CC BY
117
РЕЛИГИЯ И ОБЩЕСТВО
СЕКУЛЯРИЗМ И ПРОБЛЕМА МЕЖКОНФЕССИОНАЛЬНОГО ОТЧУЖДЕНИЯ (опыт Центральной Азии)
Бахтияр БАБАДЖАНОВ
доктор религиоведения, научный сотрудник Института востоковедения Академии наук Узбекистана (Ташкент, Узбекистан)
Идеи о гражданском обществе, демократических ценностях, конституционном строе, отделении власти от религии — производное светских (преимущественно европейских) культурных ценностей, которые в той или иной степени приняты как ориентиры в большинстве постсоветских государств. Однако в этом плане имеются особенности, в частности возникшие в связи с возрождением религии и религиозных ценностей. Точнее, это возрождение порождает некоторые проблемы. Например, открытый и скрытый конфликты религиозных фундаменталистов и сторонников светского развития, представляющих политический истеблишмент стран ЦА, либо не всегда осознанная апелляция политиков к исламским ценностям.
В известном смысле «микроконфликты» такого рода естественны, они проистекают из различной природы культуры либерализма и религиозной культуры. Одно из этих различий — духовная сфера, на монополизацию которой претендуют богословы. И здесь они имеют преимущественную позицию, так как религия — носитель сакральных предписаний. В этом смысле возрождение исламских ценностей и, так сказать, их использование как дань существующей в регионе конфессиональной ситуации также порождает некоторые неразрешимые противоречия. Например, пропаганда государствами религиозных духовных ценностей и восприятие их в мусульманской среде превращают религию в идеологию, которая, в свою очередь, влия-
ет на формирование жизненных ориентиров, в том числе на политические предпочтения значительной части граждан. Именно с этого момента начинается скрытый конфликт ценностей и ориентиров. И любое государство, избравшее светский путь развития, при наличии значительного числа верующих в стране, всегда находится на этой малозаметной грани.
Эти проблемы актуальны и для стран ЦА, а обозначенные противоречия ныне реальность для всех государств региона. В разрешении конфликтов в этой сфере помогает обращение к нашему национальному опыту, традициям, обычаям местной мусульманской общины, которая в исторической перспективе научилась жить в поликонфессиональной среде. Хотя и это приводит к конфликтам в среде богословов, так как они по-разному оценивают допустимые пределы сближения с представителями иных конфессий, по-разному смотрят на свое колониальное прошлое, или национальные особенности, обычаи и обряды местных народов, либо возможности сочетания обычаев с установками шариата.
Тем не менее одна из основных проблем в этой сфере — межконфессиональная терпимость. Мы часто слышим от богословов разных конфессий, что они готовы к диалогам, а толерантность — это суть их религии. Однако, на мой взгляд, это довольно часто выглядит как дежурная риторика и декларации и не становится реальной нормой религиозной жизни, тем более общественной. Чем это вызвано? Здесь я хотел бы предложить свое видение проблемы межконфессиональной терпимости или, наоборот, источников межрелигиоз-ной нетерпимости в республиках ЦА.
Итак, речь идет об одном из главных ориентиров в системе секулярных ценностей — это призыв к толерантности, в первую очередь к носителям иных конфессий, культурных ценностей, этносов. Здесь, мне кажется, специфика связана с нашим недавним прошлым. Я имею в виду репрессии и советскую политику атеизма, сформировавшие по меньшей мере насторожен-
ное отношение религиозных интеллектуалов к секулярным (или либеральным) ценностям, общественным и политическим институтам. То же касается и степени толерантности части богословов. Для иллюстрации достаточно просмотреть издаваемую в регионе мусульманскую религиозную литературу. Немного забегая вперед, отмечу, что есть большая разница между публичными декларациями многих религиозных лидеров (носящими скорее политический характер) и теми идеями, которые открываются при чтении легально и нелегально публикуемой сейчас мусульманской литературы, вышедшей из-под пера современных мусульманских богословов региона. Объективное исследование такой литературы вынуждает вносить серьезные коррективы в понимание реальных, но подспудных аспектов религиозного сознания и религиозной жизни местной общины, по крайней мере, значительной части богословов, издающих разные сочинения. Могу сказать, что после такого исследования у меня появился некоторый скепсис относительно декларируемой межконфессиональной толерантности в регионе.
