CC BY
113
ЯЗЫКОЗНАНИЕ
Т. И. Вендина (Москва)
Русская природа в диалектном слове (по материалам «Лексического атласа русских народных говоров»)
Статья посвящена анализу проблем лингвогеографического изучения диалектной лексики в свете новых данных «Лексического атласа русских народных говоров». Оценивая предварительные итоги этого крупномасштабного проекта, автор говорит о том, что семантическая сфера «Растительный мир» полна присутствием человека, ибо «человеческие» признаки являются неотъемлемой частью любого ее номинативного участка. Статья убедительно доказывает, что в чрезвычайно раздробленной семантической сфере «Растительного мира» существует своя номинативная логика, отличная от литературного языка, т. е. диалекты имеют свой взгляд на окружающий мир. Свежий, достоверный материал Атласа заставляет по-новому взглянуть и на природу диалектных номинаций. Ключевые слова: диалектология, лингвистическая география, атлас.
ХХ век вошел в историю русской диалектологии такими крупномасштабными проектами, как «Диалектологический атлас русского языка» и «Лексический атлас русских народных говоров». Оба проекта тесно связаны между собой. Более того, сама идея создания «Лексического атласа русских народных говоров» родилась в процессе работы над «Диалектологическим атласом русского языка».
Как известно, в этом атласе раздел «Лексика» занимает довольно скромное место. «Программа собирания сведений для составления диалектологического атласа русского языка» (М., 1947) содержит всего 154 вопроса, из которых 52 относятся к семантике ряда слов, большей частью архаизмов. Между тем в «Программе Лексического атласа русских народных говоров» содержится более 5 тыс. вопросов, касающихся лексики, типичной для социального уклада, среды обитания и быта сельских жителей и отражающей специфику русской языковой картины мира.
Такое существенное расхождение между вопросниками обоих атласов во многом связано с общим уровнем развития диалектологии середины и конца ХХ в., и прежде всего с недостаточной изучен-
ностью диалектной лексики к моменту составления «Программы» ДАРЯ, отсутствием соответствующих монографий, а главное - необходимого количества диалектных словарей, равномерно представляющих основные группы говоров. Именно поэтому «круг вопросов, включенных в раздел лексики, оказался довольно случайным и не связанным с изучением лексики как системы», - писал один из создателей Атласа Р. И. Аванесов. Лексических карт в Атласе «могло бы быть значительно больше, если бы лексика русских диалектов была в большей степени изучена ко времени составления Программы». Завершая свои размышления по этому поводу, он, однако, замечает, что «в дальнейшем, по мере развития монографического изучения лексики русских диалектов и выявления словарных и семантических диалектных различий, возможно создание новой серии атласов русских говоров, посвященных лексике и семантике»1.
Общий подъем лексикологических исследований диалектной лексики, наметившийся в конце ХХ в., появление многочисленных диалектных словарей сделали возможной реализацию идеи создания «Лексического атласа русских народных говоров» (ЛАРНГ).
В основу составления «Программы ЛАРНГ» был положен критерий значимости реалии в традиционной материальной и духовной культуре. Ввиду обширности макросистемы диалектного языка (территориальные границы атласа простираются от Белого до Черного моря, а на востоке - до Урала, т. е. они значительно шире, чем в «Диалектологическом атласе русского языка» и в русской части «Общеславянского лингвистического атласа»), «Программа» строится по тематическому принципу, что само по себе способствует восприятию материала в этнокультурном контексте, поскольку подспудно выявляет материальные и духовные ценности традиционной культуры. Она состоит из следующих крупных разделов - природа (растительный и животный мир, ландшафт, метеорология), человек (анатомические названия, различные особенности человека, характеристика личности, социальные отношения; семья и семейные отношения; народная медицина), трудовая деятельность (полеводство, огородничество, садоводство, животноводство, птицеводство, пчеловодство, ткачество, промыслы: рыболовство, охота; ремесла: плотницкое, гончарное, кузнечное дело); материальная культур а: крестьянское жилище, хозяйственные постройки, строительство; домашняя утварь, крестьянская одежда, обувь, головные уборы, рукавицы, украшения; питание (пища, напитки и их приготовление), пути сообщения и средства передвижения; традиционная духов-
ная культура (верования, обряды, праздники и развлечения, игры). Внутри этих разделов выделяются более узкие тематические группы. Вопросы формулируются от значения к слову и от слова к значению, что дает возможность выявить структурно-семантические и деривационные различия диалектного слова. Такое значительное количество вопросов должно существенно увеличить возможность выявления системообразующих связей в диалектной лексике, поскольку ЛАРНГ строится на принципиально иных началах, нежели ДАРЯ, так как в его основе лежит не дифференциальный, а системный подход к принципам отбора и картографирования материала.
