CC BY
66
УДК
Ольга Витальевна Егорова (Громова) Алексей Владимирович Коробейников
СЕМЕЙНАЯ ПАМЯТЬ (Архив Я.М.Останина)
Предисловие
Мы, Ольга и Алексей с давних времён слышали от родителей, что являемся дальней роднёй: приблизительно «трое-четвероюродные» брат и сестра. Но точнее нам ничего сказать не могли. О степени своего родства мы и сами долго не задумывались, пока в руки Ольге, после кончины её бабушки Александры Петровны не попал портфель с бумагами, которые остались от деда - Якова Максимовича Останина. Алексей, как профессиональный историк, заинтересовался содержимым того портфеля, и выяснил, что это своего рода семейный архив, а содержащиеся в нём документы не только проливают свет на малознакомые моменты истории наших семей, но и позволяют увидеть нашего родственника Я.М.Останина в совершенно новом свете: оказывается, он не только прожил насыщенную жизнь, геройски воевал и честно трудился, но и по собственному почину занимался изучением истории и составлением генеалогии своей (и в широком смысле, нашей) родни.
Несмотря на то, что документы, отложившиеся в этом архиве весьма фрагментарны и не полны в плане хронологическом, а многие записи вообще не имеют ссылок на источники данных, именно из тех бумаг мы доподлинно узнали, что прабабушка Ольги, которую звали Буторина Ирина Фроловна была родной сестрой Буторина Лаврентия Фроловича, который являлся прадедушкой Алексея. Наших предков произвели на свет одни и те же родители: Буторин Фрол Антипьевич (^ 1935) и его супруга Анна (^ 1946). Значит, мы хотя и дальние, но вполне кровные родственники!
Дедушка Яков: набросок биографии
Для того, чтобы читатель получил наиболее полное представление о биографии героя нашего повествования в самом сжатом виде процитируем собственноручно написанную им в 1953 г. автобиографию, проиллюстрировав её
некоторыми документами:
Автобиография
Я, Останин Яков Максимович родился 13 мая 1914 года в семье крестьянина Вятской губернии, Нолинского уезда, Тумановской волости, дер. Токари.
Мой отец занимался сельским хозяйством и кустарными ремёслами по изготовлению из древесины ложек, чашек и столярных изделий. В семье нас было 8 братьев и 4 сестры, причём самый старший был рождения 1906 г.
До 19291 г. я жил в доме отца и за этот период времени закончил 4 класса начальной школы. Отец и мать были противниками отпускать нас детей на учёбу и я решил оставить родителей2, поступить на работу, а затем накопить денег и выехать в город на учёбу.
Проработав секретарём сельсовета, делопроизводителем с суде, милиции и секретарём в народном суде с 1 декабря1929 по 15 мая 1931 года я выехал в город Пермь специально для продолжения учёбы. В Перми, до начала учебного года поступил на работу на завод деревянных труб НКПС в качестве табельщика, а с 1 августа 1931 г. поступил учиться в школу ФЗУ связи.
Отказ родителей от помощи не дал мне возможности закончить школу и в феврале 1932 г. я был вынужден бросить учёбу.
В гор. Ижевске жил и работал на заводе мой старший брат. Я приехал к нему и поступил на работу в Удмуртский Обком ВЛКСМ в качестве управляющего делами. Проработав в ОК ВЛКСМ с 25 февраля 1932 г. по 9 января 1933 г. я перешёл на работу на завод № 180 на должность секретаря зам. директора, где работал до 15 июня 1933 г...
1Т - ..
Т. е. до периода массовой коллективизации и выселения «кулачества» в отдалённые районы.
(Здесь и далее примечания А.Коробейникова)
2 Характерное выражение; надо ли было «оставлять» родителей для того, чтобы работать секретарём в сельсовете? В книжке «Двадцатый век в биографии инженера» мы приводили фотокопию документа, свидетельствующего о том, как другой наш родственник в то же время аналогичных условиях порвал связь с раскулаченными родителями и за это был восстановлен в гражданских правах и поступил работать на завод.
3 Простота формулировок документа способна поразить нашего современника: паренёк 18 лет с четырьмя классами образования приезжает в Ижевск неведомо откуда и сразу же становится управляющим делами Областного комитета Всесоюзного Ленинского коммунистического союза молодёжи! Либо в то время карьерный взлёт был элементарен при дефиците кадров, либо не всё было так просто в этой биографии...
Егйт'еслэн Всесоюзной Ленийдкой Коммунистической союззь? ВЛКСМ лэн
9ДІ9РТСІІІІ ШІСТЦІ, КООШЗЗ
Областной комитет ВЛКСМ
IM штй а с. і
_/£• Ли&А&А т/t
» Щ
т. Ижевск,
(мл)
...Работая в гор. Ижевске я с 1 сентября 1932 г.учился на вечернем педагогическом рабфаке, и уже перешёл на 4й курс, но решением бюро Удмуртского ОК ВЛКСМ был включён в спецнабор для службы в Красной армии и направлен в Саратовское пограничное училище войск НКВД. Проучившись с ноября месяца 1934 г. по май 1936 г. заболел и по состоянию здоровья был демобилизован.
Возвратившись из Красной армии, я поступил на работу в завод № 74 (180) товароведом отдела сбыта... юрисконсультом и начальником Договорного бюро завода, и одновременно учился в Казанской заочной юридической школе. Проучившись 2 года, заболел, и на этом остановился, не закончив школу.
По решению Бюро Удмуртского ОК ВКП(б) был направлен на работу зам. начальника политотдела МТС по политической работе и работал с 9 января 1942 г. до ликвидации политотделов, т.е. до 21 июня 1943 г. С ликвидацией политотделов призван в ряды Советской армии и был направлен в Ульяновское 1е гвардейское тяжёло-танковое училище4, которое закончил в августе 1944 г. и в качестве командира тяжёлого танка выбыл на 2й Белорусский фронт.
