CC BY
67
47. Шарандин А.Л., Горват Г.Ф. // Семасиология и грамматика: сб. науч. ст. Тамбов, 1978. С. 25-30.
48. Волоцкая З.М., Молошная Т.М., Николаева Т.М. Опыт описания русского языка в его письменной форме. М., 1964.
49. Клокова Л.Н. Система форм и семантикограмматические классы существительных в
говорах Тамбовской области: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Тамбов, 1995.
50. Шеннон К. Работы по теории информации и кибернетике. М., 1963.
Поступила в редакцию 19.05.2005 г.
СЕМАНТИКА, ПРАГМАТИКА И СЕМИОТИКА ЯЗЫКОВОЙ КАТЕГОРИИ РОДА
И.Г. Серова
Serova, I.G. Semantics, pragmatics and semiotics of the language category ‘gender.’ The article deals with ways representing different kinds of knowledge within the category of gender in European languages (English, German, Spanish and Russian). The category of gender is viewed as an ancient, mythological category, into which at least three types of knowledge are projected - of the world, culture and language. Attention is given to the development of and changes in this category in the English language, to the synchronic variability within this category in speech and to the opportunities of gender switch in poetical discourse.
ВВЕДЕНИЕ
В соответствии с лингвистической традицией грамматический род связан с делением существительных на классы. Согласно определению Ч. Хоккета, «все существительные соотносятся с определенным родом, и существует лишь немного слов, принадлежащих сразу некоторым классам» [1]. В индоевропейских языках принадлежность к грамматическому роду определяется, прежде всего, окончанием слова.
Грамматический род представляет собой классифицирующую категорию для существительных, анафорическую - для местоимений третьего лица единственного числа, словоизменительную - для остальных частей речи. Эта категория является характерной для индоевропейских языков чертой, причем в современных языках встречаются как трехродовые системы (например, в славянских языках и немецком языке), так и двухродовые (в романских и иранских языках). Традиционно категория рода связана с признаками пола или их отсутствием - мужской, женский и средний род [2]. В русском, испанском и немецком языках грамматическая категория рода присутствует явно, в то время как в английском языке родовая субкатегоризация присутствует имплицитно. Она су-
ществует постольку, поскольку всегда возможна субституция имени местоимением третьего лица единственного числа (местоименный род).
В настоящее время вопросы, связанные с категорией рода в языке, вызывают значительный интерес у лингвистов в связи с появлением и развитием в конце ХХ века гендерных исследований, изучающих манифестацию явлений разного характера через оппозицию мужское /женское. Лингвисты вновь обратились к исследованию этой противоречивой категории, используя положения когнитивной теории, методы психолингвистики, нейролингвистики и кросс-куль-турного анализа с целью разобраться в лингвистических и нелингвистических представлениях, конституирующих содержание категории рода в языке.
Э. Курзан отмечает, что носители западноевропейских языков имеют очень ограниченное представление о категоризации существительных в рамках систем лингвистического рода, так как они ориентированы на индоевропейские языки, где грамматические разряды более или менее отражают представления о поле живых существ или об отсутствии такового в связи с неодушевленностью референта [3]. Но есть системы категоризации существительных, где в синтаксисе
прослеживаются согласования, не связанные с представлением о поле, - так, в языках североамериканских индейцев существуют два рода: одушевленный и неодушевленный. В широком смысле термин «род» может быть применен и к большому количеству разрядов (до двадцати) существительных в североафриканских языках, или к известным четырем классам существительных в языке австралийских аборигенов дъербал. Согласно этой классификации, ставшей знаменитой благодаря Д. Диксону и Дж. Лакоффу, мужчины попадают в один разряд с кенгуру, летучими мышами и луной, женщины - с солнцем, огнем, водой и опасными предметами. В третий разряд включаются все съедобные плоды и растения, которые их приносят, вино и печенье, и, наконец, в четвертый разряд - мясо, части тела и большинство деревьев [4].