Здесь я приведу лишь некоторые примеры, точнее — два фрагмента из комментариев Корана (тафсир) знаменитых богословов региона. Они, как мне кажется, точно иллюстрируют мои предыдущие и последующие тезисы. Я специально выбрал комментарий 120-го айата суры «ал-Бака-ра», где, напоминаю, речь идет об отношении мусульман к «неверным». Итак, в изданном официально комментарии Корана нашего самого знаменитого богослова, шейха Мухаммад-Садыка Мухаммад-Юсуфа читаем:
«Из этого и прежних айатов, а также из современного опыта становится ясно, что неверныге не оставят нас в покое. Они будут вести всякие враждебные действия против мусульман во всех сферах. ...Но не стоит надеяться, что они будут довольны, так как они будут довольны только в том случае, когда мы последуем их религии. По-другому мы им никогда не по-
нравимся. И в истории и сейчас иудеи и христиане враждуют друг с другом. Но против мусульман они сразу объединяются в единый блок. Они стараются вывести мусульман из своей религии. А мусульмане, чтобы как-то договориться с ними, идут на всякие переговоры и диалоги. Ах, если бы это принесло пользу! Ведь основная цель евреев и христиан не взаимопонимание. ...Но... путь Аллаха — единственно правильный путь. Не надо думать ни о чем другом. Только так! Никуда не следует сворачивать! И поэтому нет никакой надобности во взаимопонимании с ними (неверными). Ведь известно, что поиск взаимопонимания и попытки угодить чужим приведет (нас) к катастрофе. И нет большей катастрофы (для нас), чем поиск компромисса с неверными...»1.
Лет 15 назад этот же айат прокомментировал другой богослов региона Абдува-ли-кори Мирзаев:
«Исламские предписания истинны, даже если они кому-то не нравятся! Все другие правила общественного устройства не стоят и ломаного гроша! ...Если кто-нибудь хоть что-то маленькое заимствует у неверных, значит его путь — это путь неверного! Пусть такие мусульмане запомнят, нужно либо быть мусульманином, либо неверным! Другого пути нет! Не следуйте за ними и не отказывайтесь от своей религии!...Если вы отказываетесь от своего пути — вы отказываетесь от Аллаха! ...Но самые большие враги ислама — это те из мусульман, кто берет себе в друзья евреев и христиан, заимствует их правила, обычаи и политические системы. ...Они думают, что если они договариваются с евреями и христианами, то не продают свою религию... Нет! Они ее продают. С неверными нельзя договориться! ...Подражать неверным, заимствовать что-то из их «культуры» — это и есть следование за ними, за их верой... Сегодня евреи и христиане осуществляют свои коварные планы под прикрытием раз-
1 Шейх Мухаммад-Садык Мухаммад-Юсуф. Тафсири Хилол. Ташкент: Мавороуннахр, 2005 (Бакара, 120-й айят).
ных «культурных обменов», «диалогов», «политических и культурных союзов»... Но они все это делают против ислама, запомните это!...На самом деле противостояние между евреями, христианами, с одной стороны, и мусульманами, с другой — это не расовое или географическое противостояние, это противостояние религий. И это запомните хорошенько! Только в разные эпохи этой борьбе давали разные названия, а суть была и есть одна и та же...»2.
Далее в этом же комментарии читаем еще более резкие, даже агрессивные призывы дистанцироваться от «неверных» в любых обстоятельствах. Например, обратимся к суре «ал-Бакара» (№ 2), айатам 11 и 12. Комментарий направлен одновременно против «модернистов» (=ЫоЬа^Ы1аг, то есть против реформаторов в широком смысле этого слова), против светских правительств и тех религиозных деятелей, кто лоялен к светским формам правления. Или в комментариях к айатам 26, 27 той же суры автор утверждает, что способ решения межнациональных конфликтов должен основываться только на законах ислама: «Ислам не знает расизма, национализма. Ислам знает только две нации — исламскую нацию и нацию неверных3. Какая бы нация не приняла ислам, мы признаем ее исламской нацией... »
Из комментария к айату 107 (та же сура № 2):
«...В этом мире есть много таких, кто называет себя «мусульманами», но берет себе в друзья врагов Ислама и мусульман. Ради финансовой и другой помощи от неверных, они отказываются от исполнения законов ислама. Но мусульманин должен хорошо знать, что неверные никогда не были и не будут друзьями ислама. ...Мусульмане должны помнить, что только исполнение законов Аллаха остановит врагов ислама и мусульман. Не надо ждать помощи от врагов ислама!»
