CC BY
84
ВЕСТНИК МГУС №2 (2) / 2007
РЕТРОСПЕКТИВА
ПРИМЕЧАНИЯ:
Кузаков В.К. Астрология сквозь призму историографии истории астрономии // Естественнонаучные представления Древней Руси. - М., 1988. - С. 282.
2 Даниил Святский. Литература еретиков Новгорода Великого конца XV века // Мироведение. - М., 1927. - № 2.
3 Даниил Святский. Астролог Николай Любчанин и альманахи на Руси XVI в.
// Известия научного института им. П.Ф. Лесгафта. - М., 1929. - Т. XV.
- Вып. 1, 2.
4 Исследования по этой теме - Зубов В.П., Кузаков В.К. О восприятии в XV веке на Руси астрономического трактата «Шестокрыл» / Историкоастрономические исследования. - М., 1975. - Вып. XII.
5 Шангин М.А. О роли греческих астрологических рукописей в истории знания // Известия АН СССР. Отделение гуманитарных наук. - М., 1930.
6 Райков Б.Е. Очерки по истории гелиоцентрического мировоззрения в России.
- М.-Л., 1947. - С. 65.
7 Воронцов - Вельяминов Б.А. Очерки истории астрономии в России. - М.,
1956. - С. 8.
Кукаркин Б.В. Некоторые методологические вопросы истории астрономии
// ИАИ. - М., 1961. - Т. VII.
9 Кузаков В.К. Очерки развития естественнонаучных и технических представлений на Руси X-XVII вв. - М., 1976.
10 Кузаков В.К. Астрология сквозь призму историографии истории астрономии // Естественнонаучные представления Древней Руси. - М., 1988. - С. 289.
11 Емченко Е.Б. Стоглав: Исследование и текст. - М., 2000.
12 Титов В.В. Ложные и отречённые книги славянской и русской старины.
13
14
15
16
17
- М., 1999. - С. 106.
Громов М.Н. Максим Грек. - М., 1983. - С. 181.
Синицына Н.В. Максим Грек в России. - М., 1975. - С. 96.
Скрынников Р.Г. Иван Грозный. - М., 2001. - С. 348.
Дж. Горсей. Записки о Московии XVI века / Иоанн Грозный. Антология.
- М., 2004. - С. 420.
Цитата по Куковенко В. Иван Грозный и опричнина / Иоанн Грозный. Антология. - М., 2004. - С. 478-479.
18
19
РГАДА. Ф. 210. Приказный стол. Стб. № 547. Л. 74, 75; Стб. № 283. Л. 252. Снесаревский П.В. Папский нунций Антонио Поссевино // Вопросы истории.
- 1967. - №2.
20
21
22
23
24
25
26
Щербачев Ю.Н. Русские акты Копенгагенского государственного архива // РИБ. - Т. XVI. - СПб., 1897. Стб. № 203.
Записки гетмана Жолкевского о Московской войне. - СПб., 1871. - С. 3.
Масса И. Краткое известие о Московии в начале XVII в. // Иоанн Грозный. Антология. - 2004. - С. 521.
Записки французского офицера П. Делавиля / Русский вестник. - 1841. - № 3. Платонов С.Ф. Москва и Запад в XV-XVI веках. - Л., 1925. - С. 45.
Кузаков В.К. О восприятии в XV в. на Руси астрологического трактата «Шестокрыл» / Историко-астрономические исследования. - М., 1975.
- Вып. XII.
Пересветов И.С. Первое предсказание философов и докторов / Сочинения
И. Пересветова. - М.-Л., 1956. - С. 161.
27 Титов В.В. Указ. соч. - С. 108. См. также Архангельский А.С. «Очерки из истории западнорусской литературы XVI - XVII вв.».
28 Турилов А.А., Чернецов А.В. Отреченная книга Рафли / Институт русской литературы. Ленинград. Отдел древнерусской литературы. - Т. X. - Л., 1985.
