CC BY
114
3. Андерсен X.К. Указ. соч. С.321.
4. Переписка Я.К. Грота с П.А. Плетневым, СПб, 1896. Т.Н. С. 374.
5. Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1986. Т. 29, кн. 1. С. 56. (В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страниц).
6. Nielsen Е H.Ch. Andersen. Copenhagen, 1983. P. 12.
7. Чернышевский H Г. Полн собр. соч. М., 1949. Т. II. С. 204.
8. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. М., 1937. Т. 48. С.З.
9. Добролюбов Н.А. // Журнал для воспитания. 1858. № 12. С.377. Ю.Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. 9. С. 136; (Финский вестник. 1845. Т.
2, разд V. С. 15-17).
11. Достоевский Ф.М. Материалы и исследования. Л., 1988. Вып. 8. С. 255.
12. Иностранная литература. 1981. № 8. С. 237.
13. Пушкин А.С. Исследования и материалы. 1956. № 1. С. 357.
14. Неизданные письма иностранных писателей XVIII-XIX вв. М.; Л., 1960. С. 321.
15. Библиотека для чтения. СПб. 1864. Июнь. С. 8-18.
16. Воспитание и обучение. 1877. № 2. С. 73.
17. Обзор критики дан по кн.: Андерсен Х.К. Литературные памятники. М., 1995. С. 656-679. (В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием номера страницы).
18. Андерсен Х.К. Литературные памятники. М.; Наука, 1983. С. 331.
19.Дауговиш С.Н. О возможном лубочном подтексте рассказа Ф.М.Достоевского "Скверный анекдот" // Достоевский Ф.М. Материалы и исследования. 1996 № 12. С.249.
Ч.А. Горбачевский
САМОУБИЙСТВО КАК ОБЪЕКТ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОСМЫСЛЕНИЯ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО
(ТОЧКА ЗРЕНИЯ РУССКИХ ФИЛОСОФОВ РУБЕЖАXIX-XX ВЕКОВ)
Одна из основных тем творчества Достоевского - тема свободы. Свободу и своеволие многие герои произведений Достоевского ставят выше собственного благополучия, но безграничная свобода часто приводит героев Достоевского к самоубийству. Почему это происходит, мы и попытаемся выяснить.
Подготовительные материалы к "Подростку" представляют самоубийство одним из лейтмотивов этого произведения. Причины, ведущие к самоубийству, могут быть разными. Так, в тех же подготовительных материалах Лиза сводит счеты с жизнью, "потому что разорвала с матерью", считает, что "обидела мать"1. Здесь же можно найти и другие причины самоубийств - из-за неосуществленных планов [16; 56] и ревности [16; 85], от идеи, что "Россия - второстепенный народ и служит лишь материалом" [16; 44]; есть заметки о самоубийствах "равнодушных тупиц" [16; 53], "от тщеславия" [16; 68]; самоубийство гимназиста, "что тяжело
учиться"; атеиста; от скуки; от материальной причины; самоубийства не грубых натур от отрицания жизни; негодования на "глупость" появления человека на земле, на прямолинейность жизни [23; 144-146]; от тоски; неверия в бессмертие [24; 52-54], легкомысленное самоубийство ("от собственных капризов") [14; 8]. Достоевский считал, что разлад в семье, брошенность и обречённость "юного поколения", вынужденного искать идеалы и высший смысл жизни, отъединение и отчуждение, "оставление на собственные силы", является самым ужасным "в теперешний момент" [24; 52]. Подросток говорит о самоубийстве как общей черте "нашего времени", о явлении, особенно появившемся после гласности из-за потери всеобщего порядка: "То был дурной порядок, но <...> всё-таки порядок. А теперь и хорошо, да беспорядок" [16; 68]; Особенно поразило Достоевского одно петербургское самоубийство молодой швеи, выбросившейся из окна, "потому что не могла приискать себе для пропитания работы", выбросилась девушка, "держа в руках образ. Этот образ в руках - странная и неслыханная ещё в самоубийстве черта! Это уж какое-то кроткое, смиренное самоубийство" [23; 146]. Довольно часто самоубийство трактуется как бунт, здесь - другое, скорее безысходное смирение перед обстоятельствами. Это самоубийство глубоко занимало творческое воображение Достоевского. Оно нашло своё отражение в повести "Кроткая", в которой автор показал душевную драму самоубийцы.
