CC BY
84
русская православная ЦЕРКОВЬ,
ОБЩЕСТВО, ВЛАСТЬ В 1945-1958 гг.
Ю.В. Гераськин
В вузовском курсе отечественной истории, в разделе о послевоенном развитии СССР, при рассмотрении особенностей общественно-политической ситуации вопросу о состоянии государственно-церковных отношений не уделяется должного внимания. Эта проблема практически не нашла отражения в учебниках. Студенты знают, что в годы Великой Отечественной войны состоялось примирение и сближение советской власти с Русской Православной Церковью, которая благословила народ на защиту Родины. Однако они не представляют реального положения РПЦ в послевоенный период. Рассмотрение данной проблемы позволяет глубже понять специфику государственно-церковных отношений в новейшей истории России, их сложность и противоречивость. Это актуально в условиях развернувшейся в современном научном сообществе дискуссии о роли и месте церкви в государстве.
Победа в войне подняла на небывалую высоту не только международный престиж СССР, но и авторитет власти внутри страны. Она как бы закрыла тему антицерковных репрессий 20— 30-х гг., растворив ее в своих результатах. Победа_стала основой для сближения государства и церкви, обоснованием скрепляющей идеи этого сближения — не допустить следующей кровопролитной войны. Учитывая напряженное эмоциональное состояние народа, руководство страны решило пойти на уступки, сделав шаг навстречу Русской Православной Церкви. Это соответствовало новой линии политического
руководства в национальном вопросе. Ведущая роль в достижении победы отводилась русскому народу, понесшему в войне наибольшие потери.
Интерпретация итогов войны как довода в пользу одобрения существующей власти нашла понимание в массовом сознании, в том числе духовенства и верующих. В апреле 1946 г. в ходе предвыборной кампании в Верховный Совет СССР духовенство демонстрировало свою безусловную поддержку выдвинутых кандидатов. В беседах с верующими они убеждали их прийти к избирательным урнам и проголосовать.
После Победы наряду с верой в Бога возникает феномен обожествления руководителя Победы, «отца народов» И.В. Сталина. Образ вождя, представлял собой, как справедливо отмечает Е.Ю. Зубкова, «живой символ веры» [1]. К юбилею вождя Московская Патриархия подготавливает специальный приветственный адрес от духовенства и мирян [1]. В целом восторженное отношение к Сталину было искренним, хотя в ряде случаев служило своеобразным «защитным механизмом» от возможных преследований. Ссылки на авторитет Сталина как «заботливого отца народов» активно использовались верующими в ходатайствах об открытии церквей. Красноречива тональность письма верующих с. Доброе Добровского района Рязанской области (4 июля 1949 г.) председателю Рязанского облисполкома П. Сме-танину: «Позаботься о нас, как наш родной отец Сталин заботится!»[2].
Русская Православная Церковь, принявшая курс Сталина на сближение
в самый драматический момент истории государства, не могла не считаться с реалиями политической ситуации. Контроль государства над Церковью стал базироваться на конституционно-правовой основе. Послевоенное состояние РПЦ церковными деятелями того времени воспринималось как возвращение к синодальному периоду государственно-церковных отношений, обер-прокуроры которого напоминали уполномоченных по делам РПЦ.
31 января 1945 г. в Москве состоялся Поместный Собор РПЦ, на котором было принято «Положение об управлении РПЦ». В январе 1946 г. Церковь получила ограниченное право юридического лица. Благодаря этому появилась возможность создавать церковные предприятия для изготовления предметов культа. Так, в Рязанской епархии открылась своя свечная мастерская. Производство свечей, налаженное в Рязани, к 1950 г. достигло объема 23 тонн, что позволяло помогать другим епархиям [3].
В 1948 г. в Рязанской области действовало 85 храмов, что означало вос-138 становление церковной структуры, разрушенной к началу войны [4]. Решением Совета Министров СССР от 8 июня 1946 г. было разрешено начать богослужение в Борисо-Глебском соборе г. Рязани, получившем статус кафедрального. В нем сразу же начались ремонтные работы. 27 января 1947 г. был освящен главный престол, а 12 августа 1948 г. собор посетил Святейший Патриарх Алексий (Симанский) [5].
