CC BY
19
имелась одна действующая мечеть, для фиксации собираемых для ее нужд средств были введены особые квитанции. В некоторых мечетях эта традиция сохраняется и сейчас. По словам имама мечети «Булгар», «это удобно и для нас, служителей мечети, от имени которой исполнять требы идут "старики" - бабайлар, да и их самих -никто не может упрекнуть их в присвоении собранных во время званой трапезы средств на нужды мечети. А такие, к сожалению, встречаются. Квитанции печатаем сами». Сравнительный анализ форм бытования ислама среди татар и среди народов Центрального и Северо-Западного Кавказа, проведенного А.А. Ярлыкаповым убедительно свидетельствует о бытовании ислама в России в локальных формах, проявляющихся в своеобразной культуре, основанной на местных традициях. Повторюсь, это, по существу, никем и не оспаривается. Однако конкретного, этнографического знания этих особенностей, изучения и популяризации в масштабе всей страны явно недостаточно для формирования позитивного имиджа российского ислама. Я солидарна с мнением В. О. Бобровникова -куратора специальной темы «Этнографического обозрения», посвященного этнографии ислама на Кавказе, справедливо подчеркнувшего, что несмотря на существенные трансформации ислама в советское время, современные мусульмане не утратили право называться мусульманами.
«Этническое обозрение», М., 2009 г., № 1, с. 13-25.
Алексей Малашенко, доктор исторических наук СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ: КОГДА ЗАКОНЧИЛАСЬ ВОЙНА
Наряду с рассуждениями о том, что после российско-грузинской войны августа 2008 г., именуемой «пятидневной», мы живем в новом мире, появляются более частные прогнозы о дальнейшем развитии событий непосредственно в регионе Кавказа. И хотя в сложившейся ситуации Кавказ, как никогда, видится единым геополитическим образованием, представляется целесообразным перевести разговор в более конкретное, можно сказать, субрегиональное русло - попытаться оценить возможные последствия
45
«пятидневной войны» для ситуации на Северном Кавказе и в связи с этим для России в целом.
В начале сентября 2008 г. депутат Государственной думы РФ К. Затулин выступил с утверждением, что «конфликт между Южной Осетией и Грузией способствовал стабилизации положения на Северном Кавказе». В его словах можно увидеть естественную попытку выдать желаемое за действительное. Однако нельзя не признать, что поскольку на Кавказе (как, впрочем, и всюду) уважают силу, теперь каждый, кто помышлял о противостоянии с Российским государством, трижды подумает, прежде чем начать действовать. Не отвергая с порога мысль о том, что демонстрация Москвой силы способна остудить некоторые горячие головы на Северном Кавказе, нельзя не учитывать и иные, разнонаправленные последствия этой войны, кульминацией которой явилось признание Россией независимости Южной Осетии и Абхазии. Ситуация усугубляется тем, что практически все республики Северного Кавказа, по данным этнологов, имеют наиболее высокий рейтинг конфликто-генности в России, а три из них - Кабардино-Балкария, Ингушетия и Чечня - в 2007-2008 гг. занимали верхние строчки в этом списке. Во время и после завершения российско-грузинского столкновения негативные тенденции в северокавказских республиках развивались своим, так сказать, рутинным ходом.
Складывается, однако, впечатление, что конец августа и сентябрь 2008 г., т.е. послевоенный период, были насыщены политическими и военными инцидентами сравнительно больше, чем до войны. В Дагестане вооруженные столкновения наблюдались одновременно в разных местах. Имели место нападения и перестрелки в Тырнаузском и Зольском районах Кабардино-Балкарии. Крайне обострилась ситуация в Ингушетии. В середине сентября ингушская оппозиция опубликовала список лиц, подлежащих «кровной мести». Этот беспрецедентный документ открывается именем самого президента, за которым следуют высшие чины ингушских спецслужб, многие из которых его родственники.