Русскими религиозными мыслителями самоубийство рассматривалось прежде всего с православной, христианской точки зрения, считалось безусловным грехом. И если для верующего христианина смерть -переход к более высокой и совершенной жизни, то самоубийство - это то, за чем уже нет никакой жизни, а есть одна лишь пустота. Для церкви самоубийца обречён на вечную гибель, поэтому она отказывает ему в христианском погребении: "Преступность этого греха состоит в том, что самоубийца возмущается против творческого и промыслительного порядка божественного и своего назначения, произвольно прекращает свою жизнь, которая принадлежит не ему только, но и Богу, (а также ближним) ..." Для христианского сознания жизнь и судьба самого последнего из людей имеют значение абсолютное перед лицом вечности. Лишая себя жизни, человек пытается уйти от "земных" обязанностей и является в загробный мир по своей воле - непризванным.
Особенность толкования самоубийства русскими мыслителями -это не просто признание его греховным актом, не праздный вопрос и не морализаторство на тему, что можно, а чего нельзя, это мучительные попытки разобраться в природе самоубийства. Особая острота проблемы самоубийства у русских философов идёт от отношения к человеку вообще, к его неповторимости и абсолютной ценности, как к личности, которая никогда не может быть только средством для достижения каких-либо
целей. Человек сотворен по образу и подобию Божьему и потенциально имеет все возможности для того, чтобы приблизиться к абсолютной личности Бога по своим качествам. Так же, как и Достоевский, русские философы утверждали глубину онтологической значимости всякой человеческой личности, глубину, которая находится "по ту сторону" любых качеств и устойчивых определений.
Достоевский как художник исследовал самые опасные и преступные бездны человеческого сердца, человеческую личность в своих последних пределах. Что доводит человека до последней черты, какие страдания заставляют его принимать крайние решения? На этот вопрос пытались ответить интерпретаторы проблемы самоубийства в творчестве Ф.М. Достоевского, писателя, для которого одной из главных является проблема человеческого существования. Основное, на чём заостряют своё внимание русские философы, - это причины, приводящие к самоубийству, и что может спасти от него. Главные герои-самоубийцы Достоевского, интерпретируемые русскими философами, - это, прежде всего, Кириллов и Ставрогин из "Бесов", Свидригайлов из "Преступления и наказания", Смердяков из "Братьев Карамазовых", "логический самоубийца" из дневниковой статьи "О самоубийстве и высокомерии".
Трагедия самоубийц у Достоевского по преимуществу - трагедия русская, религиозная, трагедия веры и неверия, которую сам Достоевский ощущал и через собственный дух. Суть этой трагедии в стремлении к Христу с одновременной невозможностью быть с Ним по причине безудержного своеволия человека. В произведениях Достоевского неверие всегда подстерегает любое неверное движение и колебание на пути веры. В качестве одного из примеров следует привести "веру в безверие" одного из самых известных героев-самоубийц писателя - Кириллова, такая вера может стать "ещё более пламенною верою; "нет Бога" становится новым и, может быть, ещё более реальным Богом"3. Мережковский предостерегал от подобной кирилловской "веры".
Кириллов - дитя своего века, проповедует теорию освобождения от жизни, чтобы восторжествовать над страхом смерти: "Вся свобода будет тогда, когда будет всё равно, жить или не жить. Вот всему цель. < ... > Кто победит боль и страх, тот сам бог будет" [10; 93]. Кириллов утвер-яедает отрицательную форму бесконечной свободы, положительную он ещё не нашёл. Он бунтует, жертвует собой, его мечта - открыть людям путь к свободе, он пытается решить задачу преодоления страха бытия. Образ Кириллова невозможно трактовать однозначно, тем не менее, с определённой степенью вероятности, можно утверждать, что Кириллов для Достоевского - потерявший рассудок, "одержимый бесом" фанатик, олицетворяющий гордость в её крайней степени. Писатель исследовал в нём чудовищные крайности, до которых может дойти и к которым при-
ходит русский человек, последовательно проводя диалектику безбожия. Кириллов решил убить себя, чтобы открыть, как ему казалось, новую эру в жизни человечества, которая должна прийти с рождением "человекобо-га". На деле же Кириллов совершает подмену Бога, фактически проходит стремительный путь от Бога к человекобогу. Атрибутами такого бога-самозванца становятся своеволие и бунт.
