CC BY
171
Вестник Челябинского государственного университета. 2014. № 7 (336).
Филология. Искусствоведение. Вып. 89. С. 37-40.
СЕМАНТИКА И ФУНКЦИЯ ИМЕН В РОМАНЕ АНДРЕЯ БЕЛОГО «ПЕТЕРБУРГ»
Анализируются взаимосвязь и структуральная функция имен в романе Белого «Петербург» как основа для интерпретации всего произведения. Семантический и фонетический анализ имени протагониста является необходимым условием для интерпретации роли имени в структуре романа и его концепции.
Ключевые слова: анализ имени, функция в структуре, семантическое и этимологическое значение, связь имен.
При анализе функции имени в романе Белого «Петербург» интересует нас наряду с семантическим и этимологическим значением имени в качестве характеристики отдельных протагонистов1 прежде всего соотношение имен в романе и их структуральная функция как основа концепции образа. Распространенное в Ономастике рассмотрение имени как «говорящего», то есть как характеристики протагониста, дает возможность только условного заключения о функциональной роли имени. Так, этимология имени Аполлон позволяет сделать заключение
о приверженности Аполлона Аполлоновича к порядку2. При всей справедливости подобного заключения, которое базируется на анализе повторения имени Аполлон, информация, получаемая вследствие подобной интерпретации, не предлагает новых точек рассмотрения образа главного героя, а лишь подтверждает собой узнанное читателем из повествования. При подобном рассмотрении имени его функция ограничивается дублированием темы. Конфликт, лежащий в основе образа главного протагониста, его интенции и противоречия остаются за границами рассмотрения. Для определения роли имени в структуре произведения и концепции образа является необходимым анализ имен протагонистов в их взаимосвязи. Подобная взаимосвязь обнаруживает себя на двух уровнях текста: на семантическом уровне и на фонетическом. При рассмотрении имени на семантическом уровне речь идет в первую очередь не о семантическом значении каждого отдельно взятого имени, а о семантических полях, связанных с ним.
Протагонистов в романе «Петербург» можно разделить на две большие группы3: получившие имя по наследству и взявшие себе имя сами, причем граница между обеими группами не является строгой. Это становится очевидным уже при анализе имени главного героя
Аполлона Аполлоновича Аблеухова. Несмотря на то, что протагонист получил его имя при рождении, его фамилия представляет собой совокупность имени, полученного одним из его предков при крещении Ухов, с именем последнего Аблай. На параллель между именем хана Аблая и именем главного героя указывает в своей статье Долгополов4. Таким образом, фамилия Аблеухов принадлежит к обеим названным группам. На уровне семантического и этимологического значений амбивалентность имени обнаруживается в противопоставлении порядка, отраженного в имени и отчестве главного героя Аполлон Аполлонович, и фамилии и связанного с ней семантического поля «хаос». Это противопоставление находим мы также в самой фамилии протагониста, первая часть которой происходит от татарского Аблай и влечет за собой понятие всеразрушающего хаоса, по Владимиру Соловьеву5. Другая же часть -Ухов - происходит от слова ухо, что связывается на уровне сюжета стремлением главного героя к осведомленности относительно всего происходящего и абсолютным контролем над ситуацией. Реализацию последнего мы находим в описании необыкновенно больших ушей Аблеухова.
Раздвоение образа протагониста, обнаруженное в семантике имени, подтверждается на синтаксическом уровне посредством удвоения имени Аполлон, а на фонетическом - путем удвоения звука «л». Заглавная буква имени, отчества и фамилии протагониста «А» приводит к мысли о троичной реализации одного и того же значения и, следовательно, о единстве личности главного героя, воплощенного в его имени. Однако, учитывая, с одной стороны, два различных семантических значения, воплощенный в имени и фамилии протагониста и удвоение имени протагониста, стоящего в оппозиции к его фамилии - с другой, напрашивается
вывод о расщеплении личности протагониста, а не ее единстве. Причем расщепление происходит не на три части, как этого можно было бы ожидать из троичного повторения «А», а лишь на две. В рамках графического написания имени это раздвоение передается повторением буквы «л», символистическое значение которой определяется контекстуальной связью с семантическим полем «порядок»6.
