CC BY
185
УДК 82(091):821.133.1
Гичкина А. И.
«русский роман» эжена-мельхиора де вогюэ,
или как спасти францию
от духовной гибели?
«Русский роман» Эжена-Мельхиора де Вогюэ был опубликован в удивительно подходящий момент. В конце XIX в. Франция была как никогда готова к восприятию русской литературы и русской цивилизации в целом. Франция, задушенная послевоенным пессимизмом, перенасыщенная вездесущим сциентизмом и всенарастающим секуляризмом, уставшая от поверхностного натурализма, ощущает жизненную необходимость в обновлении абсолютно всех сфер жизни общества. Потеря авторитета на международной арене вынуждает Францию ориентировать свою внешнюю политику на Россию. В таком контексте задача Вогюэ объяснить русскую литературу французам была изначально обречена на успех.
Ключевые слова: Эжен-Мельхиор де Вогюэ, Россия, Франция, Третья республика, русская литература, русская душа, христианство, ценности, мировоззрение, французская литература, натурализм, сциентизм, реализм.
В июне 1886 г. парижское издательство «Плон» публикует книгу, которой было суждено серьёзно преобразовать французскую литературу и изменить ход внешней политики Франции. Речь идёт о «Русском романе» виконта Эжена-Мельхиора де Вогюэ, представляющем собой сборник размышлений о русской литературе и русской цивилизации в целом. Книга выходит в удивительно подходящий момент. Профессор Шарль Корбэ скажет о ней: «Никогда ещё книга не появлялась настолько кстати»1. И это верно. В тот момент «горизонт ожидания»2 во Франции был более чем благоприятен к восприятию русской литературы. Задушенная после-
1 Corbet Ch. À l'ère des nationalismes. L'Opinion française face à l'inconnu russe (1799-1894). P., 1967. P. 420.
2 Термин Ханса-Роберта Яусса. См.: Яусс Г. Р. История литературы как вызов теории литературы // Современная литературная теория. Антология / Сост. И. В. Кабанова. М., 2004. С. 196.
105
военным пессимизмом, перенасыщенная вездесущим сциентизмом, уставшая от поверхностного натурализма Франция ощущает острую необходимость обновления абсолютно во всех сферах жизни. Выйдя из печати, книга Вогюэ немедленно встречает ошеломительный успех как у интеллигенции, так и среди широкой публики. Последствия её появления будут значительны и многочисленны: это и новые формы романа в литературе, и франко-русский союз, и интеллектуальное и культурное сближение двух стран, и русофильство французского общества, и возрождение в нём идеализма... Но кто же он такой, этот Вогюэ? Почему он заинтересовался именно Россией? С какой целью он издаёт книгу о русском романе?
Почему Россия и русская литература?
С детских лет Вогюэ испытывает особый интерес к русской культуре. Строгие родительские нравы и воспитание в закрытой среде формируют в нём склонность к меланхолии, состоянию, без которого сложно понять русскую душу3.
Юный Вогюэ много читает: «Путешествие в Россию» Тео-филя Готье, «Россия в 1839» Кюстина, «История России» Ла-мартина, «Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию» Александра Дюма, а «Империя царей и русские» Анатоля Леруа-Болье вообще станет настольной книгой виконта и неиссякаемым источником его вдохновения4.
Ещё одной причиной интереса Вогюэ к России является его военный опыт. Как мы знаем, в 1870 г. Франция переживает глубокий военный конфликт с Пруссией. Долговременное военное прошлое рода Вогюэ внезапно берёт верх над поэтической натурой виконта. Завербовавшись в солдаты, Вогюэ отправляется на фронт. На войне он попадает в плен, где находится шесть месяцев, после чего возвращается в Париж и решает полностью посвятить себя моральному и материальному возрождению своей страны, дух которой серьёзно пострадал от военного поражения. Оружие против глубокого французского отчаяния Вогюэ находит в русском романе, решая лечить больную душу французов именно русской литературой, несущей в себе радость к жизни и надежду на лучшее.
3 Régnier H., de. Discours de réception à l'Académie Française. P., 1912. P. 11.
4 Le Meur L. L'Adolescence et la jeunesse d'Eugène-Melchior de Vogué. P., 1932.
Одним из мотивов интереса Вогюэ к русской культуре явились и его путешествия на Восток, земли которого вдохновляют Вогюэ на мечтания о таинственной России.
В 1870 г. Эжен-Мельхиор принимает предложение своего двоюродного брата Шарля-Жана Мельхиора де Вогюэ, только что назначенного на должность посла Франции в Константинополе, сопровождать его в качестве помощника5. Четыре года дипломатических поездок позволяют виконту хорошо изучить впечатлившие его этические и духовные ценности Востока. Всё то, что раньше казалось ему невозможным, невероятным и удивительным, предстаёт здесь перед ним как нечто совершенно «естественное, правдивое и досягаемое»6. Вогюэ ассоциирует эти земли с мудростью прошлого: «У Востока, потерявшего способность создавать новую историю, имеется сегодня другая привилегия — сохранять нетронутой старую»7. Именно здесь виконт приобретает всё необходимое, чтобы именоваться историком8. Восток даёт ему «живые уроки прошлого»9. Тяжело переживая забвение старорежимной Франции, «ещё совсем близкой, но уже такой далёкой»10, Вогюэ находит в этих землях «ключи от прошлого»11, возвращающего его к истокам и дорогим воспоминаниям12. Он называет мир Востока «недвижимым настоящим»13 и продолжает: «Самое удивительное и самое приятное в каждом дне, проведённом на Востоке, — это прямой контакт с вещами и людьми прошлого, которые нисколько не изменились»14.