2 ‘Абдували-кори (Мирзаев). Тафсири Фуркон. Мадинаи Мунаввара. 2005 (издатель — ‘Абд ал-Куддус — сын ‘Абдували-кори).
3 Подчеркнуто в оригинальном тексте.
Из комментария к айату 108 (сура та же):
«Те, кто говорят, что вместо Великого Корана и шариата выбрали разные «импортные» пути и (политические) системы и говорят, что «мы пойдем по пути светского развития», те, вместо единого Аллаха, верят в угнетателей и смутьянов...».
Из комментария к айату 109 (сура та же):
«Эй, мусульмане, неверные давно хотят вас свернуть с пути и с предписаний истиной веры. ...Неверные хорошо понимают, что если вы воплотите в жизнь веления Аллаха, то им не останется никакой возможности подчинить вас. Это им не дает покоя!.. Отвернитесь же от неверных! Не равняйтесь на них! ...Аллах способен их всех уничтожить одновременно. Будьте с Аллахом, но не с ними! ...не думайте, что можно с ними иметь взаимоотношения и при этом сохранить свои интересы. Это не так!»
Далее снова осуждаются исламские государства, поддерживающие культурные и политические связи «со странами неверных». Автор считает, что эти связи должны ограничиваться только экономикой, обменом товарами и ресурсами «на выгодных мусульманам условиях». Осуждаются и мусульманские государства, заимствующие политические и общественные институты и структуры, «придуманные неверными».
Такие же резкие выпады против «неверных» мы находим и в некоторых других изданиях, например в узбекском переводе знаменитого в арабских странах богосло-ва-салафита Мухаммада Захида ибн Ибрахима ал-Бурсави4. И этот список можно продолжить, привлекая соответствующие издания религиозной мусульманской литературы в Казахстане, Кыргызстане или Таджикистане5.
4 См.: Мухаммад Зохид ибн Ибрахим ал-Бурса-ви. Му’миннинг сифатлари. Ташкент: Мавороун-нахр, 2005. С. 8, 19, 34 и т.д.
5 В настоящее время автор этих строк готовит обширное исследование официально и нелегально изданной религиозной литературы в регионе ЦА.
Совершенно очевидно, что такого рода цитаты отдаляют от квиетизма, который публично провозглашают некоторые мусульманские лидеры и который хотелось бы видеть в исламе. Тем более трудно сочетать с такой позицией собственно идею о толерантности, понятие о которой в исламе, естественно, не совпадает с секу-лярными ценностями. Можно также сказать, что подобные взаимные выпады в религиозной литературе — обязательная черта всех монорелигий вообще, если вспомнить, например, высказывания Папы Римского в адрес Пророка Мухаммада, либо давние и уже традиционные взаимные выпады иудейских и мусульманских богословов. Такие позиции давнего взаимного неприятия можно воспринимать как исторические родимые пятна.
Однако приведенные фрагменты вышли из-под пера наиболее авторитетных в регионе богословов, для которых догма и собственное понимание священных текстов остаются основным ориентиром. А самое главное, такого рода толкования (в печатном и электронном виде) становятся мотивацией и обоснованием крайне нетерпимой позиции многих молодых мусульман, особенно в южных районах Казахстана и Кыргызстана, а также в Узбекистане. Это я наблюдаю почти каждый день.
Во всяком случае заметно, что в среде современных мусульманских авторов региона отношение к этой догме появилось под влиянием богословов прошлого, в основном радикальных реформаторов западных частей исламского мира, позиции которых, в свою очередь, сформированы под влиянием антиколониальных и антизападных движений начала ХХ века. Естественно, в этих идеях нет места толерантности, что также следует воспринимать как некое эндогенное (врожденное) родимое пятно, оставшееся после тех вызовов, которые пережил и переживает исламский мир в период колонизации и неоколонизации.
