CC BY
76
ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ
0.J1. Довгий (Москва)
РУССКАЯ ПОЭЗИЯ КАК БЕСТИАРИЙ
(по письмам К.Н. Батюшкова)
Статья продолжает серию публикаций автора о беетиарном тексте русской поэзии. В сферу интересов исследовательницы входят, в основном, звери на уровне VERBA - изучение бытования бестиарной метафорики в текстах русских поэтов. Описание бестиариев отдельных авторов позволяет собрать богатый текстуальный материал, необходимый для дальнейшего типологического и компаративистского анализа. Настоящая статья написана на материале писем К.Н. Батюшкова, в которых русская поэзия первой трети XIX в. предстает как своеобразный риторический зверинец. Устанавливается, что используя бестиарные сравнения в литературной полемике, Батюшков продолжает традицию русской поэзии XVIII в. и предвосхищает «арзамасскую» бестиарную фразеологию. Делается вывод о том, что созданная Батюшковым картина литературной жизни эпохи, отразившейся в зеркале зверей, значительно расширяет наши представления об этом поэте и о русской поэзии первой трети XIX в. в целом.
Ключевые слова: К.Н. Батюшков; бестиарный текст русской поэзии; бес-тиарная самоидентификация.
Отражение литературной жизни эпохи можно увидеть в разных зеркалах, в том числе - в беетиарном (в качестве примера можно привести пушкинское стихотворение «Мое собранье насекомых»). Русские поэты первой половины XVIII в. (Феофан Прокопович, А. Д. Кантемир, М.В. Ломоносов; см. исследования о риторических бестиариях1), перенесшие на русскую почву античные и западноевропейские «значения» разных зверей, заложили основы бестиарного текста русской поэзии и, в том числе, описания литературного мира в метафорике фауны.
Зачем поэтам нужна эта звериная «метапоэтика»? Что она дает и сильно ли отличается от обычной?
Перевод в бестиарные категории служит двум главным целям: украшение речи и экономия словесных средств.
Каждый зверь - это иероглиф особого языка. Если умело этими знаками пользоваться, можно создавать тексты, не уступающие по красоте и глубине написанным обычными буквами.
За много веков существования литературных бестиариев каждый из зверей обзавелся многочисленными, подчас противоположными, символическими, эмблематическими чертами - и значения, которые из этой общей кладовой выбирает каждый автор, могут многое рассказать о его поэтологических и жизненных принципах.
- 4||J^---4=**- -
В настоящей статье мы бросим очень беглый взгляд на бестиарную панораму русской поэзии, созданную в письмах К.Н. Батюшкова (это особая большая тема - мы надеемся обратиться к ней в специальной монографии ). Наша цель - только очертить этот зодиак, перечислить животных, показавшихся поэту пригодными для описания себя и собратьев по перу (о каждом из зеркал можно написать отдельную статью).
Предметом нашего внимания будут животные только на уровне VERBA (хотя некоторые существуют абсолютно равноправно на двух уровнях - например, собаки и лошади) - животные, выступающие в роли зеркал человека. (Батюшков очень любил реальных собак и лошадей и знал в них толк. В письмах к Е.Ф. Муравьевой, постоянно фигурируют Зорка, Зойка, Барон; и если не знать, что речь идет о собаках, можно решить, что поэт говорит о дорогих людях. В переписке с Н.И. Гнедичем возникает некая Мальвина. Что это собака, понять можно далеко не из всех писем).
Батюшков принадлежит к числу людей, которым жизненно необходим щит цитаты, и этот щит у него - бестиарный, причем бестиарно-литературный. Все звери, о которых пойдет речь, «благородного происхождения»: генетически они восходят либо к античным и западноевропейским источникам, либо к русским стихам и басням XVIII в.; и Батюшков всегда указывает на источник. Так что его бестиарная картина вполне в духе почтенной европейской традиции.
