CC BY
153
Чибисов Б. И.
(Тверь)
РОЖДЕНИЕ СРЕДНЕВЕКОВОГО ДЕТСТВА В ЗАПАДНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Статья посвящена анализу историографии средневекового детства в Западной Европе. Среди факторов, оказавших влияние на появление исследований по истории детства, была, в первую очередь, высокая популярность психоанализа и теории когнитивного развития Жана Пиаже. Кроме того, новое поколение историков 1960-70-х гг. стало изучать историю и жизненный опыт людей, которые прежде были исключены из исторических исследований: дети, женщины, этнические группы, мигранты, крестьяне и рабочие. Наконец, с развитием компьютерных технологий у историков появилась хорошая возможность моделировать демографические процессы, которые включали не только взрослых, но и детей. С середины XX века исследования истории детства стали образовывать два основных направления исторической мысли. Первое представлено французским ученым Филиппом Арьесом и его последователями. Для первого направления исследователей характерно представление о том, что в период Средневековья детей не отличали от взрослых, а детство представляло собой единый и неразделимый этап жизни. В качестве основных аргументов приводят отсутствие соответствующих возрастных понятий в языке и визуальные источники, на которых дети представлены в виде «маленьких взрослых». Изменения, которые происходили в осознании феномена детства, воображались как непрерывное движение по восходящей линии, из «темных веков» по направлению к современным гуманистическим представлениям. Последующие историки критиковали подобные взгляды за то, что они опирались, главным образом, на узкую источниковую базу позднего Средневековья и Раннего Нового времени. Более вдумчивый анализ источников, отмечает Б. Ханавальт, дает возможность подвергнуть критике утверждения Арьеса и его сторонников. Тема «возрастов человека» была весьма популярна в Средние века, а периоды детства и отрочества можно отыскать в научных и художественных сочинениях того времени, а также визуальных источниках.
Ключевые слова: историография, история детства, антропология детства, гендер-ная история, Средние века.
The article is devoted to the analysis of the historiography of childhood in Western Europe during the Middle Ages. Among the factors that influenced the emergence of studies on childhood history, there was primarily the high popularity of psychoanalysis and the theory of cognitive development of Jean Piaget. In addition, a new generation of historians of the 1960s and 70s began to study the history and life experience of people who were previously excludedfrom historical research: children, women, ethnic groups, migrants, peasants and workers. Finally, with the development of computer technology, historians have a good opportunity to model demographic processes, which included not only adults, but also children. Since the middle of the 20th century, studies of childhood history began to form two main directions of historical thought. The first is presented by the French scientist Philippe Aries and his followers. The first direction of researchers is characterized by the idea that during the Middle Ages children were not distinguished from adults, and childhood was a single and inseparable stage of life. The main arguments are the lack of appropriate age concepts in the language and visual sources on which children are presented in the form of «young adults». The changes that occurred in the awareness of the phenomenon of childhood were imagined as a continuous movement in an ascending line, from the «dark ages» towards modern humanistic ideas. Subsequent historians criticized similar views because they relied mainly on the narrow source base of the late Middle Ages and Early Modern times. A more thoughtful analysis of the sources, notes B. Hanawalt, makes it possible to criticize the allegations of Aries and his supporters. The theme of «human ages» was very popular in the Middle Ages, and
the periods of childhood and adolescence can be found in scientific and artistic works of the time, as well as visual sources.
Keywords: historiography, childhood history, childhood anthropology, gender history, Middle Ages.
DOI: 10.24888/2410-4205-2020-23-2-22-31
о недавнего времени такие вопросы, как детство, воспитание и социализация детей
считались предметами без истории. Многие исследователи средневекового обще-
ства длительное время считали само собой разумеющимся, что жизнь детей в про-
шлом была похожа на жизнь их современников. Однако в последние десятилетия историки выявили огромное разнообразие культурных и социальных моделей общества, тем самым демонстрируя, насколько это предположение было неверным. Среди факторов, оказавших серьезное влияние на появление исследований по истории детства, была в первую очередь высокая популярность психоанализа и теории когнитивного развития Жана Пиаже. Публикация Эрика Эриксона «Молодой Лютер: историко-психоаналитическое исследование» [8] вызвала появление новых работ, которые показывали, насколько детство влияло на жизни известных личностей. Во-вторых, новое поколение историков 1960-70-х гг. стало изучать историю и жизненный опыт людей, которые прежде были исключены из исторических исследований: это дети, женщины, этнические группы (в особенности меньшинства), мигранты, крестьяне и рабочие. Наконец, с развитием компьютерных технологий у историков появилась хорошая возможность моделировать демографические процессы, которые включали не только взрослых, но и детей.
