CC BY
157
Начапкин М. Н. Русская революция 1917 года в оценках российских консервативных мыслителей первой трети XX века / М. Н. Начапкин // Научный диалог. — 2016. — № 11 (59). — С. 278—289.
Nachapkin, M. N. (2016). Russian Revolution of 1917 in Assessments of Russian Conservative Thinkers of the 1st Third of XX Century. Nauchnyy dialog, 11(59): 278-289. (In Russ.).
ERIHJMP
Журнал включен в Перечень ВАК
и I к I С н' s
PERKXMCALS DIRECIORV.-
УДК 94(47).084.1:329.11
Русская революция 1917 года в оценках российских консервативных мыслителей первой трети XX века
© Начапкин Максим Николаевич (2016), кандидат исторических наук, доцент кафедры документоведения, истории и правового обеспечения, Российский государственный профессионально-педагогический университет (Екатеринбург, Россия), maks. nachapkin@mail.ru.
Рассматривается одна из дискуссионных тем гуманитарной науки — тема русской революции 1917 года. Актуальность исследования проблемы революции связана с тем, что двадцать седьмого февраля 2017 года исполняется сто лет со дня начала в России февральской революции 1917 года. Подчеркивается, что эта революция и последующая за ней гражданская война стали переломными, трагическими страницами русской истории. Рассматривается оценка революции как сложного, многофакторного явления, данная консервативными мыслителями — Л. А. Тихомировым, М. О. Меньшиковым, Н. Е. Марковым, И. А. Ильиным. Отмечается, что особый интерес представляет изучение малоизвестных, недавно опубликованных дневников с воспоминаниями современников революции 1917 года — В. В. Татари-нова, Б. А. Энгельгарта, Е. Е. Драшусова. Новизна исследования проявляется в том, что впервые проведен сравнительный анализ представлений о причинах революции как консервативных мыслителей, так и представителей разных социальных групп, разделяющих консервативные убеждения — дворян, офицеров, земских служащих. Доказывается, что в целом российские консервативные мыслители правильно оценивали причины, которые привели к революционным потрясениям в России. В статье выполнен обзор литературы по данной проблематике.
Ключевые слова: консерватизм; революция; воспоминания; власть; анархия; катастрофа; варварство; насилие.
1. Консерватизм и революция
Консерватизм и революция — понятия неразрывные. Иначе быть не могло, поскольку консерватизм появился как реакция на идеологию Просвеще-
ния, приведшую в качестве реального воплощения к Великой Французской революции 1789 года. Современное исследование «Консерватизм и развитие: основы общественного согласия» среди основных ценностей консерватизма выделяет видение общества как органичной структуры: «Сами консерваторы любят подчеркивать целостность и органичность общественной структуры, отрицать неизбежность классовой борьбы и острых социальных конфликтов, тем более — любую революционность <...> Консерваторам присущи основанное на христианском учении ощущение несовершенства мира и человека, недоверие к переменам. Отсюда — ценность иерархии: сохранение привычного устройства мира» [Консерватизм ..., 2016, с. 17—18].
В научной литературе существуют различные определения революции. Так, в энциклопедическом словаре Ф. Павленкова, изданном в 1913 году, написано следующее: «Революция — всякий насильственный переворот и внезапное потрясение в мире физическом, преимущественно же в социально-политической жизни народа. В более тесном смысле — такой переворот, который является следствием постепенного, назревшего недовольства народом своими правителями ...» [Энциклопедический ..., 1913, с. 2110]. Причины и последствия Великой французской революции 1789 года были исследованы английским консерватором Эдмундом Бёрком (1729—1797) [Бёрк, 1991] и французским консервативным мыслителем Жозефом де Ме-стром (1754—1821) [Местр, 1997]. Французская революция 1789 года не могла не иметь отклика в России. Императрица Екатерина II (1729—1796), в начале своего правления (1762) уделявшая много внимания европейским просветительским идеям, возненавидела революцию всей душой. Об этом свидетельствует «Записка императрицы Екатерины II о мерах к восстановлению во Франции королевского правительства» 1792 года. Известный историк Николай Михайлович Карамзин, автор «Истории Государства Российского», «Писем русского путешественника», называл Французскую революцию ужасной. Он писал, что ее жестокости «излечили Европу от мечтаний гражданской вольности и равенства» [Карамзин, 2015, с. 332].