29 Домострой. - М., 1990. - С. 38.
30 Шангин М.А. О роли греческих астрологических рукописей в истории знания // Известия АН СССР. Отделение гуманитарных наук. 1930. - С. 312.
31 Сахаров И.П. Приметы о звёздах/ Сказания русского народа. - СПб., 1885.
- Кн. 1-2.
32 Штаден Г. Записки о Московии / Иоанн Грозный. Антология. - М., 2004.
- С. 418.
33 Севастьянова А.А. Записки Джерома Горсея о России в конце XVI - начале XVII века // Вопросы историографии и источниковедения отечественной истории. - М., 1974. - С. 111-112.
УДК 94 «19/...»
Русские революции начала XX века и анархо-синдикалистская теория
М.В. Дворковая
ГОУВПО «Московский Государственный университет сервиса»
Анархизм берет начало в глубине российской истории. Анархические настроения как в отдельных личностях, так и в массах, покоились на ментальной почве. Ментальный анархизм в России, как и в западной Европе, появился довольно рано. Этот анархизм был очень прост, как и те, кто его исповедовал, к этому его подталкивали нравы, быт и хозяйственный уклад общества. Но он прогрессировал, усложнялся и развивался параллельно развитию самого народа и его хозяйственных форм.
Если анархические настроения в России не привели к широкому движению, такому, например, как движение анабаптистов, то, тем не менее, они оказали крупнейшее влияние на склад характера народа, на его психологию. Это мировоззрение в несколько примитивной форме сказалось во всех крупных социальных движениях. Отражение этого мировоззрения можно наблюдать и в других, более мелких, народных движениях, следовавших за указанными крупными.
После русской революции 1905-1907 гг. появился анархизм, ассоциирующийся с такими явлениями, как «мистика», «соборность» и проч. Но это был интеллектуальный анархизм, явившийся в результате об-
щественного разочарования, это явление упадочного характера, результат разочарований, творчество малосильного интеллигентского интеллекта.
По мнению и современников, и исследователей, анархизм этот в целом, со всеми его оттенками, не представлял и не представляет силы, которая определяет характер и силу народных движений, и едва ли он когда-либо будет такой силой. Он никогда не превращался в социально-политический фактор революционного движения, с которым бы пришлось считаться. «Поэтому мы не придаем ему актуально-социального значения». Это писал один из теоретиков синдикализма, который, впрочем, не просто наблюдал за развитием анархизма со стороны, но и сам участвовал в политической жизни России первой трети ХХ века.
Стоит обратить внимание на социально-экономические аспекты анархизма, набиравшие силу после первой русской революции начала ХХ века. Именно тогда открыто говорилось, что «во время всякой стачки, во время всякой битвы с капиталистами работники должны пустить в ход все средства борьбы. Борьба классовая есть гражданская война, а не мирная манифестация, не избирательная комедия. Это война
26
РЕТРОСПЕКТИВА
ВЕСТНИК МГУС №2 (2) / 2007
во всем глубоком и ужасном смысле, смелый; более дальновидный, лучше организованный и вооруженный (конфликт - М.Д.), оттого мы, анархисты-синдикалисты, зовем рабочих не к избирательным урнам, а грозно провозглашаем лозунг: Товарищи! Организуйтесь и вооружайтесь! Товарищи, к оружию!». В риторике синдикалистов совсем непросто развести лозунги: те, с помощью которых стремятся привлечь на свою сторону потенциальных сторонников из среды наиболее радикально настроенных слоев общества, и те, которые действительно отражают суть политического мировоззрения, того, что составляет «стержень» классического анархизма. Анархисты прекрасно видели опасность подобных «двойных стандартов». Как отмечал Г. Максимов, «на этой почве (лозунгов - агиток-однодневок
- М.Д.) прорастали плевелы отрывочно-усвоенных анархических положений, которые дали пышные всходы... Взошел не анархизм, а искаженный лик его, вооруженный отрицанием организации вообще, рабочей в частности, науки, культуры не буржуазной, а вообще всякой, с безмотивным террором, с частной экспроприацией. Анархист без бомбы и револьвера - не анархист... Конечно, были исключения и исключения не единичного порядка, но общий фон все-таки был таков. Иным он быть не мог. Ибо, чтобы он был другим, нужно было вступить в революцию с другим багажом. Конечно, вина здесь не столько анархизма и анархистов, сколько объективных условий. И этот кровавый крестный путь анархизм должен был пройти».
