CC BY
73
Л. В. Сокольская
РУССКАЯ ЧИТАТЕЛЬНИЦА В СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ПОСЛЕПЕТРОВСКОГО ПЕРИОДА
Послепетровским периодом в истории России называют эпоху 17251762 гг., непохожую, по мнению историков, ни на предшествующее ей время грандиозных петровских преобразований, ни на начавшийся после нее «золотой век». В условиях продолжающегося в это время укрепления основ цивилизации во всех сферах жизни не был обойден вниманием и «женский вопрос»: российское общество второй четверти XVIII в. уже явно вставало на путь женской эмансипации, чему, видимо, в немалой степени способствовал переход трона в женские руки. Екатерина I, Анна Иоанновна, Анна Леопольдовна, Елизавета Петровна - эти женщины «писали» русскую историю того времени.
Вместе с тем исторически необъективным было бы утверждение, что в 30-60-е гг. XVIII в. социальный статус представительниц даже высших сословий изменился коренным образом. В целом сохранение старинных устоев в жизни женщин первой половины XVIII в. объясняется прежде всего их интеллектуальной невостребованно-стью.
Пренебрежение развитием умственных способностей женщин в послепетровское время базировалось на сложившемся в этот период переплетении двух стереотипов общественного представления о ее предназначении - старом (патриархально-домостроевском) и новом, воспринимавшем женщину лишь как красивый «атрибут» окружающей среды. Этот новый взгляд на место женщины породил стремление значительной части света к украшению жизни всевозможными способами, а его укреплению
способствовала развивающаяся в обществе эстетическая восприимчивость и чувствительность. По сути «новый» взгляд, так же как и «старый», не предполагал просветительно-образовательной деятельности в отношении женщин.
Вследствие сложившейся ситуации повышение социального статуса женщин и их интеллектуального уровня в рассматриваемый период происходило только за счет развития культуры общества: никаких конкретных государственных распоряжений по этому вопросу принято не было. И в первую очередь это относится к системе образования: все его государственные формы, в том числе и высшая, для женщин любых сословий были недоступны, в лучшем случае они продолжали довольствоваться только домашним образованием. Анализируя его, В. О. Михневич, знаток их жизни в XVIII в., отмечает, прежде всего, его «неравномерность»: «Женщины одной и той же среды, одинакового положения и зажиточности, поражали порой очень резким различием уровней своего образования и умственного развития» [24, с. 87]. В это время в русском обществе одновременно можно было встретить и утонченно-просвещенных дам, и патриархальных боярынь.
Так, известны примеры Е. Р. Дашковой, получившей по тем временам превосходное образование, говорившей на четырех языках [6, с. 4], княжны М. Кантемир, читавшей в 1730-х гг. книги на нескольких европейских языках [27, с. 102], и наряду с этим
- другие случаи, когда грамотность провинциальных дворянок ограничивалась
лишь умением писать «для себя» или же они вообще не были грамотны.
В. С. Поликарпов приводит пример тульской помещицы первой половины ХVШ в.: «...грамоте она не училась, но зато каждый день читала наизусть вслух акафист богородице» [25, с. 102].
А. Т. Болотов о своей матери сообщал: «Мать - полуграмотная, хоть и из дворян» [28, с. 73]. В мемуарах М. А. Дмитриева рассказывалось об этом времени: «Боярыни и девицы были почти все безграмотные. Мать первой супруги нашего поэта, князя И. М. Долгорукова... не умела ни читать, ни писать... Это было исключительным явлением, что ... моя бабка умела писать и читала книги» [28, с. 426].
В целом хорошее женское образование было в те времена редкой роскошью, которой пользовалась только богатая знать. Масса же женщин средних классов в лучшем случае могла рассчитывать лишь на обучение элементарной грамоте. Однако и домашнее образование со временем совершенствовалось. Если в первой четверти века в роли учи-телей-гувернеров нередко оказывались пленные солдаты-иностранцы, то позже в Россию с этой целью стали приезжать грамотные женщины - немки, француженки, представительницы других стран Европы. О качественном росте домашнего образования во второй четверти XVIII в. говорит тот факт, что в период царствования Елизаветы Петровны «состоялось распоряжение об испытании при академии наук всех приезжавших в Россию иностранных учителей» [24, с. 93]. Однако суть женского образования почти независимо от качества подготовки учителей продолжала оставаться прежней: в основном она сводилась к изучению иностранных языков. С уче-
том всех факторов, видимо, следует признать, что в сравнении с началом века, к его середине образованием было охвачено больше женщин. При этом в определенной мере улучшилось его качество.