С. Булгаков называет своеволие карикатурой свободы, а религиозный бунт - пародией мощи4. Своеволие, ведущее к самоубийству, может быть, внешне и кажется проявлением силы, однако зачастую это проявление всего лишь сужающей сознание нечеловеческой одержимости, не имеющей ничего общего с силой. Своеволие слишком быстро превращается в зависимость от внешнего мира, в рабство от того самого мира, который человек хочет преодолеть: "Самоубийство совершается тогда, когда некуда больше восходить, когда человек поставил себя выше всего"5. Самоубийство Кириллова совершено исключительно по религиозным мотивам, в качестве своеобразного религиозного эксперимента. Вся его свобода ("всему цель"), за которой нет другой свободы и, по-видимому, нет ничего вообще - это ".. .когда будет всё равно, жить или не жить" [10; 93]. По Кириллову, чтобы стать Богом, нужно ни много ни мало, как убить себя, победить страх смерти: "Бог есть боль страха смерти" [10; 94]. Бог Кириллова - бог разрушающий, а следовательно, "есть обманщик и самозванец"6. Свобода Кириллова от смирения перед Богом становится основной причиной его рабства, привязанностью к якобы отвергаемому им "земному". Своеволие Кириллова не что иное, как результат отрыва от действительности и может расцениваться, как утверждение идеалистического субъективизма. Его желание через самоубийство сделать реальной идею о человекобоге на самом деле всего лишь иллюзия. Самоубийство - это всегда потеря реального отношения и к себе и к другому. Человек полностью делается одержимым одним состоянием, одним сводящим с ума ужасом. Ужас Кириллова - уже упомянутая идея человекобожества.
Идея самоубийства часто рождается от боязни страданий и ещё больше - от страха перед бессмысленностью страданий. Бунт против страдания делает последнее вдвойне тяжёлым; теряет смысл центральная идея христианства - несение своего креста. И, возможно, Достоевский видел спасение не в святости, а в мытарстве и приобретении греха. Мечта о человекобоге рождается в религиозном отчаянии, когда человек осознаёт бесполезность своих прежних умственных исканий: "Он разрывает с Богом, который не даётся ему, и в порыве безмерной обиды ударяется в сатанинскую фантазию"7. Безверие Кириллова от самой неистовой веры, возможно, отделяла всего одна черта. Ведь недаром С. Булгаков говорит о Кириллове как об одном из самых глубоких и поразительных
порождений мисгического гения Достоевского. "...Кириллов живёт только религиозными интересами. "Меня всю жизнь Бог мучил". Характерно ещё, что при всех его сомнениях и отрицаниях в его сердце остаётся нетронутой вера в Христа или, точнее, совершенно исключительная, никакими доводами не оправданная, но в них и не нуждающаяся любовь к Нему"8. У философа С. Гессена взгляд на веру Кириллова совершенно противоположный - он считает, что герой Достоевского исповедует Бога не сердцем, а умом, "такая вера ведёт к уединению, к подмене деятельной шобви гордыней"9.
Вячеслав Иванов не причисляет Кириллова к общему стаду "Бесов" ("Они - стадо, потому что из всех них как бы вынуто я: парализовано в них живое я и заменено чуждою волей"10). Как же распоряжается своим "я" Кириллов? Он утверждает последние результаты пути обезбоженного, самоутверждающегося человека, а своё "я" - исключительно для самого себя, в замкнутости личного отъединения. Тем не менее, Кириллова сравнивают даже с такими героями Достоевского, как князь Мышкин и старец Зосима. Так же, как и другие философы, М.И. Туган-Барановский небезосновательно считает, что Кириллов - глубоко религиозная натура, он не может жить без Бога; жизнь в его представлении - рай11. Однако есть существенное отличие Кириллова от Мышкина и Зосимы - у него нет веры в Бога, он бросает этот рай. И в этой ситуации теряет свою бесконечную ценность. Невозможно утверждать самоценность человеческой личности вне идеи личности Божественной. Одно непременно предполагает другое. Это своего рода аксиома, нарушение которой ведёт к трагическому исходу. Так, случай Кириллова ведёт к самоубийству по причине утверждения героем идеи верховной ценности человеческой личности за пределами, вне Бога. Таким образом, герой Достоевского сам выстраивает для себя тупик, из которого исход невозможен.
