CC BY
38
УДК 913 (470.1/2 + 571.54/55)
СоколовА Александра Александровна, кандидат географических наук, доцент кафедры естествознания и географии Ленинградского государственного университета имени А.С. Пушкина, соискатель докторской степени кафедры экономической географии Российского государственного педагогического университета имени А.И. Герцена (г. Санкт-Петербург). Автор 113 научных публикаций, в т. ч. двух монографий и одного учебно-методического пособия
севернорусскал модель природопользования в условиях межгорных котловин Забайкалья
(по материалам диалектной лексикографии)
В статье рассмотрено отражение севернорусских традиций в народной терминологии и структуре земельных угодий. Выявлено сохранение географической лексики материнских говоров в исторических ядрах освоения, имеющих ландшафтное и ресурсное сходство с геосистемами Русского Севера.
Ключевые слова: историческая география, природопользование, народная географическая терминология, структура земельных угодий.
Систематизация народной географической терминологии открывает обширные возможности для географических реконструкций традиционных представлений о пространстве, территории, геосистемах и их компонентах, а также традиционных формах организации природопользования. Исследования подобного рода относятся к сфере гуманитарной географии, комплексно изучающей географическую реальность и ее отражения в различных сферах культуры, том числе в языке: народной географической терминологии, топонимии, фольклоре, текстах современных СМИ и т. д.
Концепция пространства относится к числу фундаментальных и, как отмечает
А.К. Байбурин [1], устойчивых во времени, что позволяет использовать хронологически поздние данные, в том числе словари современной диалектной лексики, содержащие необходимый и достаточный объем языковой информации для построений системы народного географического знания - крестьянской картины мира (или крестьянской модели ойкумены). Понятие «картина мира» в настоящее время стало ключевым как для лингвистов [2], так и для географов, занимающихся вопросами традиционного природопользования.
Ядром одомашненного пространства в картине мира человека традиционной культуры является населенный пункт с примыкающими
© Соколова А.А., 2012
к нему угодьями. В исторической географии эта структура известна как система «Поселение - окрестность» [3, 4], в культурной географии и этнокультурном ландшафтоведении -как культурный или этнокультурный ландшафт [5]. Последний термин с точки зрения автора весьма спорен, поскольку ландшафт - геосистема объектом и предметом исследования не является [6].
В диалектной лексике понятие «Поселение
- окрестность» раскрывает севернорусский географический термин печище. 1) «печь»;
2) «место, где находится дом с хозяйственными постройками, садом и огородом; усадьба»;
3) «деревня | одна или несколько деревень, объединенных общим земельным владением»; «земельный надел, принадлежащий деревне»; «сельская община»; 4) «отдаленная от других селений деревня; отдаленный поселок»; 5) «место, где когда-то было жилье, деревня»; «остатки, развалины жилой постройки» [7, вып. 27, с. 6-7]. Как видим, полисемия слова охватывает практически все стадии функционирования и деструкции поселения (гнезда поселений) вместе с хозяйственной зоной. Использование концепции печища представляется весьма актуальным для становления теоретической базы гуманитарной географии. В регионах с сохранившимися элементами традиционного хозяйства - на Русском Севере и в районах позднего освоения (южная Сибирь, Забайкалье) она имеет прикладное значение, связанное с развитием этнического туризма и музеефикацией объектов исторического природопользования. В данном отношении важна духовная сторона освоения геосистем, в частности, сакрализация вершин посредством установления христианизация крестов. Этот обычай, характерный для Русского Севера [9], был распространен на все вновь осваиваемые регионы.
Возникновение хоронима Забайкалье -«земли за Байкалом» связано с движением на восток русского населения, первоначально выходцев из Северной Руси и Приуралья. Вторичные говоры Забайкалья сохраняют многие севернорусские черты, в том числе богатый пласт народной географической терминологии, значительно пополнившийся заимствованиями из бурятского и эвенкийского языков. Помимо разнообразия природной среды регион
отличается сохранностью элементов культуры и хозяйства прошлого, наличием необходимых исторических и диалектологических источников, что позволяет использовать данную территорию в качестве полигона для отработки методики гуманитарно-географических исследований. Цель данной статьи заключена в выявлении севернорусской основы в организации системы природопользования на территории Забайкалья и определения степени зависимости структуры печища от ресурсной ситуации.