Тем не менее при всех проблемах женского образования в послепетровский период, его результаты уже были явно ощутимы. Наиболее ярким проявлением распространения грамотности среди женщин стал их повышающийся интерес к книге, создававший предпосылки для формирования женской читательской аудитории.
Факты читательской биографии российских императриц наглядно демонстрируют эволюцию женского чтения в послепетровский период. Свидетельств о личном чтении первых после Петра женщин, взошедших на русский престол, - Екатерины I, Анны Иоанновны - не сохранилось. Однако косвенные данные об их читательских пристрастиях имеются. Так, в 1731 г. В. Киприанов извещал И. Д. Шумахера, что «Ведомости», полученные из Санкт-Петербурга, он отнес «царевне Анне Ивановне и принцессе Мекленбургской, также... цесаревне Елисавет Петровне.» [16,
с. 200-201]. Об Анне Леопольдовне, бывшей правительницей короткое время, современники писали: «Была большой охотницей до немецких и французских к ниг» [1, с. 157]. Сохранившиеся сведения подтверждают покупку ею книг в книжной лавке Академии наук (29 экз. за 9 лет); пользовалась она и библиотекой Академии наук. В целом чтение для Анны Леопольдовны было средством «приятного препровождения времени», как считает С. П. Луппов на основании анализа тематики интересовавших ее книг: это была в основном развлекательная и частично познавательная литература
134
(«Робинзон Крузо», «Мадоновы авантюры», «Мироновы любовные дела», произведения Эзопа и другое) [22, с. 205207].
Елизавета Петровна, поощрявшая искусство, также благосклонно относилась к литературе. Известно, что она даже сама сочиняла стихи и песни [1, с. 219], пользовалась библиотекой Академии наук [22, с. 356]. Императрица Елизавета получала экземпляр каждого издания, печатавшегося в академической типографии. Она удостаивала вниманием книги, поднесенные ей авторами, читала или просматривала либретто опер.
Сохранились сведения о значительной по объему и интересной по содержанию подборке французских книг, находившейся в Летнем дворце императрицы. Библиотека отличалась универсальностью и могла бы послужить справочным фондом для любого европейского дипломата или политика середины XVIII в., «и у нас нет оснований говорить, что Елизавета Петровна им не пользовалась» [13, с. 32].
«Женский фактор», безусловно, повлиял на подбор литературы в эту библиотеку: в ней много книг в роскошных переплетах, а дочь Петра питала слабость к внешним эффектам. Показательно также, что даже «деловое» чтение Елизаветы было организовано с учетом ее «женской персоны»: «Крайне любопытное чтение для императрицы представляли зарубежные газеты. Выписки из них делались с таким расчетом, чтобы императрица могла узнать все важнейшие европейские слухи и скандалы» [1, с. 263].
Активной читательницей была великая княгиня Екатерина Алексеевна, будущая Екатерина II. В России, в новой для себя обстановке она взяла в руки
книгу поначалу со скуки, от одиночества, а потом втянулась в чтение, ставшее ее страстью, спасением, тем оселком, на котором будущая императрица оттачивала ум. Книги по истории, философии, религии дали мощный толчок ее интеллектуальному росту.
Показательно внимание историков к такой особенности личности молодой Екатерины, как способность оставаться «истинной женщиной», не быть «синим чулком», «книжным червем» при столь серьезной умственной деятельности [1, с. 303]. В этом отношении Екатерина, видимо, одна из первых исторических женских персон, испытавших, еще при жизни общественную оценку своей интеллектуальной деятельности с точки зрения одного из наиболее устойчивых положений половой стереотипии: образованная, читающая женщина - не вполне «настоящая» женщина.
Образ Екатерины - начинающей читательницы - в своей эволюции прошел через две стадии, первая из которых оформилась позже в общественном представлении в понятие «женское чтение» (примитивное, чувствительное,
развлекательное), а вторая - в понятие «деловое чтение». Первоначально ее увлекали «романы о пастушках» («женское чтение»), сменившиеся затем чтением для образования. И в этом смысле примечательно, что для иллюстрации духовного расхождения с мужем - великим князем Петром Федоровичем - Екатерина сама избрала контрастность их литературных пристрастий: «Я любила чтение, он тоже читал, но что читал он? Рассказы про разбойников или романы, которые мне были не по вкусу» [1, с. 298].
