CC BY
35
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА: 100 ЛЕТ НАЗАД
И.К. Богомолов
РУССКАЯ ПЕЧАТЬ О ПРИЧИНАХ И ИСТОКАХ
ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (АВГУСТ 1914 г.)
Богомолов Игорь Константинович - аспирант ИНИОН РАН.
К концу июля 1914 г. международная обстановка накалилась до предела. Громкое убийство австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда не привело однако к немедленному началу австро-сербской войны, более того, венские официозы вскоре после похорон наследника габсбургского престола прекратили нападки на Сербию. Причиной тому, по мнению русской печати, была сдержанная позиция Германии, которая «дала понять» своей союзнице, что момент для начала «большой» войны неподходящий [25, с. 1; 29, с. 2]. Установившееся в конце июня 1914 г. «затишье» давало почву для таких предположений. Обозреватель столичного «Нового времени» М. Меньшиков 21 июня (по старому стилю) писал: «Чего можно ждать в ближайшем будущем? Мне кажется, следует ждать заметного успокоения. Престарелый монарх Австро-Венгрии (Франц-Иосиф. - И.Б.)... вернет себе полноту императорского авторитета, одним из высоких достоинств которого считается сдержанность и нелюбовь к авантюрам» [30, с. 4]. Однако проходившие в те же дни секретные австро-германские переговоры готовили совершенно другой сценарий развития событий [9, с. 517-519].
Австрийский ультиматум Сербии произвел ошеломляющий эффект и стал полной неожиданностью для всей русской печати. Даже те газеты, которые еще в начале июля предполагали закулисное влияние Берлина на новый балканский кризис, были поражены и «австро-германскими» методами, и «вызывающим» тоном ультиматума. Первоначальный шок вскоре сменился вполне определенным пониманием места и роли Германии в июльском кризисе. По убеждению «Нового времени», на такой решительный шаг Вена не могла пойти в одиночку: «Оскорбительный тон и вызывающее содержание ультиматума нисколько не соответствуют характеру лиц, стоящих теперь
во главе австрийского правительства. Поэтому вмешательство Берлина несомненно» [32, с. 2].
Другие русские издания также не питали особых иллюзий относительно роли Германии в кризисе, однако по-разному рассматривали действия Вены. По мнению «Русского слова», содержание ультиматума показало полную неадекватность австро-венгерских правителей, их стремление «отомстить» Сербии без оглядки на возможные последствия. Германия же со своей стороны умело воспользовалась этими настроениями и последовательно вела ситуацию к «точке невозврата». «Если столкновение европейских держав все-таки произойдет, словесная нота барона Гизля... кровавыми письменами запечатлеется на страницах истории», - резюмирует «Русское слово» [16, с. 2].
«Русские ведомости» в свою очередь не считали ультиматум признаком «неадекватности» австрийских правителей. В Вене «понимали, что делали», трезво оценивали свои силы и возможности, чтобы пойти на столкновение с Россией и Сербией. Это был вовсе не порыв агрессора, но взвешенное решение, сделанное в строго определенный момент. «Мрачной тенью Меттерниха повеяло над венским Ба11р1а12'ом при составлении ультиматума. Затишье перед бурей сменилось на наших глазах напряженным, хотя все еще только вероятным приближением урагана» [26, с. 1].
Однако печать не оставляла надежд на то, что Германия «образумит» свою союзницу и конфликт закончится мирно. Это сказывалось на тоне статей, касавшихся Германии: в номерах русских газет после публикации ультиматума практически исчезли предположения о прямом участии немцев в составлении ультиматума. Берлин в представлении русских газет стоял в стороне от конфликта и поддерживал позицию Австро-Венгрии только из союзнических побуждений. Превалировало мнение, что Вена действовала самостоятельно, «на собственный страх», а Берлин, сам того не желая, оказался перед лицом острого международного кризиса. «Германия собиралась энергично поддержать "справедливые требования" своей союзницы, но, ознакомившись с перечнем этих требований, вынуждена была признать, что "справедливыми" они именоваться не могут», - в примирительных тонах высказывалось «Новое время» за день до начала австро-сербской войны [18, с. 3].
