Научная статья на тему 'Российский мультикультурализм в контексте культурной глобализации'

Российский мультикультурализм в контексте культурной глобализации Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

CC BY
427
33
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
КУЛЬТУРНАЯ ГЛОБАЛИЗАЦИЯ / МУЛЬТИКУЛЬТУРАЛИЗМ / СУРРОГАТНЫЕ КУЛЬТУРЫ / ВЕСТЕРНИЗАЦИЯ / НАЦИОНАЛЬНО-ГРАЖДАНСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ / ЭТНИЧЕСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ / CULTURAL GLOBALISATION / MULTICULTURALISM / SUBSTITUTIVE CULTURES / WESTERNIZATION / NATION-CIVILIAN IDENTITY / ETHNIC IDENTITY

Аннотация научной статьи по политологическим наукам, автор научной работы — Пальников Марат Степанович

В статье выясняются причины, по которым западная модель мультикультурализма не получила в Российской Федерации сколько-нибудь заметного распространения. Особое внимание уделяется влиянию, которое оказывает на российский мультикультурализм вестернизация главная составляющая культурной глобализации.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The Russian multiculturalism in the context of cultural globalization

In this article reasons for what western model of multiculturalism is not widely applied in the Rassian Federation are analysed. Special attention is paid to external influences rendered upon Russian multiculturalism by westernization the main component of the cultural globalization.

Текст научной работы на тему «Российский мультикультурализм в контексте культурной глобализации»

М.С. Пальников

Российский мультикультурализм в контексте культурной глобализации

Аннотация. В статье выясняются причины, по которым западная модель мульти-культурализма не получила в Российской Федерации сколько-нибудь заметного распространения. Особое внимание уделяется влиянию, которое оказывает на российский мультикульту-рализм вестернизация - главная составляющая культурной глобализации.

Abstract. In this article reasons for what western model of multiculturalism is not widely applied in the Russian Federation are analysed. Special attention is paid to external influences rendered upon Russian multiculturalism by westernization - the main component of the cultural globalization.

Ключевые слова: культурная глобализация, мульти-культурализм, суррогатные культуры, вестернизация, национально-гражданская идентичность, этническая идентичность.

Keywords: cultural globalisation, multiculturalism, substitutive cultures, westernization, nation-civilian identity, ethnic identity.

Западная и российская модели мультикультурализма

Проблемы мультикультурализма в Российской Федерации стали активно обсуждаться во второй половине 1990-х годов -начале нулевых годов XXI в., когда обнаружилось, что Россия в своем развитии все больше напоминает типичную «иммигрантскую» страну и что для регулирования огромных потоков иммигрантов требуются определенные политические решения.

С тех пор минуло более десяти лет, насыщенных теоретическими поисками и спорами о пригодности западного мультикультура-лизма в качестве официальной государственной доктрины, но за ними, однако, не последовало конкретных решений.

Эта нерешенность вопроса объясняется многими причинами. Как отмечает академик РАН В. Тишков, западный мультикульту-рализм в качестве модели «включения» и интеграции иммигрантов в принимающее общество, имеющий свою идеологию, дискурс, сферу политических и практических решений, ставился и ставится в России под сомнение, поскольку «многим представляется, что все это уже было или есть, но только называется другими словами» [Тишков, 2003, с. 235-237]. В постсоветском обществе, где «существует глубоко примордиалистское видение этнического как группового архетипического и где "многонациональность" конституирована», идее мультикультурализма в принципе нет места, «ибо она грозит нарушить привычный или официально предписанный (со временем это становится одним и тем же) порядок вещей» [Тишков, 2003, с. 236].

В итоге западный мультикультурализм «воспринимается как подмена институализированных государственным устройством и системой преференций "многих наций" настораживающей этно-националистов метафорой "многих культур", да еще и на личностном уровне. Татарин, русский или осетин не могут быть кем-то еще, а культурная сложность в данном случае однозначно видится как аномалия. Среди российских этнологов, психологов и социологов даже существует направление, которое изучает этот феномен как феномен маргинальности» [Тишков, 2003, с. 236-237].

«Слово "мультикультурализм", - констатирует другой известный аналитик данного круга проблем философ В. Малахов, -провоцирует недоразумения. Оно не было однозначным уже в пору своего возникновения, а за полтора десятилетия его использования в публичных дебатах обросло самыми противоречивыми, вплоть до взаимоисключающих, значениями: от коммунитарист-ской критики либерализма до этноцентристски и расоцентристски мотивированного изоляционизма, от левацкого жеста субверсии по отношению к существующим структурам государства до неоконсервативного постмодернизма» [Малахов, 2002, с. 48]. За годы дискуссий среди значительной части научного сообщества и читаю-194

щей публики вообще сложилась устойчивая «идиосинкразия к риторике "мультикультурного общества"» [Малахов, 2002, с. 56].

Более того, как показал опыт сотрудничества с властями г. Москвы группы этнологов - сторонников внедрения идей современного мультикультурализма в практику повседневного управления культурным многообразием столичного региона, власти в своем восприятии данных идей вообще не смогли пойти дальше представлений о мультикультурализме коммунитаристского толка, к тому же густо приправленных представлениями о культурообра-зующих факторах еще советских времен.

По мнению данной группы ученых, ошибка властей заключалась в том, что демократический и либеральный принцип культурной свободы индивида «был подменен институционально организованной общинной мультикультурностью» [Филиппов, Филиппова, 2008, с. 5]. При подобной интерпретации не индивид выбирает для себя модель культурного поведения и референтные (языковые, конфессиональные, земляческие и др.) группы, а это делают за него государственные институты, навязывая принадлежность к какому-нибудь коллективу, причем права индивида делегируются опять-таки отобранным государством лидерам. Подобное истолкование мультикультурализма предопределило комму-нитаристский подход в политических и административных практиках городских властей: несмотря на демократическую риторику, отцы города, констатировавшие «новую этническую политику, фактически воспроизводили... в деталях постулаты и предписания ленинско-сталинской национальной политики». «Не мудрено, -делают они вывод, - обе концепции базируются на позитивистских представлениях о нации/ этносе, а чиновники, призванные объективировать эти концепции в управленческих решениях, не обременены сколько-нибудь профессиональными познаниями в сфере социальной/культурной антропологии. Их представления о природе "этнических/национальных" явлений и процессов в лучшем случае почерпнуты на семинарах по истории партии и зиждутся на прочно укоренившихся в сознании догматах сталинского учения о нации» [Филиппов, Филиппова, 2008, с. 5-6].

Конечно, какая-то доля истины в этой сердитой критике есть. Но вместе с тем не подтверждает ли она лишний раз сказанное выше о непонимании необходимости заимствования западного

мультикультурализма практически на всех уровнях постсоветского общества, в целом еще не готового придать этническим и культурным различиям первостепенную роль по сравнению с единой национально-гражданской идентичностью?

