CC BY
117
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2015. №3(41)
УДК 821.161.1:75.03
САША СОКОЛОВ И ПИТЕР БРЕЙГЕЛЬ СТАРШИЙ:
ДИАЛОГ КУЛЬТУР
© Т.В.Бакнина
Статья посвящена исследованию связи романа русского писателя-постмодерниста ХХ века Саши Соколова «Между собакой и волком» с творчеством нидерландского художника XVI века Питера Брейгеля Старшего. Анализируются результаты межкультурного влияния на ландшафтно-пространственные образы, типологию персонажей, композиционные приемы романа.
Ключевые слова: Саша Соколов, роман «Между собакой и волком», Питер Брейгель Старший, аллюзии, универсальный образ, фольклорные мотивы, библейские мотивы.
Соединение двух имен - Саши Соколова и Питера Брейгеля Старшего - на первый взгляд может показаться несостоятельным. Действительно, что общего между русским писателем-постмодернистом второй половины ХХ века и нидерландским живописцем XVI века? Однако во втором романе Саши Соколова «Между собакой и волком» (1980) обнаруживаются скрытые аллюзии на брейгелевские картины, что и позволяет ставить эти имена в один ряд и искать точки соприкосновения между двумя выдающимися художниками. Наблюдения и размышления на этот счет являются целью данной работы.
В романе «Между собакой и волком» загадочна не только перекличка автора с художником Северного Возрождения, роман вообще - в высшей степени оригинальная, удивительная, загадочная книга. Смыслы ее предстоит разгадывать и разгадывать. Американский славист Дональд Бартон Джонсон совершенно справедливо назвал роман Саши Соколова «Между собакой и волком» квантовым прыжком в литературном развитии писателя. Рассматриваемый роман автор считает своей лучшей книгой. С этим утверждением трудно не согласиться. Однако, читая книгу, замечаешь, что это - роскошное, но не легкое чтение. Чтобы не потеряться в романном повествовании, приходится не раз возвращаться к ранее прочитанному, размышлять, сопоставлять, разгадывать. Это касается и героев, которые раздваиваются и растраиваются, «перетекают, отражаются друг в друге»; и сюжета, который представляет собой «не движение героя в пространстве», а «перемену угла зрения на одно и то же событие»; и времени, которое остановилось «между собакой и волком». Сложен, изощрен роман и по архитектонике. Он состоит из трех параллельно развернутых повествований, двух прозаических и одного стихотворного. Одна линия связана с фигурой Ильи Патрикеича Дзындзырэлы, одноногого точильщика, рабо-
тающего в артели инвалидов имени Д.Заточника, в краю, который называется Заитильщиной или Заволчьем. В восьми главах (роман состоит из восемнадцати) ведется рассказ от лица Ильи Патрикеича. Фактически главы, повествуемые Дзындзырэлой, - это части одного письма-прошения Ильи Патрикеича на имя следователя Сидора Фомича Пожилых о краже егерями его костылей с просьбой их отыскать. Но этот факт теряется в процессе речетворчества героя. Заявление Дзындзырэлы о краже превращается в его рассказ о своей жизни и жизни других артельщиков на берегах Итиль-реки. Второй герой романа, Яков Ильич Паламахтеров, охотник, поэт, тоже пишет историю Заитильщины в судьбах ее обитателей, но в стихотворной форме.
Таким образом, Заитильщина - ключевой образ романа. В его наполнении особое место занимает ландшафт. Важность, «сокровенность» пейзажного реквизита романа отмечена самим писателем в одном из интервью. Вот как сказал он о Заволжье, ставшем местом действия в романе: «Странны, загадочны и трагичны события, происходящие в той захудалой местности, где, кроме меня, обретали покой и волю Чайковский и Пришвин, Рильке и его переводчик от русской сохи Дрожжин, но где душа человеческая не многим дороже пары сапог. Там протекает Волга, она же Лета, впадающая в тюркское море забвения. Чаевничая ее водою, входя в обстоятельства ее берегов, делаешься навсегда причастен к необъяснимому и нездешнему - в ней и судьбах ей обреченных» [1: 376-377].
