31Азиатско-Тихоокеанский регион: экономика, политика, право. 2022. Т. 24, № 1. С. 184-194. Pacific Rim: Economics, Politics, Law. 2022. Vol. 24, no. 1. Р. 184-194.
Научная статья УДК [34:33]:004
https://doi.org/10.24866/1813-3274/2022-1/184-194
СДВИГ ПРАВОВОЙ ПАРАДИГМЫ В ЭПОХУ ЦИФРОВОЙ ЭКОНОМИКИ
Артур Георгиевич Кравченко
Дальневосточный федеральный университет, 690922, Россия, г. Владивосток, о. Русский, пос. Аякс, корпус D, kravchenko.ag@dvfu.ru, https://orcid.org/0000-0003-4729-1573
Аннотация. Автор статьи подвергает осмыслению тенденции эволюции правовой парадигмы под воздействием каскада технократических инноваций и соответствующих изменений матрицы общественных отношений, осуществляет анализ концептуальных изменений в юридической науке и перспектив развития права в условиях становления цифровой экономики и высоких технологий. Автор акцентирует внимание читателей на противоречиях, возникающих между изменяющейся структурой общественных отношений и консервативностью правовой парадигмы ключевых отраслей права. При этом отмечает, что критическое восприятие юридическим сообществом правовых инноваций не только выступает фактором сдерживания парадигмального сдвига в юридической науке, но и способствует сокращению законодательных ошибок в правовом регулировании.
Ключевые слова: правовая парадигма, общественные отношения, высокие технологии, информационное общество, цифровая экономика, принципы права, интернет вещей, Big Data, правовая политика.
Финансовая поддержка. Статья подготовлена при финансовой поддержке гранта РФФИ № 19-011-00820 (а) «Правовая политика российского государства, её приоритеты и принципы в условиях цифровой экономики и цифрового технологического уклада: концептуальные, методологические, отраслевые аспекты цифровизации права и правового регулирования».
Для цитирования: Кравченко А. Г. Сдвиг правовой парадигмы в эпоху цифровой экономики // Азиатско-Тихоокеанский регион: экономика, политика, право. 2022. Т. 24, № 1. С. 184-194. https://doi.org/10.24866/1813-3274/2022-1/184-194.
© Кравченко А. Г., 2022 184 PACIFIC RIM: Economics, Politics, Law ■ 2022 ■ Vol. 24 ■ No. 1
Original article
SHIFT OF THE LEGAL PARADIGM IN THE ERA OF DIGITAL ECONOMY
Kravchenko Artur Georgievich
Far Eastern Federal University, 690922, Russia, Vladivostok, Fr. Russian, p. Ajax, 10, building D, kravchenko.ag@dvfu.ru, https://orcid.org/0000-0003-4729-1573
Abstract. The author examines the trends in the evolution of the legal paradigm under the influence of a cascade of technocratic innovations and corresponding changes in the matrix of social relations, evaluates the conceptual changes in legal science and the prospects for the development of law in the context of the formation of the digital economy and high technologies. The author of the article focuses readers' attention on the emerging contradictions in the changing structure of public relations and the conservatism of the legal paradigm of key branches of law. At the same time, noting that the critical perception of legal innovations by the legal community acts not only as a deterrent to the paradigm shift in legal science, but also contributes to the reduction of legislative errors in legal regulation.
Keywords: legal paradigm, public relations, high technologies, information society, digital economy, principles of law, Internet of things, Big Data, legal policy.
Financial Support. The article was prepared with the financial support of the RFBR grant No. 19-011-00820 (a) "Legal policy of the Russian state, its priorities and principles in the digital economy and digital technological order: conceptual, methodological, sectoral aspects of the digitalization of law and legal regulation".
For citation: Kravchenko A. G. Shift of the legal paradigm in the era of digital economy // Pacific RIM: Economics, Politics, Law. 2022. Vol. 24, no. 1. P. 184-194. https://doi.org/10.24866/1813-3274/2022-1/184-194.