Происходили инциденты, связанные с деятельностью правозащитников и представителей средств массовой информации. 31 августа в Ингушетии при так и не выясненных обстоятельствах милиционером был застрелен один из лидеров оппозиции, владелец самого популярного в республике сайта «Ингушетия.ру» Магомед Евлоев. В сентябре в Дагестане был убит ведущий телекомпании «ТВ-Чиркей» Тельман Алишев, публично выступавший
46
против исламских радикалов (он был одним из авторов нашумевшего документального фильма «Обыкновенный ваххабизм»); в Кабардино-Балкарии был ранен редактор популярной и сравнительно независимой «Газеты Юга» М. Битоков. Вряд ли можно с уверенностью утверждать о наличии прямой связи между российско-грузинским конфликтом и признанием Москвой независимости Абхазии и Южной Осетии, с одной стороны, и обострением в конце августа - сентябре 2008 г. ситуации на Северном Кавказе - с другой. Это может быть и следствием внутренней динамики процесса, и циклическим колебанием («осеннее обострение» накануне опадения «зеленки»), и результатом поступления очередной порции финансовой подпитки извне либо изнутри. Как бы там ни было, но детонация вооруженного конфликта неизбежно отзывается дестабилизацией в его «окрестностях».
На карте Кавказа появилось сразу два новых государственных образования, две республики, международно-правовой статус которых неопределенно долго останется неясен. Однако как бы ни сложилась их дальнейшая судьба (станут реально суверенными государствами, войдут в Российско-Белорусский союз, превратятся в субъекты Российской Федерации), фактически они будут восприниматься в регионе как часть России или, точнее, как своего рода придатки Южного федерального округа. Восприятие новых государств в республиках Северного Кавказа будет неоднозначным. После того как пройдет эйфория, выяснится, что и Абхазия, и особенно Южная Осетия неформально оказываются в числе субъектов, дотируемых из Центра, и с этой точки зрения встают в один ряд с Ингушетией, Дагестаном и т.д. Разумеется, эти республики находились на содержании у Москвы и до войны. Однако прежде это выглядело как поддержка национальных (или, как писали в советские времена, национально-освободительных) движений. Теперь же, после достижения ими главной цели, Южная Осетия и Абхазия вряд ли будут восприниматься как «униженные и оскорбленные». В северокавказских республиках к ним начнут подходить с иными мерками. Короче говоря, появление новых претендентов на дотации Центра обострит соперничество за место под солнцем - за финансовые ресурсы и «барскую ласку».
Уже сейчас средства, выделяемые из бюджета РФ на восстановление Южной Осетии в размере 25,5 млрд. руб., сопоставимы, а кое в чем даже превосходят бюджетные поступления, например в Чечню. Для федерального бюджета, по замечанию экономиста
47
М. Делягина, ассигнуемые Южной Осетии суммы составляют «копейки». Однако эти «копейки» показывают остальным кавказским субъектам, что у Москвы появились новые «любимчики». Центр может скорректировать систему приоритетов на Северном Кавказе. Симптоматично, что глава Южной Осетии Э. Кокойты уже считает свою республику «исключительным» союзником Москвы, что не может не раздражать привыкшего к эксклюзивному статусу главу Чечни Р. Кадырова. Есть и еще один деликатный момент, о котором не принято говорить. Речь идет о конфессиональном факторе. В самые первые дни войны в средствах информации то и дело мелькали утверждения, что Россия оказывает помощь православным братьям по вере (то, что братьями по вере являются и грузины, предпочитали не вспоминать). Среди северокавказских мусульман это не осталось незамеченным.
В обозримом будущем возможно усиление, пусть даже и не в крайних формах, сепаратистских настроений. Известно, что сепаратизм на Северном Кавказе Чечней не исчерпывался. В некоторых республиках он, хотя и не был так влиятелен, существовал. Так, в 1991 г. в момент обострения осетино-ингушского конфликта и в 1993 г. на Съезде Народа Ингушетии обсуждался вопрос о возможном выходе республики из РФ. С такими настроениями было покончено лишь в 1994 г. Мысли о суверенитете время от времени высказывали балкарцы. Например, в 1992-1993 гг. дебатировалась идея создания единого черкесского государства в составе Черке-сии, Кабарды, Адыгеи, а также шапсугов (черкесский этнос) с последующим выходом его из России. Разумеется, все это имело место в неспокойной обстановке тех лет, когда Центр был слаб, по-своему либерален и шел на уступки этнической периферии. Отношения между Москвой и республиками выстраивались в контексте знаменитой ельцинской формулировки «берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить». Конечно, особенно сильный импульс сепаратизму придал начавшийся в 1994 г. вооруженный конфликт в Чечне. Тема суверенитета становилась популярной у разных этносов. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что сепаратистские настроения начала 90-х годов совпали с грузино-абхазской войной, во время которой на стороне Сухуми воевали добровольцы от многих кавказских народов.