Наблюдался интенсивный религиозный подъем, позволяющий говорить о том времени как о «втором крещении Руси». Положение Церкви в государстве значительно упрочилось. Снимались некоторые ограничения при открытии церквей, на территории
которых уже находились действующие храмы. За монастырями сохранялись находящиеся в их пользовании помещения, земли, промыслы. Секретным постановлением СНК СССР (28 января 1946 г.) за подписью Сталина во всех действующих церквях разрешили колокольный звон [6]. В местные органы власти от приходов пошли ходатайства о снятии уцелевших церковных колоколов с пожарных каланчей. Церковный историк В. Цыпин говорит о более чем 50 млн православных верующих в послевоенные годы [7]. В годы войны началось богослужение почти в 10 тыс. храмах [8]. В церковь потянулись те, кто раньше был далек от нее. Церковь, давая людям необходимое успокоение после тяжелых невзгод военных лет, выполняла своеобразную компенсаторную функцию. Донесения тех лет отражают впечатляющие картины активизации церковной жизни. Так, во всех 85 церквях Рязанской области в 1949 г. на Пасхальном богослужении присутствовали 135— 140 тыс. верующих [9].
В 1948—1949 гг. в Рязанской, Тамбовской, Пензенской епархиях была предпринята попытка издания периодического епархиального бюллетеня. Наибольшее их количество (4) выпустила Рязанская епархия [10].
Постепенно шло складывание созданного в 1944 г. института областных уполномоченных по делам РПЦ. В руках уполномоченных сосредоточилось: рассмотрение заявлений верующих об открытии церквей, подготовка справок, проектов-заключений, решений облисполкома, а также реализация решений Совета по делам РПЦ об открытии храмов, регистрация религиозных общин, служителей культа. Был налажен прием духовенства и верующих. Духовенство посещало упол-
номоченного чаще всего по вопросам регистрации религиозных обществ, помощи в отпуске стройматериалов, а также разрешения конфликтных ситуаций, возникающих с местными властями. Основной мотив посещения уполномоченного верующими — выяснение результатов ходатайств об открытии храмов. Нередко шли с жалобами на препятствия, чинимые местными органами власти. Обязанностью уполномоченного были информирование центра обо всех незаконных фактах администрирования в сфере государственно-церковных отношений и амортизация их негативных последствий. Поскольку должность уполномоченного не была напрямую инкорпорирована в местную партийно-советскую вертикаль власти, то его статус был не вполне понятен местной номенклатуре.
Советская система шла на уступки Церкви в собственных интересах и в зависимости от ситуации. Прагматизм Сталина сделал возможной ее институ-ализацию. Все же, по большому счету, пропагандистская машина не утратила своей антиклерикальной направленности. В 1947 г. был ликвидирован «Союз воинствующих безбожников», сдержаннее стала атеистическая пропаганда, которая приняла форму научно-атеистической. С другой стороны, еще в сентябре 1944 г. было издано специальное постановление ЦК ВКП(б) «Об организации научно-просветительской пропаганды» в целях, как указывалось в документе, «преодоления пережитков бескультурья, суеверий и предрассудков» [11]. Эти задачи стало отчасти решать Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний «Знание».
Во второй половине 40-х гг. государство стало тревожить даже мини-
мальное участие Церкви в благотворительной деятельности, возможный в связи с этим рост ее авторитета. То, что недавно считалось выражением патриотических чувств, отныне расценивалось как подкуп с целью привлечения людей в лоно церкви, а потому строго осуждалось и преследовалось. С 1 января 1947 г. прямые сборы Церкви на патриотические цели были запрещены. Недополученные доходы государство попыталось наверстать через продажу священникам и приходам облигаций госзаймов.
В 1948 г. Русская Православная Церковь торжественно и широко отпраздновала 500-летие своей автокефалии. Во всех храмах страны по указанию Патриархии 17—18 октября прошли торжественные всенощные и литургии, сопровождающиеся проповедями [12]. На юбилейные торжества, проведение которых планировалось в форме Всеправославного Совещания, были приглашены главы всех поместных православных церквей. Однако, опасаясь советского гегемонизма, на Совещание в июле 1948 г. не прибыл ни один из Патриархов древнейших православных церквей. Провал Совещания можно считать отправной точкой в охлаждении окружения Сталина к Церкви.
