CC BY
55
Республика Бурятия
Ирина ЦЫРЕМПИЛОВА
РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ
И ВЛАСТЬ В КОНТЕКСТЕ СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ
МОДЕРНИЗАЦИИ
(на материале Байкальской Сибири)
Религия, являясь важным фактором личной, общественной и государственной жизни, играет значительную роль в истории народов, их духовной культуре. Поэтому религиозный вопрос всегда оставался в центре внимания властей. Нами предпринята попытка рассмотреть особенности церковно-государственных взаимоотношений на территории Байкальской Сибири в 1920-30-х гг., в период социально-экономической и культурно-исторической модернизации страны.
Байкальская Сибирь представляет собой уникальную по разнообразию конфессий часть России, где на протяжении нескольких веков происходило взаимодействие и взаимовлияние православия (официального, старообрядчества и различных сект), шаманизма, буддизма, иудаизма, католицизма, ислама. Доминирующее положение по количеству верующих принадлежало Русской православной церкви. Так по данным 1900—1901 гг., по Забайкальской области православное население составляло 453821 чел. (76% всего населения)1; по Иркутской губернии — 402260 чел. (76% всего населения)2.
Главный принцип конфессиональной политики Российской империи заключался в стремлении к полному государственному контролю над всеми без исключения религиозными институтами. При этом именно отношение светской власти к православию накладывало существенный отпечаток на религиозную политику государства в целом, определяло вектор ее осуществления и наиболее ярко выражало ее сущность.
Приход к власти большевиков обусловил установление тотального контроля над духовной жизнью общества и его преобразование в соответствии с их идеалами. Русская православная церковь (РПЦ) рассматривалась большевиками как один из государственных институтов, обеспечивавших прочность и устойчивость царской власти. Кроме того, она обладала значительным имуществом. Эти два обстоятельства стали основными причинами того, что РПЦ первой приняла на себя удар со стороны новой власти. В ней большевики увидели сильного политического противника и потому стремились ее максимально деморализовать и разрушить как с помощью внешних репрессий, так и поддерживая различные внутренние противоречия.
В истории государственно-церковных взаимоотношений сложным и трагическим эпизодом стала кампания по изъятию церковных ценностей в пользу голодающих (1921—1922 гг.). ВЦИК РСФСР 16 (23) февраля 1922 г. принимает декрет «Об изъятии церковных ценностей» под видом помощи голодающим, который явился основным документом и инструментом широкой анти-
1 Косых В.И. Забайкальская епархия накануне и в годы первой российской революции. — Чита, 1999, стр.24.
2 Михайлова В.Т. Православная церковь и социум в Байкальской Сибири в пореформенный период (1861—1916 гг.). — Улан-Удэ, 2003, стр. 109.
ЦЫРЕМПИЛОВА Ирина Семеновна, к. и. н, доцент, ФГОУВПО Восточно-Сибирская государственная академия культуры и искусств, факультет музейного дела и туризма, кафедра охраны памятников
религиозной кампании. Однако на деле главным было не спасение жизни голодающих, а ускоренная ликвидация церкви как таковой1.
Декрет предписывал местным советам в месячный срок «изъять из церковных имуществ, переданных в пользование групп верующих всех религий по описям и договорам все драгоценные предметы из золота, серебра, камней, изъятие коих не может существенно затронуть интересы самого культа». Была создана Центральная Комиссия по изъятию церковных ценностей и ее губернские отделы, ведущую роль в которых играли представители партийных и силовых структур. Иркутская губернская комиссия по изъятию ценностей была образована и приступила к работе с 16 марта 1922 г. В своей деятельности она руководствовалась инструкциями и указаниями центра. На территории Байкальской Сибири изъятие церковных ценностей проходило в два этапа. Первоначально изъятие проводилось в крупных городах. Так, в секретной телеграмме под литерой «А» за подписью секретаря Иркутского губкома РКП(б) М. Левитина секретарям уездных комитетов предписывалось немедленно приступить к изъятию на местах. При этом отмечалось, что «изъятие необходимо начать в городских богатых приходах, благоприятно настроенных, затем переходить в деревни, руководствуясь политическими соображениями»2.