Эта ориентация на системный подход в лингвогеографической проекции диалектной лексики предопределялась, с одной стороны, современной методикой изучения словарного состава территориальных диалектов, а с другой - требованиями самой лингвистической географии, объектом картографирования которой являются не разрозненные, а системные факты.
Появление многочисленных лексикологических исследований диалектной лексики, ориентированных на выявление системных отношений, преодоление научного скепсиса в правомерности применения понятий «системы», «системности» к лексике и семантике, а главное - успехи, достигнутые лингвистической географией в картографировании диалектных различий на уровне лексики и словообразования в русской и, шире, славянской диалектологии, убедительно доказали, что широкий круг проблем, связанных с пространственным изучением лексико-семантического уровня языка, может быть решен только при условии всестороннего охвата диалектного материала и более углубленного подхода к его собиранию и описанию.
Напомню, что системный подход к отбору материала предполагает прежде всего равное внимание к любому члену диалектного различия, независимо от того, представляет ли он собственно диалектную лексическую единицу или же слово, входящее одновременно в состав литературного языка. Включение в программу лексического атласа лексики литературного языка мотивируется не только требованием системности, но и самой языковой логикой, поскольку эта лексика образует основной костяк народного словарного запаса, игнорировать который просто нерационально. Кроме того, снятие этих ограничений дает возможность исключить искусственные лакуны в составе программы, которые всегда возникают при дифференциальном подходе.
Задача Атласа заключается в том, чтобы представить в пространственной проекции основные звенья словарного состава русских народных говоров - лексические и семантические различия в организации тематических групп слов, семантическую структуру слова, особенности диалектного словообразования.
Системный подход к изучению диалектной лексики, лежащий в основе «Программы» Атласа, дал возможность рассмотреть ее в рамках отдельных микросистем. В настоящее время подготовлен к печати первый том Атласа - «Растительный мир», открывающий тематическую серию «Природа».
Каждый том этой тематической серии будет посвящен определенной семантической группе: первый том посвящен растительному миру, второй том будет посвящен лексике животного мира, третий -ландшафтной лексике, четвертый - метеорологии и т. д. Лексика «освоенной природы» (полеводство, огородничество, садоводство и т. д.) будет представлена в тематической серии «Трудовая деятельность человека». Такая организация материала позволит более четко эксплицировать различия в принципах номинации семантических групп, принадлежащих одному семантическому полю.
Карты, входящие в том «Растительный мир», имеют своей целью локализовать в пространстве вариативные звенья одного из древнейших номинативных участков лексической системы русских диалектов, связанного с представлениями диалектоносителей об окружающей их природе.
В томе содержится более двухсот карт, которые представляют лексику разных тематических групп:
1) названия лесных массивов, в том числе и общее название леса (ср., например, карты 'лес', 'большой лесной массив', 'небольшой лесок, роща', 'высокий лес', 'мелкий лес, мелколесье', 'густой лес', 'редкий лес', 'чаща', 'больной лес', 'здоровый высокий прямой строевой лес', 'тонкий высокий лес', 'вырубленный лес', 'поваленный бурей лес', 'мертвый лес с засохшими на корню деревьями', 'молодой лес из деревьев разных пород', 'горелый лес', 'лес, растущий на болоте', 'лес, растущий по берегам рек, озер', 'лиственный лес', 'хвойный лес', 'смешанный лес' и др.), сюда входят и названия некоторых лесных локусов (ср. карты 'поляна', 'опушка леса', 'просека, участок вырубленного леса', 'выгоревшее место в лесу', 'грибное место', 'луг, богатый травами', 'ягодное место' и др.);
2) названия деревьев (ср. карты 'большое растущее дерево', 'маленькое растущее дерево', 'верхушка дерева', 'ветвь дерева', 'листва',
'почка', 'сережки на дереве', 'ветвистое дерево', 'развилистое дерево', 'гнилое дерево', 'дерево, вырванное с корнем', 'дерево с дуплом', 'кривое дерево', 'верхний слой древесины дерева', 'сломанное бурей дерево', 'сухое упавшее дерево' и др.), в том числе отдельных их видов (ср. карты 'береза', 'верба', 'осина', 'рябина', 'ель', 'сосна', 'черемуха'), сюда входят и названия 'березового сока', 'смолы', а также 'коры деревьев' (см. семантическую карту 'бересто', 'кора ивы', 'кора, используемая при дублении', 'шишковатый нарост на дереве' и др.);
3) названия кустарников (ср. карты 'густые заросли кустарника', 'мелкий низкорослый кустарник', 'орешник', 'шиповник' и др.);
4) названия трав (ср. карты 'болотная трава', 'сорная трава', 'колючая трава', 'душица', 'зверобой', 'крапива', 'молочай', 'подорожник', 'полынь', 'щавель' и др.);
5) названия ягод (ср. карты 'брусника', 'голубика', 'ежевика', 'малина', 'черника', 'земляника', 'клюква', 'клюква, перезимовавшая под снегом', 'комоника', 'морошка', 'зрелая ягода', 'незрелая зеленая ягода' и др.);
6) названия цветов (ср. карты 'василек', 'девясил', 'ромашка', 'клевер', 'ландыш', 'колокольчик', 'одуванчик', 'репейник' и др.);
7) названия грибов, в этот блок карт входят и названия кушаний из грибов (ср. карты 'гриб' (общее назв.), 'белый гриб', 'валуй', 'лисичка', 'масленок', 'мухомор', 'опенок', 'несъедобный гриб', 'поганка', 'подберезовик', 'подосиновик', 'рыжик', 'свинушка', 'съедобный гриб', 'сыроежка', 'шампиньон', 'грибной нарост на дереве', 'грибная похлебка' и др.).