Сравнивая восточное общество своего времени с западным обществом прошедших эпох, Вогюэ приходит к выводу, что прошлое одной страны может быть зеркалом, отражающим настоящее другой страны, и наоборот : «...Для человечества в целом фазы истории не последовательны, а, скорее, синхронны. Основательно анализируя мир вокруг себя, исто-
5 Le Meur L. L'Adolescence et la jeunesse...
6 Vogûé E.-M., de. Syrie, Palestine, Mont Athos. Voyages aux pays du passé. P., 1876. P. IX.
7 Ibid.
8 Régnier H., de. Op. cit. P. 22.
9 Vogûé E.-M., de. Syrie, Palestine, Mont Athos... P. IX.
10 Vogûé E.-M., de. Pages choisies. P., 1912. P. 370.
11 Vogûé E.-M., de. Syrie, Palestine, Mont Athos... P. IX.
12 Ibid. P. XI.
13 Ibid. P. IX.
14 Ibid.
рик обязательно заметит в современных отсталых культурах отголосок исчезнувших западных обществ. Точно так же, как и астроном, изучая небесные системы, обязательно распознает среди некоторых планет ту стадию метаморфоз, через которую прошла наша Земля с момента своего появления»15.
Таким образом, страны Востока, олицетворяющие прошлое, являются антитезой Запада, представляющего собой настоящее. Теория противопоставления Востока Западу и взгляд на Восток как на «настоящее прошлого», скорее всего, были унаследованы Вогюэ от Ламартина, чья книга «Путешествие на Восток»16 во многом повлияла на восприятие виконтом данной цивилизации и подготовила его воображение к встрече с Россией — страной, которую Ламартин относил одновременно и к западной, и к восточной цивилизации.
Позже эти восточные путешествия вдохновляют Вогюэ на написание книги «Сирия, Палестина, гора Афон»17, в которой он живописно рассказывает об этих «землях, что утешают и умиротворяют». Владимир д'Ормессон считает, что Вогюэ привозит с Востока саму душу данной цивилизации18. А ведь так оно и есть. «Душа азиата»19, как называет её виконт, очень отличается от души европейца. Вогюэ был поражён её высотой и простотой: «У азиата она простая, инстинктивная, почти не способная на анализ самой себя, и при всём при этом совершенно непонятная для европейца, который, в свою очередь, имеет две души: одна — действующая, другая — критическая и аналитическая, без конца занятая тем, что тщательно изучает, постоянно восхваляет и беспрерывно жалеет первую»20.
Позже Вогюэ сталкивается с точно такой же простотой и инстинктивностью души в России, что станет одной из главных тем его шедевральной книги «Русский роман», открывшей ему двери во французскую Академию наук. В 1888 г., в возрасте сорока лет, Вогюэ становится самым молодым академиком своей эпохи21.
15 Vogüé E.-M., de. Syrie, Palestine, Mont Athos... P. IX.
16 Lamartine A., de. Voyage en Orient. P., 1835.
17 Vogüé E.-M., de. Syrie, Palestine, Mont Athos. Voyage aux pays du passé. P., 1876.
18 d'Ormesson W. Portraits d'hier et d'aujourd'hui. P., 1925. P. 218.
19 Vogüé E.-M., de. Histoires orientales. P., 1880. P. 68.
20 Ibid.
21 Vogüé E.-M., de. Journal. Paris, Saint-Pétersbourg (1877-1883). P., 1932. P. 13.
В 1876 г. виконт уезжает на восемь месяцев в Каир, где служит секретарём при посольстве. В жизни Вогюэ, таким образом, начинается второй восточный период, на этот раз — в египетский. Он восхищён высотой, мудростью и великолепием этой самодостаточной и мощной цивилизации, «пришедшей неизвестно откуда, порождённой непонятно кем»22. Он называет её «матерью всех культур»23: «В начале... Дух Божий носился над водою..., над водою реки Нил, перефразируя библейский текст. За две тысячи лет до того, как евреи занялись пересмотром всего, что касается истоков человечества, египетский народ уже жил, мыслил и писал, т. е. был удивительно развит»24.
Исключительный опыт «духовного прозрения» и «умственной встряски», который Вогюэ переживает в Египте, заставляет его утверждать, что Восток — это прибежище человеческой души. По его мнению, сравниться с масштабами такого озарения может, наверное, только опыт смерти25.
Знакомство с Россией
В 1877 г. Вогюэ отправляется с дипломатической миссией в Санкт-Петербург, где он проводит, ни много ни мало, шесть лет в придворных кругах, общаясь с представителями российской элиты. Сначала он избран третьим секретарём посольства Франции в России, а затем — вторым. Пребывание в стране царей вдохновляет виконта на открытие русской литературы своим соотечественникам, задыхающимся от тяжёлого французского воздуха. Он сильно впечатлён моральной стойкостью русского духа, его духовным стержнем, его менталитетом, что позже подвигнет его на написание «Русского романа». Вогюэ осознаёт здесь своё предназначение — быть послом русской культуры и литературы во Франции, доказывая ей тем самым право России считаться великой мировой державой. Таким образом, встреча виконта с Россией меняет не только его личную жизнь (здесь Вогюэ женится на Александре Анненковой, дочери генерала Анненкова, которая родит ему трёх сыновей), но и его профессиональные планы.
22 Vogüé E.-M., de. Histoires orientales... P. 3.
23 Ibid.
24 Ibid.
25 Ibid. P. 4.
О жизни Вогюэ в России нам с удивительной красотой слога расскажет его «Дневник. Париж, Санкт-Петербург (1877-1883)», который он ведёт все эти шесть лет. Если мы заглянем туда, то увидим, как предрассудки виконта о Русской земле, настораживающие его в самом начале путешествия, прогрессивно сменяются восхищением этой малоизвестной и загадочной культурой.
С чего же всё начинается? 9 января 1877 г. с наступлением ночи Вогюэ прибывает в город Вирбален, находившийся на границе с Россией. «Я понимаю, что я в России, по трём вещам: кипящий на столе самовар, пьющие шампанское офицеры и говорящие по-французски работники таможни»26. 10 января он прибывает в Санкт-Петербург. «Вересковые степи, вечные берёзовые и хвойные леса, полузамёрзшие болота, откуда виднеются хижины-амфибии русского мужика. Всё такое унылое, безлюдное, просторное, нетронутое и печальное»27.
