CC BY
318
IX. Актуальные проблемы славянского языкознания, литературоведения и фольклористики
Т.И. Вендина
(Институт славяноведения РАН, Москва)
Русские диалекты в современной этноязыковой и этнокультурной ситуации
Abstract:
Vendina T.I. Russian dialects in the modern ethno-linguistic and ethno-cultu-ral situation
The article is devoted to the problem of Russian dialects steadiness during the process of social integration. With the help of the materials from the "Lexical atlas of the Russian vernaculars" the author proves that the reasons for this structural steadiness lie in the system of dialectical language itself as well as in the mechanism of its acquisition.
Ключевые слова: русские диалекты, Лексический атлас русских народных говоров.
В современной литературе по диалектологии уже традиционной стала констатация факта, что «диадекты находятся на пороге исчезновения».
Причины этого процесса видят, с одной стороны, в экстралингвистических факторах (в разрушении социальной инфраструктуры общества, в его социально-демо^афических изменениях, в урбанизации сельского населения, что нередко приводит к исчезновению населенных пунктов, в языковой политике государства и т.д.), а с другой - собственно в лингвистических, в частности, в размывании языковой системы диалектов волнами литературного языка.
426
ТВ. Вендина
В российском языкознании постулат о быстром отмирании диалектов при социализме получил особенно широкое развитие в связи с тем, что в стране долгое время господствовала социальная теория развития этнического языка, в соответствии с которой диалекты должны будут исчезнуть в условиях бесклассового общества. В основе этой теории лежал тезис об отмирании элементов «старого качества» (ност'елем которых было «отсталое крестьянство», которое в силу своей «мелкобэд)жуазной сущности» тормозило движение общества вперед) и развитии элементов «нового качества». Позднее этот тезис получил теоретическое обоснование в известной сталинской статье «^^рксизм и вопросы языкознания», где заявлялось, что диалекты, представляющие собой ответвления от общенародного национального языка, «пшенные како-либо языковой самостоятельности, обречены на прозябание». Эпоха строительства социализма породила своеобразный социальный заказ, связанный с дискредитацией старых народных традиций, народной культуры и соответственно диалектов1. Поэтому интерес к изучению народного языка расценивался как реакционный, «тя^вший язык к отсталым формам быта, к отсталой идеологии эксплуатируемых и невежественных масс» (Предасловие к «Толковому словарю живого великорусского языка» Даля. М., 1935. Т. I. C.14).
В настоящее время социолингвистика так определяет взаимоотношения между диалектами и литературным языком:
1) социальная база литературного языка расширяется, а социальная база диалекта становится все более ограниченной;
2) литературный язык полифункционален, и по мере своего развития он увеличивает и усложняет систему своих коммуникативных функций, тогда как круг функций диалектов, напротив, сужается, ограничиваясь бытовыми сферами общения;
3) в литературном языке возрастает нормативность и последовательно устраняется вариативность языковых средств, в то время как диалектная норма подвергается расшатыванию (и прежде всего из-за влияния на нее литературного языка), вследствие чего возрастает функционально не обусловленная вариативность языковых средств и способов выражения (подобнее см.: Михальченко, Крючкова 2002: 127).
Однако для того, чтобы понять сущность этого процесса, необходимо выяснить условия его протекания. Тезис же об отмирании диалектов принимается a priori, а как действительно происходит процесс воздействия литературного языка на диалекты не известно. Именно на фактическую неизученность этой проблемы
Русские диалекты в современной этноязыковой и этнокультурной... 427
еще в 40-е годы было обращено внимание Н.П. Гринковой ^рин-кова 1947: 177), которая отмечала, что указание на воздействие литературного языка на диалекты «в большинстве исследований выглядит скорее как отписка по поводу материала, не подлежащего изучению, а процесс воздействия литературного языка не изучается, и как он происходит - не известно». Вместе с тем, как показала история, эти лингвистические прогнозы вступают в противоречие с процессами, реально протекающими в русских диалектах, а потому они нуждаются в серьезной корректировке.
Об этом красноречиво свидетельствует развернувшаяся в настоящее время работа над «Лекстеским атласом русских народных говоров».
В настоящее время подготовлен к печати первый том Атласа «Растотельный мир». Карты, входящие в этот том Атласа, имеют своей целью локализовать в пространстве вариативные звенья одного из древнейших номинативных участков лексической системы русских диалектов, связанного с представлениями диалектоно-сителей об окружающей их природе.
В томе содержится более двухсот карт, которые представляют лексику разных тематических групп:
1) названия лесных массивов, в том числе и общее название леса (ср., например, карты 'лес', 'большой лесной массив', 'небольшой лесок, роща', 'высокий лес', 'мелкий лес, мелколесье', '^стой лес', редкий лес', чаща', борной лес', 'здоровый высокий прямой строевой лес', 'тонкий высокий лес', врубленный лес', поеденный бурей лес', мертвый лес с засохшими на корню деревьями', молодой лес из деревьев разных пород', горелый лес', 'лес, растущий на болоте', 'лес, растущий по берегам рек, озер', тственный лес', 'гаойный лес', смешанный лес' и др.); сюда входят и названия некоторых лесных локусов (ср. карты поляна', о^шка леса', '^осека, участок вырубленного леса', выгоревшее место в лесу', '^ибное место', '^г богатый травами', 'ягодное место' и др.);
2) названия деревьев (ср. карты божшое растущее дерево', мменькое растущее дерево', вер^тпка дерева', 'ветвь дерева', 'таства', почка', сережки на дереве', ветвистое дерево', раюи-листое дерево', гжное дерево', дерево, вырванное с корнем',
дерево с дуплом', '^ивое дерево', верхний слой древесины дерева', сломанное бурей дерево', с^сое упавшее дерево' и др.), в том числе отдельных их видов (ср. карты береза', верба', осина', рябина', ель', сосна', черемуха'), сюда входят и названия березового сока', смолы', а также коры деревьев' (см. семанти-
428
ТВ. Вендина
ческую карту бересто, кора ивы', кора, используемая при дублении', '^^оватый нарост на дереве' и др.);
3) названия кустарников (ср. карты '^стые заросли кустарника', мелкий низкорослый кустарник', орешник', '^повник' и др.);
4) названия трав (ср. карты болотная трава', сорная трава', когаочая трава', '^шица', 'зверобой', '^апива', молочай', подорожник', 'полынь', 'щавель' и др.);
5) названия ягод (ср. карты 'брусника', 'горбика', 'ежевика', мадина', черника', 'зе^гошика', '^гоква', '^жжва, перезимовавшая под снегом', комоника', морошка', 'зрелая ягода', 'незрелая зеленая ягода' и др.);
6) названия цветов (ср. карты василек', девясил', ромашка', 'вдевер', лавдыш', колокольчик', о^ванчик', репейник' и
др.);
7) названия грибов, в этот блок карт входят и названия кушаний из грибов (ср. карты '^иб' (он), белый гриб', вшгуй', 'отсичка', масленок', '^^омор', опенок', несъедобный гриб', поганка', подберезовик', подосиновик', рьгасик', свтушка', съедобный гриб', сьфоежка', ш^пиньон', '^ибной нарост на
дереве', '^^>ная похлебка' и др.).