Существует невидимая грань между убийством и самоубийством. В определённых случаях это как бы две стороны одной медали. Если убийство может служить подтверждением отрицания нравственного закона, то самоубийство, наряду с преступлением нравственного закона, -ещё и разрушение собственной воли. Кириллов убивал себя не от страха перед жизнью, а как раз наоборот, - чтобы страх этот убить, утвердить своеволие, но не самоотрицание. Любовь к року, amor fati Кириллова - во многом любовь видимая, где-то даже "аффективная". На самом деле такую любовь даже трудно назвать любовью к року до конца: "...если бы он действительно не боялся ни боли, ни смерти, то ему незачем было и доказывать самоубийством, что он их не боится: он доказал бы это естественною жизнью, естественною смертью..."12. Самоубийство Кириллова напрямую связано с его мыслью о том, что "если нет Бога, то я - Бог", и на самом деле он утверждает не своеволие, а иллюзорную свободу.
Одним из самых тяжких грехов в христианстве считается уныние, которое влечёт за собой все прочие грехи. Справедливо считается и то, что существо уныния заключено "в отчаянии в внутренней силе добра"13. Главной причиной, приведшей ещё одного героя Достоевского - Ставро-гина к самоубийству, является уныние. С грехом этим напрямую связано и наказание - полное отъединение от всего живого, раздвоение личности. Наступает уныние тогда, когда человек, испытавший уже ряд разочарований, теряет окончательно "любовь и к личным, и к неличным ценностям; отсюда следует утрата <.. .> всех целей жизни и крайнее опустошение души"14. Находясь в таком состоянии, человек оказывается неспособным переносить одиночество, а заодно и себя самого в нём, собственная жизнь начинает восприниматься как оскорбление. Здесь уместно вспомнить латинскую фразу: omnis stultitía laborat fastidio sui ("всякая глупость страдает отвращением к себе самой"). Ставрогин не находит содержания жизни и сводит счёты с ней - он вешается, "то есть тем отвратительным способом, к которому прибегают люди, находящиеся в безысходном унынии"15. И действительно, случай Ставрогина как раз и является подтверждением того, как уныние в своей крайней форме переходит в самоубийство. Ставрогинское уныние - плод неверия в бессмертие. Любовь, как противоположное унынию чувство, невозможна без веры в бессмертие человеческой души. Именно такая вера заставляет дорожить земной жизнью. На первый взгляд, здесь, казалось бы, очевидное противоречие: если существует жизнь вечная, к чему тогда жизнь преходящая - земная? Но оказывается, что "только с верой в своё бессмертие человек постигает всю разумную цель свою на земле"16.
Трагедия Ставрогина заключается, с одной стороны, в его не оформленной, не знавшей границ личности, потерявшей центр, и с другой - в его отрыве от "матери-земли". Трагедию Ставрогина Бердяев связывает с трагедией творчества. Где нет исхода в творчество, там и появляются беснование и разврат: "Беснование вместо творчества - вот тема "Бесов"17. Бесспорно, Ставрогин - гордая личность, это подтверждается его отрывом и от Бога, и от людей. Он развивает в себе невероятную силу духа не из любви к людям, а из желания превосходить их, повелевать ими. Его особенность - эгоцентризм. Ставрогин мечется, вся его жизнь наполнена рискованными опытами: он равно способен и на зло, и на поступок великодушный, на зверские, грязные поступки и на героический подвиг. Ставрогин не знает различий между добром и злом, он получает высшее, ни с чем не сравнимое наслаждение от непростых ситуаций, в которые он попадает. Со стороны ситуации эти кажутся позорными, низкими. Преодоление себя в таких ситуациях - это своеобразная демонстрация железной воли и бесстрашия, только вот во что всё это превращается? Очевидно, что очень редко во благо хоть для кого-нибудь.
Ставрогин бесноватостью калечит в себе свободный человеческий дух, отдаляет его от идеала - образа и подобия Божия. Такое желание противоположно христианскому учению о преодолении страстей не ради получения какой-то надуманной для себя выгоды, но единственно из любви к Богу и ближним. Это скорее похоже на демонстрацию не чего иного, как садомазохизма.
Искание таких положений при ясном сознании их низости и по-зорности может указывать на глубокую степень разложения и распада личности. Высокоодарённый Ставрогин, оказавший влияние на многих героев "Бесов", не способен никого из этих героев полюбить, так как поставил себя выше всех. Распад личности Ставрогина приводит его к преступлению - изнасилованию девочки, а затем и к самоубийству. Однако последовавшее за преступлением самоубийство, по мысли Лосского, совершено не в результате "нравственного раскаяния, а вследствие мучений уязвлённой гордости"18. Ставрогин в силу своего характера находит замену самоубийству - он "рыцарски-капризно" женится на Хромоножке, этом "медиуме добра"19, носительнице святости матери-Земли; Ставрогин - причина самоубийства растленной Матрёши, он же подталкивает к убийству Федькой Каторжным Хромоножки и её брата. После этого всего он сводит счёты со своей жизнью.