В то же время не свидетельствует ли данная критика о том, что ее авторы полностью абстрагируются от конкретной российской действительности - фактического отсутствия в стране гражданского общества, обострения националистических проявлений, перманентной, по сути дела, гражданской войны на Северном Кавказе, масштабного терроризма и других признаков нестабильности -словом, от всего того, что резко отличает внутреннюю обстановку в России от положения в большинстве западных стран и не оставляет властям иного выбора, кроме кажущихся им надежными методов и инструментов поддержания стабильности, в том числе и в межнациональных отношениях, пусть даже отчасти и заимствованных из советского прошлого.

Кроме того, невозможно игнорировать специфику той внешней миграции, с которой Российская Федерация столкнулась, став независимым государством. С распадом Советского Союза, возвращением России к границам чуть ли не XVII в., отделением от нее территорий, вмещавших народы и культуры четырнадцати титульных наций, ситуация стала складываться следующим образом. С одной стороны, носители основных титульных культур отделившихся наций в случае их миграции в Россию и образования здесь либо новых диаспор, либо пополнения рядов старых, уже существовавших общин, стремились обеспечить для своих культур по меньшей мере прежний равный статус или же, пользуясь благоприятными обстоятельствами, добиваться даже преимущественных прав. Одновременно с превращением России в общество, намного более открытое, чем раньше, имеющееся многообразие культур стало активно пополняться культурами, которые привозили с собой иммигранты. Ранее эти культуры никогда или почти никогда не были представлены на ее территории, их носители - выходцы из Китая, Северной Кореи, Вьетнама, Пакистана, курдской части Турции и Ирака, стран Африки и т.д. Признание за ними какого-либо особого статуса, кроме равного с другими права на национально-культурную автономию, также могло таить в себе элементы риска.

Применительно к России экзогенный фактор миграции вообще оказался особенно значимым в том смысле, что он с течением времени стал усиливать культурную разнородность российского общества даже в зависимости от возраста мигрантов, образующих этнически однородные группы. Обнаружилось, что культура тех из них, чьи школьные годы пришлись на период после распада единой советской системы образования и советского типа социализации, может существенно, даже радикально отличаться от культуры соплеменников, выросших и получивших образование в советское время. А это означает, что их культурные отличия от коренного населения принимающих регионов могут быть намного значительнее, чем у их родителей.

Доктор философских наук И. Орлова (Институт социально-политических исследований - ИСПИ РАН), изучавшая содержание учебников по истории, увидевших свет в постсоветский период в бывших союзных республиках, а также в национальных республиках Российской Федерации, пришла в итоге к совершенно неутешительному выводу.

Оказалось, что практически повсеместно (за исключением Армении и Белоруссии) в учебных пособиях, непременно написанных «своими», этнически «безупречно чистыми» авторами, Россия и русский народ обязательно представлены в виде агрессора и оккупанта, тогда как «покоренные» ими народы изображаются в виде угнетенных, ведущих многовековую борьбу за свою свободу и независимость [Орлова, 2009].

Более того, в каждом подобном учебнике излагается, по сути дела, свое собственное видение истории России, и можно представить, какой сумбур царит в головах мигрирующей в Россию или внутри России современной молодежи и каким деструктивным потенциалом обладают носители этих «обновленных» культур.

Можно также напомнить, что аналогичные настроения враждебности по отношению к русским может испытывать приезжающая в Россию на заработки китайская молодежь: известно, что уже длительное время в КНР в обучении молодых поколений используются учебные пособия, сопровождаемые картами, на которых территории РФ, вплоть до Урала, обозначаются как некогда принадлежавшие Китаю. Иначе говоря, и китайцы едут «в страну захватчиков».

Понятно, что в подобных сложных условиях принятие западного мультикультурализма в качестве официальной доктрины только потому, что в его концепции были изначально заложены идеи либерализма, означало бы фактическую поддержку потенциально антигосударственных элементов общества.

Но сказанное выше не означает, что все эти годы в России не велось достаточно энергичного изучения западного мультикульту-рализма, прежде всего с точки зрения извлечения как позитивного, так и негативного опыта. Были обстоятельно исследованы причины и условия возникновения мультикультурализма; его история в целом и этапы развития; его трансформация под влиянием быстрого распространения по всему миру глобальных корпоративных сетей транснациональных корпораций, для которых важна не национальная принадлежность, а способность адаптироваться к требованиям трансграничного сотрудничества в рамках сетевых структур; схожего по своим последствиям усиления влияния на мо-заичность общества со стороны сетевых структур, образуемых иммигрантскими группами; влияние мультикультурализма на национально-гражданские идентичности и национальный суверенитет принимающих стран; разрушительный в конечном счете характер этих влияний на государства-нации; превращение трансформированного мультикультурализма из обычной политической практики (политики признания культурных идентичностей) в альтернативную модель общественного устройства не только по отношению к национально-государственной идентичности, основной культуре и национальному гражданству, но и к базовому принципу современного западного либерально-демократического государства - принципу равного отношения ко всем его гражданам.

По сути дела, благодаря проведенным исследованиям был очерчен своего рода замкнутый круг, пройденный современным западным мультикультурализмом за исторически короткий период времени. Как полагает доктор исторических наук И. Следзевский (Институт Африки РАН), альтернативность полученного результата выразилась в возможности появления уже в ближайшие годы такой модели устройства социальной и политической жизни общества, в соответствии с которой ранее единое общество, воспринимавшееся и поддерживавшееся государством как союз равноправных граждан, разделится «на множество или несколько этнических, 198

конфессиональных, расовых общин-корпораций, отделенных друг от друга, контролирующих групповую принадлежность человека, ослабляющих приоритет гражданских свобод и прав индивида» [Следзевский, 2008, с. 129-130].

Неудивительно поэтому, что западный мультикультурализм вполне обоснованно воспринимался и продолжает восприниматься в России, в том числе и на самом высшем уровне, как нечто, несущее в себе новые опасности и риски для единого Российского государства. Прозвучавшая в последнее время на Западе острая критика мультикультурализма со стороны ведущих политических деятелей помогла российскому руководству утвердиться в собственных негативных оценках данного феномена. Идеальным решением для России остается общероссийская идентичность, а моделью - мно-гонациональность и многокультурность в рамках мультикультура-лизма традиционного типа.

«Мультикультурализм, - утверждает И. Следзевский, - был и остается объективным фактором российской жизни» [Следзевский, 2008, с. 99]. Это, как поясняет он далее, мультикультурализм традиционного типа, сформировавшийся за длительный период существования Российской империи и Советского Союза и имеющий свою специфику, свои отличительные признаки. По сути дела, российский мультикультурализм представляет собой совокупность многообразных культур, сложившуюся в пределах отдельно взятой страны и государства. Как система ценностей и форм идентично-стей, он «ограничен в значительной степени рамками национальной государственности и социокультурными стандартами: верховенством национальной идентичности, привилегированной особо-стью гражданства, территориально-государственной основой культурных и политических привязанностей» [Следзевский, 2008, с. 103].