4 Тяжёлым танковым корпусам при их формировании, и, соответственно училищам, где готовили командиров для таких корпусов, присваивали наименование Г вардейских. Пушка калибра 122 мм. устанавливалась на партию экспериментальных танков КВ (Клим Ворошилов), а с 1944 г. серийно выпускался танк ИС (Иосиф Сталин) с орудием того же калибра. Считается, что это был самый вооружённый и бронезащищённый танк Второй мировой войны.
С I Р А Б К к*
Выдана нестоящая справка т.ОСТАНЕНУ Якову Максимовичу в том, что он действительно с 25 февраля 1932 года но 9 Января 1933 года работав управляющий делами Удмуртского Обкома ВЖОМ, где от работы был освобожден в с
переходом его на работу секретаоя Зам.директора завода 180.
Зачётная книжка курсанта Останина
Участвовал в боях в составе 30-й тяжёло-танковой бригады 39-го корпуса 2-й Ударной армии. 25 января 1945 г., в Польском коридоре в боях был тяжело ранен и до 18 августа 1945 г. находился на лечении...
После излечения вернулся в Ижевск и с 17 сентября 1945 г. по 10 марта 1951 г. работал на заводе № 74 в качестве начальника юридического бюро. Постановлением Совета министров УАССР от 22 февраля 1951 г. назначен Главным арбитром Госарбитража при СМ...
В марте 1939 г. первичная организация завода № 180 приняла меня в члены ВКП(б).
Моя жена, Останина Александра Петровна работает на заводе № 74 в качестве экономиста и состоит членом ВКП(б) с 1940 г. Дети: дочь и 2 сына учатся в школах.
Родители: отец умер в 1933 г. Мать жива и живёт у моего брата в качестве
домашней хозяйки как мать у сына. В Великой Отечественной войне участвовали 6 моих братьев. Два брата погибли на фронтах, а 4 вернулись к мир-ной-гражданской работе.
19 июня 1953 г. Останин.
Подвиг и ранение
с к 0 ? & В ПОЛИС .Я
а ъ гг
К я
У а, ‘ .
Справка
/ Выдана Об'ГпаииниЗ.М
в том, что он действительно является командиром танка марки КВ 122 ■» /» ’
|___,• , переданного ему по акту
командиром в/части п/п 36352.
Машина учтена техчастью.
і Нач. штаба в&ЙШ п/п 38352 Жца*4- (ПОПОВ)
Зек. 0В9
-V
Скупые строчки биографии об участии в боях мало что скажут о славных делах нашего героя. А ведь за свой последний бой он был награждён боевым орденом! Снова обратимся к документу и процитируем Представление к ордену Красной звезды:
Останин Яков Максимович, гвардии младший лейтенант, командир танка 94 гвардейского тяжёлого танкового полка 30-й отдельной гвардейской тяжёлой танковой бригады, 1914 г.р., русский, член ВКП(б) с 1939 г., В Отечественной войне с 5.01.45 г. 2-й Белорусский фронт. В Красной армии с 1939 г. Легко ранен 27.1.45г. УАССР, Красногорский р-н, с. Курья, жена Александра Петровна.
В бою за г. Мариенбург танк т. Останина первым ворвался и с ходу раздавил
2 орудия немцев и вышел в район моста через железную дорогу, не дав возможности гитлеровцам взорвать важный для войск мост. Ошарашенные вначале немцы, заметив, что танк один, пустили в ход «фаустпатроны».5 Останин огнём пулемёта и гранатами отбивал все попытки немцев приблизиться на прицельную дистанцию. К вечеру немцам удалось танк поджечь. Тогда экипаж продолжал удерживать мост с пулемётами и гранатами. Три
5 Ручной противотанковый гранатомёт однократного применения.
человека погибли, но отважный офицер продолжал бой. Когда ночью к нему подошли товарищи, они увидели до 48 гитлеровцев не дошедших до моста, а сам Останин дважды раненый, с перебитой ногой остался с последней гранатой. За это бой экипаж уничтожил до 65 гитлеровцев, а сам Останин 48.
10 мая 1945 г. гв. подп. Живаго
39213 ¿Яо/яам/г/.
(фамилия)
(имя)
/ (отчество)
Ш^йиіихіс
(дрчиаядодпись владельца ба
Л
- / &
^ Военный билет выдан
у І /
\V3hV ** / &у-■ - у--- -----1 •
с#$-
(наименование военногд'- комиссариат а) (должность/зва##е, подпись)
I. ВОЕННО-УЧЕТНЫЕ ДАННЫЕ
Серия У
1. Род войск (служба)
ВУС №-ї£І^
ОЙР7 & М
2. Воинское звание ЖЛнМыЛ
3
3. Запас -
1Г
-разряда-
-разряда
.разряда
4. Должность
5. Должен состоять на учете по 31 декабря 19—года
Военный билет
Итак, младший лейтенант Останин совершает свой подвиг 25 января 1945 г., его ранение фиксируется 27 января, а представление о награждении его орденом появляется лишь спустя три месяца, в мае того же года. В августе он демобилизуется по ранению и приезжает в Ижевск. Некоторые подробности истории с его награждением становятся ясны при прочтении рукописного черновика письма, которое Я.М. Останин пишет в 1980 г. на имя командира части, в которой когда-то служил:
Командиру в\ч 86681 г. Гродно Белорусской ССР
Я Останин Яков Максимович (гв. младший лейтенант) в должности командира танка «ИС-122» воевал в составе 30 Отдельной гвардейской тяжёлой танковой Выборгской Краснознамённой бригады и выбыл из неё 25 января 1945 г. в связи с тяжёлым ранением, полученным на подступах к городу Марианбург. Наш танк был подбит и в результате тяжёлого ранения погибли командир
орудия и заряжающий. Механик-водитель лейтенант Леонид Иванов ранений не получил, но через сутки погиб вместе со всем другим экипажем в танке, которым командовал лейтенант Пётр Вершинин. О лейтенанте Иванове хочу остановиться и сказать особо: в первые дни войны он был механи-ком-водителем на боевом танке командира корпуса Черняховского Ивана Даниловича, который в 1944 г. был назначен командующим № Белорусским фронтом и погиб 18 февраля 1945 г. от тяжёлого ранения.