В методический аппарат исследования входит разработанный автором лексико-географический метод [10, 11], а также традиционные методы географии. сравнительный, морфологический, структурный, историко-ландшафтные полевые исследования на территории Баргузинской котловины, Витимского плоскогорья, Шилка-Аргунского и Онон-Аргунского междуречий.
Комплексный анализ языковых и картографических источников позволил выделить четыре основных типа печища. 1) лугово-степ-ной-лесостепной-таежный; 2) степной-лесо-степной-таежный; 3) степной; 4) таежный. Ареал печища в Забайкалье обычно включает фрагменты трех ландшафтов. котловины, подгорного шлейфа и прилегающих склонов водораздельного поднятия. Расстояние от поселения до внешней границы составляет 10-25 км. Охотники могли совершать значительно более дальние переходы - более 100 км.
Печища первого типа выявлены в Баргузинской и Тункинской котловинах, пришилкинских котловинах, Приаргунье, Чикойской впадине. Они возникли в наиболее благоприятных для заселения лесостепных котловинах и долинах рек с относительно устойчивым увлажнением и дерново-подзолистыми, дерново-лесными и темно-серыми лесными почвами. По внешнему облику и ресурсным характеристикам эти геосистемы близки к ландшафтам Европейской России. Формирование печищ началось во второй половине XVII века одновременно с созданием сети острогов и продолжалось вплоть до XX века. Появление поселений в верхнем течении Кудуна (Селенгинское среднегорье) отмечено в иллюстрации к термину отбойные места — «самые глухие таежные места, где медведи залегают на зиму». «Лет сорок назад там
были отбойные места, теперь деревня стоит» [12, с. 272].
К характерным чертам печищ рассматриваемого типа относятся. а) сохранение присель-ных лесных массивов (обычно исследователи используют термин «присельные пашни»); б) размещение сенокосов и выгонов по долинам рек, днищам котловин, на подгорных шлейфах с примыкающими к лесу боровых лугах; в) освоение под пашню и сенокосы лесных колков и полян. губа — «небольшое поле на лесной поляне» [12, с. 95]; разлог - «разработанная под пашню целина» (на месте леса, около тайги) [12, с. 347]. С печищами данного типа может быть соотнесен собирательный термин уро - «обжитое место в тайге», записанный в Баргузинской котловине [12, с. 429] и происходящий от эвенкийского слова уро - «остановиться стойбищем» [13].
Характерно, что «присельные» лесные массивы обозначены близкими по смыслу однокоренными терминами севернорусского происхождения шалгат - «дремучий лес, подходящий близко к населенному пункту» и шалга - «опушка леса, близко подходящая к населенному пункту» [12, с. 459]. В ландшафтном отношении шалгат идентифицируется с горнотаежными и подтаежными лесами на непригодных для освоения каменистых почвах верхней части подгорных шлейфов и коренных склонов.
Степной-лесостепной-таежный тип печища (2) достаточно близок к предыдущему. Он формировался в более засушливых котловинах Байкальского рифта и поречьях центральной части Забайкалья (долины Итанцы, Куйтуна, Тунгуя, впадины в бассейне Хилка, Унды), а также на юге-западе Баргузинской котловины. Эти территории обозначались ландшафтным термином курба - «сухая равнина» (записан в Баргузинской котловине и низовьях Селенги) [12, с. 176]. Историки отмечают, что население, осваивавшее степные земли вокруг Итанцинского, Удинского и Селенгинского острогов, испытывало значительные трудности, связанные с частыми засухами [14]. Это привело к выработке новых для переселенцев из Европейской России приемов земледелия, устройству запруд и отводных канав. В лексике говоров достаточно многочисленны тер-
мины, обозначающие элементы оросительных систем.
Степной тип печища (3) возник позднее, в начале XX века, когда началось освоение геосистем сухих степей Онон-Аргунского междуречья. К ним применим термин урман в значении «большое степное пространство, где не встречаются населенные пункты». «Вся Даурия
- сплошной урман»; «Как начнешь от Хорин-ска ехать - один урман и тянется» [12, с. 429]. Крайне низкая ресурсная оценка этих земель нашла отражение в слове степняк - «малоплододородное степное место» «На степняке ни пахать, ни косить»; «Степняк тут у Даурии так почти нетронутым до сих пор стоит» [12, с. 394].
