CC BY
17
целом и В. С. Соловьёва в частности. В круг подобных вопросов можно зачислить и проблему изучения исторического времени. Темы социального идеала, социальной утопии, социальных предчувствий также относятся к их числу.
Философия истории является одной из составляющих творчества В. С. Соловьёва. Изучение этого направления его деятельности - необходимая работа как для философа, так и для специалиста в иных сферах деятельности (например, историка, культуролога). Возможно, будущее в познании работ не только самого В. С. Соловьёва, но и других отечественных мыслителей его времени лежит на пути к междисциплинарному исследованию. Период, по отношению к которому (разумеется, обобщенно) в современной литературе уже применяется название «постмодернистский», показывает, что желаемого синтеза достигнуто не было. Кризисное состояние исторической науки (а этот «диагноз» ставят уже на протяжении промежутка времени, близкого к четверти века) грозит перерастанием в патологические формы. При весьма специфичном отношении к теории исторического знания в отечественной мысли на протяжении 1950-1980-х гг. становится необходимой потребность обращения к тем наработкам в области философии истории, которые были созданы в период конца XIX -начала XX в.
И.А. БАРСУК
Белорусский государственный университет, г. Минск
РУССКАЯ ИДЕЯ КАК ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ КОНЦЕПТ: ГЕНЕЗИС, СУЩНОСТЬ, ЭВОЛЮЦИЯ
H.A. Бердяев определял русскую идею как основную проблему русской теоретической мысли и публицистики1. Данная проблема весьма актуальна и для развития восточно-славянского общества, она активно обсуждается в современной литературе. (Шафаревич И.Р. Русский народ на переломе тысячелетий, - М., 2000; Солженицын А.И. «Русский вопрос» к концу XX века // Новый мир. 1994. №74; Троицкий Е.С. Что такое русская соборность? М., 1994; и др.). Русская идея - это не только идея рус-
ского народа. В трудах русских мыслителей русская идея обращена к русскому народу и к народам восточно-славянского пространства в целом. Мы находим подтверждение этому в творчестве Вл. Соловьёва, пишущего о вопросе, «затемненном предрассудками» и различными нелепостями, но «самом важном из всех», - «вопросе о смысле существования России во всемирной истории»2. И.А. Ильин также артикулирует фундаментальный вопрос: в чем же сущность русской идеи? И отвечает на него так: «русская идея есть идея сердца», любящего свою Родину сердца, и в этом «главная сила России и русской самобытности»3. Адекватная трактовка понятия «русской идеи» возможна лишь на базе аналитических исследований оригинальных работ русских мыслителей XIX - XX вв. Только на основе таких исследований, как нам представляется, можно эксплицировать аутентичную суть понятия «русская идея», которое, безусловно, определило особенности социокультурного и геополитического развития России.
Истоки национальной религиозной идеи зарождаются еще в Киевский период восточно-славянской истории. Решающим показателем процесса культурной идентификации восточного славянства и важным консолидирующим фактором стало принятие им православно-христианской веры по восточно-византийскому, греческому, обряду и оформление надэтниче-ской культурной целостности православного мира, который атрибутируется И. Дуйчевым и Р. Пиккио как Slavia orthodoxa в отличие от Slavia romana (принявших католицизм западных и части южных славян). Это отчётливо отражено уже в выдающемся произведении древнерусской философской мысли -«Слове о Законе и Благодати» первого митрополита из русских Илариона. Автор повествует о том, как Благодать и истина всю землю исполнили, и вера на все языки простёрлась, и на наш народ русский»4. Иларион, славя крестителя Руси великого князя Владимира, сравнивает его с римским императором Константином Великим. Владимир прославляется и как равноапостольский просветитель, и как великий правитель, покоривший многие племена. В «Слове...» впервые чётко формулируется представление о «русских» как об особой социокультурной общности5.
