CC BY
342
© Н.П. Страхова, 2006
РОССИЙСКИЙ ТАМОЖЕННЫЙ ТАРИФ 1822 ГОДА
Н.П. Страхова
В 1816 и 1819 гг. Россия, соблюдая постановления Венского конгресса о свободе судоходства по рекам Европы, ввела фрит-редерские таможенные тарифы по европейской торговле. Автором настоящей статьи уже подчеркивалось, что решающим фактором, повлиявшим на введение этих тарифов, был внешнеполитический (с помощью уступок в тарифной политике в Петербурге рассчитывали удержать в стане союзников Англию, Австрию и в особенности - Пруссию)1. Но в 1822 г. Россия возвращается к традиционной таможенной политике, введя протекционистский тариф. Этот тариф в контексте внешней политики России является предметом изучения в настоящей статье.
Тариф 1822 г. в трудах общего характера упоминался неоднократно 2, но специально не исследовался, хотя ряд вопросов требует самостоятельного изучения. К таковым относятся причины резкого перехода от фритредерства к протекционизму. На первый взгляд здесь все ясно: слабая российская экономика нуждалась в покровительственных мерах, и она их получила. Одним из первых это еще в XIX в. констатировал К. Лодыжен-ский 3. В XX в. с ним соглашались многие исследователи 4. Лодыженский, правда, отметил еще и нарушение венских постановлений о свободе торговли другими европейскими державами (они, наоборот, возвысили ввозные пошлины). В его книге был сделан ставший в отечественной историографии традиционным вывод о том, что «с изданием тарифа 1822 г. закончился период воздействия политических отношений на таможенную политику нашего отечества»5.
Но действительно ли после 1822 г. правительство больше не связывало с тарифной политикой никаких внешнеполитических планов? И был ли безусловным отказ от фритредерских принци-
пов? Каковы причины и последствия данного тарифа? Таков круг вопросов, подлежащих рассмотрению на основе как архивных, так и опубликованных источников, которые можно подразделить на несколько групп: законодательные акты, документы официального делопроизводства (дипломатическая переписка, прежде всего), периодическая печать (рупор русских фритредеров - журнал «Дух журналов»; официоз Министерства иностранных дел России - газета «Le Conservatuer Impartial», что означает в переводе «Беспристрастный консерватор»).
Разобраться в сути проблемы невозможно без обращения к предыстории тарифа 1822 года. Как известно, ему предшествовал фритредерский тариф 1819 г., упразднивший таможенную черту между Россией и Царством Польским и установивший таможенную унию этих двух стран. Решив некоторые внешнеполитические задачи, вместе с тем, тариф не принес экономической выгоды ни России, ни Царству Польскому, оказавшись губительным для их экономики. Иностранные товары хлынули на польский внутренний рынок. Сальдо польской торговли оставалось пассивным всю первую треть XIX века 6.
Что касается западноевропейских держав, то они расценивали тариф 1819 г. как удачу своей дипломатии. Несмотря на высокую консоммационную (то есть потребительскую) пошлину, известие о нем было встречено иностранными купцами с удовлетворением. «Дух журналов» поместил в одном из своих номеров статью из английской газеты «The Times» под названием «Надежды англичан по случаю нового русского тарифа», в которой говорилось, что английские фабриканты устроили пышные празднества, поскольку тариф дал фабрикам жизнь, сократил число безработных. «Еще нельзя предвидеть, - указывалось в статье, - исполнятся ли надежды наших фабрикантов на выгодный сбыт мануфактурных
изделий. Высокие пошлины на некоторые из них не страшат никого; действительно они падут на счет потребителей, а не фабрикантов: пошлины, они приложатся к цене товаров, и Русские заплатят их. Важно, что все товары, все мануфактурные изделия, без всякого исключения, к привозу дозволены; а прочему пособить можно...»7
Торжествовали по поводу введения нового российского тарифа во Франции, Австрии и особенно - в Пруссии, получившей льготы для своих товаров (сукно, полотно и кожа), а также возможность транзита сукна в Китай.