Интенсивность развития цифровых технологий, формирующих условия качественного роста эффективности организации общества и государства ставят сегодня перед научным сообществом вопрос о парадигмальном сдвиге в области гуманитарного знания. Технологическая цифровая революция становится объективным фактором трансформации матрицы общественных отношений во всех сферах человеческой жизни, включая культуру, право, политику, экономику. В этом ключе право, как инструмент институционализации общественных отношений, неизбежно меняется, адаптируется как к новым, так и изменившимся под воздействием цифровых технологий общественным отношениям. Как в этой связи справедливо отмечает В. В. Шаханов, «смену правовых парадигм детерминируют не только скачкообразные изменения в сфере социальной, но и революции в технической сфере» [1].
Однако в научном сообществе нет единого мнения по проблеме таких кардинальных трансформаций, наряду с теми, кто отмечает принципиальное изменение социальной ткани общества [2, с. 56-80], акцентируют внимание на необходимости «прорывного правового регулирования» [3, с. 4-11], многие ведущие учёные отводят технологическим инновациям скорее роль инструмента, формы реализации исторически сложившихся общественных отношений и не видят смысла в принципиальном пересмотре правовой парадигмы, признавая необходимость лишь институционально-правовой конкретизации новых феноменов [4].
Очевидно, что рассмотрение этого научного дискурса требует погружения в понимание объективных предпосылок, создающих потенциал парадигмального сдвига в науке. Так, согласно представлениям Томаса Куна, парадигмальный сдвиг, влекущий изменение парадигмы (дисциплинарной матрицы), требует: наличие феноменов, которые невозможно описать посредством существующих бесспорных научных понятий; невозможность решить вызванные этими феноменами проблемы известными научными методами. Ещё одну грань оснований потенциала пересмотра научных взглядов выделял П. Фейерабенд, определив научное знание как часть культуры, связывая их взаимной обусловленностью. Отсюда следует, что парадигма гуманитарных наук может изменяться также под воздействием культурной изменчивости общества. Обобщая вышесказанное во взаимосвязи с правовой наукой, Е. А. Войниканис утверждает: «...если говорить о праве, то причину кризиса следует искать не внутри дисциплины, её традициях и её сторонниках, а вовне». Исследователь отмечает тот факт, что такие изменения могут быть вызваны зависимостью права от человеческой культуры, экономики, политики, технологии [5, с. 138-161].
Между тем, как в теории всех отраслей права, так и в юридической практике сегодня мы наблюдаем нарастающий каскад вопросов, требующих их разрешения, так как существующие правовые инструменты не отвечают социальному запросу, вызванному тенденциями общественной трансформации, наступающей под воздействием повсеместного внедрения технологических инноваций.
Обращая внимание на различные отрасли права, сегодня можно констатировать, что отраслевая юридическая наука сталкивается с необходимостью пересмотра многих традиционных институтов, поиска новых правовых принципов, методов правового регулирования, приемов юридической техники. Связана такая потребность с фактическим развитием общества, погружённого в применение высокотехнологических решений, меняющих, прежде всего, ценностную социальную матрицу, логику экономических отношений и т. п., а иногда пробуждающих к жизни до этого момента утопические научные концепты общественных отношений.
Исследуя нарастающую массу социально-экономических, культурных феноменов, учёные различных отраслей права в поисках решения общественных запросов
редко отклоняются от «незыблемых» основ права, пытаясь уложить новые технологические явления и их последствия в прокрустово ложе существующего научного мировоззрения. Однако консервативность юридической науки и практики отнюдь не отменяет реальных социально-экономических процессов, а лишь переводит их в плоскость стихийных, саморегулятивных. Как следствие этого, в юридической практике мы наблюдаем две противоборствующие тенденции, одна из которых заключается в выработке кардинально новых подходов к регулированию общественных отношений в неформальном праве [6, с. 80-87] и игнорировании в социально-экономической действительности устаревших формальных правовых механизмов. Другая же тенденция сопряжена с отсутствием конструктивного правового воздействия и деградацией соответствующих общественных отношений, их трансформацией в формы «права сильного» с использованием договорного права. Например, используя правовую неопределённость, производители интернет-вещей и программного обеспечения часто злоупотребляют договором присоединения, допуская в нём оговорки, противоречащие природе гражданско-правовых отношений, в частности, создавая возможность отказаться от затрат по программному обновлению своих товаров в пределах срока службы товара, делая последний не пригодным к использованию. В этом случаи суды вынуждены руководствоваться аналогией закона и права, распространяя действия традиционных правовых подходов к регулированию на трансформированные общественные отношения, что затрудняет достижение правосудных решений [7].
