CC BY
46
УДК 167.7 В. А. МАЛЬЧУКОВ
доктор философских наук, профессор, Иркутский государственный университет
Н. В. МАЛЬЧУКОВА
доктор философских наук, доцент, Иркутский государственный университет
СЕМИОТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ТВОРЧЕСТВА В ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНОМ ИССЛЕДОВАНИИ
Семиотический подход к анализу различных сторон познавательного процесса занимает видное место среди современных общенаучных методов. Центральные понятия семиотики («знак», «язык», «мета-язык», «семантика», «синтаксис», «прагматика») демонстрируют свою продуктивность в отображении основных коллизий развития знания в различных науках. В то же время проблема положительного значения семиотических концептов в воспроизведении творческого процесса в науке, в характеристике личностной творческой активности ученого остается недостаточной исследованной. В статье авторы ставят задачу выявить семиотическую обусловленность творческого результата в естественнонаучном исследовании, опираясь на научную деятельность некоторых известнейших ученых. Показано, что неосознаваемая семиотичность мыслительных действий ученого реализует целую серию методологически важных функций, обеспечивающих творческий результат: инициирующую, поисковую, конструктивную, санкционирующую. Обосновано положение о том, что применение семиотического подхода как дополнительного средства рефлексии трансформирующегося знания содействует объяснению языковой природы преемственности между старой и новой теориями, а также способно повысить адекватность и оправданность формирования познавательных целей и усилий.
Ключевые слова: методология научного познания; научная теория; язык; мета-язык; семантика; синтаксис; прагматика; естественнонаучное творчество.
V. A. MALCHUKOV
Doctor habil. (Philosophy), Professor, Irkutsk State University
N. V. MALCHUKOVA
Doctor habil. (Philosophy), Associate Professor, Irkutsk State University
SEMIOTIC BASIS OF CREATIVITY IN NATURAL SCIENCE RESEARCH
The semiotic approach to the analysis of various aspects of cognitive process takes a prominent place among the modern scientific methods. The central concepts of semiotics («sign», «language», «meta-language», «semantics», «syntax», «pragmatics») demonstrate their efficiency in representation of major collisions of knowledge development in various sciences. At the same time, the problem of positive value of semiotic concepts both in reproduction of creative process in science, and in personal characteristics of creative activity of the scientist remains insufficiently investigated. The authors, leaning on scientific activities of some famous scientists, are aiming to identify semiotic conditionality of a creative result in the scientific research. It is shown that the unconscious semiotic characteristics of mental acts of a scientist realize a series of methodologically important functions, namely, initiating, searching, constructive and authorizing functions, which provide a creative result. It is proved that the use of the semiotic approach as an additional means of reflection of transforming knowledge promotes explaining the nature of linguistic continuity between the old and new theories, and also is able to increase the adequacy and propriety of forming of cognitive goals and efforts.
Keywords: methodology of scientific knowledge; scientific theory; language; meta-language; semantics; syntax; pragmatics; natural scientific creativity.
© В. А. Мальчуков, Н. В. Мальчукова, 2014
Среди междисциплинарных средств анализа методологических проблем науки семиотическому методу принадлежит видное место. Базисные понятия семиотики, такие как «знак», «язык», «мета-язык», «значение», «интерпретация» и др.1, продемонстрировали и продолжают проявлять свою продуктивность и «прицельность» в отображении структурных и функциональных свойств и характеристик различных эпистемологических блоков в сфере самых разных наук. В то же время проблема положительного воздействия этой «коопе-ративности» семиотических концептов, да и реальных семиотических структур, на результативность творческого мышления в науке не только остается недостаточно исследованной, но и не очень четко выявленной. Поэтому в настоящей статье предпринимается попытка воспроизвести хотя бы некоторую канву семиотической обусловленности творческого результата в естественнонаучном исследовании, опираясь на данные «творческой лаборатории» некоторых выдающихся исследователей.