Есть другие проблемы в использовании и интерпретации приведенных выше и подобных источников, относящихся к процессу реисламизации в республиках ЦА. Я
имею в виду серьезную разницу между публичной декларацией и воззваниями к «своей аудитории» (в виде легальных и нелегальных публикаций). Дело в том, что нынешние богословы региона научились использовать современные средства информационных коммуникаций в своих интересах. В какой-то мере это естественный результат политизации части исламских лидеров ЦА или реакция на излишнее, подчас неуместное увлечение некоторых политиков стран региона исламской риторикой.
Что касается собственно религиозных деятелей, то я считаю, что необходимо различать их неоднообразно отображенные позиции в публикациях, особенно в Интернете, которые рассчитаны, скорее, на политическую интригу. Иногда создается впечатление, что и сами религиозные деятели не всегда осознают, что они — часть информационной войны и используются как инструмент интересов крупнейших держав, так или иначе противостоящих друг другу. А иногда думается, что богословы сознательно участвуют в «Большой игре». Это же можно сказать и о риторических заявлениях некоторых религиозных лидеров, рассчитанных на широкую публику, на международные СМИ или сделанных на международных симпозиумах и конференциях. Здесь, естественно, многие религиозные лидеры стараются продемонстрировать собственную толерантность, готовность к диалогу, политическую лояльность, лишь формально отстаивая свою изолированную исламскую идентичность. Понятно, что в этом случае религиозные лидеры, вовлекаемые в региональную или международную политику, ищут защиты от своих режимов у международных организаций, особенно правозащитных. Тем более что они уже прекрасно ориентируются в политической подоплеке «Большой игры» и научились использовать ее информационный аспект в своих целях. Этот процесс можно воспринимать как совершенно естественное последствие политизации ислама во всем мире. И попытка вовлечь его в диалог — фактор вполне положительный.
Однако проблема, по моему мнению, совсем в другом. Как показано выше, многие из этих религиозных лидеров в своих публикациях или хутбах, рассчитанных на «собственную аудиторию», излагают противоположные идеи и призывы, основанные скорее на почти тотальном отчуждении от немусульман. Нет нужды доказывать, что отчуждение всегда остается благодатной почвой для конфликтов, религиозного экстремизма и радикализации. Как мы отмечали выше, некоторые богословы (причем наиболее авторитетные) открыто призывают отказаться от диалогов с немусуль-манами, подспудно разжигая межрелигиоз-ное противостояние. И, по моим наблюдениям, это отчуждение порой перерастает в скрытую или открытую агрессию неискушенного читателя, особенно молодого.
Именно поэтому нужен, как говорят специалисты, дифференцированный подход к источникам, то есть следует отделять широкую публичную (информационную) риторику от апелляций к «своей аудитории». Такой подход поможет корректнее оценить, где кончается политическая игра определенного религиозного лидера и где начинается его идеология. И здесь не следует ограничивать оценки обычным религиозным лицемерием, характерным для представителей многих конфессий. Совершенно очевидно, что такие двойственные позиции религиозных лидеров (как следствие их политизации) каждый исследователь должен оценить сам. Я говорю лишь о методе оценок и интерпретации источников информации не только декларируемых, но и рассчитанных, так сказать, «на собственную аудиторию».
Однако в условиях ЦА упомянутое конфессиональное отчуждение имеет еще и собственные исторические корни, которые тоже следует иметь в виду. Да, наши традиции и обычаи, наша естественная открытость определены (в том числе географической спецификой). Мы всегда находились и до сих пор находимся, как ныне часто декларируют, на стыке цивилизаций, культур и религий. Хотя отношения местных мусульман с представителями иных
конфессий и этносов не всегда были мирными. А в последние 150 лет нам приходилось отстаивать собственную культурную, политическую самостоятельность и самобытность, в том числе религиозную идентичность. И чаще всего сохранение собственной культуры (особенно религии) происходило в виде адаптаций, которые всегда рисковали перерасти в ассимиляцию. Кроме того, следует иметь в виду, что по причине большевизации региона местный ислам не прошел естественной эволюции либо адаптации к современным условиям (в связи с атеистической политикой в прошлом), а реформаторское движение (прежде всего джадиды) тоже было подавлено. Нарушена и традиция интеллектуального творчества. За весь советский период не написано ни одного сколько-нибудь значимого и оригинального богословского сочинения.
