CC BY
590
УДК 821(4).09
Акатова Александра Александровна
кандидат культурологии, доцент Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
aaakatova@mail.ru
СЕМАНТИКА ПАРАТЕКСТУАЛЬНОСТИ (на материале романа Джона Фаулза «Женщина французского лейтенанта»)
Основываясь на систематизации видов и функций интертекстов в тексте, предпринятой Ж. Женеттом, данное исследование подвергает анализу категорию «паратекстуальности», характерную для постмодернистского дискурса. Эпиграф, рассматривающийся как текстологическая единица, представленная в виде объединения двух уровней текста (глубинного и поверхностного), на глубинном уровне кодирует смысл произведения, а на поверхностном уровне является одной из минимальных декодирующих единиц, расположение которых определяется действием сюжетной перспективы художественного текста. Рассмотрение романа Джона Фаулза «Женщина французского лейтенанта» с данных позиций иллюстрирует многоуровневость постмодернистского текста. На основе романа мы выделили полисемантические эпиграфы. Такого рода эпиграфы имеют несколько областей соответствия, причем они могут проявлять себя как в главе, непосредственно следующей за ними, так и в главах, находящихся в значительном отдалении. Также эпиграфы романа можно подразделить на сюжетообразующие, авторско-эмотивные и эпиграфы, создающие исторический фон эпохи романа. Таким образом, эпиграф, обладая семантико-семиотиче-ской наполненностью, создает коммуникативное пространство художественного текста и одновременно определяется этим коммуникативным пространством. Эпиграф в романе несет субъектную, фактологическую, концептуальную и подтекстовую информацию, он выполняет диалогизирующую и формоопределяющую функции. Ключевые слова: эпиграф, референт, паратекст, интертекст, текст, семантика, Фаулз, викторианство.
Наиболее известная попытка систематизации видов и функций интертекстов в тексте была предпринята французским исследователем Ж. Женеттом. В своей книге «Палимпсесты: литература во второй степени» он выделяет категорию «паратекстуальности» как отношение текста к своему заглавию, послесловию, эпиграфу. Анализируя феномен «паратекста» (название книги, имя автора, предисловия, эпиграфы, посвящения и т. д.), Ж. Женетт рассматривает как «порог» тексты, лежащие на пороге произведения, то есть между произведением и действительностью, и показывает, что паратексты прежде всего выполняют медиальную функцию, то есть делают текст книгой [2].
Постараемся проанализировать характер связи эпиграфов Фаулза с основным текстом, их «валентную» мощность, степень их «имплантирован-ности» в текст романа «Женщина французского лейтенанта», а также их семантическую и лексическую наполненность.
Все эпиграфы романа можно рассмотреть в виде суммарного текста-коллажа, достаточно автономного и независимого от основного текста, по отношению к которому он является иллюстрацией викторианской эпохи в Англии. Композиция романа строится на противопоставлении двух исторических эпох - современности, с ее сексуальной революцией, привычкой срывания всех и всяческих масок, и викторианства, с его лицемерной, ханжеской моралью, жесткими общественными рамками, регулирующими поведение человека вплоть до его чувств. Авторской задаче развенчания мнимого пуританизма времени правления легендарной королевы Виктории служат эпиграфы к главам романа - из трудов К. Маркса («К еврейскому вопросу», «Капитал», «Экономико-философские рукописи»,
«Святое семейство», «Немецкая идеология»), Ч. Дарвина («Происхождение видов»), Э. Ройстона Пайка («Человеческие документы викторианского золотого века»), Дж.М. Янга («Портрет эпохи»), «Доклада о положении в горнопромышленных районах» и т.д.