Эти данные сами по себе со стороны семантического аспекта на сегодня обобщены, оценены в теоретической, философско-методологической и даже в известной степени в научно-популярной литературе [1; 3; 4; 7; 13]. Поэтому мы уделим внимание только семиотическому аспекту объяснения «пружин» творчества. При этом придется считать вполне понятным то обстоятельство, что сами исследователи не осознавали и не принимали во внимание в ходе предпринимаемых творческих решений какие-то семиотические представления и, конечно, сознательно не опирались на аппарат семиотических понятий. В нашу задачу входит лишь реконструкция творческого процесса, которая в свете семиотических концептов должна будет представить дополнительные соображения, объясняющие результативность
1 К числу семиотических следует отнести и понятие «код», которое на этом уровне рассмотрения (семиотическом) становится существенно тождественным понятию «язык». Кодовое понимание языка, правда, иногда встречает критику. В частности, критически относится к трактовке языка как кода А. В. Кравченко [5; 15]. Такое отношение мы считаем теоретически неоправданным, поскольку оно закрывает дорогу не только теоретическим исследованиям репрезентативной функции языка в рамках лингвистики, но и полностью абстрагируется от сферы философско-семиотического анализа этой функции, который на сегодня демонстрирует широту применения и новизну результатов.
творчества ученых. Помимо этого предполагается обозначение элементов семиотической «недостаточности», препятствующей возможности получения перспективного и цельного творческого результата.
В этом плане удобным для реконструкции случаем является творческая деятельность русского математика Н. И. Лобачевского в ходе создания им неевклидовой (гиперболической) геометрии. К краткому обзору структуры этого открытия под семиотическим углом зрения мы и перейдем. Начнем с того, что справедливы замечания о том, что неоправданно выводить успех Н. И. Лобачевского в открытии новой геометрии из его материалистических философских взглядов, соответствовавших началу творческой работы [12]. Такое соображение тем более правомерно, что к началу переосмысления евклидовой геометрии материализм исследователя был сенсуалистическим. Сенсуалистические ориентации в области теоретических воззрений на пространство делали бы невозможным формулирование даже «простых» евклидовских постулатов (например, понятия о прямой). А дело в том, что проблема для Н. И. Лобачевского и других математиков состояла в ясности осознания того, что пятый постулат (о параллельных) справедливо воспринимался как слишком сложное положение для того, чтобы быть аксиомой евклидовой геометрии. Вот эта-то сложность и достопримечательна, в том числе и с семиотической точки зрения.
В чем она состояла? Во-первых, в том, что с логической точки зрения параллельность определялась отрицательно (прямые, непере-секающиеся, сколько бы их не продолжали); во-вторых, аксиома не имела прямого доказательства (ее невозможно было доказать с помощью других аксиом, принятых в евклидовой геометрии), а известные косвенные доказательства не могли быть приняты как основательные; в-третьих, в аксиоме фигурировала идея бесконечного пространства. Во всем этом явно сказывалась семиотическая неоднородность оценивающих пятый постулат положений. Первые два положения смешивают объектно-языковые представления с мета-языковыми, а последнее относится уже к мета-мета-языку (философско-методологическому уровню языка). Отсюда вытекает интеллектуальная неудовлетворенность постулатом о параллельных, с одной стороны, Известия ИГЭА. 2014. № 3 (95)
как содержательно-предметно не совсем уместным в системе Евклида, с другой — как неудовлетворенность новатора-математика собственной сенсуально-мировоззренческой позицией, долгое время оппортунистически мирившейся с однозначностью теоретико-математических представлений о пространстве.
На этом фоне Н. И. Лобачевский с живостью воспринял ряд работ таких исследователей естественноматематического направления, как Пуассон и Фурье и сделал важную для себя оценку их деятельности: они «сделали более и даже все необходимое: они рассмотрели все случаи, какие действительно могут встретиться в природе» [8, с. 154]. Французские исследователи, разработавшие аппарат вариативного математического анализа, ориентировали интеллектуальный запрос Н. И. Лобачевского, критически воспринявшего аксиому о параллельности, в необычном для него, но многообещающем направлении. Они по сути дела выполнили мета-языковую функцию. Квантифициро-вание возможностей природы с помощью слова «все» (все возможности) скорее всего является излишне сильным, но оно весьма примечательно: оно показывает, что основа мета-мета-языка Н. И. Лобачевского сохраняется как материалистическая. Однако метафизика истолкования природы математических концептов и осознание долженствования для собственных мыслительных действий (семантико-прагматическое измерение) приобретают совсем другой вектор. Говоря иными словами, согласно обновленным соображениям, математическое моделирование обязано воспроизводить «случаи, которые могут встретиться в природе», но богатство и разнообразие моделей имеет мыслительное происхождение. Эти богатство и разнообразие говорят в пользу творческой свободы мыслителя, оправдывая парадоксальность и противоречивость мышления, и в то же время требуют логико-конструктивной оправданности и корректности выражения противоречий и их математических разрешений. Эта внутренняя организация и взаимосогласованность задают гарантии пока неизвестных, но в будущем осуществимых подтверждений.