Тем не менее в советский период именно культурные традиции и обычаи (в том числе религиозные) вновь продемонстрировали свою живучесть и смогли противостоять тотальной коммунистической идеологии. В годы реформ Горбачева и после развала Советского Союза началась реисламизация в регионе и в других республиках бывшего СССР. Однако религия возрождалась (и возрождается) в крайне консервативных формах, с постоянным ожиданием (как плохая историческая память) недружелюбных действий «неверных», «отступников» и т.п. А самое главное, по результатам своих обширных исследований, я с уверенностью могу судить, что все эти идеи интерполируются в область восприятия светских либеральных ценностей, точнее, их неприятия (чаще все-
го скрытого). Повторяю, об этом я сужу из первых рук, в том числе по результатам изучения религиозной литературы, изданной в регионе.
В целом о периоде колонизации, особенно большевизации региона я напоминаю не случайно. Ясно, что создавшиеся в то время условия не назовешь положительным опытом для сохранения исторической толерантности. С другой стороны, с либерализацией политики СССР и его развалом мы фактически вступили в период ре-исламизации. При этом ее темпы намного опережали темпы восстановления и развития религиозного обучения. Однако вернуться в ислам отнюдь не обозначало понять его в качестве сложной системы догм и предписаний, к тому же исторический опыт мирных отношений с носителями иных конфессий был изрядно дискредитирован, особенно в советское время.
С другой стороны, новое поколение богословов оказалось совершенно неподготовленным к таким темпам возрождения религии, генераторов новых идей практически не было, а «новые/старые» религиозные идеи и парадигмы стали импортировать из других регионов исламского мира, чаще всего в крайне радикальных и экстремистских формах. Точнее, это были парадигмы, сформированные в среде фундаменталистов и экстремистов, идеология которых зародилась на волне религиозного, идеологического, политического и военного противостояния. Эта искусственно интерполированная в страны ЦА или Кавказа идеология порождает массу проблем, конфликтов и столкновений, которые наносят ущерб в первую очередь самим мусульманам.
Политический аспект
Прежде всего коснемся внутриполитического аспекта. С объявления республиками региона независимости ислам встал перед проблемой возврата своей исторической роли социального регулятора. Однако реально играть эту роль у исламских лидеров стран ЦА пока не получается. Отнятый однажды у религии социальный статус едва ли приобретет прежние формы в новых условиях. Некоторые религиозные лидеры осуществляют свою
деятельность вполне легитимно, стремятся сохранить неконфликтные отношения со своими правительствами в обмен на политическую лояльность и политическое отчуждение. Исключение составляет РТ, где политическая Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ) легитимна. Хотя очевидно, что и ее постепенно будут вытеснять из легитимного политического поля официальные власти, которые стремятся перехватить инициативу у политизированных мусульманских лидеров, пытаясь создать свой «таджикский ислам».
Другая часть исламских лидеров региона осуществляет свою деятельность нелегитимно, либо внешне скрыто. Они открыто или подспудно ставят вопрос о политическом статусе ислама как единственно необходимом условии сохранения исламской идентичности и защиты от посягательств, как они полагают, христианского мира и представителей других конфессий. В свое время (в конце 1980-х и начале 1990-х гг.) почти все исламисты региона (при полной свободе вероисповедания) пошли дальше, прилагая значительные усилия для создания (или, по их представлениям, воссоздания) исламского государства, основанного исключительно на законах шариата, сохраняя при этом крайнюю нетерпимость к «неверным».