Сам по себе сепаратистский феномен настолько глубоко укоренен в сознании (и подсознании) общества, что может проявляться в самых разных ситуациях. Он дает себя знать даже в благопо-
48
лучных Канаде, Бельгии, Испании, Франции, Великобритании, не говоря уже о неевропейских странах. А уж после распада Югославии, последним актом которого стало признание независимости Косово, в геополитической атмосфере Кавказа повис вопрос: почему им можно, а нам нельзя? Недавние действия России на Кавказе еще больше укрепили это недоумение. Конечно, в нынешних условиях серьезный сепаратизм невозможен хотя бы по причине экономической несамодостаточности северокавказских республик, их полиэтничности, опасности срыва в гражданскую войну, боязни ответных мер со стороны Центра. Все это вместе взятое поддерживает спасительное чувство самосохранения. Устранение же любых предпосылок к сепаратизму усиливает авторитет и политические позиции местных элит в глазах Москвы, без поддержки которой президенты республик не могут даже помыслить своего существования.
Зато все они, и в первую очередь президент Чечни Р. Кадыров, прекрасно понимают, что при сложной ситуации на южных границах способность поддерживать стабильность имеет двойную цену. Именно поэтому чеченский президент не перестает торговаться с федеральным Центром, выбивая у него все новые уступки. По выражению Кадырова, «Чечня - неотъемлемая часть России». Но, во-первых, это компенсируется тем, что чеченский президент не отказывается от идеи Чечни как особого субъекта Федерации, хотя и не говорит об этом публично. На самом деле «умиротворение Чечни под руководством Кадырова-младшего было возможно только на основе неформального признания исключительности статуса этой республики». Во-вторых, среди части общества, в основном молодежи, его воспринимают как гаранта специфического чеченского «полусуверенитета». В-третьих, живы и настоящие сепаратисты, число которых неизвестно, но активность которых, по сравнению с прошлым годом, возросла.
«Нынешний российский вариант сохранения Чечни в составе РФ, - полагает чеченский аналитик М. Баснукаев, - смахивает на концепцию добровольного вхождения Чечни в состав России. На этом фоне утопическим выглядит стремление предоставить максимум свободы, максимум независимости Чечне, но только в составе России». Разумеется, на Северном Кавказе немедленно и дружно раскритиковали заявление кандидата на пост президента США Д. Маккейна, заявившего, что «ответом Запада на обвинение в использовании двойных стандартов должно стать возвращение к
49
проблеме независимости Чечни». Однако в действительности в кавказском обществе по-прежнему нет ощущения, что чеченский сепаратизм окончательно остался в прошлом. Тем более что никто не сомневается в силе и влиятельности действующих по всему Северному Кавказу исламских радикалов, которые не собираются отказываться от своей главной стратегической цели - создания в регионе суверенного исламского государства.
Сразу после убийства М. Евлоева в Ингушетии оппозиционеры обратились к нескольким странам - Великобритании, Нидерландам, США - с просьбой выдать им паспорта этих стран. Было также заявлено, что Ингушетия выйдет из состава РФ, если Москва не заменит президента М. Зязикова. Новый владелец сайта «Ингу-шетия.ру» М. Аушев подчеркивает: «Мы не отказываемся от гражданства России, мы только пытаемся обеспечить свою безопасность. Сепаратистских настроений нет». Однако риторическая угроза добиваться зарубежного гражданства больше, чем просто фронда. Здесь просматривается вектор возможного разворота событий в случае, если требования оппозиции, отражающей чаяния большинства общества, будут проигнорированы.
Не надо абсолютизировать кавказский сепаратизм. Он не в состоянии обрушить Россию. Но его опасность в том, что он исподволь расшатывает один из ее ключевых регионов.
Если говорить о разделенных народах Кавказа, то речь идет прежде всего об осетинах, которые после недавних событий получили шанс на воссоединение. Проблема преодоления разделенно-сти существовала давно, при том что граница между Южной и Северной Осетией оставалась условной, а южане (кударцы) имели российские паспорта. Формальное объединение обеих частей Осетии всегда было на слуху. Кударцы принимают непосредственное участие в общественной и политической жизни Республики Северная Осетия. У осетин общее историческое и культурное наследие, действует «Международный аланский конгресс». В последней войне принимало участие немало уроженцев Северной Осетии. Воссоединение двух частей Осетии может привести к всплеску осетинского национализма и к трениям с соседними народами. Воссоединение обеих Осетий в рамках РФ создало бы очень серьезные проблемы: если это произойдет, то Россию обвинят в аннексии грузинской территории, возникнет опасный международный прецедент. Очевидно, в Москве не торопятся с окончательным решением.
