CC BY
26
русскоязычного населения и субъективной оценкой межнациональных отношений.
Менее всего озабочены отношениями в межнациональной сфере респонденты, не планирующие переезд из Киргизстана. У них значительно большая расположенность к контактам с коренным населением. Вопрос о характере межнациональных отношений в Киргизстане был задан и коренному населению: горожанам и сельским жителям. Им было предложено оценить свои взаимоотношения с русскоязычным населением. Те, кто указал на наличие сильной напряженности, чреватой конфликтами, оказались в таком же меньшинстве, как и в случае опроса русскоязычного населения. Таким образом, по мнению большинства русскоязычных и респондентов коренной национальности в межнациональных отношениях нет острых противоречий. Анализ жилищных условий и материального положения русскоязычного населения выявил намерение в ближайшее время мигрировать из Киргизстана у респондентов со средними и высокими доходами, т. е. у тех, кто в состоянии оплатить большие расходы, связанные с переездом. Среди русскоязычных потенциальных мигрантов отмечен самый высокий уровень занятости. У тех, кто не намерен покидать республику, уровень безработицы значительно выше. Таким образом, среди русскоязычного населения намерены мигрировать наиболее образованные, квалифицированные, материально обеспеченные люди.
«СоцИс: Социологические исследования», М., 2007 г., № 12, с. 80-86.
Парвиз Муллоджанов, политолог (Таджикистан)
РОССИЙСКО-ТАДЖИКСКИЕ ОТНОШЕНИЯ: СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ И ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ
Таджикистан традиционно считается одним из наиболее верных и надежных геополитических союзников России на постсоветском пространстве. Однако в истории их отношений были периоды и потепления, и неожиданного охлаждения; есть также немало подводных камней, скрытых мотивов и острых противоречий. В результате - при ближайшем рассмотрении - будущее двусторонних связей зачастую выглядит не столь определенным и безоблач-
ным, как кажется, во всяком случае в отдаленной перспективе. Основная интрига заключается в том, какие проблемы и тенденции доминируют сегодня в развитии сотрудничества между этими странами и как оно сложится в дальнейшем: останется Душанбе форпостом внешней политики Москвы в Центральной Азии или будет постепенно отдаляться от нее, трансформируясь в независимого геополитического «игрока» либо сателлита других региональных и мировых держав?
В 1991 г. - после распада СССР и «парада суверенитетов» бывших советских республик - правительство РФ некоторое время рассматривало происходящие в Таджикистане события сквозь призму борьбы с пережитками коммунистического «наследия». Тогда в непосредственном окружении президента России Б. Ельцина доминировали выходцы из движения «Демократическая Россия», сделавшие карьеру в ходе его борьбы с М. Горбачёвым и подавления августовского путча. Российские демократы, пришедшие к власти, открыто лоббировали интересы таджикской оппозиции, с лидерами которой их связывали тесные отношения еще с перестроечных времен. Большинство из них искренне полагало, что интересы новой России заключаются в том, чтобы избавиться от старых коммунистических элит и установить демократические режимы на всем постсоветском пространстве. Против такого подхода к внешней политике РФ на этом направлении выступала группа так называемых «державников», представленная профессиональными аппаратчиками и силовиками. В результате политика России в отношении Таджикистана была практически парализована в течение нескольких месяцев, когда политическое руководство (во всяком случае значительная его часть) лоббировало интересы таджикской оппозиции, а силовики - особенно на местном уровне (в лице пограничников и 201-й МСД) - открыто поддерживали проправительственный «Народный фронт». Ситуация начала меняться лишь к осени 2002 г., когда в российском руководстве окончательно возобладала точка зрения «державников». Так, в октябре РФ перешла к открытой политической и военной поддержке в РТ проправительственных сил, что и обусловило в республике скорое поражение оппозиции (в начале 2003 г.).