Поэт коллекционирует литературных зверей, выписывает рассказы о зверях, встречающихся в книгах, - например, о собаке Алкивиада: «Сын Клиниев Алкивиад имел прекрасную собаку, заплаченную 70 миноф (около 1500 р.). Афиняне, народ праздной, бегали, занимались ею - но долго ли? - Прелесть новости исчезает скоро в глазах женщин и народа. Алкивиад велел отрубить хвост собаке своей, и народ снова начал заниматься, говорить, бегать за нею...» (Листы из записной тетради 1809-1810. Далее все выделения курсивом и жирным шрифтом сделаны нами. - О.Д.2). В нужную минуту он использует эти мелочи из запаса памяти в речи и письмах: «Приятель наш Беницкий, который имел ум и сердце, сказал: “Везде встречаются быки // И поученья”. Ты помнишь эту басню? - и он сказал правду...» (Н.И. Гнедичу, 27 ноября - 5 декабря 1811).
Особенно интересны Батюшкову звери говорящие; он внимательно прислушивается к их аргументам: «Красноречие лисы убедительно...», -замечает он о крыловской басне «Добрая лисица». И сам с удовольствием пользуется их риторикой, если она точнее всего выражает его состояние или подходит для описания поведения современников: «Я живу в лесах, засыпан снегом, окружен попами и раскольниками, завален делами и, вздыхая от глубины сердца, говорю, как Лафонтенова перепелка: «S’11 dependoit de moi, je passerois ma vie / En plus honnete compagnie...» <Если б это зависело от меня, я бы провел свою жизнь в более порядочном обществе (фр.)> (П. А. Вяземскому, 17 октября 1811); «Я еще раз завидую мо-
сковским жителям, которые столь покойны в наше печальное время, и, я думаю, как басенная мышь, говорят, поджавши лапки: Чем, грешная, могу помочь!..» (П.А. Вяземскому, 1 июля 1812).
Звери и люди в сознании Батюшкова вполне взаимозаменяемы; его эксперименты со звериными перифразами идут как в направлении присваивания людям имен зверей, так и в обратном (антономасия): зверей он называет именами людей - в основном, мифологических и литературных: «Как минута может переменить предметы! Я отворил окно и вижу: нимфа По ходит, голубушка, и мычит бог весть о чем; две Леды кричат немилосердно. Да, посмотри... там в тени - право, стыдно!.. - бараны, может быть, из стада царя Адмета...» (Н.И. Гнедичу, окончено сентября 6, 1809).
Для К.Н. Батюшкова бестиарная метафора - основа восприятия
мира.
Его суждения о людях, как правило, выражаются в бестиарных категориях; именно так ему легче воспринимать и объяснять многие ситуации. (Психиатр, вероятно, увидел бы здесь начальные симптомы психического заболевания поэта, но нас этот феномен интересует в ином аспекте). С представителями фауны он постоянно идентифицирует как себя, так и окружающих людей.
1. Батюшков в зеркале зверей
Степень звериной самоидентификации в письмах Батюшкова различна. Чаще всего употребляется сравнительный оборот «я - как...», но есть примеры и более высокой степени родства - когда поэт обходится без посредничества сравнительного союза («мы бедные мухи», «кто волком быть привык» и т.д.).
В сущности, все творчество Батюшкова - стремление найти верные слова для описания самого себя. Но его характер противится втискиванию в одно слово, в один образ (здесь открывается богатое поле для астрофи-лологических рассуждений). Для описания своей личности поэту нужен целый зоопарк; его бестиарная самоидентификация весьма разнообразна и причудлива. Батюшков весь состоит из противоречий - и разным его ипостасям соответствуют разные звери, а лучше всего подходит совмещение несовместимых зверей, совмещение уровней RES и VERBA, в результате чего возникают поистине горацианские гибриды. «Он вспыльчив, как собака, и кроток, как овечка...» - такой эпиграф полагался бы к этому разделу. Любимый Батюшковым А. Д. Кантемир разделил всех животных на 4 категории по принципу передвижения: ходят, летают, плавают, ползают («Песнь I. Противу безбожных») - практически все эти типы (за исключением ползающих) пригодились Батюшкову для самоидентификации.
Собака
Собака относится к числу самых любимых зверей поэта - и не удивительно, что по частотности самоидентификации занимает первое место. «Он вспыльчив, как собака...» (из записных книжек);«.. .устал, как собака, но все пишу, сколько могу...» (Н.И. Гнедичу, 2 марта 1807); «каксобака, на все стороны рвусь...» (Н.И. Гнедичу, 19 марта 1807).