Поставленный в жесткие рамки национальной идентичности традиционный мультикультурализм «не претендовал, да и не мог претендовать на роль особого социокультурного порядка, не мог быть альтернативой установленным в данном обществе стандартам, образцам, нормам социальной организации, базовым иден-тичностям. В условиях верховенства национальной идентичности и формального равенства прав, вытекающих из принадлежности к сообществу граждан, для получения таких прав не было большой необходимости открыто, публично причислять себя к определен-

ным культурным группам, настаивать на своей культурной особо-сти» [Следзевский, 2008, с. 103-104].

Судя по высказываниям А. Хлопонина, полномочного представителя президента РФ в Северо-Кавказском федеральном округе, сделанным им во время проведения «прямой линии» в местном отделении газеты «Комсомольская правда» в Ставрополе 18 января 2010 г., российские власти были бы не прочь найти некий эквивалент прежней эффективной советской формулы надэтничной идентичности, в соответствии с которой этнические различия воспринимались бы подавляющим большинством населения как вторичные и не играющие особой роли. «Должна быть государственная политика, взвешенная и выверенная, которая бы на самом деле пропагандировала и развивала общероссийскую идентичность», -заявил А. Хлопонин [Хлопонин, 2011, с. 1].

Как представляется, достичь намеченной цели будет неимоверно трудно, если вообще возможно, поскольку, в отличие от Советского Союза, жившего в условиях достаточно сильной изоляции от тенденций развития мировой капиталистической системы, современная Россия сама стала частью этой системы и ее намерениям сохранить свою национально-гражданскую идентичность теперь противостоит не только совокупность негативно действующих факторов внутреннего порядка (типа «бунтующей этничности»), но и закономерности мирового развития.

Как показали события, западные страны в конечном счете ничего не смогли противопоставить закономерностям развития глобального рынка труда, даже опираясь на теорию и практику мультикультурализма собственного изобретения. У России в этом отношении шансов еще меньше, поскольку помимо внешнего давления со стороны глобального рынка труда она одновременно подвергается разнообразным влияниям культурной глобализации, в ряде случаев имеющим глубокие исторические корни. Можно даже утверждать, что в случае России культурная глобализация оказывает на российский мультикультурализм значительно большее влияние, чем глобальный рынок труда.

Посвященная данной проблематике научная литература позволяет выделить следующие кластеры влияний: вестернизацию, глобальную массовую культуру, глобальную торговлю в качестве средства повышения уровня и унификации культур потребления, 200

а также материально-техническую базу культурной глобализации. Каждый из названных кластеров влияний имеет собственное, отличное от других содержание, а также свой, особый характер воздействия.

Взятые вместе, они, как свидетельствует опыт, способны оказывать многоплановое влияние на национальную и культурную идентичности, вести к их деформации и трансформации, в том числе за счет роста в потреблении культуры иностранной составляющей в ущерб всему отечественному. В то же время культурная глобализация может вызывать отторжение и приводить к усилению националистических настроений и подчеркиванию этнической особости, т.е. к такого рода явлениям, которые серьезно затрудняют выработку и проведение в жизнь национальной мульти-культурной политики. Но все же центральную роль в этих процессах играет влияние со стороны вестернизации, которому и будет уделено основное внимание.

Вестернизация

Под вестернизацией в современной науке понимается та часть процессов глобализации, которая претворяется в жизнь странами, принадлежащими к западной (первоначально западноевропейской) цивилизации. В этом отношении «история глобализации по большей части есть история вестернизации и тех дискуссий, которые вспыхивали по ее поводу во всем мире» [Хелд, Гольдблатт, Макгрю, Перратон, 2004, с. 509].

В широком смысле вестернизация представляет собой совокупность мер военно-политического, политико-экономического, идеологического и культурного характера, их влияний и взаимодействий, призванных обеспечить и закрепить господствующее положение западных стран в современном глобализирующемся мире.

В узком смысле, как выражение сущности культурной глобализации, вестернизация есть совокупность мер и влияний, направленных на достижение культурной гегемонии посредством распространения западных элитарных культур и образовательных систем, духовных ценностей светского и религиозного характера, пропаганды и внедрения западного образа жизни.

Форму эскалации вестернизация приобрела в XV в. Как отмечал известный российский политолог А.И. Уткин, главными отличительными чертами западных европейцев того времени помимо их неутомимой и неистребимой воли идти до конца были жесткий прагматизм, тщательное взвешивание каждого шага, восприятие жизни как арены целенаправленных усилий, которые должны обязательно дать результат. Основной мотивацией являлся так называемый «фаустовский комплекс» - присущее западным европейцам особое видение мира: в отличие от прочих завоевателей всех времен и народов они не довольствовались «простым контролем над завоеванием пространства, но добивались контроля над социумом, переделывая его на свой манер». Таковы были основания их «исключительно успешной глобальной экспансии» [Уткин, 1993, с. 8].

К причинам успеха следует отнести также восприятие колонизации как некоего религиозного долга, своего рода религиозного мессианства, в дальнейшем дополненного мессианством культурного характера, сохраняющим сильные позиции и в настоящее время [Пастухов, 2005, с. 10].

Особенно педантичными пропагандистами западного образа жизни повсеместно выступали англичане, не только стремившиеся комфортно обустроиться в соответствии со своими вкусами и привычками, но и развивать необходимые хозяйственные и транспортные инфраструктуры, а также глобальную связь. С самого начала строительства Британской империи неослабное внимание уделялось проведению в колониях единой имперской образовательной политики.

По всему миру для детей местной элиты создавались аналоги английских школ, преподавание в которых велось на английском языке и по английским учебникам. Важная роль в социализации колониальных элит отводилась обучению туземной студенческой молодежи непосредственно в Англии. Немногочисленные, но важные потоки студентов направлялись в Оксфорд и Кембридж, где они получали образование, необходимое для службы в колониальной администрации, а после деколонизации - в правительствах стран, получивших независимость [Хелд, Гольдблатт, Макгрю, Пер-ратон, 2004, с. 395].

Это стремление распространять всюду, где только возможно, свой собственный язык принесло ощутимые результаты. Когда ко-202

лониальная система была ликвидирована, на карте мира обнаружилось немало независимых государств, в которых английский язык сохранился в качестве первого или второго государственного языка, системы государственного управления напоминали англосаксонские образцы, а образовательные системы и в целом сфера культуры оказались под сильным влиянием США и Великобритании. Возник обширный рынок сбыта культурной продукции, поступавшей из этих двух стран.

