CC BY
66
Д.В. Убушиева (Элиста)
РЫБОЛОВСТВО В ФОЛЬКЛОРЕ КАЛМЫКОВ И НАРОДОВ ЮЖНОЙ СИБИРИ*
Аннотация. Фольклорный нарратив, сохранивший следы рыболовства, свидетельствует о том, что калмыки издревле были знакомы с рыбной ловлей. Архаические коды, свидетельствующие о древних представлениях картины мира ойра-тов - предков калмыков, отражают как локальные, так и межкультурные связи с трансграничными регионами. Эпос «Джангар» и калмыцкие мифы, сохранившие такие основные концепты, как рыба и вода, отражают картину мира калмыков еще со времен «лесных народов». В жанре сказки нами рассмотрены образцы, записанные от представителей астраханских и донских калмыков, проживавших по берегам рек Волги и Дона во второй половине XIX в. Отдельные тексты сказок настолько реалистично представляют рыболовство калмыков, что наталкивают на мысль о том, что неизвестный сказитель сам мог быть рыбаком, что проявляется в тонких иносказательных выражениях, включенных в канву сказочного сюжета. Сказочный нарратив отражает реалии калмыцкого рыболовства, зафиксированные в виде названий рыб, орудий лова, видов рыболовства, специфической лексики (мелководье, отлив, приманка и др.), а также предпочтений в пище в субэтнических группах калмыков. У калмыков существует и промысловая обрядность, сохранившаяся в заговорах, магических формулах, поверьях, приметах. Ярким примером является обряд жертвоприношения царю воды, бытовавший у приволжских и прикаспийских калмыков. Фольклор калмыков содержит прямые и косвенные свидетельства о рыболовстве, которое в зависимости от исторического времени было как одним из основных видов пропитания, так и вспомогательным хозяйствованием.
Ключевые слова: рыболовство в фольклоре калмыков; реалии; трансграничное и межкультурное взаимодействие; картина мира.
D.V. Ubushieva (Elista)
Fishery in the Folklore Traditions of the Kalmyks and Peoples of Southern Siberia**
Abstract. Kalmyk folklore narratives contain traces of fishery practices, which attests to the fact that the people had been familiar with them since ancient times. The
* Исследование выполнено при финансовой поддержке гранта в форме субсидии из федерального бюджета, выделяемой для государственной поддержки научных исследований, проводимых под руководством ведущего ученого (проект «От палеогенетики до культурной антропологии: комплексное интердисциплинарное исследование традиций народов трансграничных регионов: миграции, межкультурное взаимодействие и картина мира»).
** The study was carried out with the financial support of a grant in the form of a grant from the federal budget allocated to State support for scientific research led by a leading scientist (project "From Paleogenetics to Cultural Anthropology: a Comprehensive Inter-Disciplinary Study of Traditions of Peoples of Transboundary Regions: Migration, Intercultural Interaction and a Picture of the World").
archaic codes mirroring historical worldview concepts of the Oirats, the Kalmyks' ancestors, represent both local and cross-cultural ties within the cross-border regions. The Jangar epic and Kalmyk myths managed to preserve such concepts as 'fish' and 'water' and manifest the national worldview since the era when the ethnos had been clustered with the 'forest peoples'. The paper analyzes a number of mid-to-late 19th-century fairy tale texts recorded from the Astrakhan and Don Kalmyks to have inhabited the Volga and Don valleys respectively. Some of the texts depict the Kalmyk fishery practices in such detail which seeds the idea that the anonymous taleteller could have been a professional fisherman, the latter being evident from most delicate figurative phrases within the fairy-tale framework. The fairy-tale narrative describes the Kalmyk fishery realia through the names of fish species, fishing gear and techniques, specific lexemes ('shallow water', 'low tide', 'squid', etc.), food preferences of certain Kalmyk sub-ethnic groups. The Kalmyks have retained fishery rites in the forms of spells, magic formulas, beliefs and superstitious signs. A vivid example is the offering to the 'king of waters' once administered by the Volga and Caspian Kalmyks. The Kalmyk folklore contains direct and indirect evidence of fishery practices that in course of time would serve either as a key source of livelihood or an auxiliary one.
Key words: fishery in the Kalmyk folklore; realia; cross-border and cross-cultural interaction; worldview.
Рыбная ловля в хозяйствовании калмыков и их предков ойратов в целом делится на несколько этапов. Первый этап, как и первые исторические сведения о рыбной ловле, соотносимы с временами «лесных народов» - до XIII в.: «...ойраты в дочингисовскую эпоху относились к "лесным народам" и, прежде чем стать скотоводами, долгое время были охотниками-звероловами, но в то же время "не гнушались и рыболовством"» [Санчиров 2003, 204]. К «лесным народам», по данным «Тайной истории монголов», относились следующие племена: ойраты, буряты, бархуны (баргуты), ур-суны (урсуты), хабханасы, ханхасы, тубасы, хори-туматы [Санчиров 2003, 204]. Второй этап соотносим со временем вхождения ойратов в состав Монгольской империи: «К XIII веку по образу жизни и хозяйству "лесные народы" разделились на две группы: 1) охотничье-рыболовческую, то есть собственно "лесную" и 2) скотоводческо-земледельческую <...> для которой характерно синтетическое, комплексное хозяйство - примитивное земледелие с развивающимся скотоводством, в сочетании с охотой и рыболовством, которые еще играли значительную роль в пищевом балансе.» [Санчиров 2003, 204-205]. Сведения о рыболовстве в период с XIII по начало XVIII в. не освещались в исторических источниках об ойратах, в большей степени в работах ученых отражены политическая история и отчасти культурные традиции, хозяйство характеризовалось в целом как скотоводческое. Следующий этап соотносим с периодом кочевок калмыков в бассейнах рек Яик и Волга. Это время характеризуется конфликтом интересов. Местное население не было заинтересовано в расширении рыбной ловли среди калмыков, что отразилось в исторических документах. Поступали жалобы от владельцев рыбных промыслов, происходили
столкновения с местным населением, администрация также не приветствовала развитие рыболовецкого хозяйства среди калмыков. Вследствие этого «в 1705 г. хан Аюка доводил до сведения правительства, что издавна его подвластные ловили рыбу в Яике и Волге, а в последнее время ввели местные жители и власти ограничения и прямые запрещения: "то де по всему знатно, что около Яику и около Волги и кочевать нам отказывают", -заключал хан свое послание» [Батмаев 1993, 133].
