CC BY
16От притчевого строения пьес Бернхард отказывается, ибо тяготеет к прямому обличению больше экспрессионистов, хотя их роднит подробное и открытое обсуждение социальных проблем. Фигура обличителя в произведениях Бернхарда, в отличие от экспрессионистических пьес, становится центральной (Клара в пьесе «На покой», Роберт, Анна в «Площади героев».
В пьесе «Президент» образы достаточно плакатны, а в пьесе «На покой» образы обретают жизненность, объемность, драматическое действие становится подвижнее, образы получают психологическую нагруженность, благодаря развитию социальной ситуации, характера и психологических примет персонажей, хотя и в присущей драме обобщенности.
Можно сделать вывод, таким образом, о всестороннем проникновении экспрессионистической традиции в социальные пьесы Т.Бернхарда, не снимающей общего реалистического строя большинства пьес.
Список литературы
Архипов Ю. Предисловие // Томас Бернхард. Избранное. М., 1983.
Бернхард Т. Видимость обманчива и другие пьесы. М., 1999.
Волевич И.В. Кайзер // История немецкой литературы. М., 1976. Т. 5.
Драйтова Э. Лицедейство - комедия или трагедия // Иностранная литература. 2004
Затонский Д.В. Австрийская литература в XX столетии. М., 1985.
Кайзер Г. Драмы. М.. Петроград, 1923.
Луначарский А. Геор Кайзер // Георг Кайзер. Драмы. М., Петроград,
1923.
Павлова Н.С. Экспрессионизм // История немецкой литературы. М., 1968. Т. 4.
Павлова Н.С. Толлер // История немецкой литературы. М., 1976. Т. 5.
Ромашко С. Против смерти // Иностранная литература. 2000. № 9.
Рудниикий М. Предисловие // Бернхард Т. Видимость обманчива и другие пьесы. М., 1999.
Руцкая Г.С., Руцкая Е.А. Интеллектуальная притча Э.Толлера // Проблемы метода и поэтики в мировой литературе. Пермь. 2005.
Толлер Э. Человек-масса. М., Петроград. 1923.
Шмидт-Денглер В. Послесловие // Бернхард Томас. Стужа. М., 2000.
Л. 11.Салимов (Казань) САТИРИЧЕСКИЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ РОМАН ДЖ.ХЕЛЛЕРА «ГОЛД, ИЛИ НЕ ХУЖЕ ЗОЛОТА»
В отличие от всемирно известного антивоенного романа Джозефа Хеллера «Поправка-22» (1961) его третий по счету роман «Голд, или не хуже золота» (1979) посвящен мирной жизни американского общества 70-х гг. Однако сходство между этими двумя романами, которое проявляется как в
О А.Н.Салимов, 2007
плане содержания, так и в плане формы, неоспоримо. Возвращение прозаика к «едко ироничной стилистике» прославившего его на весь мир романа «Поправка-22» после «подчеркнутого микропсихологизма» романа «Что-то случилось» (1974), раскрытие им неприглядных черт «общенациональной интеллектуальной и политической жизни» отмечает и литературный критик А.С.Мулярчик [Мулярчик 1985: 313].
В подтверждение данного тезиса обратимся к исследованию И.П.Ильина, посвященному проблемам постмодернизма. Называя специфическую «стилевую манеру» «постмодернизма» показателем принадлежности к нему того или иного писателя, критик, однако, тут же указывает на ограниченность этого формального признака, подчеркивая, что «любая форма всегда идеологична и, следовательно, обязательно несет с собой, как бы они ни были завуалированы, определенные содержательные элементы, и поэтому, в конечном счете, она всегда содержательна» [Ильин 1990: 278]. Ильин утверждает, что между писателями, прибегающими к сходной технике письма, существуют «глубинные различия», обусловленные «в первую очередь наличием или отсутствием у писателя любви и сострадания к человеку, озабоченности его реальными нуждами, желанием ... на примере истории единичной личности увидеть общечеловеческие проблемы...» [Ильин 1990: 279]. Ильин заключает, что в случае, когда «сознательно сконструированный хаос формы воспринимается своим создателем как адекватное отражение ощущаемого им хаоса бытия», под стилевой манерой «постмодернизма» «кроется искусство модернизма». И наоборот, пользуясь любыми художественными средствами для достижения эстетического эффекта, писатель остается реалистом, «если оказывает сопротивление античеловеческим, варварским тенденциям своего времени» [Ильин 1990: 278].