Это писалось спустя почти десять лет после 1917 г., у анархистов (и синдикалистов в том числе) было время, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию, осмыслить все то, что произошло с их движением в годы революций и Гражданской войны. Выводы - неутешительные. Анархисты признавали, что они не смогли подготовиться к столь серьезным изменениям государства и общества, они понимали, что их багаж знаний, тактика и стратегия, теория, наконец, - все это еще в зародыше, который несет на себе налет романтизма. Отсюда и тот образ анархиста, который сложился в глазах обывателя в России в 1917-1921 гг. Конечно, свою роль могли сыграть и «объективные условия»: то есть особенности политического развития России в те годы, но анархисты еще и правы в том, что этот путь
- «путь кровавый» (а правильнее сказать - путь поражений, просчетов, неудачливых союзов и проч.) необходимо было пройти.
Подобное обобщение важно тем, что, даже будучи в эмиграции, русские анархисты столкнулись с мнением других политических движений об отторжении обывателями их тактики в годы русских революций (19051907 гг. и 1917-го). Русская эмиграция уже не верила в голое бунтарство, как в основной метод свершения социальной революции, не верила «в слепую и грубую стихию», бывшую настоящим фетишем, не верила в экспроприацию, не только как средство борьбы с частной собственностью, но и «как средство добывания денег на нужды движения, на постановку анархической работы». Мало того, затихали антисиндикалистские настроения. Эмиграция явно взяла поворот в сторону анархо-синдикализма, который одними был признан «целиком и безоговорочно», другими - частично, с оговорками, третьими - осторожно, недоверчиво, «критически» - «критические анархо-синдикалисты».
Это было чрезвычайно важно с той точки зрения,
согласно которой, как считали многие, революция 1917 г. столкнула «критических синдикалистов» с их позиции: они стали анархо-синдикалистами. Но сами синдикалисты в подобную эволюцию верили слабо, критически подходя к собственным оценкам движения. Начавшийся процесс, однако, не закончился, возрождавшееся синдикалистское движение несло в себе отрицательные свойства и отзвуки прошлого: высокую темпераментность в соединении с низкой анархической грамотностью, обусловливающей примитивное понимание анархизма и выдвинутых революцией и жизнью задач, хаос в теории и тактике и фразу.
Попробуем подойти к проблеме соотношения анархистских мировоззрений и реалий жизни посредством синтеза их же теории и практики времен русских революций начала ХХ века.
Например, в исследовании П.А. Берлина (изданном в 1917 г.) взгляды М.А. Бакунина на революционный процесс и будущее устройство государства интерпретируются следующим образом: «От мощных революционных ударов мир должен распасться на отдельные общины, федерации, живущие своей жизнью на коммунистических началах». Наиболее готовыми к революционному взрыву, по мнению М.А. Бакунина, являются «люмпен-пролетарии». Однако ближайшая задача настоящих анархистов-синдикалистов не взращивание люмпенов, а сдерживание возможного увеличение их числа с помощью сокращения рабочего дня и увеличения заработной платы, что возможно благодаря образованию профессиональных союзов и пропаганде идей экономического освобождения рабочего класса.
Даже радикально настроенные марксисты признавали, «что в этих словах содержится в зародыше вся программа так называемого «революционного синдикализма», существенными чертами которого являются: чисто экономическая агитация, профессиональная организация пролетариата в стороне от государства и всех политических партий, невмешательство рабочего класса в политическую борьбу и в политические конфликты буржуазного общества, замена политической централизации централизацией экономической, а политического мира - федерацией профессиональных союзов».
