CC BY
50
РЫЦАРЬ СЧАСТЬЯ
С. А. ЩЕРБАКОВ, кафедра русского языка
Рыцарем счастья Гумилев назвал себя сам. Это не значит, конечно, что жизнь он прожил «долгую и счастливую», отнюдь. Смыслообразующим словом здесь является
- «Рыцарь». Современники тоже часто называли Гумилева рыцарем - «серебряного века», «стиха», «духа». Впрочем, один серьезный повод чувствовать себя счастливым у него был.
Дело в том, что самым больным вопросом литературы, по которому гак или иначе приходиться определяться всем, кто имеет к ней отношение, является дилемма
- «следует ли ждать пользы от искусства?» или «всякое искусство бесполезно». При этом существует два принципиально разных подхода к самому понятию «польза». В одном случае она рассматривается с точки зрения «партийности», так как учил В.И. Ленин, то есть защищает ли то или иное произведение интересы какой-либо группы людей (неважно - партии, класса, нации, расы). Конечно, при таком подходе к проблеме «пользы» от искусства ждать следует, если не для класса или нации в целом, то хотя бы для автора произведения.
Во втором случае вопрос о «пользе искусства» трактуется по Ф.М. Достоевскому, то есть - спасет ли красота Мир? И на этот вопрос ответа, по всей видимости, не существует. С одной стороны, совершенно очевидно, что до сих пор она его не спасла, с другой стороны - конец света пока не наступил, следовательно вероятность спасения Мира красотою остается. По-видимому, это вопрос исключительно веры.
Пусть он придет! Я должен рассказать,
Я должен рассказать опять и снова, Как сладко жить, как сладко побеждать Моря и девушек, врагов и слово.
Н. Гумилев
Так вот, Гумилев вслед за Пушкиным верил, что да, спасет, а потому верил и в По-эта-пророка. Хорошо знавший его Георгий Иванов писал: «Всю жизнь Гумилев посвятил одному: заставить мир вспомнить, что .. .в Евангелии от Иоанна сказано, что слово - это Бог. «Божественность дела поэта» он старался доказать и «утвердить» всеми доступными человеку средствами на личном примере».
Надо сказать, что в большинстве своем стихотворцы в «божественность дела поэта» не верят. К таким относились (если брать великих), например, Лермонтов и Есенин. Это не значит, что первые лучше вторых. Но они, несомненно, счастливее.
В нашем сознании, когда речь заходит о Гумилеве, прежде всего всплывают два высоких понятия - «поэт» и «офицер». А ведь ни первые его стихотворные опыты (даже первая книга) не указывали на будущего Поэта, ни тем более, жизненный его путь до Первой мировой войны не предполагал в нем будущего офицера. У него даже Кадетского корпуса за плечами не было, в отличие от многих его друзей, того же Г. Иванова, волею судеб пережившего Гумиле-ва почти на сорок лет. В 1958 г., уже будучи тяжело больным и чувствуя приближение смерти, Г. Иванов написал такие строки:
Зимний день. Петербург. С Гумилевым вдвоем,
Вдоль замерзшей Невы, как по берегу
Леты,
Мы спокойно, классически просто
идем,
Как попарно когда-то ходили поэты.
Прожив долгую (для поэта) жизнь, он был знаком со многими выдающимися личностями, но в попутчики себе на дороге вечности выбрал именно Гумилева. Может быть, потому, что не только поэзия, но и сама судьба его достойна поклонения. Выбрав однажды свой путь и решив, что «слово -это Бог», которому он будет служить, каждую минуту своей недолгой жизни Гумилев посвятил одной цели - сделаться великим поэтом. И следовал он этой цели с одному ему присущей наивной серьезностью, которая и раздражала и восхищала окружающих. Редактор журнала «Аполлон», с которым Гумилев долгое время сотрудничал, С.К. Маковский вспоминал: «Стихи были всей его жизнью. Никогда не встречал я поэта, до такой степени «стихомана». «Впечатления бытия» он ощущал постольку, поскольку они воплощались в метрические строки».
А поскольку Гумилев был убежден, что «не только стихи, но и сама жизнь поэта должна поражать людей», то и вел себя соответственно. И судьба благоволила ему, как, наверное, всегда благоволит натурам сильным и целеустремленным. Судите сами. Учителями его были Анненский и Брюсов, друзьями - Г. Иванов и Мандельштам, оппонентами по литературным спорам - Блок и Горький. Женой его была Ахматова. На дуэли он стрелялся с Волошиным, и, естественно, на Черной речке. Довольствоваться малым Гумилев не умел. Если он путешествовал, то по диким дебрям Африки, если воевал, то так, что
.. .святой Георгий тронул дважды пулею нетронутую грудь.