Батюшков очень хорошо разбирался в собаках на уровне RES - и не удивительно, что разные собачьи породы и возрасты привлекались им для обозначения разных человеческих свойств. В разделе самоидентификации важными окажутся меделянская собака и датский щенок, а в разделе, посвященном врагам, возникнет мопс. Собака старая и щенок - поэт попеременно глядится в эти принципиально разные зеркала: «... глупею, как старая меделянская собака глупеет на привязи. Вот мое состояние нравственное и физическое: оно, право, незавидно!..» (П.А. Вяземскому, 10 июня 1813).
Русская литература знает «лай меделянских псов» еще со времен
А.Д. Кантемира («Городская и полевая мышь»). Сравнение с созданной для охоты меделянкой, которую посадили на цепь и обрекли на бездействие, является самым красноречивым описанием отчаяния и уныния.
Щенок - это просто визитная карточка Батюшкова. Он постоянно подчеркивает, что у него все маленькое: рост, ум, талант, философия - и ощущение себя щенком вполне логично:
«... ибо и в тридцать лет я буду тот же, что теперь, то есть лентяй, шалун, чудак, беспечный баловень, маратель стихов, но не читатель их; буду тот же Батюшков, который любит друзей своих, влюбляется от скуки, играет в карты от нечего делать, дурачится как повеса, задумывается как датский щенок, спорит со всяким, но ни с кем не дерется... » (Н.И. Гнедичу, 5 декабря 1811).
Награжденность вечным детством, видимо, как-то связана со звериной самоидентификацией. Но поэту важно сравнение именно с датским щенком.
Визг собак подается как признак Петербурга: «А у вас и пыль, и слякоть, и стук карет, и визг собак, и стихи Хвостова, и докучливые люди, и неприятные вести, и званые обеды...» (В.А. Жуковскому, июнь 1817). Отметим, что визг собак соседствует с упоминанием «певца зверей» графа Д.И. Хвостова.
Лай псов как знак домашнего очага Батюшков вставляет в перевод из Э. Парни и доказывает правомерность этой вставки: «Иный места узрел знакомы, / Места отчизны, милый край, / Уж слышит псов домашних лай, / Уж зрит отцов поля и домы... Этого нет в оригинале, но напоминает о Вир-гилиевом dulcis patria» (Н.И. Гнедичу, 13 марта 1811). Перед нами пример экономии словесных средств за счет интенсификации - одна формула заменяет множество слов.
*ii>
Пес метромании нужен для описания поэтического творчества как болезни: «Я еще могу писать стихи! - пишу кое-как. Но к чести своей могу сказать, что пишу не иначе, как когда яд пса метромании подействует, а не во всякое время...» (Н.И. Гнедичу, 1 ноября 1809). У А.С. Пушкина в этой ситуации тоже возникает демон, но лишенный бестиарной окраски - «демон метроманов» («К Пущину», 1815).
Конь
Очень часто в письмах встречается мотив единения коня и всадника, «Какую жизнь я вел для стихов! Три войны, все на коне и в мире на большой дороге...» (В.А. Жуковскому, июнь 1817).
Постоянный батюшковский прием - снижение регистра: любимый конь (и одновременно Пегас) назван совсем не поэтически «клячей». Это имя особенно бросается в глаза в соседстве с высоким эпитетом «величавая»: «Хотя на час один соединит с Парнасом. / Того, кто невзначай Аре-ев вздел кафтан / И с клячей величавой / Пустился кое-как за славой...» (Н.И. Гнедичу, 2 марта 1807).
Именно органическое единство с конем (который не противится даже низкому имени) позволяет совершать магическое действие - переход с уровня RES на уровень VERB А: «...Частенько, погрузясь в священну думу.../ Я крылья придаю моей ужасной кляче / И прямо на Парнас!..» (Н.И. Гнедичу, 19 марта 1807).
Различить уровни RES и VERB А, заметить, в какой момент реальная кляча превратилась в метафорического крылатого Пегаса, очень трудно.