С того времени внешняя политика России не только в Таджикистане, но и в других странах СНГ формировалась под воздействием и при непосредственном участии «державников», отличав-
шихся исключительным прагматизмом. Во главу угла они поставили не идеологию того или иного режима или постсоветского лидера, а их геополитическую ориентацию и характер отношения к РФ. В этой связи естественными союзниками российской внешней политики в бывших советских республиках все чаще становились явно коммунистические и левые движения, не скрывавшие ностальгии по единому прошлому и отрицательно относившиеся как к исламскому миру, так и к западной цивилизации. Разумеется, переход к «голому» прагматизму не был одномоментным явлением и продолжался несколько лет. В ельцинский период сохранялась инерция, выражавшаяся в рассматривании государств СНГ в качестве естественного продолжения, своего рода наследства, доставшегося новой России от единого советского и имперского прошлого. Соответственно, военно-экономическую помощь и послабления бывшим собратьям по СССР еще относительно долго обе стороны (дающая и получающая) воспринимали как нечто должное. Лишь спустя несколько лет руководство РФ начало в полной мере использовать имеющиеся в его распоряжении рычаги экономического воздействия для обеспечения пророссийской ориентации постсоветских властных режимов. Однако только в период правления президента России В. Путина прагматизм был возведен во главу угла при выборе геополитических союзников и противников РФ. Сегодня, не в пример прежним временам, данный аспект открыто декларируется при определении целей, интересов и приоритетов внешней политики Кремля. В отношении Таджикистана применяется тот же сугубо прагматический подход, что и к остальным странам СНГ: для РФ важно, чтобы РТ (как и другие государства Центральной Азии) оставалась в зоне ее влияния. Для России однозначно неприемлемо появление в Таджикистане военных баз третьих стран, в первую очередь государств Запада и НАТО. При этом в основе позиции Москвы лежат соображения не столько политического, сколько экономического характера.
Сегодня один из ключевых российских приоритетов - «привязка» всех транспортных путей (включая перевозку энергоносителей) к РФ, а также еще одна задача - не допустить создания альтернативных маршрутов в обход ее территории. Эти стремления обусловлены в основном следующими причинами.
Во-первых, бюджет России получает существенные дивиденды за транзит товаров и грузов из Центральной Азии в Европу и обратно. Для Таджикистана же, который находится практически в
геополитическом и транспортном тупике, российский транзит -единственный выход на западные рынки: значительная часть импорта и экспорта РТ, в первую очередь поставки в республику энергоносителей, идет через территорию России. Естественно, если новые транспортные линии в обход РФ (наподобие планирующейся железной дороги из Таджикистана в Иран через территорию Афганистана) все же откроются, то российский бюджет недополучит миллионы долларов.
Во-вторых, для России все большее значение (возможно, даже стратегическое) приобретает центральноазиатский рынок энергоносителей. В настоящее время ее энергетические компании, например «Газпром», поставляют на Запад газ и нефть по высоким ценам, а дефицит энергоресурсов на внутреннем рынке восполняют за счет закупки более дешевых углеводородов в странах ЦА. Если европейские потребители получат прямой доступ на рынок региона, а местные поставщики сумеют повысить цены на поставляемые в Россию энергоносители, то вся налаживавшаяся годами схема, крайне выгодная для российского бюджета, разрушится. Более того, при таком положении дел РФ будет намного труднее реализовывать свои планы по превращению в мировую энергетическую державу, фактически обладающую монополией на поставку энергоносителей в государства Евросоюза, т.е. решить геополитическую задачу, заложенную сегодня в основу стратегического развития страны.
Хотя Таджикистан и не является государством-поставщиком, однако (благодаря своему географическому положению) он остается важным звеном, обеспечивающим устойчивость вышеупомянутой схемы. Республика представляет собой своего рода «окно» региона в Афганистан, а через его территорию и далее - в государства Южной Азии и Среднего Востока. Несомненно, пророссийская ориентация правительства Таджикистана помогла бы удержать «окно» в Азию закрытым в течение как можно более длительного времени.