Да и провозглашение нового литературного направления - акмеизма во многом обусловлено тем, что не мог себе Гумилев позволить долго ходить в учениках, даже у великих своих учителей-символистов. Ему пора было становиться Мэтром.
Даже обстоятельства, от него не зависящие, как бы подталкивали его к будущей славе. В первую очередь выразилось это в том, что детские годы поэта прошли в Царском селе. Том самом, которое воспел Александр Пушкин, в котором жил и работал ди-
ректором гимназии Иннокентий Анненский, про которое Анна Ахматова сказала так:
.. .Царскосельский воздух
Был создан, чтобы песни повторять.
А родился Николай Степанович Гумилев 3 апреля 1986 г. в Кронштадте. (Тоже факт знаменательный, ведь именно как потенциальный (!) участник Кронштадтского мятежа он будет расстрелян). Родители его -Степан Яковлевич Гумилев, судовой врач, выходец из духовного сословия, и Анна Ивановна Гумилева (урожденная Львова, из дворян, которая, кстати, была моложе мужа на 18 лет). Вскоре после рождения Николая Степан Яковлевич вышел по болезни в отставку и семья переехала в Царское Село, где он купил двухэтажный дом с садом и флигелями (семья была не маленькая, у Николая были старшие сестра, от первого брака отца, и брат).
Здоровье у обоих братьев было слабое. Настолько, что в 1900 г. семья, по рекомендациям врачей, на несколько лет переезжает жить на юг, в Тифлис. Но несмотря на это, как бы готовя себя к будущим испытаниям, маленький Николай неутомим ни в детских баталиях с товарищами, ни в верховой езде. По воспоминаниям Ирины Одоев-цевой сам Гумилев рассказывал: « Я с детских лет был болезненно самолюбив. Я мучился и злился, когда брат перегонял меня в беге или лучше меня лазил по деревьям. Я хотел все делать лучше других, всегда быть первым. Во всем. Мне это, при моей слабости, было нелегко. И все-таки я ухитрялся забираться на самую верхушку ели, на что ни брат, ни дворовые мальчишки не решались. Я был очень смелый. Смелость заменяла мне силу и ловкость».
А вот учился он плохо, видимо, первенство в учебе не представлялось ему существенным, зато как-то отличился тем, что организовал «Тайное общество» для игры в оловянные солдатики. По возвращении семьи с юга, будучи уже не мальчиком, но юношей, Гумилев чуть не был исключен из царскосельской гимназии. «Спас» его на педсовете Анненский: «Да, да, господа, все это верно! Но ведь мальчик пишет стихи!».
Любопытно, что не отличаясь усердием в учебе (ни в гимназиях, ни, потом, в университетах), Гумилев с юных лет до конца жизни был фанатичным книгочеем. Куда бы ни заносила его судьба, в первую очередь он бросался искать книжные лавки. Тот же Г'. Иванов упоминает в своих мемуарах забавный эпизод, когда на вопрос, что он испытал, впервые увидев Сахару, Г умилев сказал: «Я не заметил ее. Я сидел на верблюде и читал Ронсара». В ответе чувствуется, конечно, некоторая нарочитость, но написанное им говорит само за себя. Читателю, даже весьма образованному, чтобы понять до конца многие произведения Гумилева, приходится заглядывать в энциклопедию.
Одним из авторов, оказавших в юности на Гумилева наиболее сильное влияние, стал Фридрих Ницше. (Впрочем, ницшеанство в начале XX в., вообще, было в моде). Позднее учение о сверхчеловеке он трансформировал в свою теорию о «сверхпоэтах» (подобных кельтским жрецам-друидам), которые одни способны привести человечество к светлому будущему:
Земля забудет обиды Всех воинов, всех купцов,
И будут, как встарь, друиды Учить с зеленых холмов.