50
Крупнейший разделенный народ Кавказа - лезгины. 250 тыс. их проживают на Северном Кавказе, в основном в Дагестане. Приблизительно столько же - в Азербайджане. Вопрос о создании лезгинского национального очага никогда не поднимался ни в России, ни в Азербайджане. Тем более не было речи об объединении лезгин в некое единое образование. Не настаивали на этом и сами лезгины, которых больше заботила возможность свободно пересекать государственную границу, что вполне понятно в ситуации разделенных семей. Тем не менее в середине 90-х годов вопрос о Лезги-нистане все же обозначился. Лезгинскую карту пытался разыгрывать в то время популярный на Северном Кавказе мусульманский политик Надиршах Хачилаев, которому удалось пробудить среди некоторой части дагестанских лезгин соответствующие настроения. Его активность была сравнительно быстро остановлена российскими властями. Конфликт не состоялся, однако в Баку не могут не испытывать беспокойства в связи с возможностью нового вброса идеи о воссоединении лезгин. Острота «лезгинского вопроса» возрастет в случае обострения конфликта вокруг Нагорного Карабаха. Дело в том, что среди азербайджанских лезгин распространено мнение, будто во время войны с Арменией именно их сыновей посылали на самые опасные участки фронта. (Автору доводилось слышать и разговоры о том, что до перехода в ислам лезгины исповедовали христианство и были исламизированы насильственно.) Таким образом, не поднимавшаяся в течение последних лет лезгинская проблема сохраняет свой конфликтный потенциал.
Границы на Северном Кавказе много раз менялись в зависимости от исторических обстоятельств. Административные - государственные, республиканские, районные - границы сравнительно крепки там, где они совпадают с этническими. Отсутствие же такого совпадения чревато этнополитическими, политическими и просто административно-хозяйственными трениями. Этническая чересполосица региона, с одной стороны, тормозит центробежные тенденции, но, с другой стороны, держит северокавказское общество в постоянном напряжении. Смешанные браки, общая хозяйственная деятельность, постепенная эрозия «этнических мафий» интернационализируют общество. Но незавершенность модернизации, полутрадиционный характер общества, исход русского населения, бывшего фактором консолидации, а также начавшийся в 1990-е процесс ретрадиционализации поддерживают этническую
51
обособленность. Отсюда постоянное обсуждение того, кто где жил, кто где должен жить и чья это земля. С подобной точки зрения, грузино-абхазская или грузино-осетинская границы мало чем отличаются от границы между Северной Осетией и Ингушетией - та же не поделенная между «нами» и «ими» земля. «Граничный вопрос» является раздражающим для всех без исключения кавказских народов.
В ХХ-ХХ1 вв. границы на Северном Кавказе постоянно менялись. Достаточно вспомнить искусственный характер границ Абхазии, Южной Осетии, передел границ Чечни и Ингушетии, связанный с депортацией 1944 г. Такая подвижность границ поддерживает ощущение допустимости еще раз «откорректировать» их в угоду политическим обстоятельствам.
Прямым следствием последней кавказской войны и признания независимости Южной Осетии может оказаться расконсервирование осетино-ингушского конфликта. Во-первых, нарушен существовавший баланс: участником осетино-ингушского противостояния оказывается уже не просто Северная Осетия, а «большая Осетия», которая пользуется особым расположением федерального Центра. По замечанию кавказоведа Артура Цуциева, государственный «российский зонтик очень привычен, традиционен для Осетии». Симпатии власти, а на какое-то время и российского общества поневоле заставляют ингушей чувствовать себя более уязвимыми и обиженными. Во-вторых, в Ингушетии опасаются, что именно в спорный Пригородный район будут переселяться мигранты (беженцы) из Южной Осетии, как это уже было в прежние годы. «Сегодня вынужденные переселенцы из Южной Осетии распределены в том числе и в Пригородном районе... где в основном проживают ингуши». Выходцы из Южной Осетии имеют репутацию людей решительных, приспособленных к острым конфликтным ситуациям. И ингуши выражают обеспокоенность этим обстоятельством.
В 2005-2006 гг. периодически поднимался вопрос о возможности воссоздания Чечено-Ингушетии. На эту тему высказывались самые разные мнения - от целесообразности объединения во имя достижения стабильности во всем регионе до признания того, что воссоединенная Чечено-Ингушетия неизбежно стала бы постоянным очагом конфликтов. Слияние поддерживалось в основном чеченскими политиками, например спикером чеченского парламента Д. Абдурахмановым, считавшим ликвидацию Чечено-Ингушетии
52
ошибкой, и вызывало протест простых ингушей. Некоторые считают, что вопрос о принадлежности Сунженского района может быть решен только в случае слияния Чечни и Ингушетии.