Развитие калмыцкого рыбного хозяйства со второй четверти ХУШ в. можно выделить в отдельный этап, характеризующийся вынужденным переходом калмыков на промысловое хозяйствование. М.М. Батмаев отмечает следующее: «...после смерти хана Аюки периодически вспыхивали затяжные междоусобицы в среде феодальной знати, группировки которой втягивались в борьбу многочисленных потомков покойного за ханскую власть. Междоусобицы, периодические массовые падежи скота из-за неблагоприятных погодных условий и эпизоотий вели к обнищанию значительных масс калмыков, искавших спасения в пропитании рыбой» [Батмаев 1993, 133]. Правительство России, как и местная администрация, в этот период издавало указы, регулирующие процессы рыболовства у калмыков, однако «они в конечном счете ограждали интересы владельцев откупных вод, рыбных промыслов и казны» [Батмаев 1993, 135]. Таким образом, с одной стороны, калмыцкий рыбный промысел расширялся («калмыки ловят частиковую рыбу разных сортов сетями, бреднями, волокушами и удочками <...> калмыки не ограничивались ловом рыбы для непосредственного питания, но занимались солением и сушкой ее впрок, а также продажей излишков.» [Батмаев 1993, 134]), а с другой стороны, это расширение касалось только рыболовства по найму, частного рыболовства калмыков оно не касалось.
Рыбная ловля тувинцев демонстрирует такое же расслоение общества того периода, о чем писал С.И. Вайнштейн: «Малоимущие степные и таежные скотоводы, испытывая недостаток в пище, нередко восполняли его рыбной ловлей» [Вайнштейн 1972, 216]. Рыболовство в Горном Алтае имеет древнее происхождение, как отмечено А.П. Потаповым: «Значение рыболовства подчеркивается обычаем челканцев и тубаларов, зафиксированным преданием, давать в качестве калыма непременно лодку и рыболовную сеть длиною в одну сажень» [Потапов 1953, 123]. В.И. Соёнов, проведя междисциплинарное исследование, приходит к выводу: «Наличие рыболовства подтверждается этнографическими, фольклорными, лингвистическими и документальными данными, находками в культурных слоях поселений и в погребениях остатков ихтиофауны и рыболовных принадлежностей, а также находками в них изделий из костей рыб и изображений плавучего средства и рыб, выполненных древними мастерами» [Соёнов 2001, 25]. М.Н. Хангалов констатирует относительно бурятского рыболовства следующее: «.прежние буряты были рыболовами; без рыболовства прежнему буряту в известное время прожить было бы трудно. Поэтому в определенное время года он занимался рыболовством и мясом пойманных
рыб питался. <...> Рыба являлась одним из главных видов пищи и предметом поклонения» [Хангалов 2004, 101].
В целом же рыбная ловля имела вспомогательное значение в хозяйствовании и имела локальный субэтнический характер распространения, что отражено в фольклоре калмыков и народов Южной Сибири.
Отражение рыболовства и рыболовецкого промысла в фольклоре калмыков остается малоисследованной темой. Фольклор же, на наш взгляд, иллюстрирует отношение калмыков к охоте и рыболовству с того периода, когда предки калмыков ойраты являлись еще «лесным народом», и до реального времени. Калмыцкий эпос «Джангар», сказки, малые жанры фольклора содержат как рудименты архаических анимистических представлений о рыбе и в целом о Водном мире, так и реальную специфическую терминологию. Это наименования рыб, названия рыболовецких снастей и плавучих средств, которые схожи с аналогичными категориями народов Южной Сибири - алтайцев, бурят, тувинцев.
Цель исследования - рассмотреть фольклорный нарратив калмыков, отражающий реалии рыболовства, выявить архаические рудименты, связанные с концептом рыбы и воды с привлечением аналогичных данных народов Южной Сибири.
Промысловый фольклор народов России неоднократно привлекал внимание как этнографов, так и фольклористов. Народы, проживающие в бассейне озера Байкал, издревле занимаются рыболовецким промыслом, что запечатлено в их фольклоре. Большой вклад в изучение фольклора Байкальского региона внесли ученые Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества. Образцы рыболовецкого фольклора были зафиксированы А.М. Станиловским [Станиловский 1912], В.И. Вербицким [Вербицкий 1893]. В сборник «Русский фольклор Прибайкалья» [Русский фольклор Прибайкалья 1968] вошли приметы, заговоры и обряды данного региона. В настоящее время интерес представляют работы междисциплинарного характера. К таким работам можно отнести статью В.И. Соёнова «Рыболовство на Алтае» [Соёнов 2001], где описание рыболовства начинается с археологических данных, приведены мифологические представления народа о рыболовстве, рассмотрены этнографические реалии о промысле, а также изучена рыболовецкая лексика народов Сибири.
Рыболовецкий промысел калмыков с точки зрения хозяйственно-экономической деятельности отражен в работах М.М. Батмаева [Батмаев 1993] и В.В. Батырова [Батыров 2010], этнографические и обрядовые реалии рыболовства калмыков освещены У.Д. Душаном [Душан 1973; Душан 2016], промысловая поэзия калмыков, в частности и рыболовецкая, рассмотрена Т.Г. Басанговой [Басангова 2007].
Калмыки, занимавшиеся кочевым скотоводством, в своем фольклоре сохранили рудименты культуры того времени, когда племена ойрат были еще «лесным народом» и занимались охотой и рыболовством. Наиболее древние элементы той эпохи с закодированным смыслом сохранены в калмыцком эпосе «Джангар» и мифах.
Одним из основных концептов промыслового фольклора, разумеется, является «рыба». Рыба представляет водную стихию и хтоническую символику. Эпос «Джангар» отражает инвариантные ядерные элементы анимистических воззрений калмыцкого народа и их этнических предков ойратов. К примеру, в раннем Багацохуровском цикле 1853 г. калмыцкого эпоса «Джангар» сохранился закодированный архаический мотив «рыбы поглотителя» «L110. Поглотитель» [Березкин, Дувакин], восходящий к обряду инициации. При этом инициация осмысляется как смерть и новое рождение, демонстрируя амбивалентность символа рыбы. Поглощение богатыря рыбой есть смерть, а выплевывание есть его новое рождение.