Каждую карту сопровождает развернутый комментарий, включающий такие необходимые элементы, как объяснение проблематики карты, характеристика картографируемого материала и тех диалектных различий, которые получают отражение на карте, принятую систему картографических средств, указания на сомнительные названия, дисквалифицированные автором по разным причинам, замечания эксплораторов о тех или иных формах и другую информацию. В заключение дается общая характеристика материала карты с указанием ареалов картографируемых лексем.
Комментарий сопровождается иллюстративным материалом, позволяющим реально увидеть жизнь диалектного слова в той или иной частной диалектной системе (например, в материалах к карте «Луг, богатый травами» в некоторых пунктах встретились лексемы гумно, гуменник, и только благодаря иллюстративному материалу
эти лексемы удалось сохранить, так как тексты говорят о том, что они действительно обозначают луг, богатый травами, ср.: Коровам на гумно хорошо. Травы много, да и лес далеко (п. 138). Пошел за травой на гувеник (п. 249). У нас гувенник за домом. Там корове косим (п. 284). Пора огувенник-то косить, там трава выше пояса (п. 140). Интересно, что все эти лексемы локализуются в ивановских говорах.
К комментарию прилагается алфавитный список картографируемых слов, позволяющий реально увидеть представленность каждой лексемы на картографируемой территории и соотнести ее с тем или иным населенным пунктом. Кроме того, приводится общий индекс всех материалов (в том числе и тех, которые не получили отражение на карте). Этот индекс материалов имеет самостоятельную ценность, так как он «паспортизирует» диалектный материал, который впоследствии может стать основой новых исследований.
О чем же говорят карты Атласа?
Карты Атласа говорят о том, что природа является артефактом культуры.
Знакомство с материалами тома раскрывает отношение русского народа к «вмещающей и кормящей»2 его природе, что выразилось прежде всего в богатом и детализированном словаре, характеризующемся плюрализмом в наименованиях одних и тех же реалий, различающихся способами семантического и словообразовательного маркирования. Лексическое богатство семантической сферы «Природа» свидетельствует о том, что для человека традиционной духовной культуры взгляд на окружающий мир оказывается не менее важным, чем взгляд на «самого себя». Семантическая сфера «Растительный мир» полна присутствием человека, ибо «человеческие» признаки являются неотъемлемой частью любого ее номинативного участка. Они используются либо прямо (ср., например, многочисленные названия с корнями баб-: бабарь, бабка к. 177 'съедобный гриб'; бабин-ягин табак к. 188 'гриб дождевик'; бабка к. 160 'одуванчик'; бабочник, бабушник, бабкин хлеб, бабушкин хлеб к. 149 'клевер'; бабушка, бабурка к. 169 'ромашка'; дед-: дедкин хлеб к. 149 'клевер'; дед, дедок, дедовник, дедушник к. 167 'репейник'; дедушкин (дедов) табак (табачок) к. 188 'гриб дождевик'; дед-и-баба к. 160 'одуванчик'; мат-: матерняк к. 14 'чаща'; маточник к. 169 'ромашка'; матёрый лес к. 17 'здоровый, высокий, прямой строевой лес'; сын-: пасынок к. 52 'шишковатый нарост на стволе дерева'; голов-: голова к. 160 'одуванчик'; головач к. 188 'гриб дождевик'; головьё к. 93 'часть ство-
ла без сучьев'; глаз-: глазки, глазовник к. 136 'морошка'; глазомой к. 146 'василек'; горб-: горбач, горбунь, горбылина к. 91 'кривое дерево'; горб к. 52 'шишковатый нарост на стволе дерева'; лоб-: лобан к. 184 'валуй'), либо опосредованно, через восприятие или действия человека (ср., например, названия: обдуванчик к. 160 'одуванчик'; воньку-ха, вонючка, вонкая трава к. 141 'душистая трава'; горчак, горчани-ца, горчанка, горчень, горчук, горчун к. 165 'полынь'; горчуха, горчун к. 188 'гриб дождевик'; солодашка, солодок, солодуня, солодяга, со-лодяжка, солодянка к. 201 'сыроежка'; солоник, солоника, солоница к. 170 'щавель'; солюшка, соляник, солянуха к. 187 'волнушка' и т. д.).