Одновременно произошла смена парадигмы вестернизации с преобладающего влияния нескольких западноевропейских культур на господствующее влияние англосаксонской культуры, причем преимущественно в ее американизированном варианте. В итоге английский язык поглотил многие зоны влияния, он отодвинул на культурную периферию французский, испанский и немецкий языки и получил необычайно широкое распространение, в том числе и в большинстве бывших стран-метрополий. В целом можно согласиться с теми специалистами, которые считают, что именно английский язык способствовал возникновению современной массовой культуры. В то же время данный язык стал важным проводником основных организующих принципов национального английского психотипа, в результате чего «дух холодного прагматизма проник с его помощью в поры всех народов и культур» [Авдеев, 2010, с. 352].

Что касается вопроса о роли вестернизации в судьбах Российского государства, нужно иметь в виду, что, хотя Россия столкнулась с перспективой «выстоять или подчиниться» уже в XVII в., она, в отличие от таких сопоставимых с нею по значимости стран незападного мира, как Индия, Китай или Османская империя, никогда не подвергалась прямой колонизации. Между тем Индия покорилась Западу примерно в 1750 г., став «жемчужиной» Британской империи; Китай - столетие спустя, когда там образовались «сеттльменты» - колониальные анклавы - ряда западных стран; Османская империя - в 1918 г., хотя, в принципе, это могло произойти гораздо раньше, если бы Англия и Франция не использовали Турцию в качестве «запорного устройства», не пускавшего Россию в Средиземное море.

Россия же, согласно А.И. Уткину, «подчинилась Западу только в 1991 г., т.е. уже в постколониальную эпоху, когда вестерниза-

ция приняла форму внешнего влияния и контроля. Таким образом, именно Россия длительное время оставалась «самым большим примером противостояния Западу в его практическом, научном, методичном, организованном подчинении себе всего окружающего мира» [Уткин, 1993, с. 8].

В решающей мере эта готовность к сопротивлению была связана с личностью Петра I, сумевшего понять, что независимость России была парадоксальным образом связана с ее способностью воспринимать западные технологии как в военной, так и социальной областях. Это был первый случай, когда потенциальная жертва Запада сознательно ставила перед собой цель овладения материальной техникой Европы ради собственного самосохранения. Именно благодаря гению Петра, насильственно внедрившего западную систему управления и систему организации армии, был создан щит, за которым страна вплоть до 1914 г. могла расти и развиваться, «не изменяя своей эмоциональной, умственной, психологической природе, не отвергая опыт исконной Руси... Без Петра I Россию ждала бы участь Африки» [Уткин, 1993, с. 8]. Более того, заложенные в эту эпоху основы военной мощи сделали возможным активное участие России в процессах глобализации, которое вполне обоснованно можно назвать русификацией. Взятые вместе указанные факторы привели к тому, что Российская империя была де-факто признана Западом в качестве мировой державы.

Тем не менее влияние Петровских реформ на внешнее и внутреннее положение России нельзя считать однозначно позитивным. И для этого имеется ряд причин.

Прежде всего Петру I (как и его преемникам) не удалось осуществить синтез Запада и России, «русского духа» с «фаустовским комплексом», хотя он и располагал вполне вестернизирован-ной элитой, основу которой составили остзейские немцы, люди с психологией тех, кто был способен добиваться результата любой ценой и был сполна наделен пресловутым «фаустовским комплексом». Напротив, из Петровских реформ вышли два враждебных друг другу народа, вышло две России - высшая элита и европеизированное дворянство, к которым в дальнейшем примкнула часть разночинной интеллигенции, с одной стороны, и основная, подавляющая часть населения - крестьяне, духовенство, купечество, мещане - с другой. 204

«Вот эти две России встали друг против друга, - констатирует академик Ю. Пивоваров. - Они были абсолютно враждебны. Этнически это были одни и те же люди. Но ментально совершенно разные. Позже Николай Бердяев скажет, что Петр заложил под фундамент русской истории бомбу с часовым механизмом. И когда пришло время, раздался взрыв» [Пивоваров, 2010, с. 35]. Произошел раскол российского общества, прежде всего его мыслящей части, на западников и славянофилов.

Если ставить вопрос шире, после реформ Петра I перед Россией во всем своем критическом значении встал вопрос о двух народах внутри одного и о двух культурах в рамках одной нации. По разные стороны баррикад оказались небольшая прозападная элита, интеллектуальной родиной которой был Запад, и основная масса многонационального народа, культура которого исторически восходила к традициям Киевской Руси, Византии и Золотой Орды. В результате в России сформировался совершенно своеобразный мультикультурализм, одна из составляющих культур которого находилась в кричащем противоречии со всеми остальными культурами, даже несмотря на то, что по сравнению с ними была более передовой. Хотя, конечно, можно говорить и о различии культур «богатых» и «бедных», основное, характерное именно для России различие проходило между западной и незападной культурами.

В конечном счете сложилась совершенно исключительная ситуация: построенное по западным образцам Российское государство вызывало чуть ли не естественное отчуждение народных масс, тогда как оно же должно было защищать «святую Русь» от поползновений Запада. Между тем в Россию, особенно во второй половине XIX в., несмотря на противодействия властей и цензуру, все более активно проникают новейшие западные социальные идеи. Как считал А.И. Уткин, именно враждебность российской элиты по отношению к этим веяниям, все более укоренявшаяся в ее сознании в результате нараставшей косности, консерватизма и некомпетентности, и спровоцировала «мощную социалистическую реакцию в XX в. Плотина, созданная против прямого проникновения Запада, породила силы, создавшие внушительный обводный канал» [Уткин , 1993, с. 8].

К этому можно добавить немало других осложнявших ситуацию обстоятельств, в частности, нараставший авантюризм внешней

политики: в целом отсталая по сравнению с передовыми капиталистическими странами Запада Российская империя продолжала принимать активное участие в колониальном разделе мира. Поскольку не все вновь входившие в состав России народы делали это добровольно - часть из них была подчинена силой оружия, - это означало, что теперь в едином пространстве огромной континентальной империи могли возникать потенциальные очаги этнического национализма и сепаратизма, способные воспламеняться как самостоятельно, так и активно подталкиваться к этому внешними антироссийскими силами. В то же время все увеличивавшиеся размеры империи, как и все более многонациональный характер ее населения, осложняли процессы управления, равно как и процессы взаимодействия культур.

В конце концов, следуя по этому пути, Российская империя потерпела жестокое поражение в русско-японской войне 1904-1905 гг., ставшее одной из важных причин последующих русских революций, закончившихся падением империи.

Вряд ли можно согласиться с теми, кто считает начавшийся в октябре 1917 г. 75-летний советский период русской истории чем-то вроде «черной дыры» и «напрасно прожитых лет». Напротив, благодаря плановой, мобилизационного типа экономике, пассио-нарности и огромному духовному подъему Советский Союз в беспрецедентные сроки превратился в государство, намного более мощное, чем Российская империя, и, несмотря на тяжелейшие потери во время Второй мировой войны, уже к 1950 г. достиг стадии технологической зрелости, т.е. такого уровня развития экономики, когда страна становится способной к росту и обновлению (модернизации) на собственной материально-технической основе, а также добивается успеха в развитии различных отраслей науки.