Лингвогеографическое представление диалектной лексики позволило реально увидеть всю лексико-сем^тпескую глубину русского диалектного лексикона и сложность его лингвистического ландшафта. При этом обнаружилось, что на картах этого тома Атласа устойчиво повторяется один и тот же ареальный сценарий, связанный с лексической дробностью русского диалектного континуума. Этот факт говорит о высокой степени лексической вариативности единиц, находящихся в отношениях дополнительного распределения (см., например, ситуацию на картах Л 11 '^стой лес' или Л 13 'чаща'). Не случайно многие карты этого тома потребовали создания карт-доблей, позволяющих более четко представить ареалы картографируемых лексем. о чем же говорят карты атласа?
Они говорят прежде всего о том, что русские диалекты не утратили своего лексического своеобразия, несмотря на интенсивный процесс влияния литературного языка, следствием которого является нивелирование диалектных различий. Это особенно ярко проявляется в наличии в диалектах слов, которым в литературном языке нет однословного эквивалента, а имеются лишь описательные конструкции (см., например, карту 'гаойный лес': игольник, хвойник, хвойняк, чернолесье, ярёжник; карту ред-
Русские диалекты в современной этноязыковой и этнокультурной... 429
кий лес': редашка, редина, редняк, редник, поред, поредье, про-редка, редколесье, редколесок, редколесица; карту '^стые заросли кустарника': бачажник, густарник, зарастель, кустарщина, палежник, чапарыжник, настелъник; карту лес по берегу реки': береговик, береговина, бережина, бережник, паберега, займище, левада; карту лес, растущий на болоте': болотник, бо-лотняк, мокрятник, омшара, топляк, топняк, согра, сохра, шохра и др.).
Следует отметить также обилие нового материала, обогащающего наши представления о русском лексическом диалектном фонде: практически каждая карта Атласа выявляет новые диалектизмы, которых нет даже в таком солидном издании, как «Словарь русских народных говоров» (СРНГ): ср., например, такие лексемы, как голощека, прогал, прогалина на карте поляна'; берества, берество, широко представленные на карте кора березы' и др.
На лексико-словообр^овательных и семантических картах Атласа у ряда картографируемых слов выявились и новые значения, которые в СРНГ не фиксируются: так, например, на карте молодой лес' представлены лексемы дубрава и молочник, которые в этом значении СРНГ не отмечены; на карте лес по берегу реки' представлены лексемы прибрежник, паберега, бережняг, бережник, береговина, которые в этом значении в СРНГ отсутствуют.
И этот свежий диалектный материал является главным итогом настоящего лингвистического проекта. Следует особо отметить тот факт, что многие из этих диалектизмов были зафиксированы впервые, ибо их нет даже в таких солидных изданиях, как «Тожовый словарь живого великорусского языка» В .И. Даля. Несмотря на то, что после выхода в свет этого словаря прошло более ста пятидесяти лет, русские диалекты не утратили своего лексического своеобразия.
Любая карта Атласа, в отличие от диалектного словаря, являет собой лингвогеографическую проекцию целой лексико-семан-тической группы, которая обычно представлена в разрозненном и далеко не полном виде в отдельных диалектных словарях, а наличие разных мотивационных признаков, четко выявляемых в легенде к каждой карте, дает возможность реально увидеть своеобразие русского языкового сознания в сложном процессе познавательной и классифицирующей деятельности человека (см., например, карты '^стой лес' или мертвый лес с засохшими на корню деревьями', которые отличает обилие лексем и мотивационных признаков).
430
ТВ. Вендина
В этом отношении чрезвычайно показательными являются карты, посвященные названиям грибов, см., например, карту дождевой гриб', которая ярко иллюстрирует креативность языкового сознания диалектоносителей: баня, банька, бздюх, бздюха, бздуш-ка, дождевик, дождевик, поддождёвик, дымарь, дымовик, дымовуха, дымовушка, дымка, дымок, печки, порхавка, порхалка, пороховик, пороховник, пороховица, пороховница, пуховка, пуховик, пылевик, пыльник, пыхалка, табак, табачник, хлопушка, вороньи яйца, дождёвые яйца, Ванька-бздун, Васька - топись печка, заячья картошка, мышиная баня, волчий табак, медвежий табак, дедушкин (&дов) табак, цыганский табак и др.
Материалы карт первого тома Атласа свидетельствуют о неравномерной диалектной расчлененности русских диалектов, поскольку на разных картах степень их лексической и словообразовательной дифференциации не одинакова: на одних картах она чрезвычайно дробная (в связи с чем для достижения наибольшей наглядности было необходимо составление карт-доблей, см., например, карту 'поляна', которая имеет шесть таких карт-доблей), на других - более ровная, характеризующаяся, например, двумя-^>е-мя ареалами, а иногда даже монотонная (см., например, карту 'осина', где наряду с общерусской лексемой осина существуют небольшие островные ареалы лексем осика, дрожнина, дрожни-ца, треттуха, трясина, тржнина, треттуха и др.).
Однако большинство карт Атласа демонстрирует высокую степень диалектной дифференциации. И эта расчлененность, подчас мозаичность и пестрота русского диалектного ландшафта, наличие многочисленных островных ареалов требуют своего осмысления не только в лингвогеографическом, но и глоттогенетиче-ском аспекте.
Предварительный лингвогеографический анализ материалов карт, входящих в первый том Атласа, позволил выявить некоторые ареалы лексических диалектизмов, образующих противопоставленные лексические различия: так, в частности, материал карты '^стой лес' говорит о том, что лексема займище характерна в основном для южнорусских говоров, тогда как лексема сузём -для севернорусских; или на карте '^ава, растущая на болоте' отчетливо видно, что в южнорусских говорах преобладает номинация болотница, а в говорах северо-за^даого региона - лексема болотина; четко локализованные ареалы просматриваются и на карте '^^омор': лексема мухоморка распространена в основном в западной группе среднерусских говоров (Псковская и западные районы Тверской области), лексема мухарник - в восточной груп-
Русские диалекты в современной этноязыковой и этнокультурной ... 431
пе (обшфная территория к северо-востоку от Москвы), лексемы мышак, мышьяк - в приволжских районах Ивановской и Костромской областей; лексема рябчик - в южнорусских орловских говорах).
Анализ материалов карт «Лекстеского атласа русских народных говоров» свидетельствуют о консервативности диалектов, на протяжении многих веков успешно противостоящих внешним влияниям, а также тенденции к стандартизации. Эта сопротивляемость диалектов в процессе их контактирования между собой и с литературным языком способствовала консервации отдельных узколокальных лексем, что привело к появлению эксклюзивов, характерных для диалектов севернорусского или южнорусского наречия.