В современных публикациях — В. Я. Гросула, Г. С. Итенберга, В. А. Твардовской, К. Ф. Шацилло, Р. Г. Эймонтовой [Гросул и др., 2000, с. 440], А. В. Реп-никова [Репников, 2007, с. 520], Р Пайпса [Пайпс, 2008, с. 252], Э. А. Попова [Попов, 2005, с. 196] — подробно рассматривается отношение российских консерваторов к революционному пути изменения общественной жизни.
2. Революция 1917 года в воспоминаниях консерваторов
Февральская революция привела к уничтожению таких устоев государства, как армия, прокуратура, суд, жандармерия, институтов губерна-
торской и земской власти. Более других пострадали от революции представители консервативных классов. Эти слои российского общества придавали большое значение религии, сохранению моральных традиций в жизни общества, отстаивали необходимость законности, порядка и сохранения частной собственности.
Лев Александрович Тихомиров (1852—1923), бывший идеолог «Народной Воли», ставший монархистом и консерватором, редактором «Московских ведомостей», на протяжении 30 лет вел свой дневник. Дневник содержит интересные оценки Первой мировой войны, февральской революции, состояния российского общества. Он излагает все те слухи, страхи, сплетни, которые распространялись среди людей. Так, в начале января 1917 года Тихомиров пишет об убийстве Распутина, расколе внутри династии Романовых по вопросу наказания одного из убийц старца, князя Дмитрия Павловича. Много внимания Лев Александрович уделяет тяжелой экономической ситуации в стране: нехватке хлеба и другого продовольствия, перебоям в работе транспорта, дороговизне продуктов. Рассуждая о причинах длинных очередей у булочных, демонстрациях под лозунгами «Долой войну, хлеба нет», Тихомиров высказывает несколько предположений, среди которых немецкая провокация, расстройство государственного управления. Он пишет: «Когда министры меняются чуть ли не каждый месяц — какой может быть порядок! Рассказывают (вероятно, враки, но рисует настроение), будто Государыня просит, чтобы Государь предоставил все внутреннее управление, а сам был при армии ... Это выдумано, вероятно, для возбуждения народа, потому что к Государыне относятся ужасно нехорошо, и такое про нее рассказывают, что страх берет» [Дневник ., 2008, с. 325] (здесь и далее сохранена орфография и пунктуация источников). Тихомиров отмечал, что бессилие армии общество объясняло изменой, тайными переговорами окружения Александры Федоровны с Берлином: «Каким-то офицерам стало известно, что в среде лиц, окружающих Императрицу, велись переговоры с Берлином об отступлении наших войск от Риги. Эти офицеры сообщили документы Родзянко, который, не сообщая Государственной думе, сообщил Императору. В ответ на это последовал Указ о роспуске Думы. С этого и началась история восстания» [Там же, с. 322].