Перед своей поездкой в Россию Вогюэ ассоциировал её с тьмой, холодом и неизвестностью. Но, к своему удивлению, по прибытии на эту интригующую землю он сразу же оказался в водовороте дипломатической и богемной жизни. Новые, недавно совсем ещё неизвестные, аспекты этой нетронутой цивилизации увлекают виконта и за очень короткое время завоёвывают его сердце.
Вогюэ не ограничивает свои наблюдения за русским характером участием в вечерах, проводимых представителями высшего общества. Он также пытается понять, как живёт и воспринимает действительность простой народ. Он много путешествует по разным русским городам. В своём дневнике он часто говорит о Москве. В мае 1877 г. Вогюэ впервые там побывал. На его взгляд, Москва совершенно не похожа на европейские города. Она больше напоминает ему Азию. В 1882 г. виконт вновь приезжает в Москву, на этот раз на Всемирную выставку. Он также часто бывает на Украине, в деревне Бо-брово, где у родителей его жены были земли. В Боброво Вогюэ отдыхает не только душой, но и телом.
Тех впечатлений о России, что виконт получил из книг его юности, ему больше не достаточно. В Санкт-Петербурге он принимается за чтение книги «Россия и русские»28 эконо-
26 Vogûé E.-M., de. Journal... P. 20.
27 Ibid. P. 21.
28 Tourgueneff N. La Russie et les Russes. Bruxelles, 1847.
миста Николая Тургенева. Затем следуют трактаты Августа фон Гакстгаузена29. По возвращении в Париж Вогюэ внимательно изучает тексты Альфреда Рамбо, посвящённые истории России, книги Страхова, Венгерова, Белинского, Веселов-ского и Пыпина30.
Как известно, самый эффективный способ понять какую-либо культуру — это выучить её язык. В связи со складывающимися обстоятельствами31, Франция хотела иметь в России агента, говорящего на русском языке, и выбор пал на Вогюэ. Он приходит в недоумение, узнав, что никто из его коллег в посольстве не говорит по-русски. Такое положение дел означает, что вся информация из официальной прессы Российской империи до сих пор была неизвестна французским правящим кругам. Молодой Вогюэ настолько упорно занимается русским, что очень скоро начинает детально изучать петербургские газеты. Он не только передаёт Парижу их содержание, но и позволяет себе сопровождать каждый рапорт своими собственными комментариями. В Кэ д'Орсэ такая инициатива была встречена на ура32. Благодаря своему учителю русского, учебникам по грамматике и своей жене, Вогюэ вскоре овладевает таким уровнем языка, который позволяет ему читать произведения русских классиков в оригинале33. Как свидетельствуют слова посла Франции в России генерала Ле Фло, виконту потребовалось всего лишь два года, чтобы прекрасно говорить по-русски34. Более того, виконт даже пробует себя в переводе отрывков некоторых великих русских литературных текстов35.
Итак, Вогюэ изучает неизведанный русский мир не только по его географическим местностям и историческим книгам, но и по его художественной литературе, являющейся
29 См.: Haxthausen A., von. Les forces militaires de la Russie sous les rapports historiques, statistiques, ethnographiques et politiques. B., 1853; idem. Études sur la situation intérieure, la vie nationale et les institutions rurales de la Russie. 2 vols. Hanovre, 1847-1853.
30 Röhl M. Le Roman russe de Eugène-Melchior de Vogüé. Étude préliminaire. Stockholm, 1976. P. 112-119.
31 Речь идёт о политике сближения Франции и России.
32 Lettre de Vogüé à E. Halpérine-Kaminsky, datée du 1892 // Revue Hebdomadaire. 1910. 2 avril. P. 146-148.
33 См.: Röhl M. Op. cit.
34 Ibid. P. 19.
35 Vogüé E.-M., de. Le Roman russe. P., 2010. P. 20.
лучшим средством познания русской души. Он убеждён, что секрет этой души находится именно там. Прочитав в оригинале «Отцов и детей» Тургенева, виконт был очень впечатлён: «Сильное впечатление. Гениальное произведение. Вся Россия здесь и много человечности. У нас во Франции я не знаю писателя более завершённого, чем Тургенев»36.
Он также в восторге от «Дворянского гнезда», являющегося, на его взгляд, шедевром писателя. Из всех представленных ему русских писателей Вогюэ предпочитает Тургенева не только за его талант, но и за его личные качества. Виконт называет его «чудесным гением» и «русским Богом»37. Французский дипломат также отмечает для себя мощь творчества Толстого. В 1879 г. он читает «Войну и мир», но не на русском, а на французском. Лев Толстой ассоциируется у Вогюэ с Джорджем Элиотом: «Два духовных гида нашего времени, два выдающихся проявления этого конца века»38. Что касается Достоевского, то виконт находится в недоумении от его странной личности и от его удивительного писательского таланта: «Любопытный в своём упрямстве и настойчивости человек, считающий ко всему прочему себя глубже, чем вся Европа, только потому, что он её неуравновешеннее. Что-то между медведем и ежом. Его самодовольство позволяет представить себе, в какие крайности впадёт русский дух при своём следующем великом испытании. "Мы содержим в себе, помимо русского гения, гении всех народов, — утверждает Достоевский,
39
— что позволяет нам вас понимать, а вам нас нет »39.
В 1879 г. Вогюэ открывает для себя гениальность Пушкина, который перекрывает собой всех остальных. Вдохновлённый талантом Александра Сергеевича, он приступает к изучению русского романтизма40. Ознакомившись со всей панорамой классической русской литературы, Вогюэ приходит к выводу о меланхоличной природе её сущности.
