CC BY
29
УДК 821.133.1-32"15"
И. К. Стаф
Сборник новелл и местная хроника в эпоху раннего Возрождения во Франции
Эволюция ренессансной новеллы происходила во взаимодействии с различными повествовательными жанрами и формами. На раннем этапе ее поэтика ориентируется на каноны хроники. Во Франции рецепция образца, «Декамерона» Боккаччо, приводит к отказу от обрамления и поэтического вымысла в пользу принципов новизны, исторической достоверности и локального характера описываемых событий.
Ключевые слова: Возрождение, Франция, новелла, новость, хроника, обрамление, вымысел, историческая достоверность
Irina К. Staf
Collection of nouvelles and local chronicles from the early Renaissance in France
The evolution of the Renaissance novella proceeded in interaction with various narrative genres and forms. At an early period, its poetics are oriented towards the canons of the chronicle. In France, the reception of the sample, Boccaccio's "Decameron" leads to a rejection of framing and poetic fiction in favor of the principles of novelty, historical authenticity and local character of the events described.
Keywords: Renaissance, France, nouvelle, news, chronicle, framing, fiction, historical authenticity
Попытки описать историческую поэтику ренессансной новеллы, как правило, упираются в тот общепризнанный факт, что очертить строгие границы этого литературного феномена крайне сложно. Родившись, подобно Афине из головы Зевса, в виде «готового» непреложного образца, «Декамерона» Боккаччо, новелла входе своей эволюции принимала самые разные формы, взаимодействовала практически со всеми типами повествования, от басни, фацеции и эпистолы до апофтегмы и гуманистического диалога: на протяжении XVI в. итальянские и французские сборники, традиционно считаются новеллистическими, явственно приобретают характер «смесей». Не случайно один из исследователей именует ее жанром-жПротеем»1.
Неоднозначно и самоназвание жанра. Крупнейший специалист по французской новеллистике Возрождения Р. Дюбюи в одной из статей недоумевает: «Нельзя не задаться вопросом, в силу какой аберрации слово, прочно укорененное и даже замкнутое в семантическом поле новизны, оказалось избрано в качестве единственного обозначения литературных произведений, которые отличает лишь одна общая черта - краткость»2.
Section 1 • Bibliology. Bibliography Напротив, Г.-А. Перуз, описывая способы презентации новеллистических текстов, т. е. отраженные в них черты социально-исторического бытования, выделяет восемь признаков новеллы, среди которых центральное место занимает ее устный характер: «Новеллы не существуют без публики. [...] По своей сути и происхождению новелла есть не литературный объект, но факт (réalité) социального диалога»3. При этом он полагает принципиально значимой идею новости, заложенную в названии жанра. В другой работе, опираясь на «метапоэтические» суждения ряда авторов французских сборников, Перуз предпринимает попытку соотнести записанную литератором новеллу с городской молвой: «Вся история новеллы заключается в отделении от слухов. Молва по определению расплывчата и бесформенна, новелла же сложилась [...] как ее подробная, искусная и привлекательная формулировка. Слух был „пустяковым" - новелла же намерена придать„со-бытию" (adventure) некий смысл... Слух анонимен - тогда как каждая новелла несет на себе печать того, кто ее„изготовил"», то есть литератора4.
Вывод этот, в целом совпадающий с определением новеллы как художественной формы «казуса» у Андре Йоллеса5, вполне логичен, однако он вступает в противоречие с обозначенной ученым двойственностью самого понятия «молва», которое описывает, с одной стороны, коллективный источник и среду распространения слухов, а с другой - их рецепцию и моральную оценку: «...Молва функционирует отчасти наподобие античного хора, то есть как выражение социальной, если не нравственной нормы; и рассказчик, ссылаясь на нее, приглашает нас (читателей-слушателей) присоединиться к общему гласу, хранителю порядка и расхожего здравомыслия»6. Если рассказчик призывает читателя «присоединиться к общему гласу», то новелла не выходит за рамки «молвы»: авторская литературная обработка растворяется в коллективном устном бытовании новости.
Любопытно, что во французско-латинском словаре Робера Этьена7 слово nouvelle вообще не соотнесено с литературой, в отличие от слов fabula или historia. Яркий пример употребления этого слова именно в значении «новость» дает, в частности, «Кимвал мира» Бонавантюра Деперье (как известно, автора новеллистического сборника): Меркурий в третьем диалоге «Кимвала...» сокрушается: «Ну не жалость ли: хоть явись я на землю, хоть вернись на небо, вечно и мир, и боги спрашивают, нет ли у меня или не знаю лия чего нового. Чтобы я мог им всякий день ловить свежие новости, понадобилось бы целое их море»8.