Наша бригада входила в состав 2й Ударной армии, которой командовал Иван Иванович Федюницкий. После полученного мной тяжёлого ранения я более 8 месяцев находился в госпиталях, и последнее моё пребывание на лечении- это Московский институт курортологии, где я был поставлен (хотя и на костыли) на свои ноги и откомиссован с инвалидностью в запас...
Возвратившись в Ижевск я опять вернулся на прежнюю свою работу- на Ижевский машиностроительный завод...
Я бы ещё отвлёк ваше внимание к историческим фактам, а они таковы: после взятия городов Млава, Дзельдау (?) и Заальфельд мы, офицеры бригады (оставшиеся в живых) три раза поздравлялись с награждением нас боевыми орденами и нам было приказано соответственно построить экипажи и поздравить личный состав с награждением боевыми наградами, но к великому сожалению эти серьёзные факты не были оформлены надлежащими приказами, или же при тяжелейшей фронтовой обстановке документы погибли, так как ни орденов, ни медалей никто за взятие перечисленных городов не получил, в том числе и я.
...из 30й бригады я по ранению выбыл 25 января, а в июле 1945 г. ко мне на родину в Исполком районного совета... поступило удостоверение о награждении № 56105, которым я награждён орденом «Красная звезда» приказом № 015-н от
14 мая 1945 г. Командир бригады гвардии полковник Игонин. Здесь у меня тоже возник вопрос: а куда делся наш командир бригады гв. генерал-майор Тимофей Захарович Киселёв? Меня раненого на вторые сутки доставили почему-то в штаб бригады. Я лежал тут на полу в тяжелейшем состоянии, и когда пришёл в сознание, ко мне на пол опустился и сел рядом т. Киселёв, долго беседовал, а врач Нина (кажется, Лаврова) оказала мне облегчающую помощь, и я был отправлен в госпиталь.
С тех пор о своей бригаде я ничего не знал, но в Управлении танковых войск Минобороны мне сообщили, что бригада стала кадровой, и что она под № 86681 дислоцирована в г. Гродно.
Бывший командир танка,
Останин Я.М.
25.08.1980
О нашей родне
Записи и документы, обнаруженные в портфеле Якова Максимовича Останина позволили нам реконструировать наше генеалогическое дерево. Мы не приводим здесь всех родственников, а лишь обозначаем их символами, отра-
жающими их половую принадлежность. Таким образом, данный рисунок лишь иллюстрирует степень родства Ольги Егоровой (Громовой) и Алексея Коробейникова.
Буторин Фрол Антипьевич (|1935) Анна (|1946)
Буторин Лаврентий Фролович Мокрушина Мария Афанасьевна
Буторина Ирина Фроловна Останин Максим
Мокрушина Валентина Лаврентьевна (1916-80)
Лазарев Иван Леонтьевич (1906-70
Останин Яков Максимович (1914-1987) Бездомникова Александра Петровна (1914-2000)
Лазарева Людмила Ивановна (1939) Коробейников Владимир Васильевич (1936)
1 Г
Коробейников Алексей Владимирович (1961)
Останина Эмилия Яковлевна (1934-2004) Громов Виталий Григорьевич (1931-1986)
Громова Ольга Витальевна (1961)
О О \ / о о
Г ерой Цусимы
В 1933 г. Яков Максимович Останин вступает в брак с Александрой Петровной Бездомниковой. Его тесть Пётр Васильевич Бездомников, по всей видимости, был личностью незаурядной: раненый в Цусимском сражении, побывавший в японском плену, дважды награждённый.
Несомненно, он рассказывал своему новому родственнику историю своей жизни. Но лишь полвека спустя после вступления в брак Яков Максимович принимает решение заняться поисками соответствующих архивных документов.
АРХИВНАЯ СПРАВКА
БЕЗдОМШЕОВ Петр Васильевич,1880 года рождения, уроженец Вятской губернии.Сарапульского уезда",Боткинской волости, 3 ноября 1901 года пшзван на военноморскую службу и зачислен в 4 флотский экипаж Балтийского |лота; 1 сентября 1902 года произведен в машинисты 2-й статьи; 1 января 1904 года - в машинисты 1-й статьи, 28 марта 190Б года переведен в 3 ашотекий экипаж и назначен на миноносец "Громкий"/
В составе команды этого миноносца 14-15 мая
1905 года принимал участие в Цусимском сражении с японской эскадрой: осколком снаряда был ранен в левую руку;- с 15 мая 1905 года по февраль 1906 года находился в плену в Японии, по возвращений из которого в марте
1906 года ¿/волен в запас -флота. Имеет награды: знак
отличия военного ордена 4-й степени и светло-бронзовую медаль в память войны с Японией. _
Основание: Аля. 3 фл. эк. ,1902 г., л.45 об-46.
Алф.матросов,возврат, из плена, л.79.
