CC BY
306
ИСТОРИЯ КУЛЬТУРЫ
Роже Шартье ПИСЬМЕННАЯ КУЛЬТУРА И ОБЩЕСТВО*
Книга состоит из семи глав, небольшого введения, двух приложений и послесловия. В первой главе «Репрезентации письменного текста» автор анализирует три популярных труда ХУШ в.: «Новая наука» Вико, «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» Кондорсе, «Замечания касательно налогов» Мальзерба.
Во всех трех книгах использован сходный метод: в центре внимания авторов эволюция письма и языка. Вико выделяет следующие этапы письменной культуры. Первый этап - примитивная иероглифика; второй отличается развитием иероглифического письма, способного выражать абстрактные понятия; третий и важнейший этап - рождение буквенного письма. Вико рассматривает алфавит как орудие свободы народа. Теперь относительная легкость овладения грамотностью усиливает равенство и разрушает почти непреодолимую стену между жрецами - знатоками иероглифов и народом. Иероглифическое письмо, считает Вико, во многом обусловливает деление общества на касты (с.21). Кондорсе во многом согласен с Вико, он уделяет значительное внимание эпохе книгопечатания, которое, по мнению Кондорсе, усиливает власть разума и ослабляет «тиранию чувств», мешающую трезво оценить информацию. Уединенное чтение позволяет сосредоточить внимание и лучше познать текст. Обмен научными статьями - более объективная форма научного общения, чем устный риторический спор, где диктатура настроений более сильна. Книгопечатание укрепляет общественное мнение. Но Кондорсе мечтает о большем: неутомимый фанатик прогресса, он мечтает о создании международного научно-
* Шартье Р. Письменная культура и общество. - М., 2006. - 270 с.
го языка, такого же точного, как язык математических формул (с.24). Все науки обретут предельную объективность, достижения научного языка должны будут переводиться на все языки. Мальзерб по-другому оценивает прогресс развития письменной культуры. Признавая заслуги книгопечатания, он подчеркивает и отрицательные его черты. В раннее Средневековье не было такой стены между королем и народом. На Марсовом поле франкские короли отчитывались перед своей дружиной, но затем устные контакты заменились письменными приказами. Чем больше развивалось типографское дело, тем более усиливалась монархическая бюрократия. Необходимо создать, пишет Мальзерб, новое «публичное пространство», добиться оптимального сочетания народных собраний разного типа и печатной информации (с.26). Ныне, отмечает Шартье, в эпоху бурного развития информационного общества, письменная культура также столкнулась с трудностями перемен.
«Замена кодекса на компьютерный дисплей производит более радикальный переворот, поскольку изменяются сами способы организации и структура носителя письменного текста» (с.29). Шартье отмечает, что манера чтения на протяжения всего времени общения читателя с книгой менялась. В монастырях раннего Средневековья книги переписывались предельно старательно и строго. Чтение же их в основном смешивалось с молитвой. В средневековых университетах книги уже читали светские люди. Увеличивался тираж переписки, что порой шло в ущерб качеству. Чтение вслух было распространено в античное время, ибо в Греции и Риме, отмечает автор, текст и чтение, декламация и слушание составляли единое целое. Еще в ХУШ в., когда чтение книг стало для значительного числа людей повседневным занятием, устное чтение одного человека, окруженного группой слушателей, было бытовым явлением.
Новое время все же стало временем индивидуального чтения. Усилилась его быстрота, увеличивалась жадность к чтению. Фихте даже сравнивал страсть к чтению с пристрастием к наркотику. Менялась и форма подачи письменной информации. Античные папирусы и пергаментные свитки в начале нашей эры начинают сменяться книгами, хотя свитки еще надолго сохранили свою жизнеспособность. Издания в форме кодекса были более удобны, они позволяли легче оперировать с рукописью. НТР дает людям несравненную с прежним уровнем возможность свободы чтения и письма. Однако замена книги экраном порождает еще малоизучен-
73
ное изменение текстовой культуры. Существует угроза потерять многие ценности, нажитые человечеством за многовековую эпоху развития книжного печатного и библиотечного дела.