II песня Багацохуровского цикла (далее - Б.Ц.) - 34 (10) zün alda utu: zuryan
(11) tebere bódün amurgin xara curaxa: altan dalayin kobodü aman angyayâd âmisaxaji
(12) kebetenei: <...> (14) aman angyayâd xâd bôljïd orkuxulâran: nastai yurban carân arsu dabxarlaqsun (15) tulum bôljiji xayaba: amurgin xara curxâ biyëni: altan tungyülüq dalai ôdôn bul- (16) xâd orad odba [РО БВФ СПбГУ, Calm. C. 17, 34] ('Длиною в сто саженей, толщиною в шесть обхватов, огромная черная щука лежит на берегу золотого океана. Раскрыв рот тяжело дышит <...>. Когда (щука) раскрыла рот и изрыгнула свернутый из шкур трех взрослых быков тулум, выбросив из себя, сама огромная черная щука нырнула в прозрачно-золотой океан и скрылась'. - Перевод автора статьи Д.В. Убушиевой).
В данном случае щука является «животным»-поглотителем, символизирующим Нижний мир. К тому же рыба обозначена как amurgin xara curaxa ('огромная черная щука'), как известно щука в природе имеет пеструю окраску, в приведенном примере, черный цвет щуки усиливает ее связь с Нижним миром. Автохтонной чертой Багацохуровского цикла калмыцкого эпоса «Джангар» является четкая тождественность Нижнего мира Водному миру, что также отражает добуддийские верования ойра-тов - предков калмыков. Следует отметить, что Багацохуровским цикл назван в соответствии с местом записи - улусом, на территории которого в дельте реки Волги проживает часть субэтнической группы калмыков -торгоуты.
Тестем Джангара-хана является хозяин Водного мира:
II песня Б.Ц. - 5 (27) tere tenngsin ter (28) talni ocirtu altan ülatai: orcilungdu ügei oro yurban jindmanitei (29) naiman mingyan lübsarayán ezen güsi zamba xâni küken [РО БВФ СПбГУ, Calm. C. 17, 5] ('На другой стороне того моря [живущего], драгоценную золотую гору имевшего, три волшебных камня имевшего, коих больше нет во вселенной, хозяина восьми тысяч лубсурга, Гюши Замба хана дочь'. - Перевод Д.В. Убушиевой).
Описание образа тестя Джангар-хана в цикле скрывает к тому же его первоначальную форму - образ мифологического дракона громовержца. Хозяин восьми тысяч лубсурга, Гюши Замба хан обладает тремя драго-
Новый филологический вестник. 2020. №2(53). --
ценными камнями, что соответствует дракону, производящему грозу с помощью «двух камней эрдене» [Неклюдов 2019, 180]. Согласно С.Ю. Неклюдову, «В финальной фазе своей эволюции данный образ не столько трансформируется, сколько раздваивается на 'дракона-громовержца' (луу) и 'духа-хозяина земных вод' (луус ^ лус ^ лусууд)» [Неклюдов 2019, 196]. В нашем случае образ тестя Джангар-хана, претерпев трансформацию согласно процессам эволюции, сохранил, хотя и в косвенном виде, свое мифологическое начало.
Представительницами Водного мира являются и суженые Гэсэр-хана и Хунан-Кара. В бурятском улигере «Абай Гэсэр» [Абай Гэсэр 1960, 70] Гэсэр три года живет в подводном царстве тестя, владыки вод Лосона. А.А. Бадмаев, реконструировал на основе бурятских фольклорных текстов иерархию водных обитателей, где повелителем водной стихии предстает УЪа Лубсан, имеющий в подчинении «держащих повод коня» во время его путешествий - Ута-Характа-нойона и Урянхай-«ныряльщика», а также «лодочников» - покровителей рыболовства супругов Гохоши-нойон и Хельмеши-хатан [Бадмаев 2018, 150].
Наряду с ранними религиозными представлениями в калмыцком фольклоре большое количество напластований из буддийской мифологии. Опорой земли в буддийской мифологии является черепаха: «Земля имеет форму диска или квадрата, углы которого соответствуют 4 сторонам света, и покоится на брюхе гигантского водяного животного - черепахи или лягушки (Алтан Мелхий, "золотая лягушка"), лапы которого соответствуют сторонам света» [Неклюдов 1980, 687], именно такая модель сотворения мира отражена в калмыцком мифе об «Арахе»:
Хан тенгриев предложил: «А что если посреди этого океана сотворить Землю?» «Если сотворить Землю, будет очень хорошо», - согласились все. Бурхан Багши одно из своих воплощений обратил в черепаху и спустил в воду. Бурхан Багши выстрелил в нее сверху - черепаха опрокинулась на спину. [Так] на животе черепахи и была сотворена Земля. Когда хан асуров и хан тенгриев вдвоем спустились на землю, какой-либо жизни не было на ней - кругом царила тьма [Мифы, легенды и предания калмыков 2017, 33].
Весьма информативный и иллюстративный материал о рыбной ловле представляют сказки. В калмыцких сказках определяется реальный быт народа, связанный с рыболовством. Наиболее явно эти реалии проступают в образцах сказок, записанных от астраханских калмыков, проживавших на реке Волге, и от донских калмыков, осевших в русле реки Дон. Необходимо отметить, что анализируемые сказки зафиксированы во второй половине XIX века, сказки астраханских калмыков записаны Г Балинтом, а образцы сказок донских калмыков зафиксированы И.И. Поповым.
Начнем с того, что в сказках рыбой зачастую питаются бедные персонажи. Здесь, на наш взгляд, наложен отпечаток исторического времени, а именно второй четверти XVIII в., когда калмыки были вынуждены занять-
ся рыболовецким промыслом, тем самым обеспечивая себя пропитанием. К тому же анализируемые образцы сказок зафиксированы на столетие позже исторических событий, тем самым они вполне органично становятся сказочными реалиями.
В калмыцком и тувинском фольклоре представлены тексты сказок, названия которых определяют род деятельности персонажа сказки, это рыболовство, соответственно сам он рыбак. К примеру, калмыцкая сказка «ЗЛсч» ('Рыбак'): «Кезэнэ бээж. Нег 3ahc4 залу герп^эн хоюрн кесг жилэс нааран негчн зЛс бэрэд уга бээж» [Хальмг туульс 1961, 42] ('Давно [это] было. Один рыбак и его жена много лет не могли поймать ни одной рыбы'. - Перевод Д.В. Убушиевой). Или тувинская сказка «Рыбак Багай-оол»: «В среднем же течении этой реки в чуме из древесной коры жил бедный рыбак Багай-оол с злой собакой в подпалинах» [Тувинские народные сказки 1994, 343].
По нашему мнению, сказочный нарратив отразил историческое трудное время в судьбах двух народов, приведшее к расслоению общества и изменению хозяйственной деятельности.