Любопытно, что именно эта «захудалая местность», загадочная Заитильщина, глубинка России, коррелируется с Нидерландами XVI века, с пейзажем, запечатленным на одной из самых величественных картин Брейгеля Старшего «Охотники на снегу» (1565, Вена, Художественно-исторический музей) из цикла «Времена года», или «Месяцы». На картине, как мы помним,
изображен зимний пейзаж. В композиции картины использован типичный для живописи Брейгеля прием - высокий передний план, с которого открывается вид на простирающуюся внизу равнину. На переднем плане - три уставших охотника, за плечами одного из них добыча - лиса. За охотниками бредут тощие, озябшие собаки. Слева - гостиница с надписью «Dit is inden Hert» («У оленя»). Возле нее - люди, разжигающие огонь, чтобы подпалить свинью. Справа - мельница с обледенелым колесом. Внизу располагается долина с замерзшей рекой и искусственными прудами, на которых много людей, катающихся на коньках и на санках. Кто-то в сюжете Брейгеля занят хозяйством: возит на телеге или носит на плечах хворост, полощет белье в проруби. Островерхие купола церквей и пики крыш вторят зубцам гор вдали. Деревья, кустарники, птицы и необъятный простор неба...
Эта «тихая уютность зимы» (М.Дворжак) неоднократно всплывает в романе. Сначала - то ли в отчете егеря перед комиссией об охоте, то ли в описании выставленной на вернисаже картины (неточность, расплывчатость, неоднозначность образа, действия, картины - доминантная черта стиля романа): «.Теперь мы находимся на перевале большого холма, обреченного, как и вся местность, рождественскому свежему снегу, и наши фигуры недурно контрастируют с этим фоном. Оставив таверну слева, мы почти миновали ее и начинаем спускаться в долину. Перед нами -давно знакомая панорама. Это - долина реки и город в этой долине при этой реке, и пруды, и скалы вдали, и небо надо всем перечисленным. Это наш край, мы живем здесь, и если одни из нас живут в городе, то другие - в деревне, за изумрудной рекой. Мы легко различаем плотину и мельницу, церковь и возы на улицах, библиотеку, и богадельню, и баню. Видим острую крышу инвалидного дома, точильное заведение, приют глухих и базар. А на льду прудов и реки -масса катающихся. Звонки их голоса и коньки, разгорячены лица. Там - буроватые, напоминающие мех неведомых зверей, купины оголенных кустарников и дерев; сям - прачки, полощущие белье в проруби. Есть еще вмерзшие в лед ладьи, и запруды, и птицы - о, масса птиц - и на ветках, и просто в пространстве, пахнущем сельдереем, - жароптицы, полинялые, выцветшие, или вовсе сменившие свой прихотливый наряд на скромное оперенье сорок и ворон» [2: 29]. Текст, за исключением нескольких вкраплений вроде «инвалидного дома», «точильного заведения», являющихся маркерами соколовского романа, является точным описанием картины Брейгеля. Рассказчик, как мы понимаем, нахо-
дится внутри этого ландшафта («оставив таверну слева, мы почти миновали ее.»), он - один из охотников.
В другом фрагменте романа картина, нарисованная Брейгелем, введена прямым обращением лирического героя к художнику. Записка XVII из стихотворной части романа «Записки охотника» называется «К незнакомому живописцу». Герой утверждает, что картина «незнакомого живописца» буквально списана с Заитильщины, с Город-нища, и пеняет на некоторые несоответствия: «То ли спутал ты, дружище, / Впечатленья от веков, / То ль писал ты Городнище / Совершенно без очков» [2: 93]. «Кафтаны», «башлыки», «позлащенные ягдташи» на картине художника не соответствуют тому виду, который Охотник наблюдает из своего окна. Но в целом брейгелев-ский пейзаж, чарущий «зельем неба, снега, льда» [2: 94], вполне заменим картиной из окна деревянного дома Охотника: «Был бы я купец какой-то, / Полотно бы закупил / И повесил бы над койкой - / Лег и сам себя забыл. / Но поелику пропойца, / Куплю зелена винца / И узрю твой жанр в оконце, / Из-под пятого венца. / Вот она, моя отчизна, / Нипочем ей нищета, / И прекрасна нашей жизни / Пресловутая тщета» [2, 94].