1948 г. положил конец послевоенным колебаниям власти относительно выбора «мягкого» или «жесткого» пути в политике. Начался новый виток репрессий. Вместе с началом «холодной войны» Сталин стал утрачивать позиции главного политика мира, которым он себя чувствовал после Победы. Складывается военно-политический блок НАТО, начинается атомный шантаж. Фиаско в реализации гегемонист-ских замыслов советского руководства, разрыв советско-югославских отноше-
ний и обстановка «холодной войны» по-своему повлияли на внутриполитическую ситуацию. Репрессивной политике была придана внешняя форма борьбы с западничеством, или, по терминологии тех лет, «низкопоклонством». В качестве носителей «инородного» начала были выбраны советские евреи («безродные космополиты»).
В то же время РПЦ, стоявшая к русской традиции ближе всех, оказалась также под ударом. В 1948 г. следуют аресты церковных иерархов: архиепископа Оренбургского Мануила (Леме-шевского), архимандрита Вениамина (Милова) [13]. 28 октября 1948 г. Совет Министров СССР постановил отменить им же ранее принятое распоряжение об открытии 28 храмов под предлогом того, что оно не было подписано Сталиным [14]. Возобновляется преследование коммунистов и комсомольцев, соблюдающих православные традиции и имеющих в доме иконы.
Факты нарушений законодательства со стороны местных властей отражали непонимание ими политики государства в отношении церкви. Карди-1^0 нальное изменение политики государства по отношению к Церкви, происшедшее в годы войны, отнюдь не породило отношение к ней как к институту, находящемуся под покровительством государства. Конечно, весомо выглядели в глазах общественного мнения факты признания патриотической деятельности духовенства, такие, например, как награждение архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) Сталинской премией 1-ой степени. Чиновники сталинского призыва воспринимали послабления Центра в отношении Церкви за одну из многочисленных кампаний, которую нужно пережить, не впадая в своих действиях в какую-либо крайность. По их представлениям, полити-
ка лояльности государства к Церкви в любой момент могла быть свернута, и тогда действия активных ее проводников в жизнь будут названы ошибочными. Незадолго до юбилейных торжеств, в августе 1948 г. по настойчивому требованию Совета по делам РПЦ Синод был вынужден принять решение о запрещении крестных ходов из села в село, похоронных процессий, молебнов на полях, разъездов правящих архиереев в период полевых работ, издательской деятельности в епархиях без разрешения Синода и т.п. [15].
В 1949 г. старое окружение Сталина, сфабриковав «ленинградское дело», сумело разгромить так называемую «Русскую партию» в руководстве страны. Кампания по обвинению в русском национализме как бы уравновесила проведенную незадолго до нее кампанию против космополитизма. Проходят аресты более 2000 руководящих русских кадров в центре и на местах. Эта политическая кампания, как своеобразный ответный вызов на кампанию борьбы с космополитизмом, косвенно не могла не отразиться на государственно-церковных отношениях, поскольку РПЦ ассоциировалась с русскими национальными традициями и культурой. В наметившейся в годы войны тенденции сотрудничества властей с церковью возникает элемент торможения. Однако открытая война против Церкви могла привести к большим издержкам. Поэтому началось постепенное повсеместное ограничение влияния Церкви, вытеснение ее на периферию общественной жизни, при сохранении внешне лояльных отношений. Теорию об обострении классовой борьбы в ходе строительства коммунизма никто не собирался отменять.
13 мая 1949 г. Сталину ложится на стол критическая докладная записка
начальника Отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Д.Т. Шепилова о регламенте деятельности Совета по делам РПЦ, результатах работы Г.Г. Карпова на посту руководителя Совета. Карпов обвинялся в обмене подарками и подношениями с Патриархией [16]. В начале мая 1949 г. Маленков доложил Сталину проект постановления ЦК ВКП(б), подготовленный Шепиловым, «О массовом совершении религиозного обряда в день церковного праздника «крещение» в городе Саратове» [17]. О событиях в Саратове поведала «Правда» 19 февраля 1949 г. В них участвовал саратовский епископ Борис, что явилось подходящим поводом для нагнетания антицерковных настроений. Новый руководитель идеологической службы ЦК М. А. Суслов разрабатывает планы усиления атеистической работы. 20 июня 1949 г. выходит постановление ЦК КПСС «О состоянии и мерах по улучшению работы Всесоюзного общества по распространению политических и научных взглядов» [18].