Интересное явление демонстрирует текст сказки «Хурhар зЛс дольж авад, уснд хайж о[р]кдг кeвYнэ тууль» ('Сказка о юноше, обменявшем ягненка на рыбу и отпустившем ее в воду'), где продемонстрировано субэтническое разделение калмыков. Образец записан И.И. Поповым в XIX веке у донских калмыков:
Хаанахн курч ирэд, тер кeвYнэс сурж бээнэ: «Му кeвYн, заарта хеенэ мах идхэр зарhа заИсна мах идх болвзач?». «Иднэв»[, - гинэ]. Хаанахн заИс татж hарhад: «Му кeвYн, дурта заИсан ав». Му кeвYн: «Алькинь авхв?» - гиhэд, ирэд хэлэж бээнэ [ГА РО] ('Подданные хана пришли и спросили у юноши: «Юноша-сирота, чем есть мясо мускусной овцы, может, отведаешь рыбу?» «Отведаю»[, - ответил]. Ханские подданные, вытянув сеть: «Юноша-сирота, бери понравившуюся тебе рыбу». Юноша-сирота: «Какую же взять?» - так думая, подошел и стал рассматривать'. - Перевод Д.В. Убушиевой).
Сказкой зафиксировано данное деление калмыков на примере пищи. Торгоуты, проживающие по большей части в дельте реки Волги, или тор-гуты, что расселены у побережья Каспийского моря, предпочитают зачастую мясной пище рыбную, нежели дёрвюды, которые больше предпочитают мясную продукцию.
Другим уже иллюстративным материалом могут служить рыболовецкие снасти, представленные в сказках, разнообразие которых достаточное. Это удочки (Ъахуль'), сеть ('гелм'), невод ('шуу^л'), приманка ('приманка'), железные вилы ('серэ тeмр').
В сказке «Тарвж хан» ('Хан Тарваджи'), записанной Г. Балинтом во второй половине XIX века от астраханских калмыков, орудием лова рыбы является удочка: «Тер эмгн eвгн хойр уснд haхуль оркад, за^ бэрж; авад, хотан тежэhэд бээдг болна» [Kalmyk Folklore and Folk Culture in the mid-
19th Century 2011, 240] ('Старик со старухой удочкой ловили рыбу, этим и кормились'. - Перевод Д.В. Убушиевой).
В сказке «3ahc4» ('Рыбак') главный персонаж рыбак ловит рыбу, закинув сеть в реку: «Ьолд кYрчкэд, гелмэн хайм цацунь 3ahcH тордг болна. За^ан авад, бaйртahaр герYрн ирнэ» [Хальмг туульс 1961, 42] ('Придя к реке, только забросил сеть, сразу поймал рыбу'. - Перевод Д.В. Убуши-евой).
В реальности это соответствует единоличной ловле рыбы сетью, т.е. «сеть» ('гелм'), очевидно, была небольших размеров, которой вполне мог пользоваться один человек.
В сказке «Хурhaр за^ доль^ авад, уснд хай^ о[р]кдг кевYнэ тууль» ('Сказка о юноше, обменявшем ягненка на рыбу и отпустившем ее в воду'), которая также зафиксирована во второй половине XIX в., но уже среди донских калмыков, продемонстрировано как само орудие лова, так и социальный статус рыбаков: «Ода хаанахна haзр шYYГYл татн ги^ ааш-на»[, - гинэ] [ГА РО] ('«Подданные хана идут вытаскивать невод»[, - сказал он]'. - Перевод Д.В. Убушиевой).
Из примера видно, что рыбаки использовали невод для ловли рыбы, т.е. лов осуществляли артелью рыбаков, кроме того, рыбаки являются подданными хана.
Из сказочных текстов можно выявить и то, что калмыки использовали в рыбной ловле и наживку, к примеру, в сказке «Заяни залху кевYн» ('Юноша - ленивый из ленивых') [Хальмг туульс 1961, 182]: «Тул за^н мец шYYPЭД, уснас давад хагсуд ерэлцэhэн haрaд ирнэ» [ГА РО] ('Рыба-таймень, хватая приманку, выпрыгнула из воды и наполовину оказалась на суше'. - Перевод Д.В. Убушиевой).
В тувинском сказочном фольклоре также демонстрируются разные виды рыболовецких снастей:
Как-то рыбак Багай-оол, живший со злой собакой в подпалинах в чуме из древесной коры в среднем течении Кашпал-Кара Хема, сидел и рыбу удил; и в самый полдень вниз по течению этой реки проплывал сундук в плотной коже [Тувинские народные сказки 1994, 345].
В сказках также представлены различные наименования рыб: таймень ('тул'), щука ('цурх'), пестро-черная щука ('алг хар цурх'), карась ('шар балг'), ерш ('шерг'), мальки ('^ирмэхэ за^н'), раки ('цаяха') и дру-
В сказке «Кегшн буурл Шатрч хан» ('Старый седой хан Шатарчи') перечисляются существа, живущие в воде, которых на берег вызывает дочь Хозяина вод ('Усун хада'):
Бас бYшкYрэн татв. Татснд уснд бээдг моИа, меклэ болн заИсн хавхгт болн цая куртл - уснд бээдг хамг эмтн цуhaр haрч ирж тегэлж зогсв [Хальмг туульс 1968, 24] ('Опять стала играть на дудке. Когда заиграла, в воде живущие змеи,
лягушки и рыбы, черепахи и даже раки - все существа, живущие в воде, выбрались и окружили ее'. - Перевод Д.В. Убушиевой).
В сказке «[Улада баатр]» ('Богатырь Улада') также представлена ихтиофауна, знакомая калмыкам:
Туунэснь баавhань келв: «^влзцгин hазр хэлэж йовтлм, вргн далан кевэд нег шерг мец мецнж бээж, тер шергин мецгинь нег цурх булаhад идж бээж [Kalmyk Folklore and Folk Culture in the mid-19th Century. 2011, 289] ('Затем жена говорит: «Когда ходил, присматривал землю для зимней кочевки, у берега широкого океана охотился за добычей один ерш, добычу того ерша отобрала и съела одна щука'. - Перевод Д.В. Убушиевой).
В калмыцких сказках часто встречается рыба «тул» ('таймень'). К примеру, в калмыцком сказочном фонде присутствует сказка на известный общемировой сюжет «K18D. По щучьему веленью»: «Юноша отпустил или спас рыбу (лягушку, змею, сверхъестественное существо), она выполняет его желания, и он женится на принцессе» [Березкин, Дувакин]. Главный герой калмыцкой сказки «Заяни Залху» ('Ленивый из ленивых') встречается не с щукой, как это происходит в аналогичной русской сказке, а с рыбой таймень ('тул'). Относительно данной рыбы А.Ш. Кичиковым замечено, что «таймень - это одна из самых больших рыб, с которой сталкивались наши предки, проживавшие в бассейнах рек Орхон, Селенги, Амура, Енисея, Иртыша и озера Байкал» [Кичиков 2017, 30].