С нарушением единства коня и всадника связан бродячий бестиарный мотив падения с лошади3, часто ассоциирующегося с падением с Пегаса:
«Вообрази себе меня едущего на рыжаке по чистым полям, и я счастливее всех королей, ибо дорогой читаю Тасса или что подобное. Случалось, что раскричишься и с словом: О доблесть дивная, о подвиги геройски! ... прямо набок и с лошади долой. Но это не беда, лучше упасть с Буцефала, нежели падать, подобно Боброву - с Пегаса...» (Н.И. Гнедичу, 19 марта 1807).
В стихотворении из письма к Н.И. Гнедичу (конец декабря 1816 — первые числа января 1817) мы наблюдаем пример полного перевоплощения, в результате которого возникает странный гибрид: «От стужи весь дрожу, / Хоть у камина я сижу. / Под шубою лежу / И на огонь гляжу. / Но все как лист дрожу, / Подобен весь ежу. / Теплом я дорожу, / А в холоде брожу: / И чуть стихами ржу».
Животное, подобное ежу, издающее поэтическое ржание, достойно отдельного рассмотрения. Видимо, не последнюю роль в создании этого фантастического существа сыграла рифма (все стихотворение выглядит как эксперимент по подбору слов, оканчивающихся на слог -жу) и аллитерация. Тем не менее, отметим не просто единение с конем, а заимствова-
- ^S,|^----
ние конских качеств - и не каких-нибудь, а голоса. Получается, что слово поэта, стихи - это ржание (если углубиться в поиск параллелей, можно дойти до гомеровских говорящих коней).
Среди батюшковских зеркал животные, казалось бы, несовместимые.
Хищник волк, с его стремлением к свободе, независимости: «Кто волком выть привык, тому не разучиться / По-волчьи и ходить и лаять завсегда...» (Н.И. Гнедичу, 19 марта 1807); «Как волка ни корми, а он все в лес глядит!..» (П.А. Вяземскому, 29 июля 1810).
Травоядные животные:
• кроткая овечка: корова и бык как символы здоровья и крепости: «Я здоров, как корова...» (Н.И. Гнедичу, 2 марта 1807); «Ранен тяжело в ногу навылет пулею в верхнюю часть ляжки и в зад. У меня, как у молодой дамы, нервы стали раздражительны. Крови как из быка вышло» (Н.И. Гнедичу, июнь 1807) - отметим одновременное сравнение себя с чувствительной молодой дамой и быком;
• осел, скот: «Я сделался великим скотом, любезный мой друг, но что б то ни было, даже и в образе осла, даже и в образе Хвостова буду тебя любить до тех пор, пока язык не прильпнет к гортани...» (Н.И. Гнедичу, Мая 11-го 1811). Снова Хвостов упоминается рядом с представителем фауны - со своим любимым басенным персонажем ослом - по сути, тоже в бестиарной метафорике.
Есть и зеркало, которое называется просто зверок: «Сижу больной, в колпаке и в шлафроке, и часто думаю о вас, часто грущу как зверок Лафонтена, cet animal est triste et le chagrin le range...» <это грустное существо, и тоска грызет его (фр.)>.
2) Те, что летают
1) Птицы:
гусъ\ «Поклон Арзамасцам от старого гуся» (П.А. Вяземскому, 11 ноября 1815);
курица: «Я хотел было приняться за поэму. Она давно в голове. Я, как курица, ищу места снести яйцо - и найду ли, полно? Видно, умереть мне беременным “Руриком” моим...» (Н.И. Гнедичу, май 1817);
ворона: «Поблагодари Ивана Андреевича за его примарание... Но за что меня жаловать в вороны?..» (Н.И. Гнедичу, 22-23 марта 1817);
перепелки (см. о них выше).
2) Крылатые насекомые:
мухи: «... Я ничего не пишу, все бросил. Стихи к черту!.. Часто, сложа руки, гляжу перед собою и не вижу ничего, а смотрю, - а на что смотрю? На муху, которая летает туда и сюда...» (Н.И. Гнедичу, август 1811); «Сам Крылов позавидовал бы моему положению, особливо, когда я считаю мух, которые садятся ко мне на письменный стол. Веришь ли, что очень трудно
отличить одну от другой. Таким образом, созерцание природы доставляет истинные, прочные и паче всего полезные удовольствия и вящее вожделение...» (Н.И. Гнедичу, май 1817); «Но кто, мой друг, всегда бывалвполном разуме? - И что это разум? Что он такое?.. Право, что плели метафизики, похоже на паутину, где мы, бедные мухи, увязаем то ногой, то крылом, тогда как можем благополучно и мимо, то есть и не рассуждать об этом...» (Н.И. Гнедичу, 1 ноября 1809) - от наблюдения за реальными мухами к метафоризации, обобщению, нахождению сходства и с ними;
бабочка: «Я сам крутился в вихре военном и, как слабое насекомое, как бабочка, утратил мои крылья...» (В.А. Жуковскому, 3 ноября 1814).
