CC BY
41
тета: сб. ст. / под ред. X. Э. Бёдекера. М.: Новое литературное обозрение, 2010. С. 34 — 65.
3. Копосов Н. Е. Хватит убивать кошек! Критика социальных наук. М.: Новое литературное обозрение, 2005. 248 с. ISBN 5-86793-348-2.
4. Бульст Н., Козеллек Р., Майер К., Фиш Й. Революция (Revolution), бунт, смута, гражданская война (Rebellion, Aufruhr, Bürgerkrieg) // Словарь основных исторических понятий: избр. ст.: в 2 т. М.: Новое литературное обозрение, 2014. Т. 1. С. 520-728.
5. Гринфельд Л. Национализм. Пять путей к современности. М.: ПЕР СЭ, 2012. 528 с. ISBN 978-5-9292-0164-6.
6. Kumar K. Nationalism and Revolution: Friends or Foes? // Nations and Nationalism. 2015. Vol. 21. № 4. P. 589-608. DOI 10.1111/nana. 12135.
7. Кон X. Идея национализма // Мифы и заблуждения в изучении империи и национализма: сб. / под ред. Р. Брубей-кера. М.: Новое изд-во, 2010. С. 27-61. ISBN 978-5-9837-9139-8.
8. Ben-Israel H. Nationalism in Historical Perspective // Journal of International Affairs. 1992. Vol. 45. № 2. P. 367-397.
9. Вернер К. Ф., Гщницер Ф., Козеллек Р., Шёнеман Б. Народ, нация, национализм, масса (Volk, Nation, Nationalismus, Masse) // Словарь основных исторических понятий: избр. ст.: в 2 т. М.: Новое литературное обозрение, 2014. Т. 2. С. 322-752.
10. Unwalla P. Nationalism and Revolution // Nations and Nationalism. 2015. Vol. 21. № 4. P. 579-588. DOI 10.1111/ nana.12134.
11. Ширле И. Основные исторические понятия («Grundbegriffe») // Словарь основных исторических понятий: избр. ст.: в 2 т. М.: Новое литературное обозрение, 2014. Т. 1. С. 6-13.
12. Huntington S. P. Political Order in Changing Societies. New Haven: Yale University Press, 2006. 488 p.
13. Erhard J. B. über das Recht des Volkes zu einer Revolution. Jena & Lepzig: Cristian Grost Gabler, 1795. 196 s.
14. Brubaker R. Citizenship and Nationhood in France and Germany. Cambridge MA: Harvard University Press, 1994. 270 p.
15. Hearn J. Rethinking Nationalism: A Critical Introduction. New York: Palgrave MacMillan, 2006. 272 p.
16. Сийес Э.-Ж. Что такое третье сословие. URL: http:// istmat.info/files/uploads/28691/sieyes_que-un-tel-troisieme-etat.pdf (дата обращения: 01.04.2017).
НЕХАЕВ Андрей Викторович, доктор философских наук, профессор кафедры «Философия и социальные коммуникации».
Адрес для переписки: [email protected]
Статья поступила в редакцию 11.04.2017 г. © А. Н. Нехаев
УДК 947 д. в. СУШКО
Омский государственный технический университет, г. Омск
«РУССКАЯ» У5 «СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ»: К ВОПРОСУ ОБ ОПРЕДЕЛЕНИИ ХАРАКТЕРА РЕВОЛЮЦИИ В РОССИИ
Статья посвящена определению х а р а ктера революции в России. Поддерживается точка зрения о единой Русской революции, в которой Февраль и Октябрь были важнейшими этапами. Ав тор приходит к выводу, что Русская революция, поставив на повестку дня ид ею социальной справедливости, должна была поставить и вопрос о создании современной русской на ции, основанной не только н а г ражданской принадлежности, но и н а общих ценностях культуры, языке, истории. Одн ако элитой этого не было сделано. В результате социалистическая революция в России по характеру стала еще и антирусской. Пагубные последствия этого Россия переживает до сих пор. Ключевые слова: революция в России, Русская революция, Российская революция, Февральская революция, Октябрьская революция.
Публикация подготовлена в рамках поддержанного РФФИ научного проекта № 1603-00421.