В сказке «Кегшн буурл Шатрч хан» ('Старый седой хан Шатарчи') рыба таймень ('тул') выступает переправой из Среднего мира в Верхний мир:
Назад далад тул за^н дечн йисн хонгтан мецкэhэд, гесэн цадхачкад, дечн йисн хонгтан унтдмн. Толhань эн кевзднь, суулнь hазад далан телтр кевзднь. Тер цагла эмтн деегурнь йовад, hазад далад йовад бээдмн. YлгYрнь келхлэ, чи бас тиигэд hатлхч. Тиигэд Нарнд кYрхч [Хальмг туульс 1968, 21-22] ('Во внешнем океане живущая рыба-таймень сорок девять суток лежит неподвижно, насытившись, сорок девять суток спит. Голова ее на этом берегу, а хвост на противоположном берегу внешнего океана. В это время люди ходят по ней, переходя внешний океан. К примеру, ты тоже так же переправишься. Так доберешься до Солнца'. - Перевод Д.В. Убушиевой).
Сказочные тексты насыщены лексемами, отражающими водные реалии: океан ('дала'), моря ('тецгс'), реки (Ъол'), озера ('нур'), берег ('эрг'), волна ('дольган'), ('ус YPх'), усна эргин кевэhэр ('вдоль берега реки'), дно моря ('тецгсин йорал'), плавать ('еемх'), переправа (ЪатЛн'), судно, корабль ('керм') отлив ('усн хооран татхла'), мелеть ('хээрдх') и другие. Приведем примеры только специфичных выражений, выявленных нами в волшебных сказках калмыков.
Сказка «Мергн kobyh Царкин хан хойр» ('Юноша-стрелок и Царкин хан') насыщена такой лексикой:
Ьурвн шар толhата хун, хун кевэн усна кевэд оркад, hурвн сээхн кYYкн бо-лад, уснд орж еемв [Записки Восточного Отделения 1891] ('Три желтоголовых лебедя, лебединое оперение свое на берегу оставив, в трех красивых девушек превратившись, вошли в воду и стали плавать'. - Перевод Б.Б. Горяевой).
Нарн шицгх Y3ir h;uili мурн дала цавчц цаИан эргд кичгтэ эм барс бээдг [Записки Восточного Отделения 1891] ('В стороне захода солнца на белом отвесном берегу реки Ганг живет тигрица с тигрятами'. - Перевод Б.Б. Горяевой).
Тенге кевэлэд, нег сар болад, тоорлh hатлhд курч ирв [Записки Восточного Отделения 1891] ('Шел он по берегу моря, месяц прошел, пришел к переправе'. - Перевод Б.Б. Горяевой).
КeвYн туунэсн амрад, гуухдэн гYYhэд, йовдннхдан йовдннад, кесг едр сеени кемжл уга гYYЖ йовтлнь, нег кедлц тенге харhад ирв. «Саак тенгсин тоорлh ода сара hазр биший?» - гиж, тенге кевэлэд йовж йовтлнь, нег ик кермд нег бух церг орад Иатлн гиж бээснлэ кeвYн харhад ирв [Записки Восточного Отделения 1891] ('После этого юноша, отдохнув, где бежать, бежал, где идти, шел, много дней и ночей без счета бежал, повстречалось ему волнующееся море. «Разве до переправы этого моря не месяц пути?» - подумав, когда шел по берегу моря, юноша встретился с войском, которое погрузилось на большое судно и уже было отправилось'. - Перевод Б.Б. Горяевой).
Сказка «[Улада баатр]» ('Богатырь Улада'), записанная от астраханских калмыков, также демонстрирует прямое отношение к рыболовному промыслу, проявляющееся в специфической лексике:
Tyy^^ Улада баатр баавhадан ирэд келв. Тиигхлэнь, баавhань келв: «Тернь Yнн, ода та йовтн, далад одад, эргинь гувдэд бээтн, тYYнэсн тул за^н таниг ус орулад кеех, тер цагт мернтн хурдн болхла, кYЦгдл уга, усн хооран татхла, тул хээрдэд йовж чадх уга. Тер цагт эврэн медтн», - гив. [Kalmyk Folklore and Folk Culture in the mid-19th Century... 2011, 289] ('Богатырь Улада, вернувшись домой, рассказал все жене, тогда жена говорит: «Это правда, вы теперь отправляйтесь к океану и бейте берег океана, оттуда [выплывет] таймень и будет гоняться за вами по воде, в тот момент, если ваша лошадь будет быстра, не дайте себя догнать, когда начнется отлив, таймень не сможет двигаться, [попав] на мелководье. Тогда уж действуйте сами», - сказала'. - Перевод Д.В. Убушиевой).
Нами обнаружен единичный случай в волшебной сказке донских калмыков «Хурhар за^ дольж авад, уснд хайж о[р]кдг кeвYнэ тууль» ('Сказка о юноше, обменявшем ягненка на рыбу и отпустившем ее в воду'), где упоминается внутренность рыбы, такая как рыбий пузырь:
Нег кегшн оч кeвYнд келв: «Хан мини: "Ачта, туста ах нойн баав, ю авнат?" -гиж келхлэ, - "Нанд алтн, мецгн керг уга, эдл мал керг уга. Мен тер орн деерк
хар шуhул дахан егнт?" - гиж келтн. Тиигж hурв дэкж гиич-хYрм, наад-нэр кеhэд, hурвдад: "Ю авнат?" - гиж сурх hурвладни, тер шуhул дах тусар, юм бичэ суртн», - hурвдад тер кегшн эмгн тиигэд дасхад окна [ГА РО] ('К юноше подошла одна старуха и сказала: «Когда мой хан скажет: "Достойный благодарности глубокочтимый баава, что возьмете?" - "Мне не нужно ни золота, ни серебра, скот тоже не нужен. Отдадите ли мне ту черную доху из рыбьего пузыря, что лежит на кровати?" - так скажите. Трижды пир устроив, в третий раз спросит: "Что возьмете?", все три раза ничего не просите, кроме той дохи из рыбьего пузыря», -трижды повторив, наказала та старуха'. - Перевод Д.В. Убушиевой).