Считая Ставрогина сильным человеком, Мережковский ставит под сомнение его самоубийство: ".. .мог ли он действительно убить себя, не был ли он всё-таки слишком силён <.. .> для такого исхода, свойственного по преимуществу слабым и малодушным?"20. По Мережковскому, если Ставрогин сильный человек, то Достоевский ошибся, заставив его убить себя. Напрашивается вывод: сильный человек не способен на самоубийство. Но можно ли утверждать с полной уверенностью, что самоубийцы по преимуществу люди слабые, а те, кто не пришёл к самоубийству - люди сильные? Может ли вообще самоубийство служить критерием силы или слабости человека? Вероятно, что в определённых случаях может, но нет ли здесь и упрощения проблемы? Ведь с таким же успехом можно высказать и обратное положение: многие не решаются на самоубийство именно из-за страха, будь то страх боли, страх религиозный или какой-нибудь другой вид страха. Скорее всего, самоубийцами могут быть одинаково люди и сильные, и слабые, но почти всегда - это люди чем-либо одержимые. В одержимости человек как бы переступает границы человеческого, становится "по ту сторону" общепринятых категорий. О нём уже нельзя сказать, сильный он или слабый. Зачастую одержимость близка к помешательству. И Ставрогин, и Кириллов - личности раздвоенные и одержимые, порвавшие с другими людьми. Вся их беда основана на попытке ложного самоутверждения. Они выбирают
путь абсолютного одиночества, эквивалентного смерти, из которого нет и не может бьггь выхода.
Несколько иной пример являет собой Раскольников, испытавший на себе отчаяние, эту "смертельную болезнь", по определению Кьеркего-ра, за которой "уже больше не следует ничего"21 и погружающую в бессильное самоуничтожение. Попытку самоубийства пытался предпринять Раскольников после двойного убийства. Оказывается, что самоубийство можно совершить или быть близким к нему, убив другого человека, отвергнув через это идею бессмертия и вечности и в другом человеке, и в себе. Тесную связь убийства и самоубийства можно увидеть и в случае Смердякова из "Братьев Карамазовых".
"Сверхчеловек" Раскольников испытывает "арифметическую" идею о том, что одной смертью якобы никому не нужной старушонки можно обеспечить сто других, с рациональной точки зрения, более нужных жизней. Попытка Раскольникова совершить добро посредством зла приводит к ужасным и непредсказуемым последствиям. Оказывается, что жизнь никому "не нужного существа" связана и с жизнью людей, ничем с ней не связанных. Раскольников убивает не только старуху и её беременную сестру Елизавету, случайно попавшую ему под руку. Впутанной, пусть косвенно, оказывается и Соня, до этого обменявшаяся крестиками с Лизаветой, тем самым породнившаяся с ней, и ставшая впоследствии едва ли не самым близким для Раскольникова человеком, возможно, уберёгшим его от самоубийства. Преступление явилось причиной того, что сходит с ума и умирает мать убийцы, едва не загублена жизнь взявшего на себя вину Миколки. Сестра Раскольникова Дуня, которую он хотел спасти на деньги старухи от Свидригайлова, оказывается в полной власти последнего именно из-за убийства, ставшего известным Свидригайлову, решившему использовать это убийство в своих целях.