Вторая глава книги «Автор в системе книгопечатания» открывается утверждением, что в истории книгопечатания проблема авторского права не приковывала достаточного внимания, как в истории литературы. Фуко, отмечает Шартье, первый обратил серьезное внимание на сосуществование двух ипостасей - автора как личности и авторской функции. Последняя всегда рассматривается в рамках взаимоотношения автора и общества. Сюда входят ситуации, связанные с правом собственности, с юридической ответственностью автора. Здесь на передний план выступает проблема отношений между автором и издателем. В первые годы развития печатного дела автор был плохо защищен от издателя. В Англии в 1709 г. парламент принимает решение, по которому длительность копирайта составляла 14 лет, затем этот срок был увеличен вдвое при условии, что автор еще жил. Во Франции известным защитником прав автора был Дидро. Он требовал точного разграничения прав автора и издателя. Но в ХУШ в. еще не сразу появились точные понятия: авторская и издательская собственность. В первое время речь шла о королевских привилегиях автору и издателю (с.51-52). Но под влиянием теории естественного права Локка стало приходить осознание того факта, что авторская собственность есть плод индивидуального труда. В Англии в постановлении королевского совета от 1777 г. получение королевских привилегий связывается с ролью труда писателя или издателя. Но между литераторами и владельцами типографий происходила борьба за более выгодное владение копирайтом.
Издатели утверждали, что их труд адекватен труду в промышленности, где срок выплаты гонорара за изобретение ограничен определенным временем или новым изобретением. Кстати, к ним примыкали такие авторитетные поборники прогресса, как Кондорсе, которые отрицали вообще понятие литературной собственности, ибо были приверженцами лозунга коллективного разума, как наиболее сопутствующего развитию человечества (с.53). Но они оказались в меньшинстве, так как на рубеже ХУШ и Х1Х вв. возобладала точка зрения Канта и Фихте, которые утверждали, что текст, созданный автором, несет в себе неповторимое эстетическое начало и не может быть сравним с постоянным усовершенствованием в механике (с.54). Но не все писатели были приверженцами рыночных отношений. 74
Традиционный взгляд писателя-аристократа на литературную деятельность состоял в том, что он смотрел на нее как на тайную страсть, приносящую наслаждение. Связь с рынком в его глазах считалась не достаточно высоким занятием. Поэтому ХУШ век - век, где в моде были литературные мифы. Классическим примером этого явления стало «творчество» древнего шотландского барда Оссиана, которого сравнивали с Гомером. Действительный автор был установлен несколько десятилетий спустя. В поэзии особенно часто упоминается конфликт между вдохновением и рынком.
В ХУ1 в. еще господствовало представление о таланте как о вассальной собственности, находящейся под патронажем короля или мецената. Писатели того времени считали такую ситуацию менее связанной с риском. Титульный лист романа Сервантеса «Дон Кихот» заполнен обширной информацией, здесь и название книги, и лицензия на 10 лет, предоставленная Сервантесу и дающая ему издательскую привилегию. Далее идет посвящение книги одному из знатнейших вельмож Испании с перечислением всех его титулов, затем сообщается имя и фамилия печатника, упоминается привилегия, данная его типографии королем. Все эти «благодеяния» позволяли Сервантесу иронически заметить, что он отнюдь не отец Дон Кихота, а только отчим (с.61). Во второй части «Дон Кихота» на страницах романа появляется вымышленный автор - араб Сид-Ахмет, себе же Сервантес отводит роль переводчика. Читатели понимали, что это шутка, но она имела горький привкус. Великий писатель осознавал несправедливость старого порядка. Многие литераторы пытались успешно сочетать патронаж и рынок. Классический пример - творчество драматурга Бена Джонсона, современника Шекспира. Выражением консервативности французского менталитета ХУШ в. могут быть диатрибы Вольтера против «жалкого племени, пишущего ради куска хлеба» (с.63).