Многочисленные научные комментарии, богатая терминология, упоминание десятков теорий из разных областей человеческого знания не имеют негативного оттенка - ведь сам главный герой романа, Чарльз Симпсон, является натуралистом и палеонтологом-любителем. Научность, как одна из черт современной эпохи, создает необходимый контекст для критического отношения к Англии XIX века: «In that year (1851) there were some 8,155,000 females of the age of ten upwards in the British population, as compared with 7,600,000 males. Already it will be clear that if the accepted destiny of the Victorian girl was to become a wife and mother, it was unlikely that there would be enough men to go round» [3, p. 12]. Во второй главе романа появляется двойной эпиграф, обе части которого противоположно «заряжены» с самого начала. Первый из эпиграфов взят из книги Э. Ройстона Пайка «Человеческие документы викторианского золотого века», второй - из английской народной песни. Иными словами, это взаимодействие прозы и поэзии, факта и вымысла - основного конфликта романтического мировидения. В подобном соседстве, на предельно разведенных уровнях Фаулз заявляет о своем обращении к теме «мужчина - женщина», которая в дальнейшем приобретает у него новые смысловые оттенки. Связывая этот «двусмысленный» диалог эпиграфов с текстом второй главы, в которой перед нами впервые предстают главные действующие лица романа - Сара Вудраф, Чарльз Смитсон и Эрнестина Фримен, мы входим в про-
© Акатова А.А., 2015
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова № 2, 2015
79
странство откровенно игровой ситуации. Игровые возможности в этом случае многократно возрастают, когда в дело вступает и приводимая в данной главе литературная аллюзия (роман Джейн Остин «Убеждение»), и два имени-прозвища Сары (с одной стороны - Трагедия, с другой - «шлюха»), и нарочито провокационная концовка этой главы: «I wish you hadn't told me the sordid facts. That's the trouble with provincial life. Everyone knows everyone and there is no mystery. No romance» [3, p. 16].
В интертекстуальной игре романа с чередованием художественных и социологических источников, иллюстрирующих социально-бытовую среду викторианского общества, Фаулз создает иллюзию исторической правдоподобности. А с появлением в романе самого автора-рассказчика настоящее романа окончательно сливается с викторианским прошлым.
Обеспокоенность автора реальными фактами прошлого определяет социально-исторический контекст романа. Интертекст романа раскрывает не только критическое отношение автора к ограничениям викторианского общества, но и его отход от литературной традиции. Фаулз имитирует викторианский роман, но показывает свою героиню падшей женщиной, чтобы создать эффект пародии. Таким образом, читатели пересматривают свое стереотипное восприятие общества того времени, основанное на викторианской литературной традиции.
Точное указание года (1867), когда происходит действие романа, в сочетании с многочисленными эпиграфами из произведений викторианской эпохи полностью погружает читателя в атмосферу того времени. Перенос повествования из XIX века в XX и обратно создает новый контекст диалога эпох.
Текст самостоятелен и псевдоисторичен одновременно. Через тексты-референты Фаулз ведет диалог с викторианской эпохой, акцентируя темы свободы, женской эмансипации и социальных условностей. Благодаря использованию стилизации под викторианский роман и обрамляющих каждую главу эпиграфов Фаулз имитирует викторианскую склонность вплетать исторические и социологические обобщения в ткань художественного произведения, тем самым раздвигая границы личных интересов и предпочтений автора, творя художественный текст почти что энциклопедического качества, так как текст впитывает все аспекты культуры общества, включая такие детали, как особенности одежды и быта, строгость манер и поведения, и даже новаторские для того времени идеи дарвинизма.
На первоначальном этапе все эпиграфы романа могут быть разделены на медицинские источники, социологические и статистические документы и поэтические и прозаические тексты Викториан-ства. (Необходимо отметить, что в романе нет ни
одного эпиграфа, имеющего отнесенность к другим историческим эпохам.)
Среди эпиграфов романа особое место занимает цитата из работы К. Маркса «К еврейскому вопросу». Этот эпиграф не только открывает роман, но и актуализирует одну из главных тем - экзистенциальной свободы и человеческой эмансипации: «Всякая эмансипация состоит в том, что она возвращает человеческий мир, человеческие отношения к самому человеку» [3, p. 9]. Фигура Маркса, попытавшегося создать всеобъемлющую картину общественного устройства в ее «базисных» и «надстроечных» проявлениях, задает тон и особую векторность фаулзовскому роману.