Таким образом, за границей верно оценили выгоды от нового российского тарифа, но примеру России не последовали. Как явствует из записки министра финансов Д.А. Гурьева, эти страны, имея, в сравнении с российским, более высокий промышленный потенциал, тем не менее, не спешили выполнять постановления Венского конгресса. Англия облагала товары, потребления которых она не хотела допустить у себя, пошлиной от 50 до 96 % их стоимости. Причем при такой высокой пошлине островное положение страны и множество военных кораблей, патрулирующих у ее берегов, позволяли не бояться контрабанды. Пруссия, разрешив ввозить любые товары с выплатой незначительной пошлины, лишала негоцианта права распоряжаться своими товарами, пломбируя их на границе и отправляя в сбытовую контору города, указанного их владельцем. Если товары предназначались для сбыта внутри страны, их владелец платил консоммационную пошлину; если же товары вывозились в другую страну, их владелец такой пошлины не платил, объявляя, через какой пограничный пункт он хочет вывезти товары. Тем самым ввозная пошлина легко превращалась в транзитную, что способствовало внедрению на российские рынки контрабандных товаров. Во Франции также имелся обширный список запрещенных к импорту товаров, не меньшее количество наименований было запрещено к ввозу в Австрию. Таким образом, делал вывод Д.А. Гурьев, «не углубляясь в рассмотрение торговых законов других стран, можно с уверенностью сказать, что все они применили запретительный принцип для защиты собственной промышленности ...»8.
Но хотя европейские партнеры России не выполнили венских соглашений о торговле, это
не мешало им не только требовать от русского правительства все новых уступок, но и облагать российские товары высокими пошлинами. Так поступала, в частности, Великобритания, на что жаловался в письме к статс-секретарю по иностранным делам России И. Каподистрии петербургский купец И. Кре-мер, приложивший к письму в подтверждение своих жалоб ведомости товаров 9. О невыгодах морской торговли с Англией неоднократно сообщал генеральный консул в Лондоне
А.Я. Дубачевский 10. Его коллега Ф.Ф. Борель в 1820 г. писал из Лиссабона статс-секретарю по иностранным делам России К.В. Нессельроде, что Англия, Австрия и Франция через своих консулов пытаются помешать российской хлебной торговле с Португалией и борются за установление на нее своей монополии 11. В другом своем письме от 16 (28) декабря 1821 г. Борель сообщал о большом влиянии Англии на португальское правительство в вопросе о тарифной политике: под давлением англичан в Португалии был принят таможенный тариф, увеличивший ввозные пошлины и нанесший удар по российской торговле с этой страной 12.
В одной из записок К.В. Нессельроде, составленной в конце 1819 г., также подчеркивались невыгоды торговли с Англией, которая со времен континентальной блокады не только не уменьшила пошлины, но даже увеличила их на некоторые товары. Нессельроде отмечал, что особенно страдает от этого польская и российская торговля лесом 13.
В донесении российского генерального консула в Данциге Гейдекена на имя директора Департамента внешней торговли от
19 (31) января 1820 г. говорилось, что торговля от этого порта в основном заключается в вывозе хлеба и леса из присоединенных к России польских областей, но именно на эти товары Англия повысила ввозные пошлины 14.
Подводя итог этим сообщениям, Д.А. Гурьев отмечал, что принятые в Англии, Франции, Португалии и Испании правила ввоза зерна заставляют предполагать, что вывоз российского хлеба в будущем окажется «весьма незначительным и во всяком случае чрезвычайно ненадежным источником доходов»15.
От транзитного сбора с зерна на прусской границе, равнявшегося 1,5-3 %, страда-
ла торговля Царства Польского 16. А России принес убытки транзит прусских сукон в Китай. В записке Комиссии таможенных и торговых дел, составленной в январе 1822 г. на имя Гурьева, делался вывод, что торговля прусскими сукнами неправильно называется транзитной, ибо ведется она «на счет и страх российского купечества», покупавшего сукно у Пруссии за наличные деньги (от гибели сукна в пути теряла Россия, но не Пруссия). Члены Комиссии подчеркивали, что прусские сукна могут быть с успехом заменены отечественными и что суммы, выплачиваемые Пруссии за сукно, лучше было бы обратить на поддержку собственных суконных фабрик 17. Уменьшение пошлин на ввоз из Пруссии шерсти, кож и полотна также ничего не принесло, кроме вреда. Несмотря на ущерб, понесенный Россией, Пруссия была недовольна условиями транзита сукон и требовала расширения льгот для торговли ими 18.