Сказки содержат иносказательные выражения, чаще они применяются в том случае, когда нужно дать невыполнимое задание. Нами выявлены примеры в калмыцких сказках, где в разгадках этих трудных заданий фигурируют предметы, связанные с рыбной ловлей. К примеру, в сказке «Цецн куукн» ('Мудрая девушка') хан дает, казалось бы, невыполнимые задания:
- Та, евгн, манЩд]уртан хувцтачн бичэ иртн, хувцн угачн бичэ иртн, мертэчн бичэ иртн, мерн угачн бичэ иртн, хаалhарчн бичэ йовтн, хаалкин хэврhэрчн бичэ йовтн, гертмчн бичэ ортн, hазамчн бичэ бээтн! - гиhэд ик цухлтаhар келдг болна [Цецн куукн 2017, 91] ('- Старик, завтра [ко мне] в одежде не приходите, но и без одежды не приходите, на коне не приезжайте, но и без коня не приезжайте, по дороге не езжайте, но и по обочине не езжайте, в дом мой не входите, но и на улице не оставайтесь! - очень раздраженно сказал'. - Перевод Т. А. Михалевой).
На помощь старику приходит мудрая девушка, подсказывающая, что нужно надеть, чтобы не быть голым, но и не одетым, роль несуществующей одежды играет рыболовецкая сеть:
- Аав, хувцан тээлчктн. Эн заЬю шуудг шуугулиг деерэн бYркэд, эн яман деер унж автн. [Ямана] хойр келнь хаалhар йовтха, хойр келнь хаалкин хэврhэр йовтха. Тенд курэд, гертнь бичэ ортн, термин ард терм ишкэ хойрин заагт орад сууhад, хаанла мендлтн [Цецн куукн 2017, 92] ('- Аава, разденьтесь. Набросьте на себя эту рыболовную сеть и садитесь на эту козу. Две ноги [козы] пусть по дороге идут, две ноги - по обочине. Когда туда приедете, в дом к нему не входите, за стенной решеткой, между стенной решеткой и войлоком, сядьте и поздоровайтесь с ханом'. - Перевод Т. А. Михалевой).
В сказке «Кегшн буурл Шатрч хан» ('Старый седой хан Шатарчи') в иносказательном выражении представлено такое орудие лова, как «железные вилы» ('серэ темр', по всей видимости, имеется в виду острога), более того, описано их предназначение:
Ьорвдгчинь тэвжэнэ. Наадад ирв. Дэкэд кевYг мадлад ирв. «КевYн, чамаг би чичмY» [, - гижэнэ]. «Чичхин Ьюрвн ЗY гиж келдг: шор кеж авад, боорцг чичж
хорhнаснь авдг, серэ темр кеж авад, далад одад, за^ чичж; амна гидг. ШYYгдсн му хааг би чичму», - гижэнэ. [Хальмг туульс 1968, 23] ('В третий раз расставили фигуры. Стали играть. Снова [хан] объявил юноше мат. «Юноша, я тебя проткнул» [, - сказал]. «Три [вида] бывает того, что протыкают, говорят: заострив палочку, ею прокалывают борцоки, вынимая их из жира, сделав железные вилы, отправляются к морю и прокалывают ими рыбу. Проигравшего глупого хана я проткну!» - сказал [юноша]'. - Перевод Д.В. Убушиевой).
Особенно ярко бытовую сторону жизни демонстрируют загадки, где так же в иносказательной форме представляются знакомые предметы с необычной стороны. Калмыцкие загадки не обошли вниманием и промысловый быт, в частности учеными записаны загадки калмыков содержащие специфическую терминологию.
ТарвИни арсн
Тац уга салврж.
(Шуугул).
Шкурка тарбагана
Растрепалась до дыр.
(Сеть).
[Пословицы, поговорки и загадки... 2007, 689].
Йовв, йовв мер уга,
Хатхв, хатхв цусн уга.
Ходит, ходит - нет следа,
Колет, колет - нет крови.
(Лодка).
[Пословицы, поговорки и загадки. 2007, 695].
Кел уга бээж йовдг,
КYЗYн уга бээж бухдг.
Без ног, а ходит,
Без шеи, а ныряет.
(Лодка).
[Пословицы, поговорки и загадки. 2007, 696].
КYЗYн уга темэн Кум Иатлж.
Верблюд без шеи переправился через речку Куму.
(Лодка).
[Пословицы, поговорки и загадки. 2007, 696].
У калмыков существует и промысловая обрядность. Т.Г. Басангова отмечает, что «фольклорная традиция калмыков сохранила заговоры, магические формулы, песни характерные для промысловых обрядов, которые прагматически маркированы, то есть выражают приказание или просьбу, мольбу или обещание, пожелание или угрозу» [Басангова 2007, 448].
Весьма ценные сведения о рыбной ловле зафиксированы У.Д. Душа-ном. Им описаны несколько поверий. Первое поверье: «.если в лодку впрыгнет рыба из хищных пород, например: окунь, щука, судак, то это дурная примета, которая предвещает большое несчастье» [Душан 2016, 198], в этом случае следовало провести ритуал («попавшую в лодку рыбу обычно разрезают на четыре части и бросают на север, юг, восток и запад» [Душан 2016, 198]), сопровождавшийся вербальным компонентом - заклинанием: «Пусть обратятся на нее саму, исчезнут с ее гибелью и рассеются повсюду» [Душан 2016, 198].
Следующее поверье связано с тем, будет ли улов хорошим: «.когда калмыки едят рыбу, особенно из крупных пород, например, сазана, то они подъязычную кость концом прикрепляют к тагану. Если кость сразу удержится и не падает, то калмыки полагают, что будет много рыб» [Душан 2016, 199].
Также существовало поверье, что «сазан бывает очень недоволен, если голову его едят женщины. Он якобы говорит: "Хотя губите мою душу, но золотой рот мой не давайте женщинам". Если не соблюсти это желание сазана, то, по мнению калмыков, душа сазана страшно обидится, и эта обида передается другим живым сазанам. Вследствие этого лов ухудшается» [Душан 2016, 200].