Н. Лосский полагает, что с христианской религиозностью русского народа связано «искание абсолютного добра, осуществимого лишь в Царстве Божьем». Другие свойства русского народа философ анализирует с учетом вышеназванного. Например, он доказывает способность русского народа к высшим формам опыта, в частности выделяет «высокое развитие нравственного опыта»6. На этой основе складывается особая эмоционально акцентированная гносеология сердца. Главный же её смысл состоит в том, что сердце, понимаемое в возвышенном смысле, является основой не только телесного и душевного, но и духовного существования человека, в том числе реализации его познавательных возможностей. Кардиогносия тесно связана с софиоло-гией, составляя их динамическое и плодотворное соединение.
Г.П. Федотов искал «ключ» к разгадке России, специфике её социокультурного и духовно-исторического развития по сравнению с Западной Европой. Тайны русского духа открываются ему через постижение жизни русских праведников, мучеников и святых, в судьбах которых он увидел тайну русского народа в целом, его национальную идею и нравственный идеал. «В русских святых мы чтим не только небесных покровителей святой и грешной России; в них мы ищем откровения нашего собственного духов-
7
ного пути» .
Становление восточно-славянской цивилизации тесно связано с созданием сильного государства, способного обеспечить безопасность границ: Киевская Русь - «заслон, предполье, буферная зона Европы на восточном направлении» - возникла на пересечении силовых полей Европы и Азии и подверглась мощным воздействиям, а нередко и агрессии как с Запада, так и с Востока. Социокультурная коммуникация между цивилизацион-ными стратегиями Запада и Востока в их взаимовлияниях и взаимообусловленности составила содержательную основу для формирования эпистемологических, аксиологических, эстетических и других приоритетов восточно-славянского этнотеррито-риального пространства. Одной из существенных особенностей данной стратегии является диалогизм как принцип отношения к другой реальности, связанный с возможным соединением своего и иного без умаления чьей-либо индивидуальности. Толерантность и открытость данного культурно-исторического региона
сопрягалась с его естественным стремлением к герметичности, к сохранению собственной идентичности. Территориально большое государство могло ощущать себя хотя и пограничной, но всё же интегрирующей частью целого европейской christianitas. Осознание принадлежности к «Руси», «русской земле», «русской вере», «русскому языку», использование этих и подобных понятий фиксируется в памятниках восточно-славянской общественно-философской, политической, правовой мысли на протяжении всего Средневековья, - и являются важными элементами этнической идентификации социокультурной общности.
Мессианскую тему развивает далее учение «Москва - Третий Рим». Общеевропейская концепция Roma aeterna (Рима вечного) стала основой целой серии разнообразных теорий от великодержавного гегемонизма до почвеннического мессианизма. После падения Константинополя Русь оставалась единственной православной страной, хранительницей восточно-христианской традиции, и именно в этом качестве она представляется Фило-фею Третьим Римом. Победой иосифлян во главе с Иосифом Волоцким были заложены основы тесного союза Церкви с государством, приведшие затем к доминированию царства над священством в истории. На уровне национально-государственной идеи была поставлена задача всемирно-исторической миссии спасения, возрождения и распространения по всему миру православия. В этой доктрине выражена воля к общему, коллективному и историческому спасению не только русского народа, но и всего православного мира в целом. В центр официальной культуры был поставлен столичный город как воплощение официального представительства власти - социальной и духовной. Подобный акцент на интегративных аспектах общественного бытия был обусловлен логикой российской истории в монгольский и послемонгольский периоды, особым статусом Москвы в освободительном процессе, укреплением позиций православной церкви. В дальнейшем эта идея сыграла большую роль в консолидации русского и восточно-славянского общества на основе религиозной и этнической идентичности, но так и не смогла предотвратить трагических, а подчас и катастрофических последствий для Московского царства, российской и всей восточнославянской истории сакрализации самодержавного государства
и личной власти царя, поддерживаемых террором как непременным условием величия и святости богоизбранного царства -Москва - Третий Рим. Однако, как отмечает известный социальный философ и политолог A.C. Панарин, «православному сознанию вовсе не свойственна эта гордыня самовозвеличения и самоуспокоенности - дерзание сделать правителем своего социума Самого Господа или видеть в правителях Его непосредственных уполномоченных»8.