Антропология детства длительное время оставалась лишь частью обширных исследований средневековой и раннемодерной семьи. Эти исследования с середины XX века стали образовывать два основных направления исторической мысли. Первое представлено французским ученым Филиппом Арьесом, австрийскими историками Майклом Миттерауэ-ром и Рейнхардом Седлером [21], американским социологом Эдвардом Шортером [30], французским историком Жаном Луи Фландрином [9] и английским историком Лоуренсом Стоуном [31], каждый из которых оставил заметную работу по истории семьи и детства.
Центральное место в исследовании семейной жизни в средневековом прошлом быстро заняла книга историка повседневности Филиппа Арьеса «Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке» [1; 2]. Эта публикация породила острую полемику, которая, в свою очередь, ускорила появление нового исторического дискурса. По мнению Арьеса, понятие «детство» в его современном понимании, равно как и сам интерес к детству, отсутствовали в культуре западноевропейского средневековья. «Старое традиционное общество», как именует Арьес общество XVI в., смутно представляло себе ребенка. Дело в том, что, по мысли Арьеса, период детства был непродолжительным: он был связан с коротким отрезком жизни, когда ребенок не мог обходиться без посторонней помощи. Фактически ребенок из младенчества сразу переходил в состояние «молодого взрослого», минуя этапы юности [1, с. 8]. Говоря об отношениях родителей и детей, Арьес подчеркивал, что период пребывания ребенка в семье был также краток и сводился к самым первым годам жизни человека. Семья никак не контролировала процесс социализации ребенка, тем более он достаточно быстро отделялся от родителей и вступал в период своего обучения и образования «в людях». По мнению Арьеса, Реформация привела к постепенному открытию детства как особого этапа жизни, что было вызвано развитием общеобразовательной системы: происходило постепенное перемещение профессионального обучения из отдаленных домов и мастерских в близлежащие школы в течение XVI и XVII вв. Это, по словам Арьеса, дало родителям возможность более длительного контакта со своими детьми, которых отныне больше нельзя было бросать в нежном 7-летнем возрасте. Как показала Барбара Ханавальт в своей рецензии, оценивая несколько десятилетий этой дискуссии, несмотря на опровержение многих аргументов Арьеса, его книга по-прежнему занимает заслуженное центральное место во
всех исследованиях детства и семейной жизни Средневековья [12, с. 440]. В центре внимания первых прений после публикации книги Арьеса была его оценка эмоциональной привязанности родителей к детям: автор указывал на отсутствие родительской любви к своим детям и особенно отсутствие скорби по поводу смерти детей вследствие высокой младенческой смертности.
В то время как Арьес сосредоточился только на детстве, некоторые из его последователей расширили область исследования, включив вопросы средневекового воспитания. Были изучены различные модели родительства и особенно материнства, что привело к осознанию того, что быть матерью или отцом в средневековье не было тождественным современному родительству. Для концепций таких ученых, как Ллойд де Мос, Эдвард Шортер и Ло-уренс Стоун, характерен, как отмечает в своей рецензии Б. Ханавальт, своеобразный «ви-гизм» - попытка представить изменения, которые происходили в осознании и интерпретации феномена средневекового детства как непрерывное движение по восходящей линии, из «темных веков» по направлению к современным гуманистическим представлениям. Например, Э. Шортер, характеризует Средние века как «ужасное прошлое» [30]. Л. де Мос изображает историю детства с позиции психоаналитического подхода, описывает отношение взрослых к детям в Древнем мире как «детоубийственное»; с IV по XIII столетие как «индифферентное»; с XIII по XVII в. - как «противоречивое» [7]. Хотя подробные исследования последних трех десятилетий убедительно доказали, что средневековые родители были эмоционально привязаны к своим детям, и опровергли многие другие утверждения, высказанные Арьесом и его последователями, нет никаких сомнений в том, что именно его исследование было главным фактором, вызвавшим появление большей части последующих исследований.
Следующее поколение таких историков семьи и детства, как Стивен Озмент [23; 24; 25], Дэвид Херлихи [14; 15; 16; 17], Шуламит Шахар, Барбара Ханавальт, Николас Орм, прославилось, главным образом, своей критикой работ Арьеса и его последователей. Новое направление мысли пыталось показать, что 1200-1500-е гг. «были лучшими для женщин до двадцати» (выражение Озмента). Озмент объясняет это лучшими условиями труда, законодательным закреплением прав и способностью достигать независимости посредством безбрачия и монашеской карьеры [23, с. 24-30]. Взгляд историков школы Озмента на отношения между родителями и детьми сильно отличается от предыдущего. И Озмент, и Херлихи заявляли, что понимание родителями того, что у детства есть свои особые стадии, потребности и уязвимости, было отражено уже в античных источниках [23, с. 55-58; 14, с. 155173].
