CC BY
116
Аджиев А. М., Сахаватова М. А.
Русские частушки и кумыкские сарыны (специфика, связи, типология)
РУССКИЕ ЧАСТУШКИ И КУМЫКСКИЕ САРЫНЫ (СПЕЦИФИКА, СВЯЗИ, ТИПОЛОГИЯ)
А. М. Аджиев, М. А. Сахаватова
RUSSIAN AND KUMYK HUMOROUS RHYMES (SPECIFICS, CONNECTIONS, TYPOLOGY)
Adzhiev А. М., Sakhavatova M. A.
The origin of Russian chastushkas and Kumyk non-rite saryns is related to the middle of the 19th century, they have typological similarity, but the folk-literary interconnectivity of Kozaks and Kumyks, who have been living side-by-side for centuries, can be traced.
Key Words: chastushka, saryn, refrain, connections, typology, mountain dwellers, Lermontov, Tolstoy.
В статье рассматривается время возникновения русских частушек и кумыкских необрядовых сарынов, относящихся примерно к середине XIX в., они имеют типологическое сходство, однако прослеживаются и фольклорно-литературные взаимосвязи казаков и кумыков, живущихв течение столетий по соседству.
Ключевые слова: частушка, сарын, рефрен, связи, типология, горцы, Лермонтов, Толстой.
УДК 398+398(471.67)
По определению В. М. Сидельнико-ва, частушка - «короткая, обычно четырехстрочная, рифмованная песенка разнообразного содержания...» (1, с. 329). Как жанровые особенности частушки С. Г. Лазутин отмечает их лиризм, проявляющийся с особой силой, прямо и непосредственно; необыкновенную многогранность содержания, мыслей, чувств и настроений; оперативный отклик на современность; реалистичность и связанное с этим изменение её символики и т. п. (2, с. 101).
Все эти особенности так или иначе характерны и для кумыкских сарынов (3, с. 26-48).
Определение времени зарождения необрядовых четверостиший типа частушек у восточных народов, на наш взгляд, сложнее, чем у русских. Дело в том, что для старинной русской поэзии четверостишия не были характерны, и только с появлением частушек здесь утверждается эта форма. Неслучайно в определении времени зарождения русских частушек основное внимание уделяется определению времени появления миниатюрных четверостишных (реже шести-стишных) форм (2, с. 100), а они в русском фольклоре получают широкое распространение с середины XIX века.
Подходить с таких позиций к восточному материалу некорректно, т. к. малые поэтические формы здесь встречаются издревле, т. е., опираясь на одни формальные признаки, время генезиса жанра необрядовых «частушечных» четверостиший в вос-
точной поэзии вообще, в кумыкской в частности, определить невозможно - нужно опираться на другие, не менее важные, жанровые признаки, которые естественно учитываются и исследователями русской частушки: на художественно-эстетические особенности, функции, тематику, своеобразие отражения действительности, бытования и т. д.
Интересно, что при учете всего этого и жанр кумыкских необрядовых «частушечных» сарынов сложился примерно к середине XIX века. Совпадение в целом времени зарождения русских частушек и кумыкских необрядовых сарынов обусловлено, на наш взгляд, в основном тем, что и у русских, и у кумыков в середине, особенно во второй половине Х1Х - начале XX веков происходили примерно похожие процессы: усилившаяся деритуализация народной лирики, урбанизация, развитие капитализма, активизация влияния авторского творчества на фольклор и т. п., хотя в принципе здесь нельзя исключать в некоторой мере и непосредственные фольклорные влияния, ибо русские и кумыки многие столетия живут в тесных взаимосвязях.
Типологическая близость наблюдается и в отношении истоков исследуемых нами жанров. Поэтические истоки русской «частушки относятся к глубокой древности...» (1, с. 331).
Анализ истоков кумыкских сарынов также показывает, что они восходят к обря-дово-магическому синкретическому пласту народной культуры (3, с. 251).
Если сарыны связаны друг с другом тематически единым монологом или диалогом (соревнования), они называются такма-ками. Такмак (такъмакъ) как название песни происходит от глагольного корня так-«низ-(ать)» («нанизывать», «сцеплять») и аффикса - мак. Таким образом, слово такмак означает «низанье», «сцепление».
В отношении русских частушек отмечается: «Иногда эти поэтические соревнования выливаются в целые тематические группы частушек (от 10 до 100 частушек). Очень хорошо об этом сказано в одной девичьей частушке: «Я частушку на частушку, как на ниточку, вяжу» (1, с. 337).