Судя по настроениям дневниковых записей, в последние месяцы 1916 года Тихомиров сильно разочаровывается во власти, в ее возможности усовершенствовать существующую систему. Характеризуя начавшиеся 24 февраля 1917 года беспорядки в Петрограде, он приводит точки зрения на случившееся из разных источников: бунт нескольких полков в защиту распущенной Государственной Думы, заговор Думы и правительства с целью
свержения монархии: «Страшные вести, если, правда, ибо чем кончиться? ... Безумное Правительство, но и Государственная дума тоже хороша. В такое время поднимать междоусобную войну! Конечно, я не знаю, кто и что затевает в этом, очевидно, сознательном заговоре. Но из того, что слышу, не вижу, чтобы этим создавалось нам правительство. А ведь нам нужен не многоглаво-партийный Парламент, а крепкая и не совсем глупая власть» [Там же, с. 343—344]. Первого марта 1917 года, пройдя по городу, Лев Александрович увидел толпы народа, читающие «Бюллетень революции», войска с красными знаменами, абсолютное отсутствие полиции, то есть полнейшую анархию: «Вообще положение быстро приходит в полную анархию. Видимо, в Петрограде умеют устраивать только возмущения, а не организовать власть» [Там же, с. 347]. Февральская революция не была бескровной. Приводятся следующие цифры погибших: «В наиболее острой форме революция протекала в столице Империи — в Петрограде, где в февральско-мартовские дни погибли и были ранены не менее 1,5 тысяч человек. Первыми жертвами обезумевшей толпы стали представители правопорядка и члены их семей, офицеры, видные чиновники-монархисты» [Революция ..., 2016, с. 12]. Такая оценка революции как анархии и вседозволенности низших классов населения совершенно совпадает с воспоминаниями Василия Васильевича Татаринова (1864—1931), который был в 1917 году каширским уездным предводителем дворянства. Революция запомнилась ему господством толпы. По ее требованию из тюрьмы были освобождены все заключенные, в том числе и за уголовные преступления: «Толпа наглядно почувствовала свою силу и полное бессилие властей. Всякое требование ее, даже неразумное и бесцельное, исполнялось беспрекословно и без малейшего промедления. Управления властей больше не существовало. Распоряжаться мог всякий, кто хотел и как хотел» [Россия 1917 года ..., 2015, с. 38] Для Василия Васильевича было очевидно, что самые разрушительные последствия революция произвела в сознании многомиллионной массы крестьянства: «Всякий мужик, не исключая и самого глупого, прекрасно понимал, что значило жить под царем. Жить под царем значило: подати платить, воинскую повинность отбывать, властям повиноваться, чужого не брать. Все это могло ему нравиться или не нравиться, но все было ясно. Оставшись без царя во главе управления, мужик остался без царя в голове. Все вопросы религии, нравственности, семьи, собственности, государства были поставлены перед ним сразу и без всякой предварительной подготовки. Нужно ли удивляться, что он запутался в них как в темном лесу» [Там же, с. 38]. Бывший царский офицер Б. А. Энгельгарт (1877—1962) также отметил в своих воспоминаниях быстрое изменение настроения крестьян. Уже летом 1917 года в деревнях
появились банды разбойников, которые занимались грабежом помещичьих усадеб, причем среди разбойников, были и зажиточные крестьяне. Еще при Временном правительстве крестьяне захватили кирпич на принадлежащем Борису Александровичу кирпичном заводе и увезли его. Они также самовольно совершали массовые порубки леса. Уже тогда он почувствовал себя осколком старого мира. Но наиболее тяжелое время наступило для Энгель-гарта с приходом к власти большевиков. Уже в декабре 1917 года представителями советской власти был описан скот, инвентарь и все наличное зерно в амбаре. Новая власть отняла землю, разделив ее на мелкие участки. Борису Александровичу было жалко вложенного в имение труда: «Теперь мне казалось, что с уходом моим от дела все с любовью налаженною мною развалится, земля будет разбита на мелкие участки, породистые коровы, высокие удои которых поддерживались правильным уходом и обильным кормлением, разойдутся по рукам и утратят свои превосходные качества, вообще мой восьми-десятилетний труд пропадет даром» [Там же, 2015, с. 133]. Однако разрушение высокопродуктивных помещичьих имений было только одной стороной медали. Трагедией революции было еще и то, что были уничтожены усадебные дома — хранители культурной жизни многих поколений.