Несколько схожей, но одновременно и иной, с позиции формирования общественных благ, является ситуация, в которой разработчики программного обеспечения, используя правовую неопределённость в действующем законодательстве посредством лицензионных соглашений, ограничивают гражданско-правовую ответственность, как правило, стоимостью лицензии, за причинение ущерба некачественным программным продуктом. Суды же, по сложившейся практике, доктринально дезориентированы, что порождает отсутствие единых правовых позиций [8]. Однако одновременно с этим следует признать, что именно ограничение гражданско-правовой ответственности разработчика цифрового контента, разделение, по сути, предпринимательских рисков с потребителем создало условия динамичного развития рынка цифровых технологий, да и саму инфраструктуру цифровой экономики.
Между тем, обобщая вышесказанное, очевидным видится отметить, что у юридической науки не остается иного выбора, как поэтапно менять правовую парадигму, отвечая на веление времени требованиями развития цифровой экономики.
Демонстрирует предпосылки парадигмального сдвига широкий спектр общественных отношений в области всех отраслей права. Так, конституционный институт неприкосновенности частной жизни лица ставится под сомнение повсеместным внедрением информационных технологий геопозиционирования, трекинга потребительских интересов, интернет-вещей и т. п. Сегодня, в рамках существующей
парадигмы права, законодатель идёт по пути активной защиты института частной жизни. Однако в настоящее время более чем очевидно, что с развитием информационных технологий обеспечение эффективности указанного правового института становится всё более технически невыполнимым. Для реализации права на частную жизнь от человека требуется уже не просто пассивное поведение, защищённое нормами права, а активная техническая защита своих прав, в частности, воздержи-вание от размещения в сети Интернет сведений о своей частной жизни, использование защищенных каналов связи для передачи таких данных, использование специальных программных средств защиты персональных данных и т. п.
Однако и данные активные действия по сокрытию частной жизни становятся всё более и более неэффективны. И дело уже не в осознанном нарушении прав человека разработчиками технико-программных средств, а в самой сути цифровых технологий, создающих условия неконтролируемого распространения информации.
К примеру, технология Big Data, призванная посредством сбора больших массивов статистических данных, на основании которых проводятся, в том числе, научные исследования, осуществлять прогнозирование различных социальных процессов, но при этом является источником утечки персональных данных. Несмотря на последующую депер-сонификацию, эти данные становятся реальным источником информации о частной жизни граждан. Например, распространение интернет вещей, осуществляющих сбор данных о физическом состоянии их владельцев, позволяет вычислить последних на основе индивидуальных биологических показателей и связать деперсонифицированные данные с их личностью. После этого возникает возможность беспрепятственно осуществить слежение за пользователем с помощью таких биотрекеров.
Ещё одним примером является технология голосовых помощников «Гугл», «Алиса» и др., построенных на непрерывном прослушивании окружающих интернет вещей звука и передачи данных для анализа в «облако».
Облачные технологии резервного копирования приводят к передаче данных в Интернет, что делает информацию о частной жизни лица легко доступной для корпораций.
В ряде случаев соблюдение традиционного института прав человека вступает в противоречие с общественной безопасностью как, например, использование в городах правоохранительных систем видео-слежения, основанных на технологии Big Data. Напомним, что во всех развитых странах слежение за частной жизнью граждан допускается только по санкции суда и на основании подозрений причастности к преступлениям. И хотя системы слежения по технологии Big Data не нацелены на конкретную личность, а на всех с целью выявления преступников, результат сбора таких данных в любой момент может быть изъят из цифровых хранилищ без санкции суда.