Определенная однотипность наблюдается и в композиции частушек и сарынов, особенно поздних. «Талантливые сочинительницы, - пишет В. М. Сидельников, -при создании новых частушек обычно широко пользовались традиционными зачинами, отдельными словами, строчками и даже строчками из песен, переделывая их, приспосабливая к новым условиям. Иногда перерабатывались пословицы и поговорки, нередко вставлялись меткие ходовые народные выражения» (1, с. 335). Например: «С неба звездочка упала»; «То не ветер ветку клонит...» и др.
В кумыкских сарынах используются такие песенные зачины: «На вершинах гор туман...»; «На той стороне (реки) Койсу...»; «На небе ты облачко...»; «И болеть-то я болею.. » и др. Очень часто используются пословицы, поговорки, проклятия, бытовые заметки, наблюдения и даже нелепицы, несуразицы, призванные придать четверостишию юмор, веселый тон и т. п.
Но особенно часто используется в кумыкских песнях и в качестве зачина, и как припев слово «ананай»(айнанай», «айнни-най», «анай»).
Об этом хорошо сказано в одном сарыне:
Аварец (поет) «далай-дулай»,
Чеченец (поет) «иллалай»,
У кумыка вся песня:
«Ананай да ананай».
Созвучные с «ананай» зачины, припевы широко распространены в песнях не только народов Кавказа, Казахстана и др., но и в современных песнях. Однако особенно интересны сведения В. Тредиаковского об «ананайках» в русских церковных песнопениях: «... певали у нас в церкви на всенощных пениях псалом 103 так, что по окончании речи... употребляемы были незнаменательные слова, а именно: «ай, ненай, ну унай» (4, с. 232). Эти «айнанайки» могли повторяться многократно. Сейчас трудно говорить, случайное ли совпадение перед нами, или отголосок взаимосвязей.
Как известно, русский читатель с поэзией народов Северного Кавказа и Дагеста-
т
Аджиев А. М., Сахаватова М. А.
Русские частушки и кумыкские сарыны (специфика, связи, типология)
на достаточно хорошо был знаком еще в XIX веке - как через публикации самих текстов, так и через их художественные переложения, интерпретации и т. п. в художественных произведениях. В этом отношении особый интерес представляет творчество М. Ю. Лермонтова.
Так, в романе «Герой нашего времени» Максим Максимыч, описывая горскую свадьбу (скорее всего, кумыкскую, ибо события происходят в кумыкском ауле и сами описанные Лермонтовым детали свадьбы вполне идентичны с кумыкскими (5), говорит: «И всегда какой-нибудь оборвыш, засаленный, на скверной хромой лошадёнке, ломается, посвищивает, смешит честную компанию». Далее он продолжает рассказ о свадьбе: «Бедный старичишка бренчит на трехструнной, забыл по-ихнему... ну, да вроде нашей балалайки...».
«Девки и молодые ребята становятся в две шеренги, одна против другой, хлопают в ладоши и поют. Вот выходит одна девка и один мужчина на середину и начинают говорить друг другу стихи нараспев, что попало, а остальные подхватывают хором». Б. С. Виноградов вполне обоснованно приходит к следующему выводу: «Что попало» надо понимать как импровизацию» (6, с. 56).
Хотя описанное в принципе характерно и для многих других народов Северного Кавказа и Дагестана, при учете отмеченной выше локализации свадьбы можно согласиться с видным ученым Р. Ф. Юсуфовым: «Не нужно быть искушенным в тонкостях этнографии и поэзии дагестанских народов, чтобы понять, что перед нами описание игровых песен, типичный «сюйдюм-таяк», своего рода поэтическое состязание между юношей и девушкой, широко бытующее особенно у кумыков» (7, с. 207).
Для сравнения приведем этнографическое описание «сюйдюм-таяка» Н. Семеновым, опубликованное в 1895 году: «Став перед группой девушек, он (юноша - А. А., М. С.) избирает одну из них и торжественно, весело, в гладкой и звучной строфе задавал ей вопрос, затрагивающий ее сердечные дела. Вопрос производился речитативом... Девушка обязательно отвечала ему рифмован-
ными или нерифмованными стихами... Наряду с основными исполнителями (мужчины и женщины) в «сюйдюм-таяке» нередко принимали участие и остальные зрители. Так, например, припев песни мужчины «Валлай-ла,валалай, валлайла, валалай» тут же подхватывался и исполнялся хором мужчин, а припев куплетов песни женщины «Ананай, анай, десем, ананай» - хором женщин» (8, с. 348).
