CC BY
291
УДК 281.9
РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ И «ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС»
В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
© С.А. Ильин
Статья посвящена проблемам взаимоотношений Русской православной церкви с еврейским населением Российской империи. Анализируются основные принципы вероисповедной политики властей, позиция Русской православной церкви по отношению к иудеям на различных этапах имперской истории России.
Ключевые слова: этноконфессиональные отношения, православная церковь, иудаизм, толерантность.
Религиозный фактор долгое время являлся одним из определяющих в мировой истории. Вопреки распространенным прогнозам об отмирании религии в результате научно-технического прогресса, в настоящее время в ряде стран, в т. ч. Российской Федерации, наблюдается возрождение религиозных традиций. Заметно актуализируется поиск путей налаживания межконфессиональ-ного диалога, профилактики и разрешения возникающих на религиозной почве общественных противоречий, конфликтов. В связи с этим изучение исторического опыта взаимоотношений Русской православной церкви с «иноверцами», в частности иудеями, представляет как научный, так и практический интерес.
Контакты христиан с иудеями на территории России изначально носили эпизодический характер. Немногочисленные торговые общины евреев, исповедовавших иудаизм, существовали в портовых и пограничных населенных пунктах, пользуясь полной терпимостью и со стороны властей, и со стороны местного населения, и со стороны православной церкви. Ситуация изменилась после разгрома ереси «жидовствующих» в начале XVI в. Страх перед иудейским прозелитизмом привел к установлению запрета иудеям въезжать в Великое княжество Московское. Этот запрет, с некоторыми послаблениями и исключениями просуществовавший почти 250 лет, касался только исповедовавших иудаизм. Крещеные евреи могли оставаться в России, переход в христианство не ограничивался.
После аннексии польских территорий в последней трети XVIII в. в российское подданство перешло многочисленное еврейское население присоединенных земель. Исходя
из религиозных традиций правительство установило для исповедующих иудаизм ряд законодательных ограничений, касавшихся свободы передвижения («черта оседлости»), занятия некоторыми видами хозяйственной деятельности, условий поступления на государственную службу, участия в местном самоуправлении. Они имели не этнический, а конфессиональный характер: национальная принадлежность в документах, удостоверяющих личность, не фиксировалась, дискриминация не распространялась на принявших христианство (выкрестов), а с 1863 г. на караимов.
Официально причиной ограничения «иноверцев», в т. ч. иудеев, в правах являлось недопущение «совращения» христиан [1]. Речь не шла о предоставлении преимуществ исключительно Русской православной церкви: от правовой дискриминации еврея освобождало обращение не только в православие, но и в другие признаваемые в России христианские исповедания. Кроме того, при создании особых законоположений и правил об иудеях правительство руководствовалось мотивами не только религиозного, но и светского характера - административными, экономическими, фискальными и др. Право -славные иереи, в частности митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний, подчеркивали, что ограничения гражданских прав иудеев вызваны не интересами православной церкви, а политическими соображениями [2]. Во всяком случае, неправомерно объяснять законодательные притеснения ев-реев-талмудистов исключительно конфессиональным неприятием иудаизма православной церковью.
Русская православная церковь не стремилась христианизировать евреев, не без ос-
нований подозревая выкрестов в неискренности и опасаясь возможных с их стороны еретических влияний. Кроме того, главным объектом ее миссионерской деятельности, весьма слабой и малоэффективной, являлись не «иноверцы», а «отпавшие от православия» старообрядцы и сектанты: приходилось заботиться не столько об увеличении числа неофитов, сколько о защите собственной паствы. Обращением в христианство иудеев специально занимались протестантские, в основном английские, миссионерские общества, в 1822 г. получившие разрешение Александра I вести пропаганду на всей территории России, а затем сосредоточившие свою деятельность в Царстве Польском.
Идеи одного из английских миссионеров Л. Вэя - эмансипировать евреев путем их христианизации - оказали значительное влияние на Александра I. В 1817 г. было учреждено Общество израильских христиан, призванное поощрять выкрестов предоставлением различных льгот и материальной поддержки. Членами общества могли стать присоединившиеся не только к православию, но и к любому иному христианскому вероисповеданию. Показательно, что в Комитете опекунства израильских христиан не было ни одного представителя Русской православной церкви [3]. Просуществовавшее до 1833 г. Общество израильских христиан не добилось практически никаких результатов, причиной чему стала сила традиционного уклада жизни евреев, боявшихся остаться без поддержки иудейских общин.