Не менее важным аспектом является и то, что массовое использование своих прав на частную жизнь пользователями информационных инфраструктур просто бы блокировало большую часть функционала умных городов (умное регулирование
транспортных потоков, энерготрафиков и т. п.), сделало невозможным системный анализ биологической безопасности населения.
Юридическая практика всё больше вынуждена прибегать к расширительному толкованию существующих правовых норм, регулирующих общественные отношения с участием высокотехнологичных решений, а законодатель - пересматривать существующие правовые конструкции. К примеру, технология автономного пилотирования, реализованная в машине Tesla, поставила под сомнение административную ответственность водителя, не участвующего в управлении транспортным средством, нарушившим требования полиции по остановке [9]. В России концептуальным ответом на сопутствующие данной технологии правовые вызовы стала Концепция обеспечения безопасности дорожного движения, с участием беспилотных транспортных средств на автомобильных дорогах общего пользования, утв. Распоряжением Правительства РФ от 25 марта 2020 г. № 724-р, в которой фактически были обозначены общие принципы, но отнюдь не решены проблемы причинения вреда людям и имуществу беспилотными технологиями. Между тем, обозначенные вопросы лежат в плоскости как технических ограничений технологии автопилота, так и концептуального подхода к наложению юридической ответственности на причинителя вреда в гражданской, административной и уголовной правовых доктринах [10, с. 221-227].
Серьёзную полемику уже вызвало потенциальное развитие технологий AI и их применение. Например, в гражданском праве исследователи выделили проблему юридической ответственности таких квазисубъектов. Но, тем не менее, разрешить проблему их автономной воли в рамках существующей гражданско-правовой парадигмы, учитывающей вину субъектов права, оказалось не так уж и не бесспорно даже в рамках теоретических конструкций [11, с. 75-85].
В экономической сфере технология блок-чейн, реализованная в проектах криптовалют, вынудила законодателей всего мира реагировать на принципиально новый эквивалент обмена благами. На примере криптовалют мы также можем видеть неоднозначность подходов к этой технологии в разных странах, при осознании большей части научного и политического сообщества, что эту технологию уже невозможно игнорировать [12, с. 51-59].
Не менее противоречивая ситуация в сфере виртуальных технологий - право собственности на виртуальные объекты, доступ к виртуальному пространству. Зарождающийся рынок виртуальных объектов в игровой индустрии потребовал пересмотра существующих парадигмальных положений гражданского права, создав очень противоречивую научную дискуссию [13, с. 789-804], а также различные подходы в законодательной и судебной практике во всём мире. В целом же развитие сетевых технологий уже привело к ряду концептуальных законодательных инноваций.
Анализ ретроспективы развития юридической практики и законодательства о биоинженерии демонстрирует нам, что технологические инновации могут приме-
няться обществом в деструктивных формах. В частности, речь идёт об использовании генетического тестирования в целях ограничения прав человека, генной инженерии, ставящей под угрозу существующие экосистемы планеты в рамках технологий ГМО, угроз воспроизводства последующих поколений человечества [14, с. 93-101].
Однако в научном сообществе всё же превалирует понимание того, что тотальный запрет на технологическое развитие профанативен, т. к. государства, корпорации и даже транснациональная организованная преступность, нарушающие запрет на технологические разработки, получают неоспоримые преимущества перед своими конкурентами, воздерживающимися от таких исследований. Причём такие преимущества крайне разнообразны и охватывают не только военную, правоохранительную, но и экономическую, социальную сферы. Между тем, развитые страны идут по пути как прямого малоэффективного запрета технологий, так и по пути выстраивания комбинированной системы многоступенчатого контроля (бюрократического, профессионально-научного, общественного). В этом смысле ставка на «управление» развитием цифровых технологий видится неоспоримо эффективней исключительно запретительных мер, и в этом процессе, на наш взгляд, тоже просматриваются признаки сдвига правовой парадигмы.
Немаловажным моментом в правовой политике развития цифровых технологий являются и противоречия между культурно-историческими традициями общества и формируемыми требованиями к матрице социального поведения общества в условиях массового внедрения технологических инноваций. Определённые модели доминирующего мировоззрения в обществе, даже без прямого отрицания обществом ценности технологического развития, могут выступать безусловным препятствием в формировании цифровой экономики, автоматизации государственного управления, внедрения новых моделей правового регулирования.