3) Те, что плавают
Рыба: «Бьюсь, как рыба об лед, с чужими хлопотами и свои забываю...» (Н.И. Гнедичу, 28-29 октября 1816); «...Я довольно весел, выезжаю часто и ищу рассеяния во всех родах, как рыба ищет воды. (Е.Ф. Муравьевой, 14 ноября 1816).
Как видим, зеркала самые разные, подчас несовместимые - и все это Батюшков, с его наблюдательностью, самоиронией, умением «на себя оборотиться», взглянуть на каждое явление сразу с многих сторон. Во фрагменте из записной книжки, названной «Чужое - мое сокровище», Батюшков говорит, что в нем два человека (Белый и Черный). На самом деле в нем целый зоопарк. Каждый зверь - это часть внутреннего мира, это особая манера поведения, особая риторика.
2. Собратья по перу в бестиарном зеркале
В бестиарных категориях описывает Батюшков не только себя, но и литературных противников, и друзей. Больше всего бестиарных зеркал в письмах к Н.И. Гнедичу, самому близкому другу. И сам Гнедич видится Батюшкову в различных образах (пчелы, птицы) и еще важнее - в каких НЕ видится (ужа и жабы).
Среди недругов тоже есть особенно «любимые» - например, князь П.И. Шаликов. И для него Батюшков находит множество подходящих звериных личин (мопс, шмель, скотина, осел).
Деление идет по тем же принципам.
Летают
Улей (пчелы-трупти-ители)
Употребление пчелиной метафорики в традициях русской литературы и журналистики XVIII в. - и Батюшков не скрывает своей связи с этой традицией. Роли здесь распределяются предсказуемым образом.
Враги - трутни, шмели: «Пиши мне пространнее обо всем: как играли, что говорят седые цензоры и весь Ареопаг, и вся сволочь, и шмели, и
трутни, и змеи, и гарпии, и все, что говорит и судит своим и чужим умом...» (Н.И. Гнедичу, начато 3 мая, 1809). (Характерный риторический прием: от общего слова «сволочь», определяющего всех литературных противников, к конкретизации - по нарастанию степени кусачести). «...Гоняются ли за тобой утренние шмели? (Н.И. Гнедичу, 1 ноября 1809. («Утренними шмелями» было принято иронически называть молодых литераторов, донимавших своими просьбами). «А эти шальные Шаликовы хуже шмелей!..» (П.А. Вяземскому, 19 декабря 1811) - невозможно не отметить звуковую оркестровку этой бестиарной зарисовки.
Друзья - пчелы.
Особенно часто возникает метафора пчелы в отношении H.II. Гиедта: «Это участь дарования. Трутни пожирают мед у пчел, но пчелы не бросают трудов своих... (Н.И. Гнедичу, начало мая 1809); «’’Праздность и бездействие есть мать всего, и между тем и прочих болезней”. Вот что ты мне пишешь, трудолюбивая пчела! (Н.И. Гнедичу, 30 сентября 1810). Гнедич воспринимается как пчела в квадрате: на уровне RES и на уровне VERBA - как пчела поэтологическая, к тому же равная по работоспособности известному журналу XVIII в. Отметим, что и у А.С. Пушкина в отношении Гнедича возникает метафора пчелы: «Ты любишь гром небес, но также внемлешь ты / Жужжанью пчел над розой алой...» («Гнедичу»),
Птицы
Метафора птицы употребляется для хвалы: «Я угадал птицу по полету...» (Н.И. Гнедичу, 17 августа 1816) - Батюшков угадал автора критики на «Ольгу» П.А. Катенина и без подписи.