«Русские ведомости» акцент делали на «страхе» немцев перед общеевропейской войной, которая всей тяжестью ляжет на плечи Германии. Либеральное издание выражало надежду на то, что центральные державы остановит от «рокового шага» если и не угроза миру, то, по крайней мере, угроза их экономическому положению. По мнению колумниста «Русских ведомостей» К. Эля, в случае войны более всего пострадают именно Австро-Венгрия и Германия. Последняя, являясь локомотивом европейской экономики, в то же 134
время сильно зависит от многомиллионных внешнеторговых операций, главную роль в которых играли противники Германии - Англия, Россия и Франция. По подсчетам журналиста, «общий убыток [Германии] от одного только экспорта составит за месяц войны около 300 млн рублей» [23, с. 2].
С началом австро-сербской войны фактически начался обратный отсчет мирным дням в Европе. Несмотря на это, печать продолжала, по образному выражению «Русских ведомостей», «хвататься за всякий слух, как утопающий хватается за соломинку» [27, с. 1]. Сохранялись надежды на то, что в последний момент германские правящие круги остановятся, «одумаются», «усмирят» австрийскую воинственность и откажутся от «военного безумия» [там же].
Если в решимости Австро-Венгрии «раздавить» Сербию пресса находила рациональные доводы, то решение Германии начать войну с державами Антанты воспринималось как «подлинное сумасшествие», не имевшее никаких логических объяснений. Война, по убеждению большинства газет, не нужна была «никому», и прежде всего - немецкому народу. «Новое время» еще в конце июля писало о «глубоко угнетенном настроении» [24, с. 3] и даже «панике» немцев в связи с реальной перспективой войны против, по сути, всего мира [см., например: 12, с. 2]. Корреспондент «Нового времени» так описывал настроения в Германии: «В Берлине и Страсбурге население бросилось к сберегательным кассам и стало выбирать свои сбережения. А в России?.. У касс - обычная картина. Зато на улицах столицы толпы взволнованного народа... Поют гимн... Знаменательное различие» [14, с. 4].
Социальный состав немецких и австрийских «патриотических» манифестаций печать ограничивала шовинистами, националистами и «откровенными маргиналами», не представлявшими «большую часть» немецкого народа. Сами митинги были преисполнены «шовинизмом» и ненавистью к противникам Германии. 20 июля 1914 г., незадолго до своего спешного отъезда из Берлина корреспондент «Русского слова» И. Троцкий телеграфировал: «Берлин охвачен воинственным угаром. Манифестанты кричат: "В Петербург! Да здравствует война!". Большинство из тех, кто с восторгом встретил Вильгельма II и Фридриха-Вильгельма в центре Берлина - зеленая молодежь и просто подонки общества». При этом немецкие рабочие, по словам корреспондента, «удручены, держатся в стороне и не проявляют никакого энтузиазма» [22, с. 1].
Печать называла схожие причины «нежелания» немцев воевать. В основном воспроизводились в разных формах сюжеты о «массовых» отказах австрийских и немецких крестьян уходить с полей и бросать еще не убранный урожай, нацменьшинств - воевать за «швабов» с «братьями», «простых немцев» - менять размеренную «бюргерскую» жизнь на грязные окопы, на бесславную и бессмысленную смерть за непонятные цели. «Новое время» шло
дальше этих «житейских» объяснений и указывало, что германский народ не только «не желал», но морально не был готов к войне. По мнению М. Меньшикова, Германия к 1914 г. оказалась «чрезвычайно далека от эпохи Гёте и Шиллера: она с тех пор выросла, возвеличилась, возмужала, но прекрасная юность сменилась пожилым возрастом с признаками ранней дряхлости». Падение нравов и «старинной прославленной религиозности», замедление роста населения, многочисленные антивоенные манифестации социалистов, «враждебных к войне, но не враждебных ни к пиву, ни к карточной игре, ни к проституции» - все это автор считал признаками медленного затухания, выхолащивания «духа победителей». Стремительный рост экономики и военной мощи вводил сторонних наблюдателей в заблуждение и скрывал нравственную деградацию германского общества. В 1870 г. в условиях паритета сил с французами немецкому народу попросту «больше хотелось воевать», он был внутренне готов к достижению национального единства, увенчанного великим военным триумфом. Однако к 1914 г. список немецких устремлений значительно сократился и свелся преимущественно к грабежу, насилию, порабощению с помощью накопленных вооружений. И потому Германия, даже имея значительное военно-техническое преимущество перед Францией, не будет иметь «морального превосходства», полагал М. Меньшиков [33, с. 3].