Единственную попытку интегрировать евреев в российское общество обращением именно в православие предпринял Николай I после распространения на них в 1827 г. рекрутской повинности с разрешением кагалу отдавать в рекруты детей с двенадцатилетнего возраста. Распоряжением императора ввели ускоренный порядок обращения в православие малолетних евреев-рекрутов (кантонистов) - без предварительного разрешения «духовного начальства». К «упорствующим» применяли меры физического и духовного воздействия. Николай I внимательно следил за результатами политики обращения, требовал ее активизации. Но и в этом случае речь не шла об интересах православной церкви: насильственный перевод в православие, ожидавший не только солдат-иудеев, но и
лютеран, католиков, мусульман, являлся частью николаевской политики тотального административного контроля.
Русская православная церковь не разделяла идеи распространения христианства грубым административным принуждением. По справедливому замечанию Й. Петровского-Штерна, полковые священники «меньше всего были похожи на изуверов-инквизи-торов, наперегонки загоняющих евреев в христианство, дабы удостоиться ордена Св. Станислава за миссионерскую деятельность, какими их рисует еврейская историография» [4]. Святейший Синод также не спешил исполнять волю монарха о крещении еврейских рекрутов. Потребовалось повторное распоряжение Николая I, прежде чем Синод составил «Наставление священникам военных заведений касательно обращения воспитанников иудейского вероисповедания в христианскую веру». Неприемлемыми для православной церкви были признаны практиковавшиеся порой на местах способы увещевания кантонистов огульным очернением иудаизма. Синод отказался рекомендовать для чтения кантонистам сочинение протоиерея Е. Ремезова «Краткие извлечения из писем христианина к евреям об истинной вере», повествовавшее о мстительности и бесчеловечности евреев по отношению к другим народам и доказывавшее истинность «кровавого навета» - утверждения об использовании иудеями крови христиан в ритуальных целях [4, с. 130-131, 136-137].
Практика насильственного крещения евреев была запрещена с приходом к власти Александра II, уравнявшего иудеев в исполнении воинской повинности с остальным населением и ограничившего прием малолетних в христианство. Святейший Синод поддержал действия царской администрации, издав в 1858 г. распоряжение, подтверждавшее запрет на насильственное обращение кантонистов из евреев в православие [4, с. 157].
Во второй половине XIX в. в России начинают складываться основы индустриального общества. Формируются новые общественные группы крупной финансовой буржуазии и интеллигенции европейского образца, стремящиеся преодолеть этноконфессио-нальные перегородки. Это подрывало традиционный уклад еврейской жизни, облегчало
формальные акты крещения из чисто карьеристских соображений.
Духовное ренегатство стимулировалось ужесточением законодательных ограничений иудеев в последние десятилетия XIX в. до степени, позволяющей говорить о государственном антисемитизме. Революционный террор, жертвой которого пал Александр II и ряд высших чиновников, подтолкнул правящую элиту империи к решительным мерам по «наведению порядка» в рамках политики, известной как «православный консерватизм». Среди прочих охранительных мер последовали ограничения прав иудеев на проживание в сельской местности, торговлю в воскресные и праздничные христианские дни, приобретение и аренду недвижимой собственности, получение образования. Усилился административный контроль над соблюдением дискриминационного законодательства.
Стремление представителей преимущественно буржуазно-интеллигентских слоев российского еврейства крещением освободиться от навязываемых государством правовых ограничений воспринималось порой как «духовное гешефтмахерство», оскорбляющее религиозные чувства христиан. Правительство уповало на привычные административные ресурсы. В 1903 г. последовал циркуляр МВД по ведомствам римско-католическому, лютеранскому, евангелическо-реформатскому с запрещением крестить за пределами «черты оседлости» евреев, не имеющих права повсеместного проживания в Российской империи. (Таким правом со второй половины XIX в. пользовались купцы с членами семей, слугами и приказчиками, ремесленники и члены их семей, лица с высшим образованием, отставные солдаты, их жены и потомки, аптекарские помощники, дантисты, фельдшеры, повивальные бабки, а также лица, изучающие фармацевтику, фельдшерское и повивальное искусства). Аналогичное распоряжение по предложению МВД принял Святейший Синод в отношении евреев, желающих принять православие. Эти меры внесли лишь дополнительную сумятицу в жизнь потенциальных неофитов и их деловых партнеров: переход в христианство в «черте оседлости» не ограничивался [5].
На рубеже XIX-XX вв. «еврейский вопрос» в России приобрел характер серьезно-
го социального конфликта, сопровождавшегося насилием. Революционные события 1905-1907 гг. значительно обострили политическую ситуацию, что проявилось, в частности, в усилении антисемитских настроений, конфликтах не только в «черте оседлости», но и в центральных губерниях Российской империи.