ЕСТЕСТВЕННАЯ И ГРАММАТИЧЕСКАЯ СИСТЕМЫ РОДА: ВЗАИМОПЕРЕХОДЫ В ДИАХРОНИИ
Последовательное сохранение трехчленной структуры рода противопоставляет славянскую группу некоторым индоевропейским языкам, где образовалась двучленная родовая оппозиция за счет устранения среднего рода. Например, в романских языках латинский средний перераспределен между мужским и женским родом. В восточнобалтийских языках следы среднего рода обнаруживаются только в одном из известных диалектов мертвого западнобалтийского прусского языка, в иранских языках - реликты среднего рода фиксируются в сакских и согдийском, а в персидском и таджикском языках род отмирает.
Мужской, женский и средний род сохранились в некоторых германских языках (в немецком, норвежском, исландском, идише), то есть в тех языках, которые в большей степени сохранили древнюю систему словоизменения.
«Естественная» трехчленная система является одним из возможных типов системы рода. В английском языке когда-то существовала грамматическая система рода, но она ушла в прошлое уже в начале двенадцатого века. Современная система рода в английском языке основана на семантическом принципе, в отличие от грамматической
системы рода в других индоевропейских языках.
В грамматических системах для обозначения рода используются окончания. Флексии предполагают наличие склонений для существительных, прилагательных, местоимений и артиклей (напр., в немецком языке) и систему согласования в зависимости от рода существительного. В системе естественного рода лингвистический род зависит от биологического пола референта и проявляется лишь в соответствующих формах местоимений. Обе системы не идеальны и противоречивы, тем не менее, обе используются в европейских языках. Время от времени лингвисты возвращаются к вопросу о том, как появилась грамматическая система рода и почему в английском языке ее сменила система естественного рода.
Принято считать, что основной функцией грамматического рода в предложении является устранение двусмысленности путем согласования в роде между членами группы существительного. В таком случае непонятно, почему в английском языке система, содержащая этот эффективный маркер, сменилась системой рода отражательного типа.
Согласно традиционной точке зрения, процесс утраты грамматического рода происходил так: в древнеанглийском языке с течением времени стало трудно различать род из-за сведения указательных местоимений к одной форме и общей потери окончаний [5]. Как поясняет Д. Кристал, стало все труднее различать окончания, поскольку в большинстве слов ударение падало на первый слог [6]. Трудность сводилась к тому, что похожие окончания -еп, -оп, -ап стали звучать практически одинаково. Однако этого объяснения недостаточно, потому что в других германских языках наблюдались похожие тенденции, но утраты родовых окончаний не произошло. Главной причиной, возможно, стали социально-исторические условия, которые способствовали таким изменениям. Во времена норманнского завоевания английский стал языком необразованных людей, что позволило изменениям распространяться быстро и беспрепятственно, а отсутствие письменной практики предопределило выравнивание с упрощенными моделями устной разговорной речи. Таким образом, оформилась тенденция полагаться на
естественный род. Э. Классен пишет, что система естественного рода установилась из-за неразберихи, связанной с потерей окончаний [5]. Г. Платцер придерживается сходного мнения, а именно, что древнеанглийский язык никогда не имел последовательной грамматической системы рода, а переход к естественной системе произошел постепенно, и она уже существовала внутри грамматической системы [7].
В древнеанглийской системе род всех одушевленных существительных, обозначающих лицо, совпадал с естественным полом референта, за исключением слова wifmann, которое грамматически принадлежало к мужскому роду, но уже тогда часто употреблялось в женском роде. Присутствие двух принципов в одной системе вызывало конфликтные тенденции, однако Платцер утверждает, что система базировалась не столько на концептуальном признаке пола, сколько на противопоставлении одушевленных референтов неодушевленным. Естественный род приписывался только в разряде лиц, однако неживые референты далеко не всегда попадали в отведенный им разряд neuter. Например, сочетание se stan (the stone) показывало признаки мужского рода, a seo duru (the door) относилось к женскому роду.