Наиболее полную критику взглядов традиции Арьеса, которая отрицала преемственность между средневековой и модерной интерпретацией детства, высказала Линда Поллок [26]. Она показала, что исследователи 1970-х гг. повторяли ошибку, на которую сами многократно указывали, когда речь шла о публикации Ф. Арьеса. Говоря о средневековом детстве, авторы опирались, главным образом, на источниковую базу позднего Средневековья и Раннего Нового времени (XVI-XVП вв.), например, Монтескье и Мольера; к тому же времени относятся и привлекаемые визуальные источники. Действуя на столь узкой и нерепрезентативной источниковой базе, нереально выявить тонкие, но при этом существенные отличия в восприятии детей и детства в отдельных социальных группах, различия в отношении к девочкам и мальчикам. Так, в частности, Поллок показала, что модель «большой семьи», на которую ссылался в своих работах Ф. Арьес, была нетипичной для Западной Европы позднего Средневековья. Ключевой итог работы Л. Поллок, с которым позднее была полностью согласна и Б. Ханавальт, заключается в том, что исследователи, которые отстаивают модель «разрыва», в достаточной степени не выяснили для себя всего спектра средневековых идей, связанных с детьми.
Историки, которые утверждают, что в период Средневековья детей вовсе не отличали от взрослых, а детство представляло собой единый и неразделимый этап жизни, приво-
дят в качестве основных аргументов отсутствие соответствующих возрастных понятий в языке и визуальные источники, на которых дети представлены в виде «маленьких взрослых». Арьес, к примеру, считал, что понятие «подросток» в Средние века не использовался в принципе, а характеристики вроде «ребенок / дитя», «девочка» и «мальчик» могли использоваться в отношении людей безотносительно возраста. Более вдумчивый анализ источников, отмечает Б. Ханавальт, дает возможность подвергнуть критике эти утверждения. Тема «возрастов человека» была весьма популярна в Средние века, а периоды детства и отрочества можно отыскать в научных и художественных сочинениях того времени, визуальных источниках (иконах, картинах, фресках, витражах, книжных миниатюрах). Беда Достопочтенный говорил о детстве и юности как об отдельных периодах жизни человека; в таком же смысле на них ссылается Данте и народная литература. Наряду с этими свидетельствами, которые указывают на то, что периодизация детства проводилась как минимум номинально, в источниках имеется достаточно аргументов в пользу того, что в течение Средних веков люди относились к детям с иных позиций, нежели ко взрослым. Требования, которые предъявлялись к детям со стороны взрослых и церкви, в частности, находятся в многочисленных памятниках позднесредневековой дидактической и канонической письменности. Другим аргументом в пользу особого отношения к детям выступают локальные законы городов Х1У-ХУ вв. По данным Б. Ханавальт, в судебных актах Англии часто встречаются ссылки на то, что юноши, желая вызвать сочувствие суда и добиться исхода дела в свою пользу, ссылались на свой «нежный возраст» и на то, что тогда «я был ребенком». Тезис Ф. Арьеса о том, что на средневековых изображениях дети выглядели как «маленькие взрослые», можно счесть, по мнению Б. Ханавальт, слишком прямолинейным. Здесь в качестве примера необходимо упомянуть книгу Пьера Рише и Даниэля Александр-Бидона «Детство в Средние века», где наряду с письменными источниками проанализирован обширный визуальный материал [27]. Дети на средневековых изображениях представлены со своими игрушками; они одеты в соответствии со своим возрастом, так что читатель мог видеть их во время игр и общения со взрослыми, которые кормили, учили или наказывали детей. Подлинность и реалистичность таких изображений обосновывается археологическими источниками, среди которых игрушки, посуда, предметы быта.
Салли Кроуфорд в монографии «Детство в англо-саксонской Англии» привлекла обширный материал - свидетельства археологии, изображения (миниатюры, картины, иконы, фрески), законодательные источники, памятники художественной литературы и литургические тексты [4]. Автор отметила, что в древнеанглийском языке существовала особая лексика, которая применялась отдельно для обозначения детства и юности. По мнению Кроуфорд, эти ранние этапы человеческой жизни различались между собой. Об этом говорит, к примеру, тот факт, что в погребениях детей до пяти лет практически отсутствует погребальный инвентарь, а в захоронениях подростков 11-15 лет в большом количестве имеются их личные вещи.