Стало быть, теперь для Н. И. Лобачевского задача состояла в развертывании синтаксиса новой геометрической системы, после чего можно было считать объектный язык нового Известия ИГЭА. 2014. № 3 (95)
математического представления о пространстве построенным. К 1830-м гг. данная задача была выполнена и результаты опубликованы в труде «Новые начала геометрии с полной теорией параллельных» [9]. (К. Ф. Гаусс и И. Больай независимо от Н. И. Лобачевского осуществляли этот же результат). Здесь Лобачевский развивает «общее учение о пространстве, основываясь на обобщенном определении параллельных линий и сопоставлении различий и сходств следствий, получаемых из двух возможных допущений о сумме углов треугольника (5 = 2d, 5 < 2d)» [12, с. 80]. Синтез в последующем достигается на пути детального описания взаимосвязей и взаимопереходов евклидовой и неевклидовой геометрий [4].
Итак, еще раз проследим семиотичность интеллектуально-творческого движения, выполненного Н. И. Лобачевским в ходе создания им неевклидовой (гиперболической) геометрии. Первый этап этого движения — качественные и процедурные претензии к пятому постулату геометрии Евклида (объектный и мета-языковой уровни); второй, назначение которого — инициировать продолжение поиска мыслительного выхода из создавшегося положения лингвистической избыточности-недостаточности (избыток — в неорганичности и сложности постулата, недостаток — в отсутствии положений, разрешающих деконструирование, положений, носящих по существу философский характер, т. е. принадлежащих к уровню мета-мета-языка); третий — обнаружение «подсказки» возможного принципа дальнейших действий (прагматика как измерение старшего мета-языка — метафизическая рекомбинация); четвертый — конструирование синтаксиса новой синтетической теории.
При этом ход процесса творчества может быть описан, например, следующим набором преставлений: «Аксиомы геометрии не являются предельно общими принципами: отрицание каждой из них допустимо и имеет, вообще говоря, реальный смысл. Аксиома — одно из содержательных утверждений обосновываемой геометрической теории. Цель обоснования теории — решающий фактор выбора аксиом» [12, с. 32].
Применяемый же семиотический подход дает возможность воспроизвести не только более четкую градацию этапов творческого процесса в ходе научного исследования, но и выявить (как мы попытаемся показать далее)
возможные «типовые связки», закономерные для творчества в науке. Отметим еще один важный момент, касающийся того, как Н. И. Лобачевский соотносит прежнюю и вновь возникшую геометрическую теории, и здесь тоже не лишни семиотические квалификации. Дело в том, что в полном соответствии со своей реконструктивно-конструктивной диалектической идеологией «множества» возможностей природы, реализуемой в том числе и в области пространственных отношений, ученый не только зачисляет геометрию Евклида как одну из теоретических возможностей наряду с новой в круг вполне правомерных математических моделей, но и считает ее обладающей объективной истинностью. Иначе и не могло быть: ведь евклидова геометрия — прекрасно отлаженный язык, обеспечивающий описание пространства в рамках планиметрии и являющийся здесь средством решения задач с высокой точностью. Н. И. Лобачевский решает проблему связи теорий с позиций принципа соответствия и «шкалы» дополняющих теоретических языков: «...гиперболическая геометрия совпадает с евклидовой на протяжении весьма малом по сравнению с радиусом кривизны пространства» [10, с. 125].
Вследствие этого, по данным Н. И. Лобачевского, в треугольнике, который образован линиями на предельной поверхности гиперболического пространства, сумма внутренних углов равна 2d; а это значит, на предельной поверхности осуществляется геометрия Евклида. Тогда, согласно преобразованиям Лобачевского «двумерная евклидова геометрия не прекращает своего существования: она только переносится с плоскости на предельную поверхность» [11, с. 146]. Построенная в 1860-е гг. геометрия Римана, в которой сумма углов треугольника больше 2d, дополнила геометрический язык способом, совершенно естественно вытекающим из результатов и общих семантико-прагматических воззрений русского ученого. Тем самым открывался путь для конструирования новых блоков-моделей воспроизведения реальных свойств пространства.
