CC BY
159
© В.А. Митягина, 2006
СЕМИОТИКА КОММУНИКАЦИИ КАК ДИСКУРСИВНАЯ ОНТОЛОГИЯ
В.А. Митягина
Изучение проблем коммуникации в самых разных исследовательских парадигмах объясняется как очевидной актуальностью разработки теоретических основ стратегий эффективного интерактивного поведения в разных плоскостях функционирования социокультурных общностей, так и комплексностью феномена коммуникации. Когнитивная эволюция от преимущественно образного архаического мышления, обладавшего возможностями манипулирования символической информацией, к мышлению преимущественно знаково-символическому (логико-вербальному) обусловливала развитие коммуникативных процессов и сама становилась их следствием, потому что целью коммуникации является смысловое создание и воссоздание социальной реальности. Сознание человека для своего «самоидентифицирования» нуждается в другом сознании и находится, таким образом, в рамках социального взаимодействия. В качестве основного инструмента в коммуникативном процессе выступает язык - кодовая система, которая состоит из единиц, отражающих и формирующих данное социокультурное пространство. Онтологический подход к процессам социального взаимодействия привел к моделированию знакового процесса - се-миозиса - в рамках семиотики как интегральной теории познания закономерностей коммуникации и как прагматической теории знака, согласно идеям Ч. Пирса 1.
Речевое общение, использующее естественный язык в качестве кодовой системы, являет собой частный, но доминантный случай семиозиса, который в семиотических дискурсах инициировал появление двух интересных в своей определенной «параллельности» метафор.
Л. Витгенштейн сравнивает систему естественного языка со старым городом, в котором сочетаются разные стили и способы
застройки: улочки и площади исторического центра с новыми домами и дома с пристройками из разных эпох окружены современными пригородами с прямыми улицами, на которых стоят однообразные новостройки: «Unsere Sprache kann man ansehen als eine alte Stadt: ein Gewinkel von Gässchen und Plätzen, alten und neuen Häusern, und Häusern mit Zubauten aus verschiedenen Zeiten; und dies umgeben von einer Menge neuer Vororte mit geraden und regelmässigen Strassen und einförmigen Häusern»2.
Ю.М. Лотман обращается в своем семиотическом анализе культуры к образу музея: «Представим себе в качестве некоторого единого мира, взятого в синхронном срезе, зал музея, где в разных витринах выставлены экспонаты разных эпох, надписи на известных и неизвестных языках, инструкции по дешифровке, составленные методистами пояснительные тексты к выставке, схемы маршрутов и экскурсий и правила поведения посетителей. Поместим в этот зал еще экскурсоводов и посетителей и представим себе это все как единый механизм (чем, в определенном отношении, все это и является). Мы получим образ семиосферы»3.
Обе метафоры предполагают следующее: субъект как агенс культуры и носитель языка «приговорен» к пользованию системой знаков, которая дается ему как данность, и освоение системы является условием вхождения в се-миосферу как коммуникативное пространство. Если эта система не является первичной в коммуникативной парадигме субъекта, то его «опции» будут ограничены его «кодовым доступом». Отметим, что в координатах актуальной в социокультурном процессе оппозиции «глобализация/мультикультурность» экзистенциальные возможности субъекта зависят от требований контекста интеракции и соответствия его коммуникативной компетенции данным требо-
ваниям. Деятельностный подход к коммуникации, в отличие от механистического, который рассматривает однонаправленный процесс кодирования и передачи информации в направлении от источника к получателю, предполагает их обязательное сотрудничество по формированию социальной реальности. Эта совместная деятельность по «смыслопроизводству» и «смысловоспроизводству» базируется на общности доступа в знаковую систему, знании кода во всей его полноте, а «пароль» знаковой системы меняется в соответствии со сменой коммуникативной программы.
Владение паролем сопряжено со знанием функциональной плоскости семиосферы, потому что «идеальная схема культуры всегда организуется по аналогии с некоторыми известными в данном коллективе типами ком-муникации»4. Тип коммуникации зависит от ее экзистенциальной роли в жизни социокультурного сообщества, и можно проследить логику развития культуры и цивилизации по доминанте биологического, социального и индивидуального в поведении. Инстинктивное поведение как условие выживания объективно уступает место поведению социально ориентированному, и коммуникация приобретает черты конвенциональности, которая проявляется:
- в оформлении статусно-неравных интеракций в разные периоды исторического развития;
- следовании определенным конститутивным положениям - «кодексам чести», «дуэльному кодексу», предписаниям куртуазности, придворному этикету, правилам Домостроя;
- исполнении заповедей разных групповых объединений типа студенческих сообществ (сравним предписания о правилах поведения студенческих союзов второй половины XIX века и лозунги событий 1968 года в европейских странах);
- глобальной экстенсивной ритуализации и унификации институционального общения в индустриальную эпоху торжества рамочных условий цивилизационного развития;
- отказе от «масок» - атрибутов этикетных и формальных интерактивных плоскостей и стремлении к последо-
вательному, тендированному выражению «самости» индивида и многих других аналогичных комплексных действиях.