Предыдущие два фрагмента связаны с образом и сознанием Якова Ильича Паламахтерова, культурного героя романа. Восприятие Городни-ща Ильей Патрикеичем Дзындзырэлой, героем из народа, тоже навевает образы брейгелевского ландшафта: «И лишь город бревенчат картинкою сводной сквозь муть проступил, понял я, чуня, что дома его все шиты из пепловатого такого вельвета с широким рубцом, и кровли их - войлок, а может, с фабрички шляпной некрашеный фетр снесли» [2: 156]. Продолжается мотив любования картиной живописца. Рукотворность пейзажа подчеркивается семантическим полем словосочетаний: «вельвет с широким рубцом», «войлок», «некрашеный фетр». А далее брейгелевская «картинка» обживается образами и персонажами Заи-тильщины: «А с холма, с холма высочайшего, словно государев о поблажках указ, пребольшая охота валила вдоль кубарэ, ретируясь из чутких чащ: Крылобыл на хребтине малую тушку нес, а стрелки, числом до двенадцати, - вепря труп. Интересно, что рожи у тех носильщиков от выпитого за срока стали точно такие же, колуном, да и шли они как-то на полусогнутых» [2: 158-159]. Меняется также ракурс, точка, откуда смотрит герой, он смотрит как бы из глубины картины, не с холма, а с долины, поэтому охотников видит не со спины, а в анфас. Кстати, портреты опять же по-брейгелевски не индивидуализируются, яркое слово «колун» (тяжелый, клинообразный топор с
тупым лезвием) вызывает ассоциации с лицами на картинах Брейгеля «Слепые», «Калеки», «Портрет Старой женщины».
То, что через русский зимний пейзаж в романе «Между собакой и волком» проступает знаменитая картина Питера Брейгеля Старшего, подтверждает сам автор в одном из интервью: «Эта картина как бы наложена на мой текст... Дело в том, что на Волге, где я работал егерем, есть одно место, удивительно похожее на этот брейгелевский пейзаж. Находится оно в Конаковском районе, это правый берег Волги. Мой текст написан по этой картине, сюжет книги протекает в ней, в ней живут мои герои, и я там тоже живу» [3: 3]. Автор объясняет присутствие Брейгеля в романе похожестью пейзажей, но, конечно, он лукавит, все гораздо глубже. Как справедливо пишет М.Л.Кременцова, «как только картина Брейгеля появляется в романе, все повествование сразу поднимается на другой уровень <...>. Оказывается, что «Между собакой и волком» - не только «сокровенные скрижали» о России, но и книга, затрагивающая еще более всеобъемлющую проблему местоположения человека в мире» [4: 125].
Действительно, введение в художественный мир романа брейгелевских образов - это расширение границ ключевого образа Заитильщины. «. Вам, наверное, мало понятно, что мы, которые население, Заволчьем зовем», - говорит Илья Патрикеич и поясняет: «. не знаю, как Вы, исследователи, - мы, точильщики и егеря, полагаем Заволчьем такие места, которые за Волчьей лежат, с которого бы берега ни соблюдать» [2: 52]. Эта замечательная фраза (а в романе Саши Соколова все выверено до буковки!) говорит о том, что мир Заволчья безграничен. Все, с какого берега ни соблюдать, - сплошное Заволчье, сплошная Заитильщина. Эту идею и призван демонстрировать брейгелевский пейзаж, настойчиво звучащий в романе.
Расширение границ образа осуществляется писателем не только введением картины нидерландского художника XVI века. Саша Соколов использует различные приемы. Например, в Заи-тильщине вершатся сюжеты библейских притч: «И еще один случай произошел. Сеял, якобы, сеятель. Неясно, где - на Рунихах, на Лазаревом ли Поле, у Бабкина ли Креста» [2: 99]. И далее по сюжету библейской притчи. (Любопытно заметить, что у Брейгеля импульс к творчеству вызвала именно эта притча. Картина так и названа -«Притча о сеятеле» (1557, Музей искусств Тим-кена, Сан-Диего).
В контекст Заитильщины филигранно вписаны и фольклорные мотивы, в частности сказка
про Курочку-рябу: «В книге дремной моей начертано: отведала ряба золотушных ос и снесла пожилым не простое, а золотое. Казалось бы, лучшего и желать невозможно - бери и жарь. Но все не слава аллаху за Итилем (выделено нами -Т.Б.). Била-била старуха яйцо - не очень-то. Не преуспел и мужик ее, дряхлый стручок» [2: 59].
Автор поднимает своих незадачливых героев в поисках своего «я» и до космических созвездий: «Обернусь, заломя треух, оглянусь на себя, поспешающего в рогожке пестрядинным путем -высоко мне там, близко к Боженьке, там славно мне. Залюбуюсь. Кто я, спрашивается иногда, и кому. Брат и сват я кому-то, кому-то кум, а бывает, что вовсе зять - ни дать и ни взять. Но бывает - никто никому, сам себе лишь, и то не весь. Ныне - пройда и бражник, валюсь в лопух, завтра -лунь я болотный, кычу совой в бору. А просплюсь - и пророк опять. Это что еще, вот когда-никогда путем пестрядинным точить иду: стал Точильщик, кустарь посторонних солнц. Там, по правую руку, Стожары-пожары горят, тут, по левую, - Крылобыл, косолапый стрелок, пули льет. Позади у меня Медицинские Сестры, впереди -Орина-дурина и чадо ее Орион. Много бродил я по мироколице и много созвездий определил» [2: 98].