Таким образом, семиотический взгляд на динамику, содержание и результаты выработки математических «модернистских» теорий пространства позволяет придти к ряду заключений принципиальной важности: 1) подтверждает неправомерности «сингулярности»
трактовки сущностных свойств пространства; 2) выявляет неосновательность возможного мнения об абсолютной преимущественности какой бы то ни было отдельной теоретической модели; 3) демонстрирует методологическую продуктивность единства моментов дискретности и непрерывности во взаимосвязи содержания теоретических моделей; 4) свидетельствует о приближении к адекватному сущностному воспроизведению в знании объективных характеристик пространства.
Обратившись теперь хотя бы к самой краткой характеристике становления релятивист-кой физики, мы можем с определенностью отметить схожесть семиотической «схемы» формирования результирующей конструкции с той, что имела место в случае разработок неевклидовой геометрии. Роль пятого постулата, но, конечно, своеобразно выполняла экспериментальная деятельность Майкельсона и Майкельсона-Морли, связанная с подтверждением или неподтверждением существования эфира. Основная роль в создании специальной теории относительности, как известно, принадлежит А. Эйнштейну, и именно его теоретическая деятельность в этом плане обычно обсуждается в философской и научной литературе. Этому мы и последуем далее.
Так, говоря о значении опыта Майкельсо-на-Морли для ориентации физических воззрений А. Эйнштейна, приходится отметить тенденцию базового восприятия им объективной реальности как почвы теоретической физики, хотя при этом осознавалась в полной мере свобода и вариативность логико-математического конструирования. Тот и другой моменты органично дополняли друг друга. Так, в его Спенсеровской лекции 1933 г. подчеркивается: «Я убежден, что посредством чисто математических конструкций мы можем найти те понятия и закономерные связи между ними, которые дадут нам ключ к пониманию природы» [13, с. 42]. В то же время это положение совмещается с совершенно четким убеждением, что «опыт остается единственным критерием пригодности математических конструкций физики» [14, с. 184]. Поэтому-то в понятии «эфира» нечего было преобразовывать и уточнять (как это было с аксиомой о параллельности в геометрии); оно в результате отрицательных данных эксперимента должно было быть безоговорочно изъято из физической теории как денотативно Известия ИГЭА. 2014. № 3 (95)
пустое (не имеющее материального значения) и бессмысленное. Тогда-то дело и приняло вид реконструкции понятий, относящихся к структуре движения, соотношению инерциальных систем движения как равноправных и признанию скорости света наивысшей в природе.
В результате полученные релятивистские эффекты «сокращения длины и замедления времени означают лишь, что измеряемый промежуток времени и измеряемая длина зависят от относительного движения. Теория относительности предсказывает влияние движения наблюдателя на результаты измерений. Собственное время и собственная длина (т. е. длина тела в системе отсчета, где оно покоится), по определению, абсолютны» [2, с. 403].
Но что может дополнительно прояснить семиотическая интерпретация или реконструкция частной теории относительности? Конечно, проблема эфира — это проблема прежде всего значимости эксперимента в физическом исследовании. Однако, по-нашему мнению, оценка значения эксперимента (тем более, решающего, критериального) должна быть более широкой. Тогда она будет разносторонней и более адекватной. В экспериментах по поводу эфира мы наблюдаем «столкновение» объектного и мета-объект-ного языков, которое очерчивает довольно напряженную альтернативу: пригодна ли
или не пригодна прежняя механистическая парадигма описания пространства-времени относительно движения в разных системах: инерциальных и неинерциальных.
Такой семиотический контакт, безусловно, создает инициирующий эффект, активизирует поиск решения теоретических трудностей и противоречий. И в ходе этих решений и преодоления трудностей специфическая роль оказывается предназначенной для «старшего» языка (мета-мета-языка философии).