Непосредственно термин «русская идея» появился у Ф. Достоевского9. Систематизированное и концептуальное религиозно-философское обоснование русской идеи, как народно-религиозной, восходит к Вл. Соловьёву. В этом качестве она, по его мысли, и должна была адекватно воплощать характер русского «социального тела». «... Чтобы познать истинную русскую идею, нельзя ставить вопроса, что сделает Россия чрез себя и для себя, но что она должна сделать во имя христианского начала, признаваемого ею и во благо всего христианского мира, частью которого она предполагается»10. Он выдвигает религиозно-универсалистскую концепцию преображения русской жизни, совершенствования и углубления христианского существования нации, которое во многом мыслилось им как разумное самоограничение, служение вселенским идеалам добра и справедливости. В этом смысле предшественниками Соловьёва являются славянофилы.
Линию истолкования русской идеи Вл. Соловьёва продолжали представители русского религиозного ренессанса начала XX века - В. Розанов, Н. Бердяев, С. Булгаков, В. Иванов, Е. Трубецкой, Л. Карсавин. В этой связи нельзя не сказать о русской интеллигенции как одном из носителей русской идеи, сознание которой одновременно выступает и как своеобразный феномен культуры, с присущими ему историческими, нравственными и иными особенностями. Следует отметить, что этот тип ментальности формируется с появлением первых русских книжников в древнерусскую эпоху.
Содержательная нагруженность, глубина, консолидирующее значение «русской идеи» для восточно-славянской культурно-исторической общности,- безусловно, предмет обширного систематического исследования. В рамках данного экскурса
можно зафиксировать лишь один, но, как нам представляется, принципиальный аспект данного концепта, определяющий специфику русской философской традиции - её акцентированно оригинальное и национально-историческое своеобразие. Русская идея - не априорное суждение, не импульсивный вывод, а итог мучительного отыскивания экзистенциального призвания, смысла существования и общности судьбы всей восточнославянской цивилизации.
1 Бердяев H.A. Душа России // Русская идея. Сборник произведений русских мыслителей / Сост. Е.А. Васильев; предисл. A.B. Гулыги. М., 2004. С. 289 - 317.
2 Соловьёв B.C. Русская идея // Русская идея. Сборник произведений русских мыслителей / Сост. Е.А. Васильев; предисл. A.B. Гулыги. М., 2004. С. 227 - 256.
3 Ильин И.А. О русской идее // Русский индивидуализм. Сборник работ русских философов XIX - XX веков. М.: Алгоритм, 2007. С. 214 - 231.
4 Иларион. Слово о Законе и Благодати / Сост., вступ. ст., пер. В.Я.Дерягина. М., 1994. 146 с.
5 Рогов А.И. Формирования самосознания древнерусской народности // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982. С. 26 - 120.
6 Лосский Н.О. Искание абсолютного добра, свойственно русскому народу, ведет к признанию высокой ценности всякой личности // Русский индивидуализм. Сборник работ русских философов XIX - XX веков. М., 2007. С. 41 - 93.
7 Федотов Г.П. Святые Древней Руси / Сост. и вступ. ст. A.C. Филоненко. М.: ООО «Изд-во ACT», 2003. - 700 с.
8 Панарин A.C. Православная цивилизация в глобальном мире М.: Алгоритм, 2002. 496 с.
9 Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1877 г. Глава 2 // Русская идея. Сборник произведений русских мыслителей / Сост. Е.А. Васильев; предисл. A.B. Гулыги. М., 2004. С. 154 - 162.
10 Соловьёв B.C. Русская идея // Русская идея. Сборник произведений русских мыслителей / Сост. Е.А. Васильев; предисл. A.B. Гулыги. М., 2004. С. 227 - 256.