Очень интересные воспоминания оставил после себя дворянин, морской офицер, земской начальник 2-го участка Пронского Уезда Рязанской губернии, Евгений Евгеньевич Драшусов (1885—1969). Он также пишет о быстро менявшемся поведении крестьян. В марте 1917 года, через две недели после отречения царя, он поехал в свое имение Юраково в Рязанскую губернию, где жили его родители и две сестры. Приехав в имение, Евгений решил созвать крестьянский сход: «Не без волнения я начал с ними беседу. Это все еще были те же хорошо знакомые мне мужики ... Но головы уже не обнажились при появлении барина, как велось это встарь, и вместо прежних, лукаво-просительных и дружелюбно-покорных глаз на меня пристально впились сотни дерзко-любопытных взоров, таящих за собой какую-то неприязненную решимость» [Там же, с. 259]. Драшусов предложил крестьянам взять в аренду по выгодной цене пахотные земли, луговой покос, купить по дешевой цене лошадей. Благодаря этому ему удалось на время успокоить крестьян. Крайне неблагоприятное впечатление на Евгения Евгеньевича произвела процедура покупки крестьянами лошадей. Они переругались и чуть не передрались между собой: «Большинство крестьян оказались, конечно, безденежными, и много лошадей пошло в кредит под туманные, хотя и многословные обещания скорой уплаты. Тяжело было видеть картину этого полуразрушения, зловеще предваряющего грядущее разграбление и погром. Пустели конные дворы и замирала издавна нала-
женная жизнь, бившая полным импульсом жизнь усадьбы; чувствовалось, что смертный приговор уже произнесен» [Там же, 259]. Урегулировав на некоторое время отношения с крестьянами, Евгений уехал в Петроград. Приехав в имение через несколько месяцев, он не узнал крестьян. Крестьяне перешли к прямым поджогам. С плохо скрываемым злорадством они смотрели на сожженные помещичьи поля и риги. Драшусов был вынужден распродать остатки скота, инвентаря и имущества усадьбы крестьянам: «Одновременно с торжищем в усадьбе заколачивались ставнями окна дома. Постепенно, гвоздь за гвоздем, забивалась крышка гроба, где хранился весь вековой уклад нашей жизни и вместе с ним и частица всей ломающейся и гибнущей исторической жизни России» [Там же, с. 268].
Еще одним ярким свидетельством разрушительных последствий революции 1917 года стал дневник консервативного публициста «Нового времени» Михаила Осиповича Меньшикова (1859—1918). Его не устраивало, что после 1905 года Россия стала копировать парламентский строй западных стран — строй партийной демократии: «Вся государственность наша и культура до религии включительно теряют неудержимо свою национальность. Иностранное и инородческое во всем начинают подменять собою коренное русское, самобытное» [Меньшиков, 1997, с. 139]. Дореволюционная Россия была охарактеризована Меньшиковым как страна больная, гибнущая. Неизбежность приближающего краха дореволюционной монархической государственности, по его мнению, была вызвана повальной безграмотностью крестьянства, массовым пьянством всех сословий и слепым рабством их перед властью, коррупцией, равнодушием генералов и адмиралов к интересам государства. Для Меньшикова своя судьба как человека, журналиста была неразрывно связана с Россией. Он чувствовал свою ответственность за все разрушительное, что произошло: «Разве ты не знал лично министров, растерянных, равнодушных, цепляющихся за свой пост при явной неспособности наладить дело? Разве ты не пережил этих политических убийств? Разве не убедился в жалком бессилии общества, интеллигенции, бутафорского, нечестно и глупо подобранного парламента? Разве ты не убедился в низости и безверии церковной иерархии и в глупости царя? И если, видя всю эту внутреннюю гниль и возмущаясь ею, ты не бежал из гнилого омута, стало быть, тем самым ты признал неразрывность твою с ним ... Вот оценка твоей родины и тебя вместе с ней» [Российский архив..., 1993, с. 19]. В дневнике была затронута тема крушения монархии. При чтении дневника складывается впечатление, что самодержавие было для Меньшикова отжившей формой правления: «Крушение Российской Империи. Оно было тысячу раз предсказано и, наконец, соверши-
лось. Плохо связанная, она распалась подобно всем империям, не исключая Римской <...> Судорога мировой войны, осложненной, по-видимому, мировой революцией, показывает, что старая государственность отходит» [Там же, с. 18]. Для Михаила Осиповича было ясно, что все эти революционные потрясения 1917 года были связаны с характерными особенностями самого народа. Русский народ — это народ, сочетающий в себе крайности: с одной стороны, бесконечное терпение, а с другой — склонность к жестоким, беспощадным, ничем неограниченным бунтам: «Наша русская драма в том, что в жизни идет вечная борьба между храмом и публичным домом, между молитвой и похабной песнью, между матерью и распутной девкой» [Там же, с. 139]. Кроме того, происшедшие революции являлись для Меньшикова глубоким подтверждением многолетнего процесса деградации российского общества. Немаловажное значение имело и то, что народные массы были одурманены алкоголем: «Бунт народный есть буйство алкоголиков, не имеющих чем опохмелиться» [Там же, с. 35].