Конечно, есть еще Туркменистан и Узбекистан, также имеющие возможности для реализации новых транспортных альтернатив - через Иран и Афганистан. Однако иранское направление однозначно неприемлемо для западных компаний, и в отдаленной перспективе его использовать не будут. Остается лишь Афганистан, с которым РТ имеет наиболее протяженную границу. Таджикское «окно» можно открыть и в обратную сторону: следует
учесть, что большая часть таджикско-афганской границы приходится на пересеченную горную местность со сложным рельефом. Таким образом, в случае дестабилизации обстановки в Афганистане и прихода к власти режима «талибского» типа, радикальные исламские группировки могут проложить себе дорогу в РТ и далее - в другие республики региона, поставив под угрозу жизнеспособность их пророссийских режимов и устойчивость поставок энергоносителей в Россию. Поэтому для ее руководства идеальным вариантом было бы иметь в лице своих таджикских коллег, во-первых, геополитических партнеров, ориентированных на РФ, чтобы не допускать на своей территории роста влияния других «игроков», главным образом США и НАТО; во-вторых, достаточно сильный политический режим, чтобы контролировать ситуацию в стране, к тому же относительно экономически развитый, чтобы не «сидеть» на прямых дотациях из Москвы, но вместе с тем не настолько устойчивый, чтобы иметь возможность проводить независимую внешнюю политику.
В этом смысле российским политтехнологам и дипломатам сегодня намного легче обеспечить долгосрочную лояльность узбекского режима; после жестокого подавления мятежа в Андижане (2005) республика превратилась для западного мира в государство-изгоя, в результате чего лишилась возможности маневрировать между Россией и Западом. Пророссийские настроения усиливаются и в Киргизстане, где уже ряд лет отмечается политическая нестабильность, а правительство и оппозиция наперебой делают реверансы в сторону Москвы, стремясь заручиться ее поддержкой во внутриполитической борьбе. Таджикистан же сегодня имеет относительно неплохой имидж в глазах мирового сообщества, светская оппозиция страны практически нейтрализована, единственная более или менее влиятельная оппозиционная партия - ПИВТ («Партия исламского возрождения Таджикистана») - не годится в союзники, если принять во внимание исламофобию нынешнего руководства РФ. Таким образом, у российской дипломатии остается в Таджикистане все меньше рычагов для оказания воздействия на его внутриполитическую ситуацию. Единственная ахиллесова пята республики - сохраняющаяся массовая трудовая миграция в Россию. Без нее таджикскую экономику ждет неминуемый коллапс, так как ежегодно общий объем валютных поступлений в страну от трудовых мигрантов составляет от 1 до 2 млрд. долл., а бюджет государства не превышает 500 млн. долл. В этой связи За-
кон «О миграции», принятый недавно в РФ, вполне может быть использован в интересах внешней политики Москвы для оказания давления на страны, экономика которых держится на плаву лишь благодаря существованию трудовой миграции. Дело в том, что в указанном документе предусматривается выделение квоты на количество трудовых мигрантов для каждого из основных государств - поставщиков рабочей силы на российский рынок труда. В результате такой политики РФ (путем принятия данного законодательного акта) обеспечила себе превосходный и вполне легальный механизм давления на большую часть стран СНГ, в первую очередь на Таджикистан. Действительно, государствам, выбравшим «неправильную» ориентацию, можно, мотивируя потребностями российского рынка, урезать квоту. Для «правильных» государств квоту можно повысить или хотя бы сквозь пальцы смотреть на пребывание на территории страны значительного количества иностранных граждан.
Тем не менее трудовая миграция - сложный фактор, использование которого в качестве «геополитической дубинки» способно привести к непредсказуемым последствиям, в том числе в сфере таджикско-российских отношений. Ведь в стране, где отсутствует сильная оппозиция, зачастую невозможно предугадать, кто придет к власти в случае новых политических потрясений и насколько новые лидеры будут лояльны к РФ. Таким образом, для дальнейшего развития российско-таджикских отношений необходимы новые подходы и иные механизмы воздействия. Эти задачи дипломатия РФ пытается решить в течение нескольких последних лет. И самое главное ее достижение на этом направлении состоит в том, что сегодня в России уже понимают: без учета интересов Душанбе любая выработанная стратегия по обеспечению долгосрочной пророссий-ской ориентации Таджикистана окажется малоэффективной.