Тенденция неодушевленных существительных к включению в гендерную оппозицию привела к ослаблению позиций среднего рода. Еще более неясной была ситуация с животными, которые могли обозначаться как местоимением среднего, так и женского или мужского рода в зависимости от степени эмоциональной вовлеченности говорящего. Следовательно, в ситуации с животными приписывание рода было прагматическим -особенно это касалось домашних животных и птиц. Такие переходы из разряда в разряд можно, конечно, отнести к сфере риторики, а не грамматики, если бы не их регулярность. Отсюда, род в древнеанглийском языке обнаруживает действие двух противоборствующих тенденций: одушевленные существительные, обозначающие людей, тяготеют к естественному роду, а неодушевленные существительные - к грамматическому роду, что в целом вело к заметному вытеснению среднего рода из общей системы.
Одним из предположений относительно возникновения грамматической системы ро-
да является теория о том, что человеку свойственно стремление к персонификации всех окружающих предметов и явлений, их частичное отождествление с собой. Версия о том, что лингвистическая категория рода восходит к концептуальным структурам пола, была популярна в начале века. Такие предположения высказываются и сейчас: каким бы абсурдным не представлялось сегодня приписывание пола неодушевленному предмету, например, камню, вполне возможно, что в системе праязыка существовали некие исходные аргументы, логичные в анимистической картине мира, которые забыты и утеряны. Просто сегодня эти аргументы неочевидны, так же, как семантические основания для субкатегоризации существительных в языке дъербал неочевидны для носителей индоевропейских языков [8].
Романтической теории олицетворения M. Ибрахим противопоставляет факты фонетических изменений, морфологические и синтаксические закономерности, лингвистическую аналогию [9]. Он полагает, что происхождение категории рода в языке связано с лингвистическими, а не с экстралингвисти-ческими факторами. Однако исходной причиной образования грамматической категории рода предположительно послужило то, что на какой-то стадии развития языка произошла экстраполяция естественного рода в сферу языка. Есть и точка зрения, согласно которой происхождение рода связано с тем, что примитивные говоры мужчин и женщин различались окончаниями.
Дж. Корбетт определяет систему естественного рода исходя из того факта, что род в ней может быть приписан на основе значения существительного без учета формы слова [10]. В системах естественного типа классификация существительных на базе трехчленной оппозиции masculine - feminine - neuter происходит с опорой на естественные экстралингвистические противопоставления human/non-human; male human/female
human. Поэтому, на первый взгляд, семантические родовые системы логичны и предсказуемы. Если термин «естественный род» связан с семантическим типом, то грамматическая система рода предстает в таком случае как формальный тип, хотя, в сущности, обе системы носят смешанный характер.
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ РОД
КАК ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
Особенности трехчленной грамматической системы рода, сохраняющейся в немецком и ряде славянских языков, описаны Дж. Тейлором на материале немецкого языка [11].
Дж. Тейлор подчеркивает, что категория рода является психологической реальностью по ряду лингвистических причин. Согласно психолингвистическим исследованиям, существует определенная корреляция между звуковым обликом слова и его принадлежностью к тому или иному роду, хотя исключения, конечно, существуют, так как слово может оказаться в зоне противоборствующих тенденций [12].
Например, существительные, начинающиеся с сочетания kn-, принадлежат к мужскому роду, за исключением слова das Knie (колено). Существительные, имеющие в конце слова -n + согласный, также принадлежат к мужскому роду: der Wind (ветер) за исключением таких имен, как die Hand (рука). К женскому роду, как правило, относятся слова с окончанием на шипящий или свистящий звук + t, например, die Angst (страх), die Luft (воздух), за исключением der Saft (сок), der Dunst (поток). Психологическая реальность этих и других фонологических принципов была подтверждена экспериментом, в котором испытуемые должны были приписать род вымышленным немецким словам с подобной звуковой организацией. Ожидалось, что будет наблюдаться значительный разброс в результатах, однако 70 процентов опрошенных отнесли эти слова к одному из родов в соответствии с фонологическими ожиданиями. Сложные слова в немецком языке демонстрируют принадлежность к роду, связанную с родовой принадлежностью финального морфологического компонента: слова с суффиксами -heit, -keit, -ung относятся к женскому, а слова с суффиксами -ling, -er - к мужскому. Слова с уменьшительным суффиксом -chen, -lein принадлежат к среднему роду.