Статус одной из республик вообще поставлен под сомнение. Речь идет о Республике Адыгея, которая входит в состав Краснодарского края. Адыги составляют свыше 25% населения республики. Ряд местных общественных организаций, в частности «Союз славян Адыгеи», настаивает на изменении статуса республики, на ликвидации ее суверенитета. Под обращением к президенту РФ с просьбой провести референдум о статусе Адыгеи было собрано 20 тыс. подписей. Фактически это означало бы вхождение Адыгеи в Краснодарский край. Противоположную позицию поддерживает «Черкесский конгресс», который настаивает на самоопределении республики. В момент обострения кризиса в 2005 г., по данным социологических исследований, за объединение с Краснодарским краем высказалась лишь половина проживающих в республике адыгов, зато эту идею поддерживали 80% от общего числа жителей Адыгеи. Тогдашний глава республики Хазрет Совмен назвал разговоры о слиянии с Краснодарским краем «провокацией».
Есть еще и вопрос о границах между районами внутри самих республик. Например, в Чечне это Шалинский, Курчалоевский, Грозненский районы, границы между городом Аргун и Шалинским районом. Проблема внутренних границ нередко усугублена этническим фактором. Это, например, характерно для Кабардино-Балкарии, где за свое этноадминистративное самоопределение выступает население балкарских населенных пунктов Белая Речка, Хасанья, а также еще нескольких поселков. В Карачаево-Черкесии дебаты велись вокруг границ Усть-Джегутинского района. Проблемы возникали в связи с образованием районов для абазинов и ногайцев.
Ныне вопрос о границах может восприниматься следующим образом: если могут меняться государственные границы, нарушаться целостность государства, то почему то же самое невозможно на более низком, республиканском, даже районном уровнях? Опасность межграничных споров осознают дальновидные политики в Кремле. Наконец, нельзя забывать, что наиболее решительно поменять республиканские и даже государственные границы были настроены чеченские сепаратисты, намеревавшиеся путем объединения Чечни и Дагестана создать Эмират Кавказа. Уже формировались и соответствующие объединительные структуры: Конгресс
53
народов Ичкерии и Дагестана, общий шариатский суд и пр. Сегодня чеченский сайт «Кавказ-центр» по-прежнему выступает от имени «имарата Кавказ». Исламские радикалы не признают существующие границы, а последние действия российской армии, солдат которой они именуют не иначе как «оккупантами», фактически усиливают их позиции по принципу «если можно им, то почему нельзя нам?». Так или иначе, границы внутри Северного Кавказа, а теперь и по его периметру, становятся еще более зыбкими.
На Кавказе, считает аналитик Владимир Давыдов, «испыты-вается на прочность российская государственность...» Думаю, что такое утверждение, сделанное под впечатлением вооруженного конфликта с Чечней, излишне прямолинейно. Я бы сказал, что чеченские войны были скорее исключением из правила, согласно которому общества Северного Кавказа заинтересованы в сохранении российской государственности. Ведь при отсутствии ее они неизбежно окажутся перед угрозой конфликтов разного рода. Именно из этого и следует исходить. В противном случае остается во многом непонятной политическая активность в регионе, которая сводится к стремлению добиться от центральной власти уступок и привилегий (в том числе и спекулируя на возможности сепаратистских эксцессов). Местные политики, «пугая» Кремль, никогда сознательно не пойдут на разрушение российской государственности. Зато игра в конфронтацию с Центром, разумеется до определенно -го предела и большей частью риторическая, еще долго будет оставаться одним из самых эффективных способов добиться своего. Это обстоятельство постепенно осознает федеральная элита, которая принимает правила игры, хотя и опасается, как бы развитие событий не вышло из-под контроля.
Так или иначе, Москве придется рано или поздно решить для себя вопрос, каким она хочет видеть Северный Кавказ - современным и реформированным или же таким, какой он есть сейчас, -экономически отсталым регионом на стадии вечного транзита неизвестно куда, элиты которого полностью зависят от Центра. Здесь не все так просто. Есть Р. Кадыров, который, несомненно являясь самым сильным среди местных политиков, держит под контролем ситуацию в своей республике и не боится предъявлять претензии к Москве. Был, однако, и глава Ингушетии Мурат Зязиков, которому явно не удалось установить контроль над подвластной ему республикой, но у которого даже в мыслях не было предъявлять к Центру какие-либо требования. Федеральная власть, скорее всего, заинте-
54
ресована в промежуточном варианте: президент должен быть достаточно сильным, чтобы обеспечивать безопасность и стабильность в своей республике, но и не оказывать слишком большого давления на Центр. Примерно такую картину мы сегодня и имеем на Северном Кавказе.