Экономические и политические последствия войны для Германии будут, полагали газеты, катастрофическими. Окружение «плотным кольцом» лишало возможности доступа к ресурсам колоний и вынуждало идти на жесткие автаркические меры, которые все равно не помогли бы отвести угрозу дефицита промышленных товаров и продовольствия [3, с. 3]. Шансов у Германии не было и с военной точки зрения, так как ее потенциал «не шел ни в какое сравнение» с потенциалом противников [31, с. 3]. Наконец, главным последствием войны должно было стать политическое поражение германской «правящей верхушки», которая своими «чудовищными решениями» заслуживала только проклятья германского народа и всего «цивилизованного мира». Фактически война рассматривалась как групповое политическое (а в конечном итоге - и физическое) самоубийство «берлинской клики», причем самоубийство ничем не мотивированное [11, с. 4].
Многие печатные издания в первые дни войны выражали уверенность, что по сравнению с недавними международными кризисами (два Марокканских, Боснийский кризисы, а также две Балканских войны) июльский кризис был ничуть не сложнее. Европейская дипломатия имела большой опыт разрешения споров, подобных австро-сербскому, разрешила бы и нынешний, но в ситуацию вмешались «субъективные» обстоятельства, главным из которых был сам германский император Вильгельм II. Благодаря своему вспыльчивому, крайне сложному и противоречивому характеру, кайзер активно «помогал» русской печати в обосновании этой точки зрения. В течение всей войны, 136
а особенно в ее первые месяцы Вильгельм был одной из самых упоминаемых в прессе политических фигур. В многочисленных статьях подчеркивался его «врожденный» милитаризм и стремление к завоеваниям, вопреки «успокоениям» даже ближайшего окружения [см.: 31, с. 3]. Газеты припоминали императору все его «одиозные выходки», в уничижительном тоне характеризовали его привычки1, образ жизни, вкусы, мировоззрение, «гордыню» [см.: 34, с. 3], «плоский юмор», вспоминали многочисленные курьезные эпизоды с его участием. А.А. Суворин2 в «Новом времени» приводил следующий «характерный» случай: «Кончается обед. Император окружен генералами. Подают крем в форме пирамиды. Император берет ложку и - бац! - по крему. Брызги летят в лица генералов, залепляя им глаза. Император хохочет, хохочут и пострадавшие. Нравы "мировой империи". неудивительно, что она не просуществует и полстолетия» [20, с. 4].
Активно обсуждались физические недостатки германского императора, считавшиеся первопричиной его заносчивости, бонапартизма и «сумасбродства». Обозреватель «Русского слова» С. Яблоновский отмечал парадокс и трагизм ситуации, когда «маленький, кичливый, топорщащийся и надувшийся человечек, случайно поставленный в условия исключительных возможностей, обратил жизнь на всем земном шаре в один сплошной ужас». Воля «маленького человечка с парализованной рукой и заостренными усами» оказалась сильнее желания подавляющего большинства европейцев жить в мире и благополучии [19, с. 4]. Подобного же мнения поначалу придерживался и обозреватель «Русских ведомостей» Е. Смирнов, не видевший помимо «воли одного человека» никаких причин для столь масштабного столкновения. Даже единственная союзница Германии - Австро-Венгрия - и та «охотно отступила бы теперь», настолько очевидными были даже для Вены последствия «вильгельмовской авантюры» [2, с. 3].
«Скоро немецкий народ почувствует, какой ценой его заставляют расплачиваться за бессмысленные мечтания о мировом господстве. Отрезвление будет ужасно. И тогда тевтонская ярость должна обратиться против тех, кто вовлек Германию в пагубную войну. . Страшно становится за участь немецкой нации, вверившей бразды правления кучке обезумевших юнкеров», -сокрушалось «Русское слово» [13, с. 2].
Однако уже в самом начале войны встречались и иные точки зрения. Например, обозреватель «Русских ведомостей» И. Л-ский соглашался с тези-
1. «Рядом с Александром III он казался мальчиком, которого в первый раз посадили за одни стол вместе с "большими". Он суетился, принимал позы, точно боясь, что его не примут всерьез» [см.: 15, с. 4].
2. Сын основателя «Нового времени» А.С. Суворин. В 1914 г. — главный редактор издания.