Различные птицы традиционно служат определением литературных группировок: Гуси бывают невские (члены «Беседы»: «...гневаюсь на погоду и на стихи... наших Невских гусей, которые что день, то ода, что неделя, то трагедия, что месяц, то поэма, и все так глупо и плоско... (В. А. Жуковскому, июнь 1812) и московские (арзамасцы); лебеди, петухи - члены «Беседы»: «Дашков здесь. Он сказывал мне, что Жуковского стихи несовершенно понравились нашим Лебедям и здешние Гуси ими не будут восхищаться...» (П.А. Вяземскому, 10 января 1815); «Открылась ли Беседа? Что делают ваши петухи? (Н.И. Гнедичу, 27 ноября - 5 декабря 1811).
Ходят
Ослы
Разумеется, это характеристика врагов: «Нет, они меня хотят съесть. О головы! О ослы! О невежды!» (Н.И. Гнедичу, 9 февраля 1810). «Представь себе, мой друг... что это меня надолго... сгонит с Парнаса, где я вижу только ослов» (Н.И. Гнедичу, 23 марта 1810); «...пусть его лягается, как Сивый Осел, мы будем молчать» (П.А. Вяземскому, 19 декабря 1811). Но, как мы видели выше, в образе осла поэту легко представить и себя.
Мопс. Эта порода собаки применяется для характеристики литературных противников: «Но какой же этот Шаликов? Что это значит? Родяся мопсом, захотел в Мидасы...»(П. А. Вяземскому, 19 декабря 1811). В эмблематике мопс служит образцом тупоумия. За эмблематическую параллель (Отто Вений. Amorum emblemata. 1608. P. 114/115) благодарю А.Е. Махова.
Собачьи звуки и действия - лай, грызение - воспринимаются как обычные действия врагов: «Жуковский не дюжинный, и его без лаю не пропустят к славе. Озерова загрызли... (П.А. Вяземскому, 11 ноября 1815).
Мышь (басенная) ассоциируется с В.А. Жуковским: «...и, верно, не мог бы знать, жив ли ты или умер, если б Тургенев и Вяземский меня не уверили, что ты и жив, и здоров, и потихонечку поживаешь в своем Белеве, как мышь, удалившаяся от света...» (В.А. Жуковскому, 12 апреля 1812).
Кошка: «Трубецкой (замечание для Северина) влюблен, как кошка...» (П.А. Вяземскому, 10 мая 1812). Не забудем, что арзамасское прозвище Д.П. Северина - Резвый Кот.
Ползающие, шееводные
Пиявки: «Мне так надоели сплетни и пиявицы, что боже от них сохрани» (П.А. Шипилову, 12 июня 1808);
Уж и жаба (Н.И. Гнедичу, 27 ноября - 5 декабря 1811, см. ниже).
О московских поэтах с отвращением сказано, что они «.. .час от часу более и более пресмыкаются» (В.А. Жуковскому, июнь 1812).
В качестве бестиарных прозвищ друзей часто используются слова с пейоративной окраской (скопи свинтус): «’’Цветника” нет как нет. Изм<айлов> свинтус и неучтивец» (Н.И. Гнедичу, 3 января 1810). «У меня был вчера Алексей Пушкин, он сказывал, что ты, милый друг (милый друг, заметь, что это учтивее и вернее скотины), будешь сюда сам сегодня...» (П.А. Вяземскому, июль - август 1816).
Слова «скот», «скотина» - из числа любимых. Вот описание Москвы сначала в виде загадки с использованием бестиарных образов, потом разгадки - тоже при помощи бестиария: «И я зрел град. / И зрел людие и скоты, и скоты и людие. / И шесть скотов великих везли скота единого./И зрел храмы и на храмах деревня. / И зрел лицы южных стран и северных.../И зрел... / Да что ты зрел? / Москву, ибо оттуда пишу, восторжен, удивлен, всем и всяческая. / Глазам своим не верил, видя, что одного человека тянут шесть лошадей, и в санях!» (Н.И. Гнедичу, 3 января 1810).
В следующем фрагменте письма Н.И. Гнедичу от 27 ноября - 5 декабря 1811 служба в департаменте, от которой Гнедич отказался, описана при помощи двух синонимических рядов - и ясно видно, насколько бести-арный синоним короче и ярче: «Служа в пыли и прахе, переписывая, выписывая, исписывая кругом целые дести, кланяясь налево, а потом направо, ходя ужом и жабой, ты был бы теперь человек, но ты не хотел потерять свободы и предпочел деньгам нищету и Гомера...».