По мнению Михаила Осиповича, чтобы не допустить революции, государственной власти надлежало усиленно развивать образование — гимназическое и вузовское; заботиться о народной гигиене; бороться с пьянством; увеличить хуторские наделы крестьян; ввести патриаршество и свободу веры; собрать Земской собор; национализировать добычу угля, нефти, леса; покрыть всю страну сетью железных дорог. К сожалению, мало что из этого было сделано.
Личность отрекшегося императора Николая II не вызывала у Меньшикова положительной оценки: «Боже, до чего я был прав, чувствуя задолго до войны глубоко возмущенное и презрительное чувство к Николаю II! Он погубил Россию, как губит огромный корабль невежественный или пьяный капитан, идущий в узком фарватере и передающий неверный курс на штурвал. Роковой человек!» [Российский архив .., 1993, с. 138—139]. Мыслитель критиковал Николая II за слабоволие, измену монархии. Свое отношение к последнему императору Меньшиков более обстоятельно объясняет в дневниковой записи 23 июня 1918 года: «Встревоженное настроение. В "Молве" настойчивые слухи об убийстве Николая II <...> Жаль несчастного царя — он пал жертвой двойной бездарности и собственной, и своего народа <.> Николай читал мою статью "Кто кому изменил?" В ней я доказывал, что не мы, монархисты, изменили ему, а он нам. Можно ли быть верным взаимному обязательству, которое разорвано одной стороной? Можно ли признавать царя и наследника, которые при первом намеке на свержение сами отказались от престола? Точно престол — кресло в опере, которое можно предавать желающим. Престол есть главный пост госу-
дарственный <.. .> Тот, кто с малодушием отказался от власти, конечно, недостоин ее. Я действительно верил в русскую монархию, пока оставалась хоть слабая надежда на ее подъем. Но как верить в машину, сброшенную под откос и совершенно изломанную» [Там же, с. 152].
Повседневный ужас революционных событий пугает Меньшикова, и он отмечает в своем дневнике: «В самой России сложился губительный яд, сжигающий ее медленно, но верно: народная анархия, развязанность от культуры, религии и совести» [Там же, с. 24]. Практически каждая страница дневника наполнена тревогой о судьбе детей, заботами о том, где достать деньги, пищу и дрова. Через год после начала февральской революции Меньшиков дал в своем дневнике следующую оценку этой «великой и бескровной» революции, которая привела к власти большевиков: «27 февраля 1918. Год русской великой революции. Мы еще живы, благодарению Создателю. Но мы ограблены, разорены, лишены работы, изгнаны из своего города и дома, обречены на голодную смерть. А десятки тысяч людей замучены и убиты. А вся Россия сброшена в пропасть еще не бывалого в истории позора и бедствия. Что дальше будет и подумать страшно, — то есть было бы страшно, если бы мозг не был уже досыта и до бесчувствия забит впечатлениями насилия и ужаса» [Там же, с. 36]. Хотя Меньшиков и осуждал Николая II за измену принципам самодержавия, поспешное отречение от престола, без сопротивления, он с возмущением, горечью и сочувствием воспринял известие об убийстве царя и его семьи: «Николай II расстрелян ... Тяжелая тоска на сердце. Зачем эта кровь? Кому она нужна?... Почему даже Персия предоставила возможность свергнутому шаху уехать, а у нас непременно лишили свободы и, наконец, жизни монарха, которому когда-то присягали?... Без суда, без следствия, по приговору какой-то кучки людей, которых никто не знает ... При жизни Николая II я не чувствовал к нему никакого уважения и нередко ощущал жгучую ненависть за его глупые, вытекающие из упрямства и мелкого самодурства решения . Но все-таки жаль несчастного, глубоко несчастного человека: более трагической фигуры "Человека не на месте" я не знаю» [Там же, с. 169].
