CC BY
85
общественно-политическая мысль
И. Ф. Ракитская*
русский синтез. статья 1: новые подходы к интерпретации общественных идеалов п. я. чаадаева
Ключевые слова: русское миропонимание, синтез, природность, цивилизация, свобода, право, П. Я. Чаадаев.
Аннотация: В статье впервые в гуманитарном знании на основе аутентичного прочтения отечественной онтологии (бытие - человек - общество - право - свобода) предложена инновационная методология в понимании русского синтеза (космизма, органицизма) в целом и его преломления в политико-правовом творчестве П. Я. Чаадаева.
Key words: russian world view, synthesis, naturalness, civilization, freedom, right, P. Ya. Chaadaev.
Summary: The article, based on authentic reading native ontology (existence - people - society - the right - freedom) offer an innovative methodology in the understanding of Russian synthesis (cosmism, organicism) in general and its index in the political-legal work P. Ya. Chaadayeva.
В русской культуре XIX - начала XX вв. сложилось три мощных течения общественной мысли, альтернативных установкам классического европейского рационализма, а также модерна и особенно постмодерна, который, можно утверждать, инверсионен, принципиально не совместим с отечественным природным миропониманием. Первое из этих течений -русский космизм как противоположность европейского социоцентризма. Второе - философия всеединства как альтернатива западной философии
* Кандидат юридических наук, доцент юридического факультета Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина. E-mail: lenjurmag@mail.ru
и политике плюрализма, мозаичности, ячеистости окружающего мира. Заметим в этой связи, что ячеистость столь же объективное свойство материи, сколь и ее монолитность, целостность. На умелом использовании понимания материи как ничем не ограничиваемого пустотного континуума, одновременно имеющего корпускулярную (сетчатую) структуру основана «классическая» восточная онтология. Об ячеистости, «мировой сети» говорит и русская онтология (дохристианская, являвшаяся естественноприродной в самой своей сердцевине). Неудивительно потому, что представители нашей культуры и науки как в прошлом, так и сейчас, говоря о новом синтезе как объективной исторической данности, в качестве «онтологических строительных кирпичиков» всегда использовали «заготовки» Востока. «Возможно, удастся когда-нибудь слить воедино западную традицию, придающую первостепенное значение экспериментированию и количественным формулировкам, и такую традицию, как китайская, с ее представлением о спонтанно изменяющемся самоорганизующемся мире».1 Сама ситуация в изменяющемся мире заставляет от предположительности, от сослагательного наклонения перейти к изъявительному и осознанно начать изучать разрешительные возможности восточной традиции, не только китайской (хотя в своей методологии, алгоритме она нам ближе, чем чисто ведическая индийская традиция), но, прежде всего, своей собственной бы-тийственной традиции как органической части Востока, ее содержательного онтологического ядра, а также специфики ее синтеза. Причем необходимо компаративное изучение не «элементного наполнения» культур и тем более, как это массовидно принято, изучение через описание (поскольку при описании имеет место феномен «замыкания системы» и их - культур
- «живая» сущностность исчезает), а восстановление духовной мелодии, того духовного ключа, с помощью которого эта мелодия собирает саму систему и транслирует во вне ее потенциал.
Третье направление - натурфилософский органицизм. В противовес западному классическому подходу в отечественной традиции космос всегда рассматривается не в виде хотя и синкретически целостной, но не живой природы (рациональная система как идеальная, виртуальная система, естественно, не может быть живой),2 а как гомогенная, живая самоорга-
1 Пригожин И., Стингерс И. Порядок из хаоса. М., 1986. С. 68.
2 Русская традиция различает идеальное и истинное. Изначальный мир, что за пределом всех отраженных бесчисленных миров, есть истинное. Он - один. Но там, где появляется мера (в том числе, отметим, и правовая мера), там есть отражение. Отраженный
низующаяся сущность, сущность «теургическая». Тема «живого космоса» никогда не выпадала из поля зрения отечественной науки и философии, социальных проектов (например, советского и евразийского как его антипода). Современная наука все более прочно встает на путь изучения «эво-люционно творческой» (Т. де Шарден) функции синтеза, органической частью которого является органицизм. В России приверженцам органициз-ма были и являются ученые самых разных отраслей знания, поскольку он есть не теория (концепция, умозрение), а метод, способ мышления, с помощью которого творится живая русская материя.