Георгий Адамович, вспоминая Гу-милева, писал: «В последние годы жизни он выработал величественную концепцию поэзии, долженствующей возглавлять мировой порядок. Миром должны управлять поэты, и дело поэзии помогать строить «прекрасную жизнь». При этом, «прекрасную жизнь» и сверхчеловека он видел не такими как они обыкновенно нам представляются, а в совершенно ином аспекте. Эволюция по Гуми-леву - это развитие в человеке чувства прекрасного. Об этом его программное стихотворение «Шестое чувство»:
.. .Как некогда в разросшихся хвощах Ревела от сознания бессилья Тварь скользкая, почуя на плечах Еще не появившиеся крылья, -Так век за веком - скоро ли, Господь? -
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть. Рождая орган для шестого чувства. Тогда же, кроме «знакомства» с Заратустрой, ждало юного стихотворца еще одно знакомство, также сильно на него повлиявшее, и, несомненно, одно из самых знаменательных в истории литературы, - с гимназисткой Аней Горенко, будущей Анной Ахматовой. Известна даже точная дата их первой встречи - 24 декабря 1903 г. Встреча эта не принесла ее участникам счастья (да, наверное, и не могла принести), но обогатила русскую поэзию многими шедеврами. Кроме того, вряд ли кто-то еще так сильно повлиял на формирование их гениев как они сами в отношении друг друга.
Странно, что часто исследователи их творчества, в зависимости от того, чье именно творчество они исследуют, склонны обвинять второго участника этой драмы во многих грехах, а порой и принижать степень его дарования по сравнению с первым. Чьи стихи лучше - Гумилева или Ахматовой -это вопрос не вкуса даже, а чего-то еще более тонкого (может быть, того самого «шестого чувства»), И уж, конечно, не нам, простым смертным, рассматривать их взаимоотношения с позиции судей. Но это так, к слову.
Гумилев влюбился сразу и бесповоротно, хотя мало ли, казалось бы, в Петербурге гимназисток, пробующих писать стихи. Судьба. А, может быть, «шестое чувство». Увы, будущая Ахматова его чувств не разделила, на предложение руки и сердца ответила отказом. Предложение это Гумилев будет с присущим ему упорством периодически повторять в течение семи лет, пока не получит согласия. Впрочем, неразделенная любовь, мучительно им переживаемая, не помешает ему заводить бесчисленные романы. Видимо, донжуанство он считал необходимым условием существования поэта.
Когда я был влюблен (а я влюблен Всегда в идею, женщину иль запах), -заметил он сам в зрелом уже возрасте.
В 1905 г. на средства родителей тиражом 300 экз. Гумилев издает свою первую книгу «Путь конквистадоров». По стихам, в
ней представленным, непросто было угадать настоящего поэта, тем не менее в журнале «Весы» появилась рецензия (не совсем убийственная) Валерия Брюсова, ставшего в скором времени его наставником. Причем, поскольку Брюсов жил в Москве, а Гумилев
- где угодно, кроме нее, общались они, в основном, посредством писем.
В 1906 г. Гумилев впервые покидает пределы России и отправляется во Францию
- учиться в Сорбонне. При этом ведет активную творческую жизнь. Кроме стихов, он берется за рассказы, статьи, драматические произведения. Начинают проявляться и незаурядные организаторские способности Гумилева. Его усилиями в Париже выходят несколько номеров литературного журнала «Сириус», во втором номере которого дебютирует Анна Горенко.
Весной 1907 г. Гумилев возвращается в Россию для отбывания воинской повинности. Но, как сказано в официальном «Свидетельстве» «...признан совершенно неспособным к воинской службе». Это он то, представляющийся нам сейчас в уланском мундире с наградами за отвагу!
Скоро Гумилев опять в Париже, который в то время по количеству русской богемы вряд ли уступал Петербургу или Москве. Здесь выходит его вторая книга «Романтические цветы» - опять на средства автора, опять 300 экз. Но в ней уже чувствуется неповторимый почерк сформировавшегося поэта, умеющего даже из нарушения грамматической нормы извлечь необъяснимое очарование:
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
На эту книгу Брюсов откликается рецензией куда более лестной, в конце которой делает прямо-таки пророческое замечание: «Хочется верить, что Гумилев принадлежит к числу писателей, развивающихся медленно и потому самому встающих высоко. Может быть, продолжая работать с той же упорностью, как теперь, он сумеет пойти много дальше, чем мы то наметили, откроет в себе возможности, нами не подозреваемые».
А Гумилев уже снова в Петербурге, где теперь он «на равных» с литературными знаменитостями. В журнале «Аполлон» ему доверяют вести постоянную критическую рубрику «Письма о русской поэзии». Справляется он блестяще, успевая при этом отлучаться на месяц-другой то в Киев, к Ахматовой, то в Коктебель, к Волошину, то в свою любимую Африку. Он, вообще, успевал удивительно много, и многое успел в результате за свою недолгую жизнь. В 1910 г. выходит его третья книга стихотворений «Жемчуга», в 1912 - четвертая, «Чужое небо».