Таким образом, лингвистическую репрезентацию рода в немецком языке можно проследить на трех уровнях: морфонологиче-ском (внутренняя форма слова), синтаксическом (грамматическое согласование) и семантическом (схема значения слова).
Следовательно, грамматическая система рода не является просто системой предписаний, которые надо запомнить [10]. В нашем родном языке мы редко делаем ошибки на род существительных, а заимствованные и вновь придуманные слова регулярно вписываются в систему рода. В языках с грамматическими системами рода до 85 процентов существительных могут быть без колебаний отнесены к тому или иному роду на основе морфологической или фонологической информации, закодированной в слове. Это наблюдение дает основание утверждать, что даже в формальных системах, где принадлежность к роду базируется на лингвистических свойствах, есть семантическое ядро.
КАТЕГОРИЯ РОДА И КОГНИЦИЯ
Интерес психологов к категории рода связан с вопросом о том, каким образом данная категория влияет на когницию, точнее, является ли приписывание рода абсолютно произвольным или оно опирается на реальные свойства референта, и если это так, то какие это свойства? И далее: каким образом принадлежность к лингвистическому роду влияет на наши представления о вещах?
В ходе экспериментов носителям испанского и немецкого языков предлагалось, например, запомнить пары слов, состоящие из неодушевленных и абстрактных существительных и имен собственных женского или мужского рода (типа Patrick, Patricia). В результате выяснилось, что те пары, где род существительного и гендерная референция имени собственного совпадали, запоминались лучше [13]. В эксперименте М. Сера предлагалось приписать предметам женские и мужские голоса якобы для создания мультипликационного фильма, в котором они должны действовать как одушевленные персонажи [14]. В исследовании категории рода с этой точки зрения весьма важным является система оформления в определенном языке так называемого «перцептуального» рода, «рода по восприятию» (perceptual gender).
Если приписывание рода зависит только от лингвистических закономерностей, логично ожидать, что носители разных языков не разделяют представлений друг друга о родовой принадлежности существительного. Если же их представления отчасти совпадают, для
этого должны быть когнитивные основания (общая апперцепционная база). Эти основания могут носить только культурно сконструированный характер и могут быть общими только вследствие родства культур носителей языков.
Обнаруженные соответствия в приписывании рода носителями испанского и немецкого языков и интуитивным восприятием носителей английского языка в эксперименте Л. Бородицки и Л. Шмидт одновременно и удивительны, и предсказуемы. Например, названия животных, имеющих некоторые стереотипические женские или мужские качества, обычно имеют совпадающий грамматический род в таких языках, как испанский и немецкий. Красивые и грациозные животные, как правило, соотносятся с женским родом, а сильные и агрессивные - с мужским родом. Также наблюдается много сходства в области гендерного маркирования «легко антропоморфизируемых» конкретных существительных по сравнению с существительными, референты которых абстрактны и не имеют сходства с человеком. Следует оговориться, что гендерные ожидания и интуиции обострены у носителей романских языков (испанского, французского, итальянского и португальского), которые имеют двучленную грамматическую систему рода, в которой каждое существительное должно быть маркировано на основании оппозиции мужское / женское. С этой точки зрения англичане не обладают акцентированной языковой интуицией, так как полагаются на свою систему «естественного» рода, где оппозиция мужское / женское релевантна только в разряде одушевленных существительных.
Авторы эксперимента делают вывод о том, что концептуальные репрезентации неодушевленных предметов в языке включают в себя неотъемлемые гендерные представления в соответствии с грамматическим родом, приписываемом слову в языке. Другие лингвисты склонны считать, что этот эксперимент доказывает лишь близость исследуемых языков и культур. Корреляция грамматического рода существительного и когниции, скорее всего, опирается на сложные косвенные связи между представлениями о поле и роде в данных языках и культурах, «которые имеют как перцептивную, так и лингвистическую природу» [8].
Более удачным нам представляется проведенный Л. Бородицки эксперимент с билингвами - носителями испанского и немецкого языков, который показал, что грамматический род значительно влияет на наше представление о предметах. Результаты указывают на то, что категория рода постоянно сопутствует нашим представлениям не только о людях, но и о вещах и абстрактных идеях [15].