Оппозиция пустила в оборот легенду об инспирированных правительством еврейских погромах, организованных и проведенных т. н. «черными сотнями», объединившими всех тайных и явных агентов Департамента полиции. Русской православной церкви приписывалась роль идейного вдохновителя погромов, разжигавшего темные инстинкты толпы антисемитской пропагандой и благословлявшего кровопролитие. Эта точка зрения перешла в советскую историографию и разделяется некоторыми современными российскими и зарубежными исследователями. Так, Д. А. Эльяшевич отмечает, что «многие иерархи православной церкви являлись непримиримыми антисемитами, а в начале XX в. - и идейными вдохновителями кровавых погромов» [6]. Американский историк Р. Пайпс, называющий Русскую православную церковь «самой непримиримой к евреям из всех христианских церквей», утверждает: «Духовенство, возлагавшее на еврейский народ вину за распятие Христа, хотя и не одобряло открыто погромов, но и не считало своим долгом выступить с осуждением» [7].
Рост антисемитских настроений действительно затронул часть православного духовенства. Он был вызван не религиозными, а политическими причинами: осуждались не «распявшие Христа» иудеи, а «отрешившиеся от Бога» революционеры, среди которых было немало евреев. Но в отношении погромов Русская православная церковь заняла очень четкую позицию, не допускавшую никаких двусмысленных истолкований: самоуправное насилие над согражданами независимо от их национальной и религиозной принадлежности есть позорное для христианского имени преступление, нарушающее общественный порядок и расстраивающее экономику [5, л. 99-99об.]. Эта трактовка, озвученная Святейшим Синодом вслед за кишиневскими «противоеврейскими беспорядками» 1903 г., в дальнейшем не изменялась. Постановления Синода, обращения
консисторий не содержали ни одного не только открытого, но и завуалированного призыва к погрому. Более того, церковь погромам противодействовала, несмотря на то, что в условиях глубокого нравственного кризиса российского общества «пастырские меры воздействия» далеко не всегда имели успех, а порой ставили под угрозу жизнь и здоровье вооруженных лишь крестом защитников мирных граждан.
В октябре 1905 г., когда накал страстей достиг апогея, Синод предписал духовенству «употребить все свое пастырское влияние к устранению междоусобия среди населения, поучая его в своем поведении и в отношении к ближним действовать в духе христианского всенародного братолюбия» [5, л. 216]. Православные иереи, в частности митрополит Киевский Флавиан, архиепископы Волынский и Житомирский Антоний, Херсонский Димитрий, Воронежский Анастасий, епископы Чигиринский Платон, Курский Питирим, Подольский Парфений, Тамбовский и Шацкий Иннокентий, публично осудили погромы, обращались к населению с увещеваниями не бесчинствовать, «удержать руки от насилия, погрома и всяческого хищения и неправды», «сохранить кротость и миролюбие христианские ко всем иноверцам и иноплеменникам». Епископ Подольский Парфе-ний призвал подведомственное духовенство в случае возникновения «антиеврейских беспорядков» выходить с крестом, в епитрахили и «силой убеждения укрощать буйствующую толпу». Викарий Киевской епархии епископ Чигиринский Платон в разгар погрома совершал крестный ход по улицам Подола, несколько раз опускался перед разъяренной толпой на колени, умоляя пощадить жизнь и имущество евреев [8-13]. Признательность иудейских общин выразилась в благодарственных адресах, памятных подарках, обещаниях «молить Бога о здравии и долгоденствии» православных преосвященных [10, 14].
Принципиально новые условия для взаимоотношений «первенствующей и господствующей церкви» с представителями других конфессий создал Указ 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости». Разрешение перехода из православия в «инославные» (неправославные) и «иноверные» (нехристианские) исповедания заставило Русскую православную церковь активизи-
ровать миссионерскую деятельность. Некоторые члены Синода признали потенциальную эффективность пропаганды православия среди стремящихся избавиться от законодательных ограничений иудеев, награждаемых при крещении «всей полнотой прав русских граждан» [15]. Однако распространенная
среди части низшего духовенства практика формального обращения в христианство без подтверждения искренности намерений неофитов была отвергнута. Консистории, епархиальные преосвященные принимали разнообразные меры по недопущению «духовного гешефтмахерства». Так, епископ Рязанский Димитрий предписывал подведомственным священникам крестить иудеев только со своего личного разрешения, а одесский архиепископ Назарий установил для них шестимесячный испытательный срок [16, 17]. Консистории требовали от переходящих в православие евреев специальную расписку: «Я, нижеподписавшийся, такой-то, даю сию подписку в том, что перехожу в лоно православной церкви, побудимый верой в Христову веру, а не корыстными целями, и что не перейду обратно в иудейскую веру» [18]. Подобную практику обобщили разработанные Синодом в 1914 г. правила обращения иудеев в православие. Для крещения требовалось предварительное разрешение архиерея, устанавливался контроль над посещением выкрестами церкви и причастия, лицам, не посещающим церковь и крестившимся с корыстной или другой чуждой религии целью, грозили отлучение от православия и потеря всех приобретенных в силу крещения прав [19].