Первые мероприятия кампании вызвали отрицательное отношение среди крестьянской массы к самой власти. Население края рассматривало эти события как поругание православной церкви, надругательство над святынями, оскорбление чувств верующих. Что касается объемов изъятых церковных ценностей, то установить их точные размеры не представляется возможным. Однако количество изъятых ценностей было явно недостаточным, чтобы решить проблему голода в стране. К тому же еще до начала кампании по изъятию ценностей церковь уже подверглась ряду конфискаций и реквизиций со стороны власти.
1 Архивы Кремля. В 2 кн. Политбюро и церковь. 1922-25 гг. - М.; Новосибирск, 1997, кн. 1, стр.11-12.
2 Государственный архив новейшей истории Иркутской области (ГАНИИО), фонд 1, опись 1, дело 1023, л.25.
Советское государство, не справившись в первые годы своего существования с влиянием церкви, переходит в 1920-е гг. к организации и проведению раскола, который можно рассматривать как нововведение, приведшее в свою очередь к расколу единого конфессионального поля на староцерковцев (тихонов-цев) и «живоцерковцев» (обновленцев). Современными исследователями достаточно убедительно доказана инициирующая роль партийных и силовых ведомств в организации и проведении обновленческого раскола в РПЦ3. Именно на финансирование новой антицерковной кампании как следующего этапа борьбы государства с религией была направлена часть изъятых церковных ценностей.
2 июня 1922 г. было образовано самостоятельное Сибирское церковное управление с центром в г. Томске. В Иркутске было организовано церковное управление, которое приняло дела епархии от бывшего Духовного комитета, и официально было открыто 20 сентября 1922 г. 14 октября в город прибыл первый обновленческий архиепископ Иркутский и Верхоленский Николай4. В Чите все храмы «насильническим образом были заняты обновленцами», духовенство «где прельщениями, где добровольно» в большинстве своем перешло на сторону Забайкальского губернского церковного управления под председательством назначенного Сибирским церковным управлением архиепископа Михаила Орлова. Однако так называемый «триумф» обновленчества в Байкальской Сибири шел гораздо медленнее, чем в Центральной России.
Местные власти заявили о поддержке обновленческого движения в РПЦ, свидетельством чему служит ряд документов секретного характера. 16 июня 1922 г. на места была разослана директива под грифом «Секретно» за подписью зам. секретаря Иркутского губкома РКП(б) Бермана и зав. агитпропотделом Ольхового, в
3 Архивы Кремля. В 2 кн. Политбюро и церковь. 1922-25 гг. — М.; Новосибирск, 1997; Васильева О.Ю. Русская Православная церковь в политике Советского государства. — М., 2001; Кашеваров А.Н. Православная Российская церковь и советское государство (1917 - 1922). - М., 2005; Кривова Н.А. Власть и Церковь в 1922-1925 гг.: Политбюро и ГПУ в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства. - М., 1997 и др.
4 Государственный архив Иркутской области (ГАИО), фонд 485, опись 2, дело 25, л.1.
82
ВЛАСТЬ
1 0’2008
которой подчеркивалось, что раскол в православной церкви и отречение патриарха Тихона имеет большое значение «далеко за пределами церкви». По мнению властей, реформистское движение являлось, с одной стороны, протестом высшего духовенства против попыток князей церкви превратить церковь в орудие политической борьбы с Советской властью, с другой стороны, оно представляло собой попытку рационализировать религию, освободить ее от наиболее грубых обрядов, приспособить ее к современному сознанию человека. При этом особо отмечалось, что советская власть сумеет защитить священнослужителей, сторонников реформы, «боящихся репрессий со стороны князей церкви»1.
С начала раскола в Байкальской Сибири соотношение между обновленцами и тихоновцами было неравномерным. Так, согласно информационной сводке VI отделения Секретного отдела ОГПУ «О состоянии православных церковников», на 1 января 1924 г. в г. Иркутске и его уездах «обновленческое движение ухудшается, идет на убыль», но в уездах Иркутской губернии «за обновленческим движением зарегистрировано 98 церквей, а за тихо-новцами ни одной». По Прибайкальской губернии сложилась следующая картина: «Тихоновцы как количественно, так и качественно и материально имеют значительный перевес над обновленцами», а по Забайкальской губернии противоположная ситуация: «Обновленческое движение крепнет. Обновленцев в Чите насчитывается 75 процентов, остальные тихоновцы»2. Таким образом, большевистская атака на церковь в виде раскола имела лишь ограниченный успех: властям удалось посеять в церкви раздор и смуту, но добиться полного торжества обновленчества не удалось. Становилось очевидным, что оно не способно привлечь к себе верующих.