Так, в частности для диалектов севернорусского наречия характерны такие лексемы, как: крушина в значении береза' (карта береза ), лексемы пинда и мянда в значении верхний слой древесины', которые имеют прибалтийско-финское происхождение (карта верхний слой древесины, расположенный непосредственно под корой ), лесина в значении ботапое растущее дерево' (карта божпое растущее дерево ), шипица в значении 'шиповник' (70 штовник), скала, скалина, скальё в значении кора березы' (гарта кора березы ), лексема веретье в значении поляна' (карта поляна, открытое место в лесу ), ежевица в значении ежевика' (гарта ежевика'), подснежница в значении '^гоква, перезимовавшая под снегом' (карта '^жжва, перезимовавшая под снегом ), губина в значении '^иб' (гарта ^иб' (о н ), обабок в значении рубчатый гриб' (гарта СМ обабок), маслак, масляк в значении масленок' (карта масленок'), кужлявое и кужлеватое в значении дерево с большими боковыми ветвями' (карта дерево с большими боковыми ветвями' (гакое?)), лексемы п одберезова-тик и болотник в значении подберезовик' (гарта подберезовик'), лексема подосиноватик в значении подосиновик' (гарта подосиновик'), лексемы губа, чамга, чамка в значении '^ибной нарост на стволе дерева' (карта '^ибной нарост на стволе дерева) и т.д.
Если эксклюзивы севернорусского наречия - вполне ожидаемый феномен русского диалектного ландшафта (ср. устоявшееся мнение, что именно Русский Север сохраняет диалектизмы в их нетронутой языковой чистоте), то эксклюзивы южнорусского наречия, их состав, а главное - количество являются для читателя скорее неожиданностью.
432
ТВ. Вендина
Так, в частности, диалекты южнорусского наречия характеризуют такие лексемы, как: трухляк в значении гнилое дерево' (гарта гжпое дерево ), дубрава в значении небольшой лесной массив, роща' (гарта СМ дубрава), лексемы хвойник и ярежник в значении 'гаойный лес' (карта 'гаойный лес ), лексемы олех, олёх в значении болотистое место, поросшее ольхой' и лес, растущий по болоту' (карта СМ олех), лексема осика в значении осина' (карта осина'), лексема клевеника в значении березовый сок' (карта березовый сок ), лексемы клей и подсочка в значении смола хвойных деревьев' (гарта смола хвойных деревьев), лексемы ягода, пазобник, пазобника в значении 'зе^ганига' (карта 'зе^шгаика'), лексема веснушка в значении '^шква, перезимовавшая под снегом' (карта '^шква, перезимовавшая под снегом ), лексемы зелье, зельё в значении сорная трава' (гарта сорная трава), лексемы ландух, ландуш в значении лавдыш' (гарта ландыш'), лексемы дождёвка и пышка в значении довдевой гриб' (карта довдевой гриб ), лексемы подберезовка и приберезовик в значении подберезовик' (гарта подберезовик'), лексемы ветлис-тое и ветливое в значении дерево с большими боковыми ветвями' (гарта 'дерево с большими боковыми ветвями' (^сое?)), лексемы круговина, кулига, кулижка в значении поляна' (карта поляна, открытое место в лесу ), лексема жевина в значении ежевика' (гарта 'ежевика') и т.д.
И даже среднерусские говоры имеют такие отличительно характеризующие их лексемы, которые противопоставляют их говорам севернорусского и южнорусского наречий, например, в западной группе среднерусских говоров распространены лексемы печура, печурка в значении белый гриб', а в восточной - лексема желтяк (карта белый гриб ), в западной группе среднерусских говоров отмечены лексемы козляк, козьяк в значении масленок', а в восточной - лексемы сосновик, подсосновик, сосненок, под-сосник (гарта масленок'); для западной группы среднерусских говоров характерна и лексема стрекава в значении '^ышва' (гарта '^мгава'); в среднерусских говорах получили распространение и лексемы Палестина, палестинка в значении поляна' (гарта 'поляна, открытое место в лесу') и др.
Нередко эксклюзивные лексемы представлены в диалектах лишь одной какой-™бо группы, например:
костромская группа говоров севернорусского наречия выделяется такими лексемами, как: нива в значении небольшой лесок, роща' (гарта небольшой лесок, роща ), сеча в значении вырубленный лес' (гарта вьфубленный лес ), грива в значении по-
Русские диалекты в современной этноязыковой и этнокультурной... 433
ляна' (гарта поляна, открытое место в лесу ), выдра, выдря и вы-корча в значении дерево, вырванное с корнем' (гарта дерево, вырванное с корнем ), бабур и бабура в значении съедобный гриб' (гарта съедобный гриб) и др.;
псковская группа среднерусских говоров характеризуется такими лексемами, как чистина в значении поляна' (карта поляна, открытое место в лесу ), блицы, блицки, блички, блицына, блицынка в значении '^иб' (карта '^иб' о н.), блица в значении съедобный гриб' (карта съедобный гриб ), блицы в значении '^ибное место' (гарта '^ибное место ), лексема бересто в значении жпсо' (гарта СМ бересто), лексема весёлка в значении береза' (гарта береза ); мухоморка в значении '^^омор' (гарта 'мухомор') и т.д.;
владимирско-поволжскую группу среднерусских говоров отличают такие лексемы как: бруснига, брушнига в значении брусника' (карта брусника'), ежевига в значении ежевика' (карта ежевика'), землянига в значении 'зе^таника' (гарта 'зештяни-ка), чернига в значении черника' (карта черника'), лексемы кра-сновик и челыш в значении подосиновик' (карта подосиновик'), лексема разнолесок в значении смешанный лес' (карта смешанный лес') и др.;
для западной группы среднерусских говоров характерна лексема веснянка в значении '^шква, перезимовавшая под снегом' (карта '^гоква, перезимовавшая под снегом), лексема вих-релом в значении повшенный бурей лес' (карта повшенный бурей лес ), лексема горькуха в значении о^ванчик' (гарта одуванчик') и др.;
для курско-орловской группы говоров южнорусского наречия характерны лексемы западок в значении 'допло' (карта 'доп-ло ), комоника в значении брусника' (гарта СМ комоника), сныт-ка в значении '^^ель' (гарта щадель'), рябчик в значении мухомор' (карта '^^омор') и т.д.
восточную (рязанскую) группу южнорусских говоров выделяет лексема зелепука в значении нетрелая ягода' (гарта незрелая ягода');
в донских говорах отмечены лексемы свербука, свербучка в
значении '^апива' (карта '^апива'); лексема разлитое в значении дерево с большими боковыми ветвями' (карта дерево с большими боковыми ветвями' (^сое?)), лексемы ожина, ежина в значении ежевика' (гарта ежевика'), лексемы полуника, полуница в значении 'зе^тшика' (карта 'зе^тшика'), в этих говорах лексема дубрава имеет значение молодой лес' (гарта 2 СМ дубрава) и др.
434
ТВ. Вендина
Даже эти немногочисленные иллюстрации являются свидетельством не только сопротивляемости диалектов, но и их динамики. Эти примеры говорят о том, что в процессе саморазвития диалектов возникает некая новая диалектальность, связанная с утратой архаичной лексики и появлением новых диалектизмов, имеющих существенные отличия, как от литературного языка, так и от других диалектов.
Такая диалектная картина, вырисовывающаяся на картах Атласа, заставляет задуматься над причинами устойчивости диалектизмов в условиях процессов социальной интеграции, протекающих во всех славянских диалектах.