Важным источником по истории детства, который был заново «открыт» исследователями сравнительно недавно, являются агиографические тексты. Создатели житий святых, повествуя о ранних этапах жизни человека, впоследствии признанного святым, зачастую смешивали характерные для этого жанра топосы с бытовыми сюжетами и подробностями жизни, знакомыми референтной аудитории в реальной жизни. Подробное изучение таких историй представлено в коллективной работе Дональда Вайнштейна и Рудольфа Белла «Святые и общество: два мира западного христианства, 1000-1700 гг.» [32]. Главным вопросом, поставленным авторами, был вопрос о «границе взрослости», который исследователи связывают с ситуацией, когда святой первый раз осознает личную «богоизбранность». К примеру, как повествует Беда Достопочтенный о святом Кутберте, это осознание избранности произошло с Кутбертом в возрасте 8 лет, однако в большей части агиографических произведений «граница» такого осознания проходит в более старшем возрасте.
Гораздо более богатые данные предоставляют житийные сюжеты, в которых дети переживают явления святых и испытывают на себе их чудесную силу. С этой позиции проводит анализ средневековой агиографии монография Дидье Летта «Дети и чудеса: детство и общество в Средние века, XII-XIII вв.» [20]. По результатам исследования автора, примерно в 60 % сюжетов, повествующих о детях, речь идет о воскрешении святым ребенка, который скончался в результате болезни или трагически погиб. При этом именно в агиографических текстах гораздо чаще, если сравнивать их с другими источниками, указан точный возраст ребенка. Вопреки тезисам Арьеса, автор выявил в изученных источниках перечень латинских и французских понятий, которые соотносятся с теми или иными периодами детства. Так, латинское слово infans использовалось исключительно в отношении мальчиков и девочек в возрасте до двух лет; слово puer обозначало мальчиков любого возраста; понятия adolescens и iuvenis обозначали как мальчиков, так и девочек подросткового возраста 13-16 лет. В зависимости от возраста ребенка в житии описаны причины естественной смерти или трагической гибели ребенка, а также условия, в которых произошло чудо. Согласно житиям, изученным Д. Леттом, все воскрешения детей до двух лет происходили дома, в то время как для детей от 3 до 12 лет подобные «домашние» чудеса составляли не более 40 % случаев. Если речь шла о трагедии, произошедшей с ребенком вне дома, то, как правило, своего ребенка находил отец, при этом мать молилась святому чаще, чем отец.
Говоря о трагических происшествиях с детьми, нельзя не упомянуть в этой связи чрезвычайно важный источник - материалы судебных разбирательств. В частности, Б. Ха-навальт весьма подробно изучила протоколы и иные материалы судебных заседаний позд-несредневекового Лондона по вопросу трагических случаев с детьми [11; 13]. Присоединяясь к точке зрения Ш. Шахар, Ханавальт утверждает, что судебные записи указывают на то, что у жителей города были одни ожидания от детей и их занятий и другие - от взрослых, даже если в текстах не использовалась современная терминология и категории для дифференциации возрастных этапов. В своих работах Б. Ханавальт показала, что в большинстве юридических документов точно указывался возраст ребенка, что было связано не только с правовым характером текстов, но и с восприятием детства как периода жизни человека, в котором был важен каждый месяц и год. 80 % несчастных случаев с детьми до одного года происходили дома, с возрастом после трех лет процент снижается до 53. Б. Ханавальт указывает, что именно с трех лет дети получали возможность свободного перемещения, в связи с чем беда часто подстерегала их на улице, во владениях соседей или рядом с водоемами. Именно родители чаще всего находили своего ребенка, с которым произошел несчастный случай. Дети в возрасте до 6 лет погибали в основном во время игр (60 % смертей). Одновременно изменялись виды игр: для подростков основными играми становились футбол, метание ножей или стрельба в цель. С 2-3 лет ребенок постепенно мог подражать своим родителям в их занятиях, что позволяет судить о приобщении детей к трудовой деятельности посредством игры. Прямое участие в работе дети начинали принимать ориентировочно в 10 лет, но даже в этом возрасте взрослые учитывали психофизические особенности детей. В качестве доказательства того, что в период Средневековья осознавалась возрастная и психологическая граница между взрослыми и детьми, Б. Ханавальт приводит письменные соглашения, которые заключались при поступлении ребенка на обучение ремеслу. В такого рода соглашениях мастер фиксировал правила, которым ученик был обязан подчиняться. Эти правила были явно направлены на то, чтобы воспрепятствовать ребенку совершать характерные для его возраста проступки. Другой вопрос, который встает перед исследователем детства - каким было общественное отношение к этим ранним периодам жизни человека.