- -
Батюшковский стиль как нельзя более кстати пришелся Арзамасу. Звериные перифразы как средство выражения иронии, как особый прием комбинаторики, сочетания высокого и низкого - это черта стиля и арзамасского, и лично Батюшковского. Язык арзамасского эпистолярного жанра, его привычные формулы - часто бестиарные. У арзамасцев были прекрасные учителя этого языка: И. А. Крылов и любимец всей арзамасской публики, «певец скотов», граф Д.И. Хвостов. Заметим, такая звериная номинация вполне в духе классической русской литературы: достаточно вспомнить, какими звериными прозвищами награждали друг друга М.В. Ломоносов и
В.К. Тредиаковский в пылу литературной полемики. Но Батюшков мыслил и выражался в бестиарных категориях и до Арзамаса и после него. Это его способ видения мира.
И напоследок - о восприятии Батюшкова в бестиарных категориях его друзьями. Самое последнее письмо поэта - о птицах: «...Лето...я провел в чаду городовом; рисовал в беседке птичек, сообразно с книжкой немецкой, рисовальной, вашего братца Модеста...» (А.Г. Гревенс, 24 ноября). Именно в птичьем образе видели Батюшкова друзья. П.А. Вяземский вспоминал: «Батюшкова между собою мы прозвали попенькою, потому что в лице его, а особенно в носу, было что-то птичье. Поэтому и Воейков в “Доме сумасшедших” посадил его в клетку»4. Ср. «Чудо! - под окном на ветке/Крошка-Батюшков висит / В светлой проволочной клетке; / В баночку с водой глядит, / И поет он сладкогласно: / «Тих, спокоен сверху вид, / Но спустись на дно - ужасный / Крокодил на нем лежит...» (А.Ф. Воейков, «Дом сумасшедших»). Крокодил не попал в наш реестр, поскольку возник в лирике, а не в письме.
Батюшков не обиделся:«.. .Поблагодари его за приятное воспоминание о Батюшкове и спроси, как я хохотал в Москве, читая: “Сердце наше - кладезь мрачный”», и наконец: “Крокодил на дне лежит”» (В.А. Жуковскому, августа, числа не знаю 1815).
Круг замкнулся. Кто пишет портреты и автопортреты на зверином языке, оказывается и сам описан на языке зверей.
Сильно ли отличается картина литературного мира, написанная звериными иероглифами, от привычной? На уровне ЧТО - наверное, не сильно. А вот на уровне КАК возникает масса нюансов, из которых как раз и складывается то, что называем своеобразием почерка поэта, его «лица необщим выраженьем»; и в то же время яснее различаются общие черты стиля поэтов определенного круга. Перспективы, которые такая картина открывает для психологии творчества и астрофилологии, - тема отдельного большого разговора.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Довгий О.Л. Бестиарий М.В. Ломоносова: К постановке проблемы // Ломоносовский сборник / Под общей ред. М.Л. Ремиевой. М., 2011. С. 76-93; Довгий О.Л. Риторический бес-
------------------------------------------------------------------------------------------------
тиарий А.Д. Кантемира // Бестиарий в словесности и изобразительном искусстве: Сб. статей. М., 2012. С. 6-23; Довгий О.Л. Петр - победитель зверей и стихий (по сочинениям Феофана Прокоповича) // Бестиарий и стихии. Вып. 2. М., 2013. С. 6-19.
Dovgij O.L. Bestiarij M.V. Lomonosova: К postanovke problemy // Lomonosovskij sbomik / Pod obshhej red. M.L. Remnevoj. Moscow, 2011. P. 76-93; Dovgij O.L. Ritoricheskij bestiarij A.D. Kantemira // Bestiarij v slovesnosti i izobrazitel’nom iskusstve: Sb. statej. Moscow, 2012. P. 6-23; Dovgij O.L. Petr - pobeditel’ zverej i stikhij (po sochinenijam Feofana Prokopovicha) // Bestiarij i stikhii. Issue 2. М., 2013. P. 6-19.