Ответ, по-в^щмому, следует искать в самой традиционной культуре, в своеобразии ее языковой картины мира, поскольку восприятие и осмысление человеком мира является производным от его культурно-истортеского бытия.
Так, в частности, анализ русской диалектной языковой модели мира (подобнее см. Вендина 1998) показал, что в отличие от литературного языка она имеет иную номинативную логику и соответственно отражает иную классификацию человеческого опыта, так как ее когнитивная сетка, «набрасываемая» на окружающий мир, оказывается более густой. Необходимость понятийного расчленения того или иного семантического пространства диалектной картины мира продиктована самой логикой организации традиционной духовной культуры. Лексическая детализация ее языка связана с реальной практической потребностью диалектоносите-лей (так, например, для носителя литературного языка неважно, какие последствия для сельского хозяйства повлечет за собой дождь, а для крестьянина - важно, отсюда лексемы сеногной мелкий продолжительный дождь во время сенокоса' Тобол., Тюмен., Курган., Том., Кемер., Иркут., Хабар., Свердл., Перм., Яросл., Арх., Карел., Олон., СРНГ 37: 170; или огуречник, огуречничек 'теплый грибной дождь в конце июня' Орл., СРНГ 22: 365). Как видно из приведенных примеров, эти диалектные лексемы не имеют в литературном языке однословных соответствий, а передаются описательными конструкциями, т.е. номинативные принципы освоения этой семантической сферы литературного языка здесь просто не работают2. Поэтому диалектная категоризация мира отличается от лите-
3
ратурнои, т.е. диалекты имеют свои взгляд на окружающий мир . В них ярко выражена зависимость от внешних условий бытия, близость к натуральному хозяйству, исконным занятиям крестьянина, парцеллирование объектов познания, антропоцентризм и субъективизм. При этом «сознание не просто дублирует с помо-
Русские диалекты в современной этноязыковой и этнокультурной... 435
щью знаковых средств отражаемую реальность, а выделяет в ней значимые для субъекта признаки и свойства, конструирует их в идеальные обобщенные модели действительности» (Петренко 1988: 12), т.е. объективный мир членится человеком с точки зрения категорий ценности. Поэтому это не пассивная объективация внешнего мира, а сознательное и целенаправленное словотворчество, в котором семантически и словообразовательно маркируется то, что имеет для крестьянина практическую ценность в повседневной жизни, что несет в себе опасность или угрозу его существованию, а также то, что позволяет ему ориентироваться в окружающем его мире.
Кроме того, диалектная картина мира отличается от литературной «своим естественным характером, поскольку она складывается в достаточно замкнутом диалектном коллективе, отражает особенности уклада, быта, близость к природе, характерные черты сельского труда, не искажается и не нивелируется никакой кодификацией... Поэтому диалектоноситель иначе "ослоапивает" окружающий мир, рисует иную картину бытия, чем носитель литературного языка, опираясь на возможности своего диалекта, развивая и обогащая их» (Р^^енко 2004: 25). Не случайно известный немецкий диалектолог Ф. Штро, говоря о соотношении диалекта и литературного языка, отмечал: «^алект рисует в красках то, что литературный язык представляет лишь в общих очертаниях» (Stroh 1931: 247). Это своеобразие диалектной номинативной логики лексической параметризации окружающего мира делает их устойчивыми к внешним влияниям, позволяет «без перерождения выдерживать напор этих влияний» (Потебня 1905: 175) и противостоять интеграционным процессам, ср. в связи с этим точку зрения Л.Э. Калнынь, которая, исследуя этот процесс на фонетическом материале, пришла к сходным выводам: «Р^ного вида контакты, в которые вступают русские диалекты с литературным языком, не приводят к устранению диалекта ни путем его замены стандартной формой, ни путем его включения в диалектно-^етературное двуязычие... Диалекты, существующие в условиях территориальной и временной преемственности, вопреки официальной языковой политике демонстрируют структурную устойчивость (консерватизм), естественно присущую живому языку. Это заставляет с сомнением относиться к тезису, согласно которому русские диалекты в современной языковой ситуации якобы занимают периферийное место, отведенное языковым реликтам» (К^шнь 1997: 119, 123).
436
ТВ. Вендина
Другая причина такой диалектной устойчивости связана с существованием общих культурных традиций, которые способствуют сохранению целостности ареала. «Целостность ареала задается не однородностью этнического состава, не прочностью экономических связей, не политическим устройством, не одинаковостью истории, не всеобщностью языка, а той общностью, которую мы разумеем под расплывчатым понятием «^дагура» и которую прекрасно ощущают представители одного народа, одной нации как высшее единство» (Степанова 1978: 45).
Более того, структурная организация системы диалектов также препятствует их нивелировке. В коммуникативной функции языка диалектов скрыты две противоположные силы - объединяющая и разъединяющая языковые общности (говорящих). Первая заключается в том, что представители разных географических районов, социальных и возрастных слоев, профессиональных и других группировок достигают при общении в пределах одной языковой территории взаимного понимания. В этом случае можно говорить о монофункциональном характере народного языка, вытекающем из единства и относительной устойчивости его внутренней структуры. Вторая выявляется при неизбежной «вертикальной» и «гаршонтальной» стратификации общества, когда внутри создающихся микроколлективов формируется определенный речевой вариант общенародного языка.
Материалы Атласа реально доказывают, что жизнь диалектного слова во многом определяется состоянием и механизмами эволюции словарного состава диалектов. Они говорят о том, что состояние лексико-сем^тиеской системы русских диалектов представляет собой динамическую устойчивость.
Сочетание в лексической системе диалекта двух прямо противоположных тенденций - динамики и консерватизма - является следствием общего механизма эволюции словарного состава любого языка, основанного на кумулятивном принципе. Высокая лексическая вариативность, наблюдающаяся практически на каждой карте Атласа, свидетельствует о динамике лексической системы русских диалектов. Несмотря на существование различных конструктивных и деструктивных факторов, влияющих на языковую систему диалектов (коотакты с другими иноязычными системами, с литературным языком, иноязычное давление, исчезновение населенных пунктов, физическое уничтожение носителей диалекта и т.д.), систему диалектной лексики отличает большой запас прочности, стабильности.
Русские диалекты в современной этноязыковой и этнокультурной... 437
Не могу в связи с этим не привести мнение исследовательницы Г.М. Курбангалеевой, много и успешно занимающейся русскими диалектами в иноязычном окружении, в частности, на территории Башкирии. Говоря о динамике их системы, отмечая наличие деструктивных факторов, автор пишет о том, что «с одной стороны, наблюдается стремление к постоянному обновлению, словотворчеству, достижению максимальной точности и наибольшей выразительности, а с другой - стремление к сохранению старого, консерватизм (не случайно в диалектах сохраняется так много архаичной лексики, своими корнями уходящей не только к древнерусскому периоду, но и праславянскому)». Поэтому «щю-цесс утраты устаревших слов идет гораздо менее интенсивно, чем в литературном языке: выходят в пассивный запас прежде всего слова и выражения, потерявшие свою материальную основу..., связанные со старым укладом жизни, старыми орудиями труда и материального производства, при этом некоторая часть подобной лексики сохраняется и подвергается переосмыслению. Действие и противодействие обеих этих тенденций придают диалектной лексике, как и системе диалекта вообще, структурную устойчивость». Несмотря на проникновение новых элементов из литературного языка или из других диалектных систем и языков, диалектная система не утрачивает своей устойчивости, поскольку «новые для системы элементы в течение длительного времени сосуществуют со старыми, исконными для старой системы, порождая ее повышенную вариативность. И эта возможность длительного сосуществования старых и новых вариантов - одна из важнейших особенностей диалектных лексических систем» (К^бангалеева: 2008, 85-86)4.