Таким образом, Заитильщина в романе Саши Соколова «Между собакой и волком» - это не просто заштатное Городнище с горсткой близлежащих селений. Автор изобретательно посмеивается над этим: «Какое это село тут будет у вас? Не обессудь, Малокулебяково, мол. А я думал - Мыломукомолово тут будет у вас. Нет, Мыкомулоломово - песня давняя, Мыкомулоло-мовым мы прежде звались. Хм, а Милокуреле-мово в таком варианте где? Малокулелемово, ре-че, в другой стороне совсем, у нас мало никогда не кулемали» [2: 103]. Заитильщина Саши Соколова - это и Россия, и европейская цивилизация, и весь Мир Божий, это - универсум.
Брейгелевское влияние в романе Саши Соколова, безусловно, обнаруживается не только введением в текст романа картины знаменитого зимнего пейзажа или эпизодом падения в яму двух калек (аллюзия на картину «Притча о слепых»). Оно более глубинно. Автору блистательного современного романа оказалось удивительно близким мироощущение Питера Брейгеля Старшего. Как уже было замечено, обоих художников волновал вопрос местоположения человека в мире. Кроме того, художественный мир «Собаки и волка», перенаселенный хромыми, немыми, косыми и прочими «индивидами» (авторский эвфемизм слова «инвалид»), рифмуется с пристрастием Брейгеля к показу уродливого,
гротескного. Вспомним картины «Безумная Грета» (1562, Музей Майер ван ден Берг, Антверпен), «Калеки» (1568, Лувр, Париж), «Притча о слепых» (1568, Музей Каподимонти, Неаполь) и др. Акцентирование уродства в картинах нидерландского художника связано, очевидно, с аллегоричным, нравоучительным характером его творчества, желанием указать человечеству на его пороки. Роман Саши Соколова не дидактичен, скорее амбивалентен, как выразилась М.Л.Кременцова, «то, что в одной главе - правда, в следующей - наглая ложь» [4: 129]. Автор не пытается исправить человечество, он констатирует его несовершенство.
Сближает художников и умение выразить национальные особенности своих народов, показать их нравы, типы, жизненный уклад. Оба видят и обнажают дурные стороны человеческой природы, изображают человека с его ошибками и чудаковатостями, но вместе с тем любуются его природной силой, непринужденностью, неистощимой жизнелюбивой энергией.
Вспомним картины Питера Брейгеля Старшего «Свадебный танец на свежем воздухе» (15641565, Уффици, Флоренция), «Крестьянский танец» (1568, Музей истории искусств, Вена), а у Саши Соколова - его незабываемого героя, Илью Патрикеича Дзындзырэлу. Как замечательно глубоко охарактеризовал его в рецензии на первую публикацию романа в России В.Потапов: «Точильщик наш - лодырь, приживал и лубочный плут, выпивоха и „скоромник". Ругать его можно долго, но есть ведь в Илье Патрикеиче и положительное. Некорыстен. Незлобив. <...> По-своему горд. По-своему верен. Вольнолюбив и свободу свою не променяет на сытый плен <.>. И главное - мечтателен, взыскует не хлеба единого, но града небесного, сохранил душу живу» [5: 107].
Обращение к фольклору - также яркая стилевая черта обоих художников. В цикле «Двенадцать пословиц» (1558, Музей Майер ван ден Берг, Антверпен) и в картине «Фламандские пословицы» (1559, Берлинская картинная галерея, Берлин) зашифровано в живописные миниатюры более сотни (!) пословиц. Брейгель философски переосмысливает пословицы, создает на основе их панораму современной ему жизни, осуждая глупость и безнравственность людей. Нравоучительный, назидательный модус доминирует на этих картинах. Максимально широко бытует фольклорная стихия и у Саши Соколова, но современный художник использует фольклорные мотивы в иной функции. Трансформации пословиц, поговорок, считалок, присловий в романе Саши Соколова исполнены литературного мас-
терства и полны комизма. Например, всем известная пословица «Икота, икота, перейди на Федота, / С Федота на Якова, / С Якова на всякого» в романе филигранно видоизменяется: «Посему кряхтя и путаясь в полах ... халата, страдая от холода ... и увещевая икоту перейти на безропотных страстотерпцев Федота и Якова, выкатим на свет Божий бочку повествования.» [2: 31]. Отказываясь от императива, заменяя его деликатным словом «увещевая», давая высокую характеристику «дежурным» именам - «безропотные страстотерпцы» (!), Саша Соколов добивается поразительной выразительности, экспрессивности текста, безусловного комического эффекта.