Печища таежного типа (4) появились на Витимском плоскогорье вместе с началом разработки россыпного золота. Для них характерны незначительные по площади сельскохозяйственные угодья, расположенные около золотых приисков. лапта - «небольшое пастбищное угодье, окруженное глухой тайгой и болотами» [12, с. 183], майла - «небольшой сенокосный участок в лесу» [12, с. 192].
В зависимости от строения рельефа выделяются долинный и котловинный подтипы печища. Первый связан с широкопойменными участками долин. Формирование его на ранних этапах освоения происходило под влиянием севернорусских традиций природопользования. Это нашло отражение в названиях островов и проток в низовьях Селенги (изголовь, Березник), названиях деревень (Калтус, Закалтус) и лексике говоров. Наиболее полно севернорусский пласт географических терминов сохранился в говорах Усть-Селенгинской, Бар-гузинской, Тункинской котловин, Витимского плоскогорья, где «севернорусский» облик долинных ландшафтов позволял использовать лексику материнского говора. Сходство обусловлено интразональностью процессов, формирующих речную долину, и евро-азиатским ареалом растений, доминирующих в растительных сообществах пойм [14-16], что позволяет выделить следующие группы межрегиональных ландшафтов-аналогов.
1. Низинные болота (осоковые, кочкар-но-осоковые, осоково-пушициевые), обозначенные терминами ворга «голое кочковатое
болото, окруженное суходолом». «Разве на ворге сено соберешь?»; (Баргузинская котловина) [12, с. 81]; калтус в значении «болотистые места, болота» [12, с. 147]; согра «болотистая равнина с кочками и кустами». «Согр в нашем Баунте полно» (Витимское плоскогорье) [12, с. 387]; няша «трясина, ил, грязь с тиной, жидкое топкое дно озера». «Разве из няши скоро вылезешь» (Баргузинская котловина) [12, с. 247].
2. Пойменные переувлажненные луга (вей-никово-осоковые, полевичники), обозначенные многозначным термином калтус в значении «кочковатый сырой луг». «Калтус - место гиблое. Пройдет дождь и корова там не попасется» (Тункинская котловина) [12, с. 147]’.
3. Луга средних и высоких уровней поймы и мелких террасовых останцов (разнотравномелкозлаковые, крупнозлаковые с примесью бобовых). Контуры этих геосистем выделены по особенностям рельефа и ресурсным особенностям. пожня «бугор, возвышенность, где можно стоговать сено», едма «поляна, возвышенная равнина». «На едме стоял балаган из жердей и сена»; «На едме паслись овцы» (Тункинская котловина) [12, с. 108]. Примесь разнотравье, том числе бобовых, отражена в термине кукольник «разнотравье». «Самое хорошее сено бывает из кукольника: в кукольник разные травы входят»; «Посмотришь на кукольник и сердце радуется» (Баргузинская котловина) [12, с. 173]. На Русском Севере кукольник обозначает клевер (см. [8, вып. 16, с. 43]).
4. Долинные кустарниковые (ивняковые) заросли. дуброва «мелкий ивняк» [12, с. 105], талина «ивняк, прутья ивы». «Талина рядом, наруби талину и огороди зарод» (Баргузинская котловина) [12, с. 406].
5. Долинные леса (ельники, сосняки), обозначенные термином волок в значении «лесистое место у реки». «На волоке все дровами запасались» (Баргузинская котловина) [12, с. 80].
Долинный подтип печища, встречающийся в бассейне Баргузина, Ингоды, Шилки и других крупных рек, близок к севернорусской модели системы «Поселение-окрестность», рассмотренной в работе Е. А. Скупиновой [3]. Пашни располагаются по соседству с поселением на террасах и в пойме (см. рисунок), что нашло отражение в слове лог - «низменная часть пашни,
затопляемая иногда водой и заносимая илом», записанном в Тункинской и Баргузинской котловинах [12, с. 187].