С точки зрения Николая Евгеньевича Маркова (1866—1945), лидера Союза русского народа, февральская революция стала возможной в силу нескольких причин: предательства либерально настроенной бюрократии и военных, составивших вместе с партиями «Прогрессивного блока» заговор против царя; слабости и легковерия Николая II, позволившего себя обмануть, подписать гибельный для России манифест от 17 октября 1905 года: «Так или иначе правительственная бюрократия в большинстве своем стала на сторону Государственной думы, значит на сторону конституции и
постепенного разрушения самодержавия» [Марков, 2008, с. 151]. Марков утверждал, что Основные Законы 1906 года и предательская деятельность либерального большинства Государственной думы погубили Российскую империю. Либеральное окружение царя — Витте, Коковцев — враждебно относилось к Союзу русского народа. Эта монархическая партия очутилась в положении партии антиправительственной. Бюрократия разъединила царя с верным ему народом. Беда же Николая II состояла в том, что он не оказал своевременной государственной поддержки организациям народной самообороны. Во время первой русской революции противники самодержавия действовали открыто. Открытость их нападения на исторические устои России вызвала тогда резкое противодействие патриотических сил. После роспуска второй Государственной думы, в 1907 году, наступил десятилетний конституционный период, в ходе которого была подготовлена Февральская революция. Действовавшие в Государственной думе масоны, используя тяготы Первой мировой войны, искусно сеяли недовольство в войсках, подрывали авторитет Николая II.
Серьезный анализ причин происшедших в России революционных событий 1917 года сделал известный философ Иван Александрович Ильин. Он выделил внешне-европейские и внутри-русские причины. Русская революция была проявлением глубокого мирового кризиса. Сущность его проявилась в утрачивании веры в Бога, распространении идей безбожия, материализма, отвлеченно-рассудочного мышления. Большой ошибкой мыслитель считал участие России в Первой мировой войне на стороне Англии и Франции. В их планы не входило усиление России: «Движимая враждебными побуждениями, Европа была заинтересована в военном и революционном крушении России» [Ильин, 1991, с. 84].
К числу внутренних причин революции Ильин относил духовный кризис, выразившийся в отсутствии в русском характере надлежащей религиозной укорененности, национального самосознания, волевой самодисциплины; зависимость Православной церкви от государства, которая привела к отрыву верующих от церкви; отсутствие в России среднего класса, составляющего оплот правопорядка, правосознания, патриотизма, семьи; отрицательную роль российской интеллигенции с ее доктринерством, безбожием, революционностью, социальным утопизмом, политическим максимализмом; слабость императорской династии.
3. Выводы
В преддверии грядущего столетия февральской революции важно извлечь следующие уроки из этого трагического события. Во-первых, обще-
ственное согласие невозможно в стране, где существует чудовищное материальное расслоение общества. Во-вторых, революция возможна в тех странах, где нет демократических методов политической борьбы и свободы слова. В-третьих, революция неизбежна в тех государствах, где власть упорно отстаивает интересы олигархического меньшинства, не считаясь с мнением всего народа. В-четверых, революция стала возможной из-за культурно-технической отсталости России, и это лишний раз подтверждает, что важно не разрушать, а развивать отечественную систему науки и образования. В-пятых, как отмечал И. Л. Солоневич, февральская революция 1917 года стала следствием вырождения правящего слоя и неудачных для России войн.