На вопрос: «Достанет ли у нас мужества, воодушевления, чтобы ... возродить цивилизационнную альтернативу, обещанную миру в начале (XX) века. Достанет ли у Запада мудрости признать своевременность этой альтернативы, понять профетический характер российского «традиционализма»33, - следует ответить так. Если в конце XX в., когда этот вопрос ставился, выстраивание такой альтернативы было скорее «гипотезой разума», пусть и настойчиво стучащейся в него на протяжении последних 300 лет, то начало XXI в. не оставляет нам выбора. Современный вещный, ставший виртуальным мир все более выявляет сходство с «космической пустотой», которая в высокой степени готова к новому творению, из своей первозданности создать «проект мира людей», понятийно соразмерный нашему времени. В этой связи посмотрим, что может предложить современникам русская система мышления, система осмысления и опредмечивания мира, синтетическая по своей сути и одновременно «энергетически емкая», понимающая, что «пафос истории почиет не на тех, кто самодоволен и сыт, но на тревожных духом».
Так обоснованно утверждала Е. И. Рерих. Обоснованно также ее утверждение, что «задача национального гения - претворить в себе, пропустить через свое сознание достижения, именно свой синтез этого конгломерата творческих выявлений. Люди и страны должны научиться... охранять основу своего характера, своей индивидуальности, развивая и обогащая его всеми цветами, растущими на его полях».4 Это было написано в 1934 г., ког-
мир (мир человека, государственный, правовой и любой другой «земной» мир) есть образ этого одного, Единого, его идеальная фиксация здесь и сейчас. Идеал неподвижен и в силу этого конечен, смертен. Истина подвижна, она сам ток жизни, вечно юное, неумирающее, сама Жизнь. Идеальная система есть мертвый механизм, истина же жива и нетленна.
3 Реформы и контреформы в России/ Под ред. В.В. Ильина. М., 1996. С. 390.
4 Рерих Е. И. Письма // Знамя Преподобного Сергия Радонежского. Сибирское
да мир еще не пережил фашизм. В 1949 г. после исторической катастрофы, ее мысли приобретают своего рода эсхатологический характер. «... Тяжкие сроки, тяжкие времена! Но лучшая стран станет космическою основою равновесия ... в мире. Молодость расы не означает непременно молодость духа, но только особое качество духа народа... Молодость нашего народа не имеет ни антропологического, ни исторического основания».5 Она (эта молодость) заключается именно в особом качестве духа и непредубежденности в выявлении этого качества. Россия, полагала Е. И. Рерих, пойдет особым путем - путем сотрудничества с силами космическими. Если оставить в стороне непривычную «специализированному» человеку терминологию, то можно сказать, что национальный путь нового созидания
- в сознательном допущении и использовании природно-бытийственного, духовного типа сознания, которое и есть тот уникальный «цветок: который растет на полях» Руси.
В этой связи обратимся к творческому наследию П. Я. Чаадаева, который во многом определил национальное самосознание России. Идя по пути сравнения особенностей русской и западноевропейской традиции, он одним из первых заявил о том, что западный силлогизм («умственная методичность, логика, уверенность) нам незнаком. «Наши лучшие умы страдают чем-то большим, чем простая непоследовательность». Русский человек, «не руководимый чувством непрерывности, видит себя заблудшим в мире». Такие растерянные люди встречаются во всех странах. «У нас же это общая черта... . И вот я спрашиваю вас, где наши мудрецы, наши мыслители? Кто когда-либо мыслил за нас, кто теперь за нас мыслит? А ведь стоя между двумя главными частями мира, Востоком и Западом, упираясь одним локтем в Китай, другим в Германию, мы должны были бы соединить в себе оба великих начала духовной природы: воображение и рассудок, и совмещать в нашей цивилизации историю всего земного шара».6 Чтобы осуществить эту великую эволюционную задачу, полагает П. Я. Чаадаев, «нам незачем бежать за другими; нам следует откровенно оценить себя, понять, что мы такое, выйти из лжи и утвердиться в истине. Тогда мы пойдем впереди и пойдем скорее других, потому, что пришли позднее их, потому мы имеем весь их опыт и весь труд веков, предшествовавших нам».7
рериховское общество, Новосибирск, 1991. С. 87.
5 Рерих Е. И. Письма. С. 126.
6 Чаадаев П. Я. Статьи и письма. М.,1987. С. 40-41.
7 Там ж. С. 222.
Новейшая история с наглядностью подтверждает справедливость этих отнюдь не абстрактно-философских сентенций, которые реалистами от политики раз за разом «сбрасываются со счетов», отвергаются в силу якобы их «непрактичности» и «немодного» в мире постмодерна мотива богоискательства, «вымариваются» в поисках «здоровой логики» и рационализации той пустоты, которую эта якобы «здоровая логика» множит. И, наконец, еще одна методологическая установка мыслителя: «Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой и запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы обязаны родине истиной» (Курсив мой.