Для Г.-А. Перуза, как и для многих других историков, литературное бытие новеллы как жанра начинается с письменной (в широком смысле) фиксации «новости» или «события»; именно она оказывается финальной точкой процесса, вектор которого направлен от коллективного устного бы-
тования сюжета к его авторской версии. Однако, как нам представляется, отождествлять письменную фиксацию «казусов» с рождением полноправного литературного жанра значит впадать одновременно в упрощение и в анахронизм. Во-первых, об устной ипостаси новеллы мы можем судить только по текстам - манускриптам и печатным книгам. То есть перед нами репрезентация устности у авторов, литературное мастерство которых не подлежит сомнению; в их число так или иначе входит большинство новеллистов, от Боккаччо и Поджо до Маргариты Наваррской, Страпаролы, Банделло или Базиле. Во-вторых, как показывают исследования последних десятилетий, печатная «новость» даже в XVI столетии немедленно возвращалась в ту самую смутную стихию молвы, из которой ее, казалось бы, призвана была вывести типографская форма. «В XVI веке [...], - пишет Д. Кру-зе, - мы имеем дело с неодолимой тягой к печатной информации, которую, как можно судить по обрывочным записям в семейных дневниках, сразу по появлении текста читают публично, на открытом месте общественного пространства, чаще всего на городской площади, и которая с этого момента превращается в слух, в молву»9. А М. Пуспен, автор великолепной диссертации о «готических брошюрах» {pièces gothiques) первой половины XVI в. - книжечках формата преимущественно ¡п-8°, объемом, как правило, в один или, реже, два печатных листа, на народном языке, отпечатанных готическим шрифтом и распространявших тексты самого разнообразного содержания, от военных сводок и придворных новостей до религиозных наставлений и рассказов о чудесах, - прямо называет подобный способ распространения новостей «новым средством массовой информации»10. Среди них встречаются короткие прозаические и стихотворные версии хроник, рыцарских и любовных романов, причем в прологах они обычно представлены как примеры, задающие правила морали и поведения. «Готические брошюры, относящиеся к пространству литературы [...], - пишет М. Пуспен, -распространяют в народной среде тексты, которые имели очевидный успех в предыдущие столетия, либо жанр, сюжет или повествовательный мотив которых были широко распространены в Средние века. Чаще всего эти сочинения отличаются сопряжением разных типов речи: морального урока и забавного вымысла, серьезного и комического, христианских правил и куртуазных ценностей»11. То есть окололитературные «готические брошюры», своеобразный прототип «Синей библиотеки», являют собой образец апроприации высокой литературы прошлого читателями средних и низших сословий - апроприации, в которой Р. Шартье видит определяющую черту «народной» литературы и «народной» культуры12. Перед нами та культурная среда, письменная и устная одновременно, к которой принадлежала и с которой взаимодействовала новелла Ренес-
Section 1 • Bibliology. Bibliography санса. Граница между молвой и письменной/печатной «новостью», независимо от литературных достоинств последней, оказывается не только проницаемой, но и фактически отсутствующей.
Путем аналогичной апроприации шло и усвоение культурой раннего Ренессанса «Декамерона» Боккаччо. Труды В. Бранки13 показали, насколько важную роль в распространении «Декамерона» сыграла городская среда. У первых итальянских продолжателей Боккаччо книга новелл стремительно утрачивает ряд элементов своей поэтики и структуры. Речь прежде всего идет об идеальном, поэтическом (в смысле «басен поэтов», о которых пишет Боккаччо в «Генеалогии языческих богов») измерении, какое придает «Декамерону» обрамление с его богатыми литературными отсылками и реминисценциями. В «Пекороне» (ок. 1385) сера Джованни Флорентийца, «рама» оказывается сильно редуцирована, при этом две трети новелл книги заимствованы, зачастую почти без изменений, из «Новой хроники» Джованни Виллани14. Иначе говоря, сборник, написанный, подобно «Декамерону», «к утешению и удовольствию» влюбленных, как следует из ее пролога, объединяет для читателя «тематические» сюжеты из истории Флоренции. Аналогичное взаимодействие двух нарративных форм прослеживается и в новеллах (ок. 1399-140015) Джованни ди Якопо Серкамби, врача и торговца из Лукки, автора хроники родного города. Отказываясь от расплывчатого определения, данного новелле Боккаччо - у которого «Декамерон» включает в себя «сто новелл, или [...] басен, притч и историй» («cento novelle о favole о parabole о istorie»), - Серкамби, именуя каждый свой рассказ «примером» (exemplo), одновременно переносит фабулу обрамления в среду горожан, путешествующих под предводительством избранного ими главы (preposto), богатого купца. Показательно, что 12 новелл из его книги переходят с небольшими отличиями в текст хроники16, причем отличия эти не касаются сюжета и обусловлены не столько нормами поэтики или стилистики, сколько прагматикой обоих произведений: морально-политические уроки описанных событий в повествовании хрониста сформулированы предельно обстоятельно и ясно, тогда как в новеллах, призванных как наставлять, так и развлекать слушателей, дидактика, как правило, обрамляет рассказ, почти не вторгаясь в него.
Наконец, у самого известного из ранних продолжателей Боккаччо, Франко Саккетти, флорентийского торговца и литератора, новелла возвращает новеллу к ее изначальному, так сказать, этимологическому значению - новости, рассказа о дотоле неслыханном или неведомом: он пишет, «учитывая, как по нраву людям слушать о вещах для них новых (udire cose nuove)»17. Его истории, имевшие место и недавно, и в старину, суть не «басни» и не exempla, но правдивые повести о подлинных событиях: сре-
Раздел 1 • Книговедение. Библиографоведение ди них есть и такие, которым он был свидетелем и которые случились с ним самим18. Парафразируя один из тезисов пролога к Четвертому дню «Декамерона», где автор, предваряя упреки в недостоверности своих новелл, иронически предлагает недоброжелателям «представить подлинные рассказы» (che essi recassero gli originali) и, благодаря уподоблению дам музам Парнаса, поднимает свое творение до уровня поэзии, «басен» поэтов, Саккетти развивает его в духе исторической точности: «И так как многие, в особенности же, кого [новеллы] уязвят, скажут, пожалуй, как часто говорится: «Все это басни» (favole), отвечу я на это, что, быть может, кое-какие в них и есть, но замыслил я составить их правдиво. Вполне возможно, как часто бывает, некая новелла будет приписана Джованни, а кто-нибудь скажет: «Это случилось с Пьеро»; будет это небольшой ошибкой, но не будет значить, что новелла не имела места...»19