Так, патернализм российского общества задает безусловные правила для научной парадигмы и национальной правовой архитектуры России. Отсюда приоритет выбора императивных, запрещающих методов, карательных средств правого регулирования как в теоретических разработках, так и в законотворческой практике. С другой стороны, высокотехнологичные средства производства, цифровая инфраструктура национальных экономик требует внедрения правовых конструкций, основанных на методах моделирования, координации, согласования, косвенных воздействиях и т. п. [15, с. 142-46]. Таким образом, Россия нуждается в парадигмальном сдвиге юридической науки как особом развивающем и направляющем общество и государство импульсе.
При этом с позиции анализа уже совершённых институциональных изменений в праве России мы не наблюдаем принципиальных изменений. Однако анализ правовой политики России, перспективных разработок законопроектов, научных проектов, посвящённых вопросам регулирования общественных отношений, находящихся в поле цифровых технологий, позволяет видеть процесс эволюции право-
вой парадигмы. Как в этом контексте справедливо отмечает В. В. Шаханов: «...представляется, что на современном этапе общественного развития процесс смены парадигм происходит не в виде революций - резких скачкообразных изменений, а эволюционным путём, в течение достаточно длительного времени» [1].
Таким образом, из вышесказанного, характеризуя состояние правовой парадигмы в эпоху цифровых технологий, можно сделать следующие выводы:
Во-первых, цифровые технологии выступают объективным фактором, влияющим на все социальные, политические, экономические и иные процессы общественного развития. В этом смысле парадигмальный сдвиг в праве объективен и неизбежен, обусловлен не только изменениями структуры общественных отношений, но и ценностными трансформациями общества, которые не укладываются в классическую правовую парадигму, без искажений их сущности и негативных последствий традиционных регуляторных подходов. Соответственно влияние цифровых технологий на природу общественных отношений влечёт за собой не только точечные изменения в системе права, но и формирует потребность в пересмотре отдельных правовых институтов, методов правового воздействия, обеспечивая парадигмальный сдвиг.
Во-вторых, прорывные технологии снимают ранее существовавшие технические ограничения по реализации философских, политических, научных и иных идей. В этом смысле последствия цифровых инноваций, зачастую, не создают что-то новое в области научной мысли, они лишь способствуют реализации ранее нереализуемых концептуальных конструкций, в которых также заложена природа человеческого поведения. В этом смысле цифровые технологии не столько преображают закономерности поведения субъектов права, сколько раскрывают их в новых формах, одновременно требуя пересмотра механизма правового регулирования.
В-третьих, правовая парадигма обладает ценностной консервативностью и в этом смысле выполняет функцию охранения общества и государства от последствий неапробированных технологических воздействий, потенциальных угроз, возникающих в результате внедрения инноваций в сфере цифровых технологий. Однако научное отрицание необходимости парадигмальных изменений неконструктивно, ослабляет правовую материю, формирует условия противопоставления прогрессивной части общества «застывшей» механике правового регулирования. Как следствие, сегодня мы наблюдаем разрыв между поколениями молодых учёных, в большей степени понимающих сущность новых цифровых отношений, чем правовой доктрины, и ведущими специалистами юридических отраслей, отдающих предпочтения консервативному мировоззрению. Между тем это противостояние - само по себе, как факт, говорит об объективной трансформации социальной матрицы общественных отношений, актуализирующих повестку поиска правовых инноваций.
В-четвёртых, естественным фактором сдерживания инновационного развития, даже при активно развивающихся технологиях, выступают мировоззренческие доми-
нанты общества, обусловливающие невосприимчивость к инновациям, требующие смену поколений. Отсюда мы наблюдаем феномен общественного раскола между частью общества, воспринимающей такие трансформации, и отринувшими их. Этот фактор задаёт условия эволюционного развития правовой парадигмы, исключающей революционные изменения в праве. В то же время именно парадигмальный сдвиг юридической науки выступает развивающим и направляющим общество и государство импульсом, способным до определённой степени ускорить общественно-экономическое развитие, катализировать трансформацию общественного мировоззрения, купируя при этом деструктивные проявления тотальной цифровизации.