В российской исторической науке, активно отмечающей 100-летний юбилей революции в России, широко утверждаются ее наименования как «Великая Российская революция» и «Великая Русская революция». Такие оценки революционных событий в России подразумевают рассмотрение Февраля и Октября как важнейших этапов единой революции, что вызывает споры в научном сообществе. Кроме того, характеристика революции как «Русской»/ «Российской» также представляется неоднозначной как ввиду ее специфики, так и по причине современных споров вокруг строительства российской
нации, для которого оценка исторического прошлого крайне важна. Цель данной работы — рассмотреть возможные доводы в пользу использования названия «Русская/Российская» и высказаться в поддержку точки зрения, согласно которой в России была одна революция.
Определение революции в России зависит от методологического подхода к ее изучению. На первый взгляд, если характеризовать революцию с опорой на официальное название государства, которое в тот период называлось Российской империей, то название «Российская» представляется бесспорным.
Однако современники революционных событий чаще употребляли название «Русская революция», исходя из того, что Российская империя законодательно считалась «государством русского народа», который стоял у истоков его образования и составлял абсолютное большинство населения. В этой связи А. И. Деникин, глубоко разобравшийся в причинах и характере революционных событий, назвал свой знаменитый труд «Очерки русской смуты», где в первом же предложении первой главы речь идет о «крушении русской государственности» [1, с. 61].
До настоящего времени изучение национального аспекта революции в России в большинстве своем представлено работами, посвященными истории суверенизации отдельных народов страны. При этом роль самого многочисленного, державообразующего русского народа, являющегося ядром российской цивилизации, в революционных событиях, как правило, рассматривалась в социально-классовом аспекте и изучена недостаточно. Народы, проживавшие в Российской империи, в ходе революции активно суверенизировались, обретая национальную государственность, в то время как русский народ выступил на сцену истории с новой мессианской идеей построения социалистического общества. Об этом в годы революции и Гражданской войны одним из первых написал Н. А. Бердяев: «Русский коммунизм более традиционен, чем обыкновенно думают, и есть трансформация и деформация старой русской мессианской идеи» [2, с. 397]. Следует отметить, что идея о русском мессионизме прочно закрепилась в современной историографии. Известный британский русист Дж. Хоскинг назвал одну из частей своей монографии «Социалистическое мессианство», где пишет: «Пьянящий сценарий, в котором Россия выступает в роли детонатора мировой революции, вдохновил Ленина и в решающий момент помог выкристаллизоваться его идеям. Он манил его грандиозной картиной того, как русская революция пролетариата и беднейшего крестьянства высекает искру мировой революции против империализма. В этом заключалась суть глобальной миссии Советского Союза» [3, с. 32].
О единстве Февраля и Октября писали и сторонники, и противники революции. Л. Д. Троцкий в работе «Истории Русской революции» настаивал на том, что «Февральская революция была только оболочкой, в которой скрывалось ядро Октябрьской революции» [4, с. 24]. Его идеологический оппонент, известный русский эмигрантский историк А. А. Керс-новский утверждал, что «русская революция представляет одно и нераздельное и неразрывное целое». Историк, справедливо критикуя точку зрения о «хорошем» Феврале и «плохом» Октябре, возлагал вину за трагедию русского народа, в первую очередь, на политиков Февраля, не снимая ответственности за историческую драму русского народа и с Октября. Он писал: «Вина Ленина, зря погубившего тридцать миллионов русских жизней, огромна. Но еще больше ответственность Керенского, давшего возможность Ленину погубить эти тридцать миллионов жизней. Это самая страшная ответственность, какую знает История...» [5, с. 327 — 328]. Из многочисленных оценок современных историков, оценивающих Февраль и Октябрь как неотъемлемые части единого революционного процесса в России, нам наиболее близок взгляд Е. В. Лукова, который отмечает, что «в программе (лозунгах) большевиков население увидело свой идеал будущего справедливого устройства общества. Этим объясняются поддержка (или, во
всяком случае, нейтралитет) в отношении Октября и довольно быстрое установление Советской власти по стране. Следовательно, Февраль открыл дорогу не только буржуазно-демократическому развитию страны, но и новому направлению революции, олицетворяемому Октябрем. Октябрь — это порождение Февраля, в этом единство революции 1917 г.» [6, с. 81].