Однако убедительнее всего об этом говорит тот факт, что разные участки семантической сферы «Природа» лексически проработаны не одинаково. И эта неравномерность в распределении смысловой информации является ярким свидетельством проявления жизненных интересов диалектоносителей. В диалектной категоризации мира природы ярко выражена зависимость от внешних условий бытия челоека, близость к натуральному хозяйству, исконным занятиям крестьянина, парцеллирование объектов познания, в результате которого семантически и словообразовательно маркируется то, что имеет для крестьянина практическую ценность в повседневной жизни, что несет в себе опасность или угрозу его существованию, а также то, что позволяет ему ориентироваться в окружающем его мире3.
Работа с материалами этого тома показала, что в чрезвычайно раздробленной семантической сфере «Растительного мира» существует своя номинативная логика, отличная от литературного языка, т. е. диалекты имеют свой взгляд на окружающий мир. Это своеобразие диалектной номинативной логики лексической параметризации окружающего мира поддается реконструкции, однако только при системном подходе к материалу.
В этой связи следует особо отметить важную роль словообразования, которое позволяет определить, какие элементы внеязыко-вой действительности словообразовательно маркируются и почему, и тем самым выяснить, ч т о в языковом сознании народа является жизненно и социально важным. Каждая тематическая группа лексики, представленной на картах Атласа, имеет свои характерные особенности в принципах семантической организации и номинации. Образ жизни (modus vivendi) не мог не сказаться на образе мышления (modus cogitandi) человека. Существование тесных эмоционально-когнитивных и аксиологических, потребностно-мотивационных связей русского народа с окружающим его миром вело к актуализа-
ции в каждой семантической сфере растительного мира своих характерных мотивационных признаков.
Системный подход к изучению диалектной лексики этого тома позволил выявить следующую особенность в ее организации: ключевые слова каждого номинативного участка семантической сферы «Растительный мир» (например, лес, дерево, луг, трава, ягода, гриб и др.) являются непроизводными с синхронной точки зрения. Это объясняется не только древностью указанных слов, но и их функцией в лексической системе языка как слов идентифицирующих, призванных служить адекватному восприятию, являющихся системообразующим звеном данного фрагмента лексикона.
Вместе с тем словообразовательная непроизводность этих лексем компенсируется многочисленными дериватами, характеризующими каждый номинативный участок этой многоуровневой гетерогенной семантической сферы с самых разных точек зрения, благодаря чему ее семантическое пространство обладает высокой степенью расчлененности.
Так, например, семантический участок «Лес» широко открыт для актов словообразования, хотя само название леса как совокупности произрастающих в нем деревьев (ср. лес, бор, ляд, роща к. 1 «Лес») является непроизводным (единичные производные образования типа лесняк, лесье, дубрава выполняют лишь идентифицирующую функцию).
С помощью словообразовательных средств объективируются такие признаки леса, как преобладающие породы деревьев (ср.: ли-
ствяк, листвянник к. 5 «Лиственный лес»; игольник, хвойник, хвой-няк к. 6 «Хвойный лес»; разнолесица, разнолесок, разнолесье к. 7 «Смешанный лес», в том числе и видовые названия деревьев, ср.: бе-резовник, дубник, ольшняк, осинник, сосенник и т. д., см. к. 8 «Лес с преобладанием деревьев определенной породы»).
При этом актуализируется не только видовой признак, но и оценочный, указывающий на качество растущих в лесу деревьев (ср. буреломник, буреполом, валёж, валежина, валежник, валёжник, ветробой, ветровал, ветролом, вихрелом, вылом, выломок, завал, заваль, залежь, залом, лом, повал, повалесье, полом, слом, слома к. 35 «Поваленный бурей лес»; гарник, выгарь, выгарки, погарь, горель, горельник, погорельник, горелка, погорелье, паленина, пожарище, огнище к. 28 «Горелый, выгоревший лес»).
Расчленение семантического пространства «Лес» с подключением словообразовательных средств происходит и при актуализации
классифицирующих или характеризующих признаков, особенно имеющих хозяйственно-важное значение.