Тариф 1819 г. надолго запомнился купечеству. Например, его пагубные для российской торговли и промышленности последствия подробно перечисляются в записке Московского купеческого общества, составленной в 1823 г., и трактате «Патриотическое рассуждение Московского коммерсанта о внешней российской торговле», который также датируют 1823-м годом 19. Возможно, русская буржуазия, слабая экономически и политически, привыкшая к покровительству, боялась самостоятельности и преувеличивала пагубность фритредерских тарифов. Однако вредные последствия фритредерской политики для экономики страны подтверждаются не только суждениями буржуазии, но и заявлениями членов правительства, утвердивших в свое время тариф 1819 года. Так, Нессельроде в письмах дипломатическим представителям России за границей неоднократно констатировал упадок торговли, сельского хозяйства и промышленности и безуспешность мер, направленных против контрабанды 20.
Самым убедительным свидетельством отрицательного воздействия тарифа 1819 г. на экономику страны являются статистические данные. В результате действия тарифа 1819 г. промышленные изделия Западной Европы наводнили рынки России. Так, например, если в
1819 г. было привезено из-за границы шерстя-
ных изделий на сумму 8 471 тыс. руб., то в 1821 г. - на 19 634 тыс. руб. ассигнациями. Общая стоимость привозимых хлопчатобумажных товаров увеличилась с 15 376 тыс. руб. в 1819 г. до 22 931 тыс. руб. ассигнациями в
1820 году 21. Уже в 1820-1821 гг. ввоз товаров впервые в текущем столетии превысил вывоз. Если в 1819 г., согласно данным С. Гулишам-барова, было вывезено товаров на сумму
215.1 млн руб. ассигнациями, а ввезено - на
177.1 млн руб., то в 1820 г. эти цифры составили соответственно 222,5 и 245,2 млн руб., а в
1821 г. - 200,1 и 208 млн рублей 22.
Вредные последствия тарифа 1819 г. очевидны были и для фритредеров. По крайней мере, «Дух журналов» воздержался от восторженных откликов на данный тариф. Что касается протекционистов, то их протесты стали весомее. Но нельзя утверждать, что именно их требования привели к отказу от тарифа 1819 г.: позиции русской буржуазии не были столь экономически прочными, чтобы заставить правительство изменить свою политику в области торговли. В необходимости возврата к протекционистской системе российское правительство убедил целый комплекс факторов, как внутренних, так и внешних. Это и отрицательные для русской экономики последствия тарифа 1819 г., который современники считали вторым разорением после нашествия Наполеона, и сохранение в странах Западной Европы запретительных тарифов, и, наконец, изменения в международной обстановке. После 1820 г. Священный союз от деклараций переходит к вооруженной борьбе с революционным движением (подавление неаполитанской, испанской революций). В 1821 г. в связи с греческим восстанием обострился Восточный вопрос. Убедившись в невозможности решить греческую проблему в рамках Священного союза, Россия, уже достаточно окрепшая после наполеоновских войн, постепенно переходит к более самостоятельным действиям.
Во внешнеторговой политике русского правительства в этот период также наблюдается постепенный отход от венских трактатов по вопросам торговли, о чем свидетельствуют указы, изданные в целях поощрения ряда отраслей отечественной промышленности. Так, в 1820-1821 гг. появилось несколько указов в защиту интересов владельцев рос-
сийских красильных и ситцевых фабрик 23. В целях поощрения добычи соли в Крыму с 1(13) июля 1820 г. запрещалось ввозить иностранную соль в Одессу и другие порты Черного и Азовского морей 24.
Намереваясь предотвратить использование на внутреннем рынке прусских сукон, предназначенных для транзита в Азию, Александр I указом от 15 (27) декабря 1820 г. отменил некоторые статьи действующего положения о сроках обмена этих сукон на Кяхтин-ской таможне и взыскании дополнительной пошлины. В указе от 10 (22) февраля 1821 г. говорилось, что для поощрения выпуска хлопчатобумажных и шелковых изделий отечественными фабриками, а также для развития виноделия на аналогичные импортные товары повышаются консоммационные пошлины, взимаемые на российских таможнях. Принимались меры и для поощрения польской торговли. Так, указом от 10 (22) февраля 1821 г. с целью поддержки варшавских ярмарок пошлины на иностранные товары, ввозимые в Россию с этих ярмарок, при оплате таможенных сборов в Варшаве были снижены на 20 % 25.