Для тезиса о единой Русской революции крайне важно подчеркнуть, что антирусская сущность революции не была только «заслугой» Октября. Большевики продолжили дело, начатое Февралем. В этом отношении показательно, что Временное правительство своим указом лишило Русскую Православную Церковь (РПЦ) церковно-приходских школ. 20 июня 1917 года постановлением, подписанным министром народного просвещения А. А. Мануйловым, предписывалось передать в ведение министерства учебные заведения всех ведомств, в том числе и церковноприходские школы, включенные в школьную сеть и получавшие от казны пособия. Целью этой акции называлось «действительное и планомерное осуществление всеобщего обучения». Ближайшее заведование всеми начальными училищами переходило в руки органов местного самоуправления [7, с. 96]. Большевики не имели к этому решению власти отношения. Кадетами и умеренными социалистами (эсерами и меньшевиками), отрицательно относившимися к церковно-приходским школам, тесно связанным с прежним устройством империи, РПЦ лишалась традиционного для русской культуры института, дававшего возможность воспитывать подрастающее поколение. Большевики, придя к власти, продолжили политику по борьбе с РПЦ, начатую Временным правительством. Они выбрали ее наиболее радикальный вариант, перейдя от политики ограничения влияния РПЦ к государственному террору в отношении ее служителей.
Для национального бытия русского народа революция стала катастрофой. Русские потеряли статус державного народа, закрепленный законодательно в Российской империи. Россия перестала быть государством русского народа, когда-то ее создавшего. Революция лишила русский народ права развивать свою национальную культуру, поскольку русская православная культура стала преследоваться государством. Пришедшие к власти в России большевики провозгласили курс на построение социалистического общества и создание нового человека. Русская культура служила препятствием на этом пути. Поэтому ее элементы безжалостно уничтожались победившими в Гражданской войне коммунистами. Их отношение к русскому прошлому России наглядно демонстрирует знаменитое стихотворение пролеткультовца Джека Алтаузена. Этот поэт революции выступал с совершенно дикой для нас революционной инициативой:
«Предлагаю Минина расплавить.
Пожарского. Зачем им пьедестал?
Довольно нам двух лавочников славить,
Их за прилавками Октябрь застал.
Случайно мы им не свернули шею.
Я знаю: им было бы под стать.
Подумаешь — они спасли Расею!
А может, лучше было не спасать?»
В 1920-е годы, стараясь стереть историческую память народа, коммунисты объявили войну русской
истории. Исследователь А. И. Вдовин в этой связи обращает внимание на то, что дело дошло до того, что конференция историков-марксистов «установила» в январе 1929 года полную неприемлемость термина «русская история» из-за того, что этот старый, унаследованный от царской России термин был будто бы насыщен великодержавным шовинизмом, прикрывал и оправдывал политику колониального угнетения и насилия над нерусскими народами [8, с. 29].
Бесправие русского народа, утвердившееся вследствие победы Русской революции, признается некоторыми пытающимися объективно посмотреть со стороны на его историю западными советологами. Ужасающие итоги революции для русских, оказавшихся в границах коммунистического СССР, подчеркивает Дж. Хоскинг: «Русские оказывались, так сказать, сиротами в Советском Союзе. У них не было коммунистической партии, не было столицы, не было Академии наук, национальной энциклопедии, радио или телевидения, так как все это было всесоюзным. У них не было средств защищать собственные интересы, когда они сталкивались с интересами других национальностей» [3, с. 99].
Для понимания революционного процесса в России необходимо обращение к национальной истории и культуре народа, совершившего революцию. Выдающийся отечественный историк Б. Г. Могильниц-кий, для которого революция в России была «Русской», для ее изучения перспективным считал «исто-рико-ментальный подход» [9, с. 14]. Данный подход можно плодотворно применить для изучения участия русского народа в революционных событиях, памятуя о том, что выдвинутая на знамена революции мессианская идея социальной справедливости органично связана с русской культурой и самосознанием русского народа. Этот довод служит в пользу наименования Русская революция. Если же использовать название Российская революция, то возникает проблема применения историко-менталь-ного подхода. Ведь «российского народа» и «российской культуры» в 1917 г. просто не было.