- И. Р)
Содержательным моментам творческого наследия П. Я. Чаадаева посвящен ряд исследований. В их ряду - статья Е. Б. Рашковокого и В. Г. Xороса, многие положения которой, как представляется, упречны, свидетельствуют о «западного типа издержках» в понимании русскими русской истории. Тонко очерчивая основные установки П. Я. Чаадаева применительно к цивилизационным особенностям Западной Европы, классического Востока и России, авторы тем не менее «прочитали» это творчество по законам рационального (феноменологического, второго плана) знания, которое не имеет в своем арсенале объяснительных возможностей того онтологического (причем на русском уровне, не знающем силлогизмов агностицизма Запада знания, от которого отправлялся Чаадаев. В частности, отмеченное русским мыслителем преимущество «запоздалого развития» как обладающее неисчерпаемыми потенциями роста авторы статьи если не опровергают вовсе, то «уточняют» его своими наблюдениями над процессом приобщения постсоветской России к мировой цивилизации как бывшей «колониальной периферии». По мнению авторов, которые интерпретируют историю «на злобу дня» и исходя из сложившихся в среде русских интеллек-туалов-западников стереотипов мышления, дело обстоит скорее наоборот. Важным условием развития, считают они, является как раз наличие культурно-цивилизационной основы, пусть и застоявшейся, отсталой. «Дело в том, что богатая культурная память «принимающей нации обеспечивает ту систему коммуникаций, по которой может транслироваться новая информация, новые ценности, новая система знаний, именно так шло развитие Японии с эпохи Мэйдзи ... При этом традиционная японская цивилизация
не играла роль лишь проводника иных культурных ценностей, она составила полноценный компонент социокультурного синтеза» который привел к так называемому японскому «Экономическому чуду»... Разумеется, чтобы этот культурный синтез был плодотворным, социокультурное наследие «принимающей стороны» должно обладать определенными динамическими элементами, ценностями, более или менее соответствующими усвояемой извне культуры... Неразвитость или историческая юность собственной цивилизации означают отсутствие необходимых каналов связи между интеллектуалами и широкими слоями населения, сознание последних еще обременено традиционными стереотипами мышления, оно еще «не готово» к восприятию ценностей развития».8
Прежде всего, сами понятия цивилизации и культуры имеют разные объемы. В первом случае это устроение социальной горизонтали, во втором - идеализированный опыт существования человека, который может подталкивать вперед, а может, напротив, тормозить его развитие. Авторы, говоря об опыте Японии и Западной Европы, исходят из молчаливого предположения, что данные цивизационные системы обладают осознанной целостностью, культурной идентичностью. Это - сложившийся в России еще в XIX в. взгляд на Европу, который сейчас распространился и на многое другие, особенно восточные этно-культурные анклавы. Иными ел вами, имеется в виду феноменологическое, «которое уже нашло себя». При таком горизонте видения, на котором базируется и европейская идеология интеграции как осевой, принятие в себя (как принятие, скажем, фондовым рынком ценных бумаг), конечно, «усиливает» принимающую сторону.
Россию же авторы также молчаливо позиционируют для себя как неразвитую, причем на всех горизонтах, начиная, конечно, от экономического и завершая духовным. Более того, для них она является едва ли навсегда понятной для «восприятия ценностей развития» (читай - европейских ценностей). Конечно, авторы интеллектуально могут быть «оторваны от народа, от «осевого», естественно-природного собственной страны, но понимать, что горизонты мышления русской общественной мысли и современного модернистского мышления Европы принципиально разные, они, как интеллектуалы, все же должны.
П. Я. Чаадаев, говоря о «запоздалом развитии» России и его пре-
8 Рашковский Е. Б., Хорос В. Г Проблема «Запад - Россия - Восток» в философском наследии П. Я. Чаадаева // Восток - Запад. М.,1998. С.122- 123.