Перечисленные выше знаковые явления объясняются тем, что «всякий коммуникативный акт перенасыщен социально и исторически обусловленными кодами и от них зависит»5. В нем реализуется семиотическое триединство синтактики, семантики и прагматики, и релевантный в коммуникации принцип выражения рефлексивной процессуальности соблюдается посредством создания интериндивидуальной семантики. Коммуникативные знаки создают условия для создания ментального целого, «транспортируют» его и реализуют таким способом цель интеракции 6. Коммуникативный эффект становится возможным только при достижении континуальности смысла в конгруэнтном единстве трех составляющих:
сообщение отправителя + реакция получателя = тема коммуникативного акта как интериндивидуальное производное.
Анализ используемых кодов социоком-муникативного процесса логично выделяет семиотику сигнификации и семиотику коммуникации 7, потому что знак в силу своей комплексности и «программной нагрузки» нуждается в многоаспектном осмыслении.
Семиотика сигнификации направлена на разные подходы к интерпретации знака, и здесь первичным становится толкование индексов, актуализирующих социальную реальность, а семиотика коммуникации ориентирована на системный анализ переданных посредством этих индексов сигналов интенций отправителя и реакций на них получателя. Таким образом, можно сказать, что имеет место индикативный семиозис и интенциональ-ный семиозис, и именно последний, имеющий модальное измерение, регламентирует развертывание процессов взаимодействия на уровне знаковых единиц, к которым могут быть отнесены такие стандарты и атрибуты коммуникации, как:
- темы - предпочтительные и избегаемые, санкционированные и запретные в каждой этнокультуре;
- комплексы диалогем, реализующие как ритуальные, так и спонтанные,
произвольные взаимодействия в разных дискурсивных плоскостях;
- типы дискурса, доминирующие в культуре;
- стандарты невербального «оформления» коммуникации, специфичные для конкретной культуры 8.
Индивидуальное эксплицируется в коммуникации и как необходимость следовать конвенциям, и как стремление к проявлению себя в контакте с Другим. Как отмечает немецкий исследователь К. Фридрихс, «общество следует понимать как двойную систему дифференциации и интеграции»9, и эта двойственная ориентированность экстраполируется и на коммуникативные процессы в глобальных координатах «интеграция/сохранение идентичности». Культурный плюрализм требует децентрализации и опирается на консерватизм своего естественного кода - языка, который, по Э. Кассиреру, является одной из самых консервативных сил в человеческой культуре: «Ведь без такого консерватизма он не мог бы обеспечить выполнение своей главной задачи - общения. Коммуникация требует строгих правил. Языковые символы и формы должны быть устойчивы и неизменны, чтобы сопротивляться разлагающему и разрушающему действию времени»10.
Отметим следующее: в коммуникативном поведении используются весьма разнообразные комбинации знаковых единиц - мы не только говорим и пишем, но и жестикулируем, меняем выражение лица, одеваемся в соответствии с поводом потенциальных интеракций и нашим статусом. Знаковой является, по мнению многих исследователей 11, и такая характеристика поведения индивида, как консума-ция - потребление определенных товаров и услуг, которое в большинстве случаев диктуется занимаемым в обществе положением.
Принцип рефлексивной процессуальнос-ти действует, таким образом, протосемиотически - индифферентно по отношению к семиотическому материалу. Однако только языковые знаки способны обеспечить континуальность социально значимого «смыслопроизвод-ства» и «смысловоспроизводства» - только с помощью языка возможно «достижение другого» (S. Jünger), и только посредством естественного языка «Бытие «раскрывается»
(У. Эко). Процессуальность языковой коммуникации - это принципиальная возможность свободного использования кода, и именно глобальная вне-, гипер- и мультиконтекстуаль-ность функционирования языка обеспечивают его роль в конструировании социальной реальности и ее межпоколенном «трансфере».