Источники
1. Бёрк Э. Размышления о революции во Франции / Э. Бёрк // Социс. — 1991. — № 6. — С. 114—121.
2. Гросул В. Я. Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика / В. Я. Гросул, Г. С. Итенберг, В. А. Твардовская, К. Ф. Шацилло, Р. Г Эймонтова. — Москва : Прогресс-Традиция, 2000. — 440 с.
3. Дневник Л. А. Тихомирова 1915—1917 гг. / сост. А. В. Репников. — Москва : Российская политическая энциклопедия, 2008. — 440 с.
4. Ильин И. А. За национальную Россию / И. А. Ильин // Слово. — 1991. — № 5. — С. 80—85.
5. Жозеф де Местр. Рассуждение о Франции / Ж. де Местр. — Москва : Российская политическая энциклопедия, 1997. — 216 с.
6. Меньшиков М. О. Как воскреснет Россия? Избранные статьи. — Санкт-Петербург : Русская Симфония, 2007. — 672 с.
7. Революция и Гражданская война в России. 1917—1922 гг. : фотоальбом / науч. ред. Р. Г. Гакгуев. — Москва : Достоинство, 2016. — 384 с.
8. Российский Архив (История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.). Вып. IV. М. О. Меньшиков. Материалы к биографии. — Москва : Студия ТРИТЭ. Российский Архив, 1993. — 271 с.
9. Россия и Запад : Горизонты взаимопонимания. Литературные источники последней трети XVIII. Вып. 3. — Москва : ИМЛИ РАН, 2008. — 849 с.
10. Россия 1917 года в эго-документах : Воспоминания / авт. ост. Н. В. Суржикова, М. И. Вебер. — Москва : Институт истории и археологии УрО РАН. Политическая энциклопедия, 2015. — 510 с.
11. Энциклопедический словарь Ф. Павленкова. — Санкт-Петербург : Труд, 1913. — 3103 с.
Литература
1. Консерватизм и развитие : основы общественного согласия / под ред. Б. И. Макаренко. — Москва : Альпина Паблишер, 2016. — 332 с.
2. Карамзин Н. М. О любви к Отечеству. История государства Российского / Н. М. Карамзин. — Москва : Эксмо, 2015. — 480 с.
3. Марков Н. Е. Войны темных сил. Статьи 1901—1937 / Н. Е. Марков. — Москва : Москва», 2008. — 528 с.
4. Пайпс Р. Русский консерватизм и его критики : исследование политической культуры / Р. Пайпс. — Москва : Новое издательство, 2008. — 252 с.
5. Попов Э. А. Русский консерватизм : идеология и социально-политическая практика / Э. А. Попов. — Ростов-на-Дону : Ростовский университет, 2005 — 196 с.
6. Репников А. В. Консервативные концепции переустройства России / А. В. Репников. — Москва : Academia, 2007. — 520 с.
7. Солоневич И. Л. Белая империя / И. Солоневич. — Москва : Москва, 1997. — 368 с.
Russian Revolution of 1917
in Assessments of Russian Conservative Thinkers
of the 1st Third of XX Century
© Nachapkin Maksim Nikolayevich (2016), PhD in History, associate professor, Department of Documentation, History and Legal Support, Russian State Vocational Pedagogical University (Yekaterinburg, Russia), maks.nachapkin@mail.ru.
One of the controversial topics of the humanities is discussed — the Russian revolution of 1917. The relevance of the study of the problem of revolution is in the fact that the 27th of February 2017 marks 100 years since the beginning of the February revolution of 1917 in Russia. It is emphasized that the revolution and subsequent civil war were landmark, tragic pages of Russian history. The assessment of the revolution as a complex, multifactorial phenomenon given by conservative thinkers is considered — L. A. Tikhomirov, M. O. Menshikov, N. E. Markov, I. A. Ilyin. It is noted that the study of a little-known, recently published diaries with the memories of contemporaries of the revolution of 1917 is of particular interest — V. V. Tatarinov, B. A. Engelhardt, E. E. Drashusov. The novelty of the research is manifested in the fact that for the first time a comparative analysis is made of the ideas about the causes of the revolution suggested by conservative thinkers and representatives of different social groups that share conservative beliefs — nobles, officers and employees of Zemstvo. It is proved that in general the Russian conservative thinkers identified the causes that led to revolutionary upheaval in Russia correctly. The article gives an overview of the literature on this subject.