Россия удивляет Вогюэ своими контрастами. Он ошеломлён этой культурой, где «уверенность в своих силах граничит с полной разбитостью»41. Виконт также отмечает две крайности
36 Röhl M. Op. cit. P. 107.
37 Ibid. P. 119, 123.
38 Ibid. P. 102.
39 Vogûé E.-M., de. Journal... P. 164.
40 Röhl M. Op. cit. P. 28.
41 Vogûé E.-M., de. Journal... P. 230.
русского характера: нигилизм и мистицизм42. Позже в своём «Русском романе» он опишет Россию как страну, «где люди живут по принципу "либо всё, либо ничего", где человек может вынести абсолютно всё, кроме посредственности и заурядности, где предпочитают лучше исчезнуть с лица земли, чем ограничить себя в своих порывах»43. Исходя из такого определения России, Вогюэ делает следующий вывод о русской душе и о русском национальном характере: «Русская душа — это котёл, где перемешаны различные ингредиенты: печаль, безумие, героизм, малодушие, мистицизм и чувство практичности; никогда не знаешь, что попадётся. А попадается всегда то, чего вы меньше всего ждали. Если бы вы знали, как низко русская душа способна пасть! Если бы вы знали, как высоко она способна взлететь! И то и другое с интервалом в несколько мгновений! ...Русского человека можно сравнить с супом, который он любит есть. Чего там только нет, в этом супе...»44.
Для Вогюэ русский человек является фаталистом и пантеистом. В своих заметках виконт цитирует одного случайно встретившегося ему русского мужика: «...Разница между мной и вами состоит в том, что вы недоумеваете, когда вам что-то не понятно на этом свете, тогда как я недоумеваю и испытываю подозрение, когда мне что-то становится понятно»45.
Обширное и внимательное изучение русской души будет позже представлено Вогюэ французской публике в его книге «Русский роман». На тот момент Франция, несмотря на значительные труды, посвящённые России, ещё очень мало знала об этой стране.
Вогюэ настолько привязался к России, что, будучи периодически у себя на родине, он сильно по ней скучал. В 1877 г., проводя свой отпуск в Экс-ан-Прованс, он напишет в своём дневнике: «Я настолько чувствую себя русским, что в горах я теперь задыхаюсь»46. Затем, в октябре, оказавшись на несколько дней в Париже, Вогюэ вновь переживает чувство привязанности по отношению к России: «Пустота, грусть и скука»47. А вот что Вогюэ напишет в своём дневнике в декабре: «Мне
42 Röhl M. Op. cit. P. 120.
43 Vogûé E.-M., de. Le Roman russe. P., 1886. P. 268.
44 Vogûé E.-M., de. Pages choisies... P. 69.
45 Ibid. P. 66-67.
46 Ibid. P. 54.
47 Ibid. P. 78.
плохо в Париже. Одолевает ностальгия заграницы48. ...Я покидаю свою родину с такой же радостью, с какой другие на моём месте возвращались бы сюда... Я с огромной радостью приветствую эту великую грустную заснеженную землю49. ...Я действительно здесь совсем другой, нежели во Франции»50.
В России Вогюэ находит то спокойствие, которого ему так не хватало на родине. Здесь он находит все необходимые условия для работы51. Так рождается его «Русский роман». Скольких трудов ему стоило доступное объяснение своим соотечественникам русского гуманизма и сострадания. Но он всё же смог доказать всему французскому обществу величие русской классической литературы, способной поднимать народы и указывать им духовный путь.
Вогюэ всё больше и больше верит в Россию. На его взгляд, будущее именно за ней, потому что именно её народ воплощает в себе «простоту, боголюбие и доброту»52. Нельзя не отметить старания виконта доказать французам равноправие России на международной арене. Поражённый быстротой её экономического и культурного подъёма, наблюдаемого после очередной исторической встряски, он акцентирует тем самым силу духа и ума этой страны. Франции, как и Европе в целом, на этот момент ещё очень немного известно о ситуации в России. Вогюэ информирует об этом свою страну первым. Ни один иностранец, когда-либо бывавший в России, не обратил внимания на этот огромный потенциал созидательной русской мысли, находившейся все эти века тираний в стадии брожения и ожидании своего часа. Нужен был всего один исторический катаклизм, чтобы раскрыть этот потенциал. Таким катаклизмом стала Французская революция, давшая первый толчок для его реализации. Три великих освободительных слова отозвались громким эхом по всей России. В образованных и аристократических кругах вскоре последовала реакция в форме попытки вооружённым путём свергнуть действующий правительственный аппарат, известной в русской истории как восстание декабристов. Это не увенчавшееся успехом событие показало, что проведение преждевременных реформ в России всегда будет обречено на провал.
48 Vogüe E.-M., de. Journal... P. 71.
49 Ibid. P. 74.
50 Ibid.
51 Ibid. P. 140.
52 Ibid. P. 78.
Как было уже сказано выше, Россия напоминала Вогюэ страны Востока. Это касается также и природы. Снежные бескрайние просторы похожи на песчаные пустыни. Уровень жизни, восприятие мира, религия — всё здесь близко мировоззрению Востока. Виконт называет Россию «новый Восток»53, менее известный и менее изученный, чем старый. Такое сравнение заставляет Вогюэ сделать вывод о двойном естестве России: полузападном и полувосточном.
В России Вогюэ замечает тот же фатализм, который так его удивил в Константинополе и в Каире: «Один из нас, французов, рассказывая о своих перипетиях, сделал бы тысячу личностных выводов и нашёл бы тысячу предлогов как для сетования на свою судьбу, так и для оправдания своей гордыни или же своего недоумения. А вот что касается жителей Востока, один из них мне поведал о горестях своей жизни совершенно спонтанно, просто, как о чём-то совершенно нормальном. Позже я разговаривал ещё с двадцатью людьми и увидел точно такую же реакцию»54.