Структурная устойчивость диалектов поддерживается не только системой языка, но и механизмами его усвоения. Как показали исследования, навыки владения диалектной речью подсознательно сохраняются у представителей среднего поколения даже тогда, когда они становятся активными пользователями литературного языка. В старости эти навыки снова актуализируются, и среднее поколение вновь возвращается в лоно своего диалектного языка, ср. в связи с этим следующее замечание Л.Э. Калнынь: «Отражение того, насколько традиционная лексика глубоко сохраняется в подсознании носителей диалекта, можно видеть в таком явлении, как реставрация диалектных слов в речи носителей диалекта преклонного возраста, ранее освоивших литературный язык, возвращение, казалось бы, утраченных в речевой практике индивидуальных слов» (Каднынь 2007: 293, Коготкова 1970).
438
ТВ. Вендина
Континуальность диалектов, наличие междиалектных контактов - все это факторы, которые препятствуют их исчезновению. И поскольку «в самом языке нельзя найти возможности прекращения его существования» (Соссюр1990: 17), можно надеяться, что пока будет жива традиционная духовная культура, до тех пор будут существовать и диалекты.
Понятно, что в этом контексте особое значение приобретает развитие диалектологии. Существующая до сих пор инерция негативного отношения к изучению диалектов (особенно в педагогических вузах, следствием чего является сворачивание курса диалектологии, отмена диалектологической практики) должна быть преодолена как мешающая поступательному движению вперед.
Поэтому сегодня следует возродить интерес к изучению диалектов, повысить их ценность как памятника культуры и истории, ибо «только так, - по мысли А.А. Шахматова, - мы сможем привить любовь к своему отечеству, уважение к его прошлому, а также веру в его будущее» (Хрестоматия 1982: 89).
В этом отношении материалы «Лекстеского атласа русских народных говоров» имеют непреходящую языковую и культурную ценность.
Литература
Вендина 1998 - Вендина Т. И. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования (мжрокосм). М., 1998. Гринкова 1947 - Гринкова Н.П. Воронежские диалекты. М., 1947. Даль - Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. Г-ГУ. М., 1978-1980.
Иванов, Якубинский 1932 - ИвановА.М., Якубинский Л.П. Очерки по языку. М.; Л., 1932.
Калнынь 1997 - Калнынъ Л.Э. Русские диалекты в современной языковой ситуации и их динамика // ВЯ. 1997. №3.
Калнынь 2007 - Калн ынъ Л.Э. Динамика русских диалектов в связи с воздействием на них литературного языка // Межъязыковое влияние в истории славянских языков и диалектов: социокультурный аспект. М., 2007. Коготкова 1970 - Коготкова ТС. Литературный язык и диалекты // Актуальные пробемы культуры речи. М., 1970.
Курбангалеева 2008 - Курбангапеева ГМ. Лексика русских говоров Башкирии: основные тенденции формирования и функционирования // Лексический атлас русских народных говоров. Материалы и исследования. СПб.,
2008.
Михальченко, Крючкова 2002 - Михальченко В.Ю., Крючкова Т. Б. Социолингвистика в России // ВЯ. 2002. №5.
Русские диалекты в современной этноязыковой и этнокультурной... 439
Недоступова 2013 - Недоступова Л. В. Природа и человек в лексике говора поселка городского типа Таловая Таловского района Воронежской области. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Воронеж, 2013.
Орлов, Кудряшова 1998 - Орлов Л.М., Кудряшова Р.И. Русская диалектология: современные процессы в говорах. Волгоград, 1998. Петренко 1988 - ПетренкоВ.Ф. Психосемантика сознания. М., 1988. Потебня 1905 - Поте бня A.A. Язык и народность // А А. Потебня. Из записок по теории словесности. Харьков, 1905.
Радченко 2004 - Радченко O.A., Закуткина К А. Диалектная картина мира как идиоэтнический феномен // ВЯ. 2004. №6. Соссюр 1990 - Соссюр Ф. Заметки по общей лингвистике. М., 1990. СРНГ- Словарь русских народных говоров. Т. 1. М.-Л., 1965. Степанова 1978 - Степа нова Л.Г. К специфике ареального членения Италии // Проблемы ареальных контактов и социолингвистики. Л., 1978. Хрестоматия 1982 - Хрестоматия по методике русского языка. М., 1982. Шапошников 1999 - Шапошников В Н. О территориальной и функциональной структуре русского языка в концу XX столетия // ВЯ. 1999. №2. Stroh 1931 - Stroh F. Sprache und Volk // Hessische Blatter für Volkskunde. Bd. XXX-XXXI. 1931-1932.
Примечания
1 Ср., например, следующий пассаж из "Очерков по языку" AM. Иванова и Л Л. Якубинского: «Заитересован ли пролетариат в сохранении крестьянского разноязычия? - спрашивали авторы "Очерков" и отвечали: - Нет. Он заинтересован в его ликвидации. То обстоятельство, что русский национальный язык до сих пор не стал еще достоянием всего крестьянства, является одним из препятствий на пути социалистического строительства» (Иванов, Якубинский 1932: 142).
2
Ср. в связи с этим пример, который приводит в своей статье В Л. Шапошников. Говоря о нормализаторской и унифицирующей установке местной прессы (г. Шуя, бывш. Владимирская губ ), автор отмечает и сохранение в ней многочисленных диалектизмов (тжих, например, как лавы 'легкий сезонный мост через реку', мытилка 'род плота для полоскания белья в реке'), которые «яв^готся неотъемлемым элементом письменной и электронной прессы, так как обозначаемые ими реалии являются существенной частью хозяйственного ландшафта, а потому они являются устойчивыми компонентами языкового сознания» (Штошников 1999: 53).
3 Не случайно крупнейший немецкий диалектолог Й.Л. Вайсгербер дал такое определение диалекту: «Диалект есть языковое освоение родных мест» (Weisgerber 1956: 7).
4 Ср. также следующее мнение исследователей, которые пришли к сходному выводу, изучая донские казачьи говоры Волгоградской области: «Особенности внутренней организации диалектных систем препятствуют интенсивному их разрушению. Именно поэтому, несмотря на активное
440
ТВ. Вендина
воздействие литературного языка, современные говоры сохраняют многие архаические черты» (Орлов, Кудряшова 1998: 5); или вывод из диссертационной работы Л. В. Недоступовой, которая, описывая говор поселка городского типа Таловая (14 тыс. жителей) Воронежской области, приходит к выводу о том, что «диалект существует и продолжает развиваться даже при функционировании его в условиях районного центра» (Недосту-пова 2013: 20).