Хотя все эти мероприятия свидетельствовали о постепенном возвращении к протекционистской системе, интересов Пруссии они существенно не задевали. Гораздо более страдали Англия (оттуда ввозились сахар и хлопчатобумажные ткани) и Франция (оттуда ввозился шелк). Не случайно поэтому политика российского правительства, направленная на поощрение деятельности отечественных фабрик, вызвала недовольство прежде всего в Лондоне. Английский посол в России Ч. Бэгот протестовал против высоких пошлин на низкосортный сахар (лумп), ввозимый из Англии, в ответ на что ему напомнили, сколь высокими пошлинами облагается в Великобритании строевой лес, железо и пшеница 26.
Министерство иностранных дел России обратилось к английскому правительству с предложениями о взаимных уступках. Но эти предложения были обойдены молчанием. Тем не менее, не желая углублять англо-русские противоречия, особенно в период обострения, в связи с греческим восстанием, Восточного вопроса, а также ввиду заинтересованности в английских займах, русское правительство пошло на односторонние уступки Великобри-
тании по поводу снижения ставок на английский сахар 27. В документах не прослеживается так отчетливо, как это было при подготовке тарифа 1816 г., связь между введением нового тарифа и политикой Великобритании в вопросе о займах. Но тот факт, что после издания тарифа 1819 г. уже в сентябре 1820 г. было подписано соглашение между министром финансов Гурьевым и банкирскими домами «Беринг и К°» в Лондоне и «Гопе и К°» в Амстердаме об открытии займа в 40 млн руб. серебром, дает возможность предположить эту связь. Не случайно русское правительство старалось сгладить противоречия в торговых вопросах и в последующий период: в 1822 г. в Англии был размещен еще один российский заем в 43 млн руб. серебром при
5 % годовых. Соглашение подписали посол в Лондоне Х.А. Ливен и банкир Ротшильд 28.
Несмотря на явное стремление Петербурга считаться с торговыми интересами Пруссии, прусские купцы продолжали высказывать недовольство указами Александра I, направленными на поддержание отечественной промышленности. Но на их просьбы о сохранении отдельных льгот для их товаров русское правительство, как правило, отвечало отказом. Д.А. Гурьев, рассуждая по данному поводу, подчеркивал, что «нигде не почитается несправедливостью предохранение собственной промышленности от упадка, хотя бы то и уменьшало выгоды иностранных фабри-кантов»29. Таким образом, даже фритредерс-ки настроенный министр финансов не мог не считаться с интересами национальной экономики. Упадок промышленного производства в стране заставил его в своей практической деятельности доказывать необходимость протекционистской системы. Так, в августе 1821 г. он обратился к Александру I с запиской «О положении заграничной торговли в 1820 и
1821 гг.», в которой нарисовал картину бедствий, причиненных экономике России тарифом 1819 года. В документе говорилось, в частности, об упадке фабрик тонких сукон, не выдержавших конкуренции с иностранными, особенно с силезскими, сукнами, о возрастании привоза пряденой бумаги ежегодно от
30 тыс. пудов до 150 тыс. и более (в 1820 г. было ввезено 210 тыс. пудов), что помешало сбыту отечественной продукции. В заключе-
ние министр финансов предлагал создать особый комитет, целью которого будет рассмотрение положения в торговле и «изыскание необходимых средств к отвращению угрожающих последствий»30.