Удвоение имени как на семантическом, так и на фонетическом уровне наблюдается практически у всех протагонистов романа «Петербург», что маркирует раздвоение личности каждого из них. Различная реализация этого принципа позволяет рассматривать означенных протагонистов как части одного целого, представляющие в свою очередь аналогию к этому целому, то есть как части фрактальной структуры7. В группе протагонистов, получивших свое имя при рождении, наблюдаются две важные переклички с главным героем романа: Николай Аполлонович Аблеухов и Сергей Сергеевич Лихутин.
Николай Аполлонович Аблеухов получил имя от своего отца, а вместе с тем и раздвоение, содержащееся в этом имени. К нему добавляется собственное раздвоение личности протагониста, которое становится очевидным при фонетическом сравнении его имен. Наряду с удвоением звука «л» в отчестве протагониста из трех повторений буквы «А», символизирующих единство, образуется две заглавные буквы «А» и «Н». Раздвоение, содержащееся в главном герое, не передается просто от него к сыну, а модифицируется. В новом поколении наряду с традицией старого поколения образуется что-то новое. И это новое не является результатом традиции, но преодолевает ее, что подкрепляется этимологическим значение имени Николай - победитель. Преодоление же это не означает победы нового над старым, а вечную борьбу между старым и новым как состояние, что и отражается на уровне протагониста в его конфликте с самим собой. Борьба находит свое воплощение в звуке «и», который мы находим наряду с именем Николай в именах таких протагонистов, как Дудкин, Липпан-ченко и Лихутин.
Сегей Сереевич Лихутин через удвоение своего имени образует перекличку с главным героем романа Аполлоном Аполлоновичем. При этом эта перекличка определяет конфликт, лежащий в основе образа протагониста, как конфликт между тем, кем протагонист хо-
тел бы быть, и тем, кем он является на самом деле. Имя Сергей связывается в народе с цветом серый, который мы находим в романе неоднократно в описании главного героя. Таким образом, вышеуказанная перекличка сводится к общему знаменателю «порядок», а оба протагониста к их приверженности к порядку как одной из основополагающих черт их характеров. Если у Аполлона Аполлоновича эта черта приобретает скорее внешние формы, то Сергея Сергеевича она побуждает к активным действиям в виде попытки самоубийства. Предопределенность подобной реакции протагониста на разрушение установленного порядка его жизни - его подозрения супруги в неверности и как следствие впутывание его в скандал как вид беспорядка - объясняется его фамилией Лихутин и ее семантическим значением как производной от слова лихо - беда, рок. Рок предопределяет как попытку самоубийства, так и его неудачу. На фонетическом уровне перекличка между Лихутиным и Дудкиным объясняет реакцию первого на бомбу, которую невозможно объяснить ни характером протагониста, ни его предшествующими действиями. Таким образом, фамилия Лихутин содержит в себе как элемент предопределенности как выражения порядка, так и борьбу с ним, то есть отражает внутренний конфликт протагониста.