Так, в частности, словообразовательные средства активно включаются в акт номинации при необходимости охарактеризовать лесной массив с точки зрения качества произрастающих в нем деревьев. При этом на первый план выходит когнитивно-прагматический аспект: с помощью словообразовательных средств объективируются, как правило, отрицательные признаки, о чем свидетельствует не только количество и состав производных, но и нередко их отсутствие при обозначении положительного признака. Разная семантическая дифференциация этого номинативного участка наблюдается в том случае, когда необходимо обозначить:
- лес с больной древесиной (ср. гнилушник, гнильё, дурак, дурняк, негодье, негодняк и др. к. 20 «Больной, низкий, кривой, нестроевой лес») или высыхающий на корню лес (ср. засошина, за-стойник, засухоль, засушина, засушник, мертвень, мертвечатина, мертвешник, мертвина, мертвяк, мёртнище, подстой, подсушник, сошник, сошняк, стояк, сухара, сухарина, сухарник, сухарняк, сухат, сухняк, суховник, сухолесье, сухольё, сухоподстой, сухоподстойник, сухопостой, сухопостойник, сухостав, сухостой, сухостойка, сухо-стойник, сушарник, сушильник, сушина, сушинник, сушки, сушляк, сушник, сушняк, сушнина, сушняжник к. 41 «Мертвый лес с засохшими на корню деревьями»), притом что для обозначения здорового, сильного леса используются чаще всего описательные конструкции (ср.: жаровый лес, добрый лес, спелый лес, ядрёный лес, кондовый лес к. 17 «Здоровый высокий прямой строевой лес» или взводистый, взгонистый, гонистый, гонкий, погонистый, погонный, прогонистый лес к. 18 «Высокий лес с большими деревьями», ср. также единичную производную лексему с качественно-оценочным значением здоровяк на к. 17 «Здоровый высокий прямой строевой лес»);
- мелкий, малорослый лес (ср. малорос, малороска, мало-рослик, малоросник, мелкач, мелкаш, мелколесник, мелколесье, ме-лятник, молодняк, подлесник, подлесок, полесок, полесье, парусняк, подрастель, подрост, подростель, подростник, подросток, подсад, подсада, подсадник, подсадок, прусняк к. 23 «Мелкий лес, мелколесье»), тогда как дериваты, обозначающие хороший лес с большими, высокими деревьями, являются единичными (ср. лесина п. 49, высо-карь п. 341; высокач п. 279; высокорник п. 454; вышник п. 392; жарник п. 207 к. 18 «Высокий лес с большими деревьями», поскольку чаще используются описательные конструкции);
- кривой, нестроевой лес (ср. криволесье, кривостой, кривляк, кривняк, кривуша к. 20 «Больной, низкий, кривой, нестроевой лес»), ср. единичные производные для обозначения высокого прямого строевого леса (строевик, строёнка, стройняк, стройлес, стройник, высокоствольник к. 17 «Здоровый высокий прямой строевой лес»);
- величину леса, причем, что особенно интересно, как правило, небольшого леса (ср. соотношение номинативных рядов небольшого леса: боровинка, гай, гаёк, колок, курень, лесок, малолесье, мелколесье, нива, околок, осколок, перелесок, подлесок, роща, сколок к. 31 «Небольшой лесок, роща»; и большого леса: лесище, многолесье, уймище, урочище и др. к. 30 «Большой обширный лесной массив»);
- его густоту, особенно когда необходимо обозначить густой, дремучий непроходимый лес, чащу (ср. глушняк, глухомань, гу-старник, густина, гущина, густолесье, гущар, гущара, займище, трущобник, частель, чащель, частельник, чащельник, частик, чаща-ра, чащина, частина, чащоба, чащобник, чернолесье к. 11 «Густой лес»; глушняк, глушник, глухомань, гущара, дёр, дрём, дурман, за-глушица, зарастень, матерняк, парма, рамень, раменье, рем, рема, ропость, сузём, тайбола, тайга, трущоба, урема, хлисья, чаща, ча-щара, чащина, чащоба и др. к. 14 «Чаща»), реже - при обозначении редкого леса (ср. поредь, поредняк, поредье, проредка, прореж, ре-дашка, редина, редка, редколесица, редколесок, редколесье, редник, редняк,редыш,редьё, редяк, реженец, жидель, жидник, жидняк, об-лесье к. 10 «Редкий лес»);
- возраст, особенно при обозначении молодого леса как леса, непригодного для строительства домов, мостов, лодок и других сколь-либо значительных хозяйственных построек (ср. заросль, за-ростель, заростник, заросляк, заростняк, лесок, малёг, мелкач, мел-кашник, мелколесье, мелкотина, мелкотник, мелкотняк, мелятник, молодель, молодень, молодельник, молодижник, молодяжник, молод-ник, молодняк, молодяжка, молодятник, молочник, паросник, парус-няг, подлесок, подрост, подростель, подросток, полесье, росляк к. 27 «Молодой лес из деревьев разных пород»);
- назначение леса, его функциональное использование (ср. бревенник, бревянник, деловьё, заборник, избянник, избник, избняк, корабельник, мачтовик, мачтовник, погонка, строевик к. 17 «Здоровый высокий прямой строевой лес»; дровеник, дровеняк, дровник, дровняк, дровяник к. 20 «Больной, низкий, кривой, нестроевой лес»; жердинник, жердник, жердяник, жерденик, жердняк, жердовник, слежник, слежняк к. 26 «Тонкий высокий лес»);
- место произрастания леса (ср. боровина, боровинка, верховик, вершина, вершинка, вершинник, горняк, грива, гривка к. 33 «Лес на возвышенности»; болотник, болотняк, моховик, омшара, мокрятник, топляк к. 32 «Лес, растущий на болоте» или берегняк, береговик, бе-реговина, бережина, бережник, бережняк, забока, займище, озери-на, озёрник, приозёрица, паберега, побережина, подбережник, при-бережник, прибрежник, прибрежнина, прибрежня, прибрежняк, поречина, приречник, речнина к. 34 «Лес, растущий по берегам рек, озёр»).