2 Цит. по: Батюшков K.H. Сочинения: В 2 т. М., 1989. URL: http://www.booksite.ru/ fulltext/bat/yus/hkov/tom2/index2.htm (дата обращения 30.08.2013).
As cited in: Batjushkov K.N. Sochinenija: In 2 vol. Moscow, 1989. URL: http://www. booksite.ru/fulltext/bat/yus/hkov/tom2/index2.htm (accessed: 30.08.2013).
3 Довгий О.Л. Пушкин и Хвостов в «хвостовской лавке» «Арзамаса» // Поэтика русской литературы: Сб. статей: К 80-летию проф. Ю.В. Манна. М., 2009. С. 162.
Dovgij O.L. Pushkin i Khvostov v “khvostovskoj lavke” “Arzamasa” 11 Poetika russkoj literatury: Sb. statej: К 80-letijuprof. Ju.V. Manna. Moscow, 2009. P. 162.
4 Цит по: Майков Л.Н. Батюшков K.H. Сочинения: В 3 т. / Со ст. о жизни и соч. К.Н. Батюшкова, написанной Л.Н. Майковым, и примеч., сост. им же и В.И. Сайтовым. Т. 3. СПб.: П.Н. Батюшков, 1887. С. 718.
As cited in: Majkov L.N. Batjushkov K.N. Sochinenija: In 3 vol. / So st. о zhizni i soch. K.N. Batjushkova, napisannoj L.N. Majkovym, i primech., sost. im zhe i V.I. Saitovym. Vol. 3. Saint-Petersburg: P.N. Batjushkov, 1887. P. 718.
Н.Л. Виноградская (Москва)
«МУЗЕЙ ДРЕВНОСТЕЙ»
(об одной реалии в черновом автографе «Мертвых душ»)
Как удалось установить автору статьи, под «Музеем древностей», упомянутым в ранней редакции «Мертвых душ», имеется в виду знаменитый «Русский му-зеум» П.П. Свиньина (1787-1839) - экспозиция произведений искусства, раритетов и минералов, с 1826 г. открытая для посещений широкой публики в Петербурге. Переписка Свиньина, свидетельства современников, архивные материалы и газетные сообщения 1820-х-30-х гг. позволяют заключить, что обстоятельства продажи «Музеума» с аукциона зафиксированы в гоголевском тексте с большой точностью, все «положения» реалии (состояние экспонатов, наличие вещей Петра I, сомнения посетителей по поводу их подлинности) находят документальное подтверждение.
Ключевые слова: Н.В. Гоголь; «Мертвые души»; П.П. Свиньищ «Русский музеум».
Среди многочисленных исторических, культурных, бытовых реалий «Мертвых душ» (до сих пор в полном объеме не выявленных и не прокомментированных) особое, совсем незавидное, место занимают те, которые затерялись в рукописных источниках поэмы. (Этот пробел должен быть восполнен в 7 томе нового академического издания1). Одна из таких реалий упоминается в наиболее ранней сохранившейся черновой редакции текста (1836-1839 гг.), в шестой («плюшкинской») главе:
«Изб было столько, что не перечесть. Они были такие старье и ветхость, что можно было дивиться, как [они] не попали в тот Музей древностей, который еще не так давно продавался в Петербурге с публичного торга вместе с вещами, принадлежавшими Петру Первому, на которые, однако ж, покупатели глядели сомнительно»2.
Как удалось установить, здесь имеются в виду конкретные события петербургской жизни начала 30-х гг. XIX в., связанные с именем Павла Петровича Свиньина (1787-1839), путешественника, писателя, художника, историка, издателя «Отечественных записок», коллекционера, основателя «Русского музеума» - экспозиции произведений искусства, раритетов и минералов.
Свиньин, выпускник Московского университетского благородного пансиона, посещал занятия в Академии художеств (в 1811 г. получил звание академика живописи), с 1805 г. служил в Коллегии иностранных дел, по делам службы ездил в европейские страны, в 1811-1813 гг. работал секретарем российского генерального консула в Филадельфии. В 1824 г. вышел в отставку с чином статского советника. Опубликовал ряд статей и книг о своих путешествиях. В 1818-1819 гг. выпустил два сборника «Отечественных записок», с 1820 г. издавал одноименный журнал.