А. Эйнштейн, как известно, еще с юности занимался философией и не прекращал этих занятий в своей дальнейшей научной деятельности. Поэтому метаязыковая функция философии в ходе создания теорий относительности может быть детализирована не только в качестве плюралистически-санкцио-нирующей, но и с точки зрения рациональной и оправданной презумпции плодотворного релятивизма. В последнем случае надо отметить, что А. Эйнштейн изучал философские ориентации Э. Маха и А. Пуанкаре (причем Известия ИГЭА 2014. № 3 (95)
последний был одним из соавторов специальной теории относительности), а эти авторы, особенно Э. Мах, занимали позиции полной субъективации или конвенцилизации (А. Пуанкаре) теоретической деятельности.
Думается, что философия этого плана могла быть полезной при условии ограничительного действия со стороны материалисти-чески-объективного потенциала объектного языка, составлявшего теоретическое достояние А. Эйнштейна. То есть «пересечение» объектного языка с мета-языком (а последний представляет собой множество подклассов языков авторов-философов разных направлений) создает «поле» прагматических представлений, а, следовательно, выбор и предпочтение таких, которые особенно полезны в плане семантико-синтаксического развития будущей теории. При этом складываются гарантии того, что результаты формирующейся теории оказываются отвечающими требованиям научности и адекватными познаваемой реальности. Заметим, что семиотический подход может оказаться полезным при анализе и оценке роли и специфики участия каждого из соавторов — создателей теорий относительности.
Альтернатива «язык механики или частной теории относительности» получила гармоничное решение: новая релятивистская механика «сводится к ньютоновской только в предельном случае движения тел со скоростями, малыми по сравнению со скоростью света» [Там же, с. 10].
В дальнейшем возникают диффузные теоретические феномены, например, так называемая полуклассическая теория, соединяющая классическую волновую теорию электромагнитного поля и квантовую механику. В рамках именно такой теории, как оказалось, только и может быть описан фотоэффект.
Все это говорит о том, что оправданное и полезное взаимодействие теорий реализует общий языковой эффект: разработанная новая теория как разнообразие измерений семантики, синтаксиса и прагматики не может не встретить элементов соотнесенности с прежней теорией при необходимости единого описания явлений — носителей сторон объектов, разнообразных и противоположных. Но для этого теории должны быть сформированы до уровня целостности языка, что базируется на семиотической упорядоченности творчества ученого. Таковая упорядоченность достигает-
ся в каждом отдельном случае своеобразным применением типовых и нетиповых средств и процедур, языков и их преобразований.
В заключение целесообразно отметить следующее. Общенаучные семиотические понятия в данном их качестве (общенаучно-сти) не могут не обладать диалектической противоречивостью. Это их свойство совершенно естественно согласовывает их с общедиалектическими понятиями. Последние, как известно, показывают невозможность решения научнопознавательных проблем в пределах формальных обобщений. Семиотические понятия, характерные предельным уровнем обобщения и универсальной «замкнутостью» на науку, просто принципиально важны в раскрытии диалектики субъекта и объекта, а также диалектики субъекта в научном познании. Посредствующее положение между наукой и философией обеспечивает этим понятиям содержательные особенности, которые состоят в особой противоречивости. Так, понятие «язык», с одной стороны, означает знаковую организацию, интеллектуальную «компоновку», эпистемологический инструмент, применяемый в исследовательских и расчетных процедурах. (Не случайно Т. Кун для характеристики научной теории применяет лингво-семи-отический термин «парадигма» [6]). Это, так сказать, план статики языка-теории. С другой стороны, новая теория должна выстраиваться не только по образцу некоторого языка вообще — она должна стать новым типом языка. Но каким образом? Прежде всего, путем выхода в мета-язык. А это уже план динамики языка. Этот выход в мета-язык выступает одним из проявлений языковой динамики и конкретизацией общего семиотического противоречия статики и динамики языка в виде диалектики тезиса и анти-тезиса. Тогда научное творчество принимает явно выраженный характер последовательности отрицаний с непременным синтезом в виде инновационных решений, а в конченом счете — формирова-
ния нового языка-теории, который со временем будет подвергнут такому же отрицанию.