В ходе этого эксперимента группе испытуемых, в составе которой были носители испанского и немецкого языков, было предложено описать на английском языке ключ и мост. Слово «ключ» относится к женскому роду в испанском языке, и к мужскому роду -в немецком языке. Эксперимент проводился на английском языке. В результате обнаружилось, что носители испанского языка склонны были приписывать предмету женские, а носители немецкого языка - мужские качества в соответствии с родом существительного в своем родном языке. Так, немцы описали ключ как “heavy, hard, jagged, metal, serrated and useful”, а испанцы - как “golden, intricate, little, lovely, shiny and tiny”. Мост был описан немцами как “beautiful, elegant, fragile, peaceful, pretty and slender”, а испанцами - как “big, dangerous, long, strong, sturdy and towering” (слово относится в немецком языке к женскому роду, а в испанском языке - к мужскому). По мнению Л. Бородицки, этот эксперимент доказывает, что грамматические категории не существуют как что-то отдельное - они встроены в когнитивные процессы.
Косвенным образом это положение подтверждается экспериментами с больными речевой афазией: было установлено, что при употреблении артикля в немецком языке испытуемые гораздо реже делают ошибки на род существительного, чем на его падеж. Эти данные можно рассматривать также как свидетельство того, что категория рода как бы «встроена» в семантику существительного, в то время как падеж представляет собой внешнюю синтаксическую категорию [16].
Такого же рода наблюдения характерны и для лингвистических работ по теории и практике перевода. Кросс-культурная трансляция концептов во многих случаях затрудняется при переводе в связи с обязательным приписыванием рода абстрактному сущест-
вительному в таких языках, как немецкий и русский. Слово «жизнь», относящееся к мужскому роду в чешском языке, привело в отчаяние чешского поэта, пытавшегося перевести на свой родной язык стихотворение Б. Пастернака, в котором он называет жизнь своей сестрой. Аналогичный «культурный шок» испытал живописец И. Репин, увидев, что немецкие художники изображают грех в виде женщины.
В этих ситуациях требуется немало усилий со стороны переводчика, так как возникает необходимость перекатегоризации, точнее «перегендеризации» (gender switch). Так, при переводе c английского языка на немецкий рассказа К. Мэнсфилд “The Sun and the Moon”, где солнцу приписывается мужской род, а луне - женский (что не вызывает протеста у английского читателя), переводчик был вынужден ввести латинские слова “sol” и “luna”. К этому приему было необходимо прибегнуть, чтобы сохранить гендерную оппозицию исходного текста, так как в немецком языке существительное «луна» мужского рода, а «солнце» - женского [17].
ЗОНА ВАРИАТИВНОСТИ
Общая картина характеризуется тем, что в приписывании рода нет жестких правил: лингвисты считают, что род не является фиксированной характеристикой, так как многое находится во власти говорящего. Говорящий опирается на психологические и личностные факторы, осуществляя родовую субкатегоризацию «на ходу» в процессе речевой коммуникации. Выбор местоимения связан не только с экстралингвистической реальностью, но и с имеющейся у него ментальной репрезентацией объекта. Индивидуальная языковая картина мира определяет категории, которыми он оперирует. Часто возникающий в таких ситуациях недостаток понимания связан с тем, что критерии говорящего не всегда очевидны для наблюдателя и нуждаются в дополнительном пояснении.
Как правило, для того, чтобы быть понятым, носитель языка должен в значительной мере опираться на коллективные представления о фемининности и маскулинности, существующие в рамках его культуры. Это позволяет лингвистам, исследующим категорию рода, оставаться в рамках системности,
не объясняя приписывание рода лишь капризами говорящего.
Вариативности в рамках категории рода посвящены многие социолингвистические исследования - например, исследование T. Svartengren по категории рода в современном американском просторечье [18]. Тенденция употреблять женское местоимение для обозначения неодушевленных объектов перешла из американского английского в британский английский. Так, по Svartengren, существуют три категории объектов, обозначаемых “she”:
1. конкретные предметы, созданные мужчиной (машины, индустриальные производства, дома, моторы, денежные предприятия, дороги);
2. субстантивированные действия, например, “whooping her up”;
3. природные объекты, не затронутые деятельностью человека.