Употребление в прологе слова favole, весьма редкого в «Трехстах новеллах», не случайно. «Басни» для Саккетти - не столько поэтический вымысел, возносящий автора на Парнас, сколько «выдумки полоумных старух», о которых пишет Боккаччо в XIV книге «Генеалогии...»20. Смысл этого понятия раскрывается, например, в новелле 32, где оно используется дважды: самим автором («Куда лучшую басню, чем казентинские послы, сумел сочинить монах, о котором я расскажу в этой главе»21) и героем рассказа, доминиканцем, обещающим пастве прочесть проповедь о том, что ростовщичество не есть грех («И чтобы вы не подумали, что я рассказываю вам басни, так как тема эта важная, то в воскресенье утром, если у меня будет время, я скажу по этому поводу проповедь»22); растерянные прихожане называют проповедника «плутом» (uno ciurmatore). Тем самым структура «Трехсот новелл» лишается сразу двух факторов, на которых зиждилось единство книги у Боккаччо или Серкамби. Вместе с поэтической «басней» Саккетти отбрасывает и вымышленное обрамление: «рама» как будто растворяется в рассказах, проявляясь время от времени то в упоминании компании, в которой оказался автор-рассказчик (нов. 37,112 и др.), то в реакции слушателей на острое словцо героя (нов. 7,11,20 и др.). Главным, если не единственным структурирующим фактором его книги становится «я», субъект письма, очевидец и участник многих событий, гарантирующий их правдивость и выносящий о них свое суждение. Выражение «я, писатель» (¡o scrittore) встречается в его новеллах около трех десятков раз. Как правило, историки литературы связывают эту риторическую парадигму с традицией, заложенной Данте и Боккаччо, а также с влиянием зарождающегося гуманизма23. Между тем в «Трехстах новеллах» явственно прослеживается воздействие нарративных принципов городской хроники - в том ее новом обличье, какое она приняла в эпоху раннего Ренессанса, в частности, той
Section 1 • Bibliology. Bibliography же «Новой хроники» Виллани. Виллани также включает в повествование истории из собственной жизни, отдавая предпочтение «живому» свидетельству перед книжной ученостью. Иными словами, у Виллани прослеживается то же предпочтение «живого» правдивого слова книжному знанию, какое отличает «Триста новелл». Причем хронист не только пишет от первого лица, но и не раз использует то же выражение «я, писатель». Было бы преувеличением говорить здесь о становлении авторского самосознания в современном смысле; но важно подчеркнуть, что новелла и хроника подчиняются единой тенденции24, определяющей сходные принципы их поэтики. Нельзя обойти вниманием и еще одну черту, общую для «Трехсот новелл» и хроникального повествования. Как пишет Саккетти в прологе, «нет ничего удивительного в том, что сказанные новеллы большей частью флорентийские... ибо они мне близки»25. В полном соответствии с городским хроникальным каноном, флорентийский горожанин ограничивает свой материал родной коммуной и теми местами, где случалось бывать ему самому. Относительно строгая локализация рассказов, отсутствующая у Боккаччо и заменившая прямые заимствования из Виллани у создателя «Пекороне», не является особенностью лишь индивидуальной риторики Саккетти. Новелла перекликается и смыкается с хроникой, подобно тому, как хроника позднего Средневековья «сближается и почти совпадает с начальными, пред-боккаччиевскими формами новеллы»26. О том, что эта черта имеет типологический характер, отличает определенный этап в развитии новеллистики, свидетельствуют первые французские новеллистические сборники - бургундские «Сто новых новелл» и одноименная книга горожанина из Меца Филиппа из Виньоля.
«Сто новых новелл», написанные при дворе герцога Бургундского Филиппа III Доброго и поднесенные герцогу автором-анонимом27 ок. 1462 г., открываются прологом-посвящением28 «моему дражайшему и досточтимому повелителю Монсеньору герцогу Бургундии, Брабанта и т. д.» (А топ treschier et tresredoubte seigneur Monseigneur le due de Bourgoigne, de Brabant etc.): «Оттого что меж добрых и полезных способов провести время преизящное занятие чтением и учением весьма великолепно и похвально, и вы, досточтимый мой сеньор, скажу без лести, премного в нем преуспели, я, почтительнейший слуга ваш, желая, по долгу своему, угождать сколь возможно всем высочайшим и благороднейшим намерениям вашим, дерзаю и мыслю поднести и вручить вам малое сие творение, по вашему велению и настоянию предпринятое и завершенное; с нижайшей мольбою принять его благосклонно. Содержит оно и излагает сто историй, изрядно схожих в содержимом, не досягающих, однако, искусного и весьма украшенного языка книги Ста новелл. И может книга сия именоваться Сто новых новелл.
Раздел 1 » Книговедение. Библиографоведение А потому, что события, описанные и рассказанные в той книге Ста новелл, случились большею частью в землях и границах Италии в давнее время, и однако ж носят и сохраняют имя Новелл, можно по праву и в согласии с вполне явственной истиной озаглавить настоящую сию книгу Сто новых новелл, ибо случились они в областях Франции, Германии, Англии, Эно, Брабанта и иных местах; и еще потому, что материал, крой и фасон оных довольно недавний и весьма нового обличья»29.
Характер бургундской новеллистической книги, возникшей не в городской, но в придворной среде, тем не менее по многим параметрам близок к сборнику Саккетти. Прежде всего, оба автора эксплицитно ориентируются на модель «Декамерона» («книги Ста новелл»30) и при этом сходным образом переосмысляют свой образец. Как у флорентийского пополана, так и у бургундского сеньора новелла означает «новость»: если события, о которых повествует Боккаччо, были новы в его - «давнее» - время, то новая книга рассказывает о том, что «свежо в памяти» (de fresche memoire). Новизна рассказов также подчеркнута в колофоне издания Антуана Вера-ра: «Здесь кончаются Сто новых новелл, недавно составленные и рассказанные новыми людьми [т. е. современниками] и отпечатанные в Париже в 24-й день декабря I486 года Антуаном Вераром, либрарием...» (курсив наш - И. С.)