Император согласился с предложениями Гурьева и назначил членами комитета по рассмотрению положения во внешней торговле
В.П. Кочубея, Д.А. Гурьева, М.М. Сперанского, К.В. Нессельроде и И. Каподистрию. В результате работы комитета были предложены мероприятия по улучшению экономического положения страны: вновь ввести некоторые запреты на ввоз иностранных товаров; разграничить управление российскими таможнями и управление таможнями Царства Польского; впредь не разрешать транзита иностранных сукон для продажи в Азии. Но поскольку в русско-прусском соглашении от 7 (19) декабря 1818 г. было оговорено, что ни одна из сторон без согласия другой не может изменять пошлины, члены комитета постановили начать переговоры с Пруссией по поводу изменения некоторых статей конвенции 31. Таким образом, в Петербурге, даже учитывая сложившееся положение в российской торговле и промышленности, не считали возможным изменять конвенцию в одностороннем порядке, надеясь договориться с Пруссией о взаимных уступках. Тем временем прусский король в одностороннем порядке ввел 25 октября 1821 г. новый тариф, предусматривавший значительное увеличение пошлин на ввоз иностранных товаров. Он был крайне невыгоден для России и Царства Польского, поскольку ввозные пошлины на традиционные предметы их экспорта в Пруссию (сельскохозяйственная продукция, лес, железо) были повышены в 3-4 раза 32. Кроме того, пострадала транзитная торговля через порты Данциг, Эльбинг, Кенигсберг. Поскольку прусский тариф явился нарушением конвенции от
7 (19) декабря 1818 г., российскому посланнику Д.М. Алопеусу предписывалось сообщить берлинскому кабинету, что и Россия в таком случае считает себя вправе изменять пошлины. В письме от 11 (23) декабря 1821 г. Нессельроде указывал, что Алопеус должен просить прусское правительство договориться об отмене и аннулировании акта от 7 (19) декабря 33. В личном письме прусскому королю
Фридриху-Вильгельму III Александр I предложил начать переговоры о пересмотре указанной конвенции, подчеркнув, что, ввиду отказа других европейских государств последовать примеру России в тарифной политике, Империя и Польша сделались обширным складом всех заграничных мануфактурных изделий, в силу чего правительство намерено защитить свою промышленность новым тарифом. Прусский король в ответном письме от 22 марта 1822 г., не давая конкретных обещаний, лишь сообщал, что предложения русского правительства детально изучаются 34.
Не дожидаясь решения по данному вопросу и, очевидно, сознавая, что Берлин постарается затянуть переговоры 35, в то время как тяжелое экономическое состояние России требовало перемен во внешнеторговой политике, Александр I подписал 12 (24) марта 1822 г. Манифест, провозглашавший введение с
31 марта (12 апреля) 1822 г. протекционистского тарифа по европейской торговле. Целью тарифа, как говорилось в документе, являлось покровительство отечественной промышленности, ограничение свободного ввоза всех иностранных товаров и приведение российских таможенных положений в соответствие с таможенными положениями других стран 36. Таким образом, в Манифесте констатировалось нарушение европейскими государствами венских постановлений о торговле и объяснялось, что этот факт побудил русское правительство вернуться к протекционизму. В таком же духе раскрывались причины издания нового тарифа и в официозе Министерства иностранных дел России «Le Conservateur Impartial», где были помещены сам манифест и обширные к нему комментарии 37.
По тарифу 1822 г. из 900 статей запрещалось к привозу 300 видов товаров, а разрешенные к ввозу предметы облагались высокими пошлинами. Отдельные сорта бумажных, шелковых, шерстяных тканей, вина, пряностей, табака, сахара облагались пошлиной от 100 до 250 % их стоимости, набивные ткани и сукна запрещались к ввозу. Пошлина на чугун составляла 600 %, а на железо - 250 % их стоимости38. Беспошлинный ввоз машин и низкие пошлины на хлопок-сырец, а также запрещение вывоза готовой продукции призваны были содействовать развитию текстильной промышленности.
Указом от того же числа объявлялось, что в порядке исключения из нового тарифа за Пруссией до конца 1822 г. сохранятся льготы на ввоз в Россию льняных, пеньковых, шерстяных и кожаных изделий, количество которых, однако, ограничивалось 39. Предоставляя временные льготы Пруссии, российское правительство надеялось до конца года добиться от Берлина согласия на отмену конвенции 1818 года. Этот факт лишний раз подтверждает, во-первых, стремление России придерживаться международных соглашений, во-вторых, желание Петербурга не осложнять отношений с Пруссией, особенно в период обострения Восточного вопроса.
23 марта (4 апреля) 1822 г. Нессельроде направил дипломатическим представителям за границей циркулярную депешу с объяснением причин введения нового тарифа. В депеше подчеркивалось, что Англия, Австрия, Пруссия и Франция в 1815-1822 гг. остались верны запретительной системе, описывались бедствия, постигшие Россию и Польшу после заключения конвенции от 7 декабря 1818 г. В оправдание введения тарифа 1822 г. в документе говорилось, что русско-прусская конвенция касалась только торговли двух стран и не препятствовала установлению запретов на ввоз товаров из других европейских государств, поэтому, в сочетании с дополняющими его исключениями для прусских товаров, тариф 1822 г. ничем не нарушает договоров с Пруссией. Именно так предлагалось дипломатическим представителям за границей объяснять причины издания нового тарифа, добавляя при этом, что введение тарифа было мерой «срочной и крайне необходимой»40.