Имя Александр Иванович Дудкин представляет собой на фонетическом уровне результат расщепления имени Николая Аполлоновича Аблеухова. Из двух заглавных букв «А» остается лишь одна в имени Александр, и буква «и», связываемая с борьбой становится заглавной. Подобное расщепление позволяет поставить Александра Ивановича в один ряд с Аполлоном Аполлоновичем и Николаем Аполлоновичем, представляющим собой цепочку расщепления имен и являющийся результатом синтеза из единства, символизируемого звуком «а» и борьбы, связываемой со звуком «и». Если в случае Николая Аполлоновича борьба носит аналогично протесту Лихутина скорее «частный» характер, для Александра Ивановича она становится целью и смыслом всей его жизни. «Рука-воля» называют его в своей статье Мэйгир и Мэлмстэд8. Подтверждение подобного тезиса на фонетическом уровне звуком «и» ставит протагониста в один контекст с «высоким» и сакральным, что подткрепля-ется с одной стороны самим Дудкиным и его рассуждениями об отличии звуков «и» и «ы»: «В звуке «ы» слышится что-то тупое и склиз-
кое.. .Или я ошибаюсь?.. [...] Все слова на еры тривиальны до безобразия: не то «и»; «и-и-и»
- небосвод, мысль, кристалл...»9, а с другой стороны, этимологическим значением имени Иван - благодать господня10. Таким образом, борьба Дудкина приобретает характер священной битвы, который в свою очередь разрушается повторением звука «д» в его фамилии Дуд-кин. Происходя семантически от слова дудка
- духовой инструмент, полый внутри, фамилия протагониста опровергает возможность подобной «святой» борьбы. Мечта о чистой революции Дудкина оказывается иллюзией. Борьба, подкрепляемая этимологическим значением имени Александр - защитник, становясь через звук «и» на уровне идеи священной, сталкивается с насилием и приводит протагониста к закономерному результату шизоидного расщепления личности - безумию.
Признание насилия как единственного средства борьбы ставит Дудкина в один ряд с такими провокаторами, как Липпанченко и Воронков-Морковин. Оба протагониста принадлежат вместе с самим Дудкиным ко второй группе протагонистов с вымышленными именами. Благодаря идентичности имени Николай Степанович Липпанченко образует наряду с перекличкой с Дудкиным также перекличку с Николаем Аполлоновичем. Подобно последнему, Липпанченко настроен на борьбу и, подобно последнему, терпит в ней поражение. Если у Николая Аполлоновича борьба носит прежде всего умозрительный характер, у Липпанчен-ко она выливается в хаотический, «грязный» и беспринципный терроризм. На фонетическом уровне это находит свое отражение в звуках «л», «п», и «и» и прежде всего в их удвоении. Удвоению звука «л» в отчестве Николая Аполлоновича соответствует удвоение звука «п» в фамилии Липпанченко, который в романе сопоставляется с фантомом Пепп Петрович Пепп, преследующим Николая Аполлоновича и связываемым с семантическим полем «хаос». Хаотический элемент подтверждается семантическим значением фамилии Липпанченко, происходящей от слова липкий - не имеющий структуры.
Перекличку к Липпанченко и Пеппу образует Воронков-Морковин, использующий по необходимости одно из предложенных имен. Первое имя, являясь подложным, представляет собой единственное, под которым протагонист живет. Второе же имя называется протагонистом как правильное, но тут же им же
опровергается: «Моя фамилия Воронков, тогда как я есть Морковин»11. Путаница в именах, сознательно поддерживаемая протагонистом, отражает его роль в романе как провокатора. У него нет настоящих имен, а лишь два ложных: «так он был на балу? Да, он был. Разговаривал с батюшкой. Именно: упоминал и о вас. После встретился в переулке. Увел в ресторанчик. Назвался? Морковиным...»12 Воронков-Морковин представляет собой тот сухой остаток, остающийся при расщеплении Липпанченко и позволяющий закончить схему расщепления главного героя на уровне всей структуры текста.
А. А. Аблеухов
Н. А. Аблеухов Н.С. Липпанченко
А. И. Дудкин С. С. Лихутин Воронков-Морковин Примечания
1 См.: Hengst, К. Eigennamen als Strukturelemen-te in literarischen Text / К. Hengst, I. Sobanski // English in the Modern World. Festschrift for Hart-mut Breitkreuz on the Occasion of his Sixtieth Birthday. Frankfurt/M., 2000. P. 84-101.
2 См.: Maguire, R. A. Petersburg / R. A. Maguire, J. E. Malmstad // Andrey Bely. Spirit of Symbolism. Ithaca, 1987. P. 110.
3 Вишня Ристер исходит в своей работе из отношения между обозначающим и обозначаемым и определяет три группы имен. К первой относятся имена, являющиеся обозначающим для одного обозначаемого, ко второй - имена, имеющие несколько обозначающих для одного обозначаемого, и к третьей - имена, обозначающие несколько обозначаемых. Rister, V. Имя персонажа у А. Белого // Russian Literature,
1987, XXI. С. 99-114.