О чем можно говорить с уверенностью, так это о том, что к системе выборов губернаторов возврата не будет. И это при том, что местное общественное мнение по этому вопросу настроено весьма неоднозначно. Уместно привести данные проведенного в 2005-2006 гг. социологического опроса, согласно которому считают, что назначение губернаторов стабилизирует или, наоборот, дестабилизирует ситуацию, соответственно, 20 и 60% жителей Ингушетии, 27 и 44% - Адыгеи, 49 и 30% - Дагестана, 65 и 29% жителей Карачаево-Черкесии. То есть мы наблюдаем разнонаправленные тенденции. Во всяком случае ясно, что в ряде республик идея назначения губернаторов непопулярна.
Складывающаяся после российско-грузинской войны ситуация может дополнительно усложнить проведение экономических и социальных реформ. Любая достаточно глубокая модернизация таит в себе серьезные риски дестабилизации. Некоторые политики даже запугивают модернизацией, определяя ее как «переход на... жесткую диету», «движение в очень узком коридоре под жестким дисциплинарным контролем». Но к подобному не готовы местные элиты, которых устраивает статус-кво и которые согласны идти лишь на косметические меры. Нарушить привычный образ жизни боятся как в Центре, так и на местах. Но сохранение статус-кво означает стагнацию и широкое распространение коррупции. Попытки Д. Козака навести хоть какой-то порядок, сделать финансовые отношения Центра с местами хоть чуточку прозрачнее натыкались на две глухие стены - в Москве и на периферии.
Конфликт с Грузией - а о сроках его окончательного урегулирования речи пока нет (ясно, что Грузия не смирилась с утратой территорий и активно перевооружается) - создает на южных рубежах Северного Кавказа нестабильную ситуацию. Северная и западная линии грузинской границы с Абхазией, Южной Осетией и российскими республиками остаются источниками напряженности. Вспоминается Панкисское ущелье, которое во времена чеченских войн служило базой чеченской радикальной оппозиции.
Все это может вынудить Москву начать выстраивать на Северном Кавказе мобилизационную модель, многие элементы кото-
55
рой в регионе уже наличествуют. Мобилизационная модель означает жесткое противодействие любой оппозиции, борьба против которой на Северном Кавказе, пусть и с переменным успехом, никогда не прекращалась. Демонстрация силы в отношениях с Грузией может расцениваться и как сигнал о том, что любые попытки дестабилизировать ситуацию встретят со стороны федерального Центра силовой ответ. И уж если допустимым оказалось вторжение в Грузию, то использование силовых методов на собственной территории тем более будет воспринято в мире как неизбежное и даже должное. Однако дальнейшее закручивание гаек в Ингушетии, Дагестане, других республиках, неоправданно жестокие действия правоохранительных органов способны вызвать ответную общественную реакцию, которая будет становиться все более непримиримой.
В случае дестабилизации еще более активизируются силы, выступающие под лозунгами исламского радикализма, те самые пресловутые ваххабиты, борьба против которых становится вечной. Это в свою очередь вновь привлечет к Северному Кавказу внимание радикалов и экстремистов из других мусульманских стран, международные мусульманские организации. Все вернется на круги своя: северокавказские внутренние проблемы вновь начнут интернационализироваться.
Остается нерешенной главная проблема - формирование разделяемой всем обществом системы гражданских ценностей. Не исключено, что совсем без изъянов создать ее невозможно в принципе. Но предпринимать постоянные и настойчивые усилия в этом направлении необходимо. Архиепископ Ставропольский и Владикавказский Феофан отмечает наличие на Северном Кавказе «настораживающих процессов обособления».