Вогюэ замечает также, что, как восточному, так и русскому национальному характеру не хватает точности и ясности. Такой вывод он, скорее всего, делает, исходя из своего опыта чтения русской реалистической литературы. Как «Бесы» Достоевского, по мнению виконта, «хаотичное и плохо структурированное произведение», так и русский народ — спонтанный и неорганизованный. Вогюэ видит в этом позитивное качество. Он уверен, что люди по своей природе больше нуждаются в мистике, чем в ясности, особенно если речь идёт о русских людях, о которых Достоевский напишет: «Широкие люди, ...как их земля, и чрезвычайно склонны к фантастическому, к беспорядочному»55.
Как и Восток, Россия напоминает Вогюэ старую Францию. Ностальгия по историческому прошлому делает Вогюэ очень восприимчивым к русскому шарму. Россия выступает как цивилизация, способная соединить вместе ценности прошлого и настоящего, Восток и Запад, науку и религию. Это подвигает виконта на великую самоотдачу, направленную на сближение России с Францией и на реабилитацию националь-
53 Pontmartin A., de. Nouveaux samedis [1865-1881]. P., 1881. P. 78.
54 Vogtié E.-M., de. Pages choisies... P. 40.
55 Достоевский Ф. М. Преступление и наказание. СПб., 2008. С. 551.
ной души своей страны. Его «Русский роман» является, таким образом, одним из самых убедительных и значимых проектов в истории франко-русских отношений. Эта книга призвана ответить литературным, духовным и политическим требованиям и нуждам данной эпохи. Вогюэ решает посвятить данной миссии всю свою жизнь. Он раскрывает своим соотечественникам глаза на русскую литературу, единственную способную, на его взгляд, обогатить духовную жизнь их страны и поблагоприят-ствовать русско-французской дружбе. Вогюэ видит Францию как больной организм, нуждающийся в лечении: «Её ситуация слишком критическая, чтобы искать ресурсы выздоровления внутри самой себя, не нуждаясь в переливании крови. А вот иностранная земля и новые задачи иногда очень даже способны возвратить человеку силу его молодости»56.
Таким образом, «Русский роман» заключает в себе духовный, политический и собственно литературный пласты. Учитывая, что в эпоху Вогюэ сфера литературы главенствовала над всеми другими сферами общественной жизни, можно сделать вывод о гармоничности как формы, так и содержания посыла виконта по отношению к его эпохе. Именно через литературу можно было наиболее эффективно передавать важную информацию, оказывать влияние на умы людей и на ход событий. Сегодня такая стратегия называлась бы "soft power".
Русский реализм vs французский натурализм
В своей книге Вогюэ возводит на пьедестал христианский стержень литературы русского реализма (как, впрочем, и всей русской литературы) и очень жёстко критикует французский натурализм, упрекая его в нехватке гуманизма и доброты. Такие добродетели, как сострадание, любовь к ближнему, милосердие совершенно не интересны Франции, обменявшей свои традиционные религиозные ценности на секулярные. Вогюэ очень верит, что новозаветные уроки русских писателей смогут пробудить душу его народа и повлиять на французскую национальную литературу и историю57.
Речь идёт об одной и той же эпохе, но какая литературная пропасть лежит между двумя странами! Русский реализм, в отличие от французского натурализма, не ставит перед со-
56 Vogtié E.-M., de. Pages choisies... P. 315.
57 См.: Illouz J.-N. Le Symbolisme. P., 2004. P. 66.
бой задачи изобразить человека исключительно как биологический организм, где всё можно объяснить при помощи науки. Персонажи русских романов представляют собой сложные психологические феномены, наделённые душой и совестью, чьи мучения не могут быть объяснены разумом: «Русские писатели брали человека из праха земного и вдували в лицо его дыхание жизни, и становился человек душою живою»58.
Вогюэ уверен, что одной из главных задач современной Франции является обновление её литературы. Он больше не может спокойно наблюдать, как все эти длинные научные объяснения, весь этот грубый материализм и низкий цинизм безжалостно растаптывают человека-мечтателя. Он удручён тем, что в таких романах отсутствуют чувства и переживания, а христианский посыл — и подавно59.
Вогюэ отмечет, что русским писателям свойственна доброта, что позволяет им любить своих литературных персонажей. Эта любовь ощущается читателем и передаётся ему60. В своём «Русском романе» виконт отметит, что такие авторы «пишут свои произведения сердцем и верой в Бога»61. Так, например, про творчество Достоевского он скажет, что оно «выплёскивается прямо из его сердца»62.
Появление «Русского романа» на книжном рынке Франции встретит удивительный успех. Под его влиянием интерес к Толстому и Достоевскому настолько возрастёт, что станут издаваться их новые более качественные и полные переводы, а количество публикуемых экземпляров увеличится втрое по сравнению, например, с 1874 г.63, когда во Франции впервые вышел перевод романа Толстого «Война и мир». Анри д'Алленс позже напишет: «Энтузиазм, вызванный творчеством Достоевского и Толстого, — это не просто поверхностное увлечение восточным шармом модных русских писателей. Всё гораздо глубже. Их произведения несут в себе ответы на самые важные жизненные вопросы, в которых так нуждалось тогда французское общество. Про эти великие романы можно
58 Vogûé E.-M., de. Le Roman russe. P., 2010. P. 112.
59 Cadot M. Dostoïevski d'un siècle à l'autre ou la Russie entre Orient et Occident. P., 2001. P. 162.
60 Vogûé E.-M., de. Le Roman russe. P., 2010. P. 244, 303.
61 Ibid. P. 268.
62 Ibid. P. 309.
63 Lindstrom Th. Tolstoï en France (1886-1910). P., 1952. P. 29.
сказать, что они появляются во Франции как нельзя кстати: столько потерянных душ находятся в это время в поиске правды, не находя её вокруг себя»64...