В целом подчеркнем: каждая следующая русская императрица XVIII в.
была явно образованней своей предшественницы, ее читательская биография богаче. Причем эти избранные женщины уделяли внимание как развлекательной (в определенной мере - «женской»), так и серьезной, познавательной литературе (при этом в выборе книг сказывалось влияние женской психологии).
Если говорить о других известных женщинах послепетровского времени, то достаточно хорошо изучены жизнь и деятельность Е. Р. Дашковой, при этом исследователи неоднократно обращались к вопросу читательской биографии этой яркой личности, внесшей большой вклад в отечественную культуру [34]. Для истории русской читательницы персона Е. Р. Дашковой уникальна по своей значимости. Фактически это первый случай, позволяющий проследить читательскую судьбу женщины с детства на протяжении всей дальнейшей жизни. Помимо этого, здесь та же, что и с Екатериной II, нетрадиционная для своего времени ситуация, когда чтение в судьбе женщины оказалось не просто досуговым занятием, а способом научного самообразования. При этом, в отличие от «деловых» амбиций Екатерины II -стать просвещенной императрицей, -Дашковой в чтении двигало только желание познания.
Как читательницу молодую Дашкову отличало страстное увлечение серьезной литературой, а также осознанная организация этой деятельности: покупка книг, отслеживание новинок.
А. И. Герцен, оценивая читательскую деятельность Е. Р. Дашковой, особо отмечает тот факт, что «принялась она вовсе не за романы», а также сам характер чтения - «чтение у нее превратилось в страсть, и она просит об одном - чтоб
оставили ее в покое, когда она читала...» [5, с. 217].
По А. И. Герцену, Е. Р. Дашкова -явление новое: это эмансипированная женщина России XVIII в. Для нее принципиально важным является то, что исключительное положение в русском обществе, науке и культуре, впоследствии ей приобретенное, было обеспечено не знатным происхождением, не приятельскими взаимоотношениями с Екатериной II, не протежированием высокопоставленных особ, а лишь собственными знаниями, почерпнутыми из книг.
По мнению В. О. Михневича, «княгиня Дашкова была женщиной выдающейся по даровитости, но она не составляла исключения в отношении такой пылкой любознательности и такой обширной начитанности смолоду» [24,
с. 66]. Между тем объективные исторические данные все-таки заставляют рассматривать читательское поведение великой княгини Екатерины Алексеевны и графини Воронцовой (будущей княгини Дашковой) в 1750-1760 гг. как исключительное для женщин того времени. Не случайно именно чтение объединило их. Как писала сама Дашкова, великая княгиня «была убеждена, что я все свое время посвящаю чтению и занятиям, что и привлекло ее уважение ... Я смело могу утверждать, что кроме меня и Великой княгини, в то время не было женщин, занимавшихся серьезным чтением» [6, с. 7].
Использование Дашковой слова «серьезным» является, видимо, обоснованным: не отрицая факта чтения своих современниц, она дистанциирует себя и Екатерину от них по характеру чтения. Действительно, как будет показано далее, в массе своей женское чтение той эпохи (при всей условности употребле-
136
ния в данном случае понятия «масса») было иным.
В целом есть основания говорить, что повышение общественного статуса женщин и уровня их образованности способствовало возрастанию значения книги и чтения в женской жизни. Социокультурной основой этого процесса было укрепление позиций чтения в досуге дворянства [20, с. 49]. Главная забота общества в 30-60-е гг. XVIII в., особенно в Елизаветинское время, состояла в том, чтобы заниматься украшением жизни, заполнением досуга изящными развлечениями, в число которых вошло и чтение.
Подобное отношение к чтению требовало, соответственно, принципиально новых книг. Один из основных постулатов классицизма, утверждавшегося тогда в России, - соединение «полезного с приятным» [23, с. 230]. На этот путь стала и литература: к практической полезности книги, ценившейся в первой трети XVIII в., было добавлено удовольствие (увеселение), которое приносило чтение.