ЕЯ. Руденко
(Белорусский государственный университет, Минск)
Свобода в языковой картине мира белорусов
Abstract:
Rudenko E. Freedom in the linguistic worldview of the Belorusians
The article is devoted to the concept of «freedom» in the Belarusian language. Three types of data (dictionary, text and psycholinguistic) are involved. The material of all available dictionaries is extracted and summarized; precedent texts and corpus data are analyzed; associative dictionaries and other studies are explored; surveys are conducted, too. As a result, ethnoliguistic view on these data as far as on Belarusian toponyms with names of 'freedom' is created.
Ключевые слова: Концепг «свобода», картина мира, этнолингвистика, лексикон, текст, психолингвистика, белорусский язык.
В настоящей статье приведены наиболее значимые результаты исследования концепта «свобода» в языковой картине мира белорусов. Это исследование проводилось в соответствии с методикой Польской этнолингвистической школы, согласно которой учитываются три вида данных: словарные, текстовые и анкетные1.
1. Словарные данные. По данным словарей, для носителя современного белорусского языка концепт «свобода» означает:
1) государственную независимость. В этом значении, помимо слова свобода, часто выступают лексемы незалежнасць, сама-стойнасцъ, в печати и современных художественных текстах -воля;
2) демократические и гражданские свободы. В средствах массовой информации используется много устойчивых сочетаний и речевых штампов со словом свобода: дэмакратычныя свободы, свобода друку, гандлю и др. Само слово свобода (свободны) в этом значении в обыденной речи часто имеет иронический оттенок и противопоставляется порядку, дисциплине и законности (зараз у нас свобода; свободное выхаванне и т.д.), то есть понятие свободы переосмыслилось весьма специфическим образом;
3) личную свободу как состояние. В этом значении употребляются слова свобода и воля, но чаще воля;
4) простор, отсутствие преград - на современном этапе развития белорусского языка обозначается преимущественно словом воля2.
442
ЕЛ. Руденко
В качестве устойчивых сочетаний словарями приводятся ба-рацъба за свабоду, браць много свабоды, дэмакратычныя свободы, свобода веравызнання, дацъ свободу; браць много вoлi, даць много вoлi, даць волю рукам, вольному воля, вольная воля; даваць
3
волю .
2. Текстовые данные. Для белорусского языка и белорусской культуры давней и устойчивой является традиция понимания свободы как социального феномена - отс^ствие политического и экономического гнета, отсутствие ограничений в общественно-политической жизни'. Этот концепт был весьма актуален для Великого княжества Литовского - именно с этой эпохой соотносится устойчивое выражение золотая вольность, - в старобелорусском языке он передавался лексемами свобода, свободность, воля, вольность. Значимость социальных свобод подчеркивается в ключевых памятниках письменности, таких как Предисловие Льва Сапе-ги к «Статуту 1588 года» (кожьдый обыватель годенъ есть нага-ненья, который вольностью се фолить и правь своихъ умети и розумети не хочеть, которым правомъ усю вольность свою обва-рованую маеть)4 или Предисловия к Библии Франциска Скорины (ровная свобода всемъ, объщее имение всехъ (Скар. ДЗ, 3))5. В письменных текстах социальный аспект концепта «свобода» является наиболее реализуемым на всем протяжении развития белорусского языка вплоть до сегодняшнего дня (см. ниже корпусные данные).
Д ля нового периода развития белорусского языкового сознания (тчало XIX в., первое возроэвдение) свобода, воля - это крестьянский идеал (зюлля i свобода, зямля i воля), реализованный во многих значимых текстах художественной литературы, например, в поэме «Новая земля» Якуба Коласа: . . .гэта думка аб зямлi Запала у сэрца назаусёды, Як промень воли свободы. Позже он, под влиянием русскоязычной литературы, трансформировался в бел. свобода, в идеал политический, революционный (штх, прамень, сцяг, вецер свободы).
Для гражданина Беларуси, которая часто бывала в эпицентре военных конфликтов, свобода означает также суверенитет, независимость страны и, соответственно, неразрывно связана с идеей ее защиты: Усе, каму свобода дарага, падымайцеся на ворагау, на катау - М. Танк. См. также близкое к фразеологизму выражение барацьба за свободу.
Свобода, как и любое абстрактное понятие, в целом осмысляется человеком в терминах пространства, например, как место, куда можно попасть фвацца к свабодзе, прыкрыць свободу груд-
Свобода в языковой картине мира белорусов
443
зям1, дарога да свабоды), или как предмет, который может быть дан, отнят и т.д. (см. фразеологизмы даваць волю, свободу 'безмерно баловать'; брацъ многа волг, свабоды 'своевольничать'). Пассивность (естественно, неосознанная) «субъекта свободы» для носителей русского языка подчеркивалась Анной Вежбицкой6: русская (и белорусская) свобода может даваться и отниматься извне, в то время как для англичанина, например, это собственное чувство независимости, которое не может быть привнесено: Даць свободу усш народам! - Л. Арабей. (Сюба:) Чаму вы чакаеце, каб яньг вам свабоду на талерцы паднеслг - К. Крашва.
Свобода для белоруса - это нечто ценное, и, как все ценное, антропоморфизируется: Няма гэтюх путау, Якшг закулг свабоду -М. Т анк; свобода к вам стукае у дом - Я. Ко лас; не задушыць свободы; свобода прыйшла; шчыт для свободы. В целом такие контексты малотипичны для предикатно-ар^таентной структуры обозначений понятия «свобода» в силу его непредметного характера. Свобода - или концепт состояния, или признаковый концепт, например, ее можно переживать как чувство: прага да свободы, адчуванне свободы, пачуццё свободы.
Субъектом свободы может выступать не только человек (Растрадзшася 31на1да: - Няхай Аудоцця сядае. А мы на свабодзе пакоцш... - А. Савщва), совокупность людей или социум, но и элементы живой и неживой природы (I чуцъ апошт лёд зламауся,
3 зямлг клубок вады падняуся I з шумам коцщъ паузверх лёду,
Пачуушы волечку-свабоду, Усё болыиы-болыиы круг займае -
Я. Колас).
Все сказанное в двух предыдущих абзацах о бел. свобода полностью применимо и к бел. воля. Например: Быць спокойным Яно не можа - Значыцъ, мору Патрэбна воля - С. Фамш.
В качестве материала для текстового и корпусного исследования концепта «свобода» в белорусской публицистике были избраны: 1) архивы трех газет; корпус научных и научно-пощшяр-ных текстов7; 2) корпус текстов разных жанров, созданный в Ака-
демии наук Беларуси и доступный онлайн8; «Экспер^ентальный корпус белорусского языка» газетных и художественных текстов, разрабатываемый на филологическом факультете БГУ9.
Исследование концепта «свобода» в белорусской прессе проводилось на материале архивов газет разной политической ориентации: «Советская Белоруссия», «Звязда», «Наша шва», с привлечением данных публицистических полкорпусов названных выше корпусов БГУ и Академии наук РБ.