В стилистической манере романа «Голд, или не хуже золота» мы наблюдаем то же обилие «абсурдистской» техники - алогизмов, парадоксов, каламбуров, словесных перевертышей, - используемой автором для описания абсурдных ситуаций в личной и общественной жизни своих персонажей, что и в «Поправке-22». При этом и здесь высвеченный Хеллером абсурд имеет как фактографический, так и фантастический характер, однако актуальность социальной сатиры, четко выраженная авторская позиция делают этот роман не менее реалистичным, чем «Поправка-22».
В романе присутствуют две сюжетные линии, личная и общественная, и обе освещаются сатирически.
В сюжетной линии, связанной с личной жизнью главного героя, Брюса Г олда, удельный вес фактографического (в немалой степени, автобиографического) материала выше, чем в общественной. Это утверждает нас в мысли, что каким бы карикатурно-гротескным ни был главный персонаж, он является, в определенной мере, носителем авторской точки зрения. Наша точка зрения отличается от существующего в критической литературе взгляда на главных героев романов «Что-то случилось» и «Голд, или не хуже золота», Боба Слокума и Брюса Голда, как на людей,
потерявших свою индивидуальность и слившихся с Системой, в отличие от Иоссариана из «Поправки-22», оказывающего ей активное сопротивление своим желанием и попытками дезертировать из армии. Бесспорно, что герои демонстрируют не равную силу сопротивления, но все же все они, пусть в разной степени, противостоят ей. В том факте, что Брюс Голд, с трудом взобравшись на самый верх социальной лестницы, принимая при этом самые нелепые условия Системы, подстраиваясь под нее (что безжалостно высмеивается автором), в конечном итоге отказывается от когда-то очень заманчивой должности в администрации президента, мы усматриваем его неприятие ее ценностей.
Выявить фактографический материал исследуемого произведения позволяет автобиографический роман Хеллера «Время от времени» (1998). Очевидны определенные параллели между персонажами и событиями обоих романов. События, подтверждение которым мы находим во «Время от времени», наряду с известными историческими лицами и событиями и создают документальный фон произведения, в котором гротеск является главным орудием реалистической сатиры писателя. Обратимся лишь к некоторым из них.
Биографические параллели проступают уже в завязке романа. Профессор университета, Брюс Голд, получает от издательства заказ написать книгу о жизни еврея в современной Америке за приличный гонорар в двадцать тысяч долларов. Книгу он задумал сделать «пикантной и достаточно легкой, чтобы ее принял массовый рынок», «с налетом эротизма». Однако его издатель, Помрой, потребовал от него научную, аргументированную работу, «которая будет полезна для колледжей и библиотек». И даже такую книгу Голд «мог бы легко сляпать, как только ему удастся собрать материал. Евреи были верным делом. Не хуже золота» [Хеллер 1998: 10]. Используемый здесь каламбур - имя профессора, Голд, в переводе с английского означает «золото» - производит иронический эффект. Сам факт, что он - еврей, профессор намерен использовать с выгодой для себя. Авторская насмешка по отношению к профессору университета с докторской степенью, который с легкостью пишет (а точнее, ляпает) книги на заказ, очевидна. Она особенно очевидна в размышлениях самого профессора, который мысленно недоумевает: «Как я могу писать о жизни еврея..., если я даже не знаю, что это такое? Я понятия не имею, о чем тут можно написать. Какая еще, к черту, жизнь еврея? По-моему мне так ни разу и не довелось встретить настоящего антисемита...» [Хеллер 1998: 5].