Итак, «опорными пунктами» творчества, заключенного в череде отрицаний, выступают: объектный язык наличной теории,
мета-язык (как сфера логико-методологического анализа и оценок) и мета-мета-язык (как область конструкций и выбора мировоззренческо-методологических основ и принципов, служащих построению новой теории). Заметим, что переход в мета-языки не представляет собой (как это в основном явствует из предшествующего изложения) вступления в какую-то полностью предусмотренную и достаточную систему «заготовок» и блоков, и дело исследователя состоит только в том, чтобы выбрать из них именно то, что необходимо. Зачастую — и это касается прежде всего языка философии — необходимых «заготовок» нет, а имеются лишь некоторые общие предпосылки к формулировке мета-языковых принципов. Поэтому конструирование философских положений и принципов, означающих философские «санкции», — это опять же творческая задача и успех конкретного исследователя. Именно этими свойствами и отличалась научная деятельность Н. И. Лобачевского и А. Эйнштейна. Таким было, например, определение Н. И. Лобачевским статуса геометрических аксиом, что открыло дорогу геометрическому конструированию и формализации геометрии. Такова же в сущности природа реконструкции А. Эйнштейном философских взглядов Д. Юма, И. Канта, Э. Маха, без чего невозможным был бы выход к релятивистской механике.
При всем том это общая характеризуемая нами диалектическая канва научного творчества, реализующая упомянутые ранее функции (инициирующую, санкционирующую и т. п.), в полной мере обеспечивает индивидуальные и индивидуально-личностные склонности, ориентации, а также результаты, достигаемые конкретными научными деятелями.
Список использованной литературы
1. Альберт Эйнштейн и теория гравитации : сб. ст. / под ред. Е. Куранского. — М. : Мир, 1979. — 592 с.
2. Бутиков Е. Н. Оптика / Е. Н. Бутиков. — М. : Высш. шк., 1986. — 512 с.
3. Каган В. Ф. Лобачевский / В. Ф. Каган. — М. ; Л. : АН СССР, 1948. — 507 с.
4. Каган В. Ф. Строение неевклидовой геометрии у Лобачевского, Гаусса и Больай / В. Ф. Каган // Труды института естествознания. — М. : АН СССР, 1948. — С. 323-390.
5. Кравченко А. В. «Репрезентация мыслительных структур в языке» как тема научного дискурса / А. В. Кравченко // Когнитивные исследования языка. — М. ; Тамбов : ИЯ АН ; ТГУ им. Г. Р. Державина, 2012. — Вып. 12. — С. 205-216.
Известия ИГЭА. 2014. № 3 (95)
6. Кун Т. Структура научных революций / Т. Кун. — М. : Прогресс, 1977. — 300 с.
7. Лаптев Б. Л. Н. И. Лобачевский и его геометрия / Б. Л. Лаптев. — М. : Просвещение, 1976. — 112 с.
8. Лобачевский Н. И. Научно-педагогическое наследие / Н. И. Лобачевский. — М. : Наука, 1976. — 663 с.
9. Лобачевский Н. И. Новые начала геометрии с полной теорией параллельных / Н. И. Лобачевский // Полн. собр. соч. : в 5 т. — М. ; Л. : ГИТТЛ, 1949. — Т. 2. — С. 147-454.
10. Лобачевский Н. И. Полн. собр. соч. : в 5 т. / Н. И. Лобачевский. — М. ; Л. : ГИТТЛ, 1946. — Т. 1. — 415 с.
11. Лобачевский Н. И. Примечания / Н. И. Лобачевский // Полн. собр. соч. : в 5 т. — М. ; Л. : ГИТТЛ, 1946. — Т. 1. — С. 115-200.
12. Молодший В. Н. О философско-методологических предпосылках открытия и разработки Н. И. Лобачевским неевклидовой геометрии / В. Н. Молодший // Философские науки. — 1980. — № 4. — С. 75-84.
13. Пайс А. Научная деятельность и жизнь Альберта Эйнштейна / А. Пайс. — М. : Наука, 1989. — 568 с.
14. Эйнштейн А. Собр. науч. трудов : в 4 т. / А. Эйнштейн. — М. : Наука, 1967. — Т. 4. — 599 с.
15. Kravchenko A. V. Myths linguistics lives by: conceptual fallacies in understanding language and communication / A. V. Kravchenko // Вторая международная конференция по когнитивной науке : тез. докл. : в 2 т., Санкт-Петербург, 9-13 июня 2006 г. — СПб. : СПбГУ, 2006. — Т. 1. — С. 95-96.
References
1. Kuranskii E. (ed.) Albert Einshtein i teoriya gravitatsii [Albert Einstein and the theory of gravitation]. Moscow, Mir Publ., 1979. 592 p.