Викторианский период в истории Англии характеризуется индустриализацией, а значит улучшением качества жизни, трансформацией и прогрессом: «It was such an age of change. So many orders beginning to melt and dissolve» [3, p. 317]. Изменение в социальной структуре общества сопровождалось разрушением старых традиций, результатом чего стала социальная подвижность. Стало возможным приближение на социальной лестнице к состоятельной прослойке общества и титулованному дворянству. Так, Эрнестина Фримен, дочь богатого торговцы тканями, обручена с Чарльзом Смитсо-ном, баронетом. Слуга Чарльза, Сэм, пытается всеми способами подняться по социальной лестнице. И предательство Сэма предвосхищается в эпиграфе к главе 49, взятом из произведения А. Теннисона: «I keep but a man and a maid, ever ready to slander and steal...» [3, p. 353]. Мечта слуги осуществляется к концу романа, и он начинает заниматься торговлей в сотрудничестве с мистером Фрименом. Хотя этот эпиграф не лишен сарказма, старания Сэма подняться на социальной лестнице отражают общее направление социальных изменений в викторианской Англии. Несмотря на то что социальная иерархия претерпевала изменения благодаря развивающейся торговле и коммерции, эмоционально-чувственная сторона человеческой жтзни подвергалась строгим ограничениям. Как отмечает сам Фаулз, викторианское правление было временем противоречий: «An age where woman was sacred; and where you could buy a thirteen-year-old girl for a few pounds. <. .> There is not a single novel, play or poem of literary distinction that ever goes beyond the sensuality of a kiss, and where the output of pornography has never been exceeded» [3, p. 258]. Именно против таких нелепости и лицемерия выступает Фаулз, говоря об общечеловеческой эмансипации.
Многочисленные эпиграфы в романе «Женщина французского лейтенанта» взяты из произведений Артура Хью Клафа, который считается одним из самых смелых поэтов XIX века благодаря чувственности его лирики. Его поэзия выражает протест против современных ему социальных явлений. В главе 11 стихотворение «Долг» раскрывает
80
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова iij- № 2, 2015
догму долга и ответственности, которая полностью охватывает и регулирует жизнь викторианского общества во всех ее аспектах: «With the form conforming duly / Senseless what it meaneth truly / Go to church - the world require you / To balls - the world require you too / And marry - papa and mama desire you / And your sisters and schoolfellows do» [3, p. 76]. Этот эпиграф перекликается с эпиграфом к главе 44: «Duty - that's to say complying / With what'er's expected here ... / With the form conforming duly, / Senseless what it meaneth truly ...» [3, p. 322]. Долг, словно кандалы, охватывает и управляет повседневной жизнью викторианцев. Первая предполагаемая концовка романа, где Чарльз женится на Эрнестине, подчиняется викторианской литературной традиции и общественному долгу. Тем не менее, посредством этих двух эпиграфов, Фаулз критикует лицемерные ограничения, существовавшие в обществе, прикрываемые понятием долга. Таким образом, он отбраковывает первый традиционно-викторианский финал романа. Фаулз использует откровенное изображение чувственности в стихах А.Х. Клафа для описания влечения Чарльза и Сары в главе 46: «Ah yet, when all is thought and said, / The heart still overrules the head.» [3, p. 331]. Этот эпиграф предсказывает сцену романа, когда Чарльз и Сара не могут подавить своих чувств и страсти, нарушая неписаные правила викторианского общества. Человеческие страсти и чувства преобладают над искусственными кандалами ограничений викторианского мира.