Преуспевающий ныне профессор - выходец из бедной еврейской семьи эмигрантов из России. В основе художественного вымысла здесь лежит автобиографический факт. Детство Голда, как и самого писателя, прошло в районе Кони Айленд в Нью-Йорке, где и селились еврейские семьи, эмигрировавшие из Восточной Европы. Озабоченность Голда тем, как расписать трудную жизнь еврея в Америке тем более понятна, что ни одна еврейская семья, по его собственному признанию, не испытывала никаких ущемлений прав по национальному признаку. Там все были евреями, и
меньшинством были не-евреи. Он даже испытывал к ним жалость по этому поводу. Эта деталь, будучи документальной и нашедшая отражение в автобиографическом романе, участвует, однако, в создании гротескного образа в романе о Голде. Часто, говоря о своих карьерных успехах, профессор выгодно подчеркивает антисемитизм, с которым ему пришлось столкнуться на пути к своему нынешнему положению в обществе. Показательна фраза Голда в беседе с Помроем о его намерении написать «рассказ о том, каково это было для людей вроде тебя и меня, для наших родителей, жен и детей вырасти и жить здесь в наше время» [Хеллер 1998: 10]. Эта фраза в устах человека, который с беспринципной легкостью мог подстроиться под что угодно, «мог с апломбом говорить на темы политики, дипломатии, экономики, образования, войны, социологии, экологии, социальной психологии, поп-культуры, художественной литературы и драмы, а также на любую из этих тем в любом ее сочетании с другой, потому что обладал предприимчивой изобретательностью и мог связать что угодно с чем угодно» [Хеллер 1998: 39], мог, слегка переставляя акценты, произнести одну и ту же речь с равным успехом перед собранием пожилых набожных консерваторов и перед съездом подростков-маоистов, пронизана авторской иронией. Оксюморон «напористая осторожность и всесокрушающая инерция» [Хеллер 1998: 38] применительно к методам, которые герой пропагандировал, дополняет образ преуспевающего американского профессора.
Очевидно, что существование проблемы антисемитизма в Америке в романе «Время от времени» не отрицается. Но также очевидно, что при создании образа профессора Голда акцент сделан не на саму проблему, а на то, как выгодно пользуется этой проблемой сам профессор. Налицо абсурдная ситуация - то, что должно быть направлено против главного персонажа, оказывается ему на пользу благодаря его изобретательной предприимчивости. Здесь даже не приходится говорить о фантасмагории. Сгусток человеческого лицемерия в лице профессора Г олда - жизнеподобие в чистом виде.
Еще одним подтверждением тому служит обличительная статья профессора под названием «Пригласи еврея в Белый Дом (и он станет твоим рабом)», написанная им «в припадке злобного раздражения» в ответ на приглашение в Белый Дом своего бывшего сокурсника, ныне редактора небольшого интеллектуального журнала, Либермана, в благодарность за поддержку им войны во Вьетнаме. В ней он «с неустрашимой мстительностью и разоблачительным пафосом» обличал как «самые ранние образцы этого подлого, распространяющегося как эпидемия подобострастия», так и современное поколение «трусливых, четких ко всем веяниям оппортунистов». Но как только профессор сам получил приглашение в Белый Дом, он больше не горел желанием опубликовать свою статью, придя к справедливому заключению: «Если бы он сделал это, то его, вероятно, больше никогда в Белый Дом не пригласили бы» [Хеллер 1998: 245].
