий Васильевич, конечно же, человек верующий. Но каково?
12 Гиппиус З.Н. Дневники. 1. М., 1999. С. 141.
13 Розанов В. В. Письмо в редакцию // Новое время. 1909. 17 января. №11800. С. 13.
14 О церкви Мережковских см.: Гиппиус З. «О бывшем» // Дневники. 1. М. 1999. С. 89-164, а также: Пахмусс Т. Страницы из прошлого. Переписка З.Н. Гиппиус, Д. В. Философова и близких к ним в «Главном» // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология. Ежегодник. 1997. М., 1999.
15 С. Н. Булгаков после встречи с Д. С. Мережковским в декабре 1908 г. пишет своему другу А. С. Глинке-Волжскому: «Говорят, что нас разделяет гораздо менее отношение к православию, чем к политике, но это — детский вздор и новая игрушка — несерьезно... Их еретичество закостенело и это почувствовалось — мы как бы лбами стукнулись.. . “Таинства», — боюсь утверждать, но таково наше общее предположение, — все-таки есть”». (Взыскующие града. Хроника частной жизни русских религиозных философов в письмах и дневниках. М. 1997. С. 18).
Организация работы РФО и его участники
16 РГАЛИ. Ф. 2176. Оп. 1. Д. 64. Л. 44.
17 Там же. Л. 3.
18 Выдающийся исследователь масонства А. И. Серков пишет: «... Создание специальной ложи для Д. С. Мережковского и З. Н. Гиппиус обеспечило влияние (масонов. — А. Е.) на петербургское Религиозно-философское общество» (Серков А. И. История русского масонства. 1845-1945. СПб. 1997. С. 117). Вслед за А. И. Серковым и Е. А. Голлербах в своей последней статье просит «иметь в виду то немаловажное обстоятельство, что и Карташев, и Мейер, и супруги Мережковские, и многолетний сожитель и соратник последних Д. В. Философов в течение 1910-х (некоторые — уже в 1912-м) вступили в масонские ложи “Великий Восток народов России” и “Литературная”. Некоторым из них (Карташеву и Мейеру) удалось даже за короткое время стать весьма высокопоставленными членами масонской организации» (Е. А. Голлербах. «Наш маленький корабль». К истории петербургского религиозно-философского издания // Книжное дело в России в XIX — начале XX века. Сборник научных трудов. Вып. 13. СПб., 2006).
19 А что это такое — масонский характер? — А. Е.
Осень 1909 — лето 1916 гг. Часть 1. Руководство Д. В. Философова
20 Гиппиус З. Живые лица. Воспоминания. Тбилиси. 1991. С. 21.
21 Шагинян М. Человек и время. История человеческого становления. М., 1982. С. 307.
22 Ими были Д. В. Философов, З.Н. Гиппиус, П. Б. Струве,С. Л. Франк, В. И. Иванов, Д. С. Мережковский, А. В. Карташев, еп. Михаил.
23 Мейер А. А. Петербургское Религиозно-философское общество // Вопросы философии. 1992. №7. С. 111.
24 ОР РНБ. Ф. 322. С. П. Каблуков. Ед. хр. 16. С. 324-325 авторской нумерации.
25 И ранее были такие разговоры. Вопрос о прекращении деятельности Общества обсуждался на Совете 27 апреля 1909 г., но большинство голосов было подано за продолжение его работы.
26 ОР РНБ. Ф. 322. С. П. Каблуков. Ед. хр. 22. С. 368-369 авторской нумерации.
Осень 1909—лето 1916гг. Часть 2. Руководство А. В. Карташева
27 Книжник-Ветров И. С. Борьба за религию // Речь. 1912. 19 февраля. №348.
28 Там же.
29 «Русская мысль». 1914. Кн. III. Паг. 2. С. 104-118.
30 Мейер А. А. Петербургское Религиозно-философское общество // Вопросы философии. 1992. №7. С. 113.