Чтобы прояснить это, Ханавальт обратилась к анализу двух тем: младенческой смертности и эмоциональной привязанности родителей к своим чадам. Мы знаем, что процент младенческой смертности в Средневековье был чрезвычайно высоким - от 30 до 50 %, и этот факт часто интерпретируется, с одной стороны, как следствие, а с другой стороны, -
как причина безразличного отношения родителей к детям. Кроме того, сторонники «негативного» видения Средневековья приводят большой процент брошенных детей, для которых были созданы специальные приюты. Уровень смертности детей значительно различался между различными социальными группами. Более того, процент смертности у мальчиков и девочек был различен (как и в агиографии, где, по словам Д. Летта, мальчики составляли 69 % воскрешенных детей, а девочки - 31 %). По словам Филиппа Гавитта [10], который анализировал статистику Италии в период Позднего Средневековья, брошенные дети были в основном незаконнорожденными, в том числе 56 % из них были девочками. 60 % этих девочек умирали в приюте в течение года (мальчиков - 42 %). Ханавальт отметила, что шансы ребенка на выживание зависели во многом от способности родителей обеспечить его необходимым количеством «стерильной» пищи, и лучший способ здесь - это кормить ребенка грудью. Заключения Кристианы Клапиш-Цубер [19], которая проанализировала практики воспитания в богатых флорентийских семьях эпохи Ренессанса, доказывают, что у мальчиков было главное преимущество - дольше оставаться с кормилицей. Кормилицу вызывали домой вместо того, чтобы отправлять ребенка к ней в деревню для 12 % девочек и 23 % мальчиков. Следовательно, шансы на выживание были различны для детей разного социального статуса и пола. По убеждению Ханавальт, у нас нет никаких оснований полагать, что в средневековом социуме все дети были защищены одинаково; в равной степени нет оснований обвинять Средние века в беспощадной жестокости по отношению к детям. Мы только можем сказать, что законный сын богатых родителей имел значительно больше возможностей выжить, чем незаконнорожденный ребенок, ребенок нищих или же девочка. Что касается эмоций в отношении детей, Ханавальт привела ряд обоснований того, что подобные высокие и нежные чувства были в значительной степени характерны для средневековых людей. В искусстве и литературе дети зачастую были символом невинности, простоты и нежности. Агиография, письма и мемуары дают множество иллюстраций того, что кончина дорогого ребенка оборачивалась родителям непоправимым ударом. Валерио Марселло, знатный венецианец, живший в конце XV столетия, о котором сообщает Маргарет Кинг в своем исследовании, до конца своих дней так и не смог смириться с кончиной любимого сына, который умер в возрасте 8 лет. Марселло стал заказывать поэмы в память о сыне, пытался организовать регулярные встречи отцов, утративших своих детей. О самом Марселло известно, что он достаточно рано умер [18].
Мири Рубин в работе «Рассказы о чужих» остановилась на проблеме отношения средневекового социума к детям в контексте антииудейской полемики [28]. То, что богословы достаточно часто пытались сыграть в своей полемике на родительских эмоциях людей и их отношении к детям, уже доказывает, по мнению автора, что эти эмоции были традиционными.
Важным событием в историографии средневекового детства стал выход книги Ш. Шахар «Детство в Средние века» [29], в которой автор ясно показала, что средневековое детство было существенно отличным от взглядов на него Арьеса. Возражая Арьесу, она писала, что «концепт детства существовал в период Развитого и Позднего Средневековья, .. .и родители вкладывали материальные и эмоциональные ресурсы в своих отпрысков» [29, с. 1]. В обществе было четкое различие между теми, кто выбрал целомудрие в рамках церкви и мирянами, которых убеждали вступать в брак и заводить детей. По сути, это было общество, в котором бытовали две конфликтующие между собой идеи детства. Показав возрастные периоды детства в Средние века, Шахар детально описала практики рождения детей и ухаживания за ними, случаи болезни, утраты и убийства детей, а также сиротства. Шахар отметила, что богословы, такие как Гумберт Романский, наказывали тех, кто глубоко печалился, «когда их любимые умирали. Это происходит оттого, что они не верят в то, что будут жить после земной жизни. Верующий не должен вести себя таким образом» [29, с. 151]. В таких наставлениях, поясняет Шахар, не было бы необходимости, если бы родители принимали смерть своих детей с безразличием, которое приписывают им историки. Шахар за-
вершила свое исследование разделами об образовании, показывая тем самым, что история педагогики и антропология детства разведены искусственно. Автор отметила главную проблему медиевистов: «Легче изобразить взгляды, педагогические теории, образы и положение тех, кто умел писать, .. .чем оценить то, насколько они отражали реальность» [29, с. 20].