2. Butikov E. N. Optika [Optics]. Moscow, Visshaya shkola Publ., 1986. 512 p.
3. Kagan V. F. Lobachevskii [Lobachevskii]. Moscow, Leningrad, AN SSSR Publ., 1948. 507 p.
4. Kagan V. F. The structure of non-Euclidean geometry according to Lobachevsky, Gauss or Bolyai. Trudy insti-tuta estestvoznaniya [Proceedings of the Institute of Natural Science]. Moscow, AN SSSR Publ., 1948. Pp. 323-390 (in Russian).
5. Kravchenko A. V. Linguistic representation of mental structures» as a theme in scientific discourse. Kognitivnye issledovaniya yazyka [Cognitive language research]. Moscow, lYa AN Publ., Tambov, TGU im. G. R. Derzhavina Publ., 2012. Iss. 12. Pp. 205-216 (in Russian).
6. Kun T. Struktura nauchnykh revolyutsii [The structure of scientific revolutions]. Moscow, Progress Publ., 1977. 300 p.
7. Laptev B. L. N. I. Lobachevskii i ego geometriya [N. I. Lobachevsky and his geometry]. Moscow, Prosveshenie Publ., 1976. 112 p.
8. Lobachevskii N. I. Nauchno-pedagogicheskoe nasledie [Scientific and pedagogical heritage]. Moscow, Nauka Publ., 1976. 663 p.
9. Lobachevskii N. I. Introduction to geometry with a full theory of parallel. Polnoe sobranie sochinenii [Complete works]. Moscow, Leningrad, GITTL Publ., 1949. Vol. 2, pp. 147-454 (in Russian).
10. Lobachevskii N. I. Polnoe sobranie sochinenii [Complete works]. Moscow, Leningrad, GITTL Publ., 1949. Vol. 1. Pp. 115-200 (in Russian).
11. Lobachevskii N. I. Remarks. Polnoe sobranie sochinenii [Complete works]. Moscow, Leningrad, GITTL Publ., 1949. Vol. 1. 415 p.
12. Molodshii V. N. O filosofsko-metodologicheskikh predposylkakh otkrytiya i razrabotki N. I. Lobachevskim neevk-lidovoi geometrii [On philosophical and methodological prerequisites to the discovery and development of non-Euclide-an geometry by Lobachevsky]. Filosofskie nauki — Philosophical siences, 1980, no. 4, pp. 75-84 (in Russian).
13. Pais A. Nauchnaya deyatelnosti zhizn Alberta Einshteina [Academic career and life of Albert Einstein]. Moscow, Nauka Publ., 1989. 568 p.
14. Einshtein A. Sobranie nauchnykh trudov [Collected scientific works]. Moscow, Nauka Publ., 1967. Vol. 4. 599 p.
15. Kravchenko A. V. Myths linguistics lives by: conceptual fallacies in understanding language and communication. Vtoraya mezhdunarodnaya konferentsiya po kognitivnoi nauke. Tezisy dokladov. Sankt-Peterburg, 9—13 iyunya 2006 g. [The 2d International Conference on Cognitive Science. Abstracts. St. Petersburg, June 9-13, 2006]. Saint Petersburg, SPbGU Publ., 2006. Vol. 1. Pp. 95-96.
Информация об авторах
Мальчуков Валерий Алексеевич — доктор философских наук, профессор, кафедра философии и религиоведения, Иркутский государственный университет, 664003, г. Иркутск, ул. Карла Маркса, 1, e-mail: [email protected].
Мальчукова Нина Валерьевна — доктор философских наук, доцент, кафедра философии и религиоведения, Иркутский государственный университет, 664003, г. Иркутск, ул. Карла Маркса, 1, e-mail: [email protected].
Authors
Malchukov Valeriy Alekseevich — Doctor habil. (Philosophy), Professor, Chair of Philosophy and Religion Studies, Irkutsk State University, 1 K. Marx St., 664003, Irkutsk, Russia, e-mail: [email protected].
Malchukova Nina Valerievna — Doctor habil. (Philosophy), Associate Professor, Chair of Philosophy and Religion Studies, Irkutsk State University, 1 K. Marx St., 664003, Irkutsk, Russia, e-mail: [email protected].
Известия ИГЭА. 2014. № 3 (95)