Опасность разгрома церковной организации в 1949 г. была отодвинута благодаря активизации миротворческой деятельности РПЦ. Делегаты от Московской Патриархии в апреле 1949 г. приняли участие в работе Парижского конгресса Движения сторонников мира, а в августе того же года — в деятельности I Всесоюзной конференции сторонников мира. РПЦ получила представительство во Всемирном Совете Мира, ее иерархи и рядовые священники включились в работу Советского комитета защиты мира, его региональных отделений. Большой вклад был внесен РПЦ в сбор подписей под Стокгольмским воззванием о запрещении ядерного оружия.
В печати появляется тезис о единстве взглядов верующих и атеистов,
одобряющих политику партии и государства, направленную на борьбу за мир. В лексиконе партийных и государственных документов стали реже применяться термины «антирелигиозная» и «атеистическая» работа. Не прозвучали они и в Отчетном докладе ЦК ВКП(б) XIX съезду партии, который в октябре 1952 г. представил делегатам Г.М. Маленков. Впервые на съезде партии вообще был обойден молчанием вопрос о задачах антирелигиозной пропаганды. Однако, как бы ни лавировало государство, «линия партии» по отношению к традиционной вере оставалась неизменной. Священнослужители продолжали чувствовать уязвимость от репрессивной машины.
Начатая после смерти Сталина частичная реабилитация жертв незаконных репрессий вызвали у ряда людей тягу к религии. Наблюдался рост религиозного самосознания у части выпущенных политзаключенных. В то же время смерть Сталина, воспринимаемая обществом как своеобразный конец привычного мира, была фактором всплеска религиозности. Царившую тогда атмосферу отражает доклад Совета по делам РПЦ от 15 апреля 1953 г. в ЦК КПСС о многолюдном праздновании Пасхи в ряде регионов страны
[19].
Рост посещаемости церкви с 1953 г. уполномоченные пытались объяснить подъемом патриотических чувств по поводу кончины вождя народов Сталина. В контексте эпохи понятна телеграмма Патриарха Алексия I от 4 марта 1953 г. епархиальным архиереям с просьбой совершить во всех храмах всех епархий молебны о здравии Сталина с пояснением, что Церковь «не может забыть благожелательного к ней отношения правительства и лично Сталина...». В дни похорон Патриарх
направил правительству послание, выражая соболезнование по случаю кончины Сталина. Во все епархии следует указание помолиться об упокоении Сталина. Предлагалось записать его имя в Синодик для поминовения по формуле: «Еще молимся о упокоении Верховного вождя Советского Союза, новопреставленного Иосифа» [20].
Предельное перенапряжение общества в предыдущие десятилетия сопровождалось колоссальным выбросом энергии, за которым неизбежно следовали более или менее расслабленное состояние, спад остроты ощущения страха. Сельские храмы стали соперничать по притягательности с клубами. Об этом свидетельствовало письмо в «Комсомольскую правду» учительницы из колхоза «Новая жизнь» в с. Фирюлевка Михайловского района Рязанской области, опубликованное 8 сентября 1954 г. под заголовком: «Там, где бездействует клуб». Причиной подобной ситуации называлась неустроенность досуга на селе. Священники пытались завоевать авторитет у сельской молодежи через организацию ее 142 досуга: рыбалку, спортивные игры, церковные хоры.
Через год после кончины Сталина следует первая реакция власти в отношении состояния религиозности в обществе. 7 июля 1954 г. принимается постановление ЦК КПСС «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения», которое вызвало серьезные осложнения в отношениях властей и верующих. В сентябре 1954 г. в СССР с очередным визитом прибыл митрополит Ливанский Илия (Карам), с которым обсуждались пути привлечения на сторону Московской Патриархии других православных иерархов. Чтобы разрядить напряженность в отношениях с Цер-
ковью, в ноябре 1954 г. было принято еще одно постановление ЦК КПСС «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения», противоположное по духу июньскому постановлению [21].