Интересно, что этот кумыкский рефрен в форме «Ай вананай, десем, ай вана-най» попал даже в былину об Илье Муромце, записанной в станице Старый Щедрин (9, с. 61).
Сказанное выше связано со свадьбой, использованные в ней песни еще не оторвались от обрядов, т. е. еще не приобрели свойства необрядовых сарынов типа частушек. Изложенная словами Максима Макси-мыча другая песня - песня Бэлы, обращенная к Печорину,- судя по всему, уже близка к своеобразному сарыну-частушке:
«... И вот к нему подошла меньшая дочь хозяина, девушка лет шестнадцати, и пропела ему... как бы сказать?.. вроде комплимента...
Да, кажется, вот так: «Стройны, дескать, наши молодые джигиты, и кафтаны на них серебром выложены, а молодой русский офицер стройнее их, и галуны на нем золотые. Он как тополь между ними, только не расти, не цвести ему в нашем саду».
Р. Ф. Юсуфов пишет: «Слова Бэлы, самый их поэтический строй и даже ритм в передаче Максима Максимыча сохраняют близость к кумыкскому «сюйдюм-таяку», в котором резвый, бойкий, насмешливый ум девушки нередко выходит победителем. Девушка:
Все гляжу я на парней,
Выбираю поумней,
Я - парча, меня оценит
Тот, кто понимает в ней» (7, с. 207).
На Северном Кавказе, происходил и своеобразный синтез местных и казацких культур. Это особенно ярко проявилось в невербальных видах культуры: в одежде, обычаях, танце... Взаимообмену вербальными видами культуры содействовало то, что
значительная часть населения края в XIX веке была двуязычной: горцы постепенно овладевали русским языком, становившимся языком межнационального общения в регионе, а русские, в особенности казаки, нередко владели тем или иным местным языком. Наиболее распространенным на Кавказе местным языком межэтнического общения был так называемый «татарский язык», под которым в Дагестане, Чечне и др. имеется в виду кумыкский (кстати, кумыкским языком в той или иной мере владели А. Бес-тужев-Марлинский, М. Лермонтов, Л. Толстой и др.)
В связи с отмеченным интересно обратиться к песенному репертуару Епишки (Н. Н. Толстой - «Охота на Кавказе») или Ерошки (Л. Н. Толстой - «Казаки»), прототипом которого был казак станицы Старо-гладковской Епифан Сехин.
По описанию Н. Н. Толстого, «...старик обыкновенно тряхнет на балалайке и запоет какую-нибудь нелепую песню, вроде:
А дидили!
Где его видели?
На базаре, в лавке,
Продает булавки! и прочее»
(10, с. 289).
Анализируя образ Ерошки в «Казаках» Л. Н. Толстого, Б. С. Виноградов пишет: «...стал петь татарские песни, плясать. С припляской спел свое сочинение:
А ди-ди-ди-ди-ди-ли,
А где его видели?
Потом спел песню, которую узнал от бывшего друга фельдфебеля:
В понедельник я влюбился,
Весь вторник прострадал ...и т. д.
И опять свою «А ди-ди...».
Его «А ди-ди..», очевидно, представляет собой часто употребляемый в кумыкском фольклоре глагол «деди» - «сказал».
Так, в кумыкской народной басне о муравье и цикаде, удивительно напоминающей крыловскую басню «Стрекоза и муравей», «расстроенная цикада, вернувшись к себе и устроившись на холодной ветке, ста-
ла громко плакать, еле выговаривая «деди-деди» («сказала-сказала»), т. е. имея в виду, что муравей отказал в помощи....» (11, с. 24).
В одном шуточном сарыне слово «сказать» многократно употреблено в форме «если я скажу» («десем»):
«Ананай» если я скажу, если я скажу, Если я скажу, если я скажу, если я не скажу...» «Ананай десем, десем, Десем, десем, демесем...»
Таким образом, можно предположить, что Ерошка, хорошо владея русскими и «татарскими» песенными традициями, в определенной мере синтезировал эти традиции, в частности использовал местные песенные рефрены в своих песнях, частушках.
Это видно и из «тавлинской», т. е. гор-скодагестанской песни (от кумыкского слова «тавлу» - горец: так называют кумыки в основном аварцев), где используется рефрен «Ай-дай, далалай». Как пишет Б. С. Виноградов, «татарские» песни были не только знакомы старому казаку, но они так же, как и казацкие, выражали его мысли, настроения, были родными ему: судьба осиротевшего «тавлина» переплеталась с одиночеством Ерошки.