Шартье отмечает, как трудно было писателю сохранить первозданный текст своей рукописи до развития книгопечатания. Первым, кто резко протестовал против произвола и ошибок переписчиков, был Петрарка. Он стремился сохранить те рукописи, которые переписал сам, отделить от многочисленного ряда копий и сборников, где он выступал с другими авторами. Рукописное наследство, изучаемое в настоящее время, являет собой пример трудности отделения подлинно оригинального текста от чужеродных наслоений (с.67-70). Автор согласен с Фуко, отмечающим отличие народной
75
литературы от научной в Средние века. Церковная и схоластическая литература находилась под строгим контролем церкви, авторская народная литература начинает складываться только в Х1У-ХУ вв., прежде всего на итальянском языке. С развитием литературных национальных языков медленно усиливается осознание прав автора в обществе. В следующих главах своей книги Шартье рассматривает этот процесс более детально.
В главе «Патронаж и посвящение» автор упоминает драму Шекспира «Буря». Шартье отмечает, что главный герой пьесы Про-сперо горячо любит книги. Их воображаемый мир заслоняет для него действительность, и он теряет власть над своим герцогством. Но затем чтение книг превращает его в мудрого волшебника, Про-сперо приобретает власть над природой и людьми. Пьеса Шекспира отражает уважение образованных людей его времени к книге.
Уже во Франции в Средние века были известны собрания рукописей короля Филиппа У и его брата герцога Беррийского. После изобретения книгопечатания библиотеки королей увеличились во много раз. В 1537 г. Франциск I приказал всем типографиям своей страны присылать в королевскую библиотеку обязательный экземпляр каждого издания (с.81). А в следующем веке в королевскую библиотеку стали допускаться признанные ученые. Стали различать понятия «королевская библиотека» и «личная библиотека короля». В XVI в. короли могли пополнять свои библиотеки за счет завоеваний и конфискаций, что продолжалось и в следующем веке. Особое место в библиотеках королей и знатных вельмож занимали книги, поднесенные автором своему сеньору (с.84-85). Подносимая книга украшалась рисованными миниатюрами. На первой картинке обычно изображался акт подношения. В эпоху книгопечатания миниатюру стала заменять гравюра. С годами характер гравюры менялся: фигура автора становилась все более заметной, хотя сохранялась поза преклонения пред монархом. Король обычно вознаграждал автора, хотя не всегда вознаграждение было щедрым. Порой король приказывал издателю выдавать автору определенное количество бесплатных экземпляров (с.86). Каждая книга из королевской библиотеки должна была иметь дорогой переплет из телячьей кожи. Конечно, сами авторы должны были довольствоваться более скромным изданием.
В ХУ11 и ХУ111 вв. миниатюру и гравюру заменяет посвящение королю или какому-либо знатному сеньору. Посвящение и да-76
рение книги было средством для достижения определенной цели. Так, например, драматург Мармонтель затратил много денег на переплеты трех одинаковых авторских книг, из которых одну он подарил королю Людовику XV, другую - мадам де Пампадур, третью -первому министру Шуазелю. Это обстоятельство позволило ему, несмотря на происки его врагов, быть избранным во французскую академию (с.88). Галилей также прибегал к покровительству сильных мира сего для того, чтобы обеспечить возможность работать, в частности, он обратился к могущественному властелину Флоренции Козимо II с просьбой принять в подарок свою последнюю книгу «Звездный вестник», где были обобщены результаты исследований ученого при помощи недавно изобретенного им телескопа. Галилей подарил Козимо Медичи зрительную трубу, чтобы герцог мог наблюдать поверхность Луны и четыре спутника планеты Юпитер, открытие которых принадлежало Галилею. Эти новые небесные тела Галилей назвал «медицейскими звездами» в честь династии Медичи (с.90). Козимо после этого подарка назначил его своим «первым философом и математиком». Это дало возможность Галилею временно избежать теологической цензуры и чувствовать себя свободным исследователем. Но члены одной из итальянских академий решили подарить папе римскому новую книгу Галилея «Стрелец», где излагались его взгляды на природу комет. Галилей и его сторонники рассчитывали, что папа Урбан VIII, имевший репутацию образованного человека, поддержит новое учение. Однако иезуиты, господствовавшие в римской обсерватории, добились обвинения гениального ученого в ереси. Великий французский драматург Корнель в посвящении своей пьесы «Горации» кардиналу Ришелье называет кардинала вдохновителем своей пьесы и дает понять, что он (Корнель) является только толкователем мыслей «его преосвященства» (с.92). Таким образом, авторы эпох Возрождения, Барокко и Классицизма ощущали себя в определенной степени вассалами своих сеньоров-меценатов.