имуществе, исходил из того, что его страна, наша страна стоит ей только вновь обрести свою подлинную культурно-цивилизационную почву под ногами, свою духовную мелодию, являющуюся гармоникой самой Природы, т. е. стоит ей только «встать на ноги», - и она совершит «модернистский прорыв», который «Европам не снился». Думается, что П. Я. Чаадаев предугадал будущее России, которое сейчас, в XXI в., начинает сбываться. Одним из результатов его творчества, думается, является расшатывание укоренившихся культурно-национальных парадигм через построение синтагматических (соединяющих) рядов с целью осуществления русского синтеза, который должен быть основан на естественно-исторических факторах, а не на заимствованных идеях. Их истоки, с точки зрения Чаадаева, -не в просвещенном разуме, они глубже, прежде всего, в религии и морали, которые удерживают в себе духовную память человека. Надо пристальнее всмотреться в прошлое, отойти от эмпирической фиксации событий и заглянуть в историческую, точнее - онтологическую подоснову эволюции народов. Тогда мы обнаружим, подчеркивает мыслитель, что религия образует средоточие истории человечества и что сама история движется Провидением, божественным промыслом. Этот философский вывод для Чаадаева более положителен, чем все заключения, которые выводит «банальная история», ссылаясь на эмпирические факты.
С точки зрения логико-рациональной Чаадаев по достоинству оценивал достижения Запада в его системосозидании, основанном на мощной идее - идее свободного человека, не связанного никакими авторитетами. «Интересы всегда следовали там за идеями, а не предшествовали им; убеждения никогда не возникали там из интересов, а всегда интересы рождались из убеждений. Все политические революции были там, в сущности, духовными революциями: люди искали истину и попутно нашли свободу и благосостояние».9 Самой большой бедой России, по мнению Чаадаева, является то, что она не имеет собственных верований, образованного временем ума, резко очерченной индивидуальности, мнений, развившихся в течение долгой оживленной и деятельной умственной жизни, плодотворной по своим результатам. Поэтому если и заимствовать что-либо у Европы - так это навыки социальной жизни. Однако заимствование чужих идей есть роковая для Росси ошибка. «Немногие имеющиеся у нас умственные навыки, традиции и воспоминания и все наше прошлое не связывает нас ни
9 Чаадаев П.Я. Статьи и письма. С. 45.
с одним народом земли ... мы не принадлежим в сущности ни к одной из систем нравственного мира».10 И эти «умственные навыки и воспоминания», остающиеся в забвении в угоду попыткам «слиться» с Западной Европой в «социальном быте», поскольку обнаруживается несомненное внешнее с ними сходство, привели к тому, что «самой глубокой чертой нашего исторического облика является отсутствие свободного почина в нашем социальном развитии».11
Рецепция западного в «западном образе», в символике его культуры для русского народа как народу другой «онтологической и цивилизационной крови» неосуществима. «Не будут, думаю, оспаривать, что логический аппарат ученого мандарина небесной империи функционирует несколько иначе чем аппарат берлинского профессора. Как жу вы хотите, чтобы ум целого народа, который не испытывал на себе влияния ни преданий древнего мира, ни религиозной иерархии с ее борьбой против светской власти, ни схоластической философии, ни феодализма с его рыцарством, ни протестантизма, словом, ничего такого, что более всего воздействовало на умы на Западе, как хотите вы, чтобы ум этого народа был построен точь-в-точь как умы тех, кто всегда жил, кто рос и кто теперь еще живет под влиянием этих факторов?»12 Эти эмоциональные слова мыслителя в еще большей степени относятся к современной России, политическое и культурное развитие которой, закрепившееся на генетическом уровне, невозможно восстановить в прежнем виде. Временной перерыв в XX в. - 75 лет - был слишком большим для того, чтобы «органично» вернуться к существовавшим в Х1Х в. установкам на «слияние» и «отторжение». Тем более, что «эсхатологическая» направленность социальной утопии, советская идея явилась столь мощным «перерывом постепенности», столь кардинально сменила парадигму мышления, что «слияние» с европейской культурой, как это мыслилось интеллектуалам Х1Х в., ныне просто невозможно.
Единственный путь - найти собственные истоки, прежде всего - духовные. Именно это является одним из лейтмотивов творчества Чаадаева, хотя социально-культурное часто позволяет ему высветить собственно духовное, присущее России. Он обосновывает глубокую мысль, что Восток и Запад - не только географическое деление, но также «и порядок вещей,
10 Там же. С. 127.
11 Там же. С. 137.
12 Там же. С. 183.