В 80 гг. XIX в. молодое поколение французов жаждало избавиться от всего этого забродившего позитивизма, пессимизма и натурализма. «Запад бьётся в конвульсиях от всех этих измов», — напишет Сальвадор Дали65. Во вступительной статье к своему «Русскому роману» Вогюэ удалось найти нужные и подходящие слова для выражения тех ощущений и стремлений, которые на тот момент совсем ещё расплывчато и интуитивно переживались французами. Виконт открывает им совершенно новую литературу, которая, как он считает, способна не только вернуть его соотечественникам смысл и радость жизни, но и спасти французскую литературу от вымирания.
Немецкий пессимизм сыграл свою роль в упадке французской литературы. Философия Шопенгауэра оказала значительное влияние на европейских писателей того времени. Она также прошлась и по России, но её влияние здесь было совершенно иным. Обе страны получили одинаковую дозу эгоизма и индивидуализма, но каждая ассимилировала её по-разному: России удалось преодолеть эту философию, а вот Франция, ослабленная поражением в войне, не смогла противостоять немецкому пессимизму, что заразило произведения натуралистов потерей вкуса к жизни. Что касается русских реалистов, то они вобрали в себя лишь мистическую сторону философии Шопенгауэра, ту, которая не противоречила их религиозной традиции. Вогюэ называет такой русский пессимизм мучительным и мятежническим66: «...Этот скрывает за своими несчастьями надежду; будучи последней ступенью эволюции нигилизма, он одновременно представляет собой самый первый симптом нравственного возрождения. Правы те, кто говорят, что он является двигателем всякого прогресса. Ведь всем известно, что мир никогда ещё не был преобразован к лучшему теми, кто им полностью удовлетворён»67.
64 d'Allens H. Néo-christianisme et littérature. Essai de psychologie contemporaine. Montauban, 1904. P. 49.
65 Дали C. Тайная жизнь Сальвадора Дали, рассказанная им самим. О себе и обо всём прочем. М., 1999. С. 305.
66 Vogûé E.-M., de. Le Roman russe. P., 2010. P. 101.
67 Ibid.
Будучи уверенным в том, что «нравственность и красота являются в искусстве синонимами»68, Вогюэ видит цель литературы в нравственном посыле69. В «Русском романе» он акцентирует внимание именно на нравственном и гуманистическом стержне русской литературы. Он противопоставляет одержимость формой и отсутствие глубины содержания у французских натуралистов жертвованию стилем у русских реалистов, ставящее персону автора на второй план. Следствием такой философии французских писателей является презрение к действующим лицам своих романов, а также отказ от Бога. Что же касается русских писателей, то ни один из них не ставит перед собой чисто литературную цель; их единственная задача — это всегда пребывать в правде и справедливости70. Русские романы удивляют Вогюэ их чувством ответственности за всё человечество. В них нет места индивидуализму и эгоизму, а душа отдельно взятого человека воспринимается как коллективная душа всех людей. Наивное повествование и простота их психологического анализа также сильно впечатляют виконта. При всём своём отставании в историческом развитии Россия опережает страны Европы в исследовании душевных тонкостей человека. Духовность — черта русской литературы, материалистичность — французской. Проходя через все сложности и тонкости души, русские писатели достигают самой заветной и самой истинной цели всякой литературы — преображение человека и победа добра над злом71.
Глубинное понимание человеческой души, свойственное русским романам, мгновенно завоёвывает доверие французских читателей72. Соотечественники Вогюэ восхищаются невероятным состраданием русских реалистов к своим персонажам, их удивительной способностью всё прощать своим героям и любить их73. Такое положение дел свидетельствует об актуальности в данный исторический отрезок времени замечательной фразы Пушкина, обращённой Радищеву, а точнее — его творчеству: «Нет убедительности в поношениях, и нет
68 Vogûé E.-M., de. Le Roman russe. P., 2010. P. 91.
69 Ibid. P. 90.
70 Ibid. P. 414.
71 См.: Röhl M. Op. cit.
72 Douhaire P.-P. Revue critique // Le Correspondant. Nouvelle Série. 1886. T. 108. P. 758.
73 Lindstrom Th. Op. cit. P. 28.
истины, где нет любви»74. Отсутствие любви и человечности во французских романах того времени влечёт за собой поверхностный подход к чтению такой литературы. Во Франции читатель не ждёт ничего другого от романа, кроме как лёгкого времяпрепровождения в сочетании с мелким удовольствием, в то время как русские люди ищут в романах жизненную мудрость, пример морали и нравственности, помощи в понимании смысла человеческого существования. В России писатели всегда воспринимались как духовные наставники, проводники и защитники как человеческих душ, так и духа народа75.
Виконт был уверен, что восприятие русской реалистической литературы во Франции будет идентичным её восприятию в России, аргументируя своё мнение тем, что человеческая натура одинаково пребывает в вечных поисках духовного удовлетворения в любые времена и в любой части света. Времена меняются, а природа человека — нет. Она никогда не перестаёт нуждаться в доброжелательности, сочувствии и надежде. Каждая душа всегда стремилась и будет стремиться к познанию мудрости. А что ещё способно указывать путь человеку и его народу, как не художественная литература? Именно такую роль отводил писателям Вогюэ. Последствия введённой им моды во Франции на русские романы доказывают эффективность «лечения» этой страны посредством русской литературы, а через неё — и русской души. Одним из главнейших феноменов, вытекших из такого присутствия России во Франции, является католическое возрождение как среди французских интеллектуалов, так и среди писателей и артистов.
Заключение
Последствия появления во Франции «Русского романа» были многосторонними. Внедрение во французскую культуру русской реалистической литературы в качестве примера для подражания было вызвано стремлением Вогюэ соединить вчерашние ценности с духом его времени. Открыв для себя гениальность русских писателей, виконт посвящает им всю свою деятельность, всю свою жизнь. Путешествие в Россию
74 Пушкин А. С. О причинах, замедливших ход нашей словесности // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. В 10 т. Т. 6. Критика. Публицистика. М., 1962. С. 257-258.