сом, что немцы «не хотели бы воевать», но предостерегал от недооценки их решимости постоять за свою родину. Автор полагал, что действия правительства - во многом отражение общественных настроений, причем под «обществом» понимались далеко не только маргиналы. Наоборот, «с редкой отчетливостью в эти часы ожидания (войны. - И.Б.) выступает из рамок обыденщины настроение среднего, типичного немца. Не воина по ремеслу, не политического деятеля и не военного поставщика, а немца среднего бюргерского сословия... Настроение такого (курсив газеты. - И.Б.) немца - будь он торговец или врач - есть действительное мнение страны». Воспитанные патриотично, немцы, по мнению журналиста, не видят запрещенных средств для охраны государства от постоянно окружающих ее угроз. Войну немцы считали крайним, но вполне реальным и действенным инструментом давления на «враждебных» соседей. Шовинистическая пропаганда играла в формировании этих настроений важную, но не определяющую роль. В первую очередь сказывалась «усталость» немецкого общества от постоянного ожидания нападения враждебных соседей. «Конечно, война - абсурд, но она необходима, -приводит автор слова одного из немцев. - Мы не в силах выносить того напряженного состояния, в котором живем последние два года. Ничто не ладится, на всех делах и вещах печать напряжения. Подумайте только, во что обходится стране вооруженный мир! Пусть лучше конец - каков бы он ни был, - нежели такое неопределенное состояние. ...Вы говорите: жизни человеческие? Ничего не значит. Сентиментализму места нет». Автор приходит к выводу, что войну так или иначе «одобряла» большая часть населения Германии [17, с. 1]. Подобные мнения в начале августа высказывались достаточно редко, и голоса либеральной печати по вопросу о причинах войны были в этот период вполне созвучны с мнениями консервативной и националистической печати.
С середины августа 1914 г. печать все больше углублялась в историю в поисках причин разразившейся войны и обращала внимание на различные стороны политического, экономического развития Германии, ее взаимоотношений с остальной Европой. Обозреватели, еще недавно называвшие кайзера едва ли не единственной причиной войны, высказывались теперь более взвешенно, будто переосмысливая произошедшее уже на «трезвую голову». Во многих статьях Вильгельм не только отодвигался на второй план, но даже наоборот - назывался едва ли не заложником ситуации, возникшей в Европе перед войной. «Клика», окружавшая кайзера, приобретала на страницах прессы все большие очертания, представала все более могущественной, все больше «выходила из-за спины» германского монарха. В этом вопросе русская печать всех направлений продолжала идти в унисон и высказывать схожие точки зрения.
«Русские ведомости» с середины августа отмечали сложность и неоднозначность внутриполитических процессов в Германской империи. Самого кайзера Вильгельма «профессорская газета» считала теперь не столь однозначной фигурой. «Консерватор, но и радикал, пиетист и милитарист, дипломат, моряк и проповедник, композитор, художник и пламенный патриот, оратор и спортсмен, наконец, добродетельный муж» - все эти противоречивые качества Вильгельма характеризовали политику периода его правления. «Презирая» общественное мнение, всякую оппозицию и печать, кайзер олицетворял собой двойственную природу всего германского конституционного строя, лишь формально гарантировавшего немцам демократические свободы. Убежденность Вильгельма в собственной неограниченной власти «спокойно соседствовала» с возраставшим влиянием «военной партии», крупных промышленников и бюрократии на принятие важнейших внутри- и внешнеполитических решений. По мнению издания, европейская война стала логичным итогом политического развития Германии: судьбоносное для страны решение о начале войны было принято келейно, без каких-либо консультаций с основными политическими силами, не говоря об основной массе населения. Решающую роль в принятии этого решения сыграли не политические амбиции кайзера, а в первую очередь экономические интересы крупного капитала, получившего благодаря войне многомиллионные заказы. Стремление германской правящей верхушки к военному решению «вопросов» дополнялось ее очевидным равнодушием к миллионам европейцев, судьбы которых навсегда будут искалечены войной. Наиболее четко позицию «Русских ведомостей» и всей либеральной прессы выразил в передовой статье за 11 августа либеральный публицист, редактор «Вестника Европы» К. Арсеньев: «С необыкновенною яркостью война обнаружила отличительные черты германского правительственного механизма. Войну вызвала не масса населения, трудящаяся и миролюбивая: ее вызвало привилегированное меньшинство, господствующее в высших военных и административных сферах. Чуждое лучших заветов германского духа, оно верит только в грубую силу, только ею гордится и на ней основывает свои себялюбивые расчеты. Войну ведет народ, но направляет его и окрашивает в свою краску прусское юнкерство. Отсюда ужасный ее характер» [21, с. 2].