Некоторые западные аналитики предлагают вовлечь исламские партии в легитимную борьбу за власть. Вспомним, например Чарлза Уильяма Мейнса (председателя фонда «Евразия»), который в одной из своих статей (кроме всего прочего) выдвинул ряд подходов к исламу в республиках ЦА. В частности, он писал, что США и другие страны Запада должны использовать все дипломатические и политические средства, чтобы настаивать на вхождение в официальную политическую систему всех партий, «стремящихся к мирным преобразованиям», особенно исламских политических партий6. Другие авторы (А.К. Зайферт и И.Д. Звягельская), соглашаясь с такой постановкой вопроса, тем не менее справедливо замечают, что сохраняется реальная возможность того, что вошедшие таким образом в систему власти исламисты прибегнут к радикальному изменению существующих конституционных норм. И, как следствие, отношение европейских государств к такой власти остается открытым7.
На мой взгляд, в большинстве стран ЦА сохраняется опасность, что в случае участия исламских партий в политической борьбе, они, скорее всего, пойдут на поводу у радикалистов от религии, в прах разбив все надежды на сохранение светских институтов. Такой вариант в условиях ЦА, на мой взгляд, более вероятен, по крайней мере сегодня, учитывая крайне нетерпимый и консервативный менталитет большинства местных исламистов. Для обоснования этой точки зрения можно сослаться хотя бы на приведенные выше цитаты, взятые из работ знаменитых богословов региона.
Следует также отметить, что современный политический ислам в странах ЦА — явление преимущественно привнесенное. И когда мы, например, говорим о ранних политических устремлениях того же Саййида Абдулло Нури (первый руководитель ПИВТ, ум. в августе 2007 г.) или его узбекистанских единомышленников (Рахматулла аллома, Абдували-кори и др.), не надо забывать, что их политический порыв (как реакция на атеистическую политику) начал формироваться еще в советскую эпоху, но под влиянием произведений таких столпов идеологии политического ислама как Абу-л-‘Ала’ ал-Маудуди (1903—1979 гг.), Мухаммад ‘Абдух/‘Абдо (ум. в 1906 г.) или Саййид Кутб (казнен в 1966 г.), чьи произведения штудировали в их же кружках для нелегального обучения (худжра) преимущественно в Узбекистане и Таджикистане. Подобные заимствованные ориентиры и клише из сферы воинствующего политического ислама сыгра-
6 См.: Maynes Ch.W. America Discovers Central Asia // Foreign Affairs, 2003, Vol. 82, No. 2. P. 132.
7 См.: Зайферт A.K., Звягельская И.Д. Примирение Европы и ислама в Евразии // Восток (Oriens), 2004, № 5. С. 81.
ли значительную роль в формировании взглядов местных исламистов, определив их нетерпимость и радикализм.
Между тем многие последователи и наследники идей политического ислама, например в Египте, уже критически пересматривают свое воинственное прошлое, официально отказываются от насилия, выражая готовность адаптироваться к новым условиям8. Большинство же их единомышленников в странах ЦА, особенно радикальное крыло9, весьма далеки от этого.
Рано или поздно исламская религиозная партия, естественно, будет искать возможности обосновать свои цели, идеи и постулаты в собственной догме, хотя бы из опасения потерять рейтинг у своего же электората. И в каком направлении пойдет этот поиск, пока неизвестно. По крайней мере пока у исламистов ЦА, стремящихся легитимизировать собственный статус, позиция сводится к негибкой политической идеологии (точнее к фразеологии), основанной на пристрастно подобранных айатах из Корана, примеров из Сунны или на сакральном представлении истории ислама10. И, судя по результатам наших опросов и содержанию значительного числа нелегально изданной ими литературы, большинство исламистов региона считают демократию поводом для уничтожения ислама, а секу-ляризм — «режимом отступников»11. Более того, вопрос с религиозной (исламской) легитимностью понятий демократии вообще, модернизма или, скажем, конституционного строя среди большинства местных исламистов пока не решен окончательно и положительно.
К тому же следует иметь в виду, что и основная часть политической элиты большинства стран ЦА, которую по советской традиции называют «светской», считает себя мусульманами (признавая ислам как историко-культурную, ритуальную и духовную традицию). Более того, в нынешней ситуации светские государства региона проявляют значительную либеральность к религии, свободе вероисповедания и т.п. (исключение составляет политический ислам, к которому, впрочем, отношение тоже неоднозначное — от либерально-конъюнктурного, как в Таджикистане, до явного неприятия, как в остальных странах). Вместе с тем религия признана духовной и культурной ценностью, ее символы, положения и фигуры (исламские авторитеты прошлого) используют в качестве компонента официальной идеологии практически во всех странах региона. Хотя и здесь возникают проблемы, о которых будет сказано ниже.