75 Vogtié E.-M., de. Le Roman russe. P., 2010.
решило всю его судьбу: целью его жизни становится борьба за обновление и обогащение французской литературы того времени посредством христианского стержня русской литературы, а также за возвращение Франции к христианской вере. Нельзя не отметить и политическую составляющую данной стратегии влияния: задача Вогюэ заключалась ещё и в сближении двух стран как экономически, так и на основе культурного взаимопонимания и взаимопроникновения; для этого первым делом необходимо было восстановить во Франции позитивное восприятие России.
В итоге в конце XIX в. мы наблюдаем кардинальное изменение отношения французов к «стране царей»: недоверие и осторожность сменяются расположением и уважением. Такое положение дел обязано во многом прозелитической деятельности Эжена-Мельхиора де Вогюэ, которая достигла апогея в его «Русском романе», сборнике, не перестающем даже в наши дни восхищать и удивлять французов. Замечательный и тонкий анализ русской литературы и русской души совмещён в нём с удивительным красноречием и искренностью автора, что делает текст книги крайне убедительным. Именно по этим причинам «Русский роман» Вогюэ пережил книги таких исследователей русской литературы, как, например, Селест Курьер и Эрнест Дюпюи, говоривших о русских реалиях на французский манер.
Прорусская деятельность Вогюэ была предпринята как нельзя кстати в контексте многослойного французского кризиса. Таким образом, почва во Франции конца XIX в. была более чем благоприятна для восприятия русской литературы и русской души, а значит, и книги виконта. Боязнь Германии, неимоверно возросшая после поражения 1871 г., сыграла свою роль в переориентации Франции по отношению к России. Родина Вогюэ, осознавая необходимость союза с Россией, инициирует её разноплановую пропаганду во французском обществе. В таких условиях книга виконта обречена была на мгновенный успех. В контексте литературного и духовного кризиса Франции той эпохи, «Русский роман» Вогюэ появляется как приглашение к спасению её души посредством христианских ценностей.
Книга была оценена по достоинству не только в интеллектуальной среде, но и широкой публикой. Благодаря Вогюэ,
французский Fin de siècle характеризуется русофильскими настроениями. Страстное, эмоциональное и ангажированное повествование виконта о русском литературном гении вызывает у читателей такой восторг и уважение, какие Франция ещё никогда не знала. Доказывая своим соотечественникам высоту и глубину русских литературных произведений, Вогюэ способствует восприятию России Западом как цивилизованной и мощной страны.
Французское русофильство повлекло за собой расположение и доверие по отношению к России и её международной политике, что привело в итоге к оформлению в 1891 г. франко-русского союза. Подписав его, обе страны обеспечили себе защиту и спокойствие на международной арене. Благодаря интенсивным культурным обменам между двумя странами, из политической дружба очень скоро переросла в культурную и интеллектуальную.
Являясь своего рода пособием по русской литературе, «Русский роман» был задуман ещё и как манифест новой французской литературы, которую Вогюэ и многие другие интеллектуалы Франции видели в синтезе реалистической и идеалистической традиций, примером которого для них был русский роман XIX в. Таким образом, деятельность виконта была направлена не на уничтожение французского натурализма, а на его обогащение через русскую чувствительность. Представляется важным напомнить здесь о тупике, в который завела сама себя французская литература того времени: переизбыток сциентизма, отсутствие психологический и духовной глубины, приоритет формы над содержанием, отказ от таких важнейших для жизни христианских ценностей, как любовь, сострадание, жалость, смирение.
Больше века прошло с тех пор, но размышления Вогюэ остаются актуальными и в наши дни. «Русский роман» продолжает и по сей день быть не только важнейшим источником информации о русских реалиях, но и учебником нравственности и христианской морали. Великий деятель и его не менее великая книга способны сегодня, как и сто лет назад, разбудить и осчастливить французскую душу, усыплённую сладкими обещаниями псевдосвободы и псевдопрогресса.
Литература
Дали C. Тайная жизнь Сальвадора Дали, рассказанная им самим. О себе и обо всём прочем. М., 1999.
Достоевский Ф. М. Преступление и наказание. СПб., 2008.
Пушкин А. С. О причинах, замедливших ход нашей словесности // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. В 10 т. Т. 6. Критика. Публицистика. М., 1962. С. 257-258.
Яусс Г. Р. История литературы как вызов теории литературы // Современная литературная теория. Антология / Сост. И. В. Кабанова. М., 2004. С. 192-200.
d'Allens H. Néo-christianisme et littérature. Essai de psychologie contemporaine. Montauban, 1904.
Cadot M. Dostoïevski d'un siècle à l'autre ou la Russie entre Orient et Occident. P., 2001.
Corbet Ch. À l'ère des nationalismes. L'Opinion française face à l'inconnu russe (1799-1894). P., 1967.
Douhaire P.-P. Revue critique // Le Correspondant. Nouvelle Série. 1886. T. 108. P. 755-764.
Haxthausen A., von. Études sur la situation intérieure, la vie nationale et les institutions rurales de la Russie. Vol. 1-2. Hanovre, 1847-1853.
Haxthausen A, von. Les forces militaires de la Russie sous les rapports historiques, statistiques, ethnographiques et politiques. B., 1853.
Illouz J.-N. Le Symbolisme. P., 2004.
Lamartine A., de. Voyage en Orient. P., 1835.
Le Meur L. L'Adolescence et la jeunesse d'Eugène-Melchior de Vogûé. P., 1932.
Lettre de Vogûé à E. Halpérine-Kaminsky, datée du 1892 // Revue Hebdomadaire. 1910. 2 avril. P. 146-148.
Lindstrom Th. Tolstoï en France (1886-1910). P., 1952.
d'Ormesson W. Portraits d'hier et d'aujourd'hui. P., 1925.