Таким образом, «драконовское» партийное решение к реализации принято не было. Постановления 1954 г. только подогрели интерес населения к церковной теме. Некоторые из местных руководителей махнули на все рукой и перестали придавать большое значение борьбе с религиозными предрассудками. Тамбовский уполномоченный отмечал, что 70% детей посещали Моршанский храм, а встретившегося на улице священника приветствовали более уважительно, чем учителей [22].
Вышедшее по итогам ХХ съезда постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» было воспринято верующими как отмена всяких ограничений. В своем ходатайстве об открытии церкви в адрес К.Е. Ворошилова верующие с. Бе-резово Чапаевского района Рязанской области написали: «Теперь нет культа личности, и мы разогнули спину». Увеличивается поток писем и обращений от верующих в адрес рязанского уполномоченного: с 34 обращений в 1955 г. до 90 обращений в 1956 г. [23].
Восстановление демократических норм в партии и государстве после смерти Сталина, критическая оценка прошлого исторического опыта сказались на обстановке не только в обществе, но и Церкви. Приходские священники все больше ощущали на себе возрастающую требовательность прихожан и непокорность своих подчиненных: псаломщиков, пономарей, певчих. Со стороны отдельных церковных служащих предпринимаются попытки обозначить тему внутрицерковной де-
мократии. В 1955 г. певчие Скорбящен-ской церкви г. Рязани направляют Председателю Совета по делам РПЦ Карпову жалобу на руководство своей церковной общины, заявляя протест против снижения оплаты труда. Более показателен протест членов приходской общины Борисо-Глебского кафедрального собора. В мае 1955 г. она потребовала созыва общего собрания, чтобы заслушать отчет исполнительного органа и ревизионной комиссии, работавших 7 лет без переизбрания [24].
Факты нарастания внутрицерков-ных конфликтов дают основание предполагать, что именно они подсказали власти идею изменения порядка приходского управления в 1961 г., когда настоятеля храма подчинили исполнительному органу церкви. Идея демократизации приходской жизни, витавшая в настроениях церковных служащих в середине 50-х гг., была официально озвучена и запущена в работу на старте хрущевской антирелигиозной кампании 1958—1964 гг. В 1958 г. заканчивается период относительной стабильности в государственно-церковных отношениях, продолжавшийся все послевоенные годы. Церковь, в силу ряда обстоятельств, не смогла нейтрализовать эти настроения. Будучи легализованной Сталиным в годы войны, Церковь, по иронии судьбы, стала восприниматься как институт, порожденный в годы сталинских деформаций, характеризующийся отходом от демократических норм жизни. Второй раз на протяжении XX в. Церковь отождествлялась с ликвидированной политической системой, и дважды ей приходилось демонстрировать свою лояльность новой власти.
Немаловажным фактором этой метаморфозы было изменение состава православного духовенства. По амнис-
тии и через реабилитацию вернулись к служению священники, угодившие в лагеря еще с довоенных лет — люди духовные, претерпевшие за веру. В то же время массовое открытие приходов вынуждало пастырей рукополагать людей, не имеющих духовного образования, а порой и призвания к пастырству. В 1952—1956 гг. число абитуриентов духовных семинарий и академий увеличилось в 2 раза [25].
До 1962 г. не существовало твердых окладов для священников. Поэтому материальное положение приходского духовенства считалось производным от благосостояния крестьянства. Если условия быта священников были намного лучше, то они заставляли крестьян сравнивать их со своим житьем, что вносило во взаимоотношения элементы отчуждения. С 1949 г. размер дохода священника, подлежащего налогообложению, определялся по его заявлению. Возможность иметь неучтенный доход способствовала росту благосостояния духовенства. Исчезает отпечаток былой маргинальности священства. Материальная обеспеченность давала возможность позволить себе роскошь, ранее не позволительную: купить, например, дом. Примеры благополучия на фоне послевоенной разрухи вступали в диссонанс с уравнительной психологией населения. Этим умело пользовалась власть, вкладывая в народное сознание неприглядный образ «попа-обманщика».