«Русское слово» со второй половины августа также стало обращать внимание на группы влияния, окружавшие кайзера. По мнению издания, в условиях австро-сербского кризиса именно уверения «приближенных» генералов и высших чиновников оказали решающее воздействие на «впечатлительного», но «сомневавшегося» германского императора. При этом экономические побуждения «Русское слово» считало не самыми важными, ибо даже сторонники войны осознавали, какие тяжелые последствия для страны принесет их авантюра. Осознавали, но не могли отказаться от возможности «расквитаться»
с главными соперниками Германии. Милитаризм настолько сильно охватил умы германских правящих кругов, что на волне всеобщего «воинственного угара» ими отбрасывались все малейшие доводы в пользу мира. Промышленники, связанные с военными заказами, умело воспользовались очередным международным кризисом и с помощью «рептильной» печати подогревали милитаристские настроения в широких слоях населения. Стремление промышленных магнатов к наживе органично сочеталось с «ненасытным властолюбием кучки придворных интриганов в военных мундирах». Этот «симбиоз» в итоге и привел к военной катастрофе [4, с. 2].
На страницах «Нового времени» к середине августа также участились голоса, призывавшие считать войну не случайностью, а закономерным итогом милитаризации Германии, ее многолетней подготовки к войне за новый передел мира. Издание не без гордости заявляло, что «вот уже десять лет настойчиво твердит» о завоевательных планах Берлина. Империя Гогенцоллернов, по словам суворинской газеты, полностью оправдала эти ожидания, так как «готовилась к войне 43 года, с самого момента образования», и потому столкновение ее с державами Тройственного согласия было лишь вопросом времени. Среди основных причин войны издание называло англо-германское соперничество на морях, а также усиление борьбы за колонии и рынки сбыта товаров. Инициатива столкновения исходила от Берлина, но у этого шага была весьма обстоятельная подоплека, складывавшаяся десятилетиями [8, с. 3].
Другой немаловажной причиной войны «Новое время» считало значительное ухудшение международной обстановки в Европе в начале ХХ в.
Германские правящие круги все больше склонялись к войне как к наиболее быстрому и верному пути продолжения экономической и политической экспансии. Июльский кризис 1914 г. предоставил хороший повод для «большой войны», с помощью которой можно было бы «расквитаться» с соперниками на континенте - Россией и Францией, а потом - и с оставшейся в одиночестве Англией [см.: 1, с. 2]. Однако попытка уйти от столкновения с Лондоном не удалась, что стало первым и едва ли не главным поражением Берлина в разразившейся войне [7, с. 13]. Нововременские журналисты отмечали, что в новых политических и дипломатических условиях личная позиция императора Вильгельма уже не имела решающего значения [8, с. 3]. В одной из своих статей обозреватель суворинской газеты С.Н. Сыромятников подсчитал, что население Германии к 1984 г. увеличится до 130 млн человек, а плотность населения составит «255,4 человека на квадратную версту». При такой явственной угрозе перенаселения неизбежно желание любого правительства возможно больше расширить «жизненное пространство» народа. Это «объективное» стремление, конечно, сопровождалось «неистовствами» и эпатажными заявлениями Вильгельма II, но все это были «лишь громкие сло-
ва», скрывавшие практичные и продуманные шаги Берлина, полагал Сыромятников [10, с. 4].
Обозначившееся стремление «Нового времени» выделить «объективные» причины войны создавало противоречие с той риторикой, что издание использовало еще до начала войны. Вполне объяснимой была сдержанность относительно Германии в последние предвоенные дни: пограничная ситуация между войной и миром требовала от прессы крайней осторожности в высказываниях. Во многом поэтому в «борьбе славянского племени с тевтонами» под последними «Новое время» подразумевало чаще всего Австро-Венгрию, а не Германию. Примечательно, что с началом русско-германской войны эта двойственность не исчезла, даже учитывая возложение вины за развязывание войны на Берлин. Более того, противоречие усилилось, так как поначалу призывы к защите от «тевтонского нашествия» соседствовали в «Новом времени» со сдержанными, а подчас и комплиментарными статьями о немецкой культуре, науке и в целом о немецком народе, ставшем «невольным участником» войны. Так, М. Меньшиков в номере за 27 июля подчеркивал, что Россия «ведет войну не против мирной части немецкого народа», но против «возбудителей международной вражды», «правящей верхушки». Сам германский народ, «давший стольких мыслителей, ученых и поэтов», успешно развивавший промышленность и науку, сможет после войны освободиться от милитаризма и «вернуться к мирному подвигу» [6, с. 13].