С точки зрения оценки бакунинского теоретического наследия вообще подобное обобщение могло означать одно: лозунги с призывами «педалировать» идеи гражданской войны - лишь агитационный шаг. Даже такие анархисты-радикалы, как Бакунин, это скорее всего сторонники претворения на практике идей синдикализма. Им представлялось возможным зарождение в профсоюзных взаимоотношениях того общественного строя, который, основываясь на сознательности граждан (а не на их страхе перед властью), заменит само понятие «государство». Об этом, кстати, очень много писалось в 1917-м, когда вопрос о государстве был наиважнейшим для политических движений, стремящихся использовать шанс взятия власти у монархии: «При будущем социалистическом строе, когда все земли, фабрики, заводы, рудники, пути сообщения и все орудия производства сделаются общественной собственностью, рабочие организации заменят современные государственные учреждения».
В развитие этих идей пропагандировался новый мир рабочих учреждений, новый общественный строй, который правильнее всего назвать экономическим
27
ВЕСТНИК МГУС №2 (2) / 2007
РЕТРОСПЕКТИВА
федерализмом.
Этот «строй», по мнению синдикалистов, был важен потому, что «в отношении экономического переустройства страны лидеры Советского государства выявили свое полное бессилие». В то же время анархо-синдикалисты прекрасно понимали значение хозяйственных преобразований, так как «только тот, кто сможет наладить экономическую жизнь страны, будет ее хозяином».
Впервые, пожалуй, у синдикалистов появляется выражение «хозяин» (дискуссии анархо-синдикалистов и анархо-коммунистов шли как раз вокруг трактовки этого понятия). Анархистская газета «Свободная коммуна» писала: «У них не оказалось ни одного талантливого организатора, ни одного умелого дельного руководителя в области экономических взаимоотношений». В анархистской периодической печати отмечалось, что у Советской власти появился определенный интерес к экономическим проблемам, но он идет по ложному пути - централизации, «политического насилия» и лишения трудящихся инициативы и самостоятельности, что неудачами в области экономики большевики обязаны своей приверженности марксизму, догматической теории, которая отказывает рабочим в способности самостоятельно творить социализм.
То есть анархисты не признавали необходимость диктатуры пролетариата, считая ее невозможной в сфере экономических отношений. В сентябре 1918 г. анархо-синдикалистский «Вольный голос труда» писал о том, что «в формах этой диктатуры начинает выкристаллизовываться и крепнуть централистская власть, объединяющая государственный аппарат с собственностью и даже с антисоциалистической моралью».
Таким образом, между синдикалистами и радикальными кругами (как из анархистского движения, так и, в первую очередь, из большевистской партии) складывались различия в подходах определения социализма вообще и социалистического строя общества в частности.
«Диктатура пролетариата» представлялась анархистам только оболочкой диктатуры одной партии, желающей самостоятельно, без учета интересов рабочих слоев вырабатывать систему развития общества, производства и отношений труда и капитала. Синдикалисты критиковали Декрет о рабочем контроле на V конференции фабрично-заводских комитетов Петрограда в ноябре 1917 г., заявив, что «закон о контроле затормозил путь движения вперед». А в «Голосе труда» эта позиция подкреплялась более конкретными обоснованиями: «...Раз мы определенно видим, что о соглашении с буржуазией не может быть и речи, что на рабочий контроль буржуазия ни за что не пойдет, - стало быть, надо понять и сказать себе также определенно: не контроль над производством хозяйских заводов, а прямой переход фабрик, заводов, рудников, копей, всех орудий производства и всех путей сообщения и передвижения в руки трудящихся».
Иными словами, анархисты предлагали сперва социализировать предприятия, а после уже претворять на практике «общественно-трудовой контроль».