До нас дошли две архивные справки, но очень жаль, что рассказы Петра Васильевича Бездомникова не сохранились. Поэтому в качестве описания боя миноносца «Громкий» приводим главу из книги А.С. Новикова-Прибоя «Бой Цусимы». Нами выделен фрагмент о геройстве машинистов, одним из которых был Бездомников П.В. :
Глава 5
ОДИН ПРОТИВ ТРЕХ
Миноносец "Громкий" был прикреплен к крейсеру "Олег", на матче которого развевался флаг адмирала Энквиста. "Громкий" шел концевым во втором отделении миноносцев. Все люди по боевому расписанию были на своих местах, готовые сцепиться с врагом, но вначале миноносцу просто нечего было делать. Подальше от японских выстрелов - вот какая была его "боевая задача" согласно инструкции. Он носился по морю, качаясь на волнах, дымя четырьмя трубами, и тогда казалось, что корабль подвешен к небу на черных лохматых канатах. Изредка, когда приближались к нему легкие неприятельские суда, он открывал по ним огонь. Конечно, его пять 47-миллиметровых пушек и одна 75-миллиметровая мало могли причинить вреда японцам. Иногда и около него поднимались столбы воды от разрывов неприятельских снарядов. На мостике миноносца стояло несколько человек. Живым, проворным белокурым мальчиком казался, несмотря на свои двадцать шесть лет, сигнальщик
Скородумов, следивший за горизонтом. От его острых серых глаз не могло ускользнуть ни одно движение неприятельских судов. Если он сразу не мог что-либо различить, то порывисто перегибался через поручни, как будто хотел рвануться вперед. Рулевой Плаксин сосредоточенно склонил скуластое лицо над компасом. Мичман Шелашников, облокотившись на штурманский столик, старательно вел на карте прокладку курса своего судна. Этот невзрачный и всегда скромный меланхолик "Моня", как его звали офицеры на корабле, грустил и сейчас. Может быть, он и в боевой обстановке не переставал вспоминать свою невесту, которая осталась в Петербурге. Почти на целую голову возвышался над другими командир - капитан 2-го ранга Георгий Федорович Керн. Он то и дело приставлял к своим карим глазам бинокль, обозревая сражение. Во всей его высокой и тонкой фигуре, немного сутуловатой, со впалой грудью, с резко обозначившимися сквозь китель лопатками, ничто не напоминало бравого офицера. Иногда, особенно в частных беседах, его смуглое, с тонкими чертами лицо освещалось вдруг такой детски-наивной улыбкой, которая заставляла окружающих забывать, что перед ними военный человек. Ходил он медленно, держа носки на разворот, и всегда казался истощенным, как после тяжелой болезни. Но в тщедушном теле командира скрывалась непоколебимая сила воли. Это хорошо знали и его подчиненные, привыкшие к тому, что он, скупой на слова, не любил повторять свои распоряжения. Поход 2-й эскадры на Дальний Восток, плохо технически и организационно подготовленной и возглавляемой бездарным командованием, ему представлялся безуспешным. Это проскальзывало у него не раз в разговорах со своими офицерами. Однако с его стороны было сделано все, чтобы с честью выполнить долг воина. Ни на одном корабле эскадры команда не прошла такой боевой подготовки, как на миноносце "Громкий".
Миноносец ’’Громкий”
I
Керна высоко ценили и его ближайшие помощники: старший офицер лейтенант Паскин, артиллерийский офицер мичман Потемкин, штурман Шелашников и судовой инженер-механик Сакс. Каждый из них как можно лучше старался выполнить свои обязанности в полном согласии с командиром. И добился он от своих подчиненных дружной спайки и высокой дисциплины, никогда и ни при каких обстоятельствах не повышая голоса. Всегда он говорил тихо, но с твердой уверенностью и так убеди-
тельно, что все его распоряжения выполнялись в точности. Сигнальщик Скородумов, быстро повернувшись к командиру, доложил: - Ваше высокоблагородие, в нашу сторону направляются японские крейсеры. Керн направил на них бинокль и тотчас же приказал: - Поднять сигнал "Олегу": "Вижу японские крейсеры на SW 30°". Как бы в ответ на этот сигнал флагманский корабль со своим отрядом крейсеров повернул в сторону противника и открыл по нему огонь. Транспорты и миноносцы были прикрыты. Люди повеселели. Но тут же раздался тревожный возглас: - Человек за бортом! Матросы увидели барахтающегося на волнах человека с взлохмаченной бородой. Сразу в нем все узнали машинного содержателя Папилова. По приказанию Керна дали ход назад. Пока возились с Папиловым два крейсера - "Дмитрий Донской" и "Владимир Мономах" - почти вплотную сблизились с миноносцем. "Громкий" едва успел ускользнуть от серьезной аварии. Человек был спасен. Миноносец опять занял свое место в строю. Теперь с облегчением все окружили Папилова. - Если бы не твоя лохматая швабра - быть бы тебе на дне, - пошутил кто-то из матросов. А он стоял на палубе с открытым ртом, тяжело дыша, и непонимающе таращил глаза. С его большой обвисшей бороды и одежды ручьями стекала вода, образуя под ним лужу. На вопрос старшего офицера Паскина никто из команды не мог объяснить, как Папилов очутился за бортом. Происшествие это так и осталось загадкой для всех, не исключая и самого Папилова. Из дневного боя "Громкий" вышел целым и невредимым, не было и потери в людях. Вечером на нем было уже известно, что Рожественский, будучи ранен, передал командование эскадрой адмиралу Небогатову. Вскоре на броненосце "Николай I" был поднят сигнал: "Курс норд-ост 23°". С наступлением темноты "Олег" со своим отрядом, развив большой ход, отделился от эскадры. О нем говорили, что он ушел неизвестно куда. Ночью "Громкий" пристроился к крейсеру "Владимир Мономах", держась на его левой раковине. Впереди шел "Дмитрий Донской", но через некоторое время он тоже где-то затерялся в темноте морских просторов. Оставшись один, "Владимир Мономах" и "Громкий" продолжали выполнять приказ Небогатова и самостоятельно направились во Владивосток. После дневного боя передышка длилась недолго. Через каких-нибудь полчаса уже начались минные атаки. Поддерживая крейсер артиллерийским и пулеметным огнем, "Громкий" сам бросался на японцев. Однажды с него заметили, как неприятельский двухтрубный миноносец, приблизившись с левого борта к крейсеру, выпустил в него мину. Катастрофа казалась неизбежной. На мостике все оглянулись на командира Керна, а он быстро нагнулся над переговорной трубкой и скомандовал в машину: - Полный вперед! Одновременно он дернул за ручку машинного телеграфа, повторяя то же приказание. И "Громкий" ринулся наперерез страшному самодвижущемуся снаряду. Очевидно, у командира был такой план: пусть лучше он сам взлетит на воздух вместе со своим суд-ном-водоизмещением только 350 тонн и с командой в 73 человека, чем погибнет крейсер водоизмещением в 5593 тонны с населением более 600 человек. В темноте геройство Керна осталось незамеченным. На крейсере не знали, что маленькое судно идет на самопожертвование и готово своей грудью отстоять жизнь другого корабля, приняв на себя подводный удар. Зато на "Громком" тотчас разгадали поступок командира, и сердца моряков, ожидая взрыва, отсчитывали последние секунды своей жизни. К счастью, мина, поставленная на большое углубление, в расчете на низкую осадку крупного корабля, прошла под килем "Громкого". Она благополучно миновала и "Мономаха". Дул пятибалльный ветер. Шумели волны. Гремели орудийные выстрелы, на мгновение освещая вспененную зыбь моря. "Владимир Мономах" был подорван другой миной. Изувеченный корабль с креном на правый борт, потеряв надежду достигнуть Владивостока, свернул на запад. Связавший с ним свою судьбу "Громкий" сопровождал его до самого утра. Рассвело. Близко против носа корабля неприветливой громадой всплыли чужие берега острова Цусимы. А в стороне, далеко
на северном горизонте, обозначились дымящиеся японские вспомогательные крейсеры и миноносцы. Командир крейсера капитан 1-го ранга Попов разрешил "Громкому" одному следовать во Владивосток.