Церковь в тот период остро нуждалась в пастырях-подвижниках, готовых жизненным примером, словом, духовным опытом организовать приходскую жизнь, повести за собой народ, напоминая ему о вечных истинах. Патриархия осуждала неэтичное поведение своих служителей. В августе 1958 г. Патриарх Алексий обратился к «Преосвя-
щенным епархиальным архиереям» с посланием, где подверг острой и резкой критике некоторых служителей Церкви, выразил полное неприятие злоупотреблений церковными средствами, имуществом. Постройка дач за счет средств Церкви, приобретение обстановки для дома, присвоение денежных сумм, содержание за их счет родственников было признано им как «несоответствующее высокому и чистому служению, к которому призваны служители Церкви Христовой» [26].
В попытке дискредитировать Церковь в глазах общества, власть, спекулируя на идее построения коммунизма, рисовала Церковь архаичным препятствием на пути к светлому будущему. Поддержку этим настроениям Хрущев искал в поколении детей военной поры, прошедших воспитание в трудовых коллективах, без семьи и внутрисемейного воспроизводства православной традиции. Готовилось решительное наступление на Церковь. Смерть главного гаранта относительной стабильности государственно-церковных отношений открывала дорогу этому наступлению. Оставалось лишь укрепиться в партийном руководстве, низвергнув в борьбе за власть политиков старого сталинского окружения.
Таким образом, рассмотрение темы «РПЦ, общество, власть в 1945— 1958 гг.» дает возможность студентам глубже представить специфику государственно-церковных отношений в рамках конституционных норм СССР.
ЛИТЕРАТУРА
1. Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. — М., 2000. — С.230.
2. Государственный архив Рязанской области (далее ГАРО). — Ф.Р-5629. — Оп. 1. — Д. 12. — Л. 44.
3. Там же. — Д. 24. — Л. 8.
4. Там же. - Д. 52. - Л. 30.
5. Святые и праведники земли Рязанской / Авт.- сост. Т. Веселкина. — Рязань, 2000. — С. 221.
6. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — Ф.Р-6991. — Оп. 1. — Д. 29. — Л.7-7об.
7. Цыпин В., протоиерей. История Русской церкви 1917—1997. — М., 1997. — С. 337.
8. Шкаровский М. Нацистская Германия и Православная Церковь. — М., 2002. — С. 498.
9. ГАРФ. — Ф. Р.-6991. — Оп. 1. — Д. 317. -Л. 38.
10. ГАРО. — Ф.Р-5629. — Оп. 1. — Д. 57. — Л. 93—120, 135—149.
11. КПСС в резолюциях и решениях... — Т. 6. — 1941—1954. — М.: Политиздат, 1971. — С. 121—123.
12. Журнал Московской Патриархии (далее ЖМП). — 1948. — Спец. номер. — С. 26—27.
13. Цыпин В. Указ. соч. — С. 358.
14. РГАНИ. — Ф. 5. — Оп. 16. — Д. 669. — Л. 8—9.
15. РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 132. — Д. 109. — Л. 48.
16. Там же. — Д. 110. — Л. 27.
17. Шкаровский М.В. РПЦ и советское государство в 1943—1964. От «перемирия» к новой войне. — СПб., 1995. — С. 139—140.
18. КПСС в резолюциях... — Т.6. — С. 281— 286.
19. РГАНИ. Ф. 5. — Оп. 30. — Д. 10. — Л. 2— 4.
20. Известия. — 1953. — 10 марта; ЖМП. — 1953. — № 3. — С. 9—10; ГАРО. — Ф. Р-3251. — Оп. 33. — Д. 115. — Л. 117.
21. КПСС в резолюциях. — Т. 6. — С. 502— 507; 516—520.
22. Государственный архив Тамбовской области. — Ф. Р-5220. — Оп. 2. — Д. 24. — Л. 142.
23. ГАРО. — Ф. Р-5629. — Оп. 1. — Д. 52. — Л. 76; Д. 51. — Л. 63—65.
24. ГАРФ. — Ф. Р-6991. — Оп. 2. — Д. 178. — Л. 96, 182.
25. РГАНИ. — Ф.5. — Оп. 33. — Д. 91. — Л. 95—97. П