обусловленный самой природой разумного существа: это два принципа, соответствующие двум динамическим силам природы».13 В принятой сегодня терминологии это - а) горизонтально ориентированное, линейно-периферическое, ячеистое, плюральное развитие с утраченным центром природно-бытийственного, но с социо-политической центрированностью; на уровне системы - гетерогенное и б) развитие вертикально ориентированное, но с горизонтальными обусловленностями с единым центром на уровне не социального, а природно-бытийственного, который задает планку социоцен-трического; на уровне системы - гомогенное. Специфика России, полагает П. Я. Чаадаев, в том, что она «никогда не жила под роковым давлением логики времен», как это характерно для Европы, развивающейся на основе «динамической силы».14 «Мы должны быть рассматриваемы не с холодным научным интересом, но с глубоким чувством нравственной правды. Как отождествить себя с тем, что никогда не существовало? Как связывать себя с небытием?» Чаадаев предлагает свой вариант такой «связи», методологически основываясь на надрациональном, в его понимании - религиозном знании (на самом деле - на «согласии», в русской ведической понятий-ности, обозначающей «природу вещей», Раци и Зиннитры - логического анализа и интуитивного, изведывающего знания). «Если в потоке времени мы, наравне с другими, будем видеть только деятельность человеческого разума и проявления совершенно свободной воли, то сколько бы мы ни нагромождали фактов в нашем уме и с каким бы тонким и искусством ни выводили их одни из других, мы не найдем в истории того, что ищем».15
Обратимся в этой связи к вопросу о свободной воле и свободе в целом. Свобода понимается в России (во все времена, в том числе и сейчас) принципиально иным образом, чем на Западе. «Свобода требует, чтобы ничего не было упущено. Все, обладающее бытием и смыслом, - считает представитель Запада, - должно обрести свое право. Условием свободы является предельная широта».16 В России, однако, понятие свободы никогда не рассматривается как «распространительное», как «динамическая сила», довлеющая самой себе, как «орудие» в руках центрированного на себя индивида. Иными словами, подмена объекта субъектом для русской
13 Чаадаев П.Я. Статьи и письма. С.139. Т. 5. С. 144.
14 Там же.
15 Там же. С. 113, 114.
16 Ясперс К. Истоки истории и ее цель // Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994. С. 168.
онтологии не характерна (конечно, если не случается «подмена» в самом уме). Русский синтез никогда не шел и не идет по пути исключительно «расторжения» свободы на отдельные виды, на отдельные права, из которых, в обратном порядке, «собирается» символика свободы. Мы до сих пор живем по завету наших предков, которые изрекли: «Все сотворенное не может войти в расторгнутый ум».17 Путь Запада - рассыпание, распространение, множественное ветвление и периферическое усложнение; путь России - напротив, ее постоянно «собирание», постоянное удержание целого в каждой части, поддержание органической целостности. (Это, кстати, обусловливает разные принципы «сборки» наших цивилизационных - соци-етарных - систем).
Для западного человека «содержание свободы ... открывается в жизни, преисполненной полярных противоречий». Это, полагает, в частности, классик европейской мысли XX в., К. Ясперс, одна сторона свободы. Другая, оборотная, состоит в том, что «свобода - это по своей возможности все. Она готова воспринять все то, что приходит извне ... . Свобода - это разум (для русского это не разум, а природного состояние, со-стояние с природой вещей. - И. Р.] Поэтому-то свобода ищет эти плодотворные полярности, где одна сторона погибла бы без другой. Свобода теряется там, где от полярностей отказываются в пользу ограниченности - будь то в общественном устройстве ... будь то в крайностях пристрастно отрицающих это устройство, будь то в каком-либо ином полюсе, который рассматривает себя как целое».18
Крайним выражение биополярности служит следующее утверждение Ясперса: «Если же свобода совпадает с необходимостью истинного, она постоянно остается хрупкой; ибо мы никогда не располагаем уверенностью в том, что полностью обладаем окончательной истиной. Наша свобода определяется иным, она не есть causa sui (причина самой себя). Если бы она была таковой, человек был бы богом. Подлинная свобода осознает свои границы».
В русском понимании свобода как раз и есть постоянное обнаружение в себе божественного, того, что от Бога, от целого, вольного дышащего. Свобода (подлинной, онтологической) границ не поставлено. Только тогда русская душа обретает подлинную гармонию. Если уж она есть, то есть.
17 Книга Велеса / Пер. и пояснения А. И. Асова. СПб., 2000.
18 Ясперс К. Истоки истории и ее цель. С. 168.