Сам факт сохранения для Пруссии определенных льгот после отказа России от фритредер-ской системы еще раз подтверждает нашу мысль
о том, что на внешнеторговую политику русского правительства после Венского конгресса значительное влияние оказывало стремление Петербурга сохранить мирные отношения с Берлином и использовать Пруссию в качестве своей союзницы. Необходимо отметить, что данной цели Россия в определенной мере достигла. Это, в частности, находит подтверждение в позиции Пруссии в связи с обострением Восточного вопроса в 20-х гг. XIX в. и разрывом русско-турецких отношений. Русское правительство обратилось ко
всем державам - участницам Четверного союза с предложением подписать протокол по Восточному вопросу. Однако подписать этот документ под названием «Гарантийный пакт» удалось только с Пруссией 2 (14) марта 1822 года 41. Согласно протоколу, в случае дальнейшего нарушения Портой русско-турецких трактатов об управлении Дунайскими княжествами, Александр I рассчитывал на содействие союзных держав. Берлинский комитет заявлял, что прусский посланник в Константинополе, действуя сообща с представителями Австрии, Англии и Франции, приложит все усилия, чтобы заставить Порту принять требования России. В случае же отказа Порты от соблюдения существующих договоров, Пруссия была готова присоединиться к мерам, которые будут приняты совместно с другими союзными державами, включая отозвание дипломатических миссий из Константинополя42. Определенных гарантий, как явствует из документа, Пруссия не давала. Но все же это была известная победа русской дипломатии. Лояльность Пруссии во внешнеполитических вопросах, естественно, имела и внешнеполитические основания. Но она могла быть связана также и с внешнеторговой политикой русского правительства, с надеждами Берлина на уступки в вопросах торговли. Предоставленные Россией в новом тарифе льготы для прусских товаров могли служить определенной компенсацией за эту лояльность.
Для Царства Польского был издан особый тариф, не носившей запретительного характера, что явилось еще одной уступкой западно-европейским странам, недовольным возращением России к протекционистской системе. Как верно отмечала Н.С. Киняпина, этот тариф «позволил западным государствам, в первую очередь Пруссии, особенно заинтересованной в сохранении фритредерского тарифа 1819 г., поддерживать прежние экономические связи с Польшей»43.
12 (24) апреля 1822 г. царь утвердил записку Гурьева, в которой сообщалось о восстановлении в связи с введением нового тарифа пограничной черты между Российской империей и Царством Польским и об упразднении русских пограничных таможен и их Главного правления в Варшаве, определялись правила ввоза и вывоза товаров и обложения их пошлинами 44. Тем самым Польше возвращалась таможенная автономия, на осно-
вании этой записки был издан 1 (13) августа
1822 г. Манифест, в котором указывалось на необходимость сохранения свободных отношений в торговле и промышленности обоих государств 45. Новый тариф принес Царству Польскому огромные выгоды. Не случайно польские историки называли его «Великой Хартией» для промышленности Польши 46. Большая роль в разработке данного тарифа принадлежала министру финансов Польши Ф.-К. Любецкому. Некоторые польские историки полагали даже, что этот тариф появился лишь благодаря Любецкому 47. Это, разумеется, преувеличение. Тариф, прежде всего, был вызван объективными причинами: изданием особого русско-польского тарифа правительство Александра I стремилось, с одной стороны, смягчить недовольство на Западе общим для Российской империи тарифом, с другой - оно надеялось теснее привязать Польшу к России (эти же цели в отношении Польши преследовались петербургским кабинетом и при издании тарифа 1819 г., от которого новый тариф для Царства Польского отличался незначительно).