4 Долгополов, Л. К. Культурное наследие древней Руси. Истоки. Становление. Традиции. М., 1976. C. 353.
5 См.: Соловьев, Вл. Собр. соч. : в 2 т. Т. 2. М.,
1988. С. 736-742.
6 Подробнее к значению определенных букв см.: Белый, А. Вершины // Петербург. M., 1981. С. 501-502.
7 Подробнее к фрактальной структуре см.: Леонова, М. Фрактальная структура литературного текста на примере романа Виктора Пелевина «Жизнь насекомых» // Научни трудове. 2010. № 1. С. 297-308.
8 Maguire, R. A. Petersburg... P. 112.
9 Белый, А. Петербург. СПб., 2004. С. 41. 11 Белый, А. Петербург... С. 173.
10 Тихонов А. Н. Словарь русских личных имен 12 Белый, А. Петербург... С. 236. / А. Н. Тихонов, Л. З. Бояринова, А. Г. Рыжкова. М., 1995. С. 180.
Вестник Челябинского государственного университета. 2014. № 7 (336).
Филология. Искусствоведение. Вып. 89. С. 40-47.
Mark Turner
LANGUAGE, GESTURE, BODILY STANCE: GRAMMAR AS A MULTIMODAL SYSTEM
Television news represents a uniquely available dataset of common communicative practices, with the additional attraction that it has been deliberately crafted by professional teams to grab attention, convey complex meanings in a rapid and compressed format, and persuade by implication. The way in which television succeeds in tapping into ancient interpretive structures in our cognitive system makes its detailed examination particularly revealing.
Keywords: blend, cognitive linguistics, communication, data.
Nearly all scenes involving human beings include communication in multiple modalities. Facial expressions, eyes, hand gestures, bodily stance, and voice are combined with the perceived affordances of the surroundings into an integrated and partially shared experience, including touch and audiovisual signs that are often not verbal or, anyway, not strictly verbal. There are 7 billion human beings on earth now, and they have been communicating in this fashion for at least 50,000 years. The result is a vast amount of potential data, comparable in complexity to the information available to astrophysicists, zoologists, and geneticists. Yet the datasets linguists rely on for deciphering the hidden orders of human communication remain almost entirely textual. The relatively few and small corpora we have of multimodal communication often come from specialized circumstances, such as interviews conducted by experimenters in whit-eroom lab settings. How can we broaden the foundations of our study of human communication?
Methodologically, we need to check our hypotheses against data. In the face of small, biased. and narrow archives of data, language scientists have often relied on personal introspection to choose between hypotheses. Yet, it is well-recognized by now in cognitive linguistics that although personal intuition can be a source of hypotheses, it has weaknesses as a test of hypotheses. For example, as D^browska [3] shows, judgments made by linguists diverge from those made by the gen-
eral population. She concludes that “syntacticians should not rely on their own intuitions when testing their theories.”
For all these reasons - the sparseness and the biases of the data, the relative lack of systematic-ity, the relative lack of multimodality, the unreliability of introspective data - there has been a push in linguistics to develop corpora and methods for investigating cognitive linguistic questions through big datasets, some of them multimodal.
The Distributed Little Red Hen Lab, or “Red Hen,” is a research program dedicated to this goal. Red Hen is a global enterprise designed to create a massive systematic corpus of ecologically valid multimodal data, along with new tools and practices to analyze this data. Red Hen records audiovisual news broadcasts systematically, and supplements the resulting dataset with other audiovisual records. This is made possible by section 108 of the U.S. Copyright Act, which authorizes libraries and archives to record and loan audiovisual news programs.
The Data
Red Hen’s core dataset consists of the News-Scape Library of International Television News, housed and maintained securely at the library of the University of California, Los Angeles. Other datasets are in development. NewsScape consists of roughly 200,000 hours of broadcast network news, in a variety of languages. These data reveal the quick cultural creativity and extraordinary