Наконец, свершилось. После многочисленных разрывов и примирений «...студент С.-Петербургского университета Николай Степанович Гумилев 1910 года апреля 25 дня причтом Николаевской церкви села Никольской Слободки Остерского уезда Черниговской губернии обвенчан с потомственной дворянкой Анной Андреевной Горенко...». Началась новая стадия их взаимоотношений, продлившаяся до развода в 1918 г., не менее драматичная, чем предыдущая.
Всякая гениальная натура требует поклонения от окружающих (это, так сказать, объективная реальность), хоть на бытовом, хоть на мистическом уровне. И в данном случае «коса» не могла не найти на «камень». Ахматова жаловалась в стихах:
Я живу, как кукушка в часах,
Не завидую птицам в лесах.
Заведут - и кукую.
Жаловался и Гумилев:
«.. .Я узнал, узнал, что такое страх, Погребенный здесь в четырех стенах;
Даже блеск ружья, даже плеск волны Эту цепь порвать ныне не вольны...» И, тая в глазах злое торжество, Женщина в углу слушала его. Ахматова порой «возводила напраслину» :
Муж хлестал меня узорчатым,
Вдвое сложенным ремнем.
На что Гумилев язвительно замечал: Из логова змиева,
Из города Киева,
Я взял не жену, а колдунью.
Тем не менее, брак их длился восемь лет, хотя, судя по хронологиям, они постоянно куда-то разъезжались. Гумилев, при этом, предпочитал Африку. Свое последнее туда путешествие в 1913 г. он совершил даже в роли руководителя экспедиции Императорской Академии Наук. Вообще-то, в это время он был студентом университета и «руководил» экспедицией (в составе себя самого и своего племянника) во время летних каникул. Его бесконечные рассказы об Африке заинтересовали кого-то из профессоров, и по их протекции Музей антропологии при Академии выделил ему 600 рублей на экспедицию. Кроме денег ему выдали 5 винтовок и 1000 патронов к ним. Все это Гумилев честно отработал, сдав, по возвращении, в музей несколько собранных во время экспедиции коллекций. Но, конечно, главное, что он привез, были стихи. Не думаю, чтобы даже в те времена студенту было просто добиться от Академии наук денег на экспедицию. И гот факт, что Гумилеву это удалось, лишний раз подтверждает его потрясающую настойчивость в достижении своих целей.
К тем же предвоенным годам относится и создание Гумилевым «Цеха поэтов» и вслед за ним акмеизма. «На смену символизма идет новое направление, как бы оно ни называлось, акмеизм ли (...высшая степень чего-либо, цвет, цветущая пора), или адамизм (мужественно твердый и ясный взгляд на жизнь), - во всяком случае, требующее большего равновесия сил и более точного знания отношений между субъектом и объектом, чем то было в символизме», -так заявляет он в статье «Наследие символизма и акмеизм». Кроме той причины, о которой уже говорилось, - Гумилев по природе был лидер, и желал быть не учеником, а учителем, для чего нужна своя школа, - существовало еще одно обстоятельство, под-вигшее его «поднять руку» на «вскормивший» его символизм. Он, вообще, увлекался теорией литературы и полагал, что гармонию необходимо поверять алгеброй.
Старшее поколение поэтов, естественно, расценило создание нового направле-
ния как прямое посягательство на все для него святое. Ведь акмеизм хоть и объявлялся наследником символизма, тем не менее отрицал его как «закончивший свой круг развития». Вот запись из дневника Блока: «...Придется предпринять что-нибудь по поводу наглеющего акмеизма и адамизма...». Брюсов более лоялен к бывшему ученику, в одном из писем он замечает: «...Ни в какой «акмеизм» я, конечно, - как и вы, - не верю... Это не мешает мне, однако, считать Гумилева, Городецкого, Анну Ахматову -поэтами интересными и талантливыми...». Ахматовой, кстати сказать, вряд ли были интересны теоретические споры, и, надо полагать, в акмеисты ее записал Гумилев на правах мужа.
Вообще, среди суждений о том, какое из многочисленных литературных направлений начала XX в. заслуживает большего уважения, самым здравым является такое, что уважения заслуживают все. Уже потому, что «Пока не требует поэта К священной жертве Аполлон», поэт должен участвовать в так называемом «литературном процессе»,
- это питает его вдохновение. Правда, во все времена подавляющее большинство участников литературного процесса составляют те литераторы, которых Аполлон к жертве не требует вовсе, но это уже другой разговор, к Гумилеву отношения не имеющий. Однако, если учесть, что среди акмеистов, кроме вышеперечисленных, были еще Г. Иванов и Мандельштам, следует признать -акмеизм заслуживает особого памятника, как бы скептически ни относился к нему Блок.