Уже на следующий день у Раскольникова появляется мрачное ощущение отъединения от всего живого. С убийством старухи и её сестры нравственно он убивает самого себя, а позже убивает Соню сказанной правдой. Приехавших к нему сестру и мать он не в силах обнять, чувствуя в душе своей страшную тайну и не будучи в силах её им раскрыть. Полное отчуждение, скорее всего, привело бы Раскольникова к самоубийству, однако, возможно, единственное в его ситуации правильное решение, которое можно было найти и которое он находит, - это открыться, исповедаться перед кем-нибудь в совершённом преступлении, то есть сделать первый шаг к спасению. Таким человеком для Раскольникова оказывается Соня Мармеладова. Возможно, Раскольников в момент признания и не понимал всего значения того, что происходит. Его раздвоенному сознанию было трудно в тот момент что-либо чётко осознавать, в нём ещё сильна была мысль о собственном малодушии после
совершённого убийства. Тем не менее, Раскольников "не наложил на себя рук; ему ещё было чем жить, и через несколько лет искупления он вышел же из своей атмосферы к свету и солнцу"22. Если у самоубийц Кириллова и Ставрогина нет времени на раскаяние и очищение, то такое время есть у Раскольникова. Гордость, которая могла привести Расколь-никова к самоубийству, побеждается любовью к мученице Соне. Именно с этой любви, до каторги неведомой Раскольникову, и начинается обновление его души, его новая жизнь. Раскольников избавляется от гордости, открывается Соне, Высшему Добру, которое всегда всем одинаково доступно и раскрыто для мирного соприкосновения. Такая вера рождает и веру в человека, освобождает его от одиночества.
Саму по себе идею произвола одной личности против другой вправе решать не человек, а только Бог: "Бог есть единственная высшая "идея". И тот, кто не склоняется перед Высшей Волей в решении этого вопроса, истребляет ближних и самого себя. В этом смысл "Преступления и наказания", - писал Бердяев23.
Версилов, герой "Подростка", ставил вопрос веры в Бога, стремился к добру, но ему так же, как и Ставрогину с Кирилловым, была незнакома любовь к ближнему. Версилов слишком горд, чтобы любить ближнего, и его натура мучительно раздвоена. Его тоже можно назвать человеком одержимым В его любви всегда присутствует какое-нибудь подозрение, даже страх за то, что его могут обмануть. Попытка самоубийства Версилова как раз связана с одержимой любовью-ненавистью к Екатерине Ахмаковой: "Я ненавижу эту женщину, ибо она унесла моё спокойствие. Если б я полюбил её - я бы убил себя или её" [16; 347]. Тем не менее, в сравнении со Ставрогиным, Версилов обладает существенным преимуществом: у него нет того уныния, которое загубило Ставрогина, в душе его никогда не стирается различие между добром и злом.
Один из самых отталкивающих персонажей Достоевского -Смердяков "шелуха <.. .>, гниющий отбросок"24, "плод кощунства и насмешки"25, подлый лакей, карикатура на человекобожество. Самоубийство Смердякова имеет те же корни, что и самоубийства Кириллова и Ставрогина. Возникает вопрос: Что общего между Смердяковым и Ставрогиным, можно ли вообще их равнять? Оказывается, при довольно сильных различиях, в характерах обоих можно найти то, что их объединяет - ни тот, ни другой не способен к раскаянию, не в силах преодолеть в себе гордыню и надменность. Ни Смердяков, ни Ставрогин не могли не кончить как самоубийцы, не примирившись с миром. И к Смердякову, и к Ставрогину можно отнести эпиграф к "Братьям Карамазовым" из Евангелия об упавшем в землю, оставшемся одним и не проросшем пшеничном зерне. Ни тому, ни другому не суждено было умереть для другого или для других и принести "много плода", то есть хотя бы не совершить
самоубийства. И Ставрогин, и Смердяков - "не проросшие пшеничные зёрна".
Бердяев, несмотря на это, ставит в один ряд Раскольникова, Став-рогина, Кириллова, Версилова в том смысле, что у них всех есть будущее, "хотя бы эмпирически они и погибли, у них есть ещё человеческая судьба"26. Дальнейшей человеческой судьбы нет у Смердякова, Свидригайлова, выпавших из человеческого мира в небытие.
Природа Аркадия Свидригайлова, одного из самых значительных образов Достоевского, представляется двойственной. Свидригайлов -сладострастный развратник, о котором можно сказать, что он всего лишь другая сторона и форма самоуничтожения Кириллова по той причине, что, как и для Ставрогина, разврат для него - не конечная цель. Цель для обоих - "упоение" свободой, стремление перешагнуть нравственные законы, доказать свою значительность. Мережковский утверждает, что если бы Свидригайлов и Ставрогин смогли найти в своей жизни что-нибудь, во имя чего "несомненно стоило бы отказаться от упоения дерзостью греха, они могли бы сделаться девственниками и аскетами до полного отречения от жизни, до самоубийства, подобно Кириллову" .