Конфликт актуализирует присутствие Северного Кавказа в российской внешней политике. Все началось с чеченской войны, когда северокавказские территории оказались объектом пристального международного внимания. Фактически гражданская внутри-российская война стала международным фактором. Конфликт в Чечне развивался при активном участии мирового исламизма, он отзывался на Южном Кавказе, в его разрешении пытались принять участие зарубежные организации Запада, в том числе правозащитные. Положение в Чечне непосредственно влияло на отношение к России в мире. С окончанием чеченской войны это влияние значительно ослабло, но было бы опрометчивым не замечать, что сего-
56
дня Север и Юг Кавказа, как никогда, «завязаны» друг на друга, и нельзя полностью исключить новых попыток давления на Россию путем манипулирования ее северокавказскими трудностями. И сама Москва в своей внешней политике не преминет сыграть на исходящей извне угрозе дестабилизации Северного Кавказа. Тем более что Северный Кавказ объективно был и остается одним из наиболее уязвимых участков российской территории, во многом по причине его сложной и запутанной этносоциальной композиции.
В самом регионе, как среди политиков, так и в обществе, традиционно существуют подозрения и даже неприязнь к Западу. Эта неприязнь подпитывается убежденностью местных мусульман в том, что Запад враждебен исламу и мусульманскому миру. Северный Кавказ целиком и полностью на стороне палестинцев, симпатиями пользовались и афганские талибы. Действия США в Ираке вызвали не только искренний протест, но и горячее желание направить в эту страну добровольческие отряды для помощи иракскому сопротивлению. По имеющимся данным, только в Дагестане были готовы поехать сражаться в Ирак до 6 тыс. человек. Кроме того, многие уверены, что действующие на Северном Кавказе религиозные экстремисты координируют свои усилия с западными спецслужбами. Антизападные настроения произрастают также из напряженности в российско-американских - и шире - российско-западных отношениях. В этом смысле можно считать типичным мнение депутата Госдумы от Кабардино-Балкарии М. Залиханова, полагающего, что европейские и заокеанские структуры «были бы рады дестабилизации ситуации на Кавказе, чтобы через Кавказ ослабить Россию». Подобные суждения звучат в регионе постоянно.
Тем не менее ожидать американской и европейской активизации на Северном Кавказе не приходится. Она останется, скорее всего, на прежнем уровне. Американцы сосредоточат свои усилия на Южном Кавказе. Европейцы же продолжат осуществление своих гуманитарных проектов, а в случае обострения ситуации в регионе активизируется деятельность международных правозащитных организаций.
Относительно новым фактором политической ситуации на Кавказе становится Турция, которая, пользуясь случаем, стремится укрепить свои позиции в регионе. Сохраняя солидарность с НАТО, Анкара одновременно дистанцируется от политики США и пытается вести самостоятельную игру. Другим побудительным мотивом для собственного самовыражения является ощущение турками
57
своей «европейской неполноценности». Будучи постоянно отторгаемой европейскими грандами, прежде всего Германией и Францией, Турция упорно ищет свою нишу в геополитике, в том числе на Кавказе. Задачи турецкой дипломатии на Кавказе продиктованы тем, что Анкара хотела бы еще раз примерить на себя роль если не регионального лидера, то уж, во всяком случае, регионального медиатора. Турецкий премьер Реджеп Эрдоган приехал в Москву непосредственно после завершения Россией военной операции против Грузии с предложением создать «платформу мира и стабильности на Кавказе». И к его предложению был проявлен определенный интерес. Главный объект турецкой дипломатии - Южный Кавказ. Но для нас важно прежде всего то, что турки предпочитают говорить о Кавказе как о едином регионе, признавая Россию его частью. В Анкаре рассчитывают на благосклонное отношение Москвы к ее экономической и культурной активности и на Северном Кавказе.
Особую интригу турецкой политике придает появление в регионе независимой Абхазии, имеющей давние связи с Турцией. То, как поведет себя Турция по отношению к Абхазии, окажет воздействие и на российско-турецкие отношения, и на общую обстановку в регионе. Это, безусловно, повлияет и на ситуацию в самой Абхазии, где сохраняются надежды на проведение относительно самостоятельного курса, пусть и в рамках преимущественно российского влияния.
К тому же часть населения Абхазии (11-14%) исповедует ислам. Исторический опыт показывает, что при некотором давлении извне число мусульман начинает быстро расти, а их религиозная идентичность становится более осознанной. Об этом свидетельствует недавний пример Югославии. Добавим сюда еще и вероятное усиление контактов с мухаджирами - мусульманами, переселившимися в Турцию еще в XIX в. Число выселенных из России в 1859-1865 гг. мусульман колеблется, по разным оценкам, от 135 до 400 тыс. человек. Сегодня выходцев с Кавказа в Турции и на Ближнем Востоке (Сирия, Ирак, Иордания) насчитывается сотни тысяч. Адыгские общины этих стран уже выразили удовлетворение в связи с обретением Абхазией независимости, а также заявили о готовности развивать связи со своими «единоплеменниками». Естественно, что в этом им будут помогать государства, в которых они сегодня обосновались. Словом, воспринимая Турцию как естест-
58
венного, хотя и ситуационного, союзника, Москве необходимо четко определить пределы и формы взаимодействия с этой державой.