Издательства того периода из разных соображений активно выпускали подобную литературу. Так, типография Московского университета, «чтобы
станки не оставались праздными» или с чисто коммерческой целью печатала развлекательные, гадательные и им подобные книги. В конце 1750-х гг. много переводных романов, таких, как «Изабелла Мендоза», «Несчастная Флорентинка», «Графиня Савойская» было издано типографией Сухопутного шляхетского кадетского корпуса [15, с. 299].
Читательский спрос на них был обусловлен и тем фактором, что традиционная для того времени художественная литература была чтением нелегким,
тем более для женщины с невысоким уровнем образования, без стремления к интеллектуальности. Героиня романа И. И. Лажечникова «Ледяной дом», действие которого происходит в 1739 г., с гневом говорит о задании учителя: «Легко ли?.. выучить наизусть эти стихи, в которых вязнет язык, будто едешь на ленивом осле по грязным улицам Хотина!.. Выучить наизусть! Мучитель! Безбожник!» [17, с. 71].
Из жанров литературы новым читательским требованиям соответствовали прежде всего французские (как правило) романы и любовная поэзия. К середине XVIII в. нравы представителей праздного сословия предполагали чтение легких романов уже в качестве обязательного время-провождения. Из средства занять скучающую лень подобное чтение постепенно превратилось в моду, в «требование светского приличия, в условие благовоспитанности» [26, с. 76]. «Совершенствование» в модном чтении привело к тому, что уже в 1730— 1740-е гг. в литературе появляются сатирические образы «героев-читателей», в том числе и читающих «по моде» [3, с. 104]. Наиболее яркими типами явились «петимер» - великосветский кавалер, воспитанный по-французски, и «кокетка» - родная сестра петимера, выразительно запечатленные в широко распространенной в 1752 - начале 1753 гг. сатире И. П. Елагина «На петимера и кокетку».
Проникновение в женский мир модного чтения позволяет говорить как о начале процесса массового чтения в женской аудитории, так и о формировании типичных образцов поведения женщин-читательниц. Как отмечалось нами ранее, содержанием «модного чтения» являлись прежде всего легкие ро-
маны, при этом - почти исключительно зарубежных авторов, как правило, французских. В этом смысле чтение выступало таким же атрибутом моды того времени на все иностранное, как и одежда, прически, манеры. Однако это лишь поверхностная причина формирования новой тенденции в чтении: в своей основе ее определяли литературная жизнь и книгоиздательское дело послепетровской эпохи.
Отечественная литература 1730—
1760 гг. оказала самое существенное влияние на женщин-читательниц. Уже с начала XVIII в. в ней как выражение нового жизнеощущения зародились интимная лирика и легкая поэзия. В последующие десятилетия, когда в высших придворных кругах распространился флирт, по выражению П. Н. Сакулина, «обильно полились любовные стишки» [29, с. 80]. В сборниках XVIII в. стихи уже попадаются нередко. Известно, что «писывала их и сама царевна Елизавета Петровна» [34, с. 80]. «Все, что хорошею жизнью зовется, - вспоминал А. Болотов
о елизаветинских временах, - тогда только что заводилось, равно как входил в народ тонкий вкус во всем. Самая нежная любовь, толико подкрепляемая нежными и любовными и в порядочных стихах сочиненными песенками, тогда получала первое только над молодыми людьми свое господство», но таких песенок было еще очень мало, и «они были в превеликую еще диковинку», и потому «молодыми боярынями и девушками с языка были не спускаемы» [4, с. 162].
Значимо в данном воспоминании и то, что Болотов именно женский пол отмечает как основного «потребителя» подобных песенок, и то, как он характеризует форму его увлечения ими. Видимо, тогдашняя общая «чувствитель-
ность» женщинам была присуща еще более, чем мужчинам. В этом отношении примечательно поведение женщин-персонажей многочисленных «повестей» того времени, приходящих в возбуждение от красивой музыки и пения. Один из героев «Повести о шляхетском сыне» так «спевал многие амурные любитель-ные спевания, что нежели от предстоящих дам ум умрачен тогда был... из дамских персонъ також пот излияся» [25, с. 307]. От пения другого героя «жены и девицы сердцем распалились так жестоко, что и в беспамятство пришли» [Цит. по: 7, с. 266].