Свидригайлова даже можно назвать по-своему натурой благородной, которая рождается в нём в момент кризиса, но рождается бесплодно. Дуню, сестру Раскольникова, которую Свидригайлов заманил, чтобы надругаться над ней, в последний момент отпускает, хотя знает, что это приведёт его к самоубийству, которое он называет поездкой "в Америку". Своеобразное романтическое благородство Свидригайлов проявляет перед самой своей смертью: он заботится о незнакомой ему девочке-сиротке и устраивает её судьбу. Однако смерть Свидригайлова, как, впрочем, и его жизнь, никак нельзя назвать романтической: "это - самая ужасная, но и самая обыкновенная петербургская смерть - содержание полицейского протокола, мелкий шрифт петербургского листка"2 . Свидригайлов верит в телесное бессмертие человека, но совершенно необычным, извращённым образом. Для него вечность - не лучшая высшая действительность, а как раз наоборот, - ещё худшая в сравнении с действительностью земной. Вечность Свидригайлова без Бога - это не традиционное христианское понимание идеи бессмертия, предполагающее преображение земного бытия к более совершенному бытию, а всего лишь комнатёнка, похожая на закоптелую деревенскую баню, по всем углам которой кишат пауки. У идеи Кириллова, который далёк от атеистического мировоззрения Свидригайлова, всё же есть некоторое сходство с идеей последнего: он так же предполагает, верит в то, что существование после смерти будет ещё более абсурдным, никчёмным, чем существование в земном, так называемом реальном мире.
Русских религиозных мыслителей занимал вопрос о возможности или невозможности героев Достоевского избежать самоубийства. Как говорилось выше, писали они о нём в тесной связи с христианством. Что же, по их мнению, могло бы уберечь героев Достоевского от последнего рокового шага? Ответ категоричен - полный, свободный отказ от собственного эгоизма и собственной воли в пользу беззаветной отдачи себя высшей истине - Богу. В таком отказе появляется смысл. Решимость не иметь собственной жизни, не в смысле уничтожить ее, но сделать из неё единственно жизнь для Другого. И действительно, герои-самоубийцы Достоевского, пусть каждый по-своему, чудовищным образом сконцентрированы на ими же придуманной, иллюзорной идее, которая безысходно заводит в тупик, не приближая, а отдаляя и от Бога, и от людей. Однако герои Достоевского ни в коем случае не марионетки различных идей, они скорее мученики, самоубийства ими совершаются из-за тоски по высшей идее человеческого бытия. Самоубийство страстно жаждущего веры, мучающегося Кириллова, который пожелал в нынешней, земной жизни добиться преображения телесного бьггия и "воскресения", как бы стать "реальным двойником Иисуса Христа"29; самоубийство из-за безнадёжной болезни, страха страданий "мнимого" самоубийцы из романа "Идиот" - Ипполита Терентьева; ложная идея о "бытии в смерти" Свид-ригайлова, его суждение о вечности как "бане с пауками"; самоубийство Смердякова после совершённого преступления; логическое самоубийство от ненахождения смысла продолжать жизнь, истребление себя "единственно от скуки сносить тиранию, в которой нет виноватого" [23; 148].
Наиболее общим взглядом, объединяющим мнения русских религиозных мыслителей, является то, что спасение от состояния внутреннего саморазрушения, самоубийства подавляющее большинство из них видело в вере в приход Христа, "который должен каждый раз отваливать могильный камень со склепа, где томится каждая человеческая душа"30. Самоубийства многих героев Достоевского совершаются из-за гордости: "Не было если раскаяния, то были мрак, проклятие, сумасшествие" [26; 101]. Герои-самоубийцы Достоевского игнорируют слова: "Смирись, гордый человек!" В таком случае не может быть катарсиса, состояния, очищающего и умиротворяющего душу. Катарсис возможен при смирении, чувстве, противоположном гордости. Какой бы грех ни бьи совершён, как бы человек ни был близок к самоубийству, ". ..нет такого падения, в котором душа человеческая не сохранила бы отблеска божественной красоты. Не "мера за меру", не справедливость - основа нашей жизни, а любовь к Богу и милосердие"31. Потому-то и ужасно всякое самоубийство. "Грех" или "негрех"-ужасно"32.
Отвечая на статью М. Горького "О самоубийствах", в которой речь шла об эпидемии самоубийств среди молодёжи, В. Розанов отмечал,
что в предсмертных записках самоубийц (это же можно отнести и к героям-самоубийцам Достоевского) ничего не говорится о любви: "Нет смысла в жизни" - это и значит "никого не люблю". Ибо "любовь" и есть уже "смысл" . В своей статье "Максим Горький о самоубийствах" Розанов пишет:
"Что спасёт?