Еще один автор, чье влияние значительно в романе, - Томас Гарди. Противостояние Гарди общественным запретам на чувственность и тот факт, что подзаголовок романа «Тесс из рода д'Эбервиллей» - «Чистая женщина, правдиво изображенная», перекликаются с целью Фаулза - изобразить Сару Вудраф как заклейменную позором падшую женщину. Всё описание Сары в романе находится под влиянием Гарди. Как признавался Фаулз, роман «Женщина французского лейтенанта» возник из необъяснимого образа женщины, стоящей на берегу моря [4, p. 388-389]. Данный образ полностью созвучен эпиграфу к главе 1 романа - стихотворению Гарди «Загадка». Фаулз связывает этот повторяющийся образ со стихом Гар-ди и представляет читателю свою героиню - Сару Вудраф: «Stretching eyes west / Over the sea, / Wind foul or fair, / Always stood she / Prospect-impressed; / Solely out there /Did her gaze rest, / Never elsewhere / Seemed charm to be» [3, p. 9]. Сквозь описание Сары Вудраф Фаулза просматривается образ женщины Гарди. Несмотря на всю похожесть, судьба Сары отличается от судьбы Тесс. В рамках выбранного жанра - пародии - Фаулз отвергает традиционное развитие событий. Он пишет судьбу «падшей женщины», отличающуюся от литературной традиции того времени: в судьбе Сары нет и намека на лич-
ностный упадок и смерть. Наоборот, Сара в конце романа предстает Новой Женщиной, отказывается от уз брака с Чарльзом, и в этом свободомыслии -ее предназначение. Ее грех отличает ее от викторианских женщин, и благодаря ему она обретает освобождение от запретов. В этом просматривается постмодернистский парадокс. Фаулз привлекает трагический образ Тесс Гарди, но преобразует пассивную героиню в бунтарский образ женщины, который восстает против шовинизма викторианского общества. Характеристика Сары Вудраф как эмансипированной женщины отражает желание самого автора поставить под сомнение устои викторианского общества и создать свой собственный художественный мир.
Появление эпиграфа из Гарди, который следует сразу за эпиграфом из трудов К. Маркса, создает игровую «неопределенность», которая задает у Фа-улза тон характеру отношений «эпиграф - текст» в целом. Красноречивое название стихотворения «Загадка» также добавляет противоречивости общероманному повествованию. Текст самого стихотворения изначально читается как «двусмысленный»: общество здесь абсолютно выведено за границы мира героини, она «пребывает» в самой себе, но не вследствие эмансипации, дарованной обществом, а благодаря возвращению к стихии романтиков - к морю. Стоящее за строками Гарди обращение к иному, чем у Маркса, способу осмысления мира; ассоциации с пониманием общества и человека у романтиков словно настраивают на текст всего романа.
В главах 35 и 39 цитаты из социологических исследований обнажают проблему проституции и двойных стандартов общества в отношении секса и места женщины. Эпиграфы также предвосхищают содержание глав. Эпиграф к главе 39 - отрывок из письма в газету «Таймс» - обнажает социальное лицемерие и показывает жизнь проститутки - беспомощной и несчастной жертвы системы: «Now, what if I am a prostitute, what business has society to abuse me? Have I received any favours at the hands of society? If I am a hideous cancer in society, are not the causes of the disease to be sought in the rottenness of the carcass? Am I not its legitimate child; no bastard, Sir?» [3, p. 288]. Обвинения проститутки в адрес общества являются иллюстрацией к содержанию последующей главы, еще более доводящей до абсурда нравственное состояние викторианского общества. Проституция осуждается патриархальным викторианским обществом, отвергается и, одновременно, востребованна и повсеместна. Следовательно, для удобства общества проститутки рассматриваются как угроза общества, как греховные изгои, подрывающие нравственные устои, нежели как жертвы этого самого общества.
Двойной эпиграф к главе 28 отражает «мужское» доминирующее понимание ментального за-
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 2, 2015
81
болевания женщины, истерии. Авторитетность медицинских взглядов доктора Грогана подрывается эпиграфом к главе: «Assumptions, hasty, crude, and vain, Full oft to use will Science deign...» [3, p. 223]. Аксиомы, упомянутые в оригинале, характеризуют патриархальные, предвзятые взгляды Грогана на состояние Сары. Он выносит диагноз героине, основываясь на истории лейтенанта Эмиля де ла Ронсьера.