«С легкой руки Сумарокова, освежительный дождь амурных песенок, -по выражению В. О. Ключевского, -усердно сочинявшихся доморощенными стихотворцами - А. Д. Кантемиром, В. К. Тредиаковским, пал на ниву русского просвещения» [10, с. 31] и нашел среди русских женщин послепетровского времени самых горячих поклонниц. Сатирик Кантемир, который позже даже стыдился своих «песенок», так свидетельствовал об их популярности: «довольно моих поют песней и девицы чистые, и отроки, коих... колет жало любви» [Цит. по: 29, с. 81]. П. Н. Сакулин также утверждал, что лирические песни Сумарокова имели необычайный успех при дворе, среди великосветской молодежи и у знатных дам [29, с. 82].
Признавая низкий художественный уровень любовной лирики той эпохи В. И. Федоров утверждает, что нельзя не признать другого: она отвечала потребностям времени [33, с. 75]. Так, И. И. Лажечников описывает чтение его стихов гоф-девицами императрицы Анны Иоанновны: «От первых стихов ... [они] были в восторге: “Как это хорошо!
так и тянет за душу”, говорили они» [17, с. 71].
Современные исследователи также косвенно указывают на большую популярность любовной лирики среди женщин того времени. Как установлено Т. Ливановой, «стихотворения Тредиа-ковского широко распространялись как песни, любовно переписывались... бытуя без имени автора» [18, с. 47]. Подобные явления, как правило, присущи именной женской культуре.
В. Н. Топоров акцентирует внимание на расширении читательской аудитории благодаря появлению любовной поэзии. Он отмечает, что о Тредиаков-ском сложилось мнение как об авторе преимущественно лирических произведений и как о «безусловно ведущей фигуре в этой области, творческая деятельность которого задала тогдашним русским читателям моду на этот жанр, вовлекая в читательский круг тех, кто знал, слушал, исполнял и любил эти песенки, тех, кто раньше находился вне сферы литературных интересов» [30, с. 618].
Конкретизируя этот вывод
В. Н. Топорова, есть все основания прежде всего видеть в числе «вовлеченных в читательский круг» именно женщин. В качестве модного литератора Тредиа-ковский прославился и как переводчик французской книги П. Тальмана «Езда в остров Любви» (1730). Этот любовногалантный роман был, по выражению П. Н. Беркова, «алгеброй любви», излагающей в схематически-отвлеченном виде все возможные случаи любовных отношений [2, с. 17]. Перевод быстро напечатали, он раскупался нарасхват, стал модным в кругах светского дворянства. Общественный статус русских женщин послепетровского времени и некоторый уровень их грамотности по-
зволяют достаточно уверенно предполагать, что роман Тредиаковского им как читательницам был явно знаком (если не по оригиналу, то по стихотворным отрывкам, ставшим песнями, широко встречающимся в рукописных песенниках 1740-1780-х гг.) [14, с. 177].
Однако этому произведению в истории женской книжной культуры принадлежит особая роль. По своим жанровым характеристикам оно являлось пре-циозным (прециозность - культурное и общественное движение, для которого наряду с идеалом утонченной и куртуазной светскости характерно стремление к эмансипации женщин [19, с. 304]). Роман П. Тальмана был порождением французского литературного салона, строящегося на культе дамы. «Служение хозяйке салона и коллективное перед ней преклонение - его закон» [21,
с. 100].
По мнению Ю. М. Лотмана, обратившись к роману П. Тальмана, Тредиа-ковский «преследовал не только чисто литературные, но и литературноорганизационные задачи: в русских условиях роман был призван породить определенную культурную среду» [21,
с. 97]. Ее содержанием, в свою очередь, во многом являлась «дамская культура», суть которой состояла в следующем: «любая общественная теория для того, чтобы сделаться фактом культуры, должна быть переведена на язык дам и салонов» [21, с. 98, 101]. В частности, Ю. М. Лотман приводит такой пример: произведением салонной культуры являлась уже упоминаемая нами книга Фон-тенеля «О множестве миров», переведенная Д. Кантемиром: система Коперника была изложена в форме светской беседы с маркизой, интересующейся астрономией [21, с. 39].