Когда в 1991 г. руководство РФ принимало решение о выходе из состава СССР, оно следовало достаточно простой логике: нет смысла растрачивать свои и без того недостаточные ресурсы на подъем отсталых экономик других советских республик. Напротив, необходимо направить все имеющиеся резервы на нужды российских реформ, сделать рывок вперед и уже в новом качестве и с новыми силами вернуться как на мировую арену, так и на постсоветское пространство. При этом возможность выхода бывших субъектов СССР из сферы влияния Москвы всерьез не рассматривалась: во-первых, реформирование экономики РФ, как тогда были увере-
ны, не должно занять много времени; во-вторых, экономики большинства советских республик настолько «привязаны» к метрополии, что, казалось, у них нет иного выхода. В первые десять лет после обретения независимости Таджикистан являл собой живой пример страны, у которой действительно «не было выхода». В период гражданской войны экономика республики фактически находилась в коллапсе, территория была поделена на зоны влияния, а правящий режим был еще слишком слаб, удерживаясь у власти в основном благодаря военной помощи РФ и предоставляемым ею экономическим льготам. В такой ситуации правительство РТ проводило практически одновекторную внешнюю политику, а Таджикистан был одним из главных форпостов России в ЦА, т.е. единственной страной региона, где в полной мере сохранялось крупномасштабное военное присутствие РФ. Достаточно сказать, что в середине 90-х годов только контингент российских пограничников насчитывал около 17 тыс. военнослужащих. Разумеется, власти РТ, полностью зависимые от содействия России, если и говорили о своих интересах, то лишь в форме просьб и пожеланий, которым Москва могла пойти навстречу, а могла и не пойти: на российско-таджикских отношениях это никак не сказывалось.
Положение стало несколько меняться после заключения в июне 1997 г. Договора о мире, положившего конец многолетней гражданской войне. Наступившая политическая стабильность обеспечила устойчивый рост макроэкономических показателей; уровень жизни немного повысился, быстрыми темпами шло послевоенное восстановление разрушенной инфраструктуры республики. Центральная власть постепенно покончила с беспределом полевых командиров, разоружила формирования военной оппозиции, нейтрализовала политические партии, которые сегодня уже не в состоянии говорить с правительством на равных. Установившаяся стабильность сделала страну более привлекательной для иностранных капиталовложений, и сегодня их поток в республику сдерживают лишь неумелая инвестиционная политика властей РТ, а также высокий уровень коррупции в среде местной номенклатуры. Таджикистан выбран в качестве одной из стран - участниц программы ООН «Цели развития тысячелетия», что в долгосрочной перспективе гарантирует республике доступ к льготным кредитам и инвестициям международных донорских организаций. В результате страна получила возможность проводить уже расширенную многовекторную внешнюю политику, иногда отдаляясь от
российского вектора настолько, что это становилось причиной тревоги и раздражения РФ. С течением времени Душанбе все решительнее заявляет о своих интересах при контактах с Москвой.
Основные интересы республики в сфере внешней политики можно сформулировать следующим образом.
Во-первых, ее руководство заинтересовано в скорейшем привлечении крупномасштабных инвестиций в энергетический и алюминиевый секторы, которые призваны (по замыслу госэкспер-тов) сыграть роль своеобразного локомотива в развитии экономики республики. Особое значение придается реализации мегапроекта, еще в 60-х годах разработанного Госпланом СССР, - сооружению каскада ГЭС на реке Вахш, в первую очередь, завершению строительства крупнейшей Рогунской ГЭС. Стратегическая задача правительства заключается в том, чтобы превратить Таджикистан в такого же поставщика энергоресурсов, как соседние Казахстан или Туркменистан, только в качестве сырья будет выступать электроэнергия.
Во-вторых, для руководства РТ важно обеспечить безопасность как внутри страны, так и в регионе. При этом речь идет не только и не столько о безопасности в целом, сколько об обеспечении стабильности существующего политического режима и сохранении сложившейся на сегодняшний день системы распределения власти.