Тогда со всегда поражающей Европу быстротой и мощью она достигает результата, когда, казалось бы, «из ничего», из вчера еще пребывающего в «дремотном» состоянии русского «апатичного» человека вырастает могучий созидатель. Поистине - западным умом Россию не понять, потому что она, ее судьба соткана и тончайших нитей, не улавливаемых умом, все время находящимся в борении. Понятие полярностей, биполярности, постоянной оппозиционности и компромисса на основе бесконечных серий договоренностей их ментальных систематик, логически и эмоционально выхолощенных, здесь не работает. Если для Запада свобода - это путь человека во времени, то для России, которой вот уже несколько веков насильственно прививаются «грецколанские хитрости» читай - западные («Веле-сова книга»), европейские символы миропонимания, это оказалось путем против времени, насильственной стагнацией, которая «придавила», точнее «заполонила сорняками умствования» русскую свободу, могущую жить только на воле ( а не в силках «мер и весов», в том числе - формально-юридических), только по Правде-Прави (а не лукавому закону).
Западный мир полагает, что «свободой нельзя владеть. Изолированной свободы не существует».19 Русский мир отвечает - свободой и не нужно владеть, в ней нужно просто быть! Состояться Человеком, Творцом! Пониманию свободы как компромисса, распыления, постоянного расширения ее спектров-ветвлений, свободы как бега по расползающемуся, «уходящему из под ног» миру-пространству Восток (а в этом смысле любой русский родом о Востока, с восхода), предполагает принципиальное иное видение феномена мира и свободы как его сердцевины. А понятие свободного (в Боге) человека есть ядро мира. Это ядро, сердцевина, заполнено не социальным, а, как можно заметить, божественным, точнее - онтологическим, бытийственным, природным, в силу чего имеют отношение не к изменчивому времени-пространству экзистирующего человека, а к Миру. При этом понятие Мира есть понятие живой творческой силы, радости гармонии, Мира, который жив и дышит. Свобода по-русски, свобода как таковая есть состояние, качество человека, требуемое ему для очерчивания «линии горизонта» того, что обычно именуется «своим миром» (Малым миром как органической части Большого мира, а потому однокачественного с ним). Свобода, по-русски, таким образом, не «строится через компромиссы», а напрямую переживается. Будучи пережитой, она в корне меняет мотивации
19 Ясперс К. Истоки истории и ее цель. С. 168.
мирощущения и миропонимания человека (который, если будет на то его добрая воля, получает возможность достигать все более высоких ее ступеней). И это становится возможным при презумпции, что свободе, в противовес утверждению К. Ясперса, как уже отмечалось, границ не поставлено. но есть запечатлевание во времени и в пространстве сути свободы через аутентичное (духовное) ее сопереживание и воспроизведение в каждодневной жизни способным к тому человеком.20 (Сердце бьется одинаково в теле любого существа: каждый «объект», в данном случае - свобода, имеет только самой себе равную суть). Таков, как представляется, русский уровень (духовный) измерения свободы. Здесь человек всегда рассматривался как совечный, по законам совечности устраивающий свою жизнь.
Данная проблема была центральной в творчестве И. Я. Чаадаева, который всегда проводил «демаркационную линию» между ценностями России и ценностями Запада. В частности, анализируя свойства разум и не разума, он утвердительно вопрошал: разве мы не убеждены в непрерывной работе нашего ума, которая совершается помимо нас? Конечно, в нашем уме не совершается ничего, что не могло быть так или иначе связано со совершившимся там ранее; но из этого никак не следует, что каждое изменение моей мысли, изменение форм, которое она поочередно принимает, вызывалось моей собственной силой: здесь, следовательно, имеет место еще огромное воздействие, совершенно отличное от моего. Итак, эмпирическая теория устанавливает в лучшем случае некоторые явления природы» но о всей совокупности явлений она не дает понятия.
Наконец, собственное воздействие человека исходит действительно от него лишь в том случае, когда оно соответствует закону. Всякий раз, когда мы от него отступает, действия наши определяются не нами, а тем, что нас окружает. Подчиняясь этим чужим влияниям, выходя из пределов закона, мы себя уничтожаем. С другой стороны, покоряясь божественной силе, мы никогда не имеем полного сознании этой силы; поэтому она никогда не может попирать своей свободы. Итак, наша свобода заключается лишь в том, что мы не ощущаем нашей зависимости: этого достаточно, чтобы почесть себя совершенно свободным и солидарным со всем, что мы
20 Не каждым, а тем, кто способен к природному, бытийственному видению. Только такие по качеству люди собственно и должны составлять элиту. Только могут быть и должны считаться надлежащей властью (публичной властью) в своей стране, поддерживать, сохранять русскую идентичность (хранить «память предков» и «память Богов») в неизменном, и одновременно спонтанно меняющемся и потому живущем мире.
делаем, что мы думаем. К несчастью, человек понимает свободу иначе: он почитает себя свободным ... как дикий осленок (курсив мой. - И. Р.).