Профессор, однако, сталкивается с антисемитизмом, но опять-таки не там, где его можно было бы ожидать. Приняв лестное для себя предложение своего бывшего сокурсника Ральфа Ньюсама поработать в администрации президента, Брюсу Голду неоднократно приходится слышать оскорбительные для себя замечания относительно своей национальности от своих новых коллег, занимающих самые высокие посты в самой демократичной стране мира. Те, кто по долгу службы должны стоять на страже конституционных прав любого гражданина своей страны, не гнушаются лишний раз напомнить Брюсу Г олду (кто - стыдливо прикрываясь эвфемизмом «люди твоих религиозных убеждений» [Хеллер 1998: 193] , а кто и без обиняков: «Голд, еврею всегда нужны друзья в Вашингтоне, потому что на самом деле ему здесь не место» [Хеллер 1998: 185]), что таланты и деловые качества человека не превосходят по своей значимости факта его национальной или расовой принадлежности. Фразы типа «Не люблю евреев и ниггеров» в устах руководителей государства, провозглашенного страной равных возможностей для людей разного цвета кожи, утверждающих, что «антисемитизма больше не существует» [Хеллер 1998: 249], можно, вероятно, причислить к арсеналу абсурдистской техники, но остается вопрос: не таится ли абсурд в самой реальности?
Фактографический материал в романе, находящий, по большей части, гротескное выражение, соседствует с фантастически-карикатурными характерами и событиями, и зачастую трудно разграничить факт и фантастику.
Самыми выразительными с сатирической точки зрения предстают в романе фантастические эпизоды, изображающие работу администрации президента. Совершенно обоснованно, на наш взгляд, М. О. Мендельсон называет это произведение Хеллера политическим романом сатирического характера [Мендельсон 1972: 172].
Даже сквозь самые фантастичные ситуации политического содержания в романе проглядывает легко узнаваемая реальность. В лице высокопоставленных чинов из ближайшего окружения президента гротескно высвечены знакомые черты чиновников любого ранга. Например, в президентской Комиссии выделялся бывший губернатор Техаса, главным достоинством которого на службе своему народу и отечеству была «способность испускать лучи властности». Губернатор знал себе цену и заявлял безапелляционно: «Репортеры в первую очередь подойдут ко мне, потому что я здесь самый главный и могу испускать лучи властности, о чем писали газеты всего мира» [Хеллер 1998: 183].
Не менее узнаваем чиновник в следующем диалоге:
«- А чем ты занимаешься?
- Почти всем, что относится к моей компетенции, Брюс.
- А что относится к твоей компетенции?
- Все, что лежит в моей области, Брюс. Это моя работа.
Голд с трудом сдерживался, чтобы не повысить голос.
- Я и пытаюсь выяснить, в чем состоит твоя работа.
- Я рад, что смог помочь тебе в этом, - сказал Ральф, пожимая ему руку» [Хеллер 1998: 198].
Отметим лишь, что дипломатичная уклончивость Ральфа продиктована не соображениями секретности, а отсутствием самого предмета разговора.
При всей карикатурности образа еще одного бывшего сокурсника Брюса Голда по университету, Гарриса Розенблатта, ставшего благодаря удачной женитьбе «уважаемым советником президентов по вопросам национальной финансовой политики» [Хеллер 1998: 51], в нем
проскальзывают реальные малопривлекательные черты политиков, умело пользующихся удачными лозунгами при отсутствии каких-либо способностей к конкретным действиям. Президентам и всем, желающим его выслушать, он неизменно давал одну и ту же «скупую рекомендацию: “Составляйте сбалансированный бюджет”». На резонный вопрос Голда: «Какое воздействие сбалансированный бюджет окажет на экономику и социальное обеспечение?» - Гаррис Розенблатт ответил: «Не знаю ...В нашей фирме этими вопросами занимаются другие отделы» [Хеллер 1998: 239]. «И за эти несколько слов в элитарных деловых и общественных кругах на него смотрели чуть ли не с благоговением» [Хеллер 1998: 51].
Когда дважды члены правительства собрались на заседание только для того, чтобы выдвинуть предложение закончить заседание и разойтись, неискушенный в практике руководства страной Г олд почувствовал разочарование, хотя и вынужден был констатировать, что «работая в согласии, они всего за два заседания добились того, на что у других уходило три года: ничего» [Хеллер 1998: 186]. Отметим лишь, что многочисленные бесплодные заседания как факт нашей действительности не дают усомниться в объективности писателя в данном случае.