Эта система репрессивна, ибо подавляет живые человеческие чувства, ставит вне закона страсть и воображение, накладывает ограничения на межличностные отношения, устанавливает ложную иерархию моральных ценностей, в которой долг считается главной добродетелью. Для подтверждения своих выводов Фаулз вводит в текст обширный документальный материал - цитаты современников, отчеты и сводки, выдержки из прессы, статистические выкладки, даже цитаты из работ Маркса.
Можно было бы предположить, что высказывание К. Маркса: «Every emancipation is a restoration of the human world and of human relationships to man himself» [3, p. 9], ставшее эпиграфом к роману, относится в первую очередь к Саре - ведь именно она ведет себя как эмансипированный человек, являясь словно посланницей ХХ века в веке XIX. Сарины интересы далеко выходят за пределы любовных отношений или брака, не Чарльз интересует ее, а возможность стать такой, какой ее создал Бог, - именно поэтому она, сблизившись с кружком прерафаэлитов, в одной из концовок романа бросает Чарльза, предоставляя ему возможность вернуть себе свою человеческую сущность.
Последняя, 61-ая, глава романа «Женщина французского лейтенанта» также имеет двойной эпиграф. В диалог здесь вступают тексты, принадлежащие соответственно XX и XIX векам. Они несут информацию о разных культурных парадигмах и о разном интеллектуально-мыслительном характере эпиграфов. Первый эпиграф к последней главе романа взят из книги «Этот правый, левый мир», принадлежащей современному американскому писателю, популяризатору науки Мартину Гарднеру: «Evolution is simply the process by which chance (the random mutations in the nucleic acid helix caused by natural radiation) cooperates with natural law to create living forms better and better adapted to survive». Второй эпиграф взят из «Записных книжек» Мэтью Арнольда: «True piety is acting what one knows» [3, p. 440].
Эпиграф из книги Гарднера так или иначе повторяет основную мысль Ч. Дарвина из его труда «Происхождение видов», правда, придавая ей несколько иронический смысл. Здесь можно увидеть двойную функцию. С одной стороны, эта мысль возвращает нас ко всему тексту романа, становясь своего рода фреймом; с другой стороны, она ассоциативно связывается с фигурой главного ге-
роя - «дарвиниста» Чарльза Смитсона. Поскольку на одном из уровней восприятия, уровне «биологически-дарвинистском», текст Фаулза может быть прочтен как история «борьбы видов» в человеческом обществе, как история непримиримого конфликта между более и менее приспособленными к жизни «особями», то мы видим, что начатая в начале романа игра «эпиграф - текст» получает здесь блестящее завершение. «Беспорядочные мутации» в судьбах Сары и Чарльза, противостояние упорядоченному «отбору» в мире Фрименов создают -вопреки утверждению эпиграфа - человеческие «виды», менее «приспособленные для борьбы за существование».
Эпиграф из Мэтью Арнольда в данном контексте читается как своеобразный итог, как резюме развития характеров Сары и Чарльза. Но поскольку начало заключительной, шестьдесят первой, главы романа отдано Фаулзом некоему «уважающему себя романисту», «случайно» оказавшемуся в произведении, мы видим воплотившуюся в фа-улзовском тексте игровую смысловую многозначность и «неопределенность», проступающую во многом благодаря диалогу эпиграфов и основного текста. Не случайно последние строки романа повторяют строки из цитируемого в тексте пятьдесят восьмой главы стихотворения Мэтью Арнольда «К Маргарите»: «.out again, upon the unplumb'd, salt, estranging sea» [3, p. 445]. Эти строки непосредственно возвращают нас к эпиграфу первой главы - из «Загадки» Т.Гарди. Но теперь эти строки связываются не столько с Сарой Вудраф, сколько с Чарльзом Смитсоном, с обретенным им пониманием загадки жизни, свободы, связываются с воплотившемся в нем центральном конфликте романтизма и его метафорической соотнесенностью со стихией моря.