Согласно расчетам известного американского историка и экономиста Уолта Ростоу, автора теории стадий экономического роста, Советский Союз стал восьмой страной мира, достигшей данной стадии, после таких стран, как Великобритания (1850), США (1900), Германия и Франция (1910), Швеция (1930), Япония (1940) и Канада (вторая половина 1940-х годов). У. Ростоу обосновывает предположение, согласно которому Российская империя «почти наверняка» достигла бы данной фазы, не случись Первой мировой войны или начнись она десятью годами позже [Ростоу, 1961, с. 10, 206

92, 231]. Заметим, что у Российской империи имелась возможность не участвовать в Первой мировой войне. Но что случилось, то случилось, и в истории Российская империя так и осталась государством, не сумевшим перейти к развитию на собственной независимой основе.

В целом влияние Советского Союза, которое мы называем советизацией, распространилось на все континенты, на мировую экономику и политику, а также на глобализационные процессы и оказалось намного более сильным, чем влияние Российской империи. Не говоря уже об идеологическом и политическом влиянии, мировое признание получила русская культура, и прежде всего художественная литература, театр и кинематограф (место в пятерке крупнейших мировых киноэкспортеров). Общепризнанными стали достижения СССР в области образования, науки и спорта, широкий международный резонанс получили успехи в социальной области и межнациональных отношениях, служившие примером для подражания. Советский Союз активно помогал экономическому развитию стран социалистической ориентации. Советизация, пришедшая на смену русификации, превратилась, таким образом, в нового и крайне опасного конкурента вестернизации.

В целом советский период российской истории был мощным вызовом западной цивилизации, и западный мир, объединенный идеей атлантизма, в конечном счете победил в этом столкновении цивилизаций. Вестернизация вернулась в Россию, причем в реальных и весьма жестких формах. По многим признакам, начался процесс превращения России из субъекта глобализации в объект вестернизации. И хотя этот процесс продолжается уже более 20 лет, нельзя сказать, что он близок к завершению. Напротив, движение в данном направлении продолжается. За последние годы Россия со всей очевидностью превратилась не только в рынок сбыта продукции многих отраслей производства, но и разнообразной культурной продукции Запада. Этот процесс вызывает прежде всего моральное сопротивление части российского социума.

Среди явных признаков продолжения вестернизации можно назвать следующие: предпринятый якобы ради более тесного сотрудничества, а на самом деле вынужденный переход на западные технические стандарты; идею создания - при максимально широком участии иностранных капиталов и интеллектуального потен-

циала Запада - своей собственной Силиконовой долины - инновационного центра Сколково; намерение направить в 2012-2018 гг. на обучение и стажировку в ведущих университетах мира до 10 тыс. российских граждан с последующим предоставлением им ключевых позиций в российском бизнесе, государственном аппарате, науке и образовании [Коньков, 2011, с. 3]; очевидную популярность среди зажиточных слоев населения британской системы школьного образования с преподаванием большинства предметов на английском языке, что, как хорошо известно из истории, всегда не только способствовало прививке школьникам хороших манер, но и английского образа мышления. Как и другие, эти процессы вестерни-зации будут в конечном счете иметь далеко идущие последствия для судеб российской цивилизации и культур населяющих Россию народов, исподволь меняя внутреннее содержание российского традиционного мультикультурализма.

Анализ внешних влияний, оказываемых вестернизацией на российский мультикультурализм, позволяет в итоге сделать следующие выводы.

1. Самим фактом распада Советского Союза сильнейший удар был нанесен по национальной идентичности. Миллионам людей, ранее гордившимся своей принадлежностью к советскому обществу, к советскому народу, пришлось испытать сильнейшее потрясение смены национальной идентичности, господствующей идеологии и морали и превратиться в неких лишенных национальной определенности «россиян». Как результат, бывший советский народ перестал ощущать себя единой нацией, субъектом истории, и этот переход в другое состояние, когда нужно было научиться воспринимать себя субъектом политически, идеологически и экономически иного государства, оказался крайне тяжелым прежде всего в морально-психологическом плане. Утрата прежних ориентиров и необходимость обрести новые привели к тому, что часть российского социума не приняла эту новую модель, заняв отрицательную позицию по принципиальным соображениям. Другая, причем, похоже, большая часть, находясь в состоянии сильнейшей фрустрации, просто потерялась в этом новом для нее мире, нередко опускаясь в создавшихся условиях на самое социальное дно и становясь безразличной не только к государству, но и к собственной национальной и культурной идентичности. 208

Третью группу социума образовали те, кто занял националистические позиции. И это совсем не обязательно были русские, хотя для этого у них имелись веские основания. Напротив, гораздо чаще демонстрацию националистических проявлений, густо замешанных на идее сепаратизма, можно было наблюдать со стороны татар, башкир, тувинцев и в особенности народов Северного Кавказа. Но в любом случае в мировой науке проявления национализма признаются неизбежным спутником глобализации, и в этом смысле оспаривание их правомерности является пустым занятием.

Наконец, четвертую группу социума образовали те, кто полностью выиграл от свершившихся преобразований и обрел богатство и власть. Сюда же следует отнести поднявшееся, словно опара на дрожжах коррупции, чиновничество и тех, кто обслуживает интересы нуворишей в средствах массовой информации и в научной сфере; наконец, просто обслуживающий персонал и охрану, получивших стабильный достаток и потому разделяющих взгляды своих хозяев, нередко космополитические по своей сути.

2. Современное российское общество являет собой поэтому пеструю и фрагментарную картину. Для него ищут и никак не могут найти способную объединить всех национальную идею.

3. Ставшая итогом вестернизации полярная фрагментация российского общества влечет за собой серьезные последствия, поскольку в этом случае происходит постепенная утрата восприятия национальной идентичности в качестве высшего уровня единства всех населяющих Россию народов и всех отдельно взятых граждан, воплощающегося в конечном счете в их общей политической и гражданской принадлежности. Восприятие «национального» сменяется восприятием «этнического», т.е. опускается на более низкий, не гарантирующий сохранения общенационального единства, уровень.

4. В свою очередь, распад некогда единого социума на отдельные социоэтнические группы отнюдь не гарантирует этим группам сохранение их характерных национальных особенностей и культур, поскольку сегодня и на общенациональный, и на этнический уровни помимо вестернизации активно воздействуют также другие факторы культурной глобализации, такие как упомянутые выше глобальная массовая культура, глобальная торговля с ее тен-

денцией к унификации и стандартизации продукции, рассчитанной на массового потребителя, а также другие факторы.

Глобальная массовая культура

Глобальная массовая культура, получившая развитие главным образом благодаря деятельности транснациональных корпораций (ТНК), исторически восходит к имперской традиции и в целом к вестернизации, составной частью которой всегда был экспорт западной элитарной культуры. Спрос на элитарную культуру и ее экспорт и сегодня сохраняет свое значение.