444
ЕЛ. Руденко
Газета «Советская Белоруссия» выходит 5 раз в неделю тиражом более 500000 экз., ее учредителем является Администрация Президента Республики Беларусь. Постулируется, что газета двуязычна, однако подавляющее большинство материалов выходит на русском языке. Официальная белорусскоязычная газета Беларуси - «Звязда», учредителями которой являются Совет Республики Национального собрания Республики Беларусь, Палата представителей Национального собрания Республики Беларусь, Совет министров Республики Беларусь. Газета «Наша шва» - еженедельная независимая белорусскоязычная газета, тираж которой более 6000 экз.; объем газеты - 48 с. половинного формата.
Из проанализированных контекстов следует, что в Беларуси пресса трактует свободу преимущественно как социальное понятие. Это координирует с данными словарей: бел. свобода понимается в первую очередь как отсутствие политического и экономического гнета, отсутствие стеснений, ограничений в общественно-политической жизни и деятельности какого-либо класса или общества в целом'. В рамках этого значения часто реализуются устойчивые сочетания свобода друку, свобода веравызнання, дэма-кратычныя свободы и т.д. В «Советской Белоруссии» социальным свободам посвящено 43% контекстов, в «Звяздзе» - 45%, в «Нашай шве» - 56%.
Способ представления концепта «свобода» в прессе Беларуси зависит не от языка, а от общей ориентации издания: преимущественно русскоязычная «Советская Белоруссия» и белорусскоязычная «Звязда» имеют сходные характеристики.
В официальной прессе Беларуси свобода чаще трактуется как государственная независимость, в половине контекстов эта семантика связывается с темой Великой Отечественной войны.
Трактовка свободы в белорусскоязычной «Ншпай шве» отличается от двух названных выше газет. Здесь гораздо выше процент материалов, где свобода понимается как социальный феномен (56%), и половина их сообщает об отсутствии или недостаточной реализации социальных прав и свобод. Преимущественное внимание к отрицательному, к недостаткам в реализации социальных свобод обусловило тот факт, что очень многие из отобранных контекстов посвящены внутренней жизни страны (90%).
Специфика в трактовке свободы белорусскоязычной «^мпай швай» заключается также в активном употреблении слова воля свобода' в противовес «Советской Белоруссии» и «Звяздзе». По-видимому, это объясняется тем, что белорусский язык «Звязды», в отличие от языка «Ншпай швы», - результат длительной руси-
Свобода в языковой картине мира белорусов
445
фикации. Кроме того, язык «Советской Белоруссию) и «Звязды» отражает влияние советского дискурса, где воля была синонимом анархии, а следовательно, мало употреблялась в качестве синонима «оф^щозной» свободе.
В художественных текстах из корпусов Академии наук и БГУ лексема свабода в большей половине контекстов употреблена в значении отс^ствие политического и экономического гнета, отсутствие стеснений, ограничений в общественно-полтической жизни и деятельности какой-отбо группы или общества в целом', что совпадает с пониманием свободы в публицистике. Треть контекстов - реализация семантики '^шная независимость, самостоятельность', и очень немногие - 'государственная независимость' (3%), причем, в половине случаев речь идет не о Беларуси: I усё ж невыказна горка ад того, што ужо два стагоддзъ як на першую з гэтых шаляу - за свабоду нашых далёкие г блЬкис суседзяу -пакладзена беларустх жьщцяу нязмерна болей, чым за свободу уласную (У. Арлоу. Мой радавод да пятага калена, або Спроба пазбегнуць выгнання).
Характерно, что в художественных полкорпусах контекстов с лексемой воля в два раза больше, чем с лексемой свобода. В половине контекстов слово воля представлено как синоним свабода (остшьные - жешшие, стремление'), причем также преобладает социальное понимание концепта: Беларусь на пацеху Вашы дзетт каб расьлй I пад бацъкаускш стрэхг Славу й волю прынясьл1 (К. Акула. Ашаускай самапомачы зьгапвае слова ад суседа). Воля также активно трактуется как антоним к 'торемное заключение'.
3. Анкетные данные. Третья группа сведений об исследуемом концепте - анкетные данные. Нами было проведено анкетирование с 70 студентами-^^^^'ариями и 50 - естественниками. Им предлагалось выполнить следующие пункты развернутой анкеты:
1. Зап^шце словы, якш можна выкарыстаць замест слова свабода.
2. Заш^ще словы, супрацьлеглыя па значэнш слову свобода.
3. Зашшыце 3 асацыяцьп да слова свобода.
4. Зашшыце 3 асацыяцьп да слова воля.
5. Зашшыце 3 асацыяцьп да слова волънасць.
6. Якая бывае свабода? Дашшще 3 атрыбуты да слова свобода:
свобода (якая?) ...
7. Даштще 2-3 дзеясловы, якш спалучаюцца са словам свабода.
Свобода (што робщь?) ...
8. Даш^ще назоунш да прыметшгау свободны, свободная, свободное, свабодныя.
446
ЕЛ. Руденко
9. Дашгаще назоунла да прыметшкау вольны, вольная, вольнае, вольным.
10. Дат^ще другую частку складанага сказа: У Фрыляндьй свобода, але ... .
11. Заштще вядомыя вам устойтлвыя выразы, прыказю i пры-маую са словам свобода.
12. Заштще вядомыя вам устошлвыя выразы, прыказю i пры-маую са словам воля.
13. Натшце кароткае сачыненне, якое пачынаецца cлoвaмi: На маю думку, свобода ... Па-мойму, сутнасць свободы... Мне зда-ецца, свобода (свободу, свободой ...) ... . Адкажыце у ш на пы-танш: Што значыць слова "свабода"? Што значыць, па-в^дму, "сапраудная свабода"?
Анализ ответов информантов показал следующее:
1. Среди слов, которыми можно заменить бел. свобода, наиболее часто встречаются воля, незалежнасць, вольнасць, роунасць, вальнадумнасць, братэрства, где воля, незалежнасць, вольнасць являются синонимами, вальнадумнасць - гипонимом, а роунасць и братэрства - элементами, часто встречающимися вместе с бел. свобода.
2. Понятиями, противоположными «свобода», по мнению информантов, являются няволя, зняволенне, рабства, прыгнет - в словарях антонимом бел. свобода и воля называется только няволя10.
3-5. Что касается ассоциаций к бел. свабода, воля, вольнасць, то они в значительной степени пересекаются. Во-первых, в ассоциациях названные лексемы часто взаимозаменяемы, особенно свобода и воля. Во-вторых, ассоциации этих лексем часто подобны, например, и к бел. свобода, и к бел. воля дана ассоциация права; воля и вольнасць - магчымасць, дазволенасць; свабода, воля, вольнасць - дазвол, простора. Характерно, что практически все ассоциации к названным трем словам являются парадигматическими.
6. Самыми частыми атрибутами бел. свабода являются роу-ная, сапраудная, (не)абмежаваная, уласная; бел. воля - сапраудная, чалавечая; бел. вольнасць - (не)абмежаваная. Таким образом, атрибуты рассматриваемых лексем также часто повторяются; исключением являются только фразеологизированные сочетания, например, асабютая свабода; добрая воля, свая воля, народная воля; золотая вольнасць, шляхетская вольнасць.