Pontmartin A, de. Nouveaux samedis [1865-1881]. P., 1881.
Régnier H., de. Discours de réception à l'Académie Française. P., 1912.
Röhl M. Le Roman russe de Eugène-Melchior de Vogûé. Étude préliminaire. Stockholm, 1976.
Tourgueneff N. La Russie et les Russes. Bruxelles, 1847.
Vogué E.-M., de. Histoires orientales. P., 1880.
Vogué E.-M., de. Journal. Paris, Saint-Pétersbourg (1877-1883). P., 1932.
Vogüé E.-M., de. Le Roman russe. P., 1886. Vogüé E.-M., de. Le Roman russe. P., 2010. Vogüé E.-M., de. Pages choisies. P., 1912. P. 370. Vogüé E.-M., de. Syrie, Palestine, Mont Athos. Voyage aux pays du passé. P., 1876.
Гичкина Анна Игоревна, кандидат филологических наук (Университет Сорбонна, Париж, Франция); эл. почта: anna.gichkina@hotmail.com.
"Le Roman Russe" by Eugène-Melchior de Vogüé, or How to Save France from Spiritual Death?
"Le Roman Russe" ("The Russian Novel") by Eugène de Vogüé appeared at the surprisingly right moment. At the end of the XIX century, France was ready to the perception of Russian literature and Russian civilization in general. France was strangled by post-war pessimism, oversaturated by ubiquitous scientism and the accruing secularism, it was tired of superficial naturalism, in other words, fighting in convulsions from all these "-isms" and it felt the vital need for updating all spheres of the social life. Loss of the authority in the international arena forced France to orient its foreign policy to Russia. In such context, Vogüé's idea to explain Russian literature to the French was initially doomed to success.
The consequences of the appearance of the "Le Roman Russe" in France were multilateral. The penetration of the Russian realistic literature into the French culture as an example for imitation was caused by Vogüé's desire to combine yesterday's values with the spirit of his time. Discovering the genius of Russian writers, the Vogüé devotes all his activity, all his life, to them. The journey to Russia became decisive for his life: from now Vogüé's goal was the struggle for the renewal and enrichment of the French literature of that time through the Christian core of Russian literature, and also for the return of France to the Christian faith. One must note the political component of this strategy of influence: Vogüé's task was also in bringing the two countries closer together both economically and on the basis of cultural understanding and interpenetration. To realize this goal, first of all, it was necessary to restore a positive perception of Russia in France. In the context of the literary and spiritual crisis of France of that era, Vogüé's "Le Roman Russe" appears as an invitation to the salvation of France's soul through the Christian values which were contained in Russian classical literature.
Keywords: Eugène-Melchior de Vogüé, Russia, France, Third Republic, Russian literature, Russian soul, Christianity, values, worldview, French literature, naturalism, scientism, realism.
Anna Gichkina, Candidate of Philology (Sorbonne University, Paris, France); e-mail: anna.gichkina@hotmail.com.
References
Dali C. Tainaia zhizn Salvadora Dali, rasskazannaia im samim. O sebe i obo vsem prochem. M., 1999.
Dostoevskii F. M. Prestuplenie i nakazanie. SPb., 2008.
Pushkin A. S. O prichinakh, zamedlivshikh khod nashei slovesnosti // Pushkin A. S. Polnoe sobranie sochinenii. V 10 t. T. 6. Kritika. Publit-sistika. M., 1962. S. 257-258.
Iauss G. R. Istoriia literatury kak vyzov teorii literatury // Sovremennaia lite-raturnaia teoriia. Antologiia / Sost. I. V. Kabanova. M., 2004. S. 192-200.
d'Allens H. Néo-christianisme et littérature. Essai de psychologie contemporaine. Montauban, 1904.
Cadot M. Dostoïevski d'un siècle à l'autre ou la Russie entre Orient et Occident. P., 2001.
Corbet Ch. À l'ère des nationalismes. L'Opinion française face à l'inconnu russe (1799-1894). P., 1967.
Douhaire P.-P. Revue critique // Le Correspondant. Nouvelle Série. 1886. T. 108. P. 755-764.
Haxthausen A., von. Études sur la situation intérieure, la vie nationale et les institutions rurales de la Russie. Vol. 1-2. Hanovre, 1847-1853.
Haxthausen A., von. Les forces militaires de la Russie sous les rapports historiques, statistiques, ethnographiques et politiques. B., 1853.
Illouz J.-N. Le Symbolisme. P., 2004.
Lamartine A., de. Voyage en Orient. P., 1835.
Le Meur L. L'Adolescence et la jeunesse d'Eugène-Melchior de Vogûé. P., 1932.
Lettre de Vogûé à E. Halpérine-Kaminsky, datée du 1892 // Revue Hebdomadaire. 1910. 2 avril. P. 146-148.
Lindstrom Th. Tolstoï en France (1886-1910). P., 1952.
d'Ormesson W. Portraits d'hier et d'aujourd'hui. P., 1925.
Pontmartin A., de. Nouveaux samedis [1865-1881]. P., 1881.
Régnier H., de. Discours de réception à l'Académie Française. P., 1912.
Röhl M. Le Roman russe de Eugène-Melchior de Vogûé. Étude préliminaire. Stockholm, 1976.
Tourgueneff N. La Russie et les Russes. Bruxelles, 1847.
Vogûé E.-M., de. Histoires orientales. P., 1880.
Vogûé E.-M., de. Journal. Paris, Saint-Pétersbourg (1877-1883). P., 1932.
Vogûé E.-M., de. Le Roman russe. P., 1886.
Vogûé E.-M., de. Le Roman russe. P., 2010.
Vogûé E.-M., de. Pages choisies. P., 1912. P. 370.
Vogûé E.-M., de. Syrie, Palestine, Mont Athos. Voyage aux pays du passé. P., 1876.