Кроме того, события эти не вымышлены: из всех синонимов слова «новелла», которые употребляет Боккаччо, создатель сборника оставляет лишь слово «история», отбрасывая «басни» (favole) и «параболы» {parabole). Выбор этот подтвержден в заглавии списка новелл31: «Следует перечень сей книги, озаглавленной Сто новелл, каковая в себе содержит сто глав (chapitres), либо историй (histoires), либо, лучше сказать, новелл». Излишне оговаривать, что речь идет о декларируемых автором нарративных принципах, а не о реальном отсутствии среди новелл сборника «книжных» заимствований - источники и параллели ряда сюжетов обнаруживаются в фацециях Поджо, в фаблио, в том же «Декамероне». Однако некоторые истории подтверждаются документальными свидетельствами, в частности, перепиской приближенных герцога из архивов департамента Нор32.
Показательно, что первый французский переводчик «Декамерона», гуманист Лоран де Премьефе, в прологе-посвящении своего труда Жану I Великолепному, герцогу Беррийскому, также встает перед проблемой вымысла в новеллах Боккаччо, но решает ее иначе. Ссылаясь на авторитет античности, в частности, на прологи к комедиям Теренция, он полагает, что мудрецам (sages hommes) было в древности не зазорно создавать «под покровом вымысла» (soubz fiction) книги, имеющие целью развлечь и утешить людей глупых (folz hommes), тех, кто неспособен без страха и
Section 1 • Bibliology. Bibliography страданий противостоять ударам судьбы. Боккаччиевские «помощь и развлечение любящих» превращаются у Премьефе - как и у Саккетти - в облегчение тяжкого земного удела всех людей (но средствами вымысла!), независимо от их звания и состояния: в ста новеллах «Декамерона», по его словам, говорится «об императорах, султанах, королях, герцогах, графах и иных земных государях и сеньорах, и о мужчинах и женщинах всякого сословия»33. Однако именно этим ученое сочинение Боккаччо отличается от «басен поэтов», комических, сатирических либо трагических, «что служат лишь к удовольствию или пользе простолюдинов», ибо в них бичуются пороки и прославляются добродетели человеческого общества в целом. Тем самым именование новелл «баснями» обосновывается у Премьефе, в духе раннего гуманизма, их морально-аллегорическим смыслом, но «Декамерон» предстает неким новым их типом, едва лине антиподом тех античных «басен», о которых говорит сам Боккаччо в «Генеалогии богов».
Наконец, автор посвящения герцогу Бургундскому противопоставляет свою книгу «Ста новеллам» с точки зрения материала, точнее, его происхождения: если Боккаччо пишет о делах итальянских, то «новые новеллы» повествуют о делах, что случились в землях герцогства и прилегающих к ним. В самом деле, согласно подсчетам П. Шампьона, действие около двух третей новелл происходит либо во владениях Филиппа Доброго (48), либо во Франции (21 )34. То есть книга рассказывает о достоверных событиях, которые имели место в недавнем прошлом и памятны тем, кто делится ими в кругу придворных герцога. Перед нами, разумеется, не собственно хроника, но своеобразный ее аналог: письменная фиксация местных занимательных «новостей».
В отличие от Саккетти, роль автора в рамках этой фиксации почти приравнена к роли остальных рассказчиков. «Сто новых новелл» не имеют эксплицитного обрамления, однако у каждой истории обозначено имя того, кому она принадлежит, причем среди 36 рассказчиков нет ни одного вымышленного лица: все они либо состоят при бургундском дворе, либо входят в свиту дофина, будущего короля Франции Людовика XI35, который в 1456 г. бежал в Брюссель от гнева отца, Карла VII, и получил от герцога Филиппа замок в Женапе. Благодаря такой презентации новелл в книге, в отсутствие «рамы», возникает своего рода имплицитный кружок, состоящий из приближенных герцога и предающийся «доброму и полезному» времяпрепровождению. Если новеллы Саккетти как бы вписаны в реальность городской жизни Флоренции, то «Сто новых новелл» оказываются вписаны в реальность придворной жизни бургундского двора. Сходный по смыслу прием несет при этом разную поэтическую нагрузку, с разными последствиями для структуры сборника. Автор-пополан, отказываясь од-
Раздел 1 • Книговедение. Библиографоведение новременно от «басен» и от книжной учености, заменяет гармоническую конструкцию «Декамерона» - с его строгой иерархией уровней повествования, разбивкой на дни и значимо «круглым» числом новелл (и членов lieta brigata) - рассказом от первого лица. Автор-придворный, напротив, не называет своего имени, а единственным текстом, где он выступает от «от себя», оказывается пролог-посвящение герцогу Филиппу, в котором особенности поэтики новелл непосредственно связываются с фигурой государя и патрона, преуспевшего в ученых штудиях. Поэтому он подносит герцогу книгу36, завершенную (в отличие от историй Саккетти и Серкамби) и совершенную благодаря «боккаччиевскому» количеству рассказов, а также заложенной в ее структуре придворной иерархии. Филипп Добрый - не только ее адресат, но и глава кружка: ему отдано право рассказать первую новеллу, в тексте он именуется «Монсеньор», выделяясь из прочих «мон-сеньоров» («монсеньор де Ларош», «монсеньор де Лоан», «монсеньор де Бовуар» и т. д.) и придворных (камердинеры Аларден и Понселе37 и др.). Какое-либо вымышленное обрамление в этом случае становится избыточным, ибо книга, созданная по прямому велению государя, фиксирует привычные практики его двора, которым не может быть противопоставлен иной идеал. Автор же исполняет две функции: секретаря ученых придворных досугов и рассказчика, подчеркивающего свою роль лишь тем фактом, что ему принадлежит последняя новелла сборника, симметричная новелле герцога.