7. Среди самых частотных глагольных словосочетаний с лексемой свабода можно назвать свабода юнуе, акрыляе, узвы-шае, дазваляе, но и губщь. Заданная модель словосочетания «подталкивала» информантов к антропоморфизации свободы, и эта ан-
Свобода в языковой картине мира белорусов
447
тропоморфизация была в полной мере реализована: свобода пры-ходзщъ и даже памфае, уваскрасае, жыве. Несмотря на такую модель, в ответах информантов нередки были сочетания, где бел. свобода являлась объектом действия (адсжшацъ, абараняць, атры-мацъ, чакаць свободу) или где инфинитив выполнял атрибутивную функцию (свобода гаварыць, мыслщь, выбграць).
8-9. Наиболее распространенными существительными при атрибуте свободны (-ая, -ае, -ыя) были следующие: свободны ча-лавек, народ, покой, выбор; свободная нацыя, дзяржава, крата; свободное жьщцё, адзенне, мысленне; свабодныя людз1, выборы, адносшы. Фактически те же существительные распространяются прилагательным вольны (-ая, -ае, -ыя), за исключением сочетаний, близких к устойчивым: вольны вецер, гилях; вольная птушка; волъ-ныя мастацтвы, паводзтъг.
10. Варианты завершения предложения У Фрыляндъй свобода, ал е. (вариация ЬШ-теста) весьма любопытны и показательны. Сущность наиболее распространенного завершения - .., але такого месца на свеце няма. Далее следует: .., але толью на словах; ..., але ёсць абмежавант. ВШ-тест выявляет страхи белорусов: . ., але няма упэуненасцг у будучыт. ..., алеузровень жыцця вельмг тзю. ..., але холодна.
..., алелюдз! усё адно нешчаслшыя.
Единичен контекст, когда бел. свобода трактуется как анархия: ..., але людзг прытрымл1ваюцца законау.
И типично белорусское резюме: У Фрыляндъй свобода, але дома лепш.
11-12. Известные информантам устойчивые выражения со словами свобода и воля очень немногочисленны: фактически они ограничиваются фраземами вольнамуволя и свобода слова. Представлен также фразеологизм на усё воля Бога (божая воля), где воля выступает в значении желание'.
13. Короткое сочинение носителей белорусского языка на тему свободы показало следующее:
Подавляющее большинство информантов понимают свободу как личностную категорию. Для них важно ощущение личной свободы, которая трактуется и как стан душы, свобода думю, и как индивидуальная независимость. В сочинениях очень часто повторяется сочетание свобода выбору, но этот выбор не должен ущемлять свободу другого. Свобода - паняцце адноснае; Свобода за-канчваецца там, дзе пачынаец-ца свобода другого - вот вторая ключевая мысль сочинений. Свобода - не вседозволенность, сво-
448
ЕЛ. Руденко
бода неотделима от ответственности и обязанностей. Но такое понимание свободы никак не связывается со страной, с государством - речь идет о межличностных контактах. Свобода как социальная категория представлена только в двух ответах, например: Сапраудная свобода - кaлi грамадзяне выказваюць свае меркаван-т, i улада да а прыслухоуваецца.
Парадокс, но, согласно другим пунктам анкеты, свобода для белорусов - социально-полтический концепт. Показательны ответы на 11-й пункт (свобода слова, свобода друку, дэмакратыч-ныя свободы). Клишированные ответы такого рода можно назвать «цт^тационными» или «европоцентристскими».
Таким образом, трактовка свободы информантами отличается от трактовки свободы в толковых словарях белорусского языка и в текстах. Там свобода репрезентируется в первую очередь как социальный феномен, неотделимый от понятий «с^ана» и «государство». Приоритет индивидуальной, личностной свободы характерен для носителей русского языка. То, что эта черта повторяется в анкетах на белорусском языке, по-в^щмому, является следствием двуязычия информантов, причем, для многих из них родным является именно русский язык.
С другой стороны, картина мира белорусов, в том числе и русскоязычных, отличается от картины мира русскоязычных россиян. Этой проблеме уже посвящались специальные исследования11. Нами это явление описано в других работах на материале политического дискурса - ежедневных газет Беларуси (белорусско- и русскоязычных) и Украины (у^аинско- и русскоязычных) в сравнении с русскоязычными газетами России12. К сожалению, бел. воля, волънасць, свобода отсутствуют в ассоциативных словарях белорусского языка13. В Славянском ассоциативном словаре14 приводятся ассоциации к бел. вольны: вецер 167, чалавек 96, час 63, птушка 20, свободны 17, свобода 14, народ 12, ... , ветер 5. Среди названных наиболее частых ассоциаций привлекают к себе внимание два факта: 1) реакция чалавек гораздо более частотная, чем реакция народ, реакция Беларусь - единичная; 2) среди частотных встречается русскоязычная реакция ветер - русскоязычные реакции на белорусскоязычные стимулы в целом нередки.
В Беларуси два государственных языка: русский и белорусский. Анкетирование проводилось в Беларуси не только на белорусском, но и на русском языке, а также на русском языке в двух городах России. Ответы белорусов на белорусском и русском языках были очень похожи между собой. Это в целом характерно для белорусского менталитета: различия могут быть связаны с груп-
Свобода в языковой картине мира белорусов
449
повой, возрастной, тендерной идентичностью, но, как правило, не языковой. Большинство информантов расценивали свободу как личностную категорию - это показывает изменение идентичности белорусов, процесс ее русификации. Специфика ответов на пункты анкеты белорусов (белорусско- и русскоязычных) заключалась в том, что для белорусов свобода чаще и сильнее связана с категорией ответственности, с ограничениями.
Анкетирование показало также тендерные различия. Например, только женщины предлагали такие ответы, как небяспечная свобода. Частая женская ассоциация к прилагательным свободны, вольны: свободное адзенне, бел. вольны вецер, мужская - вольны птах, вольным пводзты. Для мужчин чаще, чем для женщин, свобода обозначает деньги, для юношей - финансовую независимость от родителей.
Свобода чаще антропоморфизируется женщинами, и это типично для информантов, принадлежащих ко всем опрошенным группам. Свобода «вдогаовляет», «^ирает», «^вет» и др. чаще для женщин, чем для мужчин. Кстати, свободу представляют как женщину носители всех языков, по крайней мере индоевропейских.
Заключение
Большинство жителей Беларуси двуязычны и хотя бы пассивно владеют обоими языками. Языковая картина мира белоруса зависит от многих факторов: характер билингвизма (он может быть разным даже при преимущественной распространенности смешанного асимметричного типа); язык представления - русский или белорусский - и его территориальная и/шга социальная разновидность; социальное положение, пол, возраст, образование носителей.
Исследование публицистических текстов (белорусскоязыч-ные и двуязычные газеты) и анкетирование показали, что представление концепта зависит не столько от языка (русский или белорусский), сколько от социальной принадлежности, возраста, пола, образования. Жители Беларуси консолидированы как нация, в отличие, например, от жителей Украины, где аналогичный анализ демонстрирует наличие двух разных языковых картин мира в зависимости от используемого языка.
«Свобода», по данным белорусского языка, в словарях, в художественной литературе, в публицистике (бел. свобода, воля, вольнасць, незапежнасць) предстает в первую очередь как соци-