Между тем стремление В. Тре-диаковского перенести в условия России 1730-1740-х гг. «дух культуры салонов» было явно преждевременным. Ю. М. Лотман обращает внимание на следующее обстоятельство общественной жизни той эпохи: «объединения на базе общности литературных программ были еще редкостью: дружеский кружок ... был, как правило, мужским, скрепленным узами родства, соседства по поместьям, полковых связей» [21, с. 101-102]. Из женщин-россиянок на протяжении всего XVIII в. только княгиня Е. Р. Дашкова с ее образованием, неукротимым честолюбием и страстью к интригам могла претендовать на роль «политиколитературной дамы»: культурный уровень и общественный статус всех остальных русских дворянок для подобной деятельности был еще явно недостаточен.
Таким образом, реальная ситуация в общественно-литературной жизни России послепетровского времени не позволяет еще говорить о появлении литературных салонов на основе культа дамы. Тем не менее заслуга В. Тредиаков-ского состоит в том, что он своим переводом прециозного романа закладывал основы новой для России культурной традиции - служения литературы дамам. Роман способствовал порождению определенной культурной среды, представленной альбомными стихами, стихами в альманахах и устных экспромтах, учеными занятиями прециозниц, любовными страданиями их поклонников, отвергнутых жестокими «учеными женщинами», турнирами остроумия. В целом литературная и литературноорганизационная деятельность В. Тре-диаковского впервые в истории российской словесности представила женщину
как значимую личность: в роли читателя, вдохновителя, адресата, потребителя литературной продукции и устроителя литературного общения. Намного опережая время, Тредиаковский улавливал грядущие перемены в положении русской женщины как читательницы, проецируемые уже тогда всем ходом развития как женского образования, так и книгоиздательского дела.
Явная потребность в беллетристике и поэзии в русском светском обществе того времени уже существовала, причем читательский интерес абсолютного большинства грамотного населения мог быть обращен к произведениям только этих жанров. Начиная с 1730-х гг., в России издаются беллетристические сочинения, первые поэтические опыты русских писателей, переводные пьесы. Эти произведения, как правило, были еще очень несовершенны, однако невзыскательные вкусы тогдашних читателей они в целом удовлетворяли. Так, типография Академии наук печатала оды, либретто спектаклей, поздравительные стихи, описания различного рода торжеств [22, с. 41, 54]. Настоящих произведений художественной литературы издавалось еще немного.
Все указанные факторы не могли не отразиться на формировании женского читательского контингента. Однако с учетом особенности образования женщин того времени - его фактического сведения к знанию иностранных языков
- следует признать, что представительницы высшего сословия по существу оказались вне влияния отечественного книгоиздания (в наибольшей мере это проявлялось в 1730-1740-е гг.). Их приобщение к русской литературе в эти десятилетия происходит в косвенной форме - прежде всего как слушательниц,
исполнительниц, переписчиц «любовных песенок». В частности, как отмечалось, А. Кантемир признавал, что «довольно» его «песней поют девицы чистые» [29, с. 81], а между тем его любовные стихи никогда не печатались.
Сориентированные характером своего образования на зарубежную литературу русские женщины, как и мужчины, получили возможность стать ее читателями начиная с 1730-х гг. Так, в эти годы в Петербурге продавались произведения Дж. Бокаччо, М. Сервантеса, Дж. Свифта, Д. Дефо, Б. Грациана во французских переводах [11, с. 49]. Продажа иностранной литературы приобрела размах с 1750-х гг. Среди авторов продававшихся тогда в России произведений французской художественной литературы были П. Корнель, Ж.-Б. Мольер, Н. Буало, Ж. Лафонтен, Ш. Перро, Вольтер и др. Всего с 1731 по
1761 гг., по подсчетам Н. А. Копанева, русскому читателю было предложено более 800 работ французских писателей, французских переводов художественных произведений со всех европейских языков [12, с. 87]. Таким образом, книжная торговля играла огромную роль в формировании моды на чтение.
Что касается продукции отечественного книгоиздания, то женщины потенциально могли быть читательницами нравоучительной литературы, изданий по этике и педагогике, особенно освещавших вопросы культуры быта и манеры поведения в обществе. Известно, что на них в этот период был повышенный спрос, и не только среди дворян [32, с. 93]. К примеру, популярны были такие издания, как «Истинная политика знатных и благородных особ» (СПб., 1737), переизданное в конце 1730-х гг. «Юности честное зерцало». Помимо этого, на-
верняка в женскую аудиторию «проникли» календари - самый раскупаемый тогда вид отечественной книжной продукции, демократичный по содержанию и форме. К подобным книгам, вряд ли обойденным читательским вниманием женщин, примыкает «Флоринова экономия» С. С. Волчкова, изданная в 1738 г.,
- первая русская энциклопедия по домоводству, пользовавшаяся большой популярностью [19, с. 159].