Таким образом, при всех отличиях, модель «Декамерона» в первом сборнике новелл на французском языке претерпевает трансформации, в целом аналогичные тем, которые характерны для ранних новеллистических собраний в Италии. Отказ от обрамления, торжество принципов новизны и исторической достоверности, в противовес «поэтическим басням», а также локальный (в широком смысле) характер описываемых событий сближают новеллу с местной хроникой.
Еще более отчетливо эти черты проявились в «Ста новых новеллах» Филиппа из Виньоля38, суконщика и сапожника из Меца39, снискавшего известность как историк родного города: ему принадлежит «Хроника Меца, Лотарингии и Франции»40 (доведена до 1525 г.), а также прозаическое переложение жесты «Гарен Лотарингец» (1515)41, где много внимания уделено Мецу. В прологе к сборнику42 автор указывает на свой образец - бургундские «Сто новых новелл»43, - защищая его от нападок простецов (simple gens), считающих книгу вымышленной. В подражание ему и в пику невеждам он в 1505 г., выздоравливая после болезни, начинает записывать: «... многие происшествия (adventures), случившиеся большею частью как в благородном городе Меце, так и в окрестных землях, большинство коих
Section 1 • Bibliology. Bibliography сам я узнал и видел, либо по крайней мере слышал о них рассказ от людей, достойных веры и доверия (gens digne de foy et de creance). Каковые происшествия и новеллы [или «новости», nouvelles] с тех умножал я вплоть до числа сто десять, затем же переложил их все на письмо, по порядку, одну за другой, как мог и умел менее дурно, не потому, что хотел сравнить их с какими-либо сказанными из прошлых времен, но единственно ради того, чтобы занять время, а еще дабы показать, что если б о происшествиях, случающихся каждый день в разных местах, узнал какой добрый мастер (bon facteur), мог бы он из них сделать и составить книгу столь же добрую, что написаны были прежде, в рассуждении того, что даже я, ничего не видевший и не познавший, нашел их вам больше сотни, большей частью случившихся в мое время»44.
Как мы видим, понятие новеллы у Филиппа строится на тех же основных моментах, что у бургундского придворного и у Саккетти. Новелла для него есть синоним «происшествия», новости, недавно случившейся истории. «Несчастная новость (piteuse nouvelle) и происшествие приключилось со мною после вашего ухода», говорит персонаж первой новеллы45; «Во времена, когда отец мой, упокой Господь его душу, был молод и неженат, случилось таковое происшествие», повествует автор в новелле 2540; «Оказался я недавно в доброй компании, в каковой рассказывали многие славные новости (nouvelletez) для смеха», продолжает он в новелле 5547. Истории эти достоверны, о чем Филипп не устает повторять читателям: оборот «истинная правда» (il est vray, il est bien vray) - один из наиболее часто встречающихся в его книге. Больше того, в прологе он призывает читателей не только извлекать из рассказов урок, дабы избегать зла и неприятностей (inconvenient), но и в случае, если они заметят у него ошибки, исправлять их48. Целый ряд героев новелл упоминаются также в его «Хронике». Таков, например, золотых дел мастер по имени Жан, фигурирующий в новелле 26, в «Хронике»49, а также в «Дневнике»50, или знаменитый во Франции проповедник брат Жан Клере (новелла 37), который, как следует из «Хроники», посещал Мец в 1495 и 1502 гг.51, или мэтр Жан Реньо (новелла 49), кюре местной церкви52.
Книга Филиппа сближается со «Ста новыми новеллами» и сборником Саккетти и главной своей особенностью-локальным характером историй. Как справедливо отмечает А. Котин, «Мец выступает главным элементом, обновляющим и пересоздающим заново традиционный рассказ»53. Этот «благородный город» выступает у суконщика неистощимым кладезем новостей, обычаев, проделок и шуток, которые он сохраняет для читателей. Именно местный характер историй обеспечивает их достоверность, превращая город в гаранта их правдивости. В новелле 55 один из персонажей.
слушая в компании друзей рассказы о невероятных чудесах, что случились в чужих странах, призывает собравшихся: «Господа, не будем больше говорить о вещах столь странных, но давайте говорить о том, что случилось в этих землях и что можно подтвердить, ибо говорите вы, что видели много необычных зверей и таких вещей, каким трудно поверить, однако ж мы там не были и о них не знаем»54.
Подобно Саккетти и хронистам раннего Ренессанса, Филипп, выступая в роли правдивого свидетеля и единственного рассказчика, ведет речь от первого лица и уже в прологе называет себя по имени: «я, Филипп из Виньоля, торговец сукном и человек неученый (simple d'entendement)»55. И так же, как у Саккетти, его новеллы обычно подаются как устные рассказы. Черта эта проявляется сразу на двух уровнях повествования. С одной стороны, условный читатель его новелл предстает не столько читателем, сколько слушателем: формулы «как вы слышали» (comme avés ouy) или «как вы услышите» (comme vous orrés) встречаются в сборнике на каждой странице. Правомерно считать это отражением читательских практик эпохи, когда для горожан главным способом чтения по-прежнему оставалось чтение вслух. Однако в результате внутри повествовательного пространства возникает «виртуальный» кружок слушателей, перед которыми выступает рассказчик и которые сами становятся рассказчиками. Почти в каждой новелле это устное бытование истории специально фиксируется с помощью оборотов «и с тех пор над ней много смеялись» (et de ceste chose ont ris maintes fois depuis)56, «и с тех пор ее не раз рассказывали во многих добрых компаниях» (ce fut par pluseurs fois comptez et recitez en maintes bonnes compaignies)57 и т. п. «Читатель выступает адресатом историй, передающихся устным путем и собранных Филиппом; однако, если ему угодно, он может передавать эти истории дальше, читая их другим и в свой черед становясь рассказчиком. Очевидная цель автора - запечатлеть на письме новеллы, которые впоследствии лягут в основу устного исполнения, чтения вслух или рецитации»58. Если в бургундских «Ста новых новеллах» отказ от вымысла приводит к созданию имплицитного кружка реальных рассказчиков-придворных, то в «Ста новых новеллах» из Меца рассказы, рожденные городом, возвращаются в стихию городской «молвы».