Котловинный подтип структуры печища формируется во впадинах, пересекаемых реками с небольшим расходом воды, ширина которых несопоставима с размерами впадины. Большие площади в них могут занимать луга на болотно-низинных и аллювиально-слоистых почвах и пологонаклонные поверхности шлейфов с луговыми степями на лугово-черноземных тяжело-суглинистых почвах. На ранних этапах освоения это привело к формированию отличной от севернорусской структуры землепользования. Земли вокруг поселений с тяжелосуглинистыми и глинистыми почвами занимали выгоны, а пашни находились значительно далее - в прибортовых частях депрессий, на склонах эрозионных ложбин и долин притоков, где образовывали рассеянные скопления (см. рисунок).
Изменение структуры землепользования началось в XX в., когда появилась возможность обрабатывать почвы тяжелого механического состава. Это привело к образованию крупноконтурных присельных массивов пашни - ба-класных, ахальных полей. «Сразу за деревней ахальные поля расположены и покоса совсем нету. За пашней опять же тянется ахальная тайга» (Селенгинское среднегорье) [12, с. 56]. Анализ карты Нерчинского горного округа 1763 года, показал, что подобный рисунок землепользования появился в Ундинской и Аргунской котловинах уже на ранней стадии земледельческого освоения, а на высоких террасах Аргуни произошло слияние угодий соседних деревень [18]. В небольших по размерам котловинах формировалась симметричная структура печища (угодья занимали фрагменты двух противоположных склонов). В крупных котловинах, например, Баргузинской, Аргунской и др. печищам была присуща асимметрия. угодья занимали часть днища и один борт котловины вместе с прилегающей частью макросклона. Это схема землепользования сохранилась до настоящего времени. На крупных реках (Шил-ка, Ингода) осваивался сначала только один берег, а потом позаречье - «земли за рекой». «Позаречье заселилось у нас совсем недавно, на моей памяти» (Максимика, Прибайкалье);
«Сначала в позаречье был сенокос, потом уж там стали строиться» (Селенгинское среднегорье) [12 с. 313]. Мостки (бревна), перекинутые через небольшие речки и ручьи, называли севернорусским словом лава [12, с. 180-181] (записано в Баргузинской котловине и Прибайкалье).
В низкогорьях, где водораздельные поднятия имели пологие склоны, плоские вершины или доступные перевальные пути (обычно в зонах глубинных разломов), возник «переметный» тип размещения пашенных и сенокосных угодий (см. рисунок). Так, часть пашен селения Нерчинского завода, расположенного в узкой, крутосклоновой долине Алтачи, находилась в соседней грабен-синклинальной впадине, освоенной долиной Гидаринского Зерентуя [19].
Анализ народной географической терминологии Забайкалья и систем традиционного природопользования показал значительную роль севернорусского компонента в организации земельных угодий и системах соответствующих понятий, что обусловлено морфологическим и ресурсным сходством долинно-котловинных геосистем Забайкалья и долинных ландшафтов Русского Севера.
Вместе с тем, язык и традиции переселенцев обогатились за счет тесных контактов с коренными народами - бурятами и эвенками. Аналогичным образом действовали новгородцы и выходцы из других регионов Руси, осваивавшие Русский Север [20].
Наиболее отчетливо севернорусский пласт проявился в говорах территорий, входящих в число исторических ядер освоения региона - в Тункинской и Баргузинской котловинах, Прибайкалье, нижнем течении Селенги. Присутствие севернорусских слов в говорах приисковых селений Витимского плоскогорья обусловлено заселением этой части региона выходцами из Прибайкалья и Баргузинской котловины.
Среди выделенных типов печища историческими являются лугово-степной-лесостеп-ной-таежный и степной-лесостепной-таеж-ный. На данный момент актуальной задачей является инвентаризация селений с сохранившимися элементами севернорусской системы природопользования, создание лексико-географической базы данных, которая может стать основой образовательных программ и развития этнического туризма.
Подтипы печищ; I — «нормальный севернорусский» зрелой стадии освоения; II - «инверсионный» котловинный ранней стадии освоения; III -«переметный». Типы местностей'. 1 - луговые и степные; 2 - лесостепные; 3 - горнотаежные. Орографические элементы, определяющие структуру печища. 4 - речная сеть; 5 - борта котловины; 6 - второстепенные водоразделы. Компоненты печища. 7 - поселение; 8 - мелкоконтурные пашни; 9 - крупноконтурные пашни; 10 - долинные сенокосы; 11 - пастбища; 12 - лесосеки; 13 - вырубки на месте лесостепных и горнотаежных лесов с кустарниками, мелколиственными и молодыми хвойными лесами; 14 - границы зон, разной степени удаленности от поселения.