В целом вновь напоминаем, что местный ислам остается крайне консервативным. Ныне вопрос о реформации особенно актуален, прежде всего в контексте глобальных перемен. В политических кругах стран ЦА предлагают разные формы этой реформации: в виде «секулярной религии», «просвещенного ислама» и т.п. Некоторые богословы видят реформацию в более консервативных рамках, путем нового оживления в толковании правовых вопросов и прочих проблем, возникающих перед современными мусульманами (иджтихад), посредством уже проверенного «инструмента» — развития основ фикха и вынесение решений (фатава/фатволар) в духе времени12. Однако мы уверены, что в сложившейся ситуации любая попытка региональной реформации ислама в той или иной
8 См.: Kraemer G. Introductory Presentation. В кн.: State and Religion in Countries with a Muslim Population / Ed. by Z. Munavvarov, R. Krumm. Tashkent, 2004. P. 158.
9 По информации нынешнего председателя ПИВТ М. Кабири, в 1996 году руководство партии согласилось начать переговорный процесс. В ответ на это глава Исламского движения Узбекистана Т. Юлдаш(ев) не раз заявлял, что ПИВТ «предала интересы ислама» и что джихад надо было вести до тех, пор пока во всех мусульманских странах региона не установится единое исламское государство.
10 Наиболее характерный пример — нетерпимая позиция партии «Хизб ут-Тахрир», тоже, кстати, из числа «экспортированных» организаций.
11 Сравните это с позицией турецких исламистов.
12 См.: Шейх Мухаммад-Садык Мухаммад-Юсуф. Ихтилофлар Ьакида. Ташкент: Мавороуннахр, 2003. С. 72—78.
форме обязательно будет иметь последствием политизацию этого процесса. А это, в свою очередь, породит массу проблем для местных социумов и правительств. И ставить в таких условиях вопрос о вовлечении «исламистов» в политический процесс (либо об их «политической легитимации») следовало бы крайне осторожно, по крайней мере изучив все возможные последствия такого шага.
Например, если мы предположим, что в одной из стран исламисты придут к власти мирным путем (как это предполагают вышеназванные авторы), кроме упомянутых последствий, первым результатом такого положения станет резкий рост эмиграции из этой страны секулярных слоев населения (что в свое время произошло в Иране). Представители иных конфессий тоже, скорее всего, покинут такую страну (а это миллионы жителей). Реально такая ситуация приведет к моноконфессиональности и откроет путь к фактической «талибанизации» ЦА. В местных условиях (когда робкие шаги религиозной реформации далеки от завершения) при неоднородности позиций местных мусульман ожидается обязательная борьба за власть внутри предполагаемого исламского режима, в результате, скорее всего, власть захватят радикальные силы. С другой стороны, вымывание (эмиграция или исламская адаптация) светских слоев населения приведет к тому, что для поддержания секулярной части политической элиты государства или даже его «конституционной ориентации» (о чем некоторые эксперты пишут как об основном условии допуска исламистов к власти) просто не останется физической опоры. А в условиях, скажем, Казахстана и Кыргызстана такая ситуация может привести к противостоянию между более секулярными северными областями и «исламским» югом этих республик. Конечно, не хотелось бы рисовать картину в столь мрачных тонах, но среди большинства тех, кто исследует проблемы политического ислама в странах ЦА, такой путь развития событий (в случае легитимации исламистов) не вызывает серьезных возражений.
Может быть, эти обстоятельства и определяют, что равноправных альянсов между официальными политиками и религиозными деятелями нет. И в этом случае выявляется странная, впрочем, вполне ожидаемая картина. Почти все ведущие политические деятели региона начинают играть совершенно несвойственную и непривычную им роль, стараясь перехватить контроль над так называемым «исламским фактором». Но это пока отражается лишь в риторике официальных лиц и в их покровительстве разным религиозно-политическим мероприятиям (хотя исламизация официальной риторики порой доходит до абсурда и заставляет сомневаться в светском характере некоторых государств ЦА). Можно, например, вспомнить недавние постановления или официальные речи президента РТ Э. Рахмона, который для их аргументации апеллировал к Корану и хадисам13. Это выглядело бы забавно, если не была бы столь заметна абсолютная религиозная безграмотность г-на Э. Рахмона, вольно или невольно подыгрывавшего фундаменталистам, по крайней мере с учетом тех способов аргументации, к которым он прибегал как в своих речах, так и в инициируемых им указах о борьбе с «религиозными пережитками».