Однако если в новеллах Саккетти ни разу не упомянут собственно литературный труд их создателя - сборник складывается словно бы сам собой, автор не выказывает заботы о его структуре, - то Филипп, следуя примеру бургундского новеллиста, выстраивает свою книгу и постоянно напоминает читателю, что стремится довести число новелл до сотни. Многие его рассказы вводятся оборотами вроде «дабы увеличить число и завершить сто новелл»59 или «дабы поддержать число и умножить сто новелл, желаю я
Section 1 • Bibliology. Bibliography здесь рассказать о следующем происшествии»60 и т. п. Он также стремится, в отсутствие «рамы» и разбивки на дни, объединять свои рассказы по тематическому принципу. Н. Лабер выделяет несколько таких групп: новеллы о священниках (2-18), о нищенствующих монахах (33-37), о женщинах (38-46 и 66-68), об остроумных ответах (58-65, 82-88)61. Между тем, достигнув искомого числа и завершив сборник «сотой и последней новеллой, каковая говорит и рассказывает об одном императоре-язычнике, что послал посольство...»62, Филипп решает довести количество рассказов до 110. Единственная, 110-я новелла, которая сохранилась из этого последнего десятка, начинается словами: «Дабы книга сия имела в себе число сто десять новелл, хочу я последним записать здесь маленький рассказ (compte), который завершит сказанное число»63. Возможно, перед нами желание превзойти образец или изящная литературно-числовая игра, как полагает Н. Лабер64. Так или иначе, перед нами осознанная позиция автора, который стремится придать творению по-своему совершенную форму.
Таким образом, в сборниках первых последователей Боккаччо прослеживается ряд сходных характеристик, которые можно считать типологическими для первого этапа эволюции новеллы. Отказ от вымысла («басен поэтов») и, как следствие, от эксплицитного обрамления, приводит к тому, что репрезентация устного рассказа, которая была в «Декамероне» главным структурообразующим элементом (диалог новеллами), перестает выполнять эту функцию, однако не исчезает, а либо становится имплицитной, как в бургундских «Ста новых новеллах», либо перемещается на уровень отдельных историй и авторского слова. Одновременно торжество принципа исторической достоверности возвращает понятие «новелла» к его вне-литературному, этимологическому значению «новости», а из множества подобных «новостей» складывается своего рода развлекательный аналог местной, городской хроники.
Примечания
1 Goyet F. Conclusion: L'unité de Protée. // Bulletin de l'Association d'étude sur l'humanisme, la réforme et la renaissance. 2000. №51-52. P. 231 -246.
2 Dubuis R. Le mot Nouvelle au Moyen Age : de la nébuleuse au terme générique// La Nouvelle. Définitions, transformations/Textes recueillis par B. Alluin et F. Suard. Lille : Presses Universitaires de Lille, 1990. P. 14.
3 Pérouse G.-A. Des nouvelles « Vrayes comme Evangile » : Réflexions sur la présentation du récit bref au XVIème siècle // La Nouvelle. Définitions, transformations... P. 92.
4 Pérouse G.-A. De la rumeur à la nouvelle au XVIe siècle français // Rumeurs et nouvelles au temps de la Renaissance / Directeur de la publication M.T. Jones-Davies. Paris : Klincksieck, 1997. P. 104.
5 Jolies A. Einfache Formen. Legende, Sage, Mythe, Rätsel, Spruch, Kasus, memorabile Märchen, Witz. Vierte, unveränderte Auflage. Tübingen: Max Niemeyer Verlag, 1968. S. 171-180.
6 Pérouse G.-A. De la rumeur à la nouvelle... P. 95.
7 Estienne R. Dictionnaire françois-latin (1549). Genève : Slatkine Reprints, 1972.
8 Цит. no: Des Périers B. Le Cymbalum Mundi / Introd. et annoté par Y. Délégué. Paris : Honoré Champion, 1995. P. 73; (курсив наш - И. С).
9 Crouzet D. Sur la signification eschatologique des « canards » (France, fin XVe-milieu XVIe siècle) // Rumeurs et nouvelles au temps de la Renaissance... P. 25-26 (курсив наш - И. С.).
10 Pouspin M. Publier la nouvelle. Les pièces gothiques, histoire d'un nouveau média (XVe -XVIe siècles). Paris : Publications de la Sorbonne, 2016. В диссертации выделен и проанализирован корпус из более чем 2 200 изданий.
11 Ibid. Р. 231.
12 Chartier R. Lectures et lecteurs «populaires» de la Renaissance à l'âge classique // Histoire de la lecture dans le monde occidental / Sous la dir. de G. Cavallo et R. Chartier. Paris: Editions du Seuil, 1997. P. 315-330; Id. Populär appropriation. The Readers and their Books // Id. Forms and Meanings.Texts, Performances, and Audiences from Codex to Computer. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1995. P. 83-98.
13 Branca V. Boccaccio medievale e nuovi studi sul Decameron. Firenze: Sansoni, 1998; Idem. «Con amore volere»: narrar di mercatanti fra Boccaccio e Macchiavelli. Venezia: Marsilio, 1996, и др.
14 См. об этом, в частности: Marietti M. De la chronique à la nouvelle: la réécriture de Giovanni Villani par l'auteur du Pecorone //Arzanà. Cahiers de littérature médiévale italienne. Année 2000. no 6. La Mémoire du texte. Intertextualités italiennes. P. 105-138. Таблицу соответствий см.: Messina
F. Dalla cronaca alla novella, tra historia e fabula: paradigmi interpretativi e forme di riscrittura délia Nuova cronica di Giovanni Villani. Tesi di dott. Università degli Studi di Napoli «L'Orientale». 2017. P. 98-101. URL : https://unora.unior.it/retrieve/handle/11574/182090/52085/MESSINA_Felice.pdf (дата обращения 03.11.2020).