Есть основания говорить о вхождении периодики в круг чтения женщин к началу 1750-х гг. Во-первых, ее освоение дворянской аудиторией в основном в домашних условиях не могло пройти мимо женщин; во-вторых, отдельные женщины в эти годы даже были подписчиками конкретных изданий. Так, среди 74 подписчиков «Санкт-Петербургских ведомостей», получавших в 1751-
1 752 гг. газету в Московской книжной лавке Академии наук, зарегистрированы две женщины - «превосходительная генеральша» Панина и «девица» А. И. Салтыкова [31, с. 109-110].
Растущий интерес к печатной мирской литературе из сферы духовных занятий русской женщины послепетровского времени не вытеснил окончательно рукописную книгу. При этом наиболее долго ее значение сохранялось для представительниц низших социальных слоев. Так, среди надписей на рукописных книгах того времени есть такая: «Сия книга вольной женки Таисии Петровой». Среди создателей подобных книг были не только переписчики, но и « писицы», как видно из такой заключительной надписи: «Списывала сию книгу церкви Петра и Павла, что в Новой Басманной бывшего сторожа Ивана Иванова сына жена Татиана Степанова дочь, 1756 года» [8, с. 101].
141
Таким образом, несмотря на значительное сохранение консервативных устоев в женском мире, новые социокультурные обстоятельства как бытовой, так и общественной жизни русских женщин послепетровского периода требовали их утверждения в качестве читательниц. В результате определенных успехов в женском образовании, значительной демократизации литературы и издательского дела читательская деятельность женщин этой эпохи в опреде-
ленной мере развивалась. Доказательства тому слеудющие: наличие ярких примеров конкретных женщин-читательниц; появление моды на чтение в женской среде как одной из составляющих образца должного женского поведения; разнородность читательских интересов женщин: от развлекательного (досугового) чтения до делового; зарождение общественного представления о женщине как основном потребителе литературной продукции.
1. Анисимов, Е. В. Женщины на российском престоле / Е. В. Анисимов. - СПб.: Норинт, 1998. - 415 с.
2. Берков, П. Н. Ломоносов и литературная полемика его времени: 1750-1765 / П. Н. Берков. - М.; Л., 1936. - 115 с.
3. Блюм, А. В. Художественная литература как историко-книжный источник (на материале русской литературы XVIII - перв. пол. XIX в.в.) / А. В. Блюм // Книга: исслед. и материалы. - Сб. 52. - М., 1986. - С. 100-122.
4. Болотов, А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков: в 3-х т. - Т. 1 (1738-1759) / А. Т. Болотов. - М.: Терра, 1993. - 576 с.
5. Герцен, А. И. Княгиня Екатерина Романовна Дашкова / А. И. Герцен // Дашкова Е. Р. Записки 17431810 годов. - Л., 1986. - С. 210-258.
6. Дашкова, Е. Р. Записки 1743-1810 годов / Е. Р. Дашкова; АН СССР; ин-т рус. лит. - Л.: Наука, 1986.
- 287 с.
7. Демин, А. С. Русская литература второй половины XVII - начала XVIII века: новые худ. представления о мире, природе, человеке / А. С. Демин. - М.: Наука, 1977. - 296 с.
8. Дмитриев, В. Т. По стране литературии / В. Т. Дмитриев. - М.: Моск. рабочий, 1987. - 237 с.
9. История книги / под ред. А. А. Говорова и Т. Г. Куприяновой. - М.: Светотон, 2001. - 400 с.
10. Ключевский, В. О. Сочинения: в 9 т. - Т. IX: материалы разных лет / В. О. Ключевский. - М.: Мысль, 1990. - 525 с.
11. Копанев, Н. А. Распространение иностранной книги в Петербурге в первой половине XVIII века (по материалам академ. книготорг. кат.) / Н. А. Копанев // Русские книги и библиотеки в XVI - первой половине XIX века / АН СССР; БАН. - Л., 1983. - С. 38-53.