Так раскрывается своеобразный интернационализм Ерошки в области фольклора, отсутствие национальной ограниченности: он талантливый знаток и исполнитель не только казацких, но и горских песен, глубоко чувствовал их народное звучание.
«Тавлинская» песня не только раскрыла психологические черты в облике Ерошки, но метко и лаконично охарактеризовала положение Оленина. Интересно отметить, что в черновом автографе вместо молодца выступала мать: «Когда я велела принести чихиру и мы выпили с ним, он стал вспоминать старину, запел настоящие казацкие (и татарские) песни, и поверишь, расплакался старик, не пьяными, а хорошими поэтическими слезами. Особенно трогательна для него (да и для меня) одна тавлин-ская песня. Слов в ней мало, но больше печальный напев «ай-дай-далалай», который составляет всю ее прелесть. Он перевел мне слова...» (12, с. 150).
Аджиев А. М., Сахаватова М. А.
Русские частушки и кумыкские сарыны (специфика, связи, типология)
О том, что Россия к концу XIX века уже не воспринималась кумыками как чужая и чуждая страна, что экономические и культурные взаимосвязи русских и кумыков были довольно тесными, свидетельствует и то, что отголоски этих связей как бы вкраплены в сарыны:
Вай, моя красивая,
Моя макарьевская картинка,
Есть ли в мире
Кто-либо любимее чем ты?
«Макарьевская картинка» - это, очевидно, красивое изображение девушки, купленное на знаменитой макарьевской ярмарке у Н. Новгорода.
Скорее всего к числу типологических схождений можно отнести, например, следующие сближения. На Северном Кавказе записана В. С. Кирюхиным такая частушка:
Выхожу и заявляю: Слушай, милый, слушай -За измену тебя, милый, Запорю частушкой (13, с. 26). Для сравнения приведем подстрочные переводы двух кумыкских сарынов:
Сарыны поют, Слова говорят для потехи, Погоняя сарынами, Загоню тебя на крышу.
Глубину твоих мыслей Определить ли мне, не меряя? Сделав из сарынов нитку, Зашить ли мне твой рот?
Таким образом, русские частушки и кумыкские сарыны отличаются национальной спецификой, что вполне естественно, однако в них наблюдается значительная типологическая близость, не исключены и контактные взаимосвязи.
ЛИТЕРАТУРА
1. Русское народное поэтическое творчество: учебное пособие для пед. институтов по специальности № 2101 «Русский язык и ли-
тература». — 2-е изд. — М., 1978..
2. Лазутин С. Г. Русская частушка. — Воронеж, 1960.
3. Аджиев А. М. Жанр кумыкских четверостиший-частушек «сарын» и «такмак» // Жанры фольклора народов Дагестана. — Махачкала: Изд-во Даг.филиала АН СССР, 1979.
4. Цит. по книге: Тимофеев Л. И. Очерки теории и истории русского стиха. — М, 1958. — С. 232.
5. Аджиев А. М., Хидирова Э. С. Лермонтов и Дагестан. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1999.
6. Виноградов Б. С. Горцы в романе Лермонтова «Герой нашего времени» // М. Ю. Лермонтов: Вопросы жизни и творчества. — Орджоникидзе, 1963.
7. Юсуфов Р. Ф. Дагестан и русская литература конца XVIII и первой половины XIX вв. — М.: Наука, 1964.
8. Семенов Н. Туземцы Северо-Восточного Кавказа. — СПб., 1985.
9. Песни гребенских казаков. — Грозный, 1946.
10. Юсуфов Р. Ф. Указ. раб. — С. 207.
11. Дагестан в русской литературе. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1960. — С. 289.
12. Гаджиева С. Ш. Традиционный земледельческий календарь и календарные обряды кумыков. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1989.
13. Виноградов Б. С. Кавказ в творчестве Л. Н. Толстого. — Грозный: Чечено-Ингушское кн. изд-во, 1959.
14. Современная русская частушка Северного Кавказа. — Саратов, 2007.
Об авторе
Аджиев Абдулаким Магомедович, Институт языка, литературы и искусства им. Г. Цадасы Дагестанского научного центра РАН, доктор филологических наук, профессор, зав. отделом фольклора, заслуженный деятель науки РД и РФ, лауреат Госпремии РД в области науки. Ишиг. 60 @шаП. ги
Сахаватова Мадина Абдулгамидовна, Институт языка, литературы и искусства им. Г. Цадасы Дагестанского научного центра РАН, соискатель отдела фольклора, ассистент кафедры английского языка Института иностранных языков при Дагестанском государственном педагогическом университете. Ишиг. 60 @шаП. ги
л
А