Монография Хью Каннингема «Дети и детство в Западном обществе с 1500 г.» преследовала цель проследить развитие веры в то, что дети являются «настоящими» детьми ровно в той степени, в какой их опыт сопоставим с определенным набором взглядов на детство [5]. Каннингем начал работу с осторожной критики имеющейся историографии, которая была, по его мнению, виртуально заперта внутри истории чувств, будучи тем самым ограниченной семейным контекстом вместо того, чтобы вырваться в сферу социально-политической истории. По Каннингему, история детства как историографический феномен сконцентрирован на семье. Соответственно, автор намеревался сдвинуть этот баланс: он различает детей как человеческие существа и детство как набор идей, замечая при этом, что вызов для исследователя - развести по разные стороны детей и детство как совокупность представлений, изменявшихся на протяжении времени. Применительно к позднему Средневековью Каннингем разбирает небольшую по объему источниковую базу, сосредоточиваясь прежде всего на Англии, в особенности с 1800-х гг. В целом Каннингем подтвердил уже известную мысль о том, что в Средние века колоссальную роль на концептуализацию детства оказывали христианство и церковь. В более поздней книге, написанной автором совместно с детским писателем М. Морпурго, Каннингем пришел к выводу, что в британском детстве за тысячу лет сильно изменилось представление о нем, но дети, вероятно, всегда были и будут во многом такими же [6].
Издание Н. Орма представляет собой подробный анализ истории английского детства с 1100 по 1600 г. Работа построена на основе широкого круга письменных и изобразительных источников и поднимает такие важные темы, как появление ребенка на свет, имянаречение, уход за ребенком в семье, ребенок перед лицом опасности и смерти, детские игры и т. д. Особое внимание Орм уделяет вопросу образования и обучения детей в их повседневной жизни посредством устной культуры: какие истории взрослые рассказывали детям, и какие истории дети рассказывали взрослым и друг другу; какие книги взрослые читали детям, и какие книги дети читали самостоятельно. Всюду Орм напоминает своему читателю об известной дискуссии с концепцией Арьеса. После рассказа о том, как итальянский купец резко осудил систему ученичества в Англии, Орм заметил: «Арьесу понравился бы этот отрывок с очевидным подтверждением его взглядов на холодность родителей и краткость детства» [22, с. 309]. Заметив, что некоторых английских детей судят как взрослых, он приходит к выводу, что эти примеры все-таки не указывают на регулярную практику обращения с детьми как со взрослыми. Поэтому, согласно Орму, в средневековой Англии была концепция ювенальной юстиции; это вовсе не современный прогрессивный импульс.
Некоторые вопросы детства затронули авторы энциклопедии «Женщины и гендер в Средневековой Европе». В статье «Девочки и мальчики» показано, что к позднему Средневековью довольно устойчивый набор терминов разделил детство и юность на семилетние сегменты, обозначаемые как infantia (младенчество), pueritia (детство) и adolescentia (подростковый возраст), основанные на физическом, социальном, эмоциональном и психическом развитии ребенка. В период infantia (от рождения до семи лет) дети не считались разумными и ответственными агентами. Наступление риепйа было отмечено растущей личной осведомленностью и социальной подотчетностью. Наконец, переход от детства к юности был отмечен наступлением менархе для девочек и развитием вторичных половых признаков для мальчиков и девочек [33, с. 326]. Авторы кратко показали особенности воспитания и обучения девочек и мальчиков на каждом возрастном этапе.
Издание «Детство в истории: восприятие детей в древнем и средневековом мире» представляет собой сборник из 20 очерков о детстве и детях в классической древности и средневековье [3]. Сборник появился из международного и междисциплинарного проекта
«Крошечные голоса из прошлого: новые перспективы детства в ранней Европе» в Университете Осло (2013-2017 гг.). Подзаголовок «Восприятие детей» является важным индикатором подхода и ограничения книги: это исследование о том, как взрослые воспринимали детей и думали о них, а не о действиях и мыслях самих детей. Одна из сильных сторон этого сборника в том, что он не только обращает внимание на «обычных подозреваемых», так часто встречающихся в обзорах истории детства, но и анализирует детство в малоизученных культурах и текстах: раввинистическом иудаизме и христианском монашестве, сагах викингов и исламских сочинениях о рождении и смерти.
Принимая во внимание аргументы обоих историографических направлений, представляется, что нынешняя историческая дискуссия о специфике средневекового детства значительно и продуктивно продвинулась. Тем не менее, детальное изучение этих исторических школ истории детства необходимо, поскольку, только изучая этот феномен, можно сделать адекватный вывод об особенностях детства в последующие периоды.