Православная церковь не выдвигала против евреев свойственных католической традиции ритуальных обвинений, что наглядно продемонстрировало т. н. «дело Бейлиса» 1911-1913 гг. - громкий процесс по обвинению иудея М. Бейлиса в убийстве христианского мальчика А. Ющинского с целью получения крови для религиозных обрядов. Митрополит Киевский Флавиан уже через несколько дней после предполагаемого убийства А. Ющинского, ссылаясь на заключение патологоанатомической экспертизы, отверг предположение о ритуальном характере преступления. Святейший Синод принял донесение митрополита Флавиана к сведению и больше к этому вопросу не возвра-
щался. Участники богословской экспертизы от православной церкви профессор Киевской духовной академии А. А. Глаголев и профессор Петербургской духовной академии И. Г. Троицкий отрицали саму возможность ритуального употребления христианской крови талмудистами. Архиепископы Волынский и Житомирский Антоний, Финляндский и Выборгский Сергий, епископ Саратовский и Царицынский Алексий в беседах с журналистами уклонились от однозначной оценки «кровавого навета», сославшись на сложность и не изученность проблемы. Их позиция, допускавшая существование в иудаизме тайной «фанатически озлобленной секты», требовала самого тщательного расследования административными и судебными органами всех обстоятельств дела в каждом конкретном случае. Когда почетный председатель Союза русского народа А.И. Дубровин обратился с просьбой разрешить ему заведы-вание сбором денег на постройку храма в память мученической кончины А. Ющинско-го, Синод отказал в производстве сбора пожертвований ввиду нахождения дела в судебном производстве. Сбор денег на строительство часовни был разрешен только после оглашения приговора суда, оправдавшего М. Бейлиса, но не опровергшего возможность ритуального характера убийства. Даже в годы воинствующего атеизма историки не смогли упрекнуть Русскую православную церковь в разжигании «ритуальной вакханалии» вокруг дела Бейлиса [20, 21].
Положение российских евреев резко ухудшила Первая мировая война 19141918 гг. Наряду с общими для всего населения тяготами евреи страдали от враждебного отношения военного руководства, в массовом порядке принудительно выселявшего реальных и мнимых предателей из прифронтовых районов. Одной из главных задач правительства, особенно во время и после «великого отступления» российской армии 1915 г., стало размещение и устройство беженцев, среди которых было много евреев. Святейший Синод в августе 1915 г. распорядился оказывать помощь всем нуждающимся «без различия народности и вероисповедания». С этой целью на местах из представителей монашествующего и белого духовенства, а также светских лиц, служивших по духовному ведомству, учреждались особые епархиальные коми-
теты. В домах соборных причтов открывались приюты, школы, детские очаги, в т. ч. и для беженцев-евреев [22, 23].
После Февральской революции 1917 г. Временное правительство отменило все национальные и вероисповедные ограничения. Однако это не предотвратило нового витка насилия, количество жертв которого, в т. ч. среди евреев, в условиях глубокого экономического кризиса и распада государственных структур во много раз превысило аналогичные показатели за все время существования Российской империи. Проблемы юдофобии и антисемитизма не ушли в прошлое с окончанием Гражданской войны, несмотря на официально декларированное торжество идей «пролетарского интернационализма». Во второй половине 40-х - начале 50-х гг. XX в. сталинский тоталитарный режим возвел антисемитизм в ранг государственной политики, хотя и латентной, но более жесткой, чем в Российской империи. Антисемитские настроения не исчезли и после краха командно-административной системы и распада СССР. Проявляясь в различных, в т. ч. насильственных, формах эти настроения препятствуют формированию правового государства и гражданского общества в Российской Федерации.
Как свидетельствует исторический опыт, преодоление юдофобии - процесс длительный и постепенный, его успех невозможен без воспитания в каждом человеке общей культуры межнационального общения на основе общечеловеческих ценностей, этнической и конфессиональной толерантности. Определенную роль в этом процессе могут сыграть и религиозные, в частности православные, традиции.