15 Так полагает автор современного двухтомного критического издания: Sercambi
G. Novelle /А cura di G. Sinicropi. Bari: Laterza, 1972.
16 Сравнение текстов, общих для новелльере и хроники, см. Mari F. Giovanni Sercambi: Storia e finzione in un narratore toscano medievale. Durham theses. 2012. P. 233-248 URL: http:// etheses.dur.ac.uk/6389/ (дата обращения 03.11.2020).
17 Цит. по: Sacchetti F. II Trecento novelle / A cura di E. Faccioli.Torino: Einaudi, 1970. P. 1. (курсив наш - И. С.).
18 Ibid. Анализ нарративных стратегий, вытекающих из этого принципа, см.: Prosenc Segula I. «E io scrittore»: stratégies narratives et vérité historique dans le Trecentonovelle de Franco Sacchetti // Cahiers d'études italiennes. 2007. no 6. La Nouvelle italienne du Moyen Age à la Renaissance. P. 47-57.
19 Sacchetti F. Op. cit. P. 2.
20 См.: Эстетика Ренессанса / пер. В. Бибихина. T. II. М.: Искусство, 1981. С. 31.
21 Sacchetti F. Op. cit. P. 85.
22 Ibid. Ср. новеллы 147,158,210, где это слово также означает попросту «ложь», «вздор».
23 См., например: Di Legami F. Novellistica del tardo Trecento. Studi e questioni critiche // I cantieri dell'italianistica. Ricerca, didattica e organizzazione agli inizi del XXI secolo / A cura di G. Baldassarri, V. Di lasio, G. Ferroni, E. Pietrobon. Roma: Adi editore, 2016. P. 6; Battaglia Ricci L. Palazzo Vecchio e dintorni: Studio su Franco Sacchetti e le fabbriche di Firenze. Roma: Salerno éd., 1990. P. 53 sq.
24 Случай Виллани не уникален: то же выражение встречается, например, у сиенского хрониста Аньоло ди Тура (Agnolo di Tura). См.: Tufano I. Dalla cronaca alla novella II Rassegna europea di letteratura italiana. Anno 2007. no. 29-30. P. 162.
25 Sacchetti F. Op. cit. P. 1.
26 Varvaro A.Tra cronaca e novella // La novella italiana. Atti del Convegno di Caprarola (14-24 settembre 1988). Roma: Salerno editrice 1989. P. 169.
27 Подносной экземпляр, хранившийся в библиотеке герцога, не сохранился; известен по описи 1467 (1469) г. и по каталогу 1487 г., где значится «совсем новая книга, писанная на пергамене в два столбца, крытая белой замшей, во многих местах украшенная богатыми сценами, содержащая Сто Новелл, как Монсеньора, спаси его Бог, равно и многих других его приближенных». См.: Rossi L. Pour une édition des Cent Nouvelles nouvelles: de la copie de Philippe le Bon à l'édition dAntoine Vérard II Le Moyen français. 1988. Vol. 22. Du manuscrit à l'imprimé. Actes du colloque international Université McGill, Montréal, 3-4 octobre 1988 / Publ. par G. Di Stefano et R. M. Bidler. P. 71. Споры об авторе сборника продолжаются до сих пор; многие исследователи, вслед за П. Шампьоном (Les Cent Nouvelles nouvelles / Publ. par P. Champion. Paris: E. Droz, 1928. P. LI-LVII), склоняются к атрибуции «Ста новых новелл» одному из главных рассказчиков, Филиппу По, сеньору де Ларош (1428-1493), великому сенешалю Бургундии и крестнику герцога Филиппа; см., например: Dufournet J. Les Cent Nouvelles nouvelles, emblème de la génération de Louis XI II Autour des Cent Nouvelles nouvelles. Sources et rayonnements, contextes et interprétations /Textes édités par J. Devaux et A. Velissariou. Paris : Honoré Champion, 2016. P. 15-29.
28 В единственном дошедшем до нас манускрипте, хранящемся в Глазго (Ms Glasgow Hunter 252) и впервые опубликованном Т. Райтом в 1858 г. (Les Cent Nouvelles nouvelles / Publ. d'après le seul manuscrit connu avec introd. et notes par M. T. Wright. T. 1 -2. Paris: P. Jannet, 1858), посвящению предшествует список новелл. В издании 1486 г., выпущенном Антуаном Вераром (Paris, 1486; BnF Res.Y2-174), список дан после посвящения.
29 Цит. по: Les Cent Nouvelles nouvelles / Ed. critique par F.P. Sweetser. Deuxième tirage. Genève : Droz, 1996. P. 22.
30 Именно так именовался «Декамерон» в первом французском переводе Лорана де Премьефе (см. о нем также часть III, гл. 1). Л. Росси отмечает, что ориентация на книгу Боккаччо отражена и в структуре «Ста новых новелл»: «Incipit [новелл] показывают, что заглавия, содержащие краткое резюме рассказа, предваряют каждую новеллу, в соответствии с традицией „Декамерона": деталь эта - отнюдь не второстепенный элемент в структуре произведения [...] и не должна оставаться в тени, словно простой курьез. Действительно, она показывает,
что автор прекрасно знал сочинение Боккаччо» (Rossi L. Op. cit. P. 71). Кроме того, судя по explicit, последней, сотой новеллой сборника изначально был не рассказ о превращении куропаток в рыб, как в рукописи библиотеки Глазго, но историей о генуэзском купце, рассказанной автором: т.е., как и в «Декамероне», сборник открывался новеллой о грехе (адюльтере) и завершался восхвалением женской добродетели (см.: Rossi L. Per il testo delle Cent Nouvelles nouvelles: la centesima novella e i racconti dell'acteur // Medioevo romanzo. 1981-1983. Vol. VIII. no 3. P. 401-418).