У.Д. Душаном описан обряд жертвоприношения царю воды, бытовавший у приволжских и прикаспийских калмыков и заключавшийся в следующем:
«Жертвоприношение бывает весной или осенью, перед самым началом путин, для умилостивления царя воды - баян ухан хана, чтобы был хороший улов. Обычно жертвенным животным является коза белой или серой шерсти и редко - другие животные. Козы режутся с таким расчетом, чтобы со шкурой осталась верхняя половина головы, сердце, печень, легкие и почки. В отделанную козу (в голову) втыкают шест и вбивают его в середине реки, озера или на взморье. Причем шкура со всеми вышеуказанными органами свисает вниз. Голова направляется своей передней частью в ту сторону, откуда должна быть рыба. На одном рогу привязывают целен, шелковую нитку. В то же время каждый присутствующий зажигает лампадку, приготовленную из теста. <.> Их все ставят на плот, приготовленный из досок или камыша, а потом пускают по Волге или морю. Причем, кроме лампад, еще здесь кладутся деньги, кто сколько может. Жертвоприношением обычно
Новый филологический вестник. 2020. №2(53). --
руководят гелюны, которые своими молитвами ходатайствуют перед царем воды о хорошем лове» [Душан 2016, 350-351].
М.Н. Хангалов пишет о совершении религиозных обрядов на реке: «Осенью и весною, когда буряты переезжают с летников на зимники и с зимников на летники, они начинают брызгать тарасун и вино целыми обществами и поодиночке на реке Ухан-хату <.. .> чтобы Ухан-хат даровал им обильный лов рыбы и не было бы несчастий с людьми во время рыбной ловли» [Хангалов 2004, 105].
Э.П. Бакаева, анализируя элементы обряда продления жизни, совершаемого калмыками «ежегодно поздно вечером в день "Хозяина года", совпадающий с днем зимнего солнцестояния» [Бакаева 2009, 4], приходит к выводу, что вылепленная из теста удлиненная лампадка - о^ц зул ('лодка-лампадка') - является сакральным кодом культуры калмыков, восходит к ранним верованиям и относится к временам «водяных» монголов, которые «в XIII в. проживали к востоку от "степных" монголов, занимавшихся скотоводством, и занимались рыбной ловлей и охотой» [Бакаева 2009, 4].
Фольклорный нарратив, сохранивший следы рыболовства, свидетельствует о том, что калмыки издревле были знакомы с рыбной ловлей. Эпос «Джангар» и калмыцкие мифы, сохранившие такие основные концепты, как рыба и вода, а также сакральные коды культуры, отражают картину мира этноса еще со времен "лесных народов", что говорит о трансграничном и межкультурном взаимодействии ойратов с народами Южной Сибири. В жанре сказки нами рассмотрены образцы, записанные во второй половине XIX в. от представителей астраханских и донских калмыков, проживавших по берегам рек Волги и Дона. Отдельные тексты сказок настолько реалистично представляют рыболовецкий промысел калмыков, что наталкивают на мысль о том, что неизвестный сказитель сам мог быть рыбаком. Особенно, на наш взгляд, это выражается в тонких иносказательных выражениях, включенных в канву сказочного сюжета. Таким образом, фольклор калмыков содержит прямые и косвенные свидетельства о рыболовстве у калмыков и их предков ойратов, которое в зависимости от исторического времени было как одним из основных видов пропитания, так и вспомогательным хозяйствованием.
ИСТОЧНИКИ
1. Абай Гэсэр / вступ. статья, подготовка текста, пер. и коммент. А.И. Уланов. Улан-Удэ, 1960.
2. ГА РО - Государственный архив Ростовской области. Ф. 55. Оп. 1. Инв. № 13805.
3. Записки Восточного Отделения Императорского Русского Археологического Общества. VI. СПб., 1892. С 17-48.
4. Мифы, легенды и предания калмыков / подготовка текстов, пер., вступит. ст., примеч., комментарии, указатели, словарь Т.Г. Басанговой, Т.А. Михалевой. М., 2017.
5. Пословицы, поговорки и загадки калмыков России и ойратов Китая / сост., перевод Б.Х. Тодаевой. Элиста, 2007.
6. Рукописный отдел Библиотеки Восточного факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Calm. C. 17. Ед. хр. 1770. Л. 1-28. Строки 30-31. (Рукопись на ойратском языке).
7. Тувинские народные сказки / сост. З.Б. Самдан. Новосибирск, 1994.
8. Хальмг туульс. I боть / сост. Б. Сангаджиева, Л. Сангаев. Элиста, 1961.
9. Хальмг туульс. II боть / сост. А.Ц. Бембеева, Ц.-Д. Номинханов. Элиста, 1968.
10. Цецн кYYкн // Теегин герл (Свет в степи). 2017. № 2. С. 90-95.
11. Kalmyk Folklore and Folk Culture in the mid-19th Century. Philological Studies on the Basis of Gabor Balint of Szentkatolna's Kalmyk Texts / Ed. by A. Birtalan with the collaboration of Tamara Gorjajevna Basangova (Bordzanova) and with the assistance of Baira Basangovna Gorjajeva. Budapest, 2011.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бадмаев А.А. Подводный мир в традиционном мировоззрении бурят // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История, филология. 2018. Т. 17, № 3. С. 148-155.
2. Бакаева Э.П. Сакральные коды культуры калмыков. Элиста, 2009.
3. Басангова Т.Г. Обрядовая поэзия калмыков (система жанров, поэтика). Элиста, 2007.
4. Батмаев М.М. Калмыки в XVII-XVIII веках. События, люди, быт. Элиста, 1993.
5. Батыров В.В. Рыболовный промысел. Отходничество // Калмыки / отв. ред. Э.П. Бакаева, Н.Л. Жуковская. М., 2010. С. 105-111.
6. Березкин Ю.Е., Дувакин Е.Н. Тематическая классификация и распределение фольклорно-мифологических мотивов по ареалам. Аналитический каталог // Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика. URL: https://ruthenia. ru/folklore/berezkin/ (дата обращения: 20.12.2019).
7. Вайнштейн С.И. Историческая этнография тувинцев. Проблемы кочевого хозяйства. М., 1972.
8. Вербицкий В.И. Алтайские инородцы: Сб. этногр. ст. и исслед. алтайск. миссионера, протоиер. В.И. Вербицкого / под ред. А.А. Ивановского. М., 1893.
9. Душан УД. Избранные труды / сост. Батыров В.В., Шараева Т.И. Элиста, 2016.
10. Душан У.Д. Историко-этнографические заметки об Эркетеневском улусе Калмыцкой АССР // Этнографические вести. 1973. № 3. С. 31-107.
11. Кичиков А.Ш. Yгин туск Yг (Слово о словах) / подг. текстов, сост., ред. Б.А. Кичикова. Элиста, 2017.
12. Неклюдов С.Ю. Монгольских народов мифология // Мифы народов мира: Энциклопедия: в 2 т. Т. 1 / гл. ред. С.А. Токарев. М., 1980. С. 684-688.
13. Неклюдов С.Ю. Фольклорный ландшафт Монголии. Миф и обряд. М., 2019.