Воспоминания о прекрасном поступке. Но его нет. Что ещё спасёт?
Если я кого-нибудь люблю. Но я никого не люблю1,34 Возвысить человека, дать ему настоящую, не иллюзорную цель в жизни может только любовь к людям: "Главное - люби других как себя, вот что главное, и это всё, больше ровно ничего не надо: тотчас найдёшь как устроиться" [25; 119]. Достоевский считал, что условием для всеобщего устроения может быть только любовь, причём не безбожная любовь социализма или буржуазного либерализма, также покоящегося на материализме и истребляющего человека как образ и подобие Бога, а любовь, в которой бы Христос был сам источником живой человеческой любви.
Пребывая в любви и смирении, невозможно прийти к самоубийству, наоборот, в таком состоянии человек приближается к бессмертию. Любовь ведёт не к эгоизму, косности и отъединению от всех, а к всеединству и соборному творчеству, к приобщению к благодатной силе Христа. Путь к совершенной любви труден, но искупается делом любви и облегчением страданий. Человеку дана свыше возможность следовать этому пути и в том его коренное отличие от всех других земных существ. Невозможно представить самоубийцами Алёшу Карамазова или князя Мышкина, обладающих могучей силой смирения и индивидуальной любви к ближнему, именно к ближнему, а не к отвлечённому человечеству. Таким образом, наиболее действенным средством против самого великого человеческого греха — самоубийства и для Достоевского, и для русских религиозных философов рубежа XIX - XX веков является осуществление свободы не уединённой, изолированной от людей и Бога, но обретение свободы в любви и братстве со всеми.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1985. Т. 16. С.22. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы.
2. Полный православный богословский энциклопедический словарь. М., 1992. Т.2. С.1999.
3. Мережковский Д.С. Грядущий хам // Мережковский Д.С Больная Россия. JT., 1991. С.70.
4. Булгаков С.Н. Русская трагедия // Булгаков С.Н. Тихие думы. М., 1996. С. 18.
5. Бердяев H.A. О самоубийстве. М., 1992. С. 19.
6. Булгаков С.Н. Указ. соч. С. 19.
7. Волынский A.JI. Человекобог и Богочеловек // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М., 1990. С. 84.
8. Булгаков С.Н. Русская трагедия // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М., 1990. С.204.
9. Гессен С.И. Трагедия добра в "Братьях Карамазовых" Достоевского // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М., 1990. С.366.
10. Иванов В.И. Родное и вселенское. М., 1994. С.310.
11. Туган-Барановский М.И. Нравственное мировоззрение Достоевского // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М., 1990. С.131.
12.Мережковский Д.С. Л.Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М., 1995. С.319.
13. Гессен С.И. Указ. соч. С.366.
14. Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994. С.152.
15. Там же. С. 153.
16. Там же. С. 103.
17.Бердяев H.A. О русских классиках. М., 1993. С.51.
18. Лосский Н.О. Указ. соч. С. 151.
19. Булгаков С.Н. Указ. соч. С. 10.
20. Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. С. 282.
21. Кьеркегор Сёрен. Страх и трепет. М., 1993. С.259.
22. Розанов В.В. Легенда о Великом инквизиторе. М., 1996. С. 43-44.
23. Бердяев H.A. О русских классиках. М., 1993. С.155.
24. Розанов В.В. Указ. соч. С. 42.
25. Гессен С.И. Указ. соч. С.371.
26. Бердяев H.A. О русских классиках. М.( 1993. С.155.
27. Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. С. 541.
28. Там же. С. 127.
29. Евлампиев И.И. Кириллов и Христос. Самоубийцы Достоевского и проблема бессмертия // Вопр. философ. 1998. №3. С. 19.
30. Кьеркегор Сёрен. Указ. соч. С.377.
31. Мережковский Д.С. Достоевский//Акрополь. М., 1991. С.126.
32. Розанов В.В. Указ. соч. С.595.
33. Там же.
34. Там же. С.596.
Э.А. Демченкова
ВРЕМЯ В РОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО "ПОДРОСТОК"
Все исследователи творчества Ф.М. Достоевского выделяли особые законы временной и пространственной организации произведений писателя, отмечая отступление автора от биографической, эпической манеры изложения (работы А. Цейтлина, Г. Волошина, А. Слонимского, а также Л.И. Гражиса, А.М. Буланова, Т.В. Цивьян и др.).