31 В рукописи из Глазго оно вписано другой рукой, однако присутствует также в издании Верара (fol. a ij).
32 См.: Les Cent Nouvelles nouvelles / Publ. par P. Champion. Pièces justificatives. P. LXXIII-
33 Цит. no: Boccace. Decameron, traduction (1411-1414) de Laurent de Premierfait / ed. G. Di Stefano. Montréal: CERES, 1998. P. 3. Ср. почти дословно совпадающий пассаж в прологе «Трехсот новелл».
34 См. таблицу локализации новелл: Les Cent Nouvelles nouvelles / Publ. par P. Champion. P. LXIX.
35 Ibid. P. IX-L.
36 Отсюда второй, помимо «истории», синоним слова «новелла» в заглавии перечня рассказов - «глава» (chapitre).
37 П. Шампьон отождествляет первого из них либо с Пьером Аларом, камердинером герцога, либо с оруженосцем Аларденом Бурнелем (Les Cent Nouvelles nouvelles / Publ. par P. Champion. P. XXVII), a второго - с «бедным клириком», упомянутым в хронике Ж. Шатлена (Ibid. P. XXV). По мнению Э. Купманс, речь идет скорее о Жане де Понсо ди Понселе, камердинере Филиппа с 1458 г. (Coopmans J. Espaces ludiques: le jeu de la sociabilité bourguignonne // Autour des Cent Nouvelles nouvelles. P. 39).
38 Так называлась деревушка неподалеку от Меца, где родился автор.
39 Сведения о его биографии почерпнуты главным образом из его дневника: Gedenkbuch des Metzer Bürgers Philippe von Vigneulles aus den Jahren 1471 bis 1522 / Hrsg. H. V. Michelant. Stuttgart: Literarischer Verein, 1852. См.: Cailly Ch. Le bourgeois de Metz au quinzième siècle: Philippe de Vigneulles. Metz: Librairie de lAcadémie Impériale, 1867.
40 La chronique de Philippe de Vigneulles. T. l-IV/Ed. par Ch. Bruneau. Metz: Société d'histoire et d'archéologie de la Lorraine, 1927-1933. См. о ней, в частности: Demarolle P. Philippe de Vigneulles chroniqueur: une manière d'écrire l'histoire II Revue des langues romanes. 1993. T. 97. no 1. Écrire l'histoire à la fin du Moyen Âge. P. 57-73.
41 См. о нем: Herbin J.-C. «La 'translation en prouse' de la Geste des Loherains par Philippe de Vigneulles: une (re)trouvaille II Romania. 1988. T. 109. no 436. P. 562-565; Idem. Philippe de Vigneulles dans la Prose des Loherains // Cahiers de recherches médiévales et humanistes. 2010. No 19. P. 385-419.
42 «Сто новых новелл» сохранились в рукописи, выполненной скрибом и выправленной рукой самого Филиппа (хранится в муниципальной библиотеке Меца, ms. 1562). Рукопись
сильно повреждена: в ней отсутствует начало пролога и несколько новелл; многие из дошедших до нас историй также не имеют начала и конца. Впервые издана Ш. Ливингстоном: Philippe de Vigneulles. Les Cent nouvelles nouvelles / ed. par Ch. H. Livingston, avec le concours de F. R. Livingston et R. H. Ivy, Jr. Genève: Droz, 1972.
43 Книга, по-видимому, была ему известна по изданию Антуана Верара.
44 Philippe de Vigneulles. Les Cent nouvelles nouvelles. P. 57-58.
45 Ibid. P. 60.
46 Ibid. P. 128.
47 Ibid. P. 231.
48 Тот же мотив повторяется и в «Хронике» (La chronique de Philippe de Vigneulles. T. IV. P. 198), и в «Дневнике» (Gedenkbuch des Metzer Bürgers Philippe von Vigneulles... P.283).
49 La chronique de Philippe de Vigneulles. T. IV. P. 174,475.
50 Gedenkbuch des Metzer Bürgers Philippe von Vigneulles... P. 195.
51 La chronique de Philippe de Vigneulles. T. III. P. 359; T. IV. P. 17.
52 Ibid.T. IV. P. 40.
53 Kotin A. The Narrative Imagination. Comic Tales by Philippe de Vigneulles. Lexington: University Press of Kentucky, 1977. P. 98.
54 Philippe de Vigneulles. Les Cent nouvelles nouvelles. P. 231.
55 Ibid. P. 57.
56 Ibid. P. 74.
57 Ibid. P. 205.
58 Velissariou A. Les nouvelles de Philippe de Vigneulles (1471-1528) et leur témoignage sur la société messine // Le texte médiéval dans le processus de communication / Sous la dir. de L. Evdokimova et A. Marchandisse. Paris : Classiques Garnier, 2019. P. 284.
59 Philippe de Vigneulles. Les Cent nouvelles nouvelles. P. 136.
60 Ibid. P. 187.
61 Labère N. «En la fourme et la maniéré» des Cent nouvelles nouvelles de Philippe de Vigneulles // Le recueil au Moyen Age. La fin du Moyen Age / Sous la dir. de T. Van Hemelryck et de S. Marzano. Avec la collab. d'A. Dignef et de M.-M. Deproost.Turnhout: Brepols, 2010. P. 160.
62 Philippe de Vigneulles. Les Cent nouvelles nouvelles. P. 136.
63 Ibid. P. 410.
64 «Завершенности и торжеству числа 100 Филипп де Виньоль противопоставляет символическое смещение. Умножение 10x10 он заменяет сложением -10x10+10. Разумеется, это жест смирения; но его можно понимать и как знак уверенности и власти» (Labère N. Op. cit. P. 162).