1. Романовская Л.Р. Иноверцы в Российской империи (историко-правовое исследование): автореф. дис. ... канд. юр. наук. Н. Новгород, 2006. С. 11.
2. Восход. 1905. 23 апр.
3. Государственный архив Тамбовской области (ГАТО). Ф. 2. Оп. 39. Д. 17. Л. 1-4.
4. Петровский-Штерн Й. Евреи в русской армии: 1827-1914. М., 2003. С. 121.
5. ГАТО. Ф. 181. Оп. 1. Д. 1926. Л. 98-98об.
6. Эльяшевич Д.А. Правительственная политика и еврейская печать в России, 1797-1917 гг. Очерки истории цензуры: дис. ... д-ра ист. наук. СПб.; Иерусалим, 1999. С. 430-431.
7. Пайпс Р. Русская революция: в 3 кн. Кн. 1. Агония старого режима. 1905-1917. М., 2005. С. 124.
8. К истории Киевского погрома. Всеподданнейший отчет о произведенном по Высочайшему повелению гофмейстером двора Его Императорского Величества сенатором Е.Ф. Турау исследовании причин беспорядков, бывших в г. Киеве в октябре 1905 г. Киев, 1906. С. 29, 31-32.
9. Тамбовские губернские ведомости. 1905. 29 окт.
10. Рассвет. 1911. 10 июля.
11. Русское знамя. 1913. 8 сент.
12. Зырянов П.Н. Православная церковь в борьбе с революцией 1905-1907 гг. М., 1984. С. 87.
13. Рылов В.Ю. Правое движение в Воронежской губернии. 1903-1917. Воронеж, 2002. С. 40.
14. Земщина. 1910. 5 (18) янв., 4 (17) фев.
15. Рассвет. 1909. 1 марта.
16. Земщина. 1912. 6 мая.
17. Рассвет. 1914. 28 марта.
18. Рассвет. 1913. 9 авг.
19. Рассвет. 1914. 4 июля.
20. Волга (Саратов). 1913. 11 сент., 4 окт.
21. Тагер А.С. Царская Россия и дело Бейлиса. Исследование по неопубликованным документам. М., 1934. С. 77-78.
22. Тамбовский листок. 1915. 18 авг.
23. Русское знамя. 1915. 30 окт.
Поступила в редакцию 30.10.2008 г.
Ilyin S.A. Russian Orthodox Church and “Jewish question” in Russian empire. The article considers the problems of the relationships of the Russian Orthodox Church with jewish population in Russian empire. Main principles of religious policy of authorities, position of the Russian Orthodox Church in relation to Jews at various stages of imperial history of Russia are analyzed.
Key words: national religious relationships, the Orthodox Church, Judaism, tolerance.
УДК 947
РОССИЙСКОЕ ОФИЦЕРСТВО И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ РОССИИ В НАЧАЛЕ XX в.
© И.Н. Гребенкин
Статья посвящена исследованию факторов и процессов, определявших участие представителей офицерского корпуса российской императорской армии в политической жизни России в начале XX в. Рассмотрены основные проявления политической активности офицерства в период Первой русской революции 1905-1907 гг. Анализируются важнейшие традиции и условия, влиявшие на политическое поведение российских офицеров и формирование их политических ценностей.
Ключевые слова: русский офицерский корпус, политические взгляды, политические ценности, Первая русская революция.
Исследователи, в разное время обращавшиеся к социальному феномену российского офицерства, несмотря на значительные различия в исходных позициях и оценках его традиций, идеологии и морали, в принципе сходились во мнении о том, что офицерский корпус дореволюционной России в массе своей был чужд политики. Действительно, даже после высочайшего манифеста 17 октября 1905 г. офицерам запрещалось быть членами политических партий и организаций, образованных с политической целью, и присутствовать на любых собраниях и манифестациях, в частности обсуждающих политические вопросы. Эти правила действовали и в отношении отставных офицеров, имею-
щих право ношения мундира. Офицерам запрещались также публичное произнесение речей и высказывание суждений политического содержания. В обществах неполитического характера офицеры могли состоять только с разрешения начальства. Поэтому в политике офицеры, как правило, стремились не участвовать и не могли быть ее самостоятельными субъектами [1]. Факт этот совершенно справедливо аргументируется тем обстоятельством, что до 1917 г. одним из ведущих принципов царизма по отношению к армии была ее всемерная изоляция от политической жизни, что закономерно превращало офицерство в прослойку политически отсталую. В основе такого положения дел, с