Во всяком случае, попытки политических деятелей региона использовать исламский фактор как часть политической игры и ради повышения собственного рейтинга превращаются скорее в официально стимулируемый фактор исламизации (или стимулирование радикального исламизма), нежели в духовное или культурное возрождение. В странах ЦА процессы государственного строительства находятся еще в ранней стадии развития, при которой национальную и религиозную идентичности не всегда можно полностью отделить друг от друга14.
13 Из видеокассет выступлений президента Э. Рахмона (это предвыборные речи, а также выступления на торжественном собрании, посвященном 16-летию независимости, и др.).
14 См.: Зайферт А.К., Звягельская И.Д. Указ. соч. С. 77.
Конечно, и преобразования в разных сферах общественной, экономической, политической жизни начаты не так давно и будут идти нелегко, оставляя, как отмечено, простор для социальной напряженности. При этом появляющаяся неудовлетворенность части населения, в той или иной степени отстраненной от распределения общественных благ, будет эксплуатироваться радикальными исламистами в их стремлении заменить светские государства исламскими. Кроме того, страны региона фактически не координируют свою религиозную политику, хотя многие проблемы и вызовы у них одинаковы. Мешает тому, как мне кажется, былой советский национализм/регионализм, приобретающий все черты регионального противостояния либо в борьбе за «региональное лидерство», либо в сфере территориальных претензий, либо во взаимных претензиях за распределение водных и углеводородных ресурсов и т.д. При этом некогда единая история региона становится своеобразной заложницей этого противостояния. Новое «национальное толкование» и «перекраивание» истории сравнимо разве что с искажениями и интерпретациями в советской официальной истории. Эти проблемы не могут не видеть простые мусульмане, у которых, по моим наблюдениям, возникают две внешне противоположные реакции:
1) серьезная ностальгия по советскому периоду (в основном у старшего поколения) и
2) все большая популярность идеи «регионального исламского государства», вариант — халифата (преимущественно среди богословов и молодежи).
Эти и схожие обстоятельства, на мой взгляд, еще долго будут определять «лицо ислама» в государствах региона, особенно что касается взаимной конфессиональной толерантности. Совершенно очевидно, что потребуется долгая трансформация и эволюция самих верующих, особенно авторов больших и малых богословских сочинений. Пока же многие из них рассматривают светские либеральные, демократические принципы как чуждые, и в лучшем случае просто их терпят. Весьма актуальна и трансформация мышления политиков.
Кроме того, идеи о межконфессиональной толерантности в мусульманском мире подвергаются испытаниям и другого рода, если иметь в виду внешние раздражители, способствующие постоянному возрождению у части мусульман радикальных позиций и поисков их обоснования в Коране и сунне. Речь идет о военных конфликтах на территории мусульманских стран. И пока они есть, эти раздражители также остаются серьезным фактором, напрямую стимулирующим межрелигиозную нетерпимость.
Я полагаю, что даже эти факты ни в коей мере не означают, что ислам не толеран-тен, опасен и перманентно агрессивен. Он, как и другие религии, разнообразен, а ситуация в споре с радикалистами от религии отнюдь не безнадежна. Тем более что местные правительства находятся в поиске и самостоятельно выбирают путь и методологию противостояния идеям конфессиональной нетерпимости, радикализма или терроризма (увы, не всегда успешно). Однако я считаю, что наиболее разумно в этой политике поддерживать и стимулировать именно местные обычаи и обряды, способные стать естественной и проверенной временем почвой для поддержания межконфессио-нальной толерантности. Ведь не случайно носители агрессивной идеологии резко критикуют приверженцев местных религиозных традиций за их религиозный и политический конформизм.