Показательно, что находившаяся в эмиграции русская интеллектуальная элита была озабочена сохранением культурного достояния дореволюционной России и делала акцент именно на сохранении национальных традиций русской культуры и русском нациестроительстве. В этой связи, изучив работы философа Г. П. Федотова, посвященные национальному вопросу, исследовательница Ж. А. Гумерова пишет: «Существование единого государства предполагалось под водительством русской нации, интеллигенция которой должна способствовать развитию культуры, являющейся духовным притяжением народов, способствующим приобщению народов России к мировой цивилизации. Схожий вариант разрешения проблемы предлагал П. Новгородцев, также замечавший сложность формирования русского национального сознания. Он писал, что объединение народов, живущих в России, может происходить высшим началом — «преданностью русской культуре и русскому народу», что, однако, не означало «отрицания национальных и культурных особенностей отдельных групп населения» [10, с. 76]. Русская эмиграция запоздало извлекла урок из Русской революции, осознав пагубность отрицания русской национальной идеи ради мессианских идеалов социализма.
Революция во имя построения нового социалистического общества в России с перспективой экспорта социализма по всему миру должна была уничтожить традиционную русскую культуру. Куль-
туру державного народа, образовавшего государство, создавшего Россию совместно с другими народами, вовлеченными в орбиту его национального развития. О национальной противоречивости Русской революции, связанной с ее антирусской направленностью, в ее крайней форме заданной большевиками, писали многие отечественные мыслители. Участник антибольшевистского движения на востоке России, видный политический деятель Белой Сибири Г. К. Гинс, находясь в эмиграции, писал: «И вот, как бич Божий, пришли большевики. Они — олицетворение всех смертных грехов исторической русской деспотии и преступной самонадеянности интеллигенции. С такой холодной бессердечностью, с такой утонченной жестокостью наслаждаться, как мучится русский народ в приготовленных для него тисках и как разрушается для него на многие годы возможность насладиться культурной жизнью, могут только нерусские души. И действительно, коммунистическая революция творится по преимуществу интернациональным сбродом. Но замысел был русский, и смелость опыта над целым народом — это тоже исконная русская смелость» [11, с. 622].
Как отмечает современный исследователь Русской революции В. Б. Шепелева, «объективная психосоциальная, ментальная картина революции — это картина потрясающих контрастов» [12, с. 359]. Революция в России имела русские идейные и ментальные основы. Чувствовавшие это русские поэты
A. А. Блок, С. А. Есенин, Н. А. Клюев, С. Д. Дрожжин,
B. Я. Брюсов писали о В. И. Ленине как о народном вожде [13, с. 405]. Русская революция пожертвовала «русским» во имя мессианской общечеловеческой идеи социализма. С. Л. Франк лаконично определил эту жертву как «самоубийство великого народа» [14, с. 251]. Жертвенность для спасения других — ментально — это русская черта. Это черта культуры русского народа, из-за которой американцы в ХХ столетии небезосновательно называли русских «народом без интересов». Не ставя под сомнение величие идеи социальной справедливости выдвинутой Русской революцией, отметим ее родовую болезнь — доктри-нальное отрицание русской национальной идеи во имя интернационального спасения человечества. Русская революция должна была поднять на свои знамена помимо идеи социальной справедливости идею русской нации. Одним из аспектов революционной модернизации жизни державообразующего русского народа должно было стать нациестроитель-ство русской нации. К сожалению, политическая элита оказалась на это не способной. Осмысливая этот трагический урок, философ П. Б. Струве писал: «Жизненное дело нашего времени и грядущих поколений должно быть творимо под знаменем и во имя нации» [15, с. 248].
Мессианский социалистический эксперимент, начатый в ХХ столетии в результате победы революции в России, провалился к концу ХХ века. Объяснение этого провала, с точки зрения цивилизаци-онной теории, представляется очевидным. Русский народ и русская культура веками служили цивилиза-ционным ядром российской цивилизации и укрепляли основы государства. Угасание национального русского вследствие целенаправленной политики советского государства неизбежно обернулось кризисом цивилизации, потерявшей культурную основу своего бытия и распадом России, утратившей свои исконные земли и значительную часть геополитического могущества. Современная Российская Федерация не извлекла из этого урока. В ней, как
и в СССР, русские остаются «народом без государства», а власти, игнорируя советский опыт неудачного построения «новой исторической общности — советский народ», всерьез обсуждают перспективу строительства «российской нации», не имеющей за собой истории.