Но с течением времени, особенно во второй половине ХХ в., благодаря налаженному ТНК массовому производству возможность копирования поведения элит стала доступной представителям других классов и те также стали отдавать предпочтение духовным и материальным ценностям, создаваемым за рубежом. Начиная с этого момента, становится возможным говорить о том, что глобальная культура обрела собственное лицо и стала сама оказывать влияние на национальные идентичности и культурные ценности, в целом на характер и эффективность национальных культур. Теперь «в качестве аудитории и потребителя культурного экспорта выступает масса народа, а не элита» [Хелд, Гольдблатт, Макгрю, Перратон, 2004, с. 507].

В отличие от вестернизации, в создании и распространении глобальной духовной культуры участвует более широкий круг стран. Заметную роль, например, играет африканская (причем не только в ее американизированном музыкальном варианте) культура, вошедшая в моду еще в конце XIX в., когда она вдохновляла развитие пластических искусств в Старом Свете. Бразилия, некогда колония Португалии, теперь является основным поставщиком культурной продукции в свою бывшую метрополию. Имеет место популяризация культурного наследия мусульманского мира.

Не следует, однако, понимать участие более широкого круга стран буквально. Дело в том, что в реальности оно связано с особенностями производства культурной продукции самими ТНК: стремительное развитие такого направления культурной глобализации, как массовая культура, было обусловлено множеством факторов технического, организационного и институционального ха-

рактера, в том числе умелым маркетингом, позволившим не только поддерживать требуемые уровни рентабельности производства, распространения и реализации готовой продукции, но и заготовку путем заимствований из разных национальных культур отдельных элементов или даже готовых форм своего рода «сырья», необходимого для последующего изготовления культурной продукции собственно ТНК. Последнее обстоятельство имеет принципиально важное значение: обладая неограниченными возможностями продуцирования суррогатных культур, ТНК, в отличие от народов, создававших свои локализованные культуры в местах исторического обитания, могут черпать нужные им идеи, образы и артефакты практически по всему миру, имея к тому же возможность выбора между созданием суррогатных культур в соответствии с собственными представлениями, намерениями и фантазией и реставрированием, облагораживанием и героизацией существующих национальных культур по заказам национальных элит.

В результате создаваемая ТНК всеобщая мировая культура, сочетающая в себе различные компоненты из множества национальных культур, оказывается, во-первых, мультикультурной по своему содержанию и, во-вторых, способной оказывать влияние на всех без исключения участников миграционных процессов - как на иммигрантов, так и на принимающие их социумы - и, следовательно, на содержание и конкретные практики мультикультурализма как традиционного (российского типа), так и западного типа. Проникая в национальные, эти суррогатные культуры способны постепенно менять их содержание и заменять его своим собственным, теоретически вплоть до превращения национальных культур в симулякры. Во всяком случае, уже сейчас тысячи реализуемых через экспорт культурной продукции ТНК воздействий в конечном счете приводят к тому, что превращаемые в постоянных потребителей глобальной культуры люди самых разных национальностей, особенно молодежь, все больше утрачивают связь со своей собственной культурой и начинают воспринимать в качестве таковой некую суррогатную, общую культуру, в том числе содержащую в себе разного рода мифологемы, отсутствующие в конкретных национальных культурах.

Как показывает практика, даже в условиях жесткого контроля со стороны властей, подобного наблюдаемому в теократических

мусульманских государствах, происходит постепенное размывание как групповых, так и индивидуальных культурных идентичностей. Тем более подобного рода процессы возможны в странах с не столь жесткими режимами. По мнению известного кинокритика Д. Дондурея, на протяжении уже нескольких десятилетий в России разыгрывается одна из самых серьезных драм - катастрофическое падение качества зрительской аудитории. Снижается число людей, способных воспринимать, оценивать, а потом пропагандировать в своем кругу отечественные фильмы, получающие призы на международных фестивалях. Фактически лишилось аудитории отечественное интеллектуальное кино. Кинозалы не пустуют только в тех случаях, когда в них идут американские фильмы. Общее снижение уровня восприятия национальной культуры, по мнению специалиста, коснулось не только кино, «но и театра, и литературы, и всего остального» [Дондурей, 2011, с. 28-29].

Весьма показателен в этом отношении ответ известного российского писателя-фантаста Бориса Стругацкого на вопрос журналиста о перспективах русских оставаться самими собой в условиях наступления общества потребления: «Если вы о национальной самоидентификации, то, несомненно, да, она падет жертвой глобального потребления. Это уже происходит на наших глазах: различные культуры отступают под натиском некоей "синтезированной" всеобщей культуры, в которой понамешано всего и отовсюду, взято из разных времен и у нескольких народов, и уже целые континенты искусства возникли, к которым все труднее крепится ярлычок "национальные"» [Стругацкий, 2010, с. 3]1.

Как уже отмечалось, нередко в политических целях культурная продукция ТНК может производиться с подчеркнутым вниманием к национальным особенностям населения той или иной отдельно взятой страны. В подобных случаях на свет могут появляться модификации этнических культур, в которых традиционная культура оказывается переработанной по законам массовой куль-

1 Помимо понятия «суррогатная массовая культура» в научной литературе и других источниках можно встретить такие определения, как «синтезированная», «синтетическая» или «гибридная» культуры. Это разнообразие определений создает очевидные помехи для восприятия текста в случаях прямого цитирования, которых, к сожалению, невозможно избежать. - Прим. авт. 212

туры таким образом, что в итоге получается некий, нередко весьма привлекательный симбиоз [Макарова, 2009, с. 452].

При этом возможна широкая «утилизация» отдельных жанров, символов и приемов народного творчества. В процессе подобного культуротворчества могут возрождаться даже давно забытые фольклорные культуры и традиционные элементы местного образа жизни.

По мнению исследователей, подобные «видоизмененные жанры нередко воспринимаются широкими слоями населения как подлинное проявление этнической культуры, как "воплощение души и чувств народа"» [Макарова, 2009, с. 452]. Высокий профессионализм, по сути дела, искусство производителей такого рода культурной продукции заключается в том, чтобы массовый зритель, слушатель или читатель не смог заметить произведенной подмены национальных архетипов мифологизированными или инокультурными суррогатами, тем более - понять, что имеет дело с умелой практикой разрушения его собственной исторически сложившейся этнической и культурной идентичности.

Поскольку разоблачений, как правило, не происходит, подобные культурные продукты играют важную этноконсолиди-рующую роль, что в конечном счете проявляется в росте националистических настроений, усилении этноцентризма, возрождении подчас архаического традиционализма, т.е. в усилении все той же этнической особости.