Свою логику и свои особенности в принципах семантической организации и номинации имеют и лесные локусы - поляна (к. 111 «Поляна»), опушка (к. 115 «Опушка»), просека (к. 117 «Просека»), луг, богатый травами (к. 175 «Луг, богатый травами»).
Так, например, в названиях просеки ведущим является актор-ный мотивационный признак («предмет как результат действия»), ср. засека, просек, просяк, просека, просёка, выруб, вырубка, вырубок, проруб, прорубка, разруб, разрубка к. 117 «Просека». В названиях опушки преобладает локативный признак, ср. взлесок, взлесье, за-бока, закраек, закрайка, залесок, залесье, облесок, облесье, обочина, окраина, окрайка, подлесок, подлесье к. 115 «Опушка». В названиях луга, богатого травами, - качественно или предметно-характеризующий признак, ср. травник, травища, травница, травостой, травяник, гувенник, гуменник, гувно, гумно, многотравье, разнотравье, луговина, луговище, лужина к. 175 «Луг, богатый травами». А в названиях поляны актуализируются чаще всего три признака: качественно- или предметно-характеризующий (ср. гладина, гладинка, гладушинка, гладушка, голощёка, голыдьба, голыздина, голызина, долина, долинка, круглина, кругловина, круговина, кружевина, прогалина, прогалинка, прогалок, проголызина, просветлина, пустоле-сье, пустоты, пустоша, пустошка, пустошок, пустынка, пустынь, пустошь, пустоша, пустошка, пустырь, редина, светлина, светло-вина, чистина, чищина, чистинка, чистовина, чисть, чистяжина, чища, чищоба), локативный (ср. междулесок, междулесье, межлесье междулесица, пролесок, пролесье) и признак подобия (ср. лысина, майдан, палестина, палестинка, плешина, плешка).
Таким образом, каждая тематическая группа семантической сферы «Лес» имеет свои характерные мотивационные признаки, связанные с отражением действительности. Эти признаки, с одной стороны, помогают человеку ориентироваться в сложном и многоликом мире природы, а с другой - говорят о его жизненных приоритетах.
Наряду с онтологическим планом, связанным с отражением предметов и реалий внешнего мира, в этой семантической сфере присутствует и аксиологический план, так как словообразовательные средства используются для обозначения не только когнитивного, но и прагматического элемента. Именно с прагматическими интересами связана актуализация чаще всего отрицательных признаков при номинации леса, поскольку необходимо указать на непригодность использования такого леса в хозяйстве крестьянина: с этим обстоятельством связано, как представляется, маркирование преимущественно молодого (а не старого) леса, больного, а не здорового леса как не имеющего хозяйственной ценности, в частности, непригодного для строительства домов, мостов, лодок, и т. д.
По-иному организован семантический участок «Деревья». Названия большинства деревьев (ср.: береза, ель, дуб, сосна, вяз, осина, ива и др.), в том числе растущего дерева, различных его частей, древесины, ветвей дерева (см. карты к. 93 «Часть ствола без сучьев», к. 96 «Ветвь дерева», к. 59 «Древесина») практически закрыты для словообразования4. Встречающиеся в диалектах производные от этих наименований с тем же значением (типа березина, вербава, вязина, ивка, ивня, ольховина, елица и др.) являются, по сути дела, субстанциальными образованиями, имеющими лишь идентифицирующее значение и нулевую мотивационную маркированность, поскольку так же, как и их мотивирующие, они «скрывают» свою внутреннюю форму. Появление их в языке во многом объясняется давлением языковой системы, а именно существующей в диалектах тенденцией к мотивированности слова (по этой модели - непроизводная основа родового названия дерева + аффиксальный расширитель - образуются многочисленные производные, семантически тождественные их мотивирующим).
