CC BY
15
РЯБОВ* О.В.
«РОССИЯ - СФИНКС»: ГЕНДЕРНЫЙ АСПЕКТ ЗАПАДНОГО ОБРАЗА «ТАИНСТВЕННОЙ РУССКОЙ ДУШИ»
Редкая книга о России обходится без упоминания о «загадочной русской душе». Блоковская метафора «Россия - Сфинкс» часто цитируется, а Запад с готовностью берет на себя роль Эдипа перед ликом загадочной России.
Основные тендерные оппозиции (форма и материя, предел и беспредельное, Единица и Двоица), сконструированные еще в античной мысли, прочно утвердились в европейской культуре. «Феминные беспредельность, бесформенность, материальность, телесность, природность - это те характеристики, которые являлись систематизирующими для западного образа русскости» (с.37). Впрочем, и сам Сфинкс, существо с лицом и грудью женщины, телом льва и крыльями птицы, чья загадка несла смерть пытавшимся ее разгадать, - это один из древнейших символов «непостижимой женской сущности».
Россия как неоформленная материя не обладает определенностью и зафиксированностью, ускользает от понимания. Идея о «загадочной русской душе» в значительной степени обусловлена представлениями «о ненависти русских к форме» как к чему-то устойчивому, зафиксированному, что ставит в тупик европейцев, привыкших к норме, порядку, определенности. Особенно остро вопрос о «русском хаосе» вставал при обсуждении политической жизни. Большинство западных
* Гендер как интрига познания: Сб. статей. - М., 2000-. - С.36-46.
169
«русофилов» и «русофобов» сходятся в том, что русские по своей природе анархисты.
Бесформенность является причиной экстремизма, феминной устремленности к крайностям. Еще А.де Кюстин заметил: «Золотая середина здесь неизвестна» (цит. по: с.37). Эта смена крайностей «придает русскому характеру нечто капризно-женственное», замечает В.Шубарт (цит. по: с.37), порождая и другой постоянный маркер «загадочной русской души» - ее двойственность, противоречивость.
Женственным считается и такой модус русского хаоса, как непостоянство. Уже в крещении Руси западные авторы усматривают характерную для русских легкость отказа от прежних верований и убеждений. Таков же источник необязательности русских: дав обещание, они часто его не исполняют.
Не-формленность, не-упорядоченность русской души эксплицируется в «пластичности», проявлением которой считают и художественную одаренность русских, и восприимчивость, и умение понять другого человека. «Идея «всечеловечности», универсальности пластичной России, столь популярная в отечественной историософии, включается и в западный образ нашей страны» (с.38). С другой стороны, в сочинениях недоброжелателей России часто инкриминируется подражательность. Согласно А.де Кюстину, Россия - это общество имитаторов (с.45).
Незафиксированность и открытость иной раз толкуются как отсутствие собственного лица. Россию определяют как ничто, сосуд без содержания. Подобные характеристики заставляют вспомнить слова Отто Вейнингера, сказанные о женщине: «Женщина является только материей, <...> она лишена всякой изначальной формы. Женщина - ничто; поэтому и только поэтому она может стать всем»; «У женщин нет какого-нибудь определенного свойства; единственное ее свойство покоится на том, что она лишена всяких свойств. Вот в чем заключается вся сложность и загадочность женщины; в этом кроется ее превосходство над мужчиной» (цит. по: с.38).
Мягкость (как еще один модус пластичности, гендерная маркировка которого также сомнений не вызывает) - постоянно встречающийся эпитет русских. Эта мягкость проявляется в отношении к
170
ближнему как доброта, в отношении к другим народам - как миролюбие, в отношении к власти - как покорность, в отношении к жизненным обстоятельствам - как терпение.
Идея пластичности характера сочетается с верой в пластичность, открытость бытия России. Мир не определен: в нем все возможно. В России невозможно предсказывать будущее, поэтому русские живут только настоящим.
Русский по натуре - игрок, поскольку любит случай, щекочущий азарт риска. «Жизненная стратегия русского прекрасно иллюстрируется словом «авось», в котором выражено восприятие жизни как процесса непредсказуемого и неконтролируемого» (с.39). Из этого фатализма выводятся самые разнообразные следствия: пассивность (свойство, которое приписывается славянам со времен И.Г.Гердера), бездеятельность, неспособность к длительному волевому усилию.
С другой стороны, Россия может стать всем, чем угодно, именно потому, что она бес-качественная, не-определенная: «ведь хаос, беспредельность, не-зафиксированность - это одновременно и максимальная возможность, возможность прорыва чуда» (с.40). Сама логика русского мессианства предполагала идею потенциальности России как незавершенности, как «чистого листа». «Раз нет ничего единожды и навсегда зафиксированного, раз правила игры не установлены, - значит, все можно исправить, переделать, перестроить. Человек может быть абсолютным хозяином своей судьбы» (с.40).
Еще один аспект восприятия России в женском обличье -сравнение русскости и природности. «Россия непредсказуема, как сама природа, загадочна, так как связана особыми отношениями с загадочной природой, которая играет огромную роль в судьбах страны» (с.40). Бесконечные просторы внушают ужас - кажется, что иностранцам в России противостоят не люди, но что-то более могущественное и чуждое, и потому непонятное и страшное.
Природность России стараются обнаружить во многих атрибутах русскости; например, в семейных, братских отношениях, столь характерных для русских людей, - хотя не прекращаются дискуссии по поводу того, является ли это чувство братства чем-то высшим по сравнению с западным понимание личности, или же это всего лишь некая
171
недоразвитость, отсутствие индивидуального самосознания. Предполагается, что русскому человеку не свойственно понимание, где проходит граница его личности и начинается личность другого; отсюда отсутствие западных представлений о собственности и праве личности на частную жизнь.
Недостаточным развитием чувства личности объясняют невысокую ценность индивида в России, что находит свое выражение в психологии жертвенности и культе страдания, равно как и в отсутствии страха смерти, столь удивлявшем иностранцев.
Особенности понимания личности, ее границ и ее ответственности позволяют рассуждать о своеобразии правового сознания в России, соотношения морали и права. Христианская жалость к «униженным и оскорбленным», «милость к падшим» - все эти качества отмечают в русском этосе, добавляя, что излишняя снисходительность, освобождая человека от моральной ответственности, имеет своей оборотной стороной аморализм. Русскую культуру обвиняют в отсутствии идеи персональной ответственности и долга. «Все виноваты во всем», т. е. «оно» на этой бесконечно распростершейся равнине виновато в «оно», - замечает О.Шпенглер. - <...> Поэтому и должен Иван Карамазов назваться убийцей, хотя убил другой. Преступник несчастный - это полнейшее отрицание фаустовской персональной ответственности» (с.46).
Преобладание природного над культурным объясняют преобладание у русских эмоционального начала над рациональным. «Сам термин «душа», который так любят использовать для спецификации русского ментального склада, маркируется как феминное - в отличие от маскулинного западного «духа». Душа более телесна, чем дух, связана с материальным, с сердцем, со сферой эмоциональной, а не рациональной, с нравственностью, а не с интеллектом. Мистицизм, интуиция, иррационализм как предпочтительные способы познания России -прекрасный фон для образа загадочного Сфинкса» (с.42).
Контекст, в который помещается этот образ России, подчиняется общим закономерностям отношения к Иному. Симона де Бовуар доказала, что образ женщины как Другого в андроцентрической культуре неизбежно амбивалентен. То же можно сказать об образе России-Сфинкса: инаковость, которая и позволяет писать о «русской загадке», порождает
172
как «русофильские», так и «русофобские» настроения. «Иногда от России ждут спасения Европы; ведь чудо - это всегда Иное. <. > Однако чаще непредсказуемость России является причиной страха и вырастающей из него неприязни: ад - это тоже Иное, это другие» (с.42).
По мнению автора статьи, наиболее влиятельные течения самой русской мысли были склонны «в основу идентичности послепетровской России положить противоположность Западу (не русскую уникальность, не русское своеобразие, отличие от Запада, а именно противоположность). При этом отечественные авторы фактически восприняли западный образ России как Иного и согласились с теми маркерами нашей страны, которыми она надеялась в западной культуре -однако при этом радикально «переоценили ценности». Культ ценностей, противоположных западным - периферийных, феминных, - приводил русских мыслителей к идее женского мессианизма и миссии женственной России» (с.43).
Возможно, что сам образ России-Женщины воспринимался с благосклонностью еще и потому, что в русской культуре женственность, в первую очередь в материнской ипостаси, ассоциировалась не только со слабостью, но и силой, с властью. «В таком интеллектуальном контексте «русская загадка» и сам образ Сфинкса становятся едва ли не предметом национальной гордости» (с.43).
К.В.Душенко
173