Вряд ли подобное манипулирование можно признать безопасным даже в отношении отдельно живущих этносов. Тем более оно опасно, когда речь идет о манипулировании сознанием этносов, живущих в составе многонациональных государств, к числу которых не в последнюю очередь относится Россия, поскольку это ведет к вспышкам националистических и сепаратистских настроений. Но в целом это частный случай, и доминирующее влияние всеобщей массовой культуры в конечном счете оказывается решающим.

Взятый в целом процесс навязываемого извне превращения национальных культур в суррогатные с их последующим слиянием в некую всеобщую духовную культуру тесно связан с производством культурных продуктов, рассчитанных на массового «вненационального» потребителя и потому способных влиять на макси-

мально широкий круг национальных культур и идентичностей. В зависимости от масштабов потребления, степени восприятия и «усвоения» однотипных продуктов, их предложение изменяет внутреннее содержание национальных культур, способствуя их унификации и сближению.

Глобальная торговля и материально-техническая база культурной глобализации

Подобно тому как массовая культура выделилась из культуры, рассчитанной только на обслуживание элит, массовая глобальная торговля предметами потребления и продуктами питания также имела своей предшественницей международную торговлю, рассчитанную на элитарное потребление.

Важные изменения в этом отношении произошли во второй половине ХХ в. и самое значимое из них - если говорить о торговле продукцией длительного пользования, да и не только о ней - заключалось как раз в утрате международной торговлей ее узкоэлитарного характера и превращении ее в глобальную торговлю, рассчитанную также на массового потребителя из среднего и низшего классов.

По мнению С. Баркова, доцента социологического факультета МГУ, рассматривающего глобализацию как культурообразую-щий процесс, одним из уникальных достижений ТНК в ХХ в. стал маркетинг, используемый в качестве инструмента осознанного и регулируемого формирования человеческих потребностей [Барков, 2008, с. 9].

Достигаемая с помощью маркетинга гармонизация эстетических характеристик и технических параметров выпускаемой продукции и человеческих потребностей, не проводящая особых различий между национальной принадлежностью покупателей и их предпочтениями, стала важной предпосылкой унификации разнообразных национальных материальных культур и основанием для их потенциального сближения.

В своей повседневной практике ТНК широко используют такие возможности, как: превращение покупателей в людей, заинтересованных в повышении уровня собственных потребностей; внедрение в торговых центрах наборов масскультурных услуг, позво-

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

ляющих комфортно совмещать покупки с досугом; формирование штатов обслуживающего персонала торговых центров из числа местных жителей, которым прививаются не только профессиональные навыки, но и корпоративная культура. И обслуживающему персоналу, и покупателям из местного населения прививается чувство «единой семьи», для этого им предоставляется право вступить в члены «клубов потребителей» и т.д.

Одновременно, если сегмент унифицированных «глобальных» товаров может оказаться недостаточно широким, чтобы удовлетворить все виды локального спроса, ТНК идут на то, чтобы отбирать лучшие местные образцы, имеющие локальный успех, а в случае возможной доводки до уровня, способного удовлетворить и более широкий глобальный спрос - соответствующий глобальный успех. Все это требует привлечения к сотрудничеству местных специалистов и поставщиков, знатоков местных обычаев и вкусов, подчас разбирающихся в специфике местного «маркетинга» значительно лучше, чем приезжие специалисты. Да и управленческие таланты также могут иметь лучшую привязку к местному рынку, к местному потребителю, к местной культуре [Барков, 2008, с. 11].

Итогом распространения глобальной торговли становится то, что в рамках современных государств возникают достаточно устойчивые структуры, вокруг которых сплачиваются группы местного населения, образуя вместе с ТНК как бы «государства в государстве», ориентирующиеся в той или иной степени на иные, чем в окружающем социуме, материальные ценности.

Эти разбросанные по всему миру сетевые структуры ТНК, так же как и глобальная массовая духовная культура, способствуют тому, что и местное население, и иммигранты постепенно утрачивают связи с собственными культурами и начинают воспринимать в качестве своей западную материальную культуру.

Несколько слов хотелось бы сказать и о роли материально-технической базы современной культурной глобализации. Ее фундамент был заложен в результате гигантского, не имевшего аналогов во всей предшествующей истории человечества технологического прорыва в развитии средств связи, информационных технологий и спутникового телевидения последней четверти ХХ - начала XXI в. Благодаря прогрессу науки и техники стало возможным применение различных сочетаний трех усиливавших действие

друг друга элементов глобализации, а именно электронной, лингвистической и общей инфраструктур [Хелд, Гольдблатт, Макгрю, Перратон, 2004, с. 435]. Ее электронный элемент включает в себя глобальное распространение радио и телевидения; создание и распространение технологий производства и воспроизводства музыкальных записей; глобальный охват телекоммуникационными сетями.

Языковую инфраструктуру связи обеспечивают билингви-стическая или мультилингвистическая составляющие, причем главную роль - и это чрезвычайно важно подчеркнуть - стало играть повсеместное распространение английского языка в качестве основного средства международного общения. В этой связи можно вспомнить, что множество исполнительских групп из разных стран, таких как ставшая знаменитой шведская АВВА, смогли добиться международного признания только после того, как исполняемые ими песни стали звучать на английском языке.

Наконец, общая инфраструктура включает в себя собственно производителей культурной продукции и дистрибутивно-сбытовые сети, активно использующие возможности технологических и лингвистических инфраструктур и, в свою очередь, наполняющие их конкретным содержанием и готовой продукцией. Наблюдаемое при этом расширение глобальных рынков кинофильмов, музыкальных звукозаписей, новостей и телевизионных программ сопровождается дальнейшим развитием многонациональной индустрии культур, транснациональных телекоммуникационных корпораций, разнообразных международных союзов и проектов, которые связывают их между собой, а также с ТНК - производителями основных объемов и видов культурной продукции -посредством компьютерного, программного и электронного обеспечения [Хелд, Гольдблатт, Макгрю, Перратон, 2004, с. 435].

Взятые вместе указанные инфраструктуры способствовали значительному увеличению обращения на глобальных и региональных уровнях множества идей, артефактов и образов; обеспечили регулярную передачу на огромные расстояния больших объемов образов, символов и объектов со скоростью, недостижимой во все предшествующие эпохи; удешевили и сделали более легким взаимодействие между отдельными территориями.

Но они же значительно изменили институциональный контекст, в рамках которого теперь формируются и реализуются разного рода национальные и локальные культурные проекты, в том числе из-за влияния на их стоимость и прибыльность конкуренции со стороны гораздо более мощных в финансовом отношении транснациональных корпораций. Результатом этой конкуренции стало существенное ограничение возможностей сохранения национальной культурной автономии, а также действенности попыток как-то отгородиться от глобализации культуры [Хелд, Гольд-блатт, Макгрю, Перратон, 2004, с. 435-436].