12. Копанев, Н. А. Репертуар французской книги в Петербургской академической книжной лавке в середине XVIII века / Н. А. Копанев // Книга и ее распространение в России в XVI - XVIII веках / АН СССР; БАН. - Л., 1985. - С. 79-91.
13. Копанев, Н. А. Французские книги в летнем доме императрицы Елиза веты Петровны / Н. А. Копанев // Книга и быт в России в XIV - перв. пол. ХК века / АН СССР; БАН. - Л., 1982. - С. 26-33.
14. Краснобаев, Б. И. Очерки истории русской культуры XVIII века / Б. И. Краснобаев. - М.: Просвещение, 1972. - 335 с.
15. Краснобаев, Б. И. Книжное дело / Б. И. Краснобаев, Л. А. Черная // Очерки русской культуры XVIII века. - Ч. 2. - М., 1987. - С. 294-322.
16. Куприянова, Т. Г. Гражданская книга в России в первой четверти XVIII века: монография / Т. Г. Куприянова. - М.: МГУП, 2001. - 296 с.
17. Лажечников, И. И. Ледяной дом / И. И. Лажечников. - М.: Худож. лит., 1988. - 316 с.
18. Ливанова, Т. Русская музыкальная культура XVIII века в ее связях с литературой, театром, бытом / Т. Ливанова. - М.: Искусство, 1952. - 247 с.
142
19. Литературный энциклопедический словарь / под общ. ред. В. М. Кожевникова и П. А. Николаева. -М.: Совет. энцикл., 1987. - 752 с.
20. Лотман, Ю. М. Беседы о русской культуре: быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века) / Ю. М. Лотман. - СПб.: Искусство, 1994. - 398 с.
21. Лотман, Ю. М. Очерки по истории русской культуры XVIII - начала XIX века / Ю. М. Лотман // Из истории русской культуры. - Т. IV: (XVIII - начало XIX века). - М., 1996. - С. 13-346.
22. Луппов, С. П. Книга в России в послепетровское время. 1725-1740 гг. / С. П. Луппов; АН СССР; БАН. - Л.: Наука, 1976. - 380 с.
23. Милюков, П. Н. Очерки истории русской культуры: в 3 т. / П. Н. Милюков. - М.: изд. гр. «Прогресс»
- «Культура», 1995. - Т. 3. - 480 с.
24. Михневич, В. О. Русская женщина XVIII столетия: ист. этюды / В. О. Михневич. - М.: Панорама, 1990. - 404 с. - (Репринт. изд. 1895 г.)
25. Повесть о шляхетском сыне // Русские повести первой трети XVIII века. - М., 1987. - С. 302-327.
26. Поликарпов, В. С. История нравов в России: Восток или Запад? / В. С. Поликарпов. - Ростов н/Д: Феникс, 1995. - 575 с.
27. Равинский, Д. Барышня с книжкой: портрет в ист. интерьере / Д. Равинский // Родина. - 2000. -№ 9. - С. 102-106.
28. Русские мемуары. Избранные страницы: XVIII век. - М: Правда, 1988. - 558 с.
29. Сакулин, П. Н. Русская литература: социолого-синтетич. обзор литературы стилей. - Ч 2: новая литература / П. Н. Сакулин; Гос. акад. худож. наук. - М., 1929. - 639 с.
30. Топоров, В. Н. У истоков русского поэтического перевода / В. Н. Топоров // Из истории русской культуры. - Т. IV: (XVIII - нач. XIX вв.) - М., 1996. - С. 589-635.
31. Тюличев, Д. В. Московские подписчики «Санкт-Петербургских ведомостей» в середине XVIII века / Д. В. Тюличев // Книга и ее распространение в России в XVI - XVIII веках / АН СССР; БАН. - Л., 1985. - С. 100-112.
32. Тюличев, Д. В. Продажа в Москве изданий Петербургской Академии наук в начале XVIII века / Д. В. Тюличев // Русские книги и библиотеки в XVI - первой половине XIX века / АН СССР; БАН. -Л., 1983. - С. 83-104.
33. Федоров, В. Н. Русская литература XVIII века: учеб. для студентов пед. ин-тов / В. Н. Федоров. - М.: Просвещение, 1990. - 351 с.
34. Хотев, П. И. Книга в России в середине XVIII века. Частные книжные собрания / П. И. Хотев; / АН СССР; БАН. - Л.: Наука, 1989. - 141 с.
143