Некоторое охлаждение в российско-таджикских отношениях в 2002-2003 гг. обусловливалось растущим недовольством правительства РТ, вызванным явным нежеланием России инвестировать в экономику государства. Таджикистан тогда нуждался не столько в экономической помощи, сколько в реальных крупномасштабных вложениях; не получив их от Москвы, Душанбе стал искать финансовые источники за пределами СНГ, что и вызывало раздражение Кремля. При этом РФ оставалась для руководства РТ наиболее предпочтительной как в качестве инвестора, так и в качестве стратегического партнера. Обе стороны связывали многолетние партнерские отношения, а таджикская политическая элита всегда отличалась пророссийскими настроениями. По большому счету лидерам республик ЦА гораздо удобнее сотрудничать с Россией, чем с западными странами и международными донорскими организациями, которые увязывают оказываемую ими помощь с рядом дополнительных требований в сферах соблюдения прав человека и демократизации общества. РФ же, как правило, применяет более
прагматичный подход, не обременяя своих партнеров «неудобными» условиями, кроме разве что негласного, но легко выполнимого настояния соблюдать лояльность. Однако таджикская экономика крайне нуждалась в инвестициях, и к началу 2002 г. правительству республики было уже не столь важно, откуда они будут поступать - из России, Китая, Ирана или государств Запада. Таким образом, во внешней политике и руководство РТ постепенно перешло к применению жесткого прагматизма, поставив практические вопросы выше идеологических и исторических рамок или личных предпочтений.
В октябре 2004 г. в отношениях между Душанбе и Москвой произошло событие, которое журналисты и эксперты охарактеризовали как «исторический прорыв» и «триумфальное» возвращение России в регион. В ходе визита президента РФ Владимира Путина в Таджикистан было подписано 15 соглашений. Для РТ наиболее значимыми являлись договоренности об инвестициях в экономику республики (около 2 млрд. долл.), прежде всего в энергетику и производство алюминия. В ответ на это таджикские власти согласились на ряд существенных уступок в области военностратегического сотрудничества. В частности, было заключено соглашение о создании в Таджикистане постоянной военной базы РФ и передаче в собственность России оптико-электронного узла «Нурек», имеющего особое значение для российской армии. Казалось, что многолетние усилия правительства РТ наконец-то увенчались успехом и осталось не так уж много времени до того момента, когда «локомотив» местной экономики заработает на полную мощность (что планировалось еще в советский период). Эйфорию по поводу неожиданно открывшихся новых перспектив в полной мере испытывали все слои таджикского общества - от официальных лиц до представителей оппозиции и СМИ. Однако через некоторое время обозначился ряд дополнительных обстоятельств, осложнивших реализацию достигнутых договоренностей.
Во-первых, соглашения не предусматривали прямого участия в инвестиционных программах государственных органов РФ. За реализацию таджикских мегапроектов взялись два крупнейших представителя российского бизнеса: транснациональные компании «Русал» и РАО «ЕЭС». Москва фактически выступила лишь в роли посредника между российским бизнесом и правительством РТ. На практике это означало отсутствие каких-либо весомых гарантий со стороны российского государства - о деталях реализации соглаше-
ний таджикскому руководству предстояло договариваться непосредственно с главами обеих компаний. Соответственно, если в ходе диалога с инвесторами не удастся достичь консенсуса, то договор становится недействительным; с другой стороны, соглашение о сотрудничестве могло оказаться в своей заключительной форме далеко не столь выгодным для Таджикистана, как это казалось на первый взгляд.
Во-вторых, выяснилось, что у российских компаний есть свои собственные интересы, соблюдение которых, естественно, имеет для них первоочередное значение. Обе структуры не собирались работать себе в убыток из альтруистических побуждений, старались вложить в проекты как можно меньше средств, параллельно обговорив максимальную долю в прибыли.