Ситуация, однако, меняется, когда необходимо обозначить вид того или иного дерева, указать на его возраст, место произрастания, функциональное назначение и другие признаки, имеющие хозяйственное значение для человека. Ярким примером может служить название березы. В комментарии к карте автор пишет о том, что помимо общерусского названия березы он счел возможным отразить на карте названия, характеризующие разновидности растения Betula alba, «поскольку в ряде говоров эти названия не только составляют видовые пары (например, глушняк ~ чистяк), но и являются единственными обозначениями реалемы. Опыт диалектологического исследования показывает, что при номинации природных объектов далеко не все
значимые с точки зрения литературного языка оппозиции активизируются диалектоносителями. В процессе номинации явлений и объектов природы диалектоносители учитывают самые мельчайшие признаки реалий, так возникают дифференцирующие названия, в которых актуализируются различные особенности местных объектов природы». Поэтому на карту выносятся и названия породы березы с шершавым листом, негодной на банные веники (глушнега, глушняк, глушина, глушка, крушина), и породы березы с небольшими гладкими листьями (чистуха, чистушка, чистка, чистяк, весёлка). Доказательством правомерности такого решения могут служить следующие иллюстрации, записанные в полевых условиях: Глушка не как чистка, на язык возьмешь - как тертуха (п. 69). На веники надо ломать чистку, а то опаршивишь (п. 107). Чистяк гладкий, на веники (п. 49). С весёлки сок собирать любили. Из весёлки веники делали (п. 219). Весёлка та на веники, а глушняк нет (п. 332). «Осознавая и признавая общенародную языковую оппозицию "общее название" - "видовое наименование", диалектоносители тем не менее настаивают на конкретизации названий близких им, "родных" природных объектов. Именно в этом проявляется своеобразие их языковой картины мира: Ну берёза, это как берёза, это где-то, а у нас вот чистуха есть, а есть глушина. Берёза есть берёза, весёлка на веники иде, а глушина не (п. 221). Чистка - это берёза, листочек возьмёшь на язык, он и гладенький (п. 69). У берёзы-весёлки лист мягкай, гладкай. А у берёзы-глушины твёрдай лист (п. 223). Предпочтение в употреблении видовых наименований отдельными говорами, а значит и правомерность их включения в состав картографируемого материала, подчеркивается не только частотностью этих наименований в русских диалектах, но и словообразовательной вариативностью (ср.: чистуха ~ чистушка ~ чистотка ~ чиснега ~ чистка ~ чистяк; глушина ~ глушнега ~ глушка ~ глушняк), а также типологической повторяемостью словообразовательных моделей (ср.: чистяк ~ глушняк, чистка ~ глушка, глушина ~ крушина)» (М. В. Фля-гина. Комментарий к карте 61 «Береза»). В пользу авторского решения свидетельствует и четкий ареал этих названий в русских диалектах.
Несмотря на довольно слабую семантическую расчлененность номинативного участка «Деревья», картографирование диалектных названий показало, что в этих названиях объективируются такие признаки, как:
- качественно- или предметно-характеризующий (ср. бело-стволка, белица, белокорка, белянка, весёлка, глушина, глушка, глуш-нина, глушняга, глушняк, чиснега, чистарка, чистка, чистолист,
чистополь, чистуха, чистяк к. 61 «Береза»; белолистка к. 72 «Осина»; черень, черномушка, чернуха, черняк к. 73 «Черемуха»; дикарь, дикарка, дикарька, дикорька, дикуш, дикуша, дикушка, дичка, дичок, кислица, кислика, кисличка, кислуха, кислушка к. 74 «Дикая лесная яблоня»; горбач, горбыль, кривина, кривляга, кривляк, кривляка, кривняк, кривулина, кривуля, кривуляк, кривуляка, кривуха, кривуша, кривушка, кривьё, кривяк, кривяка к. 91 «Кривое дерево»; ветвистое, ветлистое, ветлявое, ветливое, гагаристое, лапистое, разлапистое, сучлявое, сучливое, сучистое, сучкастое, сучастое, сукастое, сучко-вастое, сучковатое, сучклявое, суковастое, суклевастое, суковатое, сучьеватое к. 92 «Ветвистое дерево»);
- акциональный (ср. витуха, повитель, повитуха к. 61 «Береза»; висла, вислина, плакучка, плакуша, плакунья, плачуша, плачуха к. 64 «Ива»; дрожина, дроженица, дрожица, дрожнина, дрожница, дрожница, трепетуха, трусница, трясина, тряснина, трясуха, трясучка, шелестуха к. 72 «Осина»; глотиха, глотуха, засадиха, засиди-ха, рассадиха к. 73 «Черемуха»; вилага, виляка, вилаха, виляха, из-веретень, изворотень к. 91 «Кривое дерево»; раскладистое, развесистое к. 92 «Ветвистое дерево»);
- локативный (ср. лесавка, лесковка, лесника, лесничка, леснуш-ка, лесовина, лесовка, лесовушка, лешак, лешака, лешуга к. 74 «Дикая лесная яблоня»);
- функциональный, указывающий на: назначение дерева (ср. дубильня, дубина, дубна, дубнина, дубняк, дубовина, дубовник, задуба, задубье к. 105 «Кора ивы»; к. 106 «Кора, используемая при дублении»);
- реляционный, указывающий на отношения принадлежности (например, сока лесных деревьев, ср. березень, березина, березица, берёзица, березник, берёзник, березница, берёзница, березняк, березовик, берёзовик, березовица, берёзовица, берёзовник, березовка, берёзовка, березок, березьевка, березян и др. к. 109 «Сок березы»);
- партитивный, признак, актуализирующий значение части дерева (ср. верховец, верховина, верхуша, верхушка, вершина, вершинка, вершинник, вершок, маковица, маковка, маковушка, макуша, макушка к. 95 «Верхушка дерева»).