Море, как олицетворение крайней степени свободы, выступает лейтмотивом романа. В море ушел мнимый возлюбленный Сары, которого она ждет, стоя на краю мола; у моря происходят тайные встречи Сары и Чарльза, ломающие судьбу Чарльза: «Charles did not know it, but in those brief poised seconds above the waiting sea, in that luminous evening silence broken only by the waves' quiet wash, the whole Victorian Age was lost» [3, p. 75]; через море он отправляется на другой свободный континент в поисках полноты жизни; заканчивается роман проведением символической параллели между человеческой жизнью (рекой жизни) и водной стихией, воплощающей безграничность бытия: «The river of life, of mysterious laws and mysterious choice, flows past a deserted embankment; and along that other deserted embankment Charles now begins to pace.» [3, p. 445].
И здесь мы приближаемся к кульминации фаул-зовской игры «эпиграф - текст», поскольку перед нами возникает растворившийся в финале вводный
82
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 2, 2015
эпиграф к роману: «Всякая эмансипация состоит в том, что она возвращает человеческий мир, человеческие отношения к самому человеку». Чарльз Смитсон, приблизившийся благодаря Саре к самоосвобождению, возвращается на наших глазах к самому себе.
Как показывает анализ структуры фаулзовских эпиграфов и характера их отношений с текстом, они дают намеки и дополняют как отдельную главу, так и весь роман. Они могут состоять из одной строки (например, глава 34 - «And the rotten rose is ript from the wall») или нескольких строк (глава 43 - «Yet I thought I saw her stand, A shadow there at my feet, High over the shadowy land»). Могут быть двойными, как, например, в главе 29, где строчки из А. Теннисона вступают в диалог с мыслями из «Записных книжек» М. Арнольда.
Можно отметить наличие разностилевых и раз-ноинтонационных эпиграфов, к примеру - в главе 8, где встречаются в пространстве эпиграфа Альфред Теннисон и Лесли Стивен. Но всякий раз неизменной остается фаулзовская установка на создание полисемантичного, необычайно насыщенного интертекста.
Следует обратить внимание и на то, что Фа-улз охотно прибегает к системе авторских сносок, комментариев, примечаний, которые сообщают фаулзовской игре дополнительное измерение. Н. Пальцев, анализируя роман «Женщина французского лейтенанта» в работе «Суть творчества, суть чудотворства... Притчи об искусстве Джона Фаулза», пишет: «Подобно дотошному историку,
Джон Фаулз потратил годы на кропотливое собрание и классификацию самых разнообразных свидетельств - от объемистых монографий до га-зетно-журнальной рекламы описываемой поры -о социально-общественной, бытовой и культурно-эстетической так называемой "золотой эры викторианства"...» [1, с. 11].
Анализ всего корпуса эпиграфов, входящих в фаулзовский роман, свидетельствует о том, что «ясных» и «прямых» отношений эпиграфов и текста мы практически не найдем. Вводя эпиграфы в свой текст, Фаулз напрямую отсылает нас к тексту-адресату, но, с другой стороны, текст-реципиент, в результате предпринятой Фаулзом игры - диалога эпиграфа и текста, перестает быть «равным» себе и даже меняет во многом перспективу восприятия текста, его породившего.
Библиографический список
1. Пальцев Н.М. «Суть творчества, суть чудотворства.» // Джон Фаулз. Башня из черного дерева. - М.: Прогресс, 1980. - С. 3-13.
2. Рымарь Н.Т. Бахтинская концепция архитектоники эстетического объекта и проблема границы «искусство / не искусство» // Вестник Самарской гуманитарной академии. Серия «Философия. Филология». - 2006. - № 1 (4) - С. 247-256.
3. Fowles J. The French Lieutenant's Woman. -Vintage, 1996. - 445 p.
4. Fowles J. Wormholes. Essays and Occasional Writings / ed. and with an intro. by Jan Relf. - Vintage, 1999. - 484 p.
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова ,íy. № 2, 2015
83