14. Потапов Л.П. Очерки по истории алтайцев. М.; Л., 1953.
15. Русский фольклор Прибайкалья / общ. ред. и вступ. статья Л.Е. Элиасова. Улан-Удэ, 1968.
16. Санчиров В.П. О материальной культуре ойратов XIII-XVII веков // Мон-
головедение. 2003. № 2. С. 203-210.
17. Соёнов В.И. Рыболовство на Алтае // Древности Алтая. Известия лаборатории археологии. Межвузовский сборник научных трудов. № 6. Горно-Алтайск, 2001. С. 16-32.
18. Станиловский А.М. Байкал (раздел «Рыба и рыболовство») // Труды Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского Географического общества. Иркутск, 1912. № 7. С. 44-68.
19. Хангалов М.Н. Рыболовство у бурят и ухан-хат / под ред. Г.Н. Румянцева. Улан-Удэ, 2004.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Badmayev A.A. Podvodnyy mir v traditsionnom mirovozzrenii buryat [The Underwater World in the Traditional Buryat Worldview]. Vestnik Novosibirskogo gosu-darstvennogo universiteta. Seriya: Istoriya, filologiya, 2018, vol. 17, no. 3, pp. 148155. (In Russian).
2. Dushan U.D. Istoriko-etnograficheskiye zametki ob Erketenevskom uluse Kalmytskoy ASSR [Erketenevsky Ulus of the Kalmyk ASSR: The Historical and Ethnographic Notes]. Etnograficheskiye vesti, 1973, no. 3, pp. 31-107. (In Russian).
3. Sanchirov V.P. O material'noy kul'ture oyratov XlIl-XVII vekov [The Oirat Material Culture: the 13th - 17th Centuries]. Mongolovedeniye, 2003, no. 2, pp. 203-210. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
4. Batyrov VV. Rybolovnyy promysel. Otkhodnichestvo [Fishery. Seasonal Works]. Bakayeva E.P., Zhukovskaya N.L. (eds.). Kalmyki [The Kalmyks]. Moscow, 2010, pp. 105-111. (In Russian).
5. Neklyudov S.Yu. Mongol'skikh narodov mifologiya [The Mythology of the Mongolic Peoples]. Tokarev S.A. (ed.). Mify narodov mira: Entsiklopediya [The Myths of the World: Encyclopedia]: in 2 vols. Vol. 1. Moscow, 1980, pp. 684-688 (In Russian).
6. Soyenov VI. Rybolovstvo na Altaye [The Fishery in the Altai Region]. Drevnos-ti Altaya. Izvestiya laboratorii arkheologii. Mezhvuzovskiy sbornik nauchnykh trudov [The Antiquities of the Altai: Archaeology Research Laboratory Reports]. Issue 6. Gor-no-Altaysk, 2001, pp. 16-32. (In Russian).
7. Stanilovskiy A.M. Baykal (razdel "Ryba i rybolovstvo") [Baikal (Section 'Fish and Fishery')]. Trudy Vostochno-Sibirskogo otdela Imperatorskogo Russkogo Geogra-ficheskogo obshchestva [The Proceedings of the East Siberian Department of the Imperial Russian Geographical Society]. Irkutsk, 1912, no. 7, pp. 44-68. (In Russian).
(Monographs)
8. Bakayeva E.P. Sakral'nyye kody kul'tury kalmykov [The Sacred Codes of the Kalmyk Culture]. Elista, 2009. (In Russian).
9. Basangova T.G. Obryadovaya poeziya kalmykov (sistema zhanrov, poetika) [The Kalmyk Ceremonial Poetry: Genre System, Poetics]. Elista, 2007. (In Russian).
10. Batmayev M.M. Kalmyki v XVII-XVIII vekakh. Sobytiya, lyudi, byt [The Kalmyks in the 17th - 18th Centuries: Events, People, Everyday Life]. Elista, 1993. (In
Russian).
11. Dushan U.D. Izbrannyye trudy [The Selected Works]. Elista, 2016. (In Russian).
12. Eliasov L.E. (ed.). Russkiyfol'klorPribaykal'ya [The Russian Folklore of Cis-Baikalia]. Ulan-Ude, 1968. (In Russian).
13. Khangalov M.N. Rybolovstvo u buryat i ukhan-khat [Fishery among the Bury-ats and the Uriankhais]. Ulan-Ude, 2004. (In Russian).
14. Kichikov A.Sh. Ugin tusk tig (Slovo o slovakh) [A Word about the Words]. Elista, 2017. (In Russian).
15. Neklyudov S.Yu. Fol'klornyy landshaft Mongolii. Mif i obryad [The Folklore Landscape of Mongolia: Myth and Rite]. Moscow, 2019. (In Russian).
16. Potapov L.P. Ocherki po istorii altaytsev [The Altaians: Historical Essays]. Moscow; Leningrad, 1953. (In Russian).
17. Vaynshteyn S.I. Istoricheskaya etnografiya tuvintsev. Problemy kochevogo kho-zyaystva [The Tuvan Historical Ethnography: Nomadic Economy]. Moscow, 1972. (In Russian).
18. Verbitskiy V.I. Altayskiye inorodtsy [Non-Russian Populations of the Altai]. Moscow, 1893. (In Russian).
(Electronic Resources)
19. Berezkin Yu.E., Duvakin E.N. Tematicheskaya klassifikatsiya i raspredeleniye fol'klorno-mifologicheskikh motivov po arealam. Analiticheskiy katalog [The Thematic Classification and Territorial Distribution of the Folklore-related Mythological Motifs. An Analytical Catalog]. Fol'klor i post-fol'klor: struktura, tipologiya, semio-tika. [Folklore and Post-Folklore: Structure, Typology, Semiotics]. Available at: URL: https://ruthenia. ru/folklore/berezkin/ (accessed 20.12.2019). (In Russian).
Убушиева Данара Владимировна, Калмыцкий научный центр Российской академии наук.
Кандидат филологических наук, старший научный сотрудник отдела монгольской филологии. Научные интересы: фольклор монголоязычных народов, монгольская эпическая традиция, типология и поэтика эпоса.
E-mail: [email protected]
ORCID ID: 0000-0002-5547-4006
Danara V. Ubushieva, Kalmyk Scientific Center of the RAS.
Candidate of Philology, Senior Research Associate, Department of Mongolian Philology. Research interests: folklore of the Mongolian people, Mongolian epic tradition, typology and poetics of the epos.
E-mail: [email protected]
ORCID ID: 0000-0002-5547-4006