31 В религиозно-философском обществе // Речь. 1914. 23 декабря. №374.
32 Юшкевич П. С. В Религиозно-философском обществе // День. 1914. 7 ноября. №303.
33 Гессен С. И. Избранные сочинения. М., 1998. С. 94.
34 Надеждин Н. Церковная боль // День. 1915. 12 октября. №281. С. 2.
35 Карташев А. В. История России. Статьи и выступления. М., 1996. С. 200.
36 Там же.
37 Там же. С. 211. — Н. А. Бердяев, анализируя доклад А. В. Карташева, замечает: «Исполнение Церкви» Карташев мыслит как новую теократию, хотя бы и революционно-демократического толка» (См.: «Русская мысль». 1917. Кн. 3-4. Разд. II. С. 73).
38 Там же. С. 216.
39 О «Корабле» см. статью Е. А. Голлербаха «Наш маленький корабль». К истории петербургского религиозно-философского книгоиздания // Книжное дело в России в XIX — начале XX века. Сборник научных трудов. Вып. 13. СПб., 2006.
Последний сезон — 1916/1917 гг.
40 ОР РНБ. Ф. 601. Половцовы. Ед.хр. 1583. Л. 2.
41 Там же. Л. 9.
42 Там же.
43 Гиппиус З. Н. Дневники. 1. М., 1999. С. 460.
44 Звезда. 1992. №2. С. 199.
45 См. ОР РНБ. Ф. 601. Половцовы. Ед. хр. 1576. Л. 1-2.
46 ОР РНБ. Ф. 481. Мережковские. №60. Л. 15.
47 В «Отчете о деятельности секции РФ Об-ва за май 1917 г.» (см. ОР РНБ. Ф. 601. Половцовы. Ед. хр. 1579. Л. 1-2) указывается, что ее организационное собрание состоялось 30 апреля. Под датой 10 мая записано: «Собрание кружка (секции РФО)». 13 апреля Т.Н. Гиппиус пишет в Кисловодск своей сестре: «Возрождается ряд лекций р-ф. об-ва и секции... Спрашивали меня, нельзя ли вашу квартиру под демократическую секцию. Я отказалась. ... Не своим местом распоряжаться не могу» (ОР РНБ. Ф. 481. Мережковские. №60. Л. 9).
48 ОР РНБ. Ф. 601. Половцовы. Ед. хр. 1579. Л. 1.
49 Слово «социалистическим» было написано вместо слова «демократическим» (См. ОР РНБ. Ф. 601. Половцовы. Ед.хр. 1593. Л. 18).
50 ОР РНБ. Ф.481. Мережковские. №60. Л. 15: «где нет религии, там разговоры о личности и ее свободе — одно жалкое недоразумение», — говорил А. В. Карташев в своем выступлении «Реформа, реформация и исполнение Церкви».
51 Блок А. А. Записные книжки. 1901-1920. М., 1965. С. 341.
52 Курт Воннегут в «Колыбели для кошки» говорит о карассе и вампитере. «Нет ка-расса без вампитера, так же, как нет колеса без оси».
53 Чулков Г. И. Валтасарово царство. М., 1998. С. 491.
54 Это — несколько измененное выражение Н. А. Бердяева: «Но значительности поставленных проблем не соответствовала религиозная сила в их разрешении» (Русская религиозная мысль и революция // Версты. Париж, 1928. Кн. 3. С. 54).
55 См. Епископ Кассиан (Безобразов). Антон Владимирович Карташев // А. В. Карташев. Церковь. История. Россия. Статьи и выступления. М. 1996. С. 17.
56 Записка И. С. Книжника // ОР ИРЛИ. Ф. 668. Ед. хр. 43. Л. 4.
57 Энгельгардт Н. А. Эпизоды моей жизни. Воспоминания // Минувшее. Исторический альманах. 24. СПб., 1994. С. 52.