Для «Русала» - одной из крупнейших алюминиевых компаний мира - строительство Рогунской ГЭС представляло интерес лишь с точки зрения получения доступа к дешевой электроэнергии, что позволило бы увеличить выплавку металла и снизить себестоимость его производства. Соответственно, для компании проект становился экономически выгодным только в том случае, если она держала в своих руках весь процесс получения алюминия - от добычи и доставки сырья по толлинговой схеме в Таджикистан, выработки на месте электроэнергии, а также самого металла, до реализации продукции на мировом рынке. Для этого «Русалу» было необходимо установить контроль над «Тадазом» (Таджикским алюминиевым заводом) - основным источником валютных поступлений в бюджет республики. В данном случае «Тадаз» и Рогунская ГЭС (плюс еще один алюминиевый завод, который «Русал» собирался построить на юге страны) должны были стать частью международной системы алюминиевого производства и реализации, действующей в рамках и под полным контролем «Русала». Что же касается РАО «ЕЭС», то компания рассматривала строительство Сангтудинской ГЭС только с точки зрения получения максимальной прибыли от продажи электроэнергии за рубеж. Соответственно, эта фирма собиралась вложить в проект как можно меньше средств, стараясь при этом получить хотя бы часть необходимых финансов из бюджета РФ, что существенно затянуло выполнение проекта. С другой стороны, она настаивала на увеличении срока окупаемости проекта (т.е. периода, в течение которого инвестор использует прибыль предприятия для возмещения своих расходов). Не удивительно, что вскоре переговоры о реализации мегапроектов
превратились в изнурительный торг между заказчиком (правительством республики) и инвесторами. В результате диалог с «Русалом» ни к чему не привел. Едва начавшееся строительство Рогунской ГЭС было остановлено, а 26 апреля 2007 г. власти Таджикистана объявили о расторжении миллиардной сделки. К неудовольствию чиновников республики, «Русал» отказался и от модернизации «Тадаза», расположенного вблизи узбекской границы. По мнению правительства РТ, политическое давление со стороны Узбекистана заставило «Русал» (возможно, и политическое руководство РФ) свернуть планы, касающиеся как Рогунской ГЭС, так и алюминиевого завода. Тогда же президент Таджикистана заявил, что страна будет достраивать Рогунскую ГЭС, используя внутренние ресурсы. Однако параллельно власти республики активно ведут поиск новых инвесторов - правда, уже за пределами СНГ. При этом они заявили, что к международному консорциуму, создаваемому для завершения проекта этой ГЭС, может присоединиться любая российская фирма (кроме «Русала»). Переговоры с РАО «ЕЭС» прошли более успешно, но Душанбе пришлось пойти на значительные уступки, почти в два раза увеличив время окупаемости Сангтудинской ГЭС. На деле это означает, что реальные дивиденды от построенной ГЭС и продажи произведенной ею электроэнергии (пуск первого агрегата намечен на декабрь 2007 г.) бюджет страны получит намного позже намеченного раннее срока.
Сегодня наблюдатели отмечают наступление очередного периода некоторого охлаждения в отношениях между двумя государствами. Таджикское руководство, мягко говоря, не испытывает удовлетворения по поводу срыва строительства Рогунской ГЭС и заключения менее выгодных для себя соглашений с РАО «ЕЭС». Вполне возможно, что некоторые высшие официальные лица РТ чувствуют изрядное раздражение, так как в ходе переговоров (2004) Россия добилась практически всех выгодных для себя уступок в области военно-стратегического партнерства. Однако большинство соглашений о сотрудничестве в экономической сфере, столь важных для Таджикистана, не выполняются. Да и РФ вряд ли испытывает удовлетворение, наблюдая за усилившейся активностью таджикских дипломатов и чиновников за пределами СНГ. В последнее время интерес к энергетическому сектору республики проявляют Китай, Иран и Индия. К тому же правительство РТ активно ведет поиск других зарубежных инвесторов как на Западе, так и в странах Ближнего и Среднего Востока. ИРИ уже взяла на
себя строительство Сангтудинской ГЭС-2 и успешно реализует этот проект. Вполне возможно, что КНР вскоре заключит соглашение о сооружении двух ГЭС средней мощности на реке Зеравшан. Однако можно предположить, что особое недовольство Москвы вызывает возрастающая активность Душанбе по отношению к Кабулу. Сюда входят активно лоббируемые Тегераном планы по созданию новых транспортных путей (например, строительство железной дороги и ЛЭП) из Таджикистана через территорию Афганистана в ИРИ и далее. А Исламабад изъявляет готовность вложить 500 млн. долл. в сооружение линии электропередачи (протяженностью в 1000 км) от строящейся в РТ Рогунской ГЭС через Кабул в Пешавар. Кроме того, планы по реализации совместных таджикско-афганских гидроэнергетических мегапроектов на пограничной реке Пяндж, лоббируемые США, вряд ли находят понимание и поддержку в РФ. Таким образом, многовекторный характер таджикской дипломатии постепенно усиливается, во многом - за счет российского направления. Однако говорить о переориентации таджикской внешней политики с РФ на третьи страны не приходится: вектор Москвы остается доминантным и в ближайшее время положение вряд ли кардинально изменится.