К концу 1920-х гг. популярность обновленчества среди верующих стала падать, количество приходов постоянно сокращалось, обычным явлением стал отход обновленческого духовенства от церкви. Можно говорить о том, что обновленческий раскол в Байкальской Сибири нанес серьезный урон деятельности религиозных институтов. Религиозная жизнь
1 1АНИИО, фонд 1, опись 1, дело 1336, л.8.
2 Архивы Кремля. Указ. соч. Кн.2, стр. 394.
православного населения в рассматриваемый период характеризовалась борьбой между течениями, сопровождавшейся проведением агитации, взаимными обвинениями, захватом храмов и т.д. Однако в целом обновленческое движение носило характер конформизма по отношению к советской власти и не получило широкой поддержки у верующих. Но тем не менее в деле «отмирания религии» обновленчество сыграло определенную роль.
Принципиально иным средством борьбы государства с церковью являлась антирелигиозная агитация и пропаганда. С помощью антирелигиозной пропаганды советская власть стремилась «выбить» из сознания людей «религиозный дурман» и освободить его для новой - социалистической идеологии. Стержнем, на который приходился основной объем пропагандистской работы, стала общественная организация «Союз безбожников», создание которой в 1925 г. можно рассматривать как проявление своего рода «нэповского» курса в антирелигиозной политике власти. С 1929 г. - года «коренного перелома» - Союз перешел на более радикальные позиции, стал активным участником наступления на «антирелигиозном фронте».
В первой половине 1930-х гг. РПЦ, подорванная экономически и лишенная имущества, продолжала функционировать и даже переживала определенное «религиозное возрождение». Эскалация антирелигиозной борьбы в первой половине 1930-х гг. свидетельствовала как раз о том, что все предшествовавшие мероприятия советской власти оказались явно недостаточными. Антирелигиозная кампания приобретала все более жесткий и наступательный характер. Именно административно-запретительная деятельность в рассматриваемый период стала доминирующей. Среди комплекса административных мер преобладали запрещение различных видов деятельности, усиление налогообложения, ограничение гражданских прав священнослужителей, ликвидацию религиозных обществ и закрытие культовых зданий.
Ликвидационный процесс в 1930-е гг. включал в себя изъятие культового имущества, снятие колоколов, налоговый прессинг, непосредственное закрытие храмов, аресты, обыски, преследования не только духовенства, но и простых веру-
ющих. По данным НКВД, на территории Восточно-Сибирского края уже в 1928 г. было закрыто 90 из 349 действующих церквей, а к 1935 г. - 272 церкви, 11 - были намечены к закрытию.
В середине 1930-х гг. осложнение ситуации в «религиозном вопросе» было обусловлено отсутствием специального органа, отвечавшего за развитие взаимоотношений церкви и советской власти, а также отсутствием закона по регулированию деятельности религиозных организаций. Отсутствие законодательства о религиозных организациях привело к тому, что вопросы о порядке и условиях регистрации обществ и групп, закрытии культовых зданий, налогообложении духовенства, осуществлении религиозной пропаганды и т.д. на практике решались различными ведомствами, действия которых не были согласованными
В то же время в церкви отмечался рост числа верующих. Это объяснялось недовольством большей части населения мероприятиями государства, проводимыми в рамках насильственной коллективизации и раскулачивания. Это способствовало появлению небывалого дотоле взаимопонимания, чувства
единства и согласия между мирянами и духовенством. Отчеты о деятельности Бурят-Монгольской обновленческой епархии за 1930 и 1932 гг. содержат следующие сведения: «Поднят авторитет священника, налицо его спайка с паствой. Богослужения ведутся исправно и верующие заметно больше стали посещать храмы, что показывает свечная торговля и причтовый доход. Количество треб не уменьшается, а наоборот, особенно крещений. Так, при Спасском Соборе бывало иногда по 2-4 крещения в день и по 1 почти ежедневно».
Таким образом, исторический опыт взаимоотношений власти и РПЦ в 1920-30-е гг. показал, что даже в самых тяжелых для религиозных организаций условиях, когда со стороны государства применялись различные меры воздействия на церковь и духовенство, успехи «воинствующего» атеизма были относительными, верующие становились «внутренними эмигрантами» и вели глубоко сокрытую религиозную жизнь. В ходе социокультурной модернизации 1920-30-х гг. подверглась значительной деформации сфера духовной, правовой и нравственной культуры.