Долго командир Керн не отнимал от глаз бинокля. Неприятельские суда приближались. Он уже различил три миноносца, и ему стало ясно намерение японцев: взять русских в кольцо. Опустив бинокль, Керн обратился к мичману Шелашникову: - Всех господ офицеров ко мне. Один за другим они через минуту уже появились на мостике. Старший офицер лейтенант Паскин, русый крепыш, среднего роста, с короткой шеей, уверенной, походкой приблизился и вопросительно поднял на командира строгие брови над усталыми от бессонницы большими глазами. Командир, не дав ему ничего выговорить, предупредительно начал сам: - Подождите, Александр Александрович. Вопрос касается всех. Лейтенант Паскин, хорошо знавший своего командира, сразу догадался, что предстоит что-то важное. - Есть, - ответил лейтенант и перевел свой взгляд на приближавшиеся суда. Но командир продолжал глядеть на профиль его удлиненного бритого лица с прямым красивым носом и короткими шелковистыми бачками, как будто заранее хотел угадать мнение первого своего помощника. По трапу быстро вбежал, оборвав на полуфразе басовую ноту неоконченного мотива, молодой весельчак. Этот беззаботный мичман Потемкин при всяких обстоятельствах любил напевать про себя. Сейчас несколько сконфуженный петь в такую минуту - он вытянулся перед командиром всем своим массивным корпусом. Последним медленно вошел, одергивая замасленные полы темно-синей куртки, полный, упитанный судовой инженер-механик Сакс, в манерах которого не было заметно и тени военной выправки. Улыбаясь, он имел сейчас вид довольного жизнью человека: бой прошел, его кочегары и машинисты, котлы и машины целы и работают в полном порядке. Не зная, в чем дело, он увидел собравшихся около командира офицеров и, по обыкновению, сострил: - Наш Папилов-то вчера так промочил свою бороду, что она до сих пор не обсохла. Произошла минутная неловкость. Лицо командира было серьезно. Он оборвал остряка вопросом: - Хватит ли нам угля до Владивостока? - Да, если идти экономическим ходом - не больше двенадцати узлов. - Против нас три миноносца. Прежде всего я хочу прорвать неприятельское кольцо. Поэтому нужно дать самый полный ход, хотя бы на два часа боя, а там уже сбавим. Но драться будем до последней возможности. Высказывайтесь, господа. Офицеры единодушно согласились. Недалеко от них, сверкая в лучах солнца, взвивались столбы воды. И тут же какими-то неподходящими к утренней тишине звуками докатились до миноносцев и первые раскаты далеких выстрелов. Противник уже открыл огонь. На мостике остались командир и штурман Шелашников. Люди поспешно заняли свои места по боевому расписанию. Но и в такую грозную минуту обычный распорядок на корабле не нарушался. Судовой колокол отбивал склянки - было ровно восемь часов. "Г ромкий" лег на курс норд-ост и, отстреливаясь, сразу развил полный ход до двадцати пяти узлов. Так начался первый бой. Противник не успел завершить окружения. За "Громким" гнались три миноносца. Скоро два из них стали заметно отставать, а бой превратился в дуэль уже только с одним миноносцем на расстоянии около двадцати кабельтовых. Противник стрелял из носовой 75-миллиметровой пушки. Ему отвечала только одна кормовая 47-миллиметровая пушка. То и дело вокруг "Громкого" близко ложились снаряды. Командир Керн часто менял курс, мешая противнику пристреляться. В то же время он этим давал возможность мичману Потемкину каждый раз вводить в действие носовую 75-миллиметровую и две бортовые 47-миллиметровые пушки. Так продолжалось два часа. На одном из поворотов комендор Петр Капралов выстрелил из носового орудия. Прошло несколько секунд, и сигнальщик Скородумов возбужденно вскрикнул: - Японец загорелся, ваше высокоблагородие! - Вижу, - промолвил своим обычным тихим голосом командир Керн, не отнимая бинокля от глаз. На
верхней палубе послышались отдельные радостным возгласы, перешедшие в общее ликование. Неприятельский миноносец исчез за клубами черного дыма. Стрельба на минуту прекратилась. "Громкий" снова лег на норд-ост 23°. И вдруг одно кормовое орудие возобновило огонь: из-за дыма на повороте к берегу вновь показался уже не нос, а весь борт японского миноносца. И теперь хорошо было видно, что на его носовой части разгорался пожар. Подбитый неприятель направлялся к острову Цусима, что-то телеграфируя по радио. Телеграфист на "Громком" Таранец мешал ему работой своего аппарата. Неприятель скрылся. На "Громком" сыграли отбой. План Керна был выполнен блестяще: за два часа не было ни одного попадания в его корабль. Путь во Владивосток был свободен. Команда могла отдохнуть. Командир обходил корабль и благодарил всех за выполнение долга. Многие при его приближении не могли даже встать: по палубе вповалку раскинулись в разных позах машинисты и кочегары, сменившиеся после двадцатичасовой непрерывной боевой вахты у машин и котлов. От жары и переутомления некоторые лежали в обмороке. Их отливали водой. Передышка длилась полчаса. Вернувшись на мостик, Керн снова заметил позади неприятельский миноносец и приказал пробить боевую тревогу. Может быть, это был тот же корабль, с которым уже сражались. Очевидно, он справился с пожаром и опять бросился в погоню. В это время "Громкий" проходил северную оконечность острова Цусима и входил в Японское море. Около одиннадцати часов впереди справа показался второй миноносец, который намеревался пересечь курс "Громкого". Керн приказал развить самый полный ход. Задний миноносец стал отставать, а тот, что шел справа, сближался и открыл огонь. Предстоял бой с неравными силами. Нужно было решиться на что-то дерзкое, чтобы выйти из тяжелого положения. И командир Керн на это пошел. Специальность минера подсказала командиру мысль, что настал момент разрядить по неприятелю два уцелевших минных аппарата. Они были расположены на верхней палубе. По его распоряжению обе мины приготовили для стрельбы. "Громкий" сделал крутой поворот и устремился на противника, шедшего позади. Как после узнали, это был истребитель "Сирануи". Керн решил взорвать его, а потом уже вести артиллерийский поединок с другим миноносцем. Расстояние между "Сирануи" и "Громким" быстро сокращалось. Команда сознавала, что наступил решительный момент. Комендоры усилили огонь. Но в эти минуты главная роль отводилась минерам, которые стояли наготове у своих аппаратов. Вдруг около них, сверкнув короткой молнией, закудрявился дым, как вихрь на пыльной дороге. От огня и дыма что-то грузное отделилось и полетело за борт. Старшего офицера Паскина оттолкнуло воздухом к кожуху у задней дымовой трубы. Оправившись, он бросился к месту взрыва. У аппарата лежали мертвыми минеры Абрамов и Телегин, а от минного кондуктора Безденежных осталась только фуражка, отброшенная к стойке бортового леера. Лейтенант Паскин поставил к аппаратам минеров Цепелева, Богорядцева и Рядзиевского. Неприятель приближался уже к траверзу. Расстояние до него не превышало двух кабельтовых. С мостика командир скомандовал выпустить мину из аппарата N 1. Но она едва выдвинулась и, задев хвостом за борт, свалилась в воду, как бревно.
- Утонула, подлая! - вскрикнул на мостике зоркий сигнальщик Скородумов и крепко выругался. Командир, пристально следивший за действиями минеров, сжал кулаки и не то в ответ ему, не то для уяснения самому себе того, что произошло, сквозь зубы процедил: - Порох плохо воспламенился - отсырел. Вторая мина, выпущенная вдогонку противника, пошла правильно к цели. Уже ждали взрыва, но она, дойдя до поверхности моря почти до самой кормы, вдруг свернула в сторону, отброшенная бурлящими потоками от винтов. В этой атаке все преимущества были на стороне "Громкого". Противник, очевидно, свои мины за прошлую ночь расстрелял, и его аппараты были закреплены по-походному. Но почему же он не уклонился от сближения
и допустил "Громкого" на расстояние минного выстрела? "Сирануи" рисковал в один миг взлететь на воздух. Такое поведение японцев можно объяснить не чем иным, как только растерянностью и тактической оплошностью. Расчет Керна на взрыв неприятельского миноносца не оправдался: помешала непредвиденная случайность. Все же ему нужны были нечеловеческие усилия и крепость нервов, чтобы не упасть духом и ничем не выдать своего волнения. "Громкий" попал под перекрестный обстрел. С двух сторон несся на него ураган огня и железа, брызг и дыма. Это, однако, не парализовало воли командира. Крепче ухватившись за поручни, он следил, куда ложатся неприятельские снаряды, и уклоняясь от них, маневрировал миноносцем. Во время минной атаки при сближении на контркурсах японцы и русские понесли особенно тяжелые потери. На "Громком" первый снаряд разорвался в машинном кубрике, проломил борт у ватерлинии и вывел из строя динамомашину номер первый. Она тотчас остановилась. Водяная партия, руководимая лейтенантом Паскиным, поспешно заделывала пробоину пластырем. Едва работа была закончена, как ударом второго снаряда по тому же месту пластырь был вновь сорван. В пробоину хлынула вода. Скоро у "Громкого" образовался дифферент на нос. Вдруг все почувствовали, что миноносец как будто подпрыгнул и. качнулся влево. Снаряд угодил в левую угольную яму. Навстречу судовому механику Саксу из кормовой кочегарки выползли со стоном ошпаренные кочегары. Оттуда слышался шипящий свист и валил густой пар. Среди кочегаров не было Боярова - он остался мертвым у топки. Пока выясняли, что у котла номер четвертый оказались перебитыми трубки, вышел из строя и котел номер третий: у него был пробит паровой коллектор. Сакс приказал кочегарному квартирмейстеру Притводу: - Вывести оба котла! При двух оставшихся котлах носовой кочегарки "Громкий" сразу сбавил ход до семнадцати узлов. Теперь и второй миноносец приблизился к нему. Он вынужден был отбиваться на две стороны. С беспримерной храбростью матросы и офицеры вступили в неравную борьбу со стихией огня, воды и раскаленного железа. При уменьшившемся ходе им нельзя было отступать и неоткуда было ждать помощи. Загорелись каюта командира и шкиперская. Через большую пробоину в кают-компании заливало водой кормовой патронный погреб. С каждой Минутой положение корабля ухудшалось. Снаряды поражали людей. Однако не только здоровые, но и раненые не покидали своего поста, и все от командира до матроса выполняли свой долг. Они продолжали, выбиваясь из сил, тушить пожары, заделывать пробоины, стрелять из пушек и пулеметов. А бедствиям не было видно конца. От новых пробоин совсем затопило оба патронных погреба носовой и кормовой. Для сохранения патронов была пущена турбина от динамомашины номер второй, но она не успевала откачивать воду. Подача патронов к орудиям прекратилась. Комендоры достреливали последний запас их на верхней палубе. Занятый тушением пожаров старший офицер Паскин был очень удивлен тем, что стрельба из пушек все еще продолжается. По его расчетам, они должны были бы замолчать - о затоплении погребов он уже доложил командиру. - Чем это они стреляют? - спрашивал он встречных матросов, проходя по жилой палубе к носовому патронному погребу. И то, что он там увидел, превзошло все его ожидания. Люди по очереди спускались в затопленный погреб, как в плавательный бассейн, и выныривали с патронами. Никто не давал такого распоряжения, и вообще это было неслыханное дело, едва ли когда-либо практиковавшееся в истории морских сражений. Подойдя ближе, Паскин с удивлением разглядел показавшуюся из воды голову минно-артиллерийского содержателя Антона Федорова, который с начала боя был при подаче боевых припасов. За ним вслед всплыл с патронами матрос Молоков. Приготовился к погружению и третий человек. - Ну, скорей, швабра, тебе не привыкать по-вчерашнему купаться, шутил над ним, пыхтя и отдуваясь, Антон Федоров. И голова бородача скрылась под водой. Паскин знал, что окунулся машинный содер-
жатель Ефим Папилов. Эта подача патронов из воды по инициативе самих матросов продлила огонь артиллерии и препятствовала неприятелю подойти ближе к "Громкому". Японцы так и не осмелились взять миноносец на абордаж и держались от него в пяти-восьми кабельтовых. Неприятелю? он порой казался добитым, но этот умирающий корабль вдруг оживал и больно огрызался. Дорого отдавали свою жизнь за родину мужественные моряки. Было видно, как на "Сирануи" несколько раз русские снаряды сбивали боевой флаг, как сам миноносец загорался, выбрасывая пламя и дым, а иногда окутываясь паром, и как наконец он завертелся на месте; очевидно лишившись рулевого управления. В полдень на "Громком" был сбит стопорный клапан котла номер второй. Ошпаренные паром кочегары едва успели выскочить из кочегарки. Их отправили в носовой кубрик на перевязку, но единственный фельдшер был уже тяжело ранен в спину, с переломом позвоночника. Раненые сами перевязывали друг друга. Некоторое время кочегары не могли спуститься в носовую кочегарку, наполненную горячим паром. С опасностью для жизни они все-таки вскоре проникли туда и подняли пар в котле номер первый. Миноносец хотя и малым ходом, но продолжал двигаться вперед.
В начале первого часа на "Громком" остались в действии один котел, один пулемет, одна правая средняя 47-миллиметровая пушка, остальные пять были повреждены и замолчали: Число подводных пробоин увеличилось. Вода все прибывала, затопляя отсеки. Но ничто не устрашало людей, боровшихся за живучесть своего корабля. "Громкий" все еще шел. Единственная пушка и пулемет стреляли. Паскин направился по верхней палубе для осмотра повреждений. Когда он на правом борту поравнялся с радиорубкой, расположенной на машинном кожухе, в ней раздался страшный треск. Тут же выскочил из нее человек, и Паскин увидел перед собой знакомую маленькую фигуру Таранца. Но курносое лицо радиста с выбитым глазом и оторванным ухом было неузнаваемо. Шатаясь и поднимая правую руку к изувеченной голове, он вытянулся и вскрикнул: - Ваше благородие... я... - Не окончив фразы, Та-ранец со стоном повалился на кожух. Один из японских миноносцев стал подходить к "Громкому", очевидно намереваясь им овладеть. Но японцы ошиблись. На мостике стоял непоколебимый Керн, который, как и вся его команда, был полон решимости бороться до конца. Командир знал, что каждый его офицер и матрос ненавидят врага. Желая причинить больше вреда противнику, он повернул "Громкого" на "Сирануи" с целью его протаранить. Тот, увидя решительный маневр Керна, отвернул от опасного положения и отступил. А "Громкому" не хватало хода, чтобы его настигнуть. На этом повороте грот-мачта вместе с андреевским боевым флагом полетела за борт. Командир приказал: - Прочно пришить гвоздями стеньговый флаг на фок-мачте. Пусть противник не подумает, что мы сдаемся. Сигнальщик Скородумов, всегда исполнительный и расторопный парень, скрылся внутри корабля и быстро вернулся с молотком и гвоздями. Захватив флаг, он подбежал к фок-мачте и, не задумываясь, начал карабкаться кверху, обхватывая мачту цепкими матросскими руками и ногами. На ожесточенную стрельбу неприятеля он не обращал внимания. С ловкостью акробата он взбирался все выше по стеньге до самого клотика. С мостика с тревогой смотрели на сигнальщика. Каждую секунду его могли ранить, и, падая с высоты, он разбился бы насмерть. А смельчак, словно в обнимку со смертью, на самой верхней части стеньги все-таки ухитрился выполнить задание. Над доблестным миноносцем снова развевался боевой флаг. Люди "Громкого" продолжали сражаться. Лейтенант Паскин знал свою дружную и стойкую команду, но и он, следя за действиями матросов, изумлялся их отваге.