Key words: conservatism; revolution; memories; power; anarchy, catastrophe, barbarism, violence.
Material resources
Berk, E. 1991. Razmyshleniya o revolyutsii vo Frantsii. Sotsis, 6: 114—121. (In Russ.). Entsiklopedicheskiy slovar' F. Pavlenkova. 1913. Sankt-Peterburg: Tip. SPb. T-va Pech. i Izd. Dela «Trud». (In Russ.).
Gakguyev, R. G. (nauch. red.). 2016. Revolyutsiya i Grazhdanskaya voyna v Rossii.
1917—1922 gg.: fotoalbom. Moskva: Izdatelskiy dom «Dostoinstvo». (In Russ.).
Grosul, V. Ya., Grosul, V. Ya., Itenberg, G. S., Tvardovskaya, V. A., Shatsillo, K. F., Ey-montova, R. G. 2000. Russkiy konservatizmXIXstoletiya. Ideologiya iprak-tika. Moskva: Progress-Traditsiya. (In Russ.). Ilyin, I. A. 1991. Za natsionalnuyu Rossiyu. Slovo, 5: 80—85. (In Russ.). Menshikov, M. O. 2007. Kak voskresnet Rossiya? Izbrannyye statyi. Sankt-Peterburg:
Russkaya Simfoniya. (In Russ.). Mestr, Zh. de. 1997. Rassuzhdeniye o Frantsii. Moskva: Rossiyskaya politicheskaya en-
tsiklopediya. (In Russ.). Repnikov, A. V. (sost.). 2008. DnevnikL. A. Tikhomirova 1915—1917gg. Moskva: Ros-
siyskaya politicheskaya entsiklopediya. (In Russ.). Rossiya i Zapad: Gorizonty vzaimoponimaniya. Literaturnyye istochniki posledney treti
XVIII, 3. 2008. Moskva: IMLI RAN. (In Russ.). Rossiyskiy Arkhiv (Istoriya Otechestva v svidetelstvakh i dokumentakh XVIII—XX vv.).
M. O. Menshikov. Materialy k biografii, IV. 1993. Moskva: Studiya TRITE. Rossiyskiy Arkhiv. (In Russ.). Surzhikova, N. V., Veber, M. I. (avt. sost.). 2015. Rossiya 1917 goda v yego-dokumen-takh: Vospominaniya. Moskva: Institut istorii i arkheologii UrO RAN. Politicheskaya entsiklopediya. (In Russ.).
References
Karamzin, N. M. 2015. O lyubvi k Otechestvu. Istoriya gosudarstva Rossiyskogo. Moskva: Eksmo. (In Russ.). Makarenko, B. I. (ed.). 2016. Konservatizm i razvitiye: osnovy obshchestvennogo sogla-
siya. Moskva: Alpina Pablisher. (In Russ.). Markov, N. E. 2008. Voyny temnykh sil. Statyi 1901—1937. Moskva: Moskva. (In Russ.). Payps, R. 2008. Russkiy konservatizm i ego kritiki: issledovaniye politicheskoy kultury.
Moskva: Novoye izdatelstvo. (In Russ.). Popov, E. A. 2005. Russkiy konservatizm: ideologiya i sotsialno-politicheskayapraktika.
Rostov-na-Donu: Rostovskiy universitet. (In Russ.). Repnikov, A. V. 2007. Konservativnyye kontseptsii pereustroystva Rossii. Moskva: Aca-
demiya. (In Russ.). Solonevich, I. L. 1997. Belaya imperiya. Moskva: Moskva. (In Russ.).