В-пятых, цифровая трансформация общественных отношений значительно усложняет их сущность, создаёт новые общественные отношения, характерные исключительно для цифровых коммуникаций, объектов, что требует от законодателей и правоприменителей глубокого понимания этих феноменов, зачастую пересмотра классических доктринальных положений в праве. При этом становление гражданско-правового оборота в цифровой экономике демонстрирует тот факт, что отраслевая правовая доктрина ведома такими изменениями не только потому, что их рациональный эффект принципиально выше проявляемых рисков, но и в силу того, что во всех ситуациях правового игнорирования или запрета регулирование общественных отношений замещается неформальными институтами [16, с. 77-84].
Из вышесказанного следует неизбежность парадигмального сдвига в праве, который уже происходит через эволюционные процессы правовых институтов, адаптирующихся под фактически изменяющуюся природу социально-экономических отношений под действием новой цифровой реальности.
Список литературы
1. Шаханов В. В. Правовые парадигмы : автореферат дис. ... канд. юрид. наук : 12.00.01. Владимир, 2005. 26 с.
2. Малинецкий Г. Г. Перспективы и риски цифровой реальности // Сборник научных трудов XXIII Международной научно-практической конференции. Системный анализ в проектировании и управлении. Санкт-Петербург, 2019. С. 56-80.
3. Наумов В. Б. Право в эпоху цифровой трансформации: в поисках решений // Российское право: образование, практика, наука. 2018. № 6 (108). С. 4-11.
4. Зорькин В. Д. Право в цифровом мире. Размышление на полях Петербургского международного юридического форума // Российская газета. Столичный выпуск № 115 (7578). URL: https://rg.ru/2018/05/29/zorkin-zadacha-gosudarstva-priznavat-i-zashchishchat-cifrovye-prava-grazhdan.html.
5. Войниканис Е. А. Парадигмальный сдвиг в современном праве // Философия политики и права : сборник научных работ. Москва : Изд. Воробьев А. В., 2010. Вып. 1. С. 138-161.
6. Тихомиров Ю. А. Право официальное и неформальное // Журнал российского права. 2005. № 5. С. 80-87.
7. Определение Верховного Суда РФ № 2-3550/2019 от 15.12.2020 г. по делу № 46-КГ20-19-К6 // Официальный сайт Верховного суда РФ. URL: http://vsrf.ru/stor_pdf.php?id=1957616.
8. Некачественное программное обеспечение: защита интересов право приобретателя. URL: https://zakon.ru/blog/2016/11/9/nekachestvennoe_programmnoe_obes pechenie_zaschita_interesov_pravopriobretatelya.
9. Автопилоту Tesla пришлось уходить от полицейской погони, пока водитель спал. URL: https://www.vesti.ru/hitech/article/2460386.
10. Любимов Л. В. К вопросу о возможности применения мер административного принуждения в отношении беспилотного автомобиля, его водителя и производителя // Вестник Воронежского института МВД России. 2019. № 4. С. 221-227.
11. Соменков С. А. Искусственный интеллект: от объекта к субъекту? // Вестник Университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА). 2019. № 2 (54). С. 75-85.
12. Гаврилов В. Н., Рафиков Р. М. Криптовалюта как объект гражданских прав в законодательстве России и ряда зарубежных государств // Вестник экономики, права и социологии. 2019. № 1. С. 51-59.
13. Новиков И. В. Виртуальная собственность: перспективы регулирования // Вопросы российской юстиции. 2019. № 1. С. 789-804.
14. Романовский Г. Б. Правовое регулирование генетических исследований в России и за рубежом // Lex russica (Русский закон). 2019. № 7 (116). С. 93-101.
15. Шатковская Т. В., Епифанова Т. В. Трансформация структуры механизма правового регулирования в условиях цифровой экономики // Проблемы экономики и юридической практики. 2018. № 3. С. 142-146.