Конечно, в чем-то можно согласиться с позицией известного английского социолога Э. Гидденса, считающего, что «глобализация сегодня лишь отчасти напоминает вестернизацию», поскольку она становится все более децентрализованным процессом и «неподконтрольна ни одной группе государств, а уж тем более отдельным корпорациям» [Гидденс, 2004., с. 33]. И с позицией С. Баркова, утверждающего, что в современном мире функционирует множество вплотную подошедших к статусу глобальных компаний, не связанных ни с американским типом менеджмента, ни с попытками навязать потребителям унифицированную продукцию. «В первую очередь к ним относятся российские, китайские, индийские и крупные латиноамериканские компании», под чьим «постоянно увеличивающимся влиянием на социально-экономические процессы» будет формироваться глобальная культура XXI в. [Барков, 2008, с. 11]. Хотелось бы, чтобы именно так и было.

Тем не менее страны Запада, в первую очередь англосаксонские США и Великобритания, остаются лидерами культурной глобализации и сохраняют способность оказывать наибольшее - в том числе разрушительное - влияние на национальные культуры и массовое сознание населения незападных стран, подчиняя их своим интересам. Их стремление навязать другим народам через различные проявления культуры свой образ жизни и собственную культуру с особой настойчивостью претворяется в жизнь в Российской Федерации, многонациональный характер которой подвергается в настоящее время самым серьезным испытаниям, тем более что многонациональное^ страны превратилась в ее уязвимое место и активно используется в качестве средства политического давления.

Казалось бы, с учетом опыта Запада российский мультикультурализм мог вступить в новую фазу развития после такого крупнейшего геополитического сдвига, каким в начале 1990-х годов стал распад Советского Союза, случившийся, как было показано, в результате того, что вестернизация одержала верх в более чем двухвековом противостоянии с русификацией и советизацией - вполне в духе теории «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона.

Этого, однако, не произошло - идея построения в России плюралистического общества по образу и подобию западных муль-тикультурных сообществ не встретила ни в правящих кругах, ни в целом в российском социуме широкой поддержки. Радикализм западных представлений о мультикультурализме был скорее истолкован как вызов, в первую очередь опасный для территориальной целостности России, и как исторически сложившегося многонационального государства, и как страны, находящейся в настоящее время в стадии перестройки своих экономических и институциональных систем и одновременно переживающей общий социокультурный кризис и кризис базовых идентичностей.

Поэтому такие принципы западного мультикультурализма, как трансграничная идентичность и космополитический идеал; «открытое» общество, лишенное определенных границ (поскольку их сделали прозрачными); общество, не только признающее, но и поощряющее рост разнообразных культурных идентичностей (включая этнические, расовые и религиозные); увеличение масштабов предоставления двойного гражданства и, соответственно, и численности групп «полупоселенцев» и диаспор; общество во главе с элитой нового типа, имеющей трансграничные интересы, идентифицирующей себя с международными институтами, нормами и стандартами глобальной культуры и т.д., - все это, особенно в условиях обострения межнациональных отношений, могло рассматриваться как дополнительные и совершенно излишние причины для дальнейшего ухудшения ситуации. Теперь даже те, кто был склонен видеть в западном мультикультурализме фундаментальную составляющую общества и политическую реальность, признают опасность институциализации культурных различий и культурных групп.

Добавим к сказанному кризис западного мультикультура-лизма, ярким свидетельством которого стали заявления лидеров 218

этих стран последнего времени, также дающие повод для сомнений в целесообразности заимствования западного опыта.

Но и традиционный российский мультикультурализм в современных условиях не имеет, на наш взгляд, четко просматривающихся перспектив. С одной стороны, пока что не дал результата поиск общероссийской идентичности, способной равноценно заменить утраченную в 1990-х годах национально-гражданскую идентичность советского типа. С другой стороны, нельзя сбрасывать со счетов незавершенность - применительно к России - планов ее вестернизации. Если эти планы с их кульминацией в виде расчленения страны на ряд отдельных государств будут все-таки претворены в жизнь, тогда любые разговоры о специфическом российском мультикультурализме потеряют свой смысл.

Литература

Авдеев В.Б. История английской расологии. Критическое исследование. - М., 2010. - 592 с.

Барков С. Альтернативные направления глобализации как культу-рообразующего процесса / / Предпринимательство. - М., 2008. - № 5. -С. 6-11.

Гидденс Э. Ускользающий мир: Как глобализация меняет нашу жизнь. - М., 2004. - 116 с.

Дондурей Д. Б. Кино смотрят у нас все чаще. Но все реже - российское: Интервью // Комсомольская правда. - М., 2011. - 22 дек. - С. 28-29.

Коньков Н. Крепкие ребята. «Президентские смотрины» в Давосе прошли успешно // Завтра. - М., 2011. - № 5. - С. 3.

Макарова Г. И. Этнокультурные идентичности: К теории вопроса // Национальная идентичность России и демографический кризис: Материалы Третьей Всероссийской научной конференции (Казань, 13-14 ноября 2008 г.). - М., 2009. - С. 451-454.

Малахов В.С. Зачем России мультикультурализм? / / Мультикуль-турализм и трансформация постсоветских обществ / Под ред. В.С. Малахова и В. А. Тишкова. - М., 2002. - 356 с.

Орлова И. Б. Этнизация исторического сознания в постсоветских государствах // Социологические исследования. - М., 2009. - С. 126-135.

Пастухов В. Россия и Запад - искусство быть другим // Аргументы и время. - М., 2005. - № 12. - С. 10.

Пивоваров Ю.С. Мысль сильнее власти: Фрагмент лекции // Аргументы и факты. - М., 2010. - № 21. - С. 35.

Ростоу у. Стадии экономического роста. - Нью-Йорк, 1961. - 206 с.

Следзевский И. В. Формирование этнокультурного образования в Москве, модернизация столичного образования и вызовы современного мультикультурализма // Этнические процессы в столичном мегаполисе / РАН. Ин-т Африки; Отв. ред. В.Р. Филиппов. - М., 2008. - С. 80-183.

Стругацкий Б.Н. О, дивный, потребительский мир!: Интервью / / Аргументы и факты. - М., 2010. - № 30. - С. 3.

Тишков В.А. Реквием по этносу: Исследования по социально-культурной антропологии. - М., 2003. - 552 с.

Уткин А.И. Два народа. Россия и Запад // Независимая газета. - М., 1993. - 22 окт. - С.8.

Филиппов В.Р., Филиппова Е.И. Вместо предисловия. Этничность как аргумент и инструмент управленческих практик в постсоветской Москве // Этнические процессы в столичном мегаполисе / РАН. Ин-т Африки; Отв. ред. В.Р. Филиппов. - М., 2008. - С. 5-10.

Хелд Д., Гольдблатт Д., Макгрю Э., Перратон Дж. Глобальные трансформации: Политика, экономика, культура. - М., 2004. - 576 с.

Хлопонин А.Г. Государство изменилось. - Режим доступа: http:// www.kp.ru/ daily/25624.4/790460/

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.