Из истории войн в его памяти сохранилось много разных примеров, прославивших на весь мир русское оружие. Защищая свое отечество, русская армия и флот всегда проявляли удивительную храбрость. Сам народ, если только его не подводило без-
дарное начальство, никогда не склонял головы даже перед сильнейшим врагом. Это издавна признавали лучшие полководцы всех стран. Но как могло то же самое случиться и в сражении "Громкого" с противником? Паскину хорошо было известно, что русско-японская война, затеянная царем и его сатрапами за концессии на реке Ялу, не была популярна в народе. И все же храбрость и мужество русских моряков со всей полнотой обнаружились и здесь. В неравном бою миноносец уже сильно пострадал от неприятельских снарядов. Однако его защитники держались с необыкновенным подъемом, с несокрушимой твердостью духа и преданности своему кораблю. Казалось, что смерть товарищей не только не устрашала моряков, но еще больше придавала им силы и решимости. Здесь героями были все: минеры, комендоры, кочегары, машинисты, рулевые, сигнальщики, фельдшер, офицеры и сам командир. До конца Керн оставался на командном мостике, являя, собою высокий образец командира. Его ничто не устрашало: ни вдвое сильный враг, ни убыль в людях, ни бедственное положение корабля, с каждой минутой терявшего свою живучесть. Из семнадцати кочегаров уцелел только один. Теперь командир мог совершить лишь один последний подвиг. Он решил: не отдавать в руки врага даже этот разрушенный обломок, что до боя назывался миноносцем "Громкий". Мысль свою Керн выразил не сразу. Хладнокровно, словно собираясь пообедать, он обратился к старшему офицеру Паскину: - А который теперь час? - Половина первого, - ответил тот, недоумевая. Этот разговор был так далек от того, что происходило у них на глазах. У него возникло естественное подозрение: в здравом ли уме его начальник? Паскин, впрочем, устыдился своего предположения. Размеренно, как на учении, Керн отчеканил распоряжение: - Я решил утопить миноносец. Открыть кингстоны. Заделку пробоин прекратить. Выбросить за борт сигнальные и секретные книги, шифры и денежный ящик. Всем надеть спасательные нагрудники. Паскин сбежал с мостика. Сигнальщик Скородумов привязывал к книгам крышку от горловины угольной ямы для потопления их. Мичман Потемкин с комендором Жижко и матросом Салейко выбивали обратно пробки из пробоин. Судовой механик Сакс с машинистами открывали кингстоны и клинкеты, перерубали трубы, чтобы вода проникала из одного отсека в другой. Морякам больно было своими руками разрушать собственный корабль, но еще было бы больнее, если бы он достался врагу. И когда все, что нужно для затопления миноносца, по приказу Керна, было сделано, команда вышла наверх. Здоровые люди из винтовок стреляли в приближающегося противника. Мичман Потемкин командовал действиями единственной пушки. Лейтенант Паскин направился к мостику. Но он не дошел до командира с докладом и упал на палубу, тяжело раненный в правую ногу. Навстречу ему подбежал штурман Шелашников и сделал ему перевязку. Но скоро Паскин получил второе ранение в левый бок, и его перенесли на ют. Оттуда, лежа, он продолжал давать советы мичману Потемкину и сноситься через него с командиром. А тот, видя, что миноносец осел на два фута и доживает последние минуты, наконец распорядился: - Команде спасаться! Спустили вельбот, но он оказался продырявленным осколками. 3а его борта держались раненые, а здоровые в спасательных нагрудниках бросались в воду. Командир открыто продолжал стоять на мостике. На его глазах погибал родной корабль и гасли человеческие жизни. Что творилось в этот момент в душе Керна? Об этом никто и никогда не узнает, как нельзя узнать содержание письма в запечатанном конверте. Одно только можно сказать, что даже нависшая смерть над ним не могла смутить воли и разума командира. Верный лучшим боевым традициям великого русского народа, он по-прежнему был спокоен. Теперь у него была лишь одна забота - спасти людей. Рядом с ним на мостике задержались штурман Шелашников и рулевой Нестеровский. На юте к раненому лейтенанту Паскину подошел мичман Потемкин. Вдруг мостик опустел, словно там никого и не было. Не понимая, в чем дело, мичман Потемкин вбежал туда по трапу. На мо-
стике лежали трое: убитый, наповал рулевой Нестеровский, штурман Шелашников и еле живой командир Керн с вырванным боком. Смуглое лицо его еще больше потемнело. Видно было, как исчезали в нем последние признаки жизни, но он, медленно закрывая глаза, словно от непомерной усталости, успел проговорить: - Я умираю. Примите командование. Это были его последние слова. Комендор Капралов, как бы мстя врагу за командира, выстрелил последним патроном из единственной пушки и прыгнул за борт. Лишь после того как "Громкий" окончательно замолчал, неприятельские миноносцы осмелились подойти к нему ближе. На них сыграли отбой, и две шлюпки направились к борту "Громкого". Из семидесяти трех человек его команды только двадцать один остались невредимыми. А остальные были убиты или ранены. Японцы старались скрыть разрушения на своих кораблях и не пустили пленных во внутренние помещения. Но можно было судить, как велик был разгром, если наши моряки, подплывая, заметили только у одного "Сирануи" более двадцати пробоин. Вся его верхняя палуба, где разместили пленных, исковерканная и развороченная, была забрызгана кровью. Валялись бесформенные куски железа, зияли дыры и обгорелые обломки, как после пожара. "Сирануи" еле держался на воде. В таком состоянии находился и другой неприятельский миноносец "Вот что сами японцы пишут о сражении с "Громким": "Неприятель храбро сражался; когда нашим отрядом был сбит его флаг, он немедленно поднял его снова, затем он ловко выпустил мину, которую "Сирануи" с трудом избежал; снаряды его ложились хорошо, и в "Сирануи" попало свыше 20 штук, так что, не будучи в состоянии пользоваться правой машиной и рулевым приводом, он не мог свободно управляться и очутился в невыгодном положении, принужденный сражаться, вертясь на одном месте. На "Сирануи" уже более 4 раз меняли боевой флаг"... ("Описание военных действий на море в, 37 - 38 гг. Мейдзи". Составлено Морским генеральным штабом в Токио. Том IV, стр. 158 - 159.)". "Громкий", покачиваясь на морской зыби, кренился и продолжал глубже оседать в воду. Русские моряки не спускали глаз с боевого флага. А он вместе с мачтой клонился к морю и, развеваясь, как бы посылал прощальный привет тем, кто так самоотверженно его защищал. Миноносец, перевертываясь на правый борт, накрыл своим избитым корпусом, словно памятником, тела мертвецов. Прошла еще минута, и над исчезнувшим, кораблем закружились чужие воды в стремительном водовороте. Японцы жестоко обманулись в своих надеждах взять его живым. В их памяти надолго останется этот героический, корабль, как грозное предупреждение на будущее время. А потомки русских моряков, любящих свою родину, будут учиться на нем непримиримости к врагам и восхищаться незабываемыми образами погибших, но непобежденных героев "Громкого".