В этом случае “she” не является маркером рода, а скорее персонификацией, связанной с позитивным эмоциональным отношением. Соотнесение с мужским родом может сигнализировать о негативном подходе - о репрезентации предмета речи как чего-то огромного и неприятного.
Однако эти коннотации не универсальны и сильно зависят от языкового и культурного контекста. Приписывание женского рода может осуществляться на основании отрицательных характеристик, таких, как коварство или слабость; приписывание мужского рода бывает позитивным при подчеркивании таких качеств, как сила и масштаб.
Возможно, что культурная модель воспроизводит в английском языке индоевропейскую модель рода, основанную на оппозиции одушевленный - сильный / неодушевленный - слабый. При обозначении одушевленного референта через “it” достигается трансляция презрительного отношения к предмету речи как лишенному силы (власти) и лица. В сфере лиц есть определенная градация: больше силы / власти - мужской род, меньше силы / власти - женский род.
ПЕРЕКАТЕГОРИЗАЦИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ
Традиционной зоной перекатегоризации в рамках рода существительного является
художественный текст, где конвенциональное употребление уступает место аффективному. В данном случае речь идет не только о коллективных культурных представлениях, но и об игре с ассоциациями в рамках личного опыта.
Семиотической роли грамматических категорий в поэзии посвящены, в частности, работы Ю.М. Лотмана и Р. Якобсона [19, 20]. Ю.М. Лотман писал: «...в тех случаях, когда в поэтический (или в культурный) код входят образы изобразительного искусства, или культурные тексты, имеющие зримую природу, или, наконец, объекты реального зримого мира, получающие в данной культурной системе символический характер, .формальная категория ... неизбежно получает неформальный адекват и из грамматической превращается в риторическую» [19]. В качестве примера он приводит перекате-горизацию в стихотворениях А.С. Пушкина «К морю», «К Вяземскому», где русское существительное «море» употребляется в мужском роде. Ю. Лотман указывает на объяснение, данное Б.А. Майминым: «Море в стихотворении оказалось мужского рода потому, что оно для поэта как друг. Видимая ошибка Пушкина находит объяснение в законах поэтического мышления - романтического мышления» [21].
Ю.М. Лотман упоминает также случай, когда писатель, пишущий на языке с невыраженной категорией рода, обращается к другому языку под влиянием настоятельной потребности при переходе от мира зримых символов (в данном случае также моря) к слову найти грамматический адекват оппозиции мужское / женское. Это вызывает цитаты испанского текста в английском: «Мысленно он всегда звал море la mar, как зовут его по-испански люди, которые его любят» [22].
Анализируя русскую поэзию второй половины XX века, Л.В. Зубова отмечает, что рефлексия над категорией рода в ней основана на том, что внимание авторов и читателей привлечено к неупорядоченности мира, парадоксу, изменчивости сущностей и свойств, алогизму и нестабильности самого языка как отражения нашего сознания. В философии постмодернизма мир и язык перестали рассматриваться как система бинарных оппозиций (реальное - нереальное, живое - неживое, свое - чужое, прошлое - настоящее,
субъект - объект). Постмодернизм стремится выразить переходные состояния действительности и сознания, а поэтика постмодернизма становится поэтикой пограничных явлений языка и языкового конфликта [23].
Непоследовательность в русской языковой системе в области категории рода используется в современной поэзии несколько иначе, чем в русской поэзии девятнадцатого века. Если типичной для поэзии XIX века была персонификация, то теперь авторы часто эксплуатируют конфликт между средним родом и одушевленностью, основанный на том, что в русском языке для существительных среднего рода практически исключено значение лица (кроме слов типа дитя, чудище). Например, в одном из стихотворений современного поэта осуществляется перевод поэтического ego в средний род, что ведет к снижению статуса поэта и дает возможность изучить себя, превратив себя из субъекта в объект. Этот прием согласуется с одной из основных тем постмодернизма - смешением субъекта и объекта, характерным для экзистенциальной философии.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Анализ категории рода как одной из характерных для индоевропейских языков лингвистических категорий демонстрирует, что она представляет значительный интерес с точки зрения изучения языкового сознания. Эксперименты психологов и нейролингвистов дают возможность утверждать, что категория рода глубоко встроена в семантику слова и во многом определяет представления носителей языка о предметах и абстрактных понятиях.