Таким образом, в торговле с Польшей Россия по-прежнему соблюдала фритредерс-кие принципы, установленные в Вене. Правительство последовательно утверждало их и в южной торговле, уделяя неустанное внимание порто-франко в Одессе. Как только царем были утверждены правила применения нового тарифа в Одессе до постройки складочных магазинов, Комиссия таможенных и торговых дел направила на имя Д.А. Гурьева письмо, в котором обосновывалась необходимость разработки для порто-франко постоянных правил, с тем чтобы они не менялись с переменами в тарифе 48. Эти пожелания были учтены. Некоторые отечественные историки утверждали, что с введением тарифа 1822 г. порто-франко в Одессе был практически закрыт49. Думается, это неверная точка зрения: торговля через одесский порто-франко была упорядочена, но не закрыта. Закрытие ее нанесло бы сильный удар по интересам дворян, занимавшихся экспортом хлеба, а взамен приобретавших иностранные товары. Кроме того, закрытие порто-франко вызвало бы еще более сильный протест западных держав. Напротив, в целях дальнейшего развития южной торговли был издан указ, раз-
решавший привозную и отпускную торговлю еще и через Керченский порт 50.
Подведем итоги. Возврат России в
1822 г. к протекционистской системе был осуществлен под влиянием сложного комплекса внутренних и внешних факторов. К первым можно отнести вред, причиненный фритредер-ской политикой российской промышленности и торговле, а также недовольство фабрикантов и купечества. Ко вторым относятся такие, как нарушение всеми европейскими державами венских постановлений о свободе судоходства по рекам Европы, изменение международной обстановки, окрепшие позиции России на международной арене. Но все же утверждать, что с начала 20-х гг. XIX в. царское правительство полностью подчиняет тарифную политику интересам национальной экономики, нельзя. Особые щадящие правила торговли с Пруссией, специальный тариф для Царства Польского, сохранение режима порто-франко в Одессе и распространение его на Керчь (что было выгодно европейским государствам) - все это позволяет сделать вывод о том, что, в некоторой (пусть даже и незначительной) степени, фритредерские принципы сохранялись во внешнеторговой политике России и после введения тарифа 1822 г., а диктовалось это задачами внешней политики России, прежде всего - стремлением сохранить Пруссию в качестве союзницы в условиях обострения Восточного вопроса в связи с греческим восстанием. Как было сказано выше, отчасти данная цель была достигнута. Правда, другие державы примеру Пруссии не последовали, в силу чего «Гарантийный пакт» остался лишь декларацией.
Тариф 1822 г. спас экономику России от окончательного разорения, даже вопреки некоторым исключениям из вновь установившихся правил торговли. Но все же можно утверждать, что на всем протяжении правления космополитично настроенного Александра I тарифная политика России, как никогда, была тесно связана с задачами международной политики, часто в ущерб интересам отечественной торговли и промышленности. С помощью тарифной политики царское правительство пыталось (и в об-щем-то - небезуспешно) избежать международной изоляции.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См. подробно: Страхова Н.П. Тариф 1816 г. во внешнеторговой политике России // Из истории культуры и общественной мысли народов СССР: Сб. науч. ст. М., 1984. С. 57-73; Она же. Тариф 1819 г. во внешнеполитических планах России // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 8, История. 1990. N° 3. С. 43-53.
2 См., например: Обушенкова Л.А. Королевство Польское в 1815-1830 гг.: Экономическое и социальное развитие. М., 1979; Кисловский Ю.Г. История таможни государства Российского, 907-1995. М., 1995; Блинов Н.М. Таможенная политика России XXX вв. М., 1997; Ионичев Н.П. Внешние экономические связи России (IX - начало XX в.). М., 2001.
3 Лодыженский К. История русского таможенного тарифа. СПб., 1886. С. 190.
4 См., например: Покровский С.А. Внешняя торговля и внешняя торговая политика России. М., 1947. С. 212; Киняпина Н.С. Политика русского самодержавия в области промышленности (20-50-е гг.
XIX в.). М., 1968. С. 97.
5 Лодыженский К. Указ соч. С. 191-192.
6 См. подробно: Strzeszewski Cz. Handel zagraniczny K^lestwa Kongressowego (1815-1830). Lublin, 1937. S. 132-133.
7 Дух журналов. 1820. Ч. 38. С. 139-140.
8 Внешняя политика России XIX и начала
XX в. М., 1980. Т. 12. Док. 129. С. 357. (Далее - ВПР.)
9 ВПР. Т. 10. Док. 21. С. 70-72; Примеч. 31.
С. 744-745.
10 См., например: ВПР Т 10. Док. 14; Т. 11. Док. 121.
11 ВПР. Т. 11. Док. 105. С. 330-334.
12 ВПР. Т. 12. Док. 139. С. 396.