Глава четвертая носит название «Нерукотворные библиотеки». В ней говорится о том, что создание королевских библиотек во Франции и в других странах Европы, которые постепенно приобретали форму государственных библиотек, породили в обществе мечты о публичных библиотеках. В 1785 г. архитектор Булле предложил проект реконструкции королевской библиотеки (с.102). Глав -ная идея его плана состояла в том, чтобы зал библиотеки
77
напоминал огромный цилиндр с куполом, вокруг которого «расположены уже существующие здания, тем самым превратив его в самый большой в Европе читальный зал» (с.102). В своде будет расположена система освещения. Читатели могут прогуливаться среди четырех ярусов полок, пристроенных к круглым стенам, и выбирать книги, стоящие в определенном порядке. Эта библиотека была, с другой стороны, похожа на итальянскую академию эпохи Барокко. Она должна быть устроена так, чтобы читатели могли не только читать книги, но и вести ученые беседы, никому не мешая.
Однако еще за столетие до проекта Булле многие знатоки библиотечного дела, такие как хранитель королевских книг Габриель Ноде, отлично представляли трудности функционирования публичной универсальной библиотеки (с.104). Ноде уже в ХУ11 в. понимал, что стремлению создать универсальную библиотеку должно сопутствовать стремление к осторожности в оценке книг. В связи с развитием книгопечатания уже в ХУ111 в. на рынке появляется множество книг, предназначенных для домашнего чтения. Это уже не фолианты или книги ин-кварто. В основном, это книги ин-октаво или книги в одну двенадцатую или даже в одну восемнадцатую листа (с.105). Растет число авторов и книг различных жанров, периодических изданий. Книги легкого жанра, естественно, теснят на рынке тома научных исследований и талантливые произведения. Известный писатель Мерсье с горечью пишет о быстром распространении литературного делячества. Появилось множество «полулитераторов или писак». Образовался институт «литературных рабов», поставляющих продукцию хозяевам. Мерсье известен как автор утопии «2440 год», которая была впервые опубликована в 1771 г. В этой утопии описывается библиотека будущего. Мерсье отмечает, что просвещенные люди ХХУ в. сожгли все легкомысленные и бесполезные книги, поэтому огромное место освободилось для «нужных» книг. Эти книги отличаются от старых изданий всегда небольшим форматом. Но, самое главное, они представляют труд искусных компиляторов, которые сумели сохранить все ценное в кратких извлечениях, «выправив все это в соответствии с требованиями истинной морали» (с.107).
Но помимо утопических проектов в библиотечном деле шла медленная, кропотливая не всегда благодарная, но крайне полезная работа по составлению и совершенствованию каталогов. Первым серьезным достижением в этом деле были каталоги гуманиста Ан-78
тонио Франческо Дони. В них были названия работ, напечатанных на народном итальянском языке. В первом каталоге (1550) перечислялись работы авторов (в соответствии с алфавитом), изданных на народном языке, и приложение работ, переведенных с латыни, но представленных по типу систематического каталога. Каталог состоял из ряда небольших томов, с которыми удобно было посещать книжные лавки. Кроме этих томов Дони издал каталог неопубликованных рукописей (с.110-111).