Спектр мнений об итогах российского присутствия на Кавказе весьма широк - от самых крайних, таких, например, как высказывание А. Минкина, будто Россия «скоро уже 20 лет ведет такую безмозглую политику, которая делает тамошние народы все менее культурными и все более агрессивными», до более взвешенных и конструктивных. Так, аналитик из Нальчика А. Боров пишет о «необходимости отыскания особых форм государственно-политической организации Северного Кавказа, отражающих его этнотерриториальную и этнокультурную специфику, но выполняющих при этом функцию интеграции местных обществ в общероссийский социально-политический процесс». Соглашаясь с такой формулировкой, зададимся вопросом: почему до сих пор эти вопросы по большей части так и остаются нерешенными? Ведь, будь они решены, ситуация на Северном Кавказе могла быть хотя бы относительно благополучной. Однако этого не происходит, и это дает простор спекуляциям о том, что Северный Кавказ играет во внутренней политике России, как в Центре, так и на местах, специфическую инструментальную роль. До сих пор никем не опровергнуто (равно как и не доказано) утверждение, будто обе чеченские войны были призваны разрешить проблемы борьбы за власть в Москве; захват заложников в Беслане стал решающим доводом в пользу отмены выборов губернаторов; борьба против «ваххабитов» используется местными властями для подавления любой оппозиции. Наконец, напряженность вокруг Абхазии и Южной Осетии может послужить оправданием бездействия, а то и прикрытием прямого саботажа властей. Так, один чиновник из Калининградской области заявил московскому корреспонденту: «Чего вы лезете со своей коррупцией, когда в Южной Осетии идет война?» Так или иначе, российско-грузинская война и последующее за ней обострение ситуации легко могут быть использованы во внутриполитических целях.
Вряд ли следует ожидать, что провозглашение независимости Абхазии и Южной Осетии вызовет на Северном Кавказе какие-то катаклизмы, в том числе связанные с этнонациональным сепаратизмом. Обостриться может только осетино-ингушский конфликт вокруг Пригородного района. Однако перемены скажутся на общественном настроении в регионе. Вопрос, почему одним можно, а другим нельзя, неизбежно «застрянет» в сознании людей, как за-
59
помнится и то, что с проблемами одних народов Россия способна справиться в считанные дни, а решение других растягивается на годы. Наконец, после эйфории, вызванной обретением независимости, к Абхазии и Южной Осетии рано или поздно придет осознание того, что тесный союз с Россией означает также и необходимость разделять с ней ее внутренние трудности. И здесь обе новые республики поджидают немалые разочарования. Именно в таком контексте следует оценивать последствия для Северного Кавказа российско-грузинской войны августа 2008 г. и появление в результате ее двух новых независимых государств.
«Pro et contra», М., 2008 г., Сентябрь-декабрь, с. 89-101.
Ахмед Азимов,
заместитель председателя Межнационального консультативного совета при Правительстве Москвы ВЗАИМООТНОШЕНИЯ КАВКАЗА СО СТРАНАМИ БЛИЖНЕГО И СРЕДНЕГО ВОСТОКА
Кавказ занимает уникальное геополитическое положение в обширном Черноморско-Каспийском регионе. Он находится почти в самом центре этого пространства и занимает весьма выгодное стратегическое положение на одном из оживленных перекрестков мировых коммуникаций. Кавказ стал рубежом, где происходили борьба и в то же время многовековое взаимодействие христианства, в первую очередь православия, ислама и буддизма. Немаловажное значение для судеб народов Кавказа имело то, что геополитическое положение на протяжении всей истории сделало его ареной борьбы и яблоком раздора между великими державами древности, Средневековья и Нового времени, которые стремились реализовать не только свои военно-стратегические и экономические интересы, но и распространить свои цивилизационно-культурные, ценностные системы.
Через Кавказ с незапамятных времен проходили многие племена - от киммерийцев и скифов до аланов, гуннов, тюрков, ираноязычных кочевников и др., часть которых оставалась в регионе и, смешиваясь с автохтонным населением, создавала новые этнические общности. В результате таких перемещений этнонациональ-ное пространство Северного Кавказа включает территории,
60