13 Архив внешней политики Российской империи. Ф. 133 (Канцелярия). Оп. 468. Д. 2776. Л. 204207. (Далее - АВПРИ.)
14 Там же. Д. 3640. Л. 16 - 16 об.
15 ВПР. Т. 12. Док. 121. С. 384.
16 Strzeszewski Cz. Op. cit. S. 67.
17 ВПР. Т. 12. Док. 419-420.
18 См.: ВПР. Т. 11. Док. 93. С. 267-268.
19 Об этом см. подробно: Страхова Н.П. Полемика фритредеров и протекционистов по вопросам тарифной политики России в первой четверти XIX в. // Вестн. ВолГУ Сер. 4, История. Регионове-дение. Международные отношения. 2002. Вып. 7. Волгоград, 2002. С. 55-69.
20 ВПР. Т. 12. Док. 138. С. 391; Док. 162. С. 465.
21 Киняпина Н.С. Указ. соч. С. 96.
22 Гулишамбаров С.И. Всемирная торговля и участие в ней России. СПб., 1898. С. 168-169.
23 См.: Полное собрание законов Российской империи. 1-е собр. Т. 37. Док. 28210, 28222, 28672. (Далее - ПСЗ-1.)
24 Там же. Док. 28285.
25 Там же. Док. 28496, 28553.
26 См.: ВПР. Т. 11. Док. 213. С. 705-707.
27 ВПР. Т. 12. Док. 77. С. 201-203; См. также: АВПРИ. Ф. 133 (Канцелярия). Оп. 468. Д. 2991. Л. 6063; ВПР. Т. 12. Примеч. 219. С. 694.
28 См.: ПСЗ-1. Т. 37. Док. 28381; ВПР. Т. 11. Док. 165. С. 514-519: ВПР. Т. 12. Док. 181. С. 520-526.
29 ВПР. Т. 12. Док. 64. С. 170.
30 Там же. Примеч. 167. С. 671.
31 ВПР. Т. 12. Док. 230. С. 364-365.
32 См.: ВПР. Т. 12. Примеч. 179. С. 682; Примеч. 228. С. 699.
33 Там же. Док. 138. С. 393-394.
34 Bailleu P. Correspondance Mdite du roi Fradmic-Guillaume III et de reine Louise avec l‘empereur Alexandre I-er d’apms les originaux des archives de Berlin et de Saint-Pitersbourg. Leipzig; Paris, 1900. P. 315-321.
35 Следует отметить, что опасения русского правительства оправдались: лишь после двухлетней таможенной войны с Россией (см.: ВПР. Т. 13. Док. 34, 37, 62, 73, 74, 101, 115, 139; Примеч. 191192, 314-317) Пруссия в 1825 г., наконец, отказалась от требования льгот для своих товаров, подписав прусско-русскую торговую конвенцию (см.: ПСЗ-1. Т. 40. Док. 30264).
36 См.: ПСЗ-1. Т. 38. Док. 20964; Т. 45 (Книга. тарифов). 2-й отдел.
37 Le Conservateur Impartial. 1822. N° 25. P. 150.
38 См.: ПСЗ-1. Т. 45 (Книга тарифов).
39 ПСЗ-1. Т. 38. Док. 28967.
40 ВПР. Т. 12. Док 162. С. 465-466.
41 Там же. Примеч. 214. С. 693-694.
42 См.: Мартенс Ф.Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами: В 15 т. СПб., 1885. Т. 7. С. 419-423.
43 Киняпина Н.С. Указ. соч. С. 112-113.
44 ПСЗ-1. Т. 38. Док. 28989.
45 Там же. Док. 29149.
46 См., например: Gфsiorowska N. Polska na przeдomie чу^ gospodarczego, 1760-1830. Warszawa, 1947. S. 84.
47 См., например: Smolka S. Polityka Lubeckiego przed powstaniem listopadowem. Krakiiiw. 1907. T. i. S. 210.
48 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 19 (Департамент внешней торговли). Оп. 3. Д. 85. Л. 82 об.
49 См., например: Покровский С.А. Указ. соч. С. 214.
50 Обо всем этом см. подробно: Страхова Н.П. К истории одесского порто-франко // Вестн. ВолГУ Сер. 4, История. Философия. 1996. Вып. 1. Волгоград, 1996. С. 31-39.