Анархо-синдикалистские идеи о немедленной социализации средств производства, минуя стадию рабочего контроля, получили в конце 1917 г. поддержку среди профсоюзов в ряде крупнейших российских городов. А потому для критики рабочего контроля анархо-синди-
калисты активно использовали трибуны Всероссийских съездов профсоюзов. Уже на I Всероссийском съезде профсоюзов анархисты убеждали в необходимости социализации). На II съезде профсоюзов анархисты предлагали передать профессиональным союзам и кооперативным объединениям все производство, распределение и управление. В вопросах руководства профдвижением синдикалисты поддерживали идею независимости рабочего движения. Еще на I съезде профсоюзов они требовали создания новой России «без бога, без царя и без хозяина в профессиональном союзе». Противниками рабочего контроля выступали анархисты - члены советского (хотя, в принципе, пробольшевистски настроенного) ВЦИК. Они настаивали на необходимости взять производство сразу «в общественные руки» и обвиняли существующую власть в слишком мягком отношении к служащим-саботаж-никам. Эту позицию поддерживал и А. Карелин: «Эти представители капиталистического строя не будут работать для уничтожения своего класса». Здесь, конечно, определяющую роль играла анархистская риторика, а не конкретика момента.
Его «однопартиец», В. Волин, отрицал необходимость существования единого заведующего, регулирующего, предписывающего и распоряжающегося центра. Хозяйственная жизнь страны, по мнению Волина, будет находиться «в состоянии гармонического равновесия и прогрессировать естественно и совершенно свободно», только если будет осуществляться «самостоятельная деятельность и свободные сношения» между свободными союзами, артелями, федерациями производителей и потребителей.
Как отмечают современные исследователи, не устраивали анархо-синдикалистов и существовавшие тогда профсоюзы (как управляющие органы), на которые активно опирались большевики и которые до начала гражданской войны играли заметную роль в организации производства. И только военный коммунизм с его жесткой централизацией и единоначалием привел их в подчиненное, зависимое от власти состояние. I Всероссийская конференция анархистов-синдикалистов, проходившая в сентябре 1918 г., в резолюции «О профессиональных союзах, фабрично-заводских комитетах и биржах труда» резко критиковала существующие профсоюзы за их активное вмешательство в политическую борьбу. В противовес им конференция делала ставку на фабрично-заводские комитеты: это, - говорили анархисты, - «наше будущее, молодая, свежая, полная расцвета и сил организация». Регулировать отношения объединенных по отраслям комитетов призваны были биржи труда - «трудовые справочные бюро» будущего общества, причем работать в них могли бы только выборные представители рабочих комитетов.
Наиболее грамотно возможный синдикалистский план управления производством изложил А.А. Со-лоневич на страницах газеты «Анархия»: народное хозяйство подчинено двум центрам, создаваемой сугубо на договорных началах Центральной конфедерации труда и Бирже труда, в задачу которой входило бы регулирование распределения. Однако анархисты считали необходимым свертывание товарно-денежных отношений и развитие идей уравнительного распределения. Это изначально делало план Солоневича нереальным.
Утопичность анархистских взглядов на социально-
28
РЕТРОСПЕКТИВА
ВЕСТНИК МГУС №2 (2) / 2007
экономические отношения общества подкреплялись еще разногласиями в вопросе управления процессом производства и распределения: анархо-синдикалисты видели необходимость определенного регулирования производства, а анархо-коммунисты считали, что «вести производство и передавать кому надо приготовленные изделия» будут «сходы рабочих вольных мастерских».
Г Максимов на страницах синдикалистского «Голоса труда» отстаивал позицию классического анархизма, считая, что только подобный подход имеет, в условиях России, право на существование: «Фабрики, заводы и пр. не являются «собственностью» рабочих,
занятых в данном производстве или работающих на данной фабрике, - нет: все принадлежит всем трудящимся, и каждый имеет одинаковое количество прав на ту или иную фабрику, на тот или иной завод, на тот или иной рудник». Он подчеркивал, что фабрика или завод - это часть целого общественного производства, что необходимы регулирующие органы по отраслям -союзы заводов в масштабе от района до «всего мира». Принципом объединения предприятий должен быть закон хозяйственной необходимости.