На отдаленный период можно спрогнозировать три основных варианта развития российско-таджикских отношений.
1. Вариант первый - интеграционный. Усиление вектора РФ во внешней политике РТ вплоть до восстановления односторонней ориентации или же интеграции в единое государственное образование. Необходимыми условиями реализации подобного сценария являются экономическая выгода и дивиденды для обеих сторон, в первую очередь для Таджикистана. Как минимум, это предполагает расширение существующих в республике и создание новых российских инвестиционных проектов. Политическое и военностратегическое влияние Москвы становится в сегодняшнем Таджикистане все более зависимым от развития сотрудничества в сфере экономики. Сложное социально-экономическое положение республики все чаще заставляет ее чиновников рассматривать вопросы внешней политики сквозь призму экономических интересов. Таджикистан мог бы согласиться на интеграцию с бывшими собратьями по СССР в виде создания единого таможенного союза или иного объединения, вступление в которые принесло бы казне РТ существенные экономические дивиденды. Однако большой вопрос в том, согласятся ли остальные государства СНГ, например Узбе-
кистан или Россия, на снижение транзитных пошлин за транспортировку таджикских товаров и грузов по своей территории. Этот вариант предполагает также приход в Таджикистан крупного российского бизнеса. Сегодня правительство РФ не в состоянии взять на себя реализацию инвестиционных проектов на постсоветском пространстве, зато такой возможностью обладают крупные транснациональные российские компании, не только имеющие значительные финансовые ресурсы, но и способные лоббировать свои интересы в высших эшелонах власти Москвы. В большой российской политике ныне аналитики выделяют семь-восемь основных «центров влияния» - номенклатурно-политических групп (НПГ) или альянсов (в том числе «Газпром», «Роснефть», Банк «Россия», государственное унитарное предприятие «Рособоронэкспорт», АО «Российские железные дороги», «Базовый элемент»), пришедших на смену финансово-промышленным группам, определявшим российскую политику в 90-х годах. В отличие от их предшественников для этих НПГ характерны больший уровень слияния с властью и, соответственно, более высокая степень лояльности. Скорее всего, перспективу внешней политики РФ будут определять не только чисто государственные интересы, но и цели российских НПГ. Последние, а также дипломаты РФ все чаще выступают на территориях стран Содружества в тандеме, дополняя и поддерживая друг друга. Однако если экономика государств СНГ не будет представлять интереса для крупного российского бизнеса, то все заявления и планы относительно экономического сотрудничества и продвижения интеграции останутся на бумаге. Таджикистан интересует лишь те НПГ, которые специализируются в сфере энергетики и на производстве цветных металлов. А в крайне монополизированной российской экономике таких компаний отнюдь не много. Прежде всего к ним относятся упомянутые нами выше «Русал», отношения с которым у руководства РТ безнадежно испорчены, и РАО «ЕЭС», уже вовлеченная в строительство ГЭС «Сангтуда-2». Однако состояние дел в российской энергетике оставляет желать лучшего, а все ресурсы РАО «ЕЭС» сегодня уходят на реформирование отрасли. Так как аналогичная реорганизация недавно практически провалилась в США (глава РАО «ЕЭС» Анатолий Чубайс, инициируя реформу возглавляемой им отрасли, ссылался на американский опыт), то вряд ли в ближайшей перспективе у этой российской компании появятся новые возможности для расширения своего присутствия в Таджикистане. Таким образом, ресурсов для нара-
щивания экономического присутствия РФ немного, что существенно снижает вероятность усиления пророссийского направления в таджикской внешней политике.