Если Провидение и определило мою судьбу бесповоротно, какое мне до этого дело, раз его власть мне не ощутительна? Но с идеей о моей свободе связана другая ужасная идея, страшное, беспощадное последствие ее - злоупотребление моей свободой и зло как его последствие. Предположим, что одна-единственная молекула стремления к центру свой системы, сколько-нибудь отклонилась в сторону от радиуса, на котором находится ... Не сдвинется с места всякий атом в бесконечных пространствах? Не потрясется ли тот час весь порядок мироздания? Мало того, все тела стали бы по произволу в беспорядке сталкиваться и разрушать друг друга? Но что же? Понимаете ли вы, что это самое делает каждый из нас в каждое мгновение? Мы то и дело вовлекаемся в произвольные действия, и всякий раз мы потрясаем все мироздание. И эти ужасные опустошения в недрах творения мы производим не только внешними действиями, но каждым душевным движением, каждой из сокровеннейших наших мыслей.21
Эта пространная цитата приведена для того, чтобы показать ход рассуждений П. Я. Чаадаева и вообще русских мыслителей, всегда стоявших на позициях, объективно противоположных (хотя и мало осознаваемых ими) западному членению пространства, пожирающему время. Собирание, фокусирование пространства в своем центре, свободном в самой своей сущности, синтез мира (макрокосма) в трепетной душе - вот «извечный ход», «родовой метод» русской просвещенной мысли. Из приведенных строк видно, что Чаадаев более чем на век ранее высказывал мысли, созвучные теории эволюции Т. де Шардена (в плане необходимости целостного воззрения на систему «человек- природа»).
«Сотворим человека по нашему образу и подобию, - сказал Бог. Этот образ божий, его подобие - это наша свобода»,22 - полагает мыслитель, которого, как часто бывает в России, признают только после его кончины. Так говорил о П. Я. Чаадаеве А. С. Хомяков. «Наш собственный разум, как скоро он выходит из ослепления обманчивой самонадеянности, из полного погружения в свою гордыню, говорит то же, что и вера». «Закон духовной природы нам раз и навсегда предуказан, как и закон природы физической». «Ум по природе своей стремятся к единству, но, к несчастью,
21 Чаадаев П. Я. Статьи и письма. С. 77 - 78.
22 Хомяков А. С. Полн.собр.соч. М., 1861. Т. 1. С. 720.
пока еще не понял как следует, в чем заключается настоящее единство вещей... Большинство мыслящих понимает бессмертие души. Вечно живой Бог и душа, подобно ему вечно живая».23 Как все идеи, «приходящие» в душу помимо рефлексии записанного в сознании (особенно обыденном), идея бессмертия души, ее подобия, точнее, тождественности (то еси) божественному во времена первого быта, когда единственным экраном для души являлась сама Природа и дыхание, - была естественна, как естественно дыхание человека.
Тогда мысли о единстве Природы и человека не возникало - она и человек были единой живой системой, способной к «обмену возможностями»; человек мог быть «одариваем» мощью Природы, а Природа -сознанием, становясь быть способной к сотворчеству с человеком.24Тогда не возникало мысли о том, едина Природа или нет. Ее единство было эмпирически наблюдаемой и растворенной в человеке данностью. Данностью это было и для П. Я. Чаадаева. «И как Природа едина, так ... и каждый их нас
- участник работы созидания, которая совершается на протяжении веков ... Подобно тому, как некая потрясающая и непрерывная работа элементов материальных или атомов, то есть воспроизведение физических существ составляет материальную природуподобная же работа элементов духовных сил или идей, то есть вообще изведение душ, составляет природу духовную; и если я постигают всю осязаемую материю как одно целое, то я должен одинаково воспринимать и всю совокупность сознаний как единое и единственное сознание».25 В этих своих положениях П. Я. Чаадаев предвосхищает не только де Шардена, но и подарившего миру синтез идей о ноосфере В. И. Вернадского.
Синтез, со-единение, исцеление и созидание как условие норма той жизнедеятельности душ, а также общественных (государственных) форм их соработничества, лежит в основе государственнических взглядов П. Я. Чаадаева. «Космополитическое будущее, - полагает, в частности, он, - не более как химера. Надо заняться сначала выработкой домашней нравственности народов, отличной от их политической нравственности».26 Запад
23 Чаадаев П. Я. Статьи и письма. С. 79-80.
24 Феномен «управления» стихиями (вызывание дождя, грома и т. п.), когда человек просит и ему дают, известен и сегодня, однако мало кто задумывается над его совсем не мистической, а физической сутью как определенным системным со-стоянием.