Плюрализация контекстов использования языковых знаков обеспечивается общим для всех коммуникантов знанием инварианта и вариантов, а эпизодичность использования какого-либо «вне-системного» варианта становится возможной благодаря сигнификации в определенном дискурсе. Таким образом, мы получаем, например, параллельные примеры игры с нарушениями формы в разных языках:
- Спасибо, что тебя есть на свете. // Danke, dass es dich auf der Erde gibt.
- Его ушли. // Er wurde gegangen.
Совершенно очевидной является вполне
«закономерная системность» подобных вне-системностей, потому что интериндивидуальность семантики, синтактики в воплощении прагматических установок коммуникантов создает в данном контексте знак, презентующий и индекс, и сигнал интеракции. Однако речевое общение как ведущая форма семи-озиса динамизирует коммуникацию в первую очередь посредством гиперконтекстуализа-ции: увеличение числа контекстов, в которых используются определенные языковые формы, обусловлено их потенциалом в множественности сигнификаций. Современный интерес к изучению дискурсов объясняется, по-видимому, вниманием к метакоммуникатив-ным знаковым образованиям, которые демонстрируют единство формы и содержания на уровне функциональной общности «погружения в жизнь». Исследование инструменталь-ности выражения смысла дополняется, таким образом, интерпретацией процессуальности его порождения в заданных обстоятельствах, и исследованию подлежат «дискурсивные матрицы»12 коммуникации, потому что «дискурс, понимаемый как текст, погруженный в ситуацию общения, допускает множество из-мерений»13.
Именно в дискурсе как целостном образовании - констелляции речевых действий, совершаемых по определенному образцу, «трафарету», проявляется такая его характеристи-
ка, как конститутивность целей 14 всех совершаемых в его границах интеракций. Особую значимость имеет и то, что интенции участников, акторов дискурса также подлежат согласованию, и дискурсивная матрица «выстраивает» процесс коммуникации по заданному сценарию. Таким образом, «коммуникация представляет собой разновидность интенциональ-ного (сознательного) извлечения/сообщения информации в процессе взаимодействия (деятельности), по крайней мере, двух субъектов при помощи специально созданных для этого или сложившихся исторически семиотических средств (знаков и правил их комбинирова-ния)»15. Следует отметить стремление придать дискурсу статус знакового образования, реализующего правила системы, уже у Ю. Хабермаса, который понимает дискурс как «пурифи-цированную, чистую форму коммуникации»16, свободную от невербальных элементов, актуализирующую аргументацию участников с помощью языковых средств. Дискурсивные практики как способ коммуникации открывают возможность подлинного субъект-субъектного соприкосновения, актуализируя имманентные и вне дискурсивной ситуации не эксплицируемые пласты смыслов. Ю. Хабермас преследует в своих работах особую цель - моделирование процесса неискаженной коммуникации, и его комплексный анализ процесса коммуникации построен таким образом, чтобы утвердить «консенсную» теорию истины, а «консенсус теоретически возникает из дискурса, когда все четыре типа обоснования признаются всеми участниками, а именно: 1) утверждения говорящего воспринимаются как понятные и продуманные; 2) предложения говорящего истинны; его текст содержит достоверное знание; 3) говорящий выглядит правдивым в момент, когда выдвигает предложения, - ему верят; 4) говорящий имеет право выдвигать соответствующие предложения»17. Поэтому используемое Ю. Хабермасом понятие «идеальной речевой ситуации», в которой эффект достигается не с помощью силы или власти - невербальных составляющих интеракции, а только посредством аргументации, языковых средств, дает актуальный для него ракурс «договаривающейся» стратегии коммуникации. Такое моделирование коммуникации на уровне дискурса как «рамки» в строгом изолирова-
нии от всего, что может помешать гармонизированному коммуникативному действию, необходимо Ю. Хабермасу для разработки концепции неискаженной коммуникации. Предложенная им дискурсивная коммуникативная этика являет собой конструкт идеального социального взаимодействия индивида, государства и общества.