Эти теоретические рассуждения не подтверждались на практике деятельностью рядовых анархо-синдикалистов.
УДК 930 (091)
Повседневная жизнь западнорусских православных братств в освещении церковной историографии
А. Э. Ларионов
ГОУВПО «Московский Государственный университет сервиса»
Сформировавшись в качестве самостоятельного научного направления несколькими десятилетиями позже светской исторической науки, церковная историография в России сумела внести заметный вклад в изучение отечественной истории, осветив значительное количество тех проблем, которые до того почти не привлекали к себе пристального исследовательского внимания, будучи заслонены перипетиями политической и социально-экономической истории. К числу таких вопросов, получивших должное научное освещение именно благодаря изысканиям русских церковных историков, следует отнести историю возникновения и развития православных народных братств на тех западнорусских землях, которые находились в XIV-XVIII вв. под властью Литвы и Польши. Данная проблема получила вполне целостное освещение на страницах исторических трудов двух наиболее крупных русских церковных историков середины - второй половины XIX столетия архиепископа Филарета (Гумилевского) и митрополита Макария (Булгакова).
Рассматривая вопрос о возникновении православных братств, архиеп. Филарет даёт достаточно обобщённую характеристику причин и, весьма приблизительно, указывает на хронологические рамки начала этого процесса. По мнению Филарета, главной причиной возникновения православных братств среди русского населения современных территорий Украины и Белоруссии стало усиление католических гонений и принуждения к Унии в Речи Посполитой во второй половине XVI в. Более детально освещает проблему времени возникновения братств митр. Макарий: «Сохранилось сведение, что в 1453 г. было во Львове восемь православных церквей и между ними городская Успенская, при которой и существовало православное братство». Таким образом, можно с уверенностью говорить о том, что возникновение братств в русских землях под властью Польши относится не позднее, чем к середине XV в. В отношении причин их возникновения
Макарий вполне солидарен с Филаретом: «Тяжкие обстоятельства Западнорусской Церкви ... и притеснения от латинян вызвали православных теснее соединиться между собою во имя веры, и вот с самого начала настоящего периода (1458-1503 гг.) мы видим в Литовской митрополии первые по времени православные братства: одно в Галиции, в главном городе её - Львове, другое в столице Литовского государства - Вильне»2 Стороны повседневной жизни православных братств церковные историки анализируют, исходя из первоначальной цели, с которой эти братства создавались. Используя контекст, можно сделать вывод, что при возникновении братств существовало некоторое различие между мотивами объединения в них населения во Львове и Вильне: «Львовское братство было собственно религиозное . и имело одну цель - заботиться о нуждах местной православной Церкви. По-видимому, иного рода образовалось братство в Вильне. Около 1458 г. виленские кушнеры (меховщики, скорняки) установили между собою братство под именем кушнерского. Они делали складчину, покупали и сытили мёд к трём в году праздникам: к Рождеству Христову, ко дню Сошествия Святого Духа и к празднику Святителя Николая. Из оставшегося воска делали свечи и раздавали в эти праздники по церквям, а сычёный мёд пили в эти же праздники братством, собираясь вместе для братской беседы» Для изучения повседневной жизни членов братств последняя фраза представляется очень важной, поскольку показывает нам организацию и формы социокультурного взаимодействия в интересующих нас коллективах, возникавших на основе религиозной самоидентификации. Очевидно, что для православных подданных литовских и польских государей совместная трапеза с обязательным употреблением старинного напитка - хмельного мёда, имела несомненное ритуальное значение, служа символом не только внешнего, но и внутреннего, духовного единства. Впоследствии, как можно установить
29