Это лишь небольшой пример, иллюстрирующий различия в организации разных номинативных участков семантической сферы «Растительный мир».
Однако главное, о чем говорят карты Атласа, - это то, что, несмотря на интенсивный процесс влияния литературного языка, следствием которого является нивелирование диалектных различий,
русские диалекты не утратили своего лексического своеобразия.
Это особенно ярко проявляется в наличии в диалектах слов, которым в литературном языке нет однословного эквивалента, а имеются лишь описательные конструкции (см., например, карту Л 12 'густые заросли кустарника': бачажник, густарник, зарастель, кустарщина, палежник, чапарыжник, настельник; Л 28 'лес по берегу реки': береговик, береговина, бережина, бережник, паберега, займище, левада; Л 26 'лес, растущий на болоте': болотник, болотняк, мокрятник, ом-шара, топляк, топняк, согра, сохра, шохра и др.).
Оценивая материалы первого тома Атласа в целом, можно сказать, что они являются убедительным доказательством того, что процесс номинации - это не пассивная объективация внешнего мира, а сознательное и целенаправленное словотворчество диалек-тоносителей, в котором познавательное и ценностное сливаются в единое целое. «Ословливание» окружающего мира происходит, с одной стороны, в соответствии с общим принципом категоризации мира, когда то, что является значимым для человека, оказывается глубоко осмысленным и детально проработанным в языке, тогда как менее значимые фрагменты получают более общие названия, нередко лишь в виде описательных конструкций; а с другой - в соответствии с аксиологическими законами, когда движение человеческой мысли осуществляется по шкале знаний и общественных ценностей и любые отступления в сторону (будь то положительный или отрицательный вектор) получают свое отражение в языке. При этом в основе и первого, и второго номинативного принципа лежит когнитивно-прагматическое начало. Сам процесс «означивания» предметов и явлений внешнего мира представляет измерение их значимости для носителей языка.
Поэтому свежий, достоверный материал Атласа заставляет по-новому взглянуть и на природу диалектных номинаций. Думается, что сопряженность теории номинации и теории лингвогеографии откроет в будущем широкие перспективы для развития диалектологии.
Материалы Атласа представляют особую ценность еще и потому, что именно лексический уровень языка более всего подвержен «давлению действительности», в связи с чем он ярче всего передает своеобразие семантического облика модели мира. В этом смысле материалы уже первого тома атласа, «Растительный мир», давая возможность увидеть пространственную и реальную классификацию человеческого опыта, позволяют взглянуть на русскую природу сквозь призму диалектного слова.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Атлас русских народных говоров центральных областей к востоку от Москвы. М., 1957. С. 8.
2 Гумилев Л. Н. От Руси к России. М., 1992. С. 11.
3 Подробнее см.: Вендина Т. И. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования (макрокосм). М., 1998.
4 Не могу в связи с этим не привести интересное наблюдение А. Д. Черенковой, свидетельствующее о давлении действительности на язык. Отсутствие леса ведет, как правило, к нерасчлененному восприятию деревьев. В тех воронежских говорах, где леса отсутствуют вообще или же имеются лишь искусственные насаждения в лесополосах и около водоемов, «носители говоров употребляют для названий тополя, ивы, клена, ясеня и др. деревьев одно слово - вятло» (см. Черенкова А. Д. Мировосприятие сельских жителей и отражение его в лексике природы (на материале говоров Воронежской области) // Лексический атлас русских народных говоров. Материалы и исследования 1995. СПб., 1998. С. 102.
T. I. Vendina
Russian nature and the dialectal word (on the materials of "Lexical Atlas of Russian Dialects")
The article dwells upon the problems of linguogeographical study of dialectal words in the light of new data coming from the "Lexical Atlas of Russian Dialects". The author evaluates the preliminary results of this project and states that the semantic sphere "The word of vegetation" is marked by human presence: the "human" features are an unalienable piece of every part of it. The article proves that in the fragmented semantic sphere "The word of vegetation" a nominative logic of its own kind exists, different from the standard language. That means that there is a dialect-specific view of the world. The fresh and trustworthy material of the Atlas helps us to review the nature of dialectal nominations. Keywords: dialectology, linguistic geography, atlas.