16. Горулев Д. А. Экономическая безопасность в условиях цифровой экономики // Технико-технологические проблемы сервиса. 2018. № 1 (43). С. 77-84.
Сведения об авторе
А. Г. Кравченко - к. ю. н., доцент, зав. кафедрой гражданского права и процесса Юридической школы Дальневосточного федерального университета, г. Владивосток, Россия.
References
1. Shakhanov V. V. Pravovye paradigm. Сand. Dis. (Legal Sci.). Synopsis. Vladimir, 2005. 26 p. (In Russ.).
2. Malinetsky G. G. Prospects and risks of digital reality. Sbornik nauchnykh tru-dov XXIII Mezhdunarodnoi nauchno-prakticheskoi konferentsii. Sistemnyi analiz v proek-tirovanii i upravlenii. St. Petersburg, 2019, pp. 56-80. (In Russ.).
3. Naumov V. B. Law in the era of digital transformation: in search of solutions. Rossiiskoepravo: obrazovanie, praktika, nauka, 2018, no. 6 (108). pp. 4-11. (In Russ.).
4. Zorkin V. D. Law in the digital world. Reflection on the margins of the St. Petersburg International Legal Forum. Rossiiskaya gazeta, Capital Issue no. 115 (7578). URL: https://rg.ra/2018/05/29/zorkin-zadacha-gosudarstva-priznavat-i-zashchishchat-cifrovye-prava-grazhdan.html. (In Russ.).
5. Voynikanis E. A. Paradigm shift in modern law. In: Filosofya politiki i prava : sborniknauchnykh rabot. Moscow: Ed. Vorobyov A.V., 2010, iss. 1, pp. 138-161. (In Russ.).
6. Tikhomirov Yu. A. Official and informal law. Zhurnal rossiiskogo prava, 2005, no. 5, pp. 80-87. (In Russ.).
7. Ruling of the Supreme Court of the Russian Federation No. 2-3550/2019 dated 12/15/2020 in case No. 46-KG20-19-K6. URL: http://vsrf.ru/stor_pdf.php?id=1957616. (In Russ.).
8. Low-quality software: protection of the interests of the acquirer. URL: https://zakon.ru/blog/2016/11/9/nekachestvennoe_programmnoe_obespechenie_zaschita_ interesov_pravopriobretatelya. (In Russ.).
9. Tesla's autopilot had to evade a police chase while the driver was sleeping. URL: https://www.vesti.ru/hitech/article/2460386. (In Russ.).
10. Lyubimov L. V. To the question of the possibility of applying administrative coercion measures against an unmanned vehicle, its driver and manufacturer. Vestnik Vo-ronezhskogo institutaMVD Rossii, 2019, no. 4, pp. 221-227.
11. Somenkov S. A. Artificial intelligence: from object to subject? Vestnik Univer-siteta imeni O. E. Kutafina (MGYuA), 2019, no. 2 (54), pp. 75-85. (In Russ.).
12. Gavrilov V. N., Rafikov R. M. Cryptocurrency as an object of civil rights in the legislation of Russia and a number of foreign countries. Vestnik ekonomiki, prava i sotsiologii, 2019, no. 1, pp. 51-59. (In Russ.).
13. Novikov I. V. Virtual property: prospects for regulation. Voprosy rossiiskoi yustitsii, 2019, no. 1, pp. 789-804. (In Russ.).
14. Romanovsky G. B. Legal regulation of genetic research in Russia and abroad. Lex russica, 2019, no. 7 (116), pp. 93-101. (In Russ.).
15. Shatkovskaya T. V., Epifanova T. V. Transformation of the structure of the legal regulation mechanism in the digital economy. Problemy ekonomiki i yuridicheskoi praktiki, 2018, no. 3, pp. 142-146. (In Russ.).
16. Gorulev D. A. Economic security in the digital economy. Tekhniko-tekhnolo-gicheskieproblemy servisa, 2018, no. 1 (43), pp. 77-84. (In Russ.).
Information about the author
A. G. Kravchenko - Candidate of Law, Associate Professor, Head of Department of Civil Law and Process, Law School, Far Eastern Federal University, Vladivostok, Russia.