Бурный протест Голда, новичка в решении проблем государственной важности, по поводу того, что они ни минуты не потратили на обсуждение каких бы то ни было вопросов на заседании, вызвал благожелательные наставления его более опытных коллег: «За тысячу долларов в день не обязательно работать по восемь часов» [Хеллер 1998: 181].
Когда пресс-секретарь президента на организованном Белым Домом брифинге объявил собравшимся журналистам, что в соответствии с политикой абсолютной откровенности он должен заявить, что у него нет никаких заявлений, что со вчерашнего дня ничего не произошло, собравшиеся были ошеломлены. Когда же один из искушенных ветеранов прессы решил все же уточнить, касается ли заявление об отсутствии новостей только Вашингтона или всей страны, последовал совершенно откровенный ответ в духе политики открытости: «Только Вашингтона. Остальная страна нас не интересует» [Хеллер 1998: 188]. И опять - в абсурдно-фантастической, на первой взгляд, ситуации метко схвачен абсурд реальности - то, чем бесславно известен государственно-бюрократический аппарат любого государства.
В заключение отметим, что все эти гротескно-фантастические ситуации, парадоксы и алогизмы полностью отвечают определению сатиры в
литературном энциклопедическом словаре: «Сатира “моделирует” свой объект, создавая образ высокой степени условности, что достигается “направленным искажением” реальных контуров явления с помощью преувеличения, заострения, гиперболизации, гротеска», - и демонстрируют одну из главных черт реалистической сатиры - выражать идеал через «антиидеал», «т.е. через вопиющее отсутствие его в предмете обличения» [Вулис 1987: 370].
Список литературы
Вулис А.З. Сатира // Литературный энциклопедический словарь; Под общ. редакцией В.М.Кожевникова и П.А.Николаева. М., 1987. С.370.
Ильин И.П. «Постмодернизм»: проблема соотношения творческих методов в современном романе Запада // Современный роман: Опыт исследования. М., 1990. С. 255 - 279.
Мендельсон М. О. Американская сатирическая проза XX века. М.,
1972.
Мулярчик А.С. Спор идет о человеке. О литературе США второй половины XX века. М., 1985.
Хеллер Дж. Голд, или не хуже золота / пер. Г.А. Крылова. - М.; Харьков, 1998.
Е. С. Седова (Челябинск) ПОЭТИКА РАННЕЙ КОМЕДИИ У.СОМЕРСЕТА МОЭМА «ЛЕДИ ФРЕДЕРИК»
К ранним опытам Моэма в драматургии относятся пьесы «ибсенистского» толка, содержащие серьезную проблематику (исключение составляют скетч 1897 г. «Браки заключаются на небесах» («Потерпевшие крушение») и одноактный фарс «Мадемуазель Зампа»): это пьеса «Человек чести» (1898), которая поднимала проблему неравного брака, «Исследователь» (1899) и «Хлебы и рыбы» (1903), где высмеивается духовное лицо. Основанное в 1899 г. Сценическое общество помогло молодому драматургу найти себе единомышленников и поставить пьесу «Человек чести» в Лондоне в Imperial Theatre 22 февраля 1903 г., где состоялось всего 2 спектакля. Также известно, что пьеса выдержала 28 представлений в Avenue Theatre, где премьера была 18 февраля 1904 г. Однако успеха Моэм не ощущал. Рецензенты упрекали автора в том, что он видит только неприглядные стороны жизни и пр. Коммерческий театр чурался «ибсенистских пьес», и успех в Сценическом обществе на пять лет закрыл Моэму дорогу на сцену. Пьесы «Исследователь» (1899) и «Хлебы и рыбы» (1903) поставить не удалось. Последняя особенно отпугивала театральных деятелей в силу сатирической направленности на духовное лицо.
Вскоре драматург оставляет серьезную проблематику и обращается к салонной комедии. Легкая комедия, по мнению Моэма, ориентируется на
О Е.С.Седова, 2007