Однако уже совсем скоро тон как М. Меньшикова, так и в целом «Нового времени» претерпел значительные изменения из-за наводнивших печать историй о «немецких зверствах» в Бельгии и Польше. Несмотря на то что многие факты впоследствии были опровергнуты [28, с. 2], сюжет о «немецких зверствах» перевел дискуссии о причинах и истоках войны на новый уровень. Наибольшее внимание теперь было обращено на политическую историю Германии, истоки германского милитризма, на этно- и даже антропогенез немецкого народа [5, с. 3]. В этих дискуссиях выявились первые серьезные разночтения между либеральной и националистической печатью: в один голос обвиняя Германию в развязывании войны, газеты разных направлений все чаще прибегали к разным доказательствам, а в конечном итоге - преследовали разные цели. На этом фоне кайзер и его «клика» фактически теряли свое значение, все чаще представая на страницах газет лишь ярким олицетворением, проводниками и вдохновителями «германизма», «пруссачества» и «немецкого озверения».
Литература
1. Беседа с С.Н. Свербеевым // Новое время. - 1914. - 1(14) августа. - С. 2.
2. Вильгельм II против Европы // Русские ведомости. - 1914. - 7 августа. - № 207. - С. 3.
3. Война и хозяйственная жизнь // Новое время. - 1914. - 31 июля (13 августа).
4. Вооруженное безумие // Русское слово. - 1914. - 14 августа. - № 176.
5. Должны победить // Новое время. - 1914. - 1 августа.
6. Должны победить // Новое время. - 1914. - 8 августа. - № 13782.
7. Император Вильгельм и поучения фельдмаршала графа Мольтке // Новое время. -1914. - 26 июля (8 августа). - С. 13.
8. Как это случилось? // Новое время. - 1914. - 30 июля (11 августа).
9. Котов Б.С. Образы Германии и Австро-Венгрии в российской прессе накануне Первой мировой войны. 1912-1914 гг. Дисс. канд. ист. наук. - М., 2014.
10. Логика событий // Новое время. - 1914. - 12 августа. - № 13786.
11. На кого он надеется? // Новое время. - 1914. - 22 июля (4 августа).
12. Настроение в Берлине // Новое время. - 1914. - 30 июля. - № 13773.
13. Несчастье // Русское слово. - 1914. - 2 сентября. - № 190.
14. Новое время. - 1914. - 28 июля. - № 13771.
15. Новое время. - 1914. - 2 (15) августа.
16. Опасная мания величия // Русское слово. - 1914. - 12 июля. - № 159.
17. Пред лицом войны // Русские ведомости. - 1914. - 31 июля.
18. Политическое положение // Новое время. - 1914. - 28 июля. - № 13771.
19. По океану крови // Русское слово. - 1914. - 15 сентября. - № 201.
20. По пути событий // Новое время. - 1914. - 12 августа. - № 13786.
21. Поразительные перемены // Русские ведомости. - 1914. - 22 августа. - № 192.
22. Последние дни в Берлине // Русское слово. - 1914. - 21 июля (2 августа).
23. Призрак войны // Русские ведомости. - 1914. - 28 июля. - № 162.
24. Русские в Берлине // Новое время. - 1914. - 2 августа. - № 13776. - С. 3.
25. Русские ведомости. - 1914. - 26 июня.
26. Русские ведомости. - 1914. - 12 июля. - № 159.
27. Русские ведомости. - 1914. - 18 июля.
28. Русские ведомости. - 1914. - 10 августа.
29. Русское слово. - 1914. - 22 июня.
30. Сеющие ветер // Новое время. - 1914. - 4 июля. - С. 4.
31. Тройственное согласие стало военным союзом // Новое время. - 1914. - 24 июля (6 августа). - № 13780.
32. Участие Германии в австрийском ультиматуме Сербии // Новое время. - 1914. -13 июля.
33. Четырнадцать корпусов // Новое время. - 1914. - 4 августа. - № 13778.
34. Эпос // Новое время. - 1914. - 25 июля (7 августа).