Увы, скоро и Блоку, и Гумилеву станет не до акмеизма. Грядет война, а за ней -революция.
Гумилев (великолепный стрелок и охотник!), по причине близорукости правого глаза и косоглазия - результата детской травмы - был освобожден от воинской службы. На войну он пошел вольноопределяющимся (то есть, добровольцем) в первые же ее дни. И два Георгиевских креста заслужил будучи рядовым кавалеристом уланского полка. Чин офицера он получил только в
1916 г. после окончания школы прапорщиков. А в конце 1915 г. вышла очередная книга стихотворений «Колчан» (несмотря на войну литературная жизнь в Петербурге продолжалась). Один экземпляр он надписал Блоку: «Моему любимейшему поэту Александру Блоку с искренней дружественностью».
1917-й Гумилев встретил в окопах, а весной был командирован в состав экспедиционного корпуса, расквартированного во Франции. Больше он участия в боевых действиях не принимал. Никогда. На войне им написаны в качестве специального корреспондента газеты «Биржевые ведомости» «Записки кавалериста», а вот стихов о войне у Гумилева относительно мало. Самое значительное из них - «Рабочий». «Невысокий старый человек». чей «Взгляд спокойный кажется покерным» «занят отливаньем пули, Что меня с землею разлучит». Угадана не только «пуля», но и «рабочий», ведь поэт будет расстрелян от имени рабоче-крестьянской власти.
В том же году он пишет еще одно пророческое стихотворение, «Предзнаменование» :
Мы покидали Соутгемптон,
И море было голубым.
Когда же мы пристали к Гавру,
То черным сделалось оно.
Я верю в предзнаменованья,
Как верю в утренние сны.
Господь, помилуй наши души: Большая нам грозит беда.
Тем не менее в апреле 1918 г. Гумилев, с неимоверными трудностями, через Мурманск, возвращается в охваченную пожаром Россию, из которой люди его круга в это время бегут. Имение и дом, естественно, конфискованы победившим пролетариатом. Друзья в Лондоне пытаются отговорить Гумилева, но «поэт должен поражать людей не только стихами». И вот что поразительно -едет он не только к скорой своей гибели, но и к лучшим своим стихам.
Именно в эти, последние отпущенные ему судьбой, годы в холодном и голодном Петрограде написаны «Память» и «Шестое чувство», «Слово» и «Заблудившийся трам-
вай». И если до революции он жил, в основном, на ренту, то теперь ухитрялся кормиться литературным трудом. Кажется, трудности, только раззадоривали его. Одна за другой выходят книги «Костер», «Фарфоровый павильон», «Шатер». Кроме того, он принимает самое активное участие в работе созданного Горьким для физического поддержания литераторов издательства «Всемирная литература», а также в работе «Союза поэтов». Полностью реализуется его заветная мечта - быть мэтром, - студийцы (в основном, тот же победивший пролетариат) ходят за ним толпами. И он с неизменной своей серьезностью проповедует им, что нынешняя власть столь же несовершенна, как и предыдущие, и что править миром должны поэты!
Последний прижизненный сборник Гумилева «Огненный столп» - вершина его творчества - вышел в свет в августе 1921 г., когда поэт уже находился в тюрьме.
Арестовали его как участника контрреволюционного заговора, хотя вряд ли он принимал в нем серьезное участие. Если бы Гумилев считал для себя возможным взять в руки оружие во время гражданской войны, он, как человек действия, сделал бы это еще в 1918. Но в том-то и дело, что никто из мало-мальски приличных поэтов в постигшей тогда Россию братоубийственной бойне участия не принял. Поневоле задумаешься -может быть идея Гумилева о правительстве поэтов была и не столь абсурдна.
Во многом судьбу его решило собственное признание, что в случае распространения Кронштадтского восстания на Петроград он был бы не с теми, кто его судил. (Когда-то такой же ответ дал царю любимый им Пушкин по поводу восстания на Сенатской площади. Но то было в совсем другое время). 25 августа 1921 г. Гумилева расстреляли «как явного врага народа и рабоче-крестьянской революции».
Смерть, а тем более насильственная смерть, по сути своей не может быть красивой. Но для Гумилева даже она сделала исключение. В легенде, которую он сам о себе складывал, она стала звеном, соединяющим его жизнь с его бессмертием.