Впрочем, следует сказать, что комизма хватало и у Брейгеля. Щедрый юмор - это еще одна черта, сближающая художников. Живопись великого фламандца не была по достоинству оценена в его эпоху, как раз именно смех вызывали картины художника. Содержание работ Брейгеля современники считали шутейным, называли его «Питер-шутник», «Питер-мужицкий». А он был философом.
Спустя четыре столетия творчество Питера Брейгеля Старшего осветилось по-новому. В ХХ веке писатели, поэты, кинорежиссеры использовали образы и идеи Брейгеля в своих произведениях. Особенно оказалась востребованной картина «Охотники на снегу».
Что оказалось близким в ней мастерам ХХ века: Борису Пастернаку, Саше Соколову, Андрею Тарковскому, Ларсу фон Триеру?
То, что через бытовые детали художник передает гармонию взаимоотношений человека с Богом? Вспомним, что эта картина была иллюстрацией к «Часослову».
То, что Брейгель - мастер создавать маленькие вселенные из сотен крошечных кусочков народного быта и волшебным образом превращать заснеженный уголок земли в символ всей планеты? И картина «Охотники на снегу» может прочитываться как код Земли наряду с «Троицей» Рублева и «Дон Кихотом» Сервантеса? Такую трактовку она получает в фильме А.Тарковского «Солярис».
То, что Брейгель близок русской ментально-сти?
Или то, что в картине «Охотники на снегу» мы видим «потерянный рай» снежного детства каждого из нас и тоскуем о нем?
Да, все это и еще что-то. Как всякое великое произведение, оно неисчерпаемо и будет вновь и вновь приглашать к диалогу мастеров слова, камеры, кисти.
1. Соколов Саша. На сокровенных скрижалях // Па-лисандрия. Эссе. Выступления. - СПб.: Симпозиум, 1999. - С. 373 - 378.
2. Соколов Саша. Между собакой и волком. - СПб.: Издательский Дом «Азбука-классика», 2006. -224 с.
3. Соколов Саша. Учитель дерзости в школе дураков // Литературная газета. - 1993. - 15 февраля. -С. 3.
4. Кременцова М.Л. Художественный мир Саши Соколова: дис. ... канд. филол. наук. - М., 1996. -188 с.
5. Потапов В.Ю. Очарованный точильщик: опыт прочтения // Волга. - 1989. - № 10. - С. 103 - 107.
SASHA SOKOLOV AND PIETER BRUEGEL THE ELDER: DIALOGUE AMONG CULTURES
T.V.Baknina
The article studies the relation of the novel written by the Russian twentieth century postmodernist Sasha Sokolov, the author of "Between the Dog and the Wolf', with the work of the sixteenth century Dutch artist Pieter Bruegel the Elder. The article also analyzes the results of a cross-cultural influence on the landscape and spatial images, the typology of characters, and the methods of composition in the novel.
Key words: Sasha Sokolov, novel "Between the Dog and the Wolf', Pieter Bruegel the Elder, allusions, universal images, folklore motifs, Biblical motifs.
1. Sokolov Sasha. Na sokrovennyx skrizhalyax // Pali-sandriya. E'sse. Vystupleniya. - SPb.: Simpozium, 1999. - S. 373 - 378. (in Russian)
2. Sokolov Sasha. Mezhdu sobakoj i volkom. - SPb.: Izdatel'skij Dom «Azbuka-klassika», 2006. - 224 s. (in Russian)
3. Sokolov Sasha. Uchitel' derzosti v shkole durakov // Literaturnaya gazeta. - 1993. - 15 fevralya. - S. 3. (in Russian)
4. Kremencova M.L. Xudozhestvennyj mir Sashi Soko-lova: dis. ... kand. filol. nauk. - M., 1996. - 188 s. (in Russian)
5. Potapov V.Yu. Ocharovannyj tochil'shhik: opyt prochteniya // Volga. - 1989. - № 10. - S. 103 - 107. (in Russian)
Бакнина Татьяна Васильевна - кандидат филологических наук, доцент, зав. кафедрой русского языка и литературы Самарского государственного института культуры.
443010, Россия, Самара, ул.Фрунзе, 167. E-mail: tatyana-baknina@yandex.ru
Baknina Tatyana Vasilievna - PhD in Philology, Associate Professor, Head of the Department of the Russian Language and Literature, Samara State Institute of Culture.
167 Frunze Str., Samara, 443010, Russia E-mail: tatyana-baknina@yandex.ru
Поступила в редакцию 12.05.2015