25 Чаадаев П. Я. Статьи и письма. С. 82-83.
26 Там же. С.97.
свою «домашнюю нравственность» осознал и давно идет по линии разделения, дробления, плюрализации и политизации пространства, которое а ргюгГ полагает для себя космополитичным, «пустым» (свободным) для распространения, «растекания» человека (его влияния) по нему до тех пор, пока он не натолкнется на границу. Простая же идея, что человек может свободно пребывать в любом месте в своем доме, именуемом Земля, Природа, которая была ему «родной» с момента рождения, - из другой, «естественной» плоскости. Чтобы ее реализовать, нужна как раз не политика, не колличественность, а качественность, когда «космо» означает способность людей быть едиными по естественно-природному, человеческому «знаменателю», а вследствие не завоевания своим чужого. Преодолению же таких полярностей, в этом русский мыслитель прав, должны обучать не в политических, а в народных школах, которые были и остаются единственно возможной основой для реального космополиса.
Поиском оснований свободы, которые были бы подлинными для русской души, отвечали бы ее запросам, справедливо при этом полагая недостаточным только социальное и политическое (а тем более, заметим от себя, юридическое) ее измерение, занята все помыслы Чаадаева. Не находя (не зная) прямых «прямых», то есть естественно-природных (онтологических) факторов как единственного, подлинного фундамента понимания свободы - истины духа (в этом трагизм русской ценностной идеологии того времени, застрявшей в жерновах официального церковно-конфессионального ее понимания), мыслитель, конечно же, ищет опоры на пути религиозного ее прочтения. Прежде всего, он призывает по-иному посмотреть на христианство, которое изучается с точки зрения его нравственного значения, но не «могучей силы его логики».
Правда, эта логика по форме часто отождествляется с логикой культуры христианства, а не с логикой духовного мышления, о чем свидетельствует сам ход его рассуждений. «Слово - обращенный ко всем глагол - это не одна только речь Спасителя, это весь его небесный образ ... Когда сын божий говорит, что он пошлет людям духа и что он сам среди них вечно... он хотел сказать, что от последнего явятся люди, которые так вникнут в созерцание и изучение его совершенства... что нравственно они составят с ним одно целое, что люди, следуя друг за другом из поколения в поколение, будут передавать из рук в руки ... все свое существо».27 Мне, возможно воз-
27 Чаадаев П. Я. Статьи и письма. С. 131.
разят, что данные «пассажи» навеяны «антропологическим ведантимом» Чаадаева, его увлечением наследием индийской цивилизации. Думаю, как раз наоборот: это попытка, пользуясь данным материалом, совершить прорыв из проявленного к непроявленному русского духа и «овеществить» его. Действительный синтез не имеет ничего общего с «табуированными отраслевыми барьерами», существующими в любой по форме стратифицированной культуре. Его задача - разрушить эти барьеры. Нужно, полагает Чаадаев, научиться понимать конечность и бесконечность Природы. Конечное может раздробляться, бесконечное - никогда. «Настигая» человека, становясь доступным человеку, оно облекается в доступный ему образ. «То, что язычники называли мудростью, добродетелью, верховным богом, мы зовем одним словом: Небо».28
«Религия - есть познание Бога. Наука есть познание Вселенной. Но еще с большим основанием можно утверждать, что религия научает познавать Бога в его сущности, а наука в его деяниях; таким образом обе, в конце концов, приходят к Богу». Равным образом, в науке имеются, с одной стороны, содержание и достижения, с другой - приемы и методы. Поэтому, когда ставится вопрос об ее отношении к онтологическим проблемам, следует «ясно указывать, хотят ли говорить о самой сущности науки или об ее методе».29 Думаю, точнее обнаружить единство поисков науки и достижений религии в сущностных, онтологических моментах бытия, невозможно. С полным основанием, как представляется, это относится и к юриспруденции, особенно к уяснению онтологических, сущностных аспектов бытия права как свободы, запечатленной в нормах общежития.
Итак, перед нами метаморфоза творчества всегда готового к истине мыслителя. Он прошел внутренний путь от «оголтелого» западника и «хулителя России» по всем направлениям ее жизнедеятельности на раннем этапе до русского, соединившегося с ценностями своего мира и прозревшего (сразу во всем объеме) в уверенности, что духовное измерение составляет особенность России как «природной единицы», сохраняющей живую связь с «материнской платой» - подлинной сутью Мира».
28 Чаадаев П. Я. Статьи и письма. С. 153.
29 Там же. С. 164 - 165.