Спустя три десятилетия французский гуманист Лакруа дю Мэн выпустил каталог книг на французском языке, сочетая принципы системного и алфавитного порядка, но французский каталог отличается от итальянского тем, что он не предназначен массовому потребителю. Первый том этого издания (1583) представлял фолиант, с посвящением королю (с.115). Другие тома не были напечатаны. Лакруа дю Мэн прежде всего стремился отличиться перед монархом, поэтому больше всего заботился о наполнении многочисленных шкафов королевской библиотеки, где каждый шкаф должен был включать определенный тематический набор книг. В это время популярностью пользовался труд швейцарского ученого Гейснера, опубликованный в 1548 г. и посвященный систематизации наук. Лакруа дю Мэн увеличил количество рубрик, но в то же время отошел от принципа научной систематизации, заменив его набором многих и случайных тем. Французский библиограф отличался большим трудолюбием. Но поскольку он ставил перед собой огромные задачи и хотел их решить, большинство его планов остались нереализованными. Это отмечал другой составитель каталогов, Дювердье, богатый финансист. Он подобно Дони стремился ставить реальные задачи, его каталог включал точные данные о владельце или продавце, алфавитный и систематический принципы дополняют друг друга; даже указывается репутация книги с точки зрения католической церкви. Автор считает, что два пути создания каталогов - один утопический, ставящий целью создать всеобщий перечень книг, другой реальный, которым можно пользоваться, -приносили свою пользу. Первый стал обретать свое бытие при превращении королевского хранилища книг в государственную публичную библиотеку, второй - в развитии точной информации.
В следующей главе «Читательские сообщества» автор развивает взгляды французского историка и культуролога Мишеля де Серто о сложности восприятия текста читателем. Ведь в действи-
79
тельности без читателя текст мертв. Это восприятие изменяется в зависимости как от индивидуальной, так и от коллективной психологии людей, которые пользуются этим текстом.
«Мир текста» и «мир читателя» (терминология современного философа Поля Рикёра) находятся в постоянной взаимосвязи. Практика чтения многообразна, она зависит от компетентности читателя, от традиционного характера чтения, от интересов читателя и ожидания удовлетворения этих интересов. Мишель де Серто изучал манеры «мистического чтения. Он писал: «Под "мистическим чтением" я имею в виду совокупность процедур чтения, рекомендованных либо практикуемых в границах индивидуального или коллективного опыта читателей, которых в ХУ1-ХУ11 вв. называли "иллюминатами", "мистиками" или "спиритуалистами"» (цит. по: с.128). В маргинальном и замкнутом сообществе мистиков книга часто заменяет институт церкви, который находится, с точки зрения многих мистических кругов, в глубоком упадке. Чтение в определенной степени напоминает процесс молитвы. Мистическое чтение включает ряд сменяющих друг друга периодов напряженности. Первый характеризуется предельной сосредоточенностью в постижении новой истины, затем растет наслаждение, проявляется телесная, физическая реакция на «евхаристическое приобщение к тексту» (с.128).
Мистическое чтение - один из многочисленных вариантов взаимосвязи читателя и текста. Шартье считает, что эта взаимосвязь, например, в истории Франции Старого порядка (эпоха абсолютизма) изучена недостаточно. На протяжении прошлого века господствовал взгляд на первостепенность социального фактора. Развитие книжного дела и чтения рассматривалось только с точки зрения инвентаризации библиотек знатных и богатых людей и литературы книгонош. Задача сводилась к характеристике иерархии сословных культур. Но традиция, господствующая во Франции в ХХ в., недостаточно учитывала другие факторы: принадлежность к определенному поколению, религиозные принципы, специфика женских интересов и т.д. Автор приводит ряд примеров наличия библиотек у тех людей, которых обычно считают простолюдинами. В последний век Старого порядка развивается практика издания дешевых книг для не очень состоятельных покупателей.