Список литературы
1. Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1999. 415 с.
2. AriésP. L'enfant et la vie familiale sous l'ancien régime. Paris: Pion, 1960. 503 p.
3. Childhood in History: Perceptions of Children in the Ancient and Medieval Worlds. N. Y.: Routledge, 2018. 384 p.
4. CrawfordS. Childhood in Anglo-Saxon England. Stroud: Sutton, 1999. 199 p.
5. Cunningham H. Children and Childhood in Western Society since 1500. N. Y.: Longman, 1995. 213 p.
6. Cunningham H. The Invention of Childhood. London: BBC Books, 2006. 304 p.
7. De Мaus L. The Evolution of Childhood // The history of childhood. N.Y.: Psychohisto-ry Press, 1974. P. 1-74.
8. Erikson E. H. Young Man Luther: A Study in Psychoanalysis and History. N. Y.: W. W. Norton & Company, 1958. 294 p.
9. Flandrin J. L. Familes, parente, maison, sexualite, dans l'ancienne societe. Paris: Le Seuil, 1976. 288 p.
10. Gavitt Ph. Charity and children in renaissance Florence: The Ospedale degli Innocenti, 1410-1536. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1990. 348 p.
11. Hanawalt B. Growing up in Medieval London: The experience of childhood in history. N. Y.: Oxford University Press, 1993. 318 p.
12. Hanawalt B. A. Medievalists and the Study of Childhood // Speculum. 2002. Vol. 77, № 2. P. 440-458.
13. Hanawalt B. The ties that bound: Peasant families in Medieval England. N. Y.: Oxford University Press, 1986. 364 p.
14. Herlihy D. Medieval Children // The Many Sides of History. N. Y.: Macmillan Pub Co, 1987. Vol. 1. P. 155-173.
15. Herlihy D. Medieval Households. Cambridge: Harvard University Press, 1983. 240 p.
16. Herlihy D. Opera Muliebria: Women and Work in Medieval Europe. N. Y.: McGraw-Hill, 1990. 210 p.
17. Herlihy D., Klapisch-Zuber C. Tuscans and Their Families: A Study of the Florentine Catasto of 1472. New Haven: Yale University Press, 1985. 428 p.
18. KingM. The death of the child Valerio Marcello. Chicago: The University of Chicago Press, 1994. 484 p.
19. Klapisch-Zuber C. Women, family and ritual in renaissance Italy. Chicago: University of Chicago Press, 1985. 354 p.
20. Lett D. L'enfant des miracles: enfance et société au moyen âge, XII-XIII siecle. Paris: Editions Aubier, 1997. 396 p.
21. Mitterauer M., Siedler R. The European Family: Patriarchy and Partnership from the Middle Ages to the Present. Chicago: University of Chicago Press, 1983. 252 p.
22. Orme N. Medieval Children. New Haven: Yale University Press, 2001. 387 p.
23. Ozment S. Ancestors: the Loving Family in Old Europe. Cambridge: Harvard University Press, 2001. 176 p.
24. Ozment S. When Fathers Ruled: Family Life in Reformation Europe. Cambridge: Harvard University Press, 1983. 248 p.
25. Piety and Family in early modern Europe: Essays in Honour of Steven Ozment. Alder-shot: Ashgate, 2005. 249 p.
26. Pollok L. Forgotten Children: Parent-child relations from 1500 to 1900. Cambridge: Cambridge University Press, 1983. 334 p.
27. Riché P., Alexandre-Bidon D. L'enfance au moyen âge. Paris: Le Seuil, 1994. 219 p.
28. Rubin M. Gentile Tales: The Narrative Assault on Late Medieval Jews. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1999. 280 p.
29. Shahar S. Childhood in the Middle Ages. London: Routledge, 1990. 352 p.
30. ShorterE. The Making of the Modern Family. N. Y.: Basic Books, 1975. 369 p.
31. Stone L. The Family, Sex and Marriage in England, 1500-1800. N. Y.: Penguin, 1977.
464 p.
32. Weinstein D., Bell R. Saints and Society: The two worlds of western christianity, 10001700. Chicago: University of Chicago Press, 1982. 321 p.
33. Women and Gender in Medieval Europe: An Encyclopedia. N. Y.: Routledge, 2006.
944 p.
References
1. Ar'es, F. Rebenok i semeynaya zhizn'pri Starom poryadke [Child and family life under the Old Order]. Ekaterinburg, Ural'skii universitet Publ., 1999. 415 p. (in Russian).