2. Вариант второй - конфронтационный. Он предполагает резкое уменьшение влияния России в Таджикистане и переориентацию внешней политики последнего на третьи страны. В развитии подобного сценария (если он станет возможным) решающую роль сыграет и экономический фактор: допустим, что одна из третьих стран инициирует крупномасштабные инвестиции в стратегические для РТ отрасли экономики. В этом случае таджикское руководство вполне может согласиться на расширение военно-стратегического сотрудничества с третьей стороной - вплоть до открытия военной базы или вступления в геополитические альянсы и объединения, недружественные России (в частности, ГУАМ). Реакцию Москвы на такое развитие ситуации можно предугадать на примере состояния сегодняшних российско-грузинских или российско-молдавских отношений. Единственный эффективный рычаг воздействия на Душанбе - трудовая миграция в Россию. Перекрыв или даже существенно уменьшив этот поток, руководство РФ способно настолько обострить социально-политическую ситуацию в РТ, что речь может пойти о выживании ее режима. В этом случае возможно сделать ставку на смену властей страны и «проталкивание» в руководство республики более лояльного представителя правящей элиты. Однако использование столь мощного рычага воздействия, как трудовая миграция, может привести к непредсказуемым последствиям. Сегодня в РТ нет оппозиционной партии или движения, на которые могли бы опереться политтехнологи РФ. Поэтому социально-экономическая дестабилизация способна вызвать неконтролируемые политические процессы и приход к власти партии или движения резко антироссийской направленности.
3. Вариант третий - эволюционный. Сохранение статус-кво при постепенном усилении многовекторного характера внешней политики Душанбе. С одной стороны, данный сценарий предполагает, что сотрудничество между двумя странами в военной и стратегической сфере сохранится на прежнем высоком уровне. С другой стороны, параллельно начнется относительно мирный (без резких потрясений) постепенный отход Таджикистана от ориентации исключительно на Россию. Эволюционный вариант наиболее приемлем для обоих государств в плане соблюдения обоюдных интересов. Результаты осуществления первого и второго сценариев с
трудом поддаются долгосрочному прогнозу с точки зрения учета экономических и политических рисков. Поэтому, скорее всего, российско-таджикские связи будут развиваться по третьему варианту. Однако это не исключает, что по ходу реализации данного сценария возникнут сложности; вероятно, для Москвы и Душанбе возможны периоды охлаждения отношений, а также недопонимания. В этом случае многое будет зависеть от умения руководства обеих стран пресекать развитие конфронтации.
«Центральная Азия и Кавказ» Лулео (Швеция), 2007 г., № 5, с. 98-108.
А. Князев,
доктор исторических наук, профессор Киргизско-российского славянского университета ИНТЕГРАЦИОННЫЕ ПРОЕКТЫ И ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЕ СОПЕРНИЧЕСТВО В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ
С момента распада СССР на постсоветском пространстве было образовано множество интеграционных объединений как военно-политического, так и экономического характера. Однако большинство из них оказывались ареной выяснения отношений между государствами-участниками и фактически не оправдали возложенных на них надежд. В первую очередь это относится к наспех созданному Содружеству Независимых Государств, чьей главной и основной функцией было, как теперь уже вполне очевидно, обеспечение цивилизованного характера постсоветского «развода» и условий для возникновения новых конфигураций взаимодействия на пространстве бывшего СССР. Можно согласиться в этом с президентом России В.В. Путиным: «СНГ создавалось, чтобы процесс распада СССР проходил более цивилизованно, с меньшими потерями в экономической и гуманитарной сферах. С этим СНГ справилось... Но у СНГ никогда не было сверхзадачи в экономической интеграции. Если в Европе страны ЕС совместно работали для объединения, то СНГ создавалось для цивилизованного развода. Все остальное - политическая шелуха и болтовня». Единого политического вектора развития стран СНГ не существует, да и существовать не могло. Сохранение некоего политического единства могло бы состояться в том случае, если бы распад СССР стал результатом