Такой дедуктивный подход к исследованию коммуникации весьма удачно дополняется индуктивным анализом различных типов дискурса, потому что коммуникация как «демонстрация смыслов» и процесс «достижения интерсубъективности»18 представляется реально достижимым для интерпретации феноменом именно на уровне конкретного дискурса. Составляющие отдельного дискурса как объекты семиотического исследования представлены в емком и четком определении Е.И. Шейгал: «В потенциальном измерении дискурс представляет собой семиотическое пространство, включающее вербальные и невербальные знаки, ориентированные на обслуживание данной коммуникативной сферы, а также тезаурус прецедентных высказываний и текстов. В потенциальное измерение дискурса включаются также представление о типичных моделях речевого поведения и набор речевых действий и жанров, специфических для данного типа коммуникации»19. Посредством изучения различных типов дискурса можно проследить динамику знаков коммуникации, потому что дискурс «принципиально континуален»20 и позволяет рассмотреть значительное число взаимоорганизованных знаков, образующих цельную лингвосемиотическую систему 21. Такой анализ дает своего рода «фокусный ракурс», который позволяет увидеть актуальный уровень цивилизационного развития и культурных эманаций определенного этнолингвистического сообщества Языковой знак в своем дискурсивном существовании стал маркером: если раньше показателями, конституирующими идентичность общества или целой эпохи, были орудия труда, архитектурные стили, характер интерактивных отношений, то сегодня роль таких показателей выполняют знаки и средства коммуникации. Информационный этап развития цивилизации и «антропологиза-ция» исследовательской парадигмы «наук о духе» обусловливают, таким образом, интерес
к семиотике коммуникации как актуальной онтологической концепции.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Peirce Ch. S. Schriften / Hrsg. Von K.-O. Apel. Frankfurt am Main, 1970. S. 482.
2 Wittgenstein L. Philosophische Untersuchungen // Wittgenstein L. Werkausgabe in 8 Bänden. Bd. 1. 6. Aufl. Frankfurt am Main, 1989. S. 245.
3 Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. М., 1996. С. 168.
4 Лотман Ю.М. Проблема знака и знаковой системы и типология русской культуры XI-XIX веков // Семиосфера. СПб., 2000. С. 402.
5 Эко У Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб., 2000. С. 29.
6 Jäger L. Medialität und Mentalität. Die Sprache als Medium des Geistes // Gibt es eine Sprache hinter dem Sprechen? / Hrsg. Von S. Krämer und E. König. Frankfurt am Main, 2002. S. 49.
7 Nöth W. Handbuch der Semiotik. Stuttgart; Weimar, 1999. S. 228.
8 См., напр.: Прохоров Ю.Е. Национальные социокультурные стереотипы речевого общения и их роль в обучении русскому языку иностранцев. М., 2003. С. 27-28.
9 Friedrich C. Semiotik als Gesellschaftstheorie. Berlin; Wiesbaden, 1994. S. 98.
10 Кассирер Э. «Опыт о человеке». Часть вторая. Человек и культура. Выводы и заключения // Хрестоматия по истории философии: от Шопенгауэра до Дерриды. М., 2001. С. 156.
11 См.: Jünger S. Kognition, Kommunikation, Kultur. Wiesbaden, 2002; Merten K. Kommunikation:
Eine Begriffs-und Prozessanalyse. Opladen, 1977; Schmidt S. Kognitive Autonomie und soziale Orientierung: konstruktivistische Bemerkungen zum Zusammenhang von Kognition, Kommunikation, Medien und Kultur. Frankfurt am Main, 1994.
12 Мальковская И.А. Знак коммуникации. Дискурсивные матрицы. М., 2004.
13 Карасик В.И. О типах дискурса // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс: Сб. науч. тр. / Под ред. В.И. Карасика, Г.Г. Слышкина. Волгоград, 2000. С. 5.
14 Ehlich K. Funktional-pragmatische Kommunikationsanalyse. Ziele und Verfahren // Verbale Interaktion. Studien zur Empirie und Methodologie der Pragmatik / Hrsg. von D. Flader. Stuttgart, 1991. S. 127-143.
15 Донец П.Н. Теория межкультурной коммуникации: Специфика культурных смыслов и языковых форм: Дис. ... д-ра филол. наук. Харьков, 2003. С. 36.
16 Habermas J. Wahrheitstheorien // Vorstudien und Ergänzungen zur Theorie des kommunikativen Handelns. Frankfurt am Main, 1984. S. 178.
17 Кусраев Б.Н. Коммуникативная рациональность Ю. Хабермаса: Дис. ... канд. филос. наук. М., 2003. С. 298.
18 Макаров М.Л. Основы теории дискурса. М., 2003. С. 38.
19 Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М., 2004. С. 13.
20 Там же. С. 12.
21 См., напр.: Олянич А.В. Гастрономический дискурс в системе массовой коммуникации // Массовая культура на рубеже ХХ-ХХ1 веков: Человек и его дискурс: Сб. науч. тр. М., 2003. С. 167-200.