Изучение истории развития этой категории в различных индоевропейских языках позволяет говорить о ее динамическом характере. Переходы от одной системы рода к другой или полное отмирание категории не являются уникальным явлением, а типичны для этой категории в диахронии, так же, как и ее широкая вариативность в синхронном состоянии языка.
Эволюция категории рода в английском языке связана с переходом от системы грамматического к системе естественного рода, но обе системы, как показывает внимательное изучение, носят смешанный характер.
Несмотря на недостаток родовых маркеров, исследования демонстрируют, что родовая субкатегоризация существительных является высоко актуальной для английского языкового сознания.
Сегодня представления о категории рода могут быть сильно расширены в связи с активным изучением языков малых народов -таких, как, например, язык австралийских аборигенов или языки североамериканских индейцев. Тем не менее, все данные свидетельствуют о том, что категория рода является одной из древних, противоречивых, мифологических по своей сути явлений языка и мышления и представляет собой сложное переплетение репрезентаций лингвистического и нелингвистического характера, глубоко укоренившихся в национальном и индивидуальном сознании.
1. Hockett C.F. A Course in Modern Linguistics. L., 1958. P. 231.
2. Виноградов B.A. // Языкознание. М., 1998. C. 417.
3. Curzan A. Gender Shifts in the History of English. Cambridge, 2003. P. 13.
4. Lakoff G. Women, Fire and Dangerous Things. What Categories Reveal about the Mind. Chicago; L., 1990. P. 92-96.
5. Classen E. // Modern Language Review. 1919. V. 14. P. 97-103.
6. Crystal D. The Cambridge Encyclopaedia of the English Language. Cambridge, 1995. P. 32.
7. Platzer H. // View[z]: Vienna English Working Papers. 2001. V. 10. P. 42.
S. Foundalis H.E. // Proceedings of the 24th Annual Conference of the Cognitive Science Society. Fairfax, VA, 2002.
9. Ibrahim M.H. Grammatical Gender: Its Origin and Development. The Hague, 1973. P. 50.
10. Corbett G.G. Gender. Cambridge, 1991. P. 9.
11. Taylor J. Cognitive Linguistics. Oxford, 2002. P. 335.
12. Kopcke K.M., Zubin D.H. // Zeitschrift fur ge-rmanistiche Linguistik 19S3. Ht. 11. S. 1бб^2.
13. Boroditsky L., Schmidt L. // Proceedings of the 7th International Cognitive Linguistics Conference. Santa Barbara, 2001.
14. Sera M.D., Elief C., Burch M.C., Forbes J., Rodriguez W. // J. of Experimental Psychology: General. 2002. V. 131. P. 377-397.
15. Minkel J.A. // Scientific American. 2002. March, 25.
16. Bastiaanse R., Jonkers R., Rugendijk E. Gender and Case in Agrammatic Production. Режим доступа: http://www.masson.it/cortex/pdf/vol39/ issue/Bastiaanse393.pdf. Загл с экрана.
17. Nissen U.K. Aspects of Translating Gender. Режим доступа: http://linguistics-onlineed/11-02/ nissen.pdf. Загл. сэкрана.
1S. Svartengen T.H. // Moderna Sprak. 1954. V. 4S. P. 2б1-292.
19. Лотман Ю.М. Почему море в мужском роде?
Режим доступа: http://www.dictionnaire/
narod.ru/sea.htm. Загл с экрана.
20. Якобсон Р. // Poetics. Poetyka. Поэтика. Варшава, 19б1.
21. Маймин Б. А. О русском романтизме. М., 1975. С. 101-102.
22. Хемингуэй Э. Собр. соч.: в 4 т. М., 196S. Т. 4.
23. Зубова ЛВ. // Проблемы функциональной грамматики: категории морфологии и синтаксиса в высказывании. СПб., 2000. С. 194-207.
Поступила в редакцию ii.09.2005 г.