Русская революция, поставив на повестку дня идею социальной справедливости, должна была поставить и вопрос о создании современной русской нации, основанной не только на гражданской принадлежности, но и на общих ценностях культуры, языке, истории. Однако элитой этого не было сделано. В результате социалистическая революция в России по характеру стала еще и антирусской. Исторический урок революции о необходимости строительства русской гражданской нации, основанной на культуре народа, стоявшего у истоков российской государственности, не извлечен до сих пор.
Библиографический список
1. Деникин А. И. Очерки русской смуты Т. 1. Крушение власти и армии (февраль-сентябрь 1917) / предисл. А. С. Пу-ченкова. М.: Айрис-пресс, 2017. 672 с.
2. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма // Избранные труды. М.: РОССПЭН, 2001. 767 с.
3. Хоскинг Д. Правители и жертвы. Русские в Советском Союзе / пер. с англ. В. Артемова. М.: Новое литературное обозрение, 2012. 544 с. ISBN 978-5-86793-978-6.
4. Троцкий Л. Д. История русской революции. В 2 т. Т. 1. Февральская революция / общ. ред. и вступ. ст. Н. Васецкого; примеч. В. Иванова. М.: ТЕРРА; Республика, 1997. 464 с.
5. Керсновский А. А. История русской армии: в 4 т. / коммент. С. Г. Нелиповича. М.: Голос, 1994. Т. 4. 368 с. ISBN 5-7117-0014-6.
6. Луков Е. В. К вопросу о закономерности и характере революции 1917 года // Русская революция в контексте истории: материалы регион. науч. конф. Томск, 6-8 ноября 2007 г. / под ред. В. П. Зиновьева. Томск: Изд-во Томского унта, 2008. С. 76-82.
7. Житенев Т. Е. Церковно-приходские школы в политике Временного правительства // Вестник Волжского университета им. В. Н. Татищева. 2014. № 3 (16). С. 91-100.
8. Вдовин А. И. Русские в XX веке. Факты. События. Люди. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2004. 448 с.
9. Могильницкий Б. Г. Русская революция в перспективе долгого времени: новые подходы к ее осмыслению // Русская революция в контексте истории: материалы регион. науч. конф. Томск, 6-8 ноября 2007 г. / под ред. В. П. Зиновьева. Томск: Изд-во Томского ун-та, 2008. С. 6-34.
10. Гумерова Ж. А. Проблема формирования русского национального сознания в XX в. в интерпретации Г. П. Федотова // Вестник Томского государственного университета. 2017. № 416. С. 75-80.
11. Гинс Г. К. Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918-1920. М.: Айрис-пресс, 2013. 672 с. ISBN 5-8112-4563-7.
12. Шепелева В. Б. Россия 1917-1920 гг.: проблема революционно-демократической альтернативы (вопросы теории, методологии, историографии): моногр. Омск: Изд-во Омского гос. ун-та, 2009. 704 с.
13. Патриотизм и национализм как факторы российской истории (конец XVIII в. - 1991 г.): коллектив. моногр. / Отв. ред. В. В. Журавлев. М.: Политическая энциклопедия, 2015. 783 с.
14. Франк С. Л. De profundis // Из глубины. Сборник статей о русской революции. М.: Изд-во Московского ун-та, 1990. С. 251-269. ISBN 5-211-02404-4.
15. Струве П. Б. Исторический смысл русской революции и национальные задачи // Из глубины. Сборник статей о русской революции. М.: Изд-во Московского ун-та, 1990. С. 235-250. ISBN 5-211-02404-4.
СУШКО Алексей Владимирович, доктор исторических наук, доцент (Россия), заведующий кафедрой «Отечественная история» Омского государственного технического университета; профессор кафедры «Гуманитарные и социально-экономические дисциплины» Омского автобронетанкового инженерного института.
Адрес для переписки: [email protected]
Статья поступила в редакцию 20.03.2017 г. © А. В. Сушко