Говоря о проблеме устного чтения для коллективного слушания, автор отмечает, что в наше время многие приемы этого искус-
ства, как, например, особая жестикуляция, интонация, забыты. Но в свое время они были знакомы каждому искусному книгочею.
Сам процесс чтения изменился. Конечно, еще сохраняются различные виды молитвенного чтения при церковных службах. Но в обычном чтении звук и жест исчезли. Большинство людей ограничивают себя только глазным чтением, «читатель потребляет множество текстов, бесцеремонно перескакивая с одного на другой и наделяя прочитанное минимальной степенью сакральности» (с.138). В эпоху Старого порядка чисто глазное чтение было уделом наиболее образованных слоев общества. Но грамотные читатели, по мнению автора, не представляли собой однородную массу. Было много людей, читавших бегло про себя, были грамотные люди, не любившие читать, достаточно встречалось малограмотных и даже безграмотных людей, любивших слушать чтеца.
В шестой главе «От придворного празднества к городской публике» автор стремится доказать, что один и тот же текст может по-разному восприниматься людьми, принадлежащими к разным сословиям. Он анализирует реакцию придворной и простонародной публики на пьесу Мольера «Жорж Данден», причем везде комедия имела большой успех. Но при дворе содержание пьесы Мольера было разбавлено балетными номерами и пасторалью о влюбленных пастушке и пастушки. Смех и наслаждение музыкой и балетом сменяли друг друга. Крестьянин Жорж Данден выглядит жалким, смешным, порой трагически несчастным, но все это растворяется в пышной природе королевского праздника. Социальная канва пьесы как бы исчезает. На фоне сменяющих друг друга отрывков из пасторали и балета обычный крестьянин представляется мифическим сатиром. Любопытен отчет о придворной премьере известного голландского ученого Гюйгенса: его прежде всего потрясли пиротехника и красота театральных залов. «Комедия Мольера, - пишет Гюйгенс, - сюжет которой о рогоносце-крестьянине, женившемся на благородной барышне, сделана наспех и ничего собой не представляет» (с.170). Этот отзыв связан с общим настроением ученого, которого, по его словам, измучила длительность придворного праздника, где все жанры театрального искусства были перемешаны.
Не мог понять великий Гюйгенс истинный смысл трагедии Дандена, выраженный в комической форме. Разбогатевший крестьянин, женившись на дворянке, надеялся на социальное «возвышение», но сословный барьер остался для него непреодолимым пре-
81
пятствием. Трагикомический момент наступает, когда Жорж Дан-ден, уверенный в обретении дворянства, сталкивается с сословным презрением. Осознание своего неравенства все больше прорывается сквозь иллюзорные мечты о своем новом статусе. Явная измена привилегированной жены для него несчастье, для окружающих его новых родственников - законная шалость. Мольер, отмечает автор, подчеркивает проблему несоответствия главного персонажа своему положению. Он одет как дворянин (Шартье восстанавливает по источникам богатую одежду Дандена), но в то же время его язык, а также походка и жестикуляция должны были подчеркивать его невоспитанность и неуклюжесть по сравнению с изяществом аристократов. Эта тема будет более развита в комедии «Мещанин во дворянстве». Но Мольер обладал выстраданной интуицией предугадывать волю всемогущего монарха. В ХУ1 в. во Франции казна, нуждаясь в деньгах, разрешала богатым буржуа покупать должности, дающие право на дворянство. В ХУ11 в. положение изменилось, особенно после Фронды. Укрепление королевской власти сопровождалось и укреплением кастовости дворянского сословия. По приказу короля происходили постоянные проверки родословных дворянских семей; и если властям удавалось обнаружить мезальянс в определенном поколении, то семья лишалась дворянских привилегий. Особенно в этом розыске в провинции были ретивы откупщики, собиравшие налоги, ведь дворянство освобождало человека от уплаты главного налога - тальи. С богатым крестьянином могли породниться бедные дворяне. Разоблачив худородность такой семьи, откупщик-интендант получал нового плательщика налогов (с.182-183). Другими словами, тема несовместимости сословного положения крестьянства и дворянства была весьма злободневна. Поэтому король и двор приняли пьесу благосклонно. Характерно, что и парижская публика, основу которой составляли буржуа и богатые ремесленники, также осталась довольна этой комедией. Дело в том, что идеология Старого порядка зиждилась на принципе стабильности существования замкнутых сословий. Спустя сто лет в предреволюционный период, когда героем театральных подмостков стал Фигаро, и образ Жоржа Дандена стал восприниматься по-иному. Смех стал соседствовать с сочувствием.