Список литературы
1. Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л., 1983.
2. Ярцева К.В. Понятие «картина мира». Адаптивная функция картины мира // Вестн. Помор. ун-та. Сер.: Гуманит. и соц. науки. 2010. № 4. С. 87-90.
3. Скупинова ЕА. Диахронический подход к исследованию процесса освоения ландшафтов Вологодской области: автореф. дис. ... канд. геогр. наук. Л., 1982.
4. Штейнс В.В. Проблема взаимоотношения социальных и природных ландшафтных структур поселения. Автореф. дис. ... канд. геогр. наук. Л., 1983.
5. Калуцков В.Н. Ландшафт в культурной географии. М., 2008.
6. Соколова А.А. И еще раз про ландшафт, а также культурную географию, этнокультурное и лингво-ландшафтоведение // Вестн. СПбГУ Сер. 7. 2011. Вып. 1. С. 114-123.
7. Словарь русских народных говоров. Вып. 27 / под ред. Ф.П. Сороколетова. СПб., 1992. С. 6-7.
8. Там же. Вып. 16 / под ред. Ф.П. Филина. СПб., 1980. С. 43.
9. Пермиловская А.Б. Крест в культурном ландшафте Русского Севера // Вестн. Помор. ун-та. Сер. Гуманит. и соц. науки. 2010. № 6. С. 86-91
10. СоколоваА.А. Лексико-географический метод изучения ландшафта: автореф. дис. ... канд. геогр. наук. СПб., 1996.
11. Ее же. Ландшафт в системе традиционных пространственных представлений: географическая интерпретация диалектных образов. СПб., 2007.
12. Словарь русских говоров Забайкалья / сост. Л.Е. Элиасов. М., 1980.
13. Аникин А.Е. Тунгусо-манчжурские заимствования в русских говорах Сибири. Новосибирск, 1990.
14. Кожухов Ю.В. Русские крестьяне Восточной Сибири в первой половине XIX в. (1800-1861) // Ученые записки ЛГПИ им. А.И. Герцена. Т. 356. 1967.
15. Растительность Европейской части СССР. Л., 1980.
16. Растительность юга Восточной Сибири / под ред. А.В. Белова. М., 1972.
17. Флора Центральной Сибири: в 2 т. / В.В. Бусик, Н.С. Водопьянова, М.М. Иванова и др. / под ред. Л.И. Малышева и Г. А. Пешковой. Новосибирск, 1979. Т. 1: Оноклеевые - Камнеломковые. Т. 2. Розоцветные -Астровые.
19. РГИА. Ф. 485. Оп. 5. Д. 449. Л. 1, 1763 г.
20. РГИА. Ф. 485. Оп. 5, Д. 457. Л. 13, 1840 г.
21. Теребихин Н.М. Религиозно-этническое пространство Севера как собор народов, религий и культур // Вестн. Помор. ун-та. Сер.: Гуманит. и соц. науки. 2008. № 3. С. 72-77.
Sokolova Alexandra Alexandrovna
Pushkin Leningrad State University, School of Natural Science, Geography and Tourism
the north Russian model of nature management under conditions of transbaikal intermountain basins (based on dialect lexicography materials)
The article analyzes the reflection of North Russian traditions on folk terminology and the structure of land. It is shown that in the historic cores of development, which have landscape and resource similarity to geosystems of the Russian North, there has been preserved geographic lexicon of mother dialects.
Key words: historical geography, nature management, folk geographical terminology, structure of land.
Контактная информация: e-mail: [email protected]
Рецензенты - Теребихин Н.М., доктор философских наук, профессор кафедры культурологии и религиоведения Института социально-гуманитарных и политических наук Северного (Арктического) федерального университета имени М.В. Ломоносова; Бызова Н.М., кандидат географических наук, профессор, заведующая кафедрой географии и геоэкологии Института естественных наук и биомедицины Северного (Арктического) федерального университета имени М.В. Ломоносова