2. Ariés, P. L'enfant et la vie familiale sous l'ancien régime. Paris, Pion, 1960. 503 p. (in French).
3. Childhood in History: Perceptions of Children in the Ancient and Medieval Worlds. N. Y., Routledge, 2018. 384 p. (in English).
4. Crawford, S. Childhood in Anglo-Saxon England. Stroud, Sutton, 1999. 199 p. (in English).
5. Cunningham, H. Children and Childhood in Western Society since 1500. N. Y., Longman, 1995. 213 p. (in English).
6. Cunningham, H. The Invention of Childhood. London, BBC Books, 2006. 304 p. (in English).
7. De Maus, L. The Evolution of Childhood in The history of childhood. N. Y., Psychohis-tory Press, 1974. P. 1-74. (in English).
8. Erikson, E. H. Young Man Luther: A Study in Psychoanalysis and History. N. Y., W. W. Norton & Company, 1958. 294 p. (in English).
9. Flandrin, J. L. Familes, parente, maison, sexualite, dans l'ancienne societe. Paris, Le Seuil, 1976. 288 p. (in French).
10. Gavitt, Ph. Charity and children in renaissance Florence: The Ospedale degli Inno-centi, 1410-1536. Ann Arbor, University of Michigan Press, 1990. 348 p. (in English).
11. Hanawalt, B. Growing up in Medieval London: The experience of childhood in history. N. Y., Oxford University Press, 1993. 318 p. (in English).
12. Hanawalt, B. Medievalists and the Study of Childhood in Speculum. 2002. Vol. 77, № 2. P. 440-458. (in English).
13. Hanawalt, B. The ties that bound: Peasant families in Medieval England. N. Y., Oxford University Press, 1986. 364 p. (in English).
14. Herlihy, D. Medieval Children in The Many Sides of History. N. Y., Macmillan Pub Co, 1987. Vol. 1. P. 155-173. (in English).
15. Herlihy, D. Medieval Households. Cambridge, Harvard University Press, 1983. 240 p. (in English).
16. Herlihy, D. Opera Muliebria: Women and Work in Medieval Europe. N. Y., McGraw-Hill, 1990. 210 p. (in English).
17. Herlihy, D., Klapisch-Zuber, C., Tuscans and Their Families: A Study of the Florentine Catasto of 1472. New Haven, Yale University Press, 1985. 428 p. (in English).
18. King, M. The death of the child Valerio Marcello. Chicago, The University of Chicago Press, 1994. 484 p. (in English).
19. Klapisch-Zuber, C. Women, family and ritual in renaissance Italy. Chicago, University of Chicago Press, 1985. 354 p. (in English).
20. Lett, D. L'enfant des miracles: enfance et société au moyen âge, XII-XIII siecle. Paris, Editions Aubier, 1997. 396 p. (in French).
21. Mitterauer, M., Siedler, R. The European Family: Patriarchy and Partnership from the Middle Ages to the Present. Chicago, University of Chicago Press, 1983. 252 p. (in English).
22. Orme, N. Medieval Children. New Haven, Yale University Press, 2001. 387 p. (in English).
23. Ozment, S. Ancestors: the Loving Family in Old Europe. Cambridge, Harvard University Press, 2001. 176 p. (in English).
24. Ozment, S. When Fathers Ruled: Family Life in Reformation Europe. Cambridge, Harvard University Press, 1983. 248 p. (in English).
25. Piety and Family in early modern Europe: Essays in Honour of Steven Ozment. Alder-shot, Ashgate, 2005. 249 p. (in English).
26. Pollok, L. Forgotten Children: Parent-child relations from 1500 to1900. Cambridge, Cambridge University Press, 1983. 334 p. (in English).
27. Riché, P., Alexandre-Bidon D. L'enfance au moyen âge. Paris, Le Seuil, 1994. 219 p. (in French).
28. Rubin, M. Gentile Tales: The Narrative Assault on Late Medieval Jews. Philadelphia, University of Pennsylvania Press, 1999. 280 p. (in English).
29. Shahar, S. Childhood in the Middle Ages. London, Routledge, 1990. 352 p. (in English).
30. Shorter, E. The Making of the Modern Family. N. Y., Basic Books, 1975. 369 p. (in English).
31. Stone, L. The Family, Sex and Marriage in England, 1500-1800. N. Y., Penguin, 1977. 464 p. (in English).
32. Weinstein, D., Bell, R. Saints and Society: The two worlds of western christianity, 1000-1700. Chicago, University of Chicago Press, 1982. 321 p. (in English).
33. Women and Gender in Medieval Europe: An Encyclopedia. N. Y., Routledge, 2006. 944 p. (in English).