Последняя седьмая глава носит название «Народное чтение». Автор начинает главу с утверждения, что понятие «народная культура» требует своего уточнения. Традиционно ее рассматривали как 82
антипод культуре просвещенной, антипод, замкнутый в себе. Особенно, как считали большинство французских историков, в расцвет Старого порядка «народная культура как крестьянская, так и городская полностью угасла» (с.193). В 1500-х годах народная культура была культурой каждого отдельного человека, в то же время существовала культура просвещенных слоев, но общая бытовая культура была очень широкой, охватывала многие слои населения, а аристократическая элита была незначительной. 300 лет спустя картина полностью изменилась: дворянство, торговцы, представители свободных профессий совершенно отошли от народной культуры. Начиная с ХП в. в Европе наблюдаются все более активная культурная политика, внедрение церкви в образ жизни широких масс. Такие явления, как регулярная исповедь, церковное воспитание детей, постепенно внушали людям представление о греховности старых обычаев.
В ХХ в. СМИ все больше и больше растворяют в своей информации разновидности культуры. Но полностью истребить их не могут. Так же как всесильная после Нантского эдикта католическая церковь не могла подчинить себе всю культуру, а, наоборот, породила сильнейший противовес. Вообще, соотношения между культурами в историческом разрезе не подчиняются единым правилам. Так, например, в США, стране эмигрантов, существовало множество весьма обособленных культур. В процессе развития страны в ХХ в. произошли ассимиляция в массовой культуре подавляющего большинства населения, а также выделение из общества элит со своей культурой. Аристократия духа в Америке и Европе в настоящее время замыкается в себе, испытывая одновременно презрение к рыночной культуре и недовольство, связанное с процветанием индустриальной культуры (с.197).
Вновь обращаясь к истории народной культуры, Шартье обращает внимание на то, что следует пересмотреть проблему резкого отличия в прошлом народной культуры от элитарной, поскольку психология народных масс весьма неоднородна и переменчива, отношение народа к культуре многосторонне. «Народность - это не свойство известного множества объектов, которые нужно лишь перечислить и описать. Это прежде всего некое отношение, способ обращения с субъектами или нормами, которые циркулируют во всем обществе, но воспринимаются и понимаются, используются по-разному» (с.198). Центральное понятие, которое выдвигает Шартье в процессе изучения народной культуры, носит название
83
«апроприация» - присвоение. Народная культура не может существовать без индивидуального или группового присвоения различных элементов общей культуры. Между народной и элитарной культурами существуют весьма сложные отношения. Общекультурные ценности имеют относительно нормативный характер, но их присвоение стихийно и раздробленно. Само восприятие, например, письменного текста различно: внимательное чтение, беглое чтение, поверхностный просмотр. Для современного массового читателя, оказавшегося в плену у огромной разносторонней информации, характерно так называемое «мерцающее приятие» информации (с.201). Отношения между народной и «подлинной» культурами всегда в истории очень трудно поддаются исследованию, поскольку народная культура так же изменчива в своем развитии, как и элитарная. В годы Старого порядка более медленно происходило как бы параллельное развитие двух культур, но механизм этого развития крайне сложен. И только постоянное осознание этой сложности поможет исследователю проникнуть в тайну развития культуры.
Книга Шартье содержит два приложения: первое посвящено краткой истории создания универсального языка от эпохи Возрождения до наших дней, второе - восприятию электронных текстов.
А.Б. Катан